Красные крылья

ПОЛЁТ НАД МОРЕМ

В самолёте Санёк с родителями устроился как раз под стеклянным куполом, где пулемёт. В проходе между откидными сиденьями стояла рубчатая тумба со ступеньками, на которую можно становиться ногами — иначе не дотянешься к пулемёту. Пассажиры сидели лицом друг к другу и обливались потом. В раскалённом на солнце самолете было душно и пахло эмалевой краской.

Лётчики ходили взад-вперёд по наклонному полу пассажирской кабины и гремели сапогами.

Глухой командир медленно прошёл вдоль сидений, и вид у него был хмурый — наверное, уши болели. И вдруг подмигнул Саньку и снова нахмурился. Санёк от неожиданности никак не мог сообразить, подмигивал ли ему командир или это померещилось.

Стрелок, сбивший два самолёта, забросил в кабину заглушки, втянул лесенку и захлопнул дверь. Он тоже казался чем-то озабоченным.

Военная женщина шепнула штатской:

— Я вообще-то боюсь.

— Бойся не бойся, а лететь надо, — отозвалась штатская.

Санёк улыбнулся, показывая, что ничего не боится. И увидел, что мама вышивает свои маки. Неужели она тоже боится?

— Маршрут такой, — сказал ей отец. — Из Баку в Красноводск через Каспий. Красноводск — городишко, где не встретишь и дерева.

— Над морем лететь опасно, — сказала мама, откладывая пяльцы.

— Ничуть, — успокоил её отец. — То же, что и над сушей. Вот, правда, над морем труднее работать штурману. Над сушей если заблудился, отыщи железную дорогу, снизься да и погляди название станции на здании вокзала. В море глядеть не на что — кругом вода.

Санёк поглядел, не потерялся ли план войны, пакет был на месте. То есть на коленях полковника.

— Не люблю летать пассажиром, — сказал отец. — Просто ненавижу в полёте сидеть сложа лапки. Как кролик. Подопытный.

Санёк вспомнил соседского кролика. Белый, пушистый, с большими испуганными глазами. Он ел букеты одуванчиков. Потом исчез. Ходили слухи, что его съели самого.

Впереди что-то загудело, и — было видно в иллюминатор — закрутился пропеллер. За ним другой. На месте винтов образовались прозрачные, слегка подрагивающие круги.

Самолёт с запущенными моторами долго стоял на месте и рычал то громче, то тише. А Санёк думал о бедном кролике. Неужели его убили?

— Что с тобой? — спросил отец.

— Кролика жалко.

— Жарко? Теперь всем жарко. В воздухе будет прохладнее. Потерпи.

— Не жарко, а жалко — кролика, — поправил Санёк.

— Какого ещё кролика?

— Белого.

— Белого? Такого несмелого?

Санёк кивнул.

— Вот кончится война, мы, может, заведём кроликов.

Санёк обрадовался, думая о кроликах, которые будут у него после войны.

— Моторы гоняют, — сказал отец. — Пробуют по всем режимам.

— А если мотор остановится? — спросила мама.

— Аэроплан пойдёт со снижением. Тогда надо будет облегчать машину — выбросить за борт всё лишнее.

— О боже! Что же нам выбрасывать? Чемодан?

— Не волнуйся. Твой чемодан ничего не весит. Да и моторы надёжные, не откажут. Слышишь, как их проверяют? Было б топливо, а сами они не остановятся.

— А вдруг не хватит бензина?

— Успокойся. Количество топлива рассчитывается согласно задания. И всегда имеется некоторый запас. На случай, если заблудимся или придётся идти на запасной аэродром.

— Так мы можем не только упасть, а ещё и заблудиться?

— Упасть и заблудиться мы не можем — что-нибудь одно. Да и вообще, сама подумай, с чего бы нам падать и блуждать? Никто нам не помешает.

— Никто? — изумилась мама.

— Успокойся и думай о чём-нибудь весёлом. Думай о том, как мы вернёмся наконец в Москву. Или о том, какая хорошая жизнь будет после войны. Ты себе представить не можешь, как будет хорошо: никаких воздушных налётов, никаких похоронок. Люди, пройдя войну, станут добрыми друг к другу, внимательными. Никто на тебя голос не повысит, все улыбаются… Всю землю засадим и засеем садами и лесами, построим красивые дворцы…

Вот тронулись. Нет, остановились. Поехали, остановились, поехали, остановились; пассажиров мотало туда-сюда.

— Пробуют тормоза, — пояснил отец. — Видишь, как всё внимательно проверяют?

Самолёт долгое время гудел на месте. Наконец стал разгоняться для взлёта. Запрыгали и поехали по полу заглушки, тонко, по-комариному, заныли металлические переборки. Толчки, сперва жёсткие, делались всё более плавными. Вот совсем исчезли, и земля за окном, резко наклонившись, пошла вниз. Началась болтанка.

— Воздушные ямы! — пояснил Ширяшкин.

— Какие там ямы! — буркнул отец. — Все небо — сплошная яма.

— Чего ж тогда самолёт кидает?

— Разная плотность воздуха. Восходящие и нисходящие потоки. Земля по-разному нагревается. Физику надо было учить в школе.

— Не спорю. Я не лётчик, а всего-навсего переводчик, — сказал Ширяшкин. — Я знаю английский.

— Врать-то не надоело? — спросил отец и отвернулся к окну.

Раскачивались вместе с землёй дома и нефтяные вышки, потом открылось море. Если присмотреться, можно видеть зеленовато-синие волны. Заметно даже, как ветер морщит гладкую волну и срывает с гребешков пену. А дальше всё сливалось в сплошной голубовато-белый свет.

Санёк долго глядел в окно. Только это скоро надоело: ведь, кроме моря и волн, глядеть не на что.

Из пилотской кабины вышел стрелок и молча поднялся по ступенькам к пулемёту. Перед Саньком оказались его сапоги с подвёрнутыми вовнутрь голенищами, собранными в гармошку. От сапог пахло новой кожей. Точно также пахло в отцовом футляре от бинокля.

Стрелок, судя по сапогам, крутился на месте.

— Глядит, нет ли фашистов в небе, — шепнул Ширяшкин. — А нам с вами главное — доставить в целости и сохранности план войны. Поняли?

— Куда доставить?

— В Красноводск. Тс-с! — Он приставил палец к губам. — Знаем только вы и я.

— А если потеряем план войны, то и самой войны не будет? — поинтересовался Санёк.

— Всё равно будет.

— Тогда зачем план?

— Чтоб война шла по плану.

— А она пойдёт по плану?

— Войны, Степаныч, никогда не проходят по плану. По их плану фашисты должны были взять Москву несколько месяцев тому назад, а им нюх начистили. А по нашему плану… Короче, Степаныч, давайте прекращать болтовню — это нас может увести далеко. И если увидишь, что кто-то захочет украсть пакет, стреляй без предупреждения. Понял?

— Из чего стрелять? — спросил Санёк дрогнувшим голосом. Он подумал, что Ширяшкин сейчас даст ему настоящий пистолет — охранять секретный план войны.

— А вот так! — Он наставил на военную женщину указательный палец и выстрелил: — Кх-х!

— Дурак, — сказала женщина.

— Что с неё возьмёшь, друг Степаныч! — сказал он со снисходительной улыбкой. — Женщина! Ничего не понимает в военном деле. Ну разве дураку могут доверить ход всей войны? Ответьте мне, как солдат солдату? Могут?

— Нет, не могут, — произнёс Санёк срывающимся от волнения голосом: с ним ещё никто не говорил как солдат с солдатом, никто не называл Степанычем и на «вы».

— Ты один тут кое-что понимаешь, — вздохнул Ширяшкин, переходя на «ты». — Ты один понимаешь, что такое война. И не раз выигрывал сражения.

Санёк был поражён проницательностью старшего друга. Неужели ему известно, что, защищая Отечество со своими доблестными товарищами по оружию Васо и Дэвико, он неизменно выходил победителем?

А стрелок тем временем всё крутился на своей металлической тумбе.

Под обрезом купола висела на проволочной дужке золотистая банка из-под американской тушёнки. Санёк очень хорошо знал эти банки — там в слове «тушёнка» было не русское «у», а американское «Y» в виде рогатки.

Стрелок закурил и бросил горелую спичку в банку. Дым слоями заполнил купол.

Глядя на сапоги, Санёк, кажется, заснул. Потом проснулся и посмотрел, на месте ли план войны, — пакет был на месте. А море и небо за окном нисколько не изменились, словно одно и то же место следовало вместе с самолётом.