Красные крылья

НЕМИРНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ

Степан Григорьевич пошёл договариваться насчёт самолёта, чтоб лететь дальше. Санёк с мамой устроились в сквере за аэродромной стоянкой. Тут же сидела старушка с маленькой девочкой — беженка из Ленинграда. Она стала рассказывать, какая жизнь в осаждённом городе, и всё не могла поверить, что ей удалось выбраться живой.

— Представьте, каково, если отключена вода, отопление и электричество, — говорила она маме. — А мороз под сорок градусов. Нечистоты выливали прямо на лестницы, так как ни у кого не было сил двигаться. Самодельные печки-буржуйки топили мебелью и книгами…

Мама не хотела, чтоб Санёк слышал про ужасы войны, и сказала ему:

— Поди поиграй вон с тем мальчиком.

И он пошёл, не зная, во что играть.

Молодой человек лет шести, чернявый и краснощёкий, заметив некоторую неуверенность в движениях Санька, подошёл к нему сам и миролюбиво, будто что-то хорошее, предложил стыкнуться.

Санёк хорошо знал значение этого слова, так как мальчики постарше постоянно стыкались в овраге за домом — подальше от взрослых.

— Зачем? — задал он вполне резонный вопрос.

— A-а, просто так.

Санёк задумался: драться ему не хотелось.

— Только, чур, ты — Германия, — предупредил мальчишка. — А я — Советский Союз.

— Нет, лучше ты будешь Германия, — возразил Санёк.

— Почему лучше?

— Потому что «потому» окончается на «у».

Теперь настала очередь мальчишки ломать голову, придумывая достойный ответ.

— Я не согласен быть Германией, — сказал он. — Что я, дурак, что ли?

— Я тоже.

— Что же нам делать? Не драться, что ли?

Мальчишка стал злиться.

— Давай не драться, — охотно согласился Санёк.

— А ты разве хочешь не драться?

— Хочу.

У мальчишки был такой вид, словно его дурачат.

Со стороны могло показаться, что два молодых человека, чернявый и белобрысый, мирно беседуют.

Когда Санёк оглянулся на маму, та улыбнулась и помахала ему рукой. Мальчишка это заметил и сказал:

— Драться лучше за кустами. Пойдём за кусты.

— Только, чур, ты — Германия, — предупредил Санёк. — Иначе я не согласен.

— А давай так: и ты будешь Советский Союз, и я.

— Если мы оба Советский Союз, то драться нельзя.

— Правда, — согласился драчун. — Тогда это глупо. Что же нам делать?

Дипломатические переговоры зашли в тупик.

Тогда Санёк сделал обходный манёвр.

— Я знаю грузинский язык, — похвастался он. (Научился некоторым словам у тёти Софико и Васо.) И стал произносить все слова, которые знал, и это на какое-то время отвлекло «Германию» от нападения на «Россию».

Мальчишка слушал, разинув рот, но явно думал о чём-то другом. Санёк понимал, как только кончатся грузинские слова, придётся драться.

— Ладно, — махнул рукой мальчишка. — Я буду Германией!

И тут Санёк почувствовал, что будет и драться, и кусаться, и царапаться — ведь перед ним «Германия».

— Пошли, — сказал он.

Однако войну «Германии» с «Россией» предотвратил Степан Григорьевич. Он сказал:

— Прощайся со своим товарищем — вылетаем через полчаса.

И Санёк с большим удовольствием попрощался с товарищем, который при этом испуганно таращился на отца.

Итак, «Германия» осталась с носом.

Мама в это время вышивала красный мак — разволновалась, выслушав рассказ ленинградки. Но ни Санёк, ни Степан Григорьевич этого не знали. Вообще она всегда садилась за пяльцы, если нервничала.

— Вон наш аэроплан, — сказал отец. — Называется Ли-2.

На киле самолёта красовалась звезда, обведённая по контуру белым. Думая о своем недавнем товарище-драчуне (никакая он не «Германия»!), Санёк испытал нечто похожее на жалость к нему. Уж он-то, наверное, никогда не полетит на военном самолёте с красными звездами.

Самолёт Ли-2 был знаменит не менее, чем АНТ-25 и У-2 (По-2).

Конечно, Ли-2 делался не для войны, а для мирных целей: на нём возили пассажиров, грузы, проводили в Арктике суда — подсказывали с воздуха наилучший путь среди ледовых разводьев, летали в район вулканов — наблюдали сверху извержения, вели аэрофотосъёмку — делали географические карты, подсчитывали стада диких оленей с воздуха. Словом, этот самолёт был незаменим для «науки» — так лётчики называли и вулканологов, и океанологов, и зоологов, и зимовщиков полярных станций.

Этот самолёт самый долговечный изо всех наших самолётов. На нём работали более сорока лет — с тридцатых годов до самого недавнего времени.