Красные крылья

«БРАТЦЫ, ЭТО ГРОБ»

Итак, по-прежнему сияло солнце, и море катило свои прозрачные волны.

— Если бы мы не уклонились от маршрута, то были бы уже в Красноводске, — сказал Степан Григорьевич.

Он достал из сетки с продуктами свёрток, а в свёртке — часы со сбитого самолёта, похожие на тяжёлый металлический стакан, где на донышке чёрный циферблат. Хорошие часы, да только в кармане их не потаскаешь — весят полкило.

— Может, заблудились? — спросила мама.

Толстый полковник кинул план войны на бочку, а сам пошёл в пилотскую кабину, дверь которой оставалась открытой во всё время полёта.

Ширяшкин, конечно, не мог допустить, чтоб пакет валялся без присмотра — так решил Санёк, — и решительно двинул вперёд. Из-под деревянной пробки на бочке шли пузыри, что могло подмочить план и, возможно, повлиять на ход войны. Однако товарищ Санька по охране военных секретов не обратил на это обстоятельство ни малейшего внимания. Разинув рот, он слушал, что говорит полковник. А тот — видно было — сердился и даже кричал, раскрывая рот, полный золотых зубов.

При этом лицо его багровело и на шее надувались жилы.

Ширяшкин воротился на место и сказал отцу:

— Плохо наше дело — бензин кончается.

— Зато фонтан вашего красноречия неиссякаем, — отозвался тот. — Язык вас до хорошего не доведёт.

— Охотно верю — уже довел. Хотя мой язык меньше всего виноват в том, что через пару минут мы будем купаться. И интересно, вода сейчас тёплая или холодная? Как вы думаете? — Он поглядел на женщин. — Вы прихватили с собой купальники?

— Оставьте женщин в покое, — сказал отец строго.

— Я им просто предлагаю надеть купальники. И напоследок чего-нибудь спеть и сплясать. Помирать, так с музыкой!

— Прекратите болтовню! — рассердился отец.

— Ладно. Молчу. Штурман, видать, плохо учился в школе — в расчётах ошибся, двоешник этакой! Вот, дорогой мой, — Ширяшкин похлопал Санька по плечу, — учись в школе получше. Обещаешь учиться только на четыре и пять?

— Обещаю, — сказал Санёк единственно из легкомыслия: он понятия не имел, как трудно учиться в школе.

Ширяшкин наклонил голову и продолжал задушевным топом умудрённого опытом друга-советчика:

— Особое внимание удели арифметике. Имей в виду, что плохая учёба может привести к гибели и самолёта, и людей. Двоешник хуже фашиста. Я бы всех двоешников порол хворостиной. Ты согласен, что двоешники заслуживают хворостины?

Санёк безо всяких на то оснований решил, что будет учиться хорошо, во всяком случае двоешником не будет, и кивнул.

Степан Григорьевич поднялся и с решительным видом зашагал в пилотскую кабину. Ширяшкин проводил его взглядом.

— Куда он?

— Степан Григорьевич работал в Туркмении, — сказала мама, продолжая вышивать. — Хорошо знает эти места.

— Но внизу волны! — возразил Ширяшкин.

— Правда? — Мама поглядела в иллюминатор. — Может, он узнал, где мы, по птицам. Или облаку саранчи. Или по цвету воды… Не знаю точно.

— Интересно, можно ли узнать своё местонахождение по вкусу воды? — спросил Ширяшкин.

Отец воротился и молча сел.

— Что хорошего? — спросила мама.

— Определились, — ответил отец. — Берег близко. Только бы хватило топлива. Сперва откажет левый мотор, потому что…

Левый мотор зачихал, захлопал. Самолёт тряхнуло. Пропеллер остановился.

— Некоторое время мы протянем на правом, — сказал он.

Море внизу катило свои волны, и ярко светило солнце.

— Братцы, это гроб, — сказал Ширяшкин печально. — Прогревайте и не поминайте лихом.

— Не хороните себя раньше времени. Держитесь до конца.

Степан Григорьевич сердито поглядел на Ширяшкина и отвернулся.

— Я плавать не умею — вот в чём дело. Не сдал в своё время нормы на значок ГТО… А вы, Степаныч, — он потрепал Санька по плечу, — обязательно научитесь плавать. Вступите в пионеры и научитесь плавать. И будьте всегда готовы к труду и обороне. Даёте слово научиться плавать?

— Даю, — ответил Санёк и представил себя с красным галстуком. — А вдруг не примут? — испугался он.

Самолёт теперь шёл боком, его водило из стороны в сторону. Санёк увидел в иллюминатор дрожащее крыло — так изгибается удилище, если им болтать в воздухе. Он однажды видел бамбуковое удилище.

Военная женщина вдруг стала креститься, и потом загородила лицо руками, между пальцами просочились слёзы.

— За что? За что? — проговорила она.

Санёк понимал, что с самолётом что-то творится — никак не отыщет удобного положения в воздухе. Но зачем же плакать?

Мама уже заканчивала свой красный мак. Её лицо как бы окаменело.

И тут Санёк увидел врезанную в ребристое от волн море гладкую песчаную косу.

— А вон песок! — сказал он.

— Где? — подхватился со своего места Ширяшкин. — Точно! Он самый! — Он обнял Санька. — Ах, песочек! Никогда я так не радовался песку! Если не расшибёмся, обещаю съесть горсть. Объявляю вам благодарность, — он пожал руку своего младшего товарища по оружию. Потом осторожно тронул военную женщину за плечо. — Дошли ваши святые молитвы до бога, мадемуазель! Не вы — век бы нам землицы не видать. И вам объявляю благодарность с занесением.

— Ступайте к свиньям с вашими благодарностями! — буркнула женщина и отвернулась, боясь продолжения разговора.

Самолёт затрясло и резко бросило вниз. Коса раскачивалась на манер маятника, её несло навстречу. Песок вблизи оказался похожим на застывшую реку. Сделались заметными отдельные былинки на белой от соли земле.

А дальше случилось что-то непонятное — Санёк полетел вперед, упал на полковника и почувствовал под собой хруст бумаги — кажется, порвал план войны, которого с нетерпением ждали в Красноводске. Без плана военачальники не знали, что делать. Как встречать врага, если план порван?

Наступила непривычная после гула моторов тишина. Санёк услышал свист ветра в наружных антеннах и тяжёлое дыхание полковника. Что делать? Что делать? Ему доверили охранять пакет, а он…

Полковник взял Санька под мышки и поставил перед собой.

— Я нечаянно, — захныкал будущий солдат.

— Цел, летун?

— Цел, а… это…

— Если цел, то с благополучным приземлением.

А тут и мама подхватила Санька на руки.

— А вот плакать, дамочка, совсем лишнее, — сказал ей полковник. — Поберегите слёзы.

Санёк и в самом деле не ушибся. Только не мог сообразить, что за сила перекинула его через всю пассажирскую кабину. И вспомнил рассказ Ширяшкина про глухого командира. Тот летел дальше.

Из пилотской кабины стали появляться лётчики. У глухого командира гимнастёрка была мокрая под мышками и на спине.

— Такие дела! — сказал он полковнику и развёл руками.

— Ладно хоть живы, — ответил тот.

— Ума не приложу, как блуданули. Будто в песне: «Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону».

— Ладно. Ничего.

— А ты, джигит, не испугался? — спросил он Санька, успевшего освободиться от объятий мамы.

— Н-нет.

Будущий лётчик ещё не успел прийти в себя от волнения за ход войны, а тут новое чудо — оказывается, глухой командир всё прекрасно слышал. К нему вернулся слух! Впрочем, как говорил всезнающий Ширяшкин, на войне всё бывает.

Стрелок, сбивший двух фашистов, уже выбрасывал в раскрытую дверь заглушки.

«План, наверное, не порвался», — решил Санёк, слушая громкий и весёлый голос полковника.

Все пошли на выход.

Открылось залитое солнечным светом огромное песчаное пространство.

Два мальчика в тюбетейках неслись со всех ног к самолёту. За ними выдвигалась из-за бархана толпа, похожая на пёструю гусеницу.

Бегуны, тяжело дыша, подлетели к Саньку.

— Салям! — сказал один.

Санёк знал, что в таких случаях говорят, — отец рассказывал, как здороваются в Туркмении, — и ответил:

— Алейкум салям.

Мальчик обрадовался, наверное, тому, что встретил понимающего человека, и заговорил по-своему. Тут Санёк не понял ни слова.

— Вот, — развёл он руками, — прилетели.

— сказал стрелок стихами и пошёл ставить заглушки.

Санёк двинулся за ним, показывая свою причастность к военным. Мальчики следовали в некотором отдалении и, наверное, думали, что их новый знакомец тоже лётчик. Только маленький. Во всяком случае, Саньку хотелось, чтоб они так думали, для чего он делал серьёзное лицо. И взял заглушку в руки.

— Давай её сюда, — сказал механик, он же стрелок. — А эти неси под то крыло.

У самолёта собралось довольно много народу — всё больше женщины в разноцветных платьях и дети. А сзади не спеша двигались три старика в полосатых халатах.

— Цыганский табор, что ли? — спросила военная женщина.

— Может, туркмены? — возразила ей штатская. — Словом, никакие не немцы, а наши, русские.

У одной женщины в ушах висели блестящие серьги в виде полумесяца со звездой.

Чудесно исцелённый от глухоты командир сказал:

— Здравствуйте, товарищи! Кто тут старший?

Женщины молча показали на стариков.

— Салям алейкум, — поздоровался высокий старик.

— Алейкум салям, отец, — ответил командир и пожал протянутую руку. Потом показал старику свою сумку-планшетку с картой под целлулоидом и спросил: — Где это мы сели?

Старик долго водил пальцем по карте.

— Тут!

— Так я и думал.

Дальнейший разговор Саньку показался не очень интересным; тем более новые его знакомцы показывали на колеи, оставленные самолётными колёсами, и что-то говорили по-своему. Он не понял ни слова. Тогда мальчики стали подпрыгивать на месте, приглашая и его последовать их примеру, что он незамедлительно и сделал. И к собственному удивлению и радости, обнаружил, что песок под ногами пружинит и подбрасывает кверху.

К прыгунам присоединялись всё новые и новые дети, вот пристроилась девочка с косичками и, наконец, Ширяшкин — тут уж всеобщей радости не было предела. А колеи длинные! Всем детям и даже взрослым хватит места.

Лицо девочки показалось Саньку мучительно знакомым. Где он её видел?

Подошёл отец. Поглядел на детей, на Ширяшкина и сказал:

— Эх, Ширяшкин! Ходить бы вам в детский сад, а не на войну.

— Я согласен, Степан Григорьевич. В детском саду лучше.

Приблизилась к детям и штатская женщина. Ей, видно, тоже хотелось попрыгать, но она сдерживала себя, для чего делала строгое лицо.

— Идите к нам! — позвал её Ширяшкин.

— Идите-идите! — позвали дети.

Женщина заулыбалась, шагнула, но в последний момент передумала:

— Вот ещё! Что я, маленькая, что ли?

— Будьте как дети! — посоветовал ей Ширяшкин. — И не делайте такое серьёзное лицо — это вам не к лицу.

— А вы, Ширяшкин, если честный человек, то извольте съесть горсть песку. Вы обещались. Есть свидетели.

— Пожалуйста! Хоть две. Но я имел в виду сахарный песок.