Красные крылья

ВОЗДУШНЫЙ БОЙ

Санёк вспомнил кролика, его мягкие прыжки и постоянный испуг в глазах. И задремал оттого, что за окном было всё одно и то же и ничего не происходило.

Мама постелила на откидное сиденье отцову куртку:

— Поспи.

Санёк воспротивился — боялся проспать что-нибудь интересное.

— Ну просто так полежи.

На это Санёк согласился и, лёжа, поглядывал снизу на стрелка и его золотую банку.

Мама сказала отцу:

— Неужели лётчики не боятся?

— Чего боятся? — не понял тот.

— Летают чуть ли не каждый день, а тут всякие опасности. Каждый полёт может стать последним.

— Привыкают. Человек ко всему привыкает. Вон, ты тоже привыкла к ночным налётам… А лётчикам, по правде говоря, и бояться-то некогда — весь полёт заняты. Страшно только пассажирам — ничего не делают.

— И тебе страшно?

— Конечно. Боятся все. Победить страх — вот в чём фокус. Почему бы тебе не заняться вышиванием? Это тебя отвлечёт от невесёлых мыслей.

Санёк полез за фляжкой — попить — и увидел самолёт.

— Самолёт! — обрадовался он. — Гляди, папа. Совсем рядом.

Степан Григорьевич глянул в иллюминатор, но нисколько не обрадовался. Он взял Санька на руки и сказал стрелку:

— «Рама».

И тут кто-то нетерпеливо замолотил палкой по обшивке, словно требовал немедленно его впустить в самолёт. Санок перепугался за того, кто снаружи. Как он мог там очутиться? Ему ведь не за что держаться. Его сдует! Надо скорее открыть дверь. По никто и не шевельнулся.

— Кто там? — спросил Санёк и показал наверх.

— Никого, — ответил отец.

И тут снова замолотило, и на пол посыпалось что-то металлическое. Санёк повернулся — сверху падали золотистые гильзы. И это привело его в совершеннейший восторг. Он полез поднять ту, что поближе, но отец удержал его. Санёк готов был зареветь — боялся, как бы не явились лётчики. Они наверняка соберут все гильзы и разделят между собой.

— Не тронь, — сказал отец.

— Я одну, — заныл Санёк.

— Они горячие. Обожжёшься. Потом.

— Ах ты, фашистская морда! — выругался Ширяшкин.

Санёк поглядел на своего старшего товарища с удивлением. На кого он так ругается? Ведь он глядел в окно, а там нет никого. Может, имел в виду того, кто снаружи с палкой? Происходило что-то не совсем понятное.

Самолёт резко наклонился, и Санька вдавило в отца.

— Правильно! — одобрил он чьи-то действия. — Надо прятаться в облака. Молодец!

Санёк не понял, кто молодец. Может, Ширяшкин?

— Кто молодец? — спросил он.

— Ты молодец. И лётчик молодец. Сиди, сынок, спокойно.

Мама достала пяльцы и занялась своим красным маком.

— А они скоро остынут?

— Кто остынет? — не понял отец.

— Они, — Санёк показал на гильзы. Его очень волновала их дальнейшая судьба. Неужели не удастся взять хоть ту, что под отцовым сапогом? Неужели лётчики всё попрячут?

— Скоро. Посиди, — он потрепал Санька по плечу. — Эх, кролики мы с тобой!

Санёк подумал, что, как только доберётся до Москвы, обязательно нарисует самолёт, полный кроликов. И одного снаружи, с палкой в лапах.

— Сейчас он развернётся и даст нам прикурить, — сказал Ширяшкин.

— Ваши шутки делаются уже несмешными, — сказал отец.

Глаза военной женщины показались Саньку неправдоподобно огромными, а лицо белым, как извёстка.

— Что с нами будет? — Мама прижалась к отцу, её руки дрожали, и иголка с красной ниткой не попадала в мак.

И тут Санёк догадался, что женщины чего-то боятся. Ну чего им бояться? Экие трусихи! И он улыбнулся, показывая свою храбрость.

— Спокойно, братцы-кролики, — успокоил их отец. — Это всего-навсего «рама». Ничего страшного.

— Какая рама?

— Обыкновенная. Самолёт «фокке-вульф».

— Как это — ничего страшного? — удивилась мама. — А если ударит?

— Нет смысла. Да он и сам нас боится.

— Кто нас боится? — влез Санёк.

— Все нас боятся, — отмахнулся отец.

Наверху загрохотало, и снова посыпались гильзы. И только тут Санёк сообразил, что стучит пулемёт, а снаружи нет никого.

За иллюминатором всё затянулось туманом, словно самолёт погрузился в разбавленное молоко. В кабине сделалось темнее.

— Правильные действия, — одобрил отец. — Надо удирать.

— Почему удирать? — удивился Санёк, вспомнив свои бумажные баталии, когда победа неизменно оставалась за русским оружием.

— Потому что наш самолёт не военный. У него малая скорость и слабое вооружение.

Тут Санёк вообще перестал что-либо понимать: как это самолёт не военный, если на нём звёзды и все лётчики — военные?

— Где теперь фашист? — спросил Ширяшкин, глядя в окно.

Однако там уже ничего не было видно.

— Спокойно, — сказал отец. — Это разведчик. У него своё задание.

— Какое задание?

— Обыкновенное. Фотографирует объекты. Ему, повторяю, гоняться за нами и вступать в бой нет смысла. Бояться надо свободных охотников. Те бандиты. Летают парами и сшибают всех встречных. Впрочем, и этот бандит.

Самолёт долго шёл в облаках. В кабине было сумрачно, будто задвинуты занавески. И только белело лицо военной женщины.

Но вот посветлело, и сквозь разрывы облаков ударило солнце.

— Где бандит? — поинтересовался Ширяшкин, глядя в иллюминатор.

— Успокойтесь, — посоветовал ему отец.

— А если б он ударил?

— Тогда б мы, возможно, не слышали вашей болтовни.

Санёк поглядел на сапоги, которые маячили перед ним, — колени стрелка дрожали.

— Вот теперь собирай гильзы, — сказал отец. — Только спроси сперва разрешения.

— Можно взять гильзу? — спросил Санёк дрожащим от волнения голосом. Сказать «гильзы» он не решался.

— А-а? Что? — дёрнулся сапог. — Да бери — ну их все к чёрту!

— Все? — вопросил Санёк, поражаясь щедрости стрелка.

— Все.

И Санёк кинулся их собирать. Ну до чего же гильзы хорошие! Новенькие, не поцарапанные, блестят!

— Где фашист? — спросил Ширяшкин у стрелка. — Может, его подбили?

— Как же! Подбили! — невесело рассмеялся стрелок. — Умирать полетел.

— Если он нас не преследует, то…

— Не отвлекайте! — сказал стрелок. — После войны поболтаем.

— Понял. Молчу. После войны, вечером. Если доживём.

Полковник вытащил свой большой клетчатый платок и принялся вытирать лицо. Со своим секретным пакетом он не расставался. Да оно и понятно — план войны!

— Ну, ты молодец. Джигит! — похвалил отец Санька. — Глазастый парень. В воздушном бою выигрывает тот, кто первым заметит противника.

— Значит, мы победили?

— Считай, что победили: уклонились от боя, сохранили живую силу и технику. Он мог с нами легко расправиться.

— Отчего не расправился?

— Я думаю, что он перепугался не меньше нашего. Ведь мы бы защищались.

— Я не перепугался.

Впрочем, он боялся, как бы лётчики не передумали и не забрали гильзы себе. И попросил их спрятать в сумку. Одну гильзу оставил и долго рассматривал. Потом спрятал за пазуху.