Крепость демона 1 (СИ)

Глава 57, вопросы медицинского характера

У Сари была четвёртая пара, у меня не было, поэтому мы попрощались и разбежались, договорившись встретиться завтра в храме после занятий. Сари забрала с собой все булочки, показав мне язык и заявив, что я себе ещё испеку, если захочу, а ей нужно хорошо питаться, потому что у неё очень нервная жизнь, я не стала спорить. Сумка стала пустой и лёгкой, это ощущение пугало, я уже год не ходила никуда без учебников, разве что на мероприятия, но туда я ездила в карете, а ощущение, что я просто иду по городу, а плечо не оттягивает тяжёлая сумка с книгами, вызывало тревогу.

Решив не терять время, я прошлась по всем юридическим конторам, которые посетила в прошлый раз, кроме самой первой, денег я пока не платила никому, обычно это отсекало любителей лёгкой наживы, так же случилось и в этот раз – мне сначала предложили несколько вариантов работы над моей задачей, а только потом вручили контракт на оказание услуг, я пообещала почитать дома и подумать. Контракты оказались похожи, и как я заметила через время, юристы тоже – фирмы были разные, но у них было слишком много общего, в том числе, фамилия консультантов и глав фирм.

«Повсюду кумовство. Ну или просто семейный бизнес.»

Позвонил Алан, извинился в который раз, и попросил перенести наш ужин на восемь вечера, потому что его завалили работой и он не успевает, я согласилась. Следующим пунктом моего плана был доктор, я пошла в центральную городскую больницу, по адресу на визитке, которую мне дала тётя Айну, чтобы поговорить с врачом и пройти инструктаж по размножению, только без размножения.

В больнице мне сказали, что доктор на операции, поэтому придётся подождать, ну или пойти к другому доктору, тоже хорошему. Я ждать не могла, поэтому согласилась на другого доктора, мне дали талончик и объяснили дорогу, я прошла по убогим коридорам первого (полуподвального, как гномы любят) этажа больницы, и села у кабинета, ждать своей очереди, Алис села у кабинета напротив, Бравис остался у входа в здание.

Передо мной в очереди была только одна женщина, немолодая полугномка, которой я вежливо улыбнулась и сразу же уткнулась в книгу, но в этом городе почему-то обычную вежливость многие принимали за дружелюбие и желание пообщаться, а намёков на то, что общение – это как-то не моё, почему-то не понимал никто. Уходить или провоцировать конфликт не хотелось, поэтому я просто молчала, но женщину это не остановило, и через пятнадцать минут я знала всю историю её жизни, включая её эмоции от двух браков, трёх родов, одного аборта и одного выкидыша, и вытекающего из этого всего букета болезней. Моё желание иметь детей и до этого разговора колебалось на уровне нуля, а теперь окончательно упало в глубокий минус, когда полугномку пригласили в кабинет, мне хотелось просто уйти и никогда не подпускать к себе мужчин на расстояние оплодотворения плюс ещё метра три, для страховки.

В кабинете женщина провела сорок минут, я невольно слушала её разговор с врачом, из которого узнала, что аборт – это, оказывается, «грех», а рожать нежеланного ребёнка, когда семья на грани краха и здоровье на грани инвалидности – это «а как ты хотела, такая жизнь». Когда женщина вышла из кабинета в слезах, а меня пригласили заходить, я была в целом морально готова ко всему, что последовало дальше.

Если коротко – ничего полезного я не узнала. Госпожа доктор задала мне несколько вопросов, в том числе, о наличии мужа (я так и не поняла, какое это имеет отношение к моему здоровью), регулярности половой жизни (тот же вопрос) и дате последней менструации (хотя уши я не прятала). Информация о том, что эльфы не проходят человеческие этапы созревания и выведения из организма половых клеток, была во всех учебниках биологии для старшего школьного возраста, это знали все в Содружестве, кому исполнилось шестнадцать лет, кроме, очевидно, моего врача. Я не стала ей на это указывать, опасаясь настроить против себя, и просто сказала, что не помню, когда у меня были месячные (никогда).

О предохранении госпожа доктор рассказала мне настолько в общих чертах, что проще было брошюру на входе прочитать, там, по крайней мере, было написано о том, что дети это радость, только один раз, а не десять. В итоге, я узнала больше от полугномки в очереди, чем от доктора. От осмотра я отказалась, потому что кресло выглядело не особенно чистым, задавать вопросы о своих душевных переживаниях и физических ощущениях я не решилась, госпожа врач и в более простых вещах мне не помогла. Весь приём занял пятнадцать минут, десять из которых доктор заполняла документы, а оставшиеся пять агитировала в пользу размножения, даже не поинтересовавшись, входит ли это в мои планы, а перед уходом вручила мне длинную блестящую ленту из упакованных поштучно барьерных контрацептивов, пожелав удачи в отношениях с мужем и осторожности в отношениях с другими мужчинами, этак с улыбочкой. Я подозревала, что эта улыбочка будет преследовать меня ещё неделю, поэтому призвала цензора, который её замазал, хотя и поиронизировал по поводу того, какая я стала чувствительная его заботами. Я мысленно иронизировала сама над собой изо всех сил, пытаясь как-то обосновать и оправдать свой поход в больницу, на который потратила время и нервы, а получила только разочарование и презервативы.

Вернувшись в общежитие, я переоделась и поехала в ресторан, в котором мы договорились поужинать, по дороге вымарывая из памяти весь свой поход в больницу, и надеясь, что солнечное сияние великолепного Алана сожжёт остатки, как только я его увижу.

***

В ресторан Алан опоздал, я не стала делать заказ без него, тем более, что он позвонил и предупредил, что задерживается. В итоге я просидела за столом над стаканом воды почти двадцать минут, невольно изучая спину Алис и профиль Брависа, которые тоже сидели над водой, не пытаясь её пить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда Алан пришёл, то сел напротив, потом встал и пересел ко мне, быстро поцеловал в губы, отстранился, посмотрел на меня подозрительным взглядом пару секунд и поцеловал ещё раз, медленно и с наслаждением. Я чувствовала, что он улыбается, это топило во мне напряжение с энергией апрельского солнца, мне уже совершенно всё нравилось, я не смущалась от поцелуев на виду у всех, и мой скоропалительный брак меня полностью устраивал со всех сторон, особенно на ощупь. Алан прижал меня к себе и прошептал на ухо:

– Не ходи в бесплатные больницы, пожалуйста. Если хочешь в больницу, я тебе организую самую лучшую, на нормальной Грани.

– А Грань Тор не нормальная?

– Это отсталая дыра на краю вселенной, здесь нет ни нормального оборудования, ни квалифицированных врачей, ни человеческого уровня обслуживания.

– Какой простор для развития, – иронично прошептала я ему в шею, – действительно нужно открыть здесь больницу, никакой конкуренции, красота.

Он рассмеялся, поцеловал меня в щеку, отодвинулся и взял меню:

– Ты ещё не заказывала?

– Тебя ждала.

Он изобразил виноватое миленькое лицо и опустил взгляд в меню, сказал шёпотом, как будто по секрету:

– В компании бардак, меня слишком долго не было, приходится разгребать. Эксперимент с оставлением дочерних предприятий и филиалов на местное руководство с треском провалился, я не представляю, как я воевать уеду, они развалят всё что можно. Я вернусь, а тут ни филиалов, ни компании, хоть сам закрывай всё и продавай заранее.

– Тебе просто нужна очень быстрая война, длиной в выходные, – с улыбкой прошептала я, любуясь его профилем, он улыбнулся и промолчал. Подозвал официанта, сделал заказ и попросил принести то, что не придётся ждать, прямо сейчас, я в который раз удивилась тому, насколько требователен его организм к еде.

«Хорошо, что у меня не так, быть настолько зависимым от желудка – это практически как быть отрицательным.»

– Как прошёл твой день, принцесса Лея? – Алан закрыл меню и повернулся ко мне, в который раз смущая меня своим вниманием и странной заинтересованностью моей жизнью, я опустила глаза, это было ужасно неловко и непривычно. Попыталась вспомнить события дня, стала перечислять:

– Утром заказала продукты... Ты не против, кстати?

– Чего не против?

– Заказа продуктов.

Он так искренне удивился, что мне пришлось уточнить:

– Это неоправданно дорого, послать слугу на рынок дешевле.

Алан посмотрел на меня с ироничной умилённой жалостью, взял мою ладонь двумя руками, наклонился к ней, крепко поцеловал и прижал ко лбу, с трудом сдерживая смех, потом резко изобразил серьёзное лицо и выпрямился, ровно сказал:

– Я не против. Продолжай.

Зато я была против, мне всю жизнь ставили в упрёк любые излишние расходы, а излишним считалось абсолютно всё, включая еду. Отец был одновременно сказочно богат и невероятно беден, богат для чужих и беден для родных, мы обязаны были экономить каждую копейку, чтобы он мог швыряться тысячами перед теми, кого видит впервые в жизни. Я всю жизнь считала это нормой, и учитывая, какие роскошные вечеринки устраивает Алан, боялась представить, как жёстко ему приходится экономить на всём, кроме вечеринок.

Он смотрел на меня, я чувствовала этот взгляд, хотя сама смотрела в стол, тему хотелось закрыть, она была ужасно неловкой, вопрос денег всегда считался более интимным, чем вопрос размножения, я уже жалела, что заговорила об этом в ресторане, а не в постели.

Алан опять обнял меня и сказал на ухо с интонацией фокусника, достающего из шляпы кролика:

– Принцесса, трать сколько хочешь, я богат.

«Рада за тебя, что ты богат. Но я – не ты.»

– Плати телефоном везде, там бесконечный кредит.

– Это неправильно.

– Это удобно, – он выглядел искренне удивлённым, я в очередной раз готовилась объяснять ему вещи, очевидные для всего мира, кроме Алана Иссадора.

– «Удобно» – это когда у женщины есть либо свои активы с регулярным доходом, либо фиксированная сумма содержания, которой она распоряжается по своему усмотрению, обычно эти вещи подробно и прозрачно оговариваются в контракте, чтобы не возникало таких вопросов. Там же оговариваются суммы на питание, содержание семьи и дома, и прочие затраты, вроде тех штор, которые так тебя повеселили во время чтения контракта моей матери. Это всё не просто так там написано, его составляли с умом, на десятилетия, там нет ни единой лишней строчки. А мы свой даже не начали составлять.

– Хорошо, сегодня займёмся, – с обречённой улыбкой кивнул Алан, шёпотом вздохнул: – Я же мало за сегодня документов изучил, ещё один никогда не лишний.

– Ну извини, что брак – это чуть сложнее, чем просто показать меня всем и сказать: «Видели? Моё».

Я попыталась встать, чтобы как минимум пересесть, а лучше вообще выйти из ресторана, из города, из Содружества, куда угодно. Я вообще редко злилась, но его отношение к нашему браку как к очередной бумажке на работе внезапно дико вывело из себя. Алан поймал меня за плечи, не дав подняться, силой усадил обратно, обнял и зашептал на ухо:

– Ш-ш, принцесса, спокойно, мы всё решим. Расслабься, а? Я просто устал и задолбался, ты тоже устала, мы на нервах, сейчас перекусим, отдохнём и как порешаем все на свете вопросы, вот увидишь, тебе понравится. Давай?

«Интересно, а если бы тебе не хватило силы меня удержать за столом, что бы ты говорил?»

Алан молча поцеловал меня в щёку, потом ещё раз, и ещё, после каждого поцелуя отстраняясь и проверяя мою реакцию, с таким видом, как будто это было реальное решение проблемы, и он пока только с дозировкой не определился, поэтому пробует экспериментально. Я начала улыбаться после пятого поцелуя, он был одновременно невыносим и очарователен, его хотелось ударить, поцеловать и придушить, а потом опять поцеловать и ударить, много раз. Я собралась с силами и предельно холодно прошипела:

– Пересядь на своё место.

– Я уже на своём месте, принцесса, – мурлыкнул Алан мне на ухо, прикусил его и добавил: – Моё место рядом с тобой, со вчерашнего дня и навсегда, пока не сдохну, смирись, ты уже согласилась, теперь только так. Надоем – зарежешь меня во сне, другим способом я от тебя не отцеплюсь, я предупредил. – Я молчала и пыталась придумать аргумент, выходило не очень. Алан подождал ответа, не дождался и поцеловал меня ещё раз, с очень серьёзным видом, я начала смеяться и закрывать лицо ладонями. Уровень неприличности его поведения уже перешёл все границы, но учитывая то, насколько сильно ему было на это наплевать, это было полностью моей проблемой, настолько же несерьёзной, насколько и нерешаемой.

Принесли еду, Алан сел ровно и в первую очередь наполнил мою тарелку, потом набросился на свою, с набитым ртом предложил:

– Рассказывай дальше, как твой день? Ты нормально поспала?

Меня опять страшно смутил этот вопрос, никто никогда в жизни не интересовался тем, как я спала, у меня могли только спросить, какой ерундой я занималась вместо сна, но это был риторический вопрос, который задавался с целью пристыдить меня за недостаточно цветущий внешний вид, на него не требовалось отвечать, только извиняться или оправдываться. Голос матери в голове опять попытался напомнить мне о ненакрашенных губах, но я разбудила цензора и он утопил этот голос в чёрной краске, было в этом что-то отвратительно-притягательное.

– Я поспала в общежитии, под охраной Алис.

– Прости, что разбудил, – виновато улыбнулся Алан, – нужно было сначала проверить через канал, я не додумался.

– Это можно узнать через канал?

– Можно даже сны подсмотреть, – игриво улыбнулся Алан, я отвела глаза и призналась:

– Мне не снятся сны, у меня не бывает той стадии сна, при которой мозг активен, а тело парализовано, – Алан округлил глаза, я кивнула: – У меня вообще только две стадии сна, при первой я отдыхаю с закрытыми глазами, но всё слышу и чувствую запахи, а при второй не слышу, но чувствую кожей и вестибулярным аппаратом, и могу проснуться легко и быстро в любой момент. Я могу спать сидя или стоя, поэтому мои заклинания держатся, даже когда я сплю, я продолжаю себя полностью контролировать. Генетическая особенность.

– Охренеть, – медленно выдохнул Алан, осмотрел меня с таким видом, как будто искал другие генетические особенности, мне стало неловко в который раз. Он чуть улыбнулся и уточнил: – То есть, если ты будешь спать, а я к тебе прикоснусь..?

– Я почувствую.

– Но не проснёшься?

– Я подумаю и решу, просыпаться или нет.

– Круто, я бы так хотел.

– Ты променял бы это на умение видеть сны?

– Хм, если так ставить вопрос... – он задумался, я подождала, потом взяла вилку и стала есть, Алан наконец вздохнул и качнул головой: – Нет, я люблю сны, не променял бы. Ты вообще никогда в жизни не видела снов?

– Никогда. Но я о них читала, и слушала чужие впечатления, если бы я могла, я бы хотела попробовать.

– А давай сегодня замутим? – он улыбался как подросток, придумавший гениальный способ развлечься, с небольшой вероятностью умереть, которой, естественно, пренебрёг.

– Ты когда-нибудь это делал?

– Это не опасно, честно.

Я посмотрела на него с лёгким недоверием, он улыбнулся и закатил глаза, ответил с ироничной поддёвкой:

– Да, я так делал, мне нужно было проверить, работают мозги у коматозника или уже всё, я ходил в его видения. Для этого нужно открыть канал связи, который даёт Печать, и переместить фокус своего сознания на территорию подзащитного. Мне легко это делать, потому что я менталист, я через подзащитного даже говорить и видеть могу, когда он в сознании, у тебя так может не получиться. Но нам никто не мешает попробовать. Хотя, у меня бывают очень неприличные сны, так что, на твой страх и риск.

С одной стороны, было интересно, с другой – я не хотела бы увидеть его «неприличный сон», было у меня подозрение, что там будут фигурировать девушки-аксессуары, которые во всех отношениях приятнее меня.

Алан посмотрел на меня со странным выражением лица, похожим на смущение и весёлое предвкушение, я отвела глаза, он спросил:

– Так что там дальше, ты обедала с Сари, как её успехи?

– Да, мы обедали вместе. Её успехи, мягко говоря, фантастические. И я хотела тебя попросить устроить для меня встречу с твоим верховным шаманом по этому поводу, у меня есть к нему вопросы.

– Как интересно. А можно мне посмотреть на её фантастические успехи через твою память?

Я дала ему разрешение, хотя подозревала, что оно ему не требуется, и показала свою работу с её эликсиром, Алан впечатлился, но помочь мне не смог:

– Это всё очень круто, но шаман уже, к сожалению, уехал домой. Он один из лучших магов Грани Ис, а там сейчас каждый на счету.

– Я могу написать ему письмо?

– Да, пиши на мой адрес, ему передадут.

– Кто-то вскрывает твои письма?

– Да, конечно. Меня же там нет. Ты представляешь, сколько мне их приходит? Там мешки, у них три уровня сортировки, я девяносто девять процентов даже не увижу.

Я задумалась.

– А как написать так, чтобы письмо пришло к нему лично в руки, и никто больше его не читал?

Он усмехнулся:

– У тебя есть причины не доверять моим людям?

– Это у тебя они есть – ты сказал, что у тебя есть сомнения, что твой дядюшка владыка верен идеалам Габриэля. Если я напишу шаману о том, что у нас с Сари прорыв в исследованиях, ты же не захочешь, чтобы об этом знали внутренние враги твоей политической линии?

Алан перестал улыбаться и надолго задумался, продолжая закидывать в рот еду на автомате, как утром возле духовки. Его лицо так сильно изменилось под воздействием этих мыслей, что принять его за Деймона сейчас никто не смог бы, даже полностью слепой.

– Знаешь, – наконец решился он, – напиши и отдай мне, а я лично передам и лично прослежу, чтобы он прочитал в одиночестве и сжёг. Только имей в виду, шаман не читает на межмировом человеческом, он изучал только древний эльфийский, и тот не особо хорошо, он читает со словарём.

– А на каком он говорит?

– На демонском, причём, на старом придворном диалекте, я сам его не очень хорошо знаю, им перестали пользоваться больше ста лет назад.

– Есть идеи?

– Я не могу тебе его привезти, он занят. Но я подумаю, что можно сделать. Я даже в план себе запишу, чтобы не забыть подумать, – он достал телефон и добавил новую графу в расписание, опять улыбнулся мне: – Дальше? На пары решила не идти?

– Я их проспала, – иронично и виновато улыбнулась я, Алан улыбнулся шире, – и ещё я забыла учебники в твоём «домике для вечеринок».

– Я в курсе, твои вещи уже доставили в отель, не переживай.

– Хорошо.

– Куда ещё ходила?

Рассказывать о юристах не хотелось, поэтому я рассказала о больнице, Алан очень эмоционально бил себя по лбу раз десять, опять взял с меня обещание никогда больше туда не ходить и добавил в своё расписание ещё какой-то пункт, но объяснять не захотел, а я не настояла. Когда нам принесли чай, Алан спросил:

– Есть ещё планы на сегодня?

– Иду по магазинам.

«За взрослым человеческим бельём.»

– На здоровье, – он улыбнулся, я отвела глаза. – Плати телефоном везде, за всё.

– Хорошо. А твой день как прошёл?

– Как обычно, за исключением приятных мелочей в виде булочек.

– Чем занимался?

– Работал. И ещё буду, но по телефону. Из кабинета в отеле, не буду тебе мешать, если ты захочешь поучиться. Так что, возвращайся скорее, – его голос звучал так интересно, что я подняла глаза и увидела его неприличную улыбочку и ещё более неприличные блестящие глаза, – буду ждать.

Я уже не помнила, что я собиралась забыть, когда шла в ресторан, но это удалось на сто процентов.

***

Мы допили чай, поцеловались на прощание и разбежались, он в отель работать, я в торговый центр за покупками. Ходить по магазинам я начала с самого верхнего этажа, наученная печальным опытом, и это оказалось очень мудрым решением – меня встречали как дорогую гостью и ублажали всеми силами. Я купила гору самого разного белья, в том числе, что-то похожее на то, что носили девушки-аксессуары, они не особенно скрывались, так что я рассмотрела. В примерочной это всё выглядело как привет из другого мира, какие-то крохотные, но при этом пафосные набедренные повязки диких племён жарких стран, где бусы считаются одеждой.

«В спальне должно смотреться неплохо. Если абстрагироваться от всего моего жизненного опыта одновременно.»

Я пыталась себя убедить, что получать новый опыт никогда не лишнее, тем более, что выбора у меня нет, это мой долг. Успокаивало.

Этажом ниже я купила суперстойкую косметику и всяческие закрепители, консультантки обещали, что такой макияж не размажется и не сотрётся, разве что вместе с кожей.

Ещё этажом ниже я зашла в аптеку, попросив Алис остаться снаружи, и купила косметику «для специальных мест», аптека была дорогой и не особенно популярной, так что я оказалась единственным клиентом. Скучающая девушка за стойкой отложила книгу и уделила мне всё своё внимание, рассказав о каждой баночке настолько подробно, что я через время стала записывать, и в итоге проговорила с ней почти час, не только о баночках, но и о контрацептивах, их плюсах, минусах и побочных эффектах, включая психологические. Выходя из аптеки, я думала о том, каким образом моя судьба умудрилась так иронично повернуться, что девяносто процентов всего, что я знаю о сексе, мне рассказал фармацевт.

Последним пунктом плана на сегодня был поход к старосте за конспектами, я изо всех сил сопротивлялась малейшей возможности повторить судьбу Никси, и собиралась после свадьбы учиться ничуть не хуже, чем до свадьбы, и сегодняшний прогул пообещала себе отработать максимально. Староста был человеком с водной доминантой и жил в общежитии водных, я надеялась, что не встречу Никси, и всё равно встретила – она поднималась по лестнице в розовом халате и тапочках, на голове у неё были остатки причёски, а на лице остатки макияжа.

«Ей, похоже, учебник по этике семейной жизни никогда на глаза не попадался.»

Я спускалась с третьего этажа, она поднималась со второго, у меня в руках были тетради и синие копии методичек, Никси одной рукой придерживала кое-как запахнутый халат, а второй чесала затылок с очевидным удовольствием. Из неё это удовольствие от ощущений и прикосновений фонтанировало гейзером, как из Алана и из Райна, я теперь это очень хорошо замечала, в очередной раз чувствуя себя какой-то не такой.

Никси заметила меня тогда, когда почти прошла мимо, резко напряглась, сжалась и покраснела, как будто я поймала её на чём-то неприличном и сейчас накажу, оступилась и почти упала, но я успела поймать её за миг до того, как её колено встретилось со ступенькой. Она смутилась ещё сильнее, стала ровно, перехваченным голосом сказала:

– Спасибо.

– Будь осторожнее.

Она кивнула и отвернулась, я продолжила спускаться, потом поняла, что её шагов не слышу – она продолжала стоять на той ступеньке, о которую споткнулась. Я остановилась на площадке между этажами, Алис прошла мимо меня и спустилась на первый этаж с таким видом, как будто она не со мной. Я посмотрела на Никси, она смотрела на свои ноги, потом посмотрела на меня, опять опустила глаза, и опять подняла. Мне не хотелось продолжать её смущать, но уходить без единого слова тоже было бы неудобно, поэтому я сказала:

– Ты не ударилась, можешь идти?

– Нет, я... нормально всё, – она опять запустила пальцы с розовыми ногтями в мятую причёску с блёстками, но тут же одёрнула себя и попыталась пригладить волосы, это мало помогло, она смутилась ещё больше. Я кивнула и сказала, делая шаг вниз:

– Хорошего вечера. – Она сказала одновременно со мной:

– Поздравляю с обручением.

Я опять остановилась, посмотрела на Никси, смотреть на неё снизу вверх было непривычно и неудобно, а видеть под небрежно запахнутым халатом её красное кружевное бельё было ещё неприличнее, чем разговаривать на лестничной площадке о таких вещах. Но я кивнула:

– Спасибо.

– Ты его правда любишь?

Её голос звучал с такой неистовой надеждой, что мне даже стало неловко за неё и её эмоциональность, и внешний вид, и вообще всё. Мы теперь были не в тех отношениях, при которых я могла бы сделать ей замечание, поэтому я изобразила сдержанную улыбку и предложила:

– Если ты хочешь об этом поговорить, мы можем поужинать вдвоём в каком-нибудь уютном месте, если тебе удастся найти окно в своём расписании, я подстроюсь под тебя в любой день. Можешь писать на адрес общежития жизни.

– У меня есть твой номер телефона.

– Тем более.

Никси выглядела так, как будто у неё есть очень серьёзная и очень стыдная причина никогда мне не позвонить. У меня опять было то неприятное чувство, которое я испытывала, стоя на краю бездонного омута с проблемами и не желая в него заглядывать, потому что не ощущала в себе необходимого количества моральных сил. Я опять видела два варианта реальности – в одном я уходила, спокойно и с достоинством, во втором я лезла в не своё дело и на меня вываливали весь этот омут проблем, которые я не могла решить, и всем было просто плохо, без шанса всё исправить и хоть как-то помочь. Я отвела глаза и сказала:

– Я сделаю тебе копию своих записей по всем занятиям, которые ты пропустила. Захочешь забрать – найдёшь способ со мной связаться.

Никси кивнула, глядя в пол, я не стала ждать ответа и молча ушла, опять испытывая чувство, что бросаю тонущий корабль, который ещё можно спасти.

***

Когда я вернулась в отель, было уже темно, но Алан ещё не закончил работать – его недовольный голос было слышно уже в лифтовом холле. Охранники проводили меня до двери, спросили, планирую ли я ещё выходить сегодня, получили отрицательный ответ и попрощались до завтра, я вздохнула с облегчением.

В малой гостиной стояли ровными рядами пакеты с моими покупками, я унесла их в гостевую спальню, невольно слушая, как Алан отчитывает кого-то по телефону. От этого было неприятное ощущение, я привыкла видеть его очаровательным, и как-то не думала о том, что его всепроникающий голос может нести негативные эмоции. Но спустя полчаса, я его поняла всей душой – он объяснял кому-то по ту сторону телефона довольно простые вещи, но судя по тому, что объяснять приходилось не раз и не пять, его не понимали. Он объяснял разными способами, на примерах, через аналогии, буквально на пальцах, уже понял бы и школьник, но собеседник Алана, судя по всему, был не здоров или не мотивирован.

Я успела разобрать покупки, принять душ, выстирать, высушить и надеть новое бельё и даже нанести макияж, а Алан продолжал объяснять то же самое. На часах была полночь, когда я смирилась с тем, что никто не закончит разговор вместе с рабочим днём, надела новый халат из плотного серебристого шёлка и пошла готовить ужин, потому что поправить психическое здоровье после этого разговора было необходимо даже мне, хотя я была просто слушателем, что творится в эмоциях Алана, я могла сказать на слух, без всякой Печати – что-то очень страшное.

В итоге он доказал собеседнику, что работать надо именно так, как он говорит, убедился в том, что его поняли правильно и полностью, попрощался и положил трубку. А потом громко и с чувством послал собеседника, который его уже не слышал, по всем маршрутам, по которым следует. Разговор вёлся на межмировом человеческом, посыл тоже был на нём, я не знала обсценную лексику во всей необходимой для понимания тонкостей полноте, но обороты всё равно оценила. Когда Алан вошёл в кухню, я улыбалась так, что он с опозданием прикусил язык, потом улыбнулся в своей бессовестно-очаровательной манере и развёл руками:

– Неужели я так плохо объясняю?

– Ты прекрасно объясняешь, – ответила я с улыбкой, возвращаясь к сооружению огромного бутерброда, который почти закончила. Алан подошёл ближе и обнял меня сзади, положил подбородок мне на плечо, потом потёрся об него лицом с тем самым инкубьим чувственным удовольствием, которое мне никак не давалось, сказал шёпотом:

– Удачно сходила за покупками?

– Как видишь.

– О, да, я вижу, – он поцеловал мою шею, расстегнул свою рубашку и прижался к моей спине голой грудью, обнимая меня за пояс и прижимая к себе сильнее. Ему было так хорошо, что эта волна докатилась до меня даже через закрытый канал Печати, я отложила нож и взялась за столешницу двумя руками, готовясь к новому эксперименту. Закрыла глаза и немного приоткрыла наш канал связи, не погружаясь в его эмоции, а как будто подсматривая в замочную скважину – ему было хорошо, просто восхитительно, на этот раз внутри него не кружились фейерверки, а струился серебристый шёлк и зелёные волосы, он в этом тонул, как в одеяле, как в пенной ванне, весь целиком. Но это было на поверхности, в более глубоких слоях сознания он всё ещё разговаривал по телефону, его раздражал собеседник и бесило собственное неумение заставить его работать как следует. Это раздражение было вершиной айсберга из неудовлетворённости своим бизнесом, своей крепостью и всей своей жизнью, а ещё глубже было ещё хуже – там сидел вечный голод демона, всегда помнящего о том, что сила конечна, и её точно не хватит на всех, поэтому надо хватать как можно больше при любой возможности. Я плавно вышла из этого состояния вовлечённого наблюдателя обратно в своё тело, открыла глаза, провела анализ ауры Алана и сразу же подправила дисбаланс, без формул, чисто визуально, у меня с каждым разом получалось всё лучше. Он тихо сказал со смесью усталой благодарности и раздражения:

– Хватит меня постоянно подпитывать, ты не мой донор.

– Мне не сложно.

– Я чувствую себя на иждивении.

– Я всю жизнь себя так чувствую, ты привыкнешь.

Канал связи всё ещё был приоткрыт, поэтому он понял, что я шучу, улыбнулся и сказал чуть серьёзнее:

– Это нечестно. Приятно и удобно, но не правильно.

– Почему приятно и удобно?

– Потому что ты меня успокаиваешь, а я тебя бешу. Ты не замечала?

– Нет. Почему ты так думаешь?

Он вздохнул и указал на почти готовый бутерброд:

– Можно я это съем, потом расскажу?

– Можно. Присажи... – я собиралась усадить его за стол и подать всё красиво, на тарелке, но Алан схватил бутерброд с доски и откусил половину, продолжая меня обнимать одной рукой и сжав бутерброд так сильно, что соус закапал на мой халат. Алан с опозданием отодвинулся и взял бутерброд по-другому, я медленно развернулась к нему и попыталась посмотреть в его бессовестные глаза.

Он выглядел как щеночек, который жуёт мои туфли и понимает, что он очень плохая собака, но остановиться не может, потому что вкусно. Потом его взгляд опустился на пятно соуса на моей груди и стал окончательно бессовестно-блаженствующим. Я поискала на его лице раскаяние ещё пару секунд, не нашла и сказала:

– Пойду переоденусь.

– Подожди! – с набитым ртом взмолился он, откладывая бутерброд и доставая телефон, – дай я это сфоткаю, не двигайся. Можно?

– Нет.

– Почему? – он так искренне удивился, что мне хотелось хлопнуть себя по лбу и громко вопросить небеса, в какой пещере есть интернет, но нет ни малейшего воспитания, и каким образом в этой пещере умудрился вырасти генеральный директор межмировой корпорации. Алан изобразил виноватые глазки и с тяжким вздохом спрятал телефон, я молча пошла переодеваться.

Сняв роскошный халат, который успела поносить меньше часа, я бросила его в корзину с грязным бельём и достала халат поскромнее, который было не жалко, надела его и вернулась в кухню, где Алан сидел за столом, опустив голову и положив ладони на колени. Я остановилась напротив и сказала:

– Рассказывай.

Он поднял на меня бесконечно честные умоляющие глаза и скороговоркой выдал:

– Мне стыдно, я очень плохой человек, но очень хороший в глубине души, где-то очень глубоко, не бей меня пожалуйста, я очень не люблю, когда мне больно.

Я медленно глубоко вдохнула, пытаясь удержать спокойное лицо, выдохнула и сказала:

– Ты сказал, что сначала поешь, а потом расскажешь, почему моя подпитка – это приятно и удобно, но неправильно. Ты поел?

– Да.

– Я за тебя очень рада. А теперь я буду есть, можно?

Он кивнул и встал всё с тем же виновато-бессовестным лицом:

– Хочешь, я тебе бутерброд сделаю?

– Делай. И рассказывай.

Он перестал кривляться и пошёл к оставленным мной продуктам, стал не особенно уверенно повторять то же, что делала я, и рассказывать:

– Подпитка по твоей системе не включает очистку силы, и энергетический обмен при поцелуях и прочих контактах её не включает. А учитывая, что у нас с тобой очень разное... всё, – он неловко рассмеялся, кивнул: – Да, у нас всё, что только можно, очень разное, начиная с пропорций сил разных стихий и заканчивая эмоциональным и чувственным наполнением, там мы вообще на разных полюсах. И поэтому, при обмене я получаю от тебя тяжёлую, холодную, спокойную и очень устойчивую энергию, которая опускается вниз и медленно растворяется в моей, меня это расслабляет и вообще действует благотворно. А ты получаешь супер-мега-лёгкую, активную, нервную и горячую энергию, которая у тебя не усваивается, а сразу выплёскивается, как капля воды в раскалённом масле. Поэтому ты психуешь, если есть хоть малейшая причина. Неужели не замечала?

Я задумалась, вспоминая наши немногочисленные энергетические обмены. Обычно я давала ему свою силу, и ничего не брала обратно, исключением был тот первый поцелуй в поезде, после которого я хотела вышвырнуть мамин проклятый торт в окно, да, тогда я тоже обвинила в этом чувстве влияние Алана. И сегодня в ресторане, он меня целовал, а потом выразил недовольство перспективой работы над контрактом, и я разозлилась. Сейчас это казалось совершенно логичным и понятным – он устал, ему нужно много сна, для его самочувствия будет лучше, если он сейчас ляжет спать, а не пойдёт работать, это очевидно. Контракт не горит, мы можем заняться этим завтра, от этого совершенно ничего не изменится.

– Да, я заметила. Просто не связывала это с энергетическим обменом. Нужно доработать систему, ты прав. Странно, что никто не жаловался, я же всем делаю одинаково.

– А с чего бы им жаловаться? – иронично улыбнулся Алан, – получить с переливанием дозу спокойствия и расслабления – это отличный бонус. Приятненького, – он поставил передо мной разделочную доску с огромным бутербродом, из которого во все стороны торчали листья салата и овощи. Я взяла доску и встала обратно к столу, достала из шкафа пики для канапе, быстро разрезала бутерброд на красивые столбики с удобными ручками, расставила их на двух тарелках, одну взяла себе, вторую поставила перед Аланом:

– Вот теперь приятненького.

Он опять сделал миленькие виноватые глазки, сел ровно, изображая приличного человека, потом кивнул на обрезки бутерброда, оставшиеся на дальнем столе:

– А можно я то доем?

– Пока ты на кухне и тебя никто не видит – можно.

Он встал, молниеносно затолкал в рот всё, что осталось на доске, и через секунду сел обратно за стол, изображая великосветскую осанку, что интересно смотрелось с огромными хомячьими щеками. Я смотрела на него молча, он улыбнулся и с набитым ртом прошептал:

– Обожаешь меня?

– Конечно.

– Я знаю, – он улыбнулся ещё довольнее, я взяла шпажку, потом положила и взялась за лоб, опуская голову и беззвучно рыдая от смеха.

«Тринадцать лет. Меня учили сервировать стол, составлять изысканное низкокалорийное меню и достойно себя вести. Тринадцать проклятых лет.»

– Ну принцесса, ну чего ты... – Алан встал, но сесть рядом со мной не смог – стульев было только два, поэтому он просто наклонился, чтобы прижаться лбом к моему плечу, погладил меня по голове и немного виновато прошептал: – Да расслабься, я дурачусь просто. Я умею себя вести, я даже в скатерть не сморкаюсь, максимум в шторы, и только когда никто не видит, а я отлично умею отводить глаза, меня никто ни разу не ловил, так что никаких проблем вообще...

У меня начался новый приступ истерического смеха, Алан продолжил:

– У меня был долгий напряжённый день, могу я расслабиться наедине с женой, в конце концов? Раз в день можно. Максимум, два. Я и так вынужден постоянно прикидываться воспитанным, а это очень сложно. Я же правда в пещере рос, ну не было там посуды, все ели из котла, кто сколько успел, тот столько съел, а я был маленьким и худеньким, меня все обижали, приходилось драться за еду и есть очень быстро. Как это называется... детская травма! Вот. Я и сейчас, когда на фуршетах нацелюсь на бутерброд, а его кто-то раньше схватит, так звездануть хочется. Но я сдерживаюсь, я очень хороший, и воспитанный, и вообще. Я даже моюсь.

Моя истерика вышла на новый круг, Алан внезапно замолчал и перестал гладить меня по голове, я подняла на него вопросительный взгляд, он ответил:

– Пытаюсь вспомнить, мылся я сегодня или нет.

Я опять опустила голову на ладони, Алан рассмеялся:

– Шучу! У меня есть расписание. Сейчас доедим и пойду. Кушай, а? Ты в ресторане вообще ничего не съела, и так выглядишь как узник Бухенвальда. Кушай.

Я взяла себя в руки и придвинула тарелку, пытаясь не акцентировать мысли на сравнении меня с каким-то узником. Алан передвинул свой стул ближе к моему, сел и тоже придвинул тарелку, задумчиво спросил:

– О чём мы говорили?

– О переливании нефильтрованной силы.

– Да. Не делай так. У меня есть специальный сотрудник, который отвечает за энергетический баланс, это его работа. Я просыпаюсь всегда немного... не в форме, но потом я еду на работу и он меня там приводит в порядок, ты не должна этим заниматься, а то я чувствую себя нахлебником.

– Когда я плачу телефоном, понятия не имея, сколько там и сколько я могу потратить, я чувствую себя точно так же.

Он вздохнул с усталой улыбкой:

– Это нормально, когда муж содержит свою жену.

Я передразнила его тон и улыбку:

– Это нормально, когда жена заботится о самочувствии своего мужа.

Он усмехнулся:

– Чёрт. С тобой в шахматы играть лучше не садиться, короче.

– Я не умею в них играть, логические игры в пансионе не поощрялись.

– Дичь какая. Хотя, у нас тоже не особенно ценили чемпионов по настолкам.

– Ты был чемпионом?

– О, да, я был хорош. Я и сейчас хорош, слежу за новинками, всё такое.

– Научишь меня?

– Обязательно. И не только этому, – он посмотрел на часы и улыбнулся, прошептал мне на ухо: – Сейчас приведу себя в чуть менее свинский вид, и пойдём учиться.

Наш канал связи был приоткрыт буквально на миллиметр, но этого хватило, чтобы горячие эмоции Алана окатили меня тяжёлой волной, затрудняющей дыхание. Я закрыла канал поплотнее, Алан шутливо прикусил моё ухо, с улыбкой прошептал:

– Обожаю эльфийские уши, такой простор для кусания.

«Сколько эльфийских ушей тебе понадобилось для того, чтобы это понять?»

Он тихо рассмеялся и с игривым испугом уточнил:

– Моя принцесса ревнива? Не знал, не знал.

Я промолчала, он обнял меня и сказал чуть серьёзнее:

– Мне полторы сотни лет, ну как ты думаешь? Если ты хочешь об этом поговорить, то я могу, но... ты точно уверена, что хочешь? Оно тебе правда надо? Я за свои полторы сотни ни разу не был женат, потому что мне это не приходило в голову, и можешь быть уверена, если я на это решился, то я очень серьёзно настроен, и прошлое оставлю в прошлом, раз и навсегда. Тем более, что наука так круто продвинулась, в том числе, твоими стараниями, мне больше не нужны толпы доноров, достаточно одного специалиста с дипломом. Это прекрасно, это офигенно просто, и это именно то, ради чего я создавал корпорацию и всеми силами топил за глобализацию, международное сотрудничество и прекращение стигматизации отрицательного баланса, этого мы ещё не добились, но мы на правильном пути. Кровь инкуба больше не приговор, и даже не диагноз, просто... условие, и всё. Если объединить твою работу и исследования Деймона, я уверен, у вас получится такое решение, которое позволит всем, кто недоволен воздействием своей тёмной сущности на свою жизнь и самочувствие, просто прийти в больницу раз в неделю, пройти несложную процедуру (которую надо будет потом включить в страховку, кстати), и сильно улучшить своё качество жизни. Или какие-то таблетки, капсулы, я не знаю, но я нюхом чую, что решение уже близко, его вот-вот найдут. И всякие отрицательные, или депрессивные, или озабоченные – все, кому мешает влияние тёмной сущности, смогут это влияние нивелировать, просто им придётся что-то покупать и следить за количеством этого в организме, типа как диабетики живут, или аллергики, вот так будут жить отрицательные. Но факт в том, что они будут жить спокойно, как белые люди, и не бояться сказать о том, что они частично демоны. – Он замолчал, я тоже молчала, потом Алан спросил чуть менее серьёзно: – Ты бы побоялась сказать, что ты демон?

«Мне уже всё равно, меня и так все ненавидят, поводом больше – поводом меньше, не важно.»

– Почему ты считаешь, что тебя все ненавидят?

– Потому что я Тёмный Вестник, Алан, я это чувствую.

– Прямо все-все ненавидят?

– Сари не ненавидит, у неё нет времени на ненависть и глупые сплетни.

– Вы корешитесь?

Я невольно усмехнулась от такой формулировки, Алан закатил глаза и сменил её:

– Вы подружились, как я вижу?

Так тоже было не очень, друзьями мы не были, и тем более, не были подругами. Я вздохнула и ответила:

– Мы «корешимся».

Алан рассмеялся, опять обнимая меня и утыкаясь лицом мне в плечо, прошептал сквозь смех:

– Нет, всё-таки не цитируй меня, мне это мозг взрывает... О, боги... Так значит, подружились?

– Почему тебя это так интересует?

– Потому что было бы очень здорово, если бы это было так.

Я молчала и ждала объяснений, он вздохнул и сел ровно, тихо сказал:

– Я не буду тебе рассказывать причину, но поверь, это самая страшная тайна всей Грани Ис. Сари из очень влиятельной семьи, которая оказала Иссадорам такую охренительно бесценную услугу, за которую не расплатиться всеми деньгами мира, и мы даже не претендуем на то, что нам позволят попытаться, просто... ценим. Её семья поставила единственное условие – полную секретность, и мы её соблюдаем. Так что, прости, я не могу тебе ничего рассказать при всём желании.

– Книги Гордъяра Ирэк-шу-Кассэ можно взять в библиотеке имени тор'Лина, просто предъявив студенческий билет.

Алан уставился на меня такими глазами, как будто я нарушила законы физики, я улыбнулась с мягкой иронией и погладила его по руке:

– Не волнуйся, они на древнем эльфийском, читать их без словаря мало кому под силу. А если посчитать, какой процент из тех, кому под силу, настолько заинтересован в контроле множественных потоков сил, что готов корпеть над словарём, то получится исчезающе малый процент владельцев студенческих билетов. А если из этого процента взять только тех, кто способен рассмотреть ауру Сари, и готов ради этого встать в пять утра, то можно вообще ни о чём не волноваться. Твой секрет хранит себя сам, чисто статистически, можешь расслабиться. Как минимум, пока эта информация не попала в интернет. Там же есть компьютерный переводчик?

Едва расслабившийся Алан опять поднял на меня круглые глаза, я улыбнулась как самый тёмный в мире вестник. Алан достал телефон и добавил в своё завтрашнее расписание ещё несколько пунктов, посмотрел на меня с неуверенной улыбочкой, как будто пытался изображать, что его совершенно ничего не волнует, спросил с поддёвкой:

– Моя суперумная жена прочитала всю библиотеку имени тор'Лина?

– Те книги, в названии которых есть слово «контроль» – да, все.

Он опять посмотрел на меня с шокированной неуверенностью, как будто надеялся, что я сейчас рассмеюсь и скажу, что пошутила. Я не шутила.

– Серьёзно? – наконец выдохнул он, я кивнула, он поднял брови ещё выше: – Зачем? Это не входит в программу Академии.

Я изобразила учёный снобизм и задрала нос:

– Те, кто читает только то, что входит в программу, лучшими не становятся. Программа расcчитана на среднего ученика, со средними способностями. Гордиться отличными оценками глупо – это всё равно, что гордиться тем, что в рейтинге умов ты посередине, ровно между глупыми и гениями. Я не хочу быть посередине, я хочу быть в окружении гениев, а для этого надо напрягаться, в том числе, искать себе учебники самостоятельно, не надеясь на преподавателей и программу. Иногда эти учебники бывают древними, иногда бывают на чужом языке, с этим приходится справляться, если хочешь однажды продвинуть науку хоть немного вперёд.

Алан немного отодвинулся, прищурился и поднял руку, делая вид, что защищает глаза, изобразил стон:

– О боже, это сияние ослепляет! Хватит топтать мою самооценку, я троечник, пощади меня!

«Ты хозяин "Джи-Транса", а я банкрот, пусть твоя самооценка расслабится.»

Я не могла этого произнести, но сдержать мысль тоже не смогла, она была сильнее моего беспрецедентного контроля. Алан опять придвинулся ближе и погладил меня по плечу, с несерьёзной нежностью сообщая, как тайну:

– Ты не банкрот, принцесса, и не стала бы им, даже если бы отказала мне. Терять лучшую студентку курса Академия не захотела бы, за твою учёбу заплатил бы какой-нибудь фонд, с большой вероятностью, мой. И даже если я сдохну прямо сейчас, а Деймон настолько сойдёт с ума, что лично уберёт тебя из списков, твоё образование оплатит кто-нибудь другой, кто так же заинтересован в твоих потрясающих мозгах, как и мы. Разумных много, умных среди них – меньше пяти процентов, это не преувеличение, это статистика. И этих умных каждый хочет заполучить себе.

– Чтобы ездить на них.

– Конечно. Но какая тебе разница? Все всех эксплуатируют в меру сил и возможностей, главное уметь извлечь из этого выгоду. Твой Кори сглупил в первый раз, но во второй он будет умнее, и свои вожделенные денежки однажды точно заработает. Сари не амбициозна и позволяет на себе ездить, но у таких добряков всегда, вот увидишь, обязательно всегда есть хитрожопый родственник, который поможет и подскажет, каким образом не упустить своего. Исключение составляет небольшой процент одиноких гениев, которые настолько оторваны от мира, что их вообще ничто материальное не волнует, и на них действительно ездят, ничего им не давая взамен, но они счастливы уже тем, что могут заниматься любимым делом, им достаточно. Ты же не из этих, я надеюсь?

– Нет, я ценю материю не меньше идеи, – при этих словах я неосознанным движением поправила халат, как раз в том месте, где на прошлом халате было пятно соуса, и судя по лицу Алана, в миг отразившему эмоции виноватого щеночка, он заметил и принял на свой счёт. Я улыбнулась и отвернулась, он шмыгнул носом и прошептал:

– Я куплю тебе новый. Десять куплю.

– Лучше постарайся в следующий раз есть над столом, а не надо мной, пожалуйста.

– Хорошо. Обещать ничего не могу, но буду стараться изо всех сил. Иногда это сильнее меня. Когда еда меня зовёт, я не размышляю, я просто к ней бегу. Я животное, да, я в курсе. Но я стараюсь, честно-честно.

Я опять невольно улыбнулась и отвернулась, пряча лицо, он вызывал какие-то такие эмоции, от которых мне было неловко просто за то, что я существую. В мою плотно закрытую энергетическую дверь очень мягко поскреблись, я её приоткрыла на волосок, позволяя Алану оценить мои эмоции, как я до этого наблюдала его, он был очень осторожен и очень любопытен. Долго я это не выдержала и подтолкнула его на выход, он оставил меня наедине, но свою дверь не закрыл, я видела, но не спешила туда. Он поцеловал меня в щёку и сказал на ухо:

– Спасибо за ужин, было обалденно. Я в ванную, буду ждать тебя у себя через пятнадцать минут. Но ты можешь прийти раньше, там удобно.

– Хорошо.

Он ещё раз поцеловал меня и ушёл, та волна эмоций, которая в нём поднималась, ощущалась даже через закрытую дверь.

Мне не было особенно страшно, и любопытно тоже не было, я опасалась скорее допустить ошибку и всё испортить, тем более, что вчерашний вечер намекал. Я заливала эти мысли чёрным, но ощущение далёкой тревоги никуда не девалось, я занимала руки уборкой и всякими ненужными шевелениями, а сознание планировало вероятные ошибки, складывая их штабелями внутри меня, так быстро, что я не успевала их толком рассмотреть и оценить с точки зрения вероятности, там мелькали и совсем нереальные сценарии, но меня напрягали даже они. Несколько часов назад мне казалось, что я предусмотрела всё и ко всему подготовилась, а теперь мне срочно нужно было ещё море вещей, от оружия до огнетушителя. Количество того, что может пойти не так, нависало надо мной подавляющим горным пиком, я мечтала о том, чтобы Алан вышел из ванной поскорее и всё просто кончилось, не важно, как и чем.

Когда он выключил воду в своей ванной, я стояла перед зеркалом в своей, грея руки под горячей водой – мне было дико холодно. Желание погрузиться в горячую ванну с головой сдерживалось только временем, потраченным на макияж и укладку, если бы не это, я бы уже лежала под слоем пены, слушая рассеянный водой гул ударов своего медленного демонского сердца. Подумав об этом, я прислушалась и поняла, что моё «медленное демонское» колотится как быстрое эльфийское, при этом сохраняя демонскую силу удара. От этой мысли моя коллекция будущих провалов пополнилась сердечным приступом на супружеском ложе, это будет позор на всё Содружество, все узнают, такое не скрыть, у Алана будет психологическая травма на всю жизнь, женился на свою голову.

Сердце ускорялось ещё и ещё, от его ударов уже было физически больно, мысль о смерти в постели сменилась мыслью о смерти в ванной, это было не так позорно, но всё равно обидно.

– Лея?

Встревоженный голос Алана донёсся с той стороны двери, я его почти не слышала из-за грохота в ушах, и ответить почему-то не могла, хотя пыталась.

Алан открыл дверь, вошёл и взял меня за плечи, развернул к себе лицом и быстро осмотрел взглядом доктора, заглянул в глаза и сказал:

– Дыши медленнее. Смотри на меня, вместе со мной вдох, давай, глубоко... и выдох, не спеши. Ещё раз.

Он действовал как при панической атаке, хотя это было странно, я таким не страдала. Но медленное дыхание помогло, сердце успокоилось, я стала лучше слышать и меньше мёрзнуть, стало стыдно. Алан выглядел очень нервно и страшно напряжённо, отводил глаза, иногда пытался улыбаться, как будто делая вид, что ничего страшного не произошло, но сам себе не верил и переставал. Когда моё состояние наладилось окончательно, я пошла вытирать руки, Алан неловко потирал свои, осторожно спросил:

– Давно это у тебя?

«Минут пятнадцать.»

– Это в первый раз?

– Да, похоже на то. Нужно сходить к кардиологу, когда-нибудь. Если повторится.

– Если повторится, то да, нужно, – он опять отводил глаза, как будто не знал, куда себя деть. Его ментальная дверь была закрыта и заколочена, я тоже прикрыла свою поплотнее, мы оба выглядели так, что канал связи был не нужен, чтобы понять всю глубину этой неловкости.

«Ещё ничего даже не началось, а я уже всё испортила.»

– Лея? – я посмотрела на него, он протянул ко мне руки, от этого жеста моё сердце опять попыталось убежать, но я не подала вида и подошла. Алан осторожно обнял меня и надолго замер неподвижно, я ощущала его сканирующие воздействия, но знала, что они ничего не найдут – я здорова, проблемы у меня в голове, а не в сердце. Алан обнял меня чуть крепче и сказал на ухо: – Давай не сегодня, а? Я что-то вообще не форме.

«Какое рыцарское великодушие, ого.»

– Хорошо, как захочешь, – прозвучало с иронией, мы оба знали, кто тут на самом деле не в форме, но оба приняли правила игры. Он изобразил шутливую обиду:

– Ты не особенно расстроилась, да?

Я тоже изобразила шутливое непонимание:

– Что ты хочешь услышать?

– Хочу услышать: «Алан, любовь моя, я тебя хочу срочно, не могу ждать, вся горю», – он изображал дрожащий девчачий голос, звучало смешно и глупо, я улыбалась. Вздохнула и ответила почти без шуток:

– Со мной никогда в жизни не было такого, чтобы я «вся горела» и «не могла ждать», даже не знаю, что это может быть, чтобы вызвать у меня такие эмоции.

Он фыркнул с невесёлым сарказмом:

– У меня чашка кофе может вызвать такие эмоции, я постоянно в таком состоянии живу.

– Бедняжка, – я изобразила сочувственный вздох, он рассмеялся и обнял меня по-другому, погладил по голове и сказал:

– Ложись спать, принцесса. Ты обалденно выглядишь, но я вырубаюсь, я вообще вчера не поспал толком. Ты поспала хоть чуть-чуть?

– Немного.

– В гостевой?

– Да, – мне не хотелось об этом говорить, но врать не хотелось тоже, тем более, что рано или поздно нам придётся обсудить этот пункт контракта. Алан очень ровно и без эмоций спросил:

– Тебе неудобно со мной?

Я попыталась найти слова, чтобы ответить, но они не находились, любое слово либо звучало ужасно, либо не отражало суть. Алан изобразил шутливый ужас в голосе:

– Я храпел?

Я улыбнулась:

– Нет. Ну, на самом деле, я не знаю. Может быть, но я не слышала.

– Давай попробуем? Полежишь со мной, если буду храпеть, уйдёшь. Ладно?

Я молчала, он опять обнял меня и положил подбородок мне на плечо, сказал шёпотом:

– Я сплю очень крепко, и просыпаюсь медленно, если могу себе это позволить. Но обычно я не могу, и когда вскакиваю по будильнику, то сначала не понимаю, где нахожусь и что происходит. Наш канал связи через Печать ощущается так, как будто ты очень близко. Потом я открываю глаза и не вижу тебя, это шокирует, как будто просыпаешься в незнакомом месте, или не в своём теле, или связанным... я не знаю, как тебе ещё это объяснить. Мне комфортнее, когда ты рядом. Давай попробуем?

Я собралась с силами и осторожно сказала:

– Мне нужно максимум три часа сна в сутки, я не могу лежать с тобой рядом необходимые тебе восемь, это огромные затраты времени, которому я могу найти лучшее применение, чем просто лежать и смотреть в потолок.

– Чёрт... Ну хотя бы полежи со мной, хоть чуть-чуть. Пять минут утром и десять минут вечером ты можешь на своего мужа потратить?

– Хорошо, давай попробуем.

– Пойдём. Ты здесь закончила?

Он отстранился, я осмотрелась, пытаясь вспомнить, зачем я вообще пришла в ванную и что успела сделать. В зеркале отражался мокрый Алан с пеной на шее и в вывернутом на изнанку отельном халате, рядом я, в роскошном комплекте из кремовой ночной рубашки и пеньюара до пола, с «лёгким, естественным» макияжем кинозвезды.

«Не всё то хорошо, что хорошо выглядит, м-да.»

Алан обнял меня за плечи и повёл в свою круглую спальню, уложил под одеяло, а сам ушёл домываться. Я лежала и смотрела в потолок, слушая шум воды в душевой и ощущая огромную толщину двери, которой Алан закрыл наш канал связи со своей стороны, не проникало ничего.

Он вышел через десять минут, подошёл к кровати и шёпотом позвал:

– Принцесса, не спишь?

– Нет.

– Я не буду тебя смущать, если сниму халат?

– Нет.

Он развязал пояс, снял халат и бросил на пол у стены, оставшись в коротких нижних штанах по человеческой моде, я видела такие в мужском отделе магазина белья сегодня, ещё подумала, как им может быть удобно в таком коротком. Алану было удобно, судя по расслабленной улыбке, но ещё удобнее ему было голым, судя по тому, в каком виде я нашла его сегодня утром. Фиолетовая подсветка подиума под кроватью давала странный рассеянный свет, направленный снизу, он подчёркивал рельеф тела мягко и фантастично, Алан меня не смущал, совершенно не смущал, мне нравилось на него смотреть в любом виде, и чем дальше от меня он находился, тем больше мне это нравилось.

Круглая кровать казалась очень большой, но при этом, не позволяла отодвинуться друг от друга – чем дальше от центра, тем короче становилось спальное место. Алан лёг так, что его ноги почти свисали с края, я понимала, почему он это делает, и винила себя ещё больше. Он долго шуршал одеялом, устраиваясь поудобнее, потом лёг на бок, лицом ко мне, я тоже развернулась на бок и посмотрела ему в глаза. Он неуверенно протянул руку в мою сторону, я протянула свою, мы переплели пальцы, его ладонь казалась горячей, и голос тоже:

– Я люблю тебя, принцесса.

– Я в курсе.

Он усмехнулся и я резко прикусила язык – неправильный ответ, настолько неправильный, что отхлестать себя по ладоням линейкой казалось ещё очень милосердно. Я поправилась:

– Я тебя тоже.

– Волшебных снов.

«Мне не снятся сны.»

– А, ну да, – он нервно рассмеялся и тоже поправился: – Тогда продуктивной работы. Чем будешь заниматься, пока я буду терять время?

– Учёбой. Напишу черновик письма твоему шаману, завтра пойду в библиотеку переводить. Проработаю материал, который пропустила. Выберу страницы конспектов, с которых нужно снять копии для Никси, тоже завтра в библиотеке сделаю.

– Она тебя просила? – удивился Алан, я отвела глаза:

– Не просила, но я пообещала.

– Вы виделись?

– Случайно столкнулись в общежитии водных, я туда ходила за конспектами.

– Покажешь? Или у вас был секретный разговор?

– У нас и разговора толком не было. Смотри, если хочешь.

Я повторила в памяти наш разговор, Алан невесело улыбнулся и шёпотом сказал:

– Деймон страшно тебя не любит, у них с Никси из-за этого конфликты по любому поводу. Недавно они поссорились из-за того, что Деймон сказал, что ты вышла замуж за мои деньги, а Никси сказала, что ты меня любишь, и без денег тоже будешь любить. Разосрались чуть ли не до драки.

«Надо же.»

– Вот так, принцесса, наивный романтичный цыплёночек умеет верить в лучшее. А ты веришь в лучшее?

– Я верю, что она его любит. И верю, что он любит её. Но любовь приходит и уходит, за долгую эльфийскую жизнь это может произойти десятки, сотни и тысячи раз – это не я придумала, это цитата из учебника, который был написан шесть тысяч лет назад, а редактируется каждые сто лет, он одновременно проверен временем и актуален. И когда у Никси с Деймоном любовь уйдёт, она увидит своего Деймона без романтического флёра, и поймёт, что он её не уважает, не считает равной себе, не учитывает её мнение и плюёт на её чувства. И вот тогда у «романтичного цыплёночка» случится такой кризис веры в её «лучшее», что первый суд ей ерундой покажется. И я надеюсь, в этот момент рядом с ней будут родители или хотя бы я.

– А я сгожусь? – полушутливо спросил Алан, я пожала плечами:

– Смотря, чем ты ей поможешь. Есть план? Или, может быть, опыт?

– Опыт есть, к сожалению.

– Ты наблюдал чей-то кризис веры?

– Да. Когда Деймон работал в Академии Вершин, он искренне верил, что там хотят демонам помочь, просто не знают, как. И он искренне хотел всех спасти и научить, проводил исследования, проверял экспериментально, писал научные работы и статьи, составлял методички для преподавателей, со всей своей энергией молодости тратил личное время и по сто раз объяснял. И всё не мог понять, почему на него смотрят, как на дурачка, по головке гладят и продолжают работать по-старому, совершенно ничего не меняя. У него даже была теория, что кто-то злой и нехороший захватил власть в Академии и мешает всем остальным хорошим менять систему в лучшую сторону. Эта теория его так захватила, что он рассказал мне, я нанял следователя, тот собрал гору материала на каждую букашку в этой системе, Деймон всё изучил и пришёл к выводу, который для меня был очевиден изначально, а для него стал откровением – никакого злодея нет, всем просто наплевать. Там нашлись, конечно, нарушения и злоупотребления, пиленное бабло, кумовство и некомпетентность, но это не новости, это везде есть. Главное, что он должен был понять – там люди просто работают, прикладывая усилия в диапазоне между «не слишком напрягаться, чтобы не быть выскочкой» и «не слишком расслабляться, чтобы не выгнали», им этого достаточно. У них есть старая проверенная методика, не грозящая сюрпризами, и они этой методикой рихтуют под один шаблон абсолютно всех, без новомодных «индивидуальных подходов» и «экспериментальных технологий». Эта одна на всех гребёнка часть студентов калечит, часть студентов убивает, но большинство выдерживают и приходят в состояние, необходимое для того, чтобы сдать экзамен – всё, это и есть цель. Студенты его сдают, им вручают бумажки и выпинывают за ворота, на этом миссия Академии заканчивается, и их вообще не колышет, как их студенты будут жить дальше со своей поломанной психикой, это не входит в их задачу, а на тонкие моральные аспекты всем плевать. У них такая работа, что всякие чувствительные и внимательные просто не выдерживают – это объективно издевательство, в любой культуре и в любой системе ценностей. А они этим занимаются круглый год, год за годом – естественно, они черствеют. Нежные увольняются, равнодушные остаются. Деймон уволился. На прощание он разругался со всеми и вывернул все их злоупотребления, за что его возненавидели окончательно, был шумный скандал, можешь в газетах поискать, если интересно. Но этот скандал выпил его до дна, он впал в такую депрессию, что очухивался несколько месяцев.

– И как ты ему помог?

– Как дитю малому – дал проораться, пока не устанет, потом накормил, спать уложил, телефон отключил. Потом предложил открыть свою Академию, с блэк-джеком и самыми правильными авторскими методиками, денег дал, план составить помог, даже помещение нашёл. Его это дело увлекло и воодушевило. Всё отложилось из-за войны, но когда-нибудь мы этот проект воскресим, я его этой мыслью успокаиваю каждый раз, когда он опять собирается в депрессию. Как тебе моя методика?

– Хорошо. Ты тоже подойдёшь, внесу тебя в список между родителями Никси и мной.

– Ого, какая честь, – он шутливо изобразил восторг и признательность, – даже раньше тебя?

– Я признаю твой опыт.

– Круто. Горжусь, – он улыбался, я тоже, он лёг немного ближе, посмотрел на мою реакцию и лёг ещё немного ближе, прижал мою руку к губам и прошептал:

– Я люблю тебя.

– И я тебя.

– Любовь приходит и уходит?

– Бывает.

– Сейчас она пришла или ушла?

– Сейчас пришла.

– Какое счастье, – он опять поцеловал мою ладонь и прижал к своей щеке, посмотрел на меня, в его глазах было что-то такое, что было легко представить в глазах тех преподавателей, которым молодой и наивный Деймон рассказывал про свою методику, а они его гладили по головке и шли работать как им удобно.

«Ты тоже считаешь меня глупым ребёнком.»

Я этого не сказала, но он ответил вслух:

– Я тебя люблю.

– Любовь приходит и уходит.

– Любовь здесь, принцесса, – Алан говорил всё тише и медленнее, я видела, как его лицо расслабляется, а речь становится невнятной: – Любовь навсегда со мной, такая жизнь, это не исправить.

Я пыталась даже мысленно не спорить, чтобы не мешать ему засыпать, я в первый раз в жизни видела этот процесс так близко. В этом было что-то волшебное, способность полностью отключить сознание и не существовать казалась не просто магией или шаманством, а чем-то из области фантастики.

Время шло, я наблюдала, пытаясь не мешать своими движениями и мыслями, но осторожно сравнивала происходящие изменения с информацией из учебников. Когда фаза сна сменилась более глубокой, Алан перестал удерживать свою сейфовую дверь в канале Печати, канал постепенно открылся полностью, я осторожно заглянула в него, увидев тишину и темноту. Плавно выбралась из-под одеяла и пошла в гостевую спальню, которую решила считать своей.

Там лежали мои вещи и учебники, я занялась учёбой с неистовой энергией, спеша компенсировать своему будущему лень и пренебрежение в прошлом – это был всего один день, но это было впервые в жизни, мне было правда стыдно. Сделав всё запланированное, я сняла макияж, поставила будильник на шесть утра и легла спать.

***