Крушение

Глава двадцать первая

В девять часов вечера Ромеш и Комола отправились на вокзал в Шиялдохо. Пробирались кружным путем, — извозчику было приказано ехать переулками. Когда экипаж поровнялся с одним из знакомых нам домов в Колутоле, Ромеш высунулся из окна и с жадным вниманием оглядел его. Ничего здесь не изменилось, все оставалось попрежнему. Он вздохнул так тяжко, что разбудил задремавшую было Комолу.

— Что с тобой? — спросила она.

— Ничего, — ответил Ромеш и, усевшись поглубже, продолжал путь в молчании.

Комола снова прислонилась к спинке экипажа и моментально заснула. За те несколько минут, рока они проезжали по Колутоле, присутствие Комолы вдруг сделалось для Ромеша невыносимым.

На станцию они прибыли во-время и заняли купе второго класса, заранее заказанное Ромешем. Устроив на одном из диванов постель для Комолы, он спустил пониже абажур и обратился к девушке:

— Ложись, Комола, тебе уже давно пора спать.

— Как поезд тронется, так и лягу. А пока разреши мне немножко посидеть у окна, — попросила Комола.

Ромеш согласился. Тогда, натянув на голову покрывало, она уселась на краешек дивана возле окна и стала смотреть на заполненную толпой платформу. А он устроился на среднем сиденье, рассеянно поглядывая по сторонам. Когда поезд начал набирать ход, Ромеш неожиданно вскочил с места, — бегущий по платформе человек показался ему знакомым.

Комола тоже заметила этого человека и разразилась веселым смехом. Выглянув из окна, Ромеш увидел, что запоздалый пассажир, невзирая на протесты железнодорожного служащего, на ходу прыгнул в вагон, оставив при этом в руках противника свой шарф, за которым снова протянул руку, уже свесившись из вагонного окна. Тут Ромеш ясно разглядел незнакомца и убедился, что это Окхой.

Комола еще долго хохотала, вспоминая эпизод с шарфом.

— Уже половина одиннадцатого, — обратился к ней Ромеш. — Мы давно едем, ложилась бы спать.

Девушка послушно улеглась, продолжая все время смеяться, пока, наконец, не заснула.

Но Ромешу было не до веселья. Он хорошо знал, что Окхой коренной калькуттский житель и в деревне у него нет никаких родственников. Куда же, в таком случае, может он так спешно ехать, да еще как раз сегодня ночью? Совершенно очевидно, что он преследует его, Ромеша.

При одной мысли, что Окхой появится в его родной деревне и начнет наводить там справки, а это немедленно вызовет всевозможные толки в кругу его друзей и врагов, юношу охватило сильное беспокойство. Вся история могла принять очень неприглядный вид. Сердце его тоскливо сжалось, едва он представил себе, какие разговоры и пересуды поднимутся в их деревне. В таком большом городе, как Калькутта, всегда можно затеряться, потонуть, но маленькая деревушка подобна мелководью, — достаточно малейшего толчка, чтобы вызвать в ней настоящую бурю. И чем больше раздумывал над этим Ромеш, тем тяжелей становилось у него на сердце.

Выглянув из окна на остановке в Баракпуре, Ромеш убедился, что Окхой тут не сошел. Множество людей садилось и выходило в Нойхоти, но Окхоя не было и среди них. Напрасно нетерпеливо высовывался Ромеш и на станции Богула. Окхой нигде не появлялся. Очевидно, бессмысленно надеяться, что он сойдет и на следующей остановке.

Юноша бодрствовал до глубокой ночи и, наконец, заснул. Когда на следующее утро поезд остановился у вокзала в Гойялондо, Ромеш увидел закутанного шарфом Окхоя, который с чемоданом в руке торопливо шагал по направлению к пароходу.

До отплытия парохода, на котором Ромешу предстояло путешествовать дальше, еще оставалось немного времени, но возле второй пристани гудел, сигналя об отправлении, какой-то другой пароход.

— Куда направляетесь? — спросил Ромеш.

— На запад.

— До какого пункта?

— Если река не обмелеет, дойдем до Бенареса.

Ромеш поднялся на палубу, устроил в одной из кают Комолу и поспешил купить в дорогу молока, рису, бананов.

Между тем Окхой, опередив других пассажиров, забрался на первый пароход. Приняв массу предосторожностей, чтобы не быть замеченным, он занял местечко, с которого было удобно наблюдать всех входивших на пароход. Но пассажиры не особенно торопились. Пароход запаздывал с отплытием, и люди, воспользовавшись этим обстоятельством, мылись, купались, а некоторые даже занялись на берегу стряпней и тут же ели. Окхой решил, что Ромеш, вероятно, повел Комолу куда-нибудь в гостиницу позавтракать, но, совершенно не зная Гойялондо, разыскивать их не пошел.

Раздались гудки, пароход вот-вот готов был отплыть, а Ромеш все еще не появлялся. По колеблющимся сходням торопливо поднимались пассажиры. Непрерывные пароходные гудки заставляли их спешить, и толпа становилась все гуще. Но ни среди уже прибывших, ни в числе вновь прибывающих Ромеша не было видно.

Наконец, поток пассажиров схлынул, сходни убрали, и капитан отдал команду сниматься с якоря.

— Разрешите мне сойти! — крикнул встревоженный Окхой, но матросы не обратили на него ни малейшего внимания. Расстояние до берега еще было, невелико, и Окхой спрыгнул с парохода.

Однако и на берегу не обнаружил он следов Ромеша. Узнав, что несколько минут тому назад ушел поезд на Калькутту, Окхой решил, что Ромеш заметил его вчера на платформе во время спора с железнодорожником, угадал его недобрые намерения и, вместо того чтобы ехать в деревню, с утренним поездом вернулся обратно в Калькутту. А если человек вознамерился скрыться в Калькутте, разыскать его там — задача нелегкая.