Крушение

Глава тридцать девятая

Когда утром на следующий день Хемнолини вышла из своей комнаты, она увидела, что Оннода-бабу молча сидит в тростниковом кресле у окна своей спальни. В его комнате вещей было совсем немного: кровать да небольшой шкаф в углу, на одной стене висела вставленная в рамку выцветшая фотография покойной жены, на другой — расшитый шелком коврик ее работы. В шкафу лежали до сих пор нетронутыми все мелочи и безделушки, уложенные туда еще при ее жизни.

Остановившись позади отцовского кресла, Хемнолини нежно провела рукой по голове отца, будто отыскивая седые волосы, и проговорила:

— Идем, отец, выпьем сегодня чаю пораньше, потом пойдем к тебе в комнату, и ты опять будешь рассказывать мне о прошлом. Если бы ты знал, как я люблю тебя слушать!

За последнее время чуткость Онноды-бабу в отношении дочери настолько обострилась, что он моментально разгадал, почему Хем так торопилась с чаепитием. Скоро за чайным столом должен был появиться Окхой, и для того, чтобы избежать встречи с ним, Хемнолини хотела поскорее покончить с чаем и скрыться в уединении отцовской комнаты. Мысль, что Хемнолини стала теперь пуглива, как загнанная лань, причинила ему жестокую боль.

Сойдя вниз, он узнал, что чай еще не готов, и с гневом обрушился на слугу. Напрасно тот пытался объяснить, что чай сегодня попросили раньше обычного, — Оннода-бабу придерживался непреклонного убеждения, что все слуги воображают себя господами, и нужно нанять специального человека, который бы своевременно их будил.

Однако слуга подал чай очень быстро. Обычно Оннода-бабу пил чай медленно, смакуя каждый глоток и разговаривая при этом с Хемнолини. Но сегодня он с необычной поспешностью выпил свою чашку, стараясь поскорее окончить чаепитие.

— Разве тебе надо срочно уходить куда-нибудь, отец? — с некоторым удивлением заметила Хемнолини.

— Нет, нет, — ответил Оннода-бабу, — просто если в холодный день выпить горячего чаю залпом, то сначала хорошенько вспотеешь, а затем почувствуешь приятную свежесть.

Но не успел еще Оннода-бабу вспотеть, как в комнату вошли Джогендро и Окхой. Сегодня в туалете Окхоя была заметна особая тщательность. Грудь украшала цепочка часов, в правой руке он держал трость с серебряным набалдашником, в левой — какую-то книгу, завернутую в темную бумагу. Сегодня он не сел на свое обычное место, а придвинул кресло поближе к Хемнолини и, смеясь, обратился к ней:

— Ваши часы, видно, спешат сегодня!

Хемнолини даже не взглянула в его сторону и не ответила на вопрос.

— Хем, дорогая, пойдем наверх, — сказал Оннода-бабу. — Надо разложить на солнце мои зимние вещи.

— Ведь солнце не убежит, отец, — заметил на это Джогендро. — Зачем же так спешить? Хем, налей-ка Окхою чашку чая. И мне тоже. Конечно, сначала гостю.

Окхой рассмеялся.

— Вы видели когда-нибудь такое самопожертвование? Прямо второй сэр Филипп Сидней![42]

Хемнолини, не обращая ни малейшего внимания на его слова, приготовила две чашки чая: одну она передала Джогендро, а другую резко подвинула в сторону Окхоя и взглянула на отца.

— Скоро станет жарко, нам будет трудно работать, — сказал он. — Пойдем сейчас же, Хем!

— Сегодня незачем сушить вещи! — воскликнул Джогендро. — Ведь Окхой пришел…

Тут Оннода-бабу пришел в ярость:

— Вам бы только принуждать! Только бы заставлять людей делать, как вам угодно, пусть даже это стоило бы им жестоких страданий. Я долго все терпел молча, но теперь довольно! Хем, дорогая, с завтрашнего дня мы с тобой будем пить чай наверху, у меня в комнате!

Произнеся такую речь, Оннода-бабу собрался было вместе с Хемнолини покинуть комнату, но девушка спокойно сказала:

— Посиди немного, отец, ты ведь еще не вдоволь напился чаю. Окхой-бабу, могу ли я спросить, что это за таинственный предмет, завернутый в бумагу?

— Не только спросить, но вы можете даже и проникнуть в эту тайну, — ответил Окхой и протянул сверток Хемнолини.

Она развернула его и увидела томик стихов Теннисона в сафьяновом переплете. Девушка вздрогнула и побледнела. Такой же том, в точно таком переплете она получила в подарок уже раньше. Он и сейчас бережно хранился в ее спальне, в одном из ящиков письменного стола.

Джогендро слегка улыбнулся.

— Тайна еще не вполне раскрыта, — заметил он и открыл первую чистую страницу. На ней было написано: «Шримоти Хемнолини в знак уважения от Окхоя».

Книга выскользнула из рук девушки и упала на пол. Даже не взглянув на нее, Хемнолини обратилась к Онноде-бабу:

— Пойдем, отец.

Они вместе вышли из комнаты. Глаза Джогендро метали молнии:

— Кончено, я не желаю больше жить в этом доме! Уеду куда глаза глядят и буду учительствовать.

— Напрасно ты сердишься, друг. Я уже тогда подозревал, что ты ошибся. Тронут тем, что ты меня обнадеживаешь все время, но говорю тебе откровенно — Хемнолини никогда не будет ко мне благосклонна. Так что давай оставим надежду на это. Главное, что ты должен сейчас сделать, — это заставить ее забыть Ромеша.

— Хорошо тебе говорить, «ты должен», но как, хотел бы я знать!

— Будто, кроме меня, нет на свете достойных молодых людей! Конечно, я знаю, что если бы ты был на месте твоей сестры, моим родственникам не пришлось бы сокрушенно считать дни, когда же я, наконец, выберусь из холостяков! Как бы то ни было, нужно найти хорошего жениха, такого, при виде которого она не загоралась бы желанием бежать просушивать одежду на солнце.

— Так ведь жениха на заказ не изготовишь!

— Почему ты так быстро опускаешь руки? Я могу найти жениха, но не спеши, иначе все погубишь. Главное, не следует отпугивать обоих молодых людей разговорами о свадьбе. Сначала дай им как следует узнать друг друга, а со временем можешь и день свадьбы назначить.

— Твой метод превосходен, но кто этот жених?

— Ты не знаком с ним, но видел. Это доктор Нолинакха.

— Нолинакха!

— Чему ты удивляешься? Не обращай внимания на сплетни, которые связывают его имя с «Брахмо Самадж». Неужели ты выпустишь из рук такого жениха?

— Если бы я мог отвергать женихов, тогда и заботиться было бы не о чем! Но разве Нолинакха согласится жениться?

— Разумеется, я не могу тебе поручиться, что он даст согласие сегодня же, но со временем почему бы и нет? Послушай, Джоген, завтра Нолинакха будет читать лекцию, пойди с Хемнолини послушать его. Он очень красноречив, а для того чтобы покорить сердце женщины, это уже немало! Неразумные! Они не понимают, что гораздо лучше иметь мужа слушающего, чем мужа ораторствующего.

— Но я хочу знать все о Нолинакхе, — заявил Джогендро.

— Джоген, пусть тебя не волнует, если в его истории ты заметишь небольшой изъян. Еле заметное пятнышко делает ранее недоступную тебе вещь доступной. Поэтому я считаю, что это даже к лучшему.

История Нолинакхи, которую Окхой рассказал Джогендро, вкратце состояла в следующем.

Отец Нолинакхи, Раджоболлобха, был мелким землевладельцем в округе Фаридпур. Тридцати лет он примкнул к «Брахмо Самадж». Но его жена ни за что не хотела принять эту религию и тщательно сохраняла полную независимость от мужа в исполнении религиозных обрядов. Излишне говорить, что Раджоболлобха был не в восторге от этого. Его сын, Нолинакха, уже взрослый юноша, благодаря своему религиозному пылу и красноречию занял видное место в «Брахмо Самадж».

Разъезжая по делам службы по всей Бенгалии, доктор Нолинакха прославился безупречным поведением, знанием своего дела и благотворительностью.

Неожиданно произошло нечто невероятное. На старости лет Раджоболлобха точно сошел с ума: решил жениться на вдове. Никто не мог отговорить его. «Моя жена по-настоящему не может считаться мне женой, так как не разделяет моих религиозных убеждений, и было бы нелепо не жениться на той, с которой у нас одна религия, общие убеждения, одинаковые взгляды на жизнь и которая мне по сердцу», — говорил Раджоболлобха и, не обращая внимания на всеобщее неодобрение, женился на вдове по индуистскому обычаю. Когда вслед за этим мать Нолинакхи собралась покинуть дом и уехать в Бенарес, Нолинакха решил бросить врачебную практику в Рангпуре, заявив, что поедет вместе с ней.

— Сын мой, — плача ответила ему мать, — у нас разные религии. Зачем тебе понапрасну доставлять себе хлопоты?

— Между нами не будет никаких несогласий, мама, — ответил Нолинакха. Он твердо решил сделать все для счастья брошенной отцом, оскорбленной матери и уехал с ней в Бенарес.

Однажды мать спросила Нолинакху, почему он не женится.

— Зачем? Мне и так хорошо, — смущенно ответил юноша.

Она поняла тогда, что сын пошел ради нее на многие жертвы, но взять жену вне «Брахмо Самадж» — к этому он не был готов.

— Я совсем не хочу, чтобы из-за меня ты сделался аскетом, мой мальчик, — печально сказала она Нолинакхе. — Выбери жену себе по вкусу, я не буду возражать.

Несколько дней Нолинакха раздумывал над этим, а затем обратился к матери:

— Я приведу жену, какую ты хочешь, мама. Она будет прислуживать тебе и не будет ни в чем перечить. Знай, что я никогда не введу в дом ту, которая принесет тебе горе и будет тебе неугодна.

Нолинакха отправился в Бенгалию за невестой.

На этом месте история обрывается. Одни говорят, что он приехал в одну деревню, женился там на какой-то сироте, но она умерла сразу после свадьбы; другие же выражают сомнение по поводу этой версии. Окхой придерживался мнения, что Нолинакха сбежал в последнюю минуту перед свадьбой.

Как бы то ни было, Окхой полагал, что если бы сейчас Нолинакха захотел жениться на той, которая ему нравится, мать не только не запретила бы ему этого, но была бы даже рада.

Где еще найдет Нолинакха такую хорошую невесту, как Хемнолини? К тому же Хем приветлива, и если проявит достаточно почтительности к его матери, тогда и та, в свою очередь, не причинит девушке никаких огорчений. Нолинакхе двух дней знакомства с Хем будет достаточно, чтобы сообразить все это. Поэтому Окхой считает, что их обязательно нужно познакомить.