Крушение

Глава шестидесятая

Перед отъездом из Бенареса Шойлоджа с отцом пришли навестить Комолу. Молодая женщина уединилась с ней в боковую комнату. Там они долго и оживленно о чем-то шептались. Чокроборти беседовал в это время с Хемонкори.

— Мой отпуск кончился, — сказал он. Завтра я уезжаю в Гаджипур. Если Харидаси вам надоест, вы…

— Опять вы за старое, господин Чокроборти! — прервала его Хемонкори. — Неужели вы и в самом деле так думаете? Или это лишь предлог отнять у меня вашу Девочку?

— Я не из тех, что отбирают назад подарки, — ответил дядя. — Но если это вам кажется неудобным…

— Что-то вы хитрите, — сказала Хемонкори. — Ведь сами прекрасно знаете, что нет ничего приятней, как иметь возле себя такую очаровательную девушку, как Харидаси. Но…

Чокроборти не дал ей закончить.

— Хорошо, хорошо, не будем больше об этом говорить! Я пустился на маленькую уловку, чтобы лишний раз услышать от вас похвалы моей Харидаси. Меня беспокоит другое. Не считает ли ее доктор Нолинакха злым духом, неожиданно вторгшимся к нему в дом? Моя девочка очень горда. И если Нолинакха-бабу хоть чуть-чуть даст ей почувствовать, что ее присутствие его раздражает, ей будет очень тяжело.

— О Хари!.. — воскликнула Хемонкори. — Чтобы мой Нолинакха был раздражен! Да он на это вовсе не способен!

— И очень хорошо. Но поймите меня! Я люблю Харидаси больше жизни, — продолжал дядя, — и, когда дело касается ее, не довольствуюсь малым. С меня далеко не достаточно, что она не будет ему мешать, а он не станет ее замечать. Я не перестану волноваться до тех пор, пока не уверюсь, что Нолинакха-бабу относится к Харидаси, как к близкому человеку. Она не домашняя мебель, она — человек. И если их отношения ограничатся лишь его стараниями не замечать и не думать о ней…

— Господин Чокроборти, — перебила его Хемонкори. — Неужели вы думаете, что мой Нолин не способен отнестись к Харидаси, как к родственнице? Пока прямых доказательств у меня нет, но весьма вероятно, что он уже начал помышлять о том, как сделать ее жизнь со мной более приятной и счастливой. Не исключена возможность, что он даже успел кое-что для этого сделать.

— Теперь я спокоен, — заявил дядя. — Но прежде чем уйти, мне хотелось бы поговорить с самим Нолинакхой. В мире редко встречаются мужчины, могущие взять на себя заботу о счастье женщины. А Нолинакху небо доделило именно требуемыми для этого качествами. Я постарался бы ему внушить, чтобы он не сторонился Харидаси из ложного чувства каких-то опасений, а смотрел за ней и заботился о девушке, как о родном человеке.

Доверие, оказанное Чокроборти ее сыну, пришлось Хемонкори по сердцу.

— Из страха вызвать ваше недовольство, я держала Харидаси подальше от Нолинакхи. Но я знаю своего сына, можете в нем не сомневаться.

— Буду говорить с вами откровенно, — сказал Чокроборти. — Есть слух, что Нолинакха-бабу скоро женится. Говорят, невеста не так уж молода и училась больше, чем у нас принято. Вот я и думаю, как бы Харидаси…

— Понимаю! — перебила его Хемонкори. — Но можете не беспокоиться, свадьбы не будет.

— Неужели помолвка расстроилась?

— Там и расстраивать-то было нечего. Ведь Нолин никогда не хотел этого брака, это я настаивала. Но насильно человека счастливым не сделаешь. Всевышний знает, что я, судя по всему, так и умру, не увидев ею женатым.

— Нет, нет, не говорите этого! — воскликнул Чокроборти. — А мы-то на что? Я сам не откажусь от угощений и подарков, причитающихся свату.

— Вашими устами да мед пить, господин Чокроборти, — вздохнула Хемонкори. — Мне очень больно, что по моей вине Нолин, будучи в таком возрасте, еще не обзавелся семьей. Вот я и поспешила с этой помолвкой, ничего как следует не обдумав. И, как видите, неудачно. Теперь займитесь этим вы: только торопитесь, долго я не проживу.

— И слушать не хочу! — возразил дядя. — Вы еще долго проживете и своими глазами увидите будущую невестку. Я знаю, какая вам нужна: не очень молоденькая, но чтобы уважала вас и во всем была покорна. Другая тут не подойдет. Перестаньте же беспокоиться, с помощью всевышнего я все устрою. Теперь, если вы не возражаете, я пойду к Харидаси и преподам ей несколько наставлений, как себя вести. А вам пришлю Шойлоджу. С тех пор, как она вас увидела, ни о ком больше и говорить не желает.

— Нет, вы лучше побеседуйте все вместе. У меня есть кое-какие дела.

— Моя удача, что у вас есть «дела»! — засмеялся Чокроборти. — Не сомневаюсь, что немного погодя мы сможем с ними ознакомиться. Признайтесь, что вы идете готовить угощение для счастливого брахмана, который найдет невесту вашему сыну.

Войдя в комнату, где сидели обе названые сестры, Чокроборти заметил, что глаза Комолы блестят от слез. Он молча сел рядом с дочерью и вопросительно посмотрел ей в лицо.

— Папа, я сказала Комоле, что пришла пора все открыть Нолинакхе-бабу, — объяснила Шойлоджа. — А твоя глупышка Харидаси ссорится со мной из-за этого.

— Нет, диди, нет, — возразила Комола. — Умоляю тебя, не говори больше об этом. Это невозможно!

— Дурочка! — с негодованием воскликнула Шойлоджа. — Ты будешь молчать, а Нолинакха тем временем женится на Хемнолини. С самого дня твоей свадьбы ты столько страдала, что едва не умерла! Зачем же подвергать себя мукам?

— Не рассказывай обо мне никому, диди! — просила Комола. — Я все могу вынести, только не позор. Я вполне довольна тем, что имею. И вовсе не несчастна. Но если ты все ему откроешь, как останусь я в этом доме? Как я буду жить?

Шойлоджа не знала, что ей возразить. Но молча смотреть, как Нолинакха женится на Хемнолини, она считала недопустимым.

— Еще неизвестно, состоится ли эта свадьба, — сказал дядя.

— Что ты говоришь, отец? — изумилась Шойлоджа. — Ведь мать Нолинакхи уже дала свое благословение Хемнолини!

— Благодаря милости всевышнего оно потеряло свою силу, — сообщил дядя. — Оставь все свои страхи, дорогая Комола, правда на твоей стороне.

Комола не могла взять в толк, что сказал дядя, и смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Помолвка расстроилась! — объяснил Чокроборти. — Нолинакха-бабу и не соглашался на этот брак, а на его мать снизошло просветление.

— Спасены, отец! — радостно закричала Шойлоджа. — Вчера, узнав о помолвке, я не могла уснуть всю ночь. Но все-таки долго ли еще Комола будет жить в своей семье, как чужая? Когда же, наконец, все выяснится?

— Не надо спешить, Шойла, — сказал Чокроборти. — Все придет в свое время.

— Мне ведь и так хорошо, — вмешалась в их разговор Комола, — лучше не может и быть. Я теперь очень счастлива. Стараясь мне помочь, вы только сделаете хуже, дядя. Молю у ваших ног, никому обо мне не говорите. Оставьте меня здесь, в укромном уголке, и забудьте о моем существовании. Я счастлива и без того.

На глаза ее навернулись слезы.

— Ну, дорогая, зачем же плакать? — встревожился Чокроборти. — Я прекрасно понял, что ты хотела сказать. Мы твоего покоя не нарушим. Судьба сама мало-помалу все поставит на свое место, и с нашей стороны было бы безумием что-нибудь тут портить. Не бойся! Я стар и разумею, как следует поступать.

В эту минуту вошел Умеш с неизменной улыбкой на лице.

— Что ты хочешь? — спросил его дядя.

— Там, внизу, пришел Ромеш-бабу и спрашивает доктора.

Комола побледнела. Чокроборти быстро встал и сказал:

— Не пугайся, дорогая. Я все улажу.

Он спустился вниз и взял Ромеша под руку.

— Пройдемтесь, Ромеш-бабу. Прогуливаясь, мы сможем с вами поговорить.

— Как вы здесь оказались? — удивился Ромеш.

— Из-за вас, — ответил дядя. — Я очень рад вас видеть. Пойдемте, я должен вам кое-что сказать.

Он вывел Ромеша на улицу.

— Зачем вы пришли сюда, Ромеш-бабу? — спросил Чокроборти, когда они покинули дом Нолинакхи.

— Я хотел поговорить с доктором Нолинакхой. Считаю необходимым рассказать ему все про Комолу. Иногда мне кажется, что она жива.

— Предположим, Комола действительно спаслась и встретилась с Нолинакхой. А приятно ли будет ему услышать ее историю от вас? — спросил дядя. — У него старая мать, и если бы она узнала все подробности, вряд ли Комоле стало бы от этого лучше.

— Не знаю, как посмотрит на это общество, но доктор Нолинакха должен знать, что Комола ни в чем перед ним не виновата. Если же она в самом деле умерла, то Нолинакха должен относиться к ее памяти с большим уважением.

— Не понимаю нынешнюю молодежь! — воскликнул Чокроборти. — Если Комола умерла, какой смысл приставать с ее памятью к мужу? Тем более, что даже был-то он им всего одну ночь!.. А вот дом, где я живу. Зайдите ко мне завтра утром, я все вам объясню. Только обещайте до встречи со мной не видеться с Нолинакхой-бабу.

— Хорошо! — согласился Ромеш.

Простившись с ним, дядя вернулся в дом Нолинакхи.

— Дорогая моя, завтра утром ты должна побывать у меня в доме, — сказал он Комоле. — Я хочу, чтобы ты сама все объяснила Ромешу-бабу.

Комола опустила голову.

— Я убежден, что иначе нельзя, — продолжал Чокроборти. — Понятия о долге у детей современного века совсем иные, чем у людей прошлого. Откинь свои опасения, дорогая. Сейчас никто, кроме тебя самой, не сможет отстоять твои права. В этом отношении мы ничего не в силах для тебя сделать.

Голова девушки опустилась еще ниже.

— Дорогу мы тебе расчистили, — продолжал дядя. — И ты смело должна смести с нее оставшиеся небольшие препятствия.

Раздался звук шагов. Подняв глаза, Комола прямо перед собой увидела в дверях Нолинакху. Взоры их встретились. Прежде Нолинакха всегда поспешно отводил глаза в сторону, но сегодня этого не сделал. Хотя он смотрел на Комолу всего лишь мгновенье, но в его взгляде отсутствовала та отчужденность, которая бывает у человека, когда он глядит на что-либо, не имеющее к нему никакого отношения. Заметив Шойлоджу, Нолинакха хотел удалиться, но Чокроборти удержал его.

— Не уходите, Нолинакха-бабу, — сказал он. — Мы смотрим на вас, как на близкого нам человека. Это моя дочь Шойла, вы лечили ее девочку.

Шойлоджа поклонилась Нолинакхе.

— Как здоровье вашей девочки? — спросил он, кланяясь ей в свою очередь.

— Она совершенно здорова, — ответила Шойлоджа.

— Вы никогда не даете возможности вполне насладиться вашим обществом, — начал Чокроборти. — Но раз уж вы сегодня зашли, посидите немножко с нами.

Пока дядя усаживал доктора, Комола исчезла из комнаты. Мимолетный взгляд, подаренный ей Нолинакхой, наполнил ее душу радостным изумлением, и она удалилась к себе, чтобы наедине разобраться в своих чувствах.

— Я должна вас побеспокоить, господин Чокроборти, — сказала вошедшая в комнату Хемонкори.

— С того момента, как вы нас покинули, я все время посматриваю на дверь, в ожидании этого «беспокойства», — рассмеялся Чокроборти.

После угощения, когда все вернулись в гостиную, дядя сказал:

— Посидите минутку, я сейчас вернусь.

И вскоре появился вновь, ведя за руку Комолу. За ними следовала Шойлоджа.

— Нолинакха-бабу, — обратился он к доктору, — вы не должны относиться к нашей Харидаси, как к чужому человеку. Я оставляю эту несчастную девушку в вашем доме и во всем полагаюсь на вас и вашу мать. Ей ничего не надо, кроме права вам служить. И вы скоро убедитесь, что умышленно она не может совершить ни одного дурного поступка.

Комола покраснела и смущенно потупилась.

— Можете быть спокойны, господин Чокроборти, — сказала Хемонкори. — Харидаси стала для нас дочерью. До сих пор нам еще ни разу не приходилось задумываться, какую поручить ей работу. Когда-то в этом доме безраздельно властвовала я, теперь же я ничто. Прислуга уже не считает меня больше хозяйкой. Прямо теряюсь в догадках, каким образом лишилась я своей былой власти. Ключи от дома всегда находились у меня, но Харидаси ловко сумела выманить даже их. Скажите, чего вы еще хотите для своей маленькой разбойницы? Но если вы собираетесь ее у нас отнять, это будет величайшим грабежом на свете.

— Можете быть уверены, что она даже не шевельнется, если я предложу ей от вас уехать. Вы так ее околдовали, что она забыла о существовании на земле всех других людей. В течение долгого времени она была очень несчастна, а у вас нашла, наконец, успокоение. Да сохранит его ей всевышний, и пусть всегда будет с ней ваше милосердие. Вот мое прощальное благословение.

Глаза Чокроборти наполнились слезами. Во время этого разговора Нолинакха не проронил ни слова. Когда гости ушли, он медленно направился в свою комнату.

Лучи заходящего солнца заливали его спальню алым, как румянец невесты, светом. Красные, словно кровь, они будто пронизали каждую частицу его тела и воспламенили сердце.

Еще утром один из его друзей прислал ему корзину роз, и Хемонкори поручила Комоле украсить ими комнаты. Один из букетов девушка поставила в комнате Нолинакхи, и теперь здесь все было наполнено их ароматом. Тишина, пламенеющий в окнах закат солнца, благоухание роз — все волновало Нолинакху. Долгое время жил он в мире воздержания и суровой науки. И вот сейчас ему казалось, что где-то рядом неожиданно зазвучал неведомый многострунный инструмент, а небо огласилось звуками пляски невидимых танцовщиц, мелодичным перезвоном браслетов на их ногах.

Нолинакха отвернулся от окна. Взгляд его упал на поставленный возле изголовья кровати букет роз. Ему показалось, что цветы взирают на него, словно чьи-то глаза, и несут свою безмолвную мольбу к вратам его сердца.

Нолинакха вынул одну из роз. Это был еще нераспустившийся, бледнозолотистый, благоухающий бутон. Когда он прикоснулся к цветку, ему почудилось в ответ нежное пожатие человеческих пальцев. Дрожь пробежала по всему его телу. Нолинакха прижал нежный, ароматный цветок к губам, к глазам…

Последние лучи заходящего солнца постепенно угасали на темнеющем небе. Собираясь покинуть комнату, Нолинакха подошел к постели и, приподняв покрывало, положил розовый бутон к себе на подушку. Уже уходя, он вдруг увидел по другую сторону кровати скорчившуюся на полу фигурку, прикрывающую лицо краем сари. Это была Комола! Она не знала, куда деваться от стыда!.. Поставив цветы в нишу и приготовив Нолинакхе постель, девушка уже собиралась выйти из комнаты, но заслышала шаги доктора и торопливо спряталась за кровать. А теперь ей уже нельзя было ни убежать, ни спрятаться.

Не желая ее смущать, Нолинакха быстро вышел из комнаты, но, дойдя до двери, внезапно остановился. Затем медленно подошел к Комоле и оказал:

— Встань. И не стыдись меня.