Крылатый лев (СИ)

Глава 17

Похолодев, я прислонился к липкой смолистой сосне и подавил первый порыв — убежать, спрятаться среди темных, глухо шелестящих деревьев. Заводить новый разговор с Колдуном, да еще в ночи, не было никакого желания. Но когда собрался с мыслями, решил, что скрываться — не только позорно, но и глупо. Если уж Колдун нашел меня здесь, на затерянной в лесу опушке, достанет где угодно. Не убежишь. Только зачем я ему понадобился?

«Иди навстречу страху!» — говаривал мне отец. Так я и сделал — шагнул к костру и молча сел напротив Колдуна. Снежок и Белка, соединившись, прижались к моей спине, точно спинка мягкого кресла.

— Что, захватил чужие облака? — не поднимая глаз, прогнусавил Колдун. — Не твое добро. Нехорошо.

— Что — нехорошо? — мрачно отозвался я. — Товарищи должны помогать друг другу.

— А может быть, твои, как ты их называешь, товарищи уже замерзли без облаков? Или задохнулись под плотным покровом крыльев? А вдруг они превратились в ледяные глыбы, и дух их улетел в небытие?

Я вздрогнул, пронзенный стрелой ужаса, но мгновенно опомнился, — ведь Снежок и Белка не растаяли, не взмыли в небеса. Они по-прежнему согревали спину здоровым и ровным теплом, как пухлая грелка, а значит с Вишней и Пряником все в порядке. И все-таки я не выдержал — поднялся, шагнул к дракону, осторожно приподнял левое перепончатое крыло. Пряник лежал на боку и ровно сопел. Заглянуть к Вишне я постеснялся, но был уверен, что и с ней все в хорошо, — Белка легла мне на плечи, точно алый шарф, и легко, спокойно вздохнула.

— А все-таки поверил! — ухмыльнулся Колдун, глядя в огонь.

— Не поверил. Но это нормально — убедиться, что с друзьями все хорошо.

— Если бы ты так уж тревожился за них, не стал бы брать в опасный поход, — хмыкнул Колдун.

— Ребята сами решили, что делать. Они не игрушки, а живые люди, — проговорил я и разозлился на себя — тоже мне, нашел перед кем оправдываться!

— Они-то живые. А ты — нет! — Колдун резко встал во весь рост, раскинул руки. В желтых отблесках костра его долговязая нескладная фигура в немыслимых темных полотнищах выглядела внушительно и жутко. Это не я, а он походил на призрака или черного демона!

— Про то, что я умер, вы уже говорили. Лучше объясните, зачем вы меня преследуете? Я же ушел из города — что еще нужно?

— Мне нужно, чтобы ты никогда туда не вернулся!

Я молча сел на влажную, пропитанную ночной росой землю, протянул озябшие руки к жарко разыгравшемуся огню. Вести ночные беседы с Колдуном совершенно не хотелось, но как прогнать от костра отвратительного типа, мне в голову не приходило.

Что же оставалось? Сделать независимый вид и справиться с колючим страхом, который, точно серый репей, прочно клеился к сердцу. Можно было разбудить друзей, но мы договорились, что я растормошу их, если приблизятся волки или смоляные шакалы. А Колдун, хоть и походил на опасного зверя, принадлежал другому племени.

— Ты делаешь вид, что не боишься меня, а сам дрожишь, как флажок на сквозняке, — удовлетворенно сказал Колдун. Я промолчал, а он вкрадчиво продолжил: — Меж тем, не зря боишься! Ведь уничтожить тебя — благое дело, ибо не должно бродить по земле тело, лишенное духа. Ты наводишь смуту, извращаешь законы мира, сбиваешь с пути добропорядочных отроков. Замыслив недобрую дорогу, ты, сам того не ведая, коварно погружаешь в туман юные души и ведешь их за собой прямиком в преисподнюю.

— Что вы несете!

— Я несу истину. Ввергая сверстников своих в греховную пучину, подталкивая ко лжи, воровству и прочим мерзостям жизни, ты завлекаешь их в ад!

Он говорил что-то еще — складно и кругло, но я не мог уловить смысла. Мне показалось, что я, мелкий, как цыпленок, нахожусь на дне гигантской корзины, а исполинский Колдун умело плетет из длинных, гибких слов, как из лозы, крутобокие стены. Мое пространство становится все теснее, темнее… И на огонь я уже смотрю сквозь узкие щели, и не хватает сил, чтобы раздвинуть, разломать прутья его тугих долгих фраз.

Ладонью я нащупал выбитые узоры на рукоятке меча, но заледеневшие пальцы отчего-то с нее соскальзывали.

— Никого я не подталкиваю и не завлекаю, — говорить было трудно, словно я находился под толщей воды. — Глупости какие.

— Ну как же — глупости? — с мягкой настойчивостью отозвался Колдун. — А что, молодой Реус не украл дракона у отца своего? Старший Реус в бешенстве рвет на себе волосы! Прочих драконов он запер на восемь замков и намеревается выстроить забор с колючей проволокой, чтобы ни у кого и мысли не возникало подобраться к его огнедышащим.

— Пряник ничего не крал! Кузя — это его дракон, а не эм Реуса. Личный.

— Личный, хотелось бы напомнить, — это заработанный. Или ты считаешь, что у твоего товарища есть деньги, чтобы купить дракона? Нет! Из-за тебя хороший юноша из состоятельной семьи стал вором и предателем, похитил ценного домашнего зверя и покинул родной дом, оставив родителей в слезах и отчаянии. А Анна-Виктория? Толковая девушка, дочь приличных родителей, выбрала мерзкий, преступный путь!

— Чем же он такой мерзкий?!

— Юная красавица должна спать на мягкой перинке и на шелковой простыне, а не на земле под вонючим крылом дракона, — вкрадчиво проговорил он. — Кто же возьмет замуж девицу, которая неизвестно какие дороги топтала, неизвестно под какими звездами дожидалась рассвета? …Но ничего, ничего. Твои товарищи домой не вернутся. На них нападут волки, шакалы или болотища, и они будут растерзаны в клочья. Погибнут мучительной смертью — по твоей вине. По твоей вине. По твоей вине…

Его слова повторялись и повторялись, впивались в уши, проникали в поры, превращались в глину. Казалось, что я и сам сотворен из плохо обожженных глиняных черепков, и они по одному разбиваются в пыль, и я рассыпаюсь с ними.

«А ведь он же прав!» — эта простая мысль нисколько не испугала меня. Действительно, если бы не я, горожане не заперли бы двери, опасаясь призрака. Пряник и Вишня остались бы дома, а не ночевали в сыром лесу, полном опасностей. Если бы меня не было, отец после маминой смерти женился бы заново, и у него подрастали другие, более умные, более крепкие, более красивые дети. А Крылатый Лев не прилетел ко мне не из-за того, что его где-то держит неведомый Повелитель. Может, и вовсе не существует никакого Повелителя! Крылатый Лев понял, наконец, что я недостоин его, гордого, мощного, величавого, вот и не появился в назначенный срок… Я всем приношу горе!

В городе поговаривали, что Колдун любого может превратить в камень. Мой отец презрительно называл это глупыми сплетнями. Но если сейчас Колдун сделает несколько пассов и я стану бесчувственной глыбой, это будет неплохо. Мне не придется больше ни о чем тревожиться. Вишня и Пряник поохают или даже поплачут, а потом заберутся на Кузю и вернутся в город к родителям.

Только отца жалко — он будет очень горевать. Но через год или два женится, ведь он еще не старик, и другой сын успокоит его сердце. А я буду черным камнем, осколком холодной скалы, а вернее всего, щебнем — мертвым, бесстрастным, бездушным…

— Мои слова проникли в тебя, юноша, — самодовольно прошелестел Колдун. — Стало быть, ты согласен, что не стоит жить дальше, чтобы не страдали дорогие тебе люди?

— Я не боюсь смерти, — сказал я и поразился тому, каким хриплым стал голос. — Делайте, что хотите.

— Наконец-то слышу верные речи… — Колдун выпрямился, и накидка за его спиной вскинулась, раздулась, как крылья, точно от ветра. Но никакого ветра не было и в помине — ровно горел костер, ни одна травинка не колыхнулась. С ледяной ясностью я осознал, что сейчас произойдет. Короткий (а может быть, длинный — кто знает?) ритуал, несколько путаных заклинаний, вспышка — и всё. Был Лион, будет галька. Или щербатый валун, какая разница?

А может быть, все случится не так? Ведь если бы это было просто, Колдун давно превратил бы меня в тяжелый булыжник и утопил в ближайшем пруду.

Колдун вознес руки к черному небу, сделал несколько жестов, что-то блеснуло в его руке. Я закрыл глаза. Кто знает, что он там использует для своих таинственных церемоний…

— Лион, ты что, больной? У него же нож! Защищайся! — пронзительный возглас Вишни проткнул пленку, укутавшую мысли и чувства, разрубил прутья невидимой сплетенной вокруг меня корзины. Туман в голове рассеялся, очертания стали четкими, резкими, и я увидел не мага, совершающего черный обряд, а долговязого негодяя, занесшего над моей головой острый клинок. Кривой нож туманно поблескивал в лунном свете. Нехитрый он, однако, выбрал способ, чтобы превратить человека в бездушный предмет!

Все произошло за мгновение. Если бы не Вишня, Колдун прикончил бы меня, как барашка, но мне удалось увернуться и мощно врезать макушкой в его прикрытый черным балахоном живот. Так вот для чего так много складок на его одежде — он прячет оружие!

От нежданного удара Колдун охнул, чуть согнулся, но не выпустил ножа, и молнией бросился — но не на меня, а на Вишню. Она даже не успела вскрикнуть, как оказалась в его цепких беспощадных руках. Тощими и кривыми, будто сухие сучья, пальцами, унизанными черными перстнями, он ткнул ей в зубы платок, выуженный из бесчисленных изломов одежды, и приложил к тонкой шее широкое лезвие.

Я выхватил свой меч, но Колдун прищурился:

— Неверное движение — и девочка превратится в камень.

— Понял я уже все про ваши камни… — сквозь зубы сказал я, а мысли бились в панике: что делать? Что делать?!

— В камень, в камень… — удовлетворенно повторил Колдун. — Что остается от человека, когда он умирает? Только кости, твердые, крепкие, каменные… Нож надежней заклятий.

В жидком лунном свете длинный, как высохший ствол, Колдун казался еще выше. Зловеще поблескивал нож. Раздувался, точно от ветра, балахон, колыхалась, как крылья, накидка. Злодей глыбой нависал над Вишней и спиной загораживал звезды.

— Отпусти ее! — в отчаянии крикнул я. — За мной пришел, меня и хватай!

— По сути, ты прав, молодой человек, — Колдун, ерничая, провел свободной рукой по косичкам Вишни, та беспомощно дернулась. — Девочка мне ни к чему. Но мне нравится смотреть, как ты, сын воина, превращаешься в падаль. Ты ведь в ногах будешь валяться, чтобы я не трогал твою подружку! Мне это подарит нежную радость. А еще… — он резко дернул Вишню за косу, та охнула, — мне доставит несколько приятных минут горе твоего папаши, красавица! Учитель сам виноват, нечего было лезть не в свое дело. Лучше бы правильно воспитывал дочь, чтобы не побрела в леса абы с кем… В городе я скажу, что детей растерзали горелые шакалы, и проведу памятный обряд. …Облако, белочка, что ты вьешься вокруг меня, милое? Ты уже не поможешь своей девочке. Ничем не поможешь. Ты тоже вскоре растаешь, готовься к этому.

В отчаянии я сжимал рукоятку меча и ненавидел себя за то, что поддался простецкому, в сущности, гипнозу. С какой жадной ненавистью я бросился бы сейчас на Колдуна и разнес в клочья! Но ведь он мог в любую секунду полоснуть Вишню…

Все же я решился — будь что будет! — и схватился за клинок. Но боевой вопль разрезал ночную тьму, и огненная молния ударила в середину кострища. Над нами возвышался дракон — язык не поворачивался назвать разъяренное, взбесившееся чудовище ламповым именем Кузя. Я и помыслить не мог, что ушастый огурец с крылышками может быть таким страшным и грозным. Да и доброго, мягкого Пряника, оседлавшего дракона, невозможно было представить отважным летучим всадником.

Дракон гулко зарычал, выпустив в черное небо столб огня, и поляна озарилась болезненным алым светом. Колдун, дернувшись, ослабил пальцы, и Вишня выскользнула у него из рук. Выдернула тряпку изо рта, мучительно закашлялась…

— Лион, Вишня, отойдите, быстро! — крикнул с высоты Пряник, и я схватил Вишню за плечи. Мы отбежали в сторону, а Колдун — я видел это! — растерялся. А кто бы не растерялся, когда на него нападает свирепая зубастая зверюга?

— Убери ящерицу, парень! — визгливым, совсем не менторским голосом завопил Колдун и отпрыгнул, в панике подхватив полы немыслимого одеяния. — Иначе превращу ее в мокрицу, да и тебя заодно!

— А вы попробуйте! — крикнул сверху Пряник.

— И уничтожу твоих друзей!

— А вы попробуйте! — звонко повторил Пряник, а дракон плюнул очередной огненной порцией. «Еще один такой плевок — и конец Колдуну», — понял я. Конечно, мне нисколько не было его жаль — можно ли сочувствовать тому, кто чуть не прирезал тебя и твою подружку? Но и смотреть, как человека сжигают заживо, точно на средневековом костре, тоже не улыбалось.

Видимо, и Пряник не решался выступить в роли инквизитора, поэтому драконом управлял так искусно, что полыхающие шары падали не на сухую траву и не на черный наряд Колдуна, а прямиком в кострище.

Искра все-таки попала Колдуну за ворот, и тот не стал ждать, пока превратится в бифштекс или паровую котлетку. Дико вскрикнув, он мгновенно провел ладонями по бесформенному одеянию, сбивая огонь, и мы с изумлением увидели, как широкие рукава становятся темными крыльями, а полы, фалды и отвороты сворачиваются, сбиваются, складываются, превращаясь в крепкое тело. Через пару секунд возле костра сидела невиданных размеров птица — страшная, черная, с кроваво-алым пятном на макушке и долгим острым клювом. Пронзительно вскрикнув, птица взмыла в ночное небо. Хлопая крыльями, она стрелой пролетела рядом с драконом и растворилась в синеватой лесной дали.

— Ушел оборотень… — прошелестела Вишня.

— Жалко, что ушел! — заявил Пряник, опускаясь с Кузей на землю. Но было понятно, что он не огорчен, что не спалил Колдуна, — все-таки школьник, а не палач. И Пряник (да не Пряник он уже был, а просто Пашка), и дракон тяжело дышали, даже глаза у них в тот момент были похожи — круглые, блестящие, темные и слегка безумные.

— Ты молодец. Герой, — уважительно отозвался я.

— Это Кузя молодец, — проговорил Пряник, но было видно, что ему приятны мои слова.

А Вишня молчала. Бледная, со встрепанными косами, она смотрела в костер и крепко обнимала облачную Белку.

— Вишня, все закончилось, — тихо проговорил я. — Он больше к нам не сунется. Понял, что Кузя от него мокрого места не оставит.

Вишня не ответила.

— Я не знал, что он умеет превращаться в птицу, — сказал я, чтобы хоть что-то сказать. — Но он же Колдун. Что уж тут такого удивительного…

— Ты думаешь, я испугалась? — сердито обернулась Вишня. — Хотя — да, испугалась… — вдруг призналась она и еще крепче сжала Белку. — Думала, останется от Вишни только косточка…

Вишня рассмеялась, и мы тоже.

— Значит, это с ним Кузя в воздухе столкнулся, — сказал я. — Вот почему мы упали! Мерзкая птица.

— Может, и с ним… — задумчиво проговорил Пашка. — А может, и нет. Мне показалось, что та тварь куда крупнее была. Ну ничего, мы всех победим, да, Кузя?

Мы обернулись к дракону и обомлели. Кузя завалился на бок — явно не для того, чтобы поспать. Из горла доносились едва слышные сдавленные хрипы.