Крылатый лев (СИ)

Глава 29

Мне бы рвануть туда сломя голову! Но позади скучал, позевывая, молодой гном с карабином, и с побегом я решил повременить.

— Вишня, значит… — повторил старый гном в мятой шляпе. — Приятное имя!

«Звучит сладко, на вкус горько…» — подумалось мне. Я вспомнил, как любил пышные ванильные пироги, что мастерски стряпал отец, и однажды в детстве решил попробовать ванилин. С трудом отыскав его в посудном ящике, я зачерпнул большой ложкой белый порошок, поспешно лизнул — и долго плевался. Ванилин, окутывающий выпечку восхитительным сладким ароматом, оказался редкостной гадостью, отвратительно горькой, куда хуже полыни.

При воспоминании об отце сердце налилось свинцовой тяжестью, да так, что больно стало дышать. Я закашлялся, вытирая не к месту выступившие слезы, и ничего не сказал гному. Да тот, похоже, и не стремился завязывать беседу, а если и бормотал чего-то, — то это так, по-стариковски.

Берлан монотонно бубнил что-то о троне, обрядах, монетах, но я слушал его вполуха, пытаясь хоть как-то примириться с мыслью, что сейчас уже весна. Думать о том, что Вишня променяла меня на несметные гномьи сокровища, было еще горше.

Как разделяет глубокая черная трещина пересохшую, жаждущую дождей почву, так и мою жизнь раскололо лицемерное предательство, с которым я никак не мог смириться.

А церемония шла своим чередом. Оркестр, устроившись на соседней низенькой крыше, громыхал марши — гномы играли неистово и раздувались, как воздушные шарики, когда дудели в трубы.

Белые и черные пони, украшенные блестящими попонками, бумажными фестонами и бубенцами, гордо вышагивали по мощеной белым камнем мостовой, высоко вскидывая золоченые копыта. На пони гордо восседали гномы в остроконечных шляпах и серебряных накидках. Впереди, на крупном рыжем коне, возвышалась пухлая кудрявая всадница, в которой я без труда узнал Терезу. Она все-таки успела накинуть длинный сияющий плащ, но из-под него виднелись те же черные бриджи. И шляпа была прежняя — пляжная, соломенная, с розочками.

— Эх, хороша наша королева! — восхищенно зацокал болтливый гном, назвавшийся Берланом. — А плащ-то как сверкает! Камнями расшит, видишь?

— Рубинами, наверно? — равнодушно предположил я.

Берлан посмотрел на меня так, как если бы снеговик попросил стакан чаю.

— Что ты! Рубины-изумруды в тайниках хранятся. А это так, красота стеклянная. Вроде елочных шариков.

«Эх, Вишня… Променяла ты меня на гномьи стекляшки…» — горько вздохнул я. Можно было бы позлорадствовать: мол, будешь теперь перебирать блестящие осколки, командовать пушкарями, на пони разъезжать… Замуж за бородатого гнома выйдешь. Только богатой не станешь. Гномы свои сокровища никому не дадут.

Но мне было так тоскливо, что и злорадствовать не хотелось.

Уверенно управляя гарцующим красавцем, Тереза приблизилась к памятнику и ловко соскочила с седла. Легким движением коснувшись оранжевой гривы, будто поблагодарив великолепного коня, она церемонно поклонилась громадному бронзовому гному на постаменте — и, к моему немалому изумлению, тот не только слегка поклонился в ответ, но и приподнял громадную, как цирк-шапито, шляпу. Сидевший в ней гномий пацан чудом удержался, не выскользнул, вцепившись ногами-руками в блестящие гладкие поля.

— Ага, не видал такого! — подтолкнул меня сияющий Берлан. — Удивлен?

— Удивлен, — признался я.

Тереза проходила мимо гномов, теснившихся по краям площади, что-то уверенно говорила им, порывисто кивала, едва удерживая на кудрях-пружинках соломенную шляпу. Широко улыбаясь, она весело махала тем, кто толпился на крышах, удерживался на фонарях и висел на деревьях, и гномы жизнерадостно махали ей в ответ.

— Мы любим свою королеву. Умная, смелая, справедливая… — без устали нахваливал Терезу Берлан.

— Значит, новенькой правительнице не рады?

— Ну, почему же? Может, и она себя покажет… — рассудительно отозвался он. И вдруг крикнул мне в ухо, да так, что я подпрыгнул: — Гляди, на носилках несут! Новенькую!

— Она раненая разве? Носилки-то зачем?

— Положено! Не пешком же королеве идти. Вот и придумали носилки, а по правильному — паланкин!

— Тереза-то ничего, пешком ходит.

— Так она ведь своя, родная… — ласково сказал Берлан. — Да ты гляди, гляди! — старичок подался вперед, и я всерьез начал беспокоиться, как бы он не сверзнулся с крыши.

Зычно заголосили фанфары — это гномы в оркестре прижали к губам увесистые горны.

— Корррронация! Корррронация! — звонкие, острые выкрики, разносимые ветром, взвивались к небу, и мне казалось, что они протыкают насквозь бездушное, безоблачное синее небо.

Гном-глашатай принялся говорить что-то на своем наречии, но я не понимал ни слова.

— Историю рассказывает, — пояснил Берлан. — О том, что испокон веков гномы принимали к себе королеву, которая чудесным образом попадала к ним из чужого мира… Да мы и так знаем об этой традиции!

— А если она попала не чудесным образом, а обманным? — не выдержал я.

— Тогда не быть ей королевой, — спокойно ответил Берлан. И заинтересованно склонился ко мне. — А тебе что-то ведомо?

Можно было рассказать ему о Вишне. О том, как я безгранично доверял ей, как вместе мы летали на драконе, как боролись с Колдуном, как спасались от болотищ, как я тащил ее на руках сквозь мертвый туман Города берлог, — но все это оказалось искусной игрой, актерским талантом, витиеватым вымыслом.

Можно было! Но я не стал. Зачем портить людям праздник? Зачем разбивать Вишнину мечту? Она шла к своей цели так упорно и отважно, что можно только позавидовать… Так пусть сполна насладится победой. Пусть живет, как знает. А гномы уж потом сами разберутся, хороша ли их новая королева.

Погрузившись в горькие раздумья, я и не заметил, как возле памятника, застывшего в прежней позе, установили громадный трон, украшенный сияющими камнями. Тоже, наверно, стразы — не бриллианты же! Гномы — они практичные. Что ж, пусть забирается в это кукольное кресло моя бывшая подружка. Только смотреть мне на это не хочется.

— Не отворачивайся, тут самое интересное! Гляди, гляди, когда еще на гномьей церемонии побываешь! — Берлан, разгорячившись, тыкал меня в бок сухоньким кулачком. — Такое ведь редко случается! Может, в пять лет раз, а может — в пятьдесят… На моей памяти одна Королева семьдесят два года правила. Думали, помрет, а замены не дождется. Но успела власть передать, явилась к нам наша Тереза… Хорошо, хоть дети от брака с гномом долгожителями рождаются… Вы ж несчастные, короток ваш век.

— А со старой королевой что стало? — поинтересовался я. Не то чтобы меня так уж тревожила судьба старухи с короной, просто хотелось отвлечься от событий, происходящих на площади.

— Померла она, — без особой печали ответил Берлан. — Всего-то сто четыре годика стукнуло, а выглядела дряхлой бабусей. Да, недлинный у людей путь… Гномий-то куда дольше будет… Да ты смотри, смотри! Вон туда!

Легче было послушаться назойливого гнома, чем отвязаться от него, поэтому я все же глянул в ту сторону. Нехотя обернувшись, я увидел, как четверка крепких молодых гномов легко перемещает широкие носилки, похожие на огромный противень для пирожков. На этом гигантском противне были раскиданы цветные подушки, а на них величаво восседала стройная девушка в белоснежном платье — нарядном и пышном, как и полагается будущей королеве. Ее волосы покрывал длинный розовый платок с кистями.

Вишня сидела ко мне спиной, я не мог разглядеть ее лица, да и не слишком мне этого хотелось. Машинально я искал глазами ее облако — белку Альку, но никак не мог найти. Может, в гномьей слободке облака не задерживаются и летят сразу к Облачному пику? Ведь он рядом! Да и весна на дворе… Наверно, облака вернулись к Повелителю.

Мысли от Облачного пика перенеслись к Крылатому Льву, и острая волна возмущения затопила меня с головой. Я злился на себя: сижу, прохлаждаюсь, слушаю музыку, смотрю на праздник… А мой Лев, может быть, где-то страдает!

Соскочить бы сейчас с этой крыши, растолкать гномов, глянуть в глаза Вишне-Ягодке и рвануть к Облачному пику, так, чтобы пятки сверкали! Чем я рискую? Ведь жизнь мне уже не дорога! Да и вряд ли выстрелил бы карабин — здесь много гномьего народа, не решится стражник прикончить со мной еще десяток невинных собратьев.

Но Королева Тереза отнеслась ко мне по-доброму, не отправила в рудники, накормила вкусной едой. Так зачем же я буду подло рушить церемонию и устраивать кучу-малу? Пусть все идет своим чередом. Я еще доберусь до Облачного пика.

— Вот уже сейчас, сейчас… — Берлан ерзал от нетерпения. — Сойдет с носилок… Обернется. Поклонится…

Несколько гномов живо расстелили на пути будущей Королевы роскошный ковер с маками, и я залюбовался тем, как цветы, точно настоящие, колышутся на ветру; как они растут, разворачивают богатые алые лепестки. Засмотревшись на чудесный ковер, я и не заметил, как спустилась на землю Вишня.

Я никому не хотел признаваться в том, что боюсь увидеть ее, — новую, гордую, чужую. Но, пересилив себя, задержал взгляд на будущей королеве. Высокомерно вскинув голову, она повернулась к гномам и удостоила их благосклонного кивка, красиво щелкнув длинными пальцами, унизанными разноцветными перстнями.

— Тоже мне, поклонилась… — разочарованно бормотнул Берлан. — Не научили, что ли? До земли надо кланяться! А эта? Воробьи ниже клюв опускают! Эй… Эй, ты что, парень?

— Это не она… — беззвучно проговорил я и вскочил, забыв про дуло карабина и про все на свете. — Это не она! — заорал я, поднявшись во весь рост, и гномы вскинули головы.

— Ты что, парень?! — Берлан резко дернул меня за руку, да так, что я рухнул на крышу, поразившись невиданной силе тощего гнома. Вот тебе старичок, ревматический бочок! Да в этом пустомеле силушки больше, чем у моего отца, Воина Вадима, а тот ведь человек не из слабых!

Хитрая Тереза! Неспроста, значит, велела усадить меня рядом с Берланом — карабин не понадобился. И язык он наш знает, и проследить за мной может.

— Тихо, тихо, тихо… — шипел Берлан, крепче прижимая мою ладонь к раскаленной крыше. — Не нарушай церемонию. Сказали тебе сидеть — так и сиди. Другой команды не было.

— Да сижу я, отпусти! — в сердцах сказал я. — Но и ты меня пойми! Я ведь думал, что там Вишня, моя подружка! А это не она!

— А кто? — гном озадаченно сморщился, но ладонь не отпустил. — Кто же?

Я смотрел, как, сбросив с головы легкий розовый платок, будущая королева изящно взбивала и без того красиво уложенные волосы.

Пышные волосы. Белые волосы. Белые, точно сметана!

— Это Пиона, — выдохнул я.