Кто хочет процветать

ГЛАВА 17

В черном свитере с высоким мягким воротником и черных брюках с широким кожаным поясом на бедрах Милена стреляла по мишеням. На голове у нее были наушники, рядом оптический прибор, в который она смотрела после выстрела и либо удовлетворенно кончиком языка проводила по верхней губе, либо, что случалось редко, отпускала словечко в свой адрес.

— С такими способностями, — заметил стоявший рядом с ней владелец тира, — вам бы, Милена, в сборной команде выступать. Потрясающая меткость, хладнокровие и уверенность в том, что посланная пуля настигнет цель.

— Давайте бегущую мишень! — сказала она.

Мишени забегали, точно загнанные люди.

— Всех перестреляла! — рассмеялся владелец.

Милена сняла наушники.

— Молодец! А что Олег, почему не приехал? — продолжал тот.

Милена нахмурилась, глянула на часы.

— Да дело у него сегодня одно. Но уже пора бы и приехать. Мы договаривались, что я его здесь дождусь.

— Тоже хорошо стреляет, но до вас не дотягивает. Нервозный очень. А оружие, оно хладнокровных уважает.

— Фух! — мотая головой так, что волосы разлетелись веером, с наслаждением выдохнула Пшеничная. — Всех гадов уложила. Теперь можно жить!

Она прошла в бар, села за столик и заказала стакан ананасового сока. Заиграл сотовый. Милена откинула крышку.

— Олег! Наконец-то! Куда ты пропал?! — выпалила она и замолчала, сраженная тем, что ей говорил брат.

Она поняла все, но поверить в это было трудно, потому что не хотелось верить. И Милена переспросила, не рассчитывая на другой ответ, но, видимо, чисто интуитивно, на уровне самозащиты, она хотела продлить то время, когда этого нового положения вещей еще не было.

Олег вновь вкратце повторил то, что только что сказал.

— Невероятно, — пробормотала Милена. Возникла пауза. Она ее прервала: — Надо немедленно встретиться и все обсудить. Приезжай в офис!

Закончив разговор, Пшеничная бросила телефон на стол. Задумавшись, потянула из пачки сигарету. Вытянула сразу три. В сердцах отбросила пачку. Владелец тира помог ей справиться с пачкой сигарет и поднес зажигалку. Милена мотнула головой в знак благодарности, сильно затянулась и выдохнула вместе с дымом:

— Невероятно!..

Владелец тира склонился к ней и спросил:

— Что-то случилось не очень приятное?

Милена усмехнулась, откинулась на спинку стула:

— Что-то постоянно случается, а уж будет оно приятное или нет, зависит только от нас.

Пшеничная встала и направилась к машине, не замечая никого и ничего. Шла оболочка красивой женщины, с полуулыбкой, с распущенными по плечам волосами, покачивая бедрами, а сущность уже считала, выстраивала схемы, проигрывала ходы.

Две машины с разных сторон Москвы мчались к офису издательства «Стас». В одной — уверенная в себе Милена, в другой — взвинченный, растерянный от невероятного поворота судьбы, переполненный сумбурными эмоциями Олег. Он ловил себя на том, что постоянно забывает, где находится. Глянет в окно и вздрогнет. «Где я? А! В машине!..» И опять… опять повторяется то, что только что было.

Вечером Олегу позвонил адвокат Милавиной и пригласил его прийти в свою контору на следующий день к одиннадцати часам утра на оглашение завещания. Олег сказал, что будет обязательно. Положил трубку и задумался.

— Да нет! Не может быть! — громко вслух возразил сам себе. — Цена всех обещаний известна. Ну, мелочевка какая-нибудь… приятная. — На этом он оборвал свои размышления и позвонил Милене, предупредив, что немного опоздает на их обычные еженедельные стрельбы в тире.

Утром он подъехал к солидному особняку. Его встретили и проводили на второй этаж. В холле перед кабинетом уже сидели двое — мужчина и женщина. Пшеничный догадался, что это родители Валентины. Ему стало неловко, надо было бы выразить соболезнование, но они не были знакомы. Почти следом за ним вошел высокий мужчина средних лет. Он поздоровался с родителями Валентины и подошел к Олегу.

— Господин Пшеничный, если не ошибаюсь?

— Да! — ответил с высокомерной ноткой в голосе Олег.

— Очень приятно. Разрешите представиться, подполковник милиции Терпугов Борис Григорьевич.

По лицу Олега пробежала тень досады: «Ну да, в этом деле не обойтись без милиции. Вот же!..»

— Взаимно, — ответил Пшеничный.

Секретарь адвоката пригласил всех пройти в кабинет.

Адвокат с каждым поздоровался за руку и предложил занять места за длинным столом, несомненно рассчитанным на большее количество родственников и близких.

— Согласно воле госпожи Милавиной, — безотлагательно начал он, — я пригласил на оглашение ее завещания только трех человек. А именно, родителей: Ильина Петра Михайловича и Ильину Светлану Борисовну, а также господина Пшеничного Олега Станиславовича. Опять же согласно воле госпожи Милавиной, завещание должно быть вскрыто на третий день после ее кончины. Однако в связи с предположением о насильственной смерти госпожи Милавиной на чтении завещания присутствует подполковник милиции господин Терпугов Борис Григорьевич.

Олег опустил голову, до боли ясно вспомнив Тину и осознав, что никогда уже ее ноги не обовьются вокруг его бедер, что никогда уже он не услышит ее жадного: «Еще!»

«Наверное, она завещает мне свой портрет, что висел в ее кабинете», — подумал Олег и тут услышал:

— …все движимое и недвижимое имущество я завещаю господину Пшеничному Олегу Станиславовичу.

Далее он точно потерял слух. Удивленно моргал глазами и смотрел то на не менее его удивленных родителей, то на адвоката, совершенно спокойно продолжавшего чтение завещания, то на подполковника Терпугова.

— …господин Пшеничный должен будет выплачивать моим родителям ежемесячный пенсион.

Глаза родителей и Олега встретились. Он, словно извиняясь, пожал плечами. Светлана Борисовна обиженно поджала губы. Петр Михайлович убрал со стола задрожавшие кисти рук.

— …погребение моего тела я отдаю на усмотрение господина Пшеничного Олега Станиславовича, — закончил чтение адвокат.

Олегу показалось, что все ждут от него какого-то заявления. Он вскочил.

— Я!.. — Его голос сорвался. — Я принимаю решение кремировать ее тело. — Он говорил быстро, отрывисто, стараясь высказаться до конца, чтобы не успеть поддаться чувствам. — Я не буду выставлять напоказ ее, точно куклу в коробке с цветами. Чтобы эти злопыхательные приятельницы судачили о ее посмертном гриме и цвете лица. Нечего устраивать смотрины! Мы знали и любили живую, яркую, солнечную Валентину, а не ту… что будет в коробке… — Олег заводился. Он хорошо помнил похороны матери и рептильный шепот приятельниц в черном флере и бриллиантовых колье. — Я устрою вечер памяти Валентины в ее бутике… и все!

Он оглядел присутствовавших, молча внимавших ему. Подошел к родителям, те поднялись.

— Правда, если вы хотите, то вы… можете…

Светлана Борисовна опустила глаза:

— Чего уж… там…

— Я пришлю за вами машину на вечер памяти, — сурово проговорил Олег. Но родители были уже в дверях. — Я пришлю! — повысил он голос.

Олег отталкивал от себя навязчивый, как ему казалось, витавший в кабинете образ Валентины, чтобы не впасть в истерику. Он думал только о делах, не важно каких. О делах издательства, о том, что в тире его ждет Милена. Но глаза Валентины с ласковым вопросом: «Ты доволен, мой любимый? Я все сделала так?!» — настойчиво ловили его взгляд.

Олег криво улыбнулся и шепнул: «Да!»

— Что? Вы что-то сказали? — спросил его адвокат, положивший перед ним бумаги для подписи.

— Нет, то есть да. Что?.. Где подписывать?

Поставив свои подписи, он хотел было уйти, но путь ему преградил подполковник Терпугов.

— Олег Станиславович, я хотел бы побеседовать с вами.

Олег смерил его плохо соображающим взглядом, спохватился:

— Да, конечно. Но не сейчас. Я очень занят! Очень! Мне все надо устроить.

— Я позвоню вам на днях, и мы договоримся о встрече, — сказал Терпугов и пропустил Пшеничного к выходу.

Оглашение завещания послужило подполковнику основой для новой версии. Теперь к подозреваемому Фролову прибавился Пшеничный.

«Ясное дело, Пшеничный будет отрицать, что ему было известно о намерении Милавиной сделать его своим наследником, — принялся размышлять Терпугов. — Но, конечно, вполне допустимо и то, что Милавина держала все в секрете. Если она была умной женщиной, то понимала, не стоит дразнить молодого человека такими деньгами. Мало ли как сложатся обстоятельства. Войдет ему в голову мысль, что не стань ее, он станет богатым. И пока не осуществил бы эту мысль, не успокоился бы. А Фролову даже его картину не завещала, а любила. Все какому-то пацану отдала. Родителей не уважила. Вот же!..»

Выйдя из конторы адвоката, Олег сел в машину, по инерции завел мотор, отъехал метров двести и остановился.

— Неужели?.. — с сомнением проговорил он.

Схватил мобильный и позвонил Милене. Только дважды рассказав ей все, он сам удостоверился в том, что то, что произошло, было правдой. Плечи его расправились, губы растянулись в такой улыбке, что стало больно.

— Так я теперь богаче многих богатых. Богаче Миленки! — расхохотался он. — Вот это да!.. Пусть теперь мне что скажет поперек! Я теперь… Черт возьми! Ну держитесь, кто не знал Пшеничного!..

Радость необыкновенной силы наполнила его сердце. И почти в тот же миг он понял, что потерял единственную женщину, которая любила его.

— Как странно!.. — проговорил он. — Но даже мерилом любви могут служить деньги. Что она могла дать мне после смерти? То, что ценила превыше всего в жизни, — деньги, значит, свободу. Она хотела, чтобы я стал независимым. Чтобы Милена перестала мне указывать. Чтобы я занял достойное место в этом мире. И я займу! Ты будешь довольна, Тина!

Со странным взволнованно приятным чувством в груди Олег вошел в офис издательства. Помимо воли его взгляд стал смотреть выше обычного. Если раньше он видел головы, замечал выражения лиц, то теперь все это было внизу. С ним здоровались, почтительно уступали дорогу. Он шел, как таран, он прошел бы и сквозь стену, такая сила появилась у него.

— Привет! — войдя к Милене, вяло бросил он и развалился на диване. Потянувшись, сказал: — Миленка, налей чего-нибудь. Мартини, что ли? Устал!

Она смерила его взглядом, ничего не ответила, сумев подавить раздражение. Налила в бокалы сухой мартини. Олег выпил и попросил еще.

— Подожди! — остановила она его. — Надо поговорить.

— О чем? О моем нежданном наследстве? — щурясь от собственного довольства, уточнил Олег.

Милена улыбнулась с чувством превосходства человека, который видит опасность, грозящую другому.

— Именно! Ведь теперь основным подозреваемым в убийстве Милавиной стал ты!

Олег встрепенулся и выпрямился.

— Как это я? У меня, сама знаешь, стопроцентное алиби.

— Я бы так не сказала, — слегка покачала головой Милена и поправила на груди серебряный крест, подвешенный на жемчужном ожерелье. — Что это за алиби, если его могут подтвердить только две проститутки.

— А что, проститутки не граждане страны?

— Граждане, к показаниям которых в органах милиции относятся с большим недоверием. Они за деньги все покажут!..

Олег нахмурился:

— Но у меня еще есть свидетель!

— Кто?

— Мой шофер. Мы с ним заехали за девочками в бордель. Потом он нас отвез на дачу и оставил. На другой день он должен был ждать моего звонка, чтобы приехать за нами.

— Тоже мне свидетель, — презрительно скривила губы Пшеничная.

Олег забарабанил пальцами по подлокотнику дивана. Вынул из пачки сигарету и закурил.

— Но это кощунственно подозревать меня. Я любил Тину.

— И она, как выяснилось, тебя любила, — ответила Милена, глядя в сторону и о чем-то размышляя. — Скажи, Олег, только честно. Ты знал, что она составила завещание в твою пользу?

— Нет! — поторопился с ответом Пшеничный.

— Мне не стоит лгать. Мы должны быть готовыми к обстоятельному разговору с милицией.

— Почему мы?

— Потому что я не брошу тебя на произвол…

Первым движением души Олега было подойти и обнять сестру, но неожиданно возникшее недоверие остановило его.

— Это что ж ты так обо мне заботишься? — с мелкой, неприятной усмешкой спросил он.

— Я, как ты уже, надеюсь, заметил, всегда заботилась и буду заботиться о тебе, потому что ты носишь фамилию Пшеничный.

— Допустим. А еще почему?

Милена, сложив руки на груди, отвернулась к окну.

— А еще потому, что ты задумала привлечь мои деньги в свое издательство! — со злобой в голосе выкрикнул Олег.

— О! Вот ты как?! Уже издательство из нашего стало моим. А деньги Милавиной только твоими. Неплохо, братик! Значит, когда у тебя почти ничего не было, ты принял мое предложение и стал работать в издательстве. Теперь же, как видно, ты решил создать собственное предприятие.

— Решил! И создать, и продолжить начатое Валентиной.

— И все один?

— Валентина тоже была одна.

— И чем закончилось?

— Слушай! — вскипел Олег. — Говори конкретно, чего тебе от меня надо?

— Конкретно? Пожалуйста! У нас должен быть совместный семейный бизнес. Негоже Пшеничным идти порознь.

— Чужие деньги не дают покоя?! — съязвил он.

Милена только всплеснула руками:

— Когда мы составляли свои завещания, тебе в случае моей смерти доставалось значительно больше, чем ты имел. Мне же в случае твоей — доставались крохи. Но я пошла на это. Пшеничные должны быть вместе. Теперь, когда у тебя стало чуть больше моего…

— Лукавишь, Миленка! Лукавишь! Намного больше твоего!

— Хорошо, — согласилась она. — Ты не хочешь работать вместе.

— Я мужчина и хочу быть самостоятельным.

— Никто не покушается на твою самостоятельность. Я буду заниматься издательскими делами, а ты будешь заниматься тем, что мы с тобой сочтем выгодным для нас. Совместный капитал даст нам больше свободы. С Пшеничными просто так уже никто не посмеет поспорить. А порознь нас могут и раздавить.

— Кто?!

— Да хотя бы совет директоров, в который входила Валентина. Им всем чрезвычайно выгодно повесить на тебя убийство Милавиной. Наследство же отсудить в пользу родителей, которые получат одну десятую процента от всей суммы. И будут счастливы, что вообще остались живы, когда доверенный человек совета директоров разъяснит им ситуацию. А кто для них ты? Ты — блажь дамочки под сорок! Она была законной супругой и то просто потому, что никто не верил, что ей удастся крепко взяться за дело покойного мужа, она сумела занять его кресло в совете. А ты любовник! Да они тебя так скрутят, что сам будешь рад отказаться от наследства. Так что предстоит борьба! И тебе одному не выстоять!

Олег задумался. Кусал ногти, что-то бурчал под нос, нервно дергал шеей.

— Черт возьми! Тебе, как всегда, почти удалось меня убедить. Но я еще подумаю. Слышишь!

— Конечно, подумай. И все-таки скажи мне, ты знал, что Тина составила завещание в твою пользу?

Олег недовольно поморщился, помассировал шею и сказал:

— Обмолвилась она как-то, что, мол, в случае чего все достанется тебе. Но я не придал этому значения. Не поверил. Мало ли что женщины болтают, чтобы покрепче привязать к себе мужчину.

— А кому-нибудь еще она могла сказать об этом?

Олег пожал плечами:

— Вряд ли. Тина была скрытная, недоверчивая.

— Если так, то хорошо. Нам совершенно не нужен свидетель, который будет настаивать на том, что Тина говорила тебе о своем намерении.

— Нет, не думаю, она не любила откровенничать.

— Ладно! — ударила ладонью по столу Милена. — Значит, все пока идет своим чередом. Работаем в обычном режиме. Когда вступишь в наследство, посчитаем, обсудим и решим, как будем действовать, — постановила Пшеничная. — А если тебя начнут беспокоить… — в задумчивости проговорила она. Олег насторожился. — Я сегодня же встречусь с одним человеком, и он позаботится о твоей безопасности. Ну, что ты? — обратилась она к замершему Олегу. — Иди работай!

Олег вышел от Милены чрезвычайно встревоженным. Оказывается, все не так просто. Оказывается, за наследство предстоит борьба. Придя в свой кабинет, он сел за стол, взялся за телефонную трубку, намереваясь позвонить в типографию, но, подержав ее в руке, положил обратно. Навязчиво-неприятная мысль не давала покоя. С кем-то нужно было поделиться, посоветоваться. С Верой! «Как некстати она уехала на дачу! А по телефону, пожалуй, не стоит! Зайду-ка к Ксении. Интересно, что она скажет?.. Я ей так… в общих чертах набросаю картину».

Когда Олег вошел в кабинет Вежиной, она оторвала свой взгляд от экрана ноутбука и прищурилась:

— Включи, пожалуйста, свет. Такая вьюга поднялась, будто опять зима наступила.

Пшеничный включил свет и сел в кресло у стола.

— Знаешь, что Милена мне предложила? — начал он разговор с вопроса.

— Нет, — ответила Ксения и надела очки, чтобы четче видеть Олега.

— А, да ты же не в курсе, что Валентина составила завещание в мою пользу. Я только что вернулся от ее адвоката.

Глаза Ксении выразили недоверие.

— Ты не шутишь? Правда?

Олег утвердительно кивнул.

— Вот это да!.. — протянула она, снимая очки и откидываясь на спинку кресла. — Вот это любовь! Потрясающе! Неужели такое может быть?!. Мне мой Ладимир даже струны от своей гитары не завещал бы. Слушай! — спохватилась она и почти легла грудью на стол. — Ты же теперь у нас супербогач!

Олег кашлянул, выпрямил спину и положил ногу на ногу.

— И что ты со всем этим собираешься делать?

— Продолжать начатое Валентиной. Она хотела создать свои духи… — Голос Олега прервался от горлового спазма. — Из-за этих-то духов какой-то гад и убил ее, — с трудом договорил он. — Тетрадь пропала. Не знаю, как теперь быть.

Ксения задумалась, сложив руки под подбородком.

— Да, задача! Но в конце концов как ты решишь, так и будет. Захочешь, наберешь штат сотрудников, пусть духи созидают. Или еще проще и, думаю, лучше, — обратись к какому-нибудь известному французскому парфюмеру. Пусть создаст легкий, живой аромат, напоминающий Валентину.

— И духи так и назвать — «Валентина»! — подхватил Олег.

— Прекрасно! Еще нужно продумать дизайн флакона и коробки. В общем, дело интересное.

— Интересное, — с неожиданной тоской проговорил Олег. — Да вот только я не уверен, что все так и будет. Ведь Милена замыслила слить наши капиталы. Пшеничные, говорит, должны быть только вместе. А я хочу сам! Понимаешь, сам! А она пугает, что совет директоров может обвинить меня в убийстве Тины, что мне теперь угрожает опасность.

Ксения задумалась, по привычке надела очки и пристально посмотрела Олегу в глаза:

— А ты знаешь, Милена не так уж не права. Мы с тобой тут размечтались!.. Нет, думаю, если ты настоишь на выпуске духов, посвященных памяти Валентины, то она не будет против. А вот насчет угрозы со стороны совета директоров… Есть все основания предполагать, что завещание будут оспаривать.

— Но какие у них права?

— Не беспокойся, найдут, за что зацепиться. Родителей привлекут и будут ими манипулировать. Вообще, если разобраться, то Валентина сделала тебе опасный подарок.

— А я не боюсь!

— И правильно! Большие деньги нужно защищать!

— Милена пообещала поговорить с одном человеком насчет моей безопасности. А может… — Олег оборвал фразу. — Ладно, пойду работать. Постепенно во всем разберусь.

— Знаешь, — Ксения подошла к нему, — лучше, конечно, держаться вместе. Страшно поодиночке в бизнесе. Смотри сам: отца твоего убили. Он был один. Валентину убили, она тоже вела самостоятельный бизнес. А когда объединяются несколько человек, не так опасно. Всех, как говорится, не перестреляешь.

Олег кивнул:

— Наверное, ты права.

Он вышел в коридор и мысленно вернулся к оборванной им же фразе: «А может, Милена просто решила нагнать на меня страху. Ведь мне и в голову ничего такого не приходило. А Ксения что? Естественно, женщина, потому и боится. Не все же такие отчаянные, как Милена».

Но когда вечером Олег вернулся домой, то почувствовал страх. Холодный, тонко струящийся в воздухе, точно в комнате работал кондиционер.

«Конечно, убьют меня — и все. А если у меня будет наследник, да еще такой, как Милена, с которой не так-то легко поспорить… Но с другой стороны, выходит, что я держусь за бабскую юбку. — Олег налил рюмку водки, опрокинул, налил вторую. — А ведь точно, с Миленой не так-то просто поспорить. Она и в завещании столько пунктов и подпунктов потребовала проставить, что не разберешься и с третьей попытки. А сама замуж собралась. И, значит, ребенка может родить. А потом, если вдруг что с ней случится, вполне может оказаться, что обвела она меня вокруг пальца, и все достанется ее ребенку или даже мужу, она его уговорит взять фамилию Пшеничный. А я — в лучшем случае опекун, а то и вообще из фирмы — вон. Привычно бояться дальнего врага, а самый опасный, он-то рядом. Он и убьет ласково, как Тину… — Олег затосковал. — Хорошо вроде быть сильным, смелым… вот как отец, а ведь все равно его убили. Валентина тоже отчаянная была… Так что же нужно делать, чтобы и богатым быть, и живым?..»

Бутик Валентины Милавиной не был погружен в черное отчаяние печали. Стены были затянуты плотным синим шелком, на котором золотом горели переплетенные в вензель буквы «В» и «М». Повсюду в высоких вазах стояли белые и кремовые розы. Квартет музыкантов исполнял Моцарта. Посередине зала был установлен большой портрет Валентины на подсвеченном стекле: широко открытые синие глаза, счастливая улыбка, волосы, подхваченные ветром, белые бретельки летнего платья на загорелых плечах…

Пришедшие почтить память возлагали цветы к портрету и, грустно вздохнув, отходили. Пшеничный держался на удивление стойко. Приехали родители Валентины. Вошли и остановились, глядя на портрет дочери. Олег поспешил к ним.

— Пойдемте, — шепнул он и подвел их к обратной стороне портрета, который стоял на закрытой шелком подставке.

Тотчас охранники, молодые люди в строгих костюмах, образовали незаметную на первый взгляд цепь. Олег наклонился, открыл дверцу в подставке и вынул белую мраморную урну.

— Вот! — протянул он родителям.

Они взяли, но Олег не дал им возможности осознать, что находится в этой холодной мраморной урне. Он забрал ее обратно, шепча:

— Завтра на рассвете… Вы ждите и увидите ее, Валентину… Утром солнечный луч… Они сольются вместе…

Родители кивали, слушая его несвязную речь, которая им была понятна.

Милена смотрела на Олега и не верила своим глазам.

— Каков? Спокоен. Несуетлив. Только верхняя губа чуть дергается, — не выдержав, заметила она Ксении.

— Мужает. Сколько он пережил, бедный! Отец, мать, теперь Валентина, и все в какие-то пять лет.

— Да. К тому же отец перед смертью еще поиздевался над ним и Ингой. Выселил из квартиры. Ужас! Смотри, тузы приехали проститься со своим членом совета директоров, — показала взглядом Милена на солидных мужчин, склонивших головы перед портретом Милавиной. — О!.. Даже делегата послали пожать руку Олегу и выразить соболезнования.

— А вот и конкуренты пожаловали, — проговорила Ксения. — Если не ошибаюсь, сама госпожа Лонцова, — и, невольно залюбовавшись ее норковым палантином, выдохнула: — Вот это да!..

— С какой печалью господа Раздорский и Неклинов смотрят на портрет Валентины, — не удержалась от комментария Милена. — А ведь кто-то из них нанял убийцу.

— Думаешь?

— Предполагаю. Но нельзя забывать и о совете директоров. Одним словом, много было людей, желавших видеть Милавину только на портрете. Как точно заметил Олег, слишком живой, солнечной она была. А у некоторых от зависти, как от солнца, кожа облезает. — Ксения прикусила губу, чтобы не рассмеяться. — Собственно, дань памяти мы отдали Олег в поддержке, что удивительно, не нуждается, и мы можем идти. Несмотря на прекрасную организацию вечера, приятную, отнюдь не душещипательную атмосферу, все-таки есть налет грусти От нее морщины, излишние мысли о вечном… Все! — поставила Милена пустой бокал на стол. — Уходим!

Они подошли к Олегу.

— Мы поедем, Олежек, — сказала она. — Ты как?

— Нормально. Завтра утром…

Милена сжала ему руку:

— Все будет хорошо!

Утром дул сильный ветер, шарф Олега развязался и длинным концом вился в воздухе. К груди он прижимал урну. Он специально остановил машину подальше от вертолета. Он сам хотел пронести свой печальный груз. Снег легкой поземкой стлался по земле. Звезды исчезали одна за другой. Небо, словно нехотя, светлело.

— Надо дождаться первого луча солнца, — сказал Пшеничный вертолетчику.

Они поднялись в воздух и полетели за город. Олег все сильней прижимал к себе урну, которая немного потеплела от его рук, и шептал:

— Сейчас, Валечка, сейчас!.. — И вдруг вскрикнул: — Вот он! Первый луч! — Открыл окно… и прах Валентины слился с солнечным лучом.

Приземлились. Олег с трудом выбрался из кабины, точно в полчаса постарел на много лет, точно свинцом налились ноги. Он не сразу сообразил, куда идти, где ждет его машина. Шофер выбежал ему навстречу.

— Вера, — первым делом позвонил он Астровой, — Вера, луч унес ее…

Астрова, разнеженная сном, прошептала:

— Хорошо, — и про себя добавила: — Туда ей и дорога.

— Вера, ты мне нужна! Вера, почему ты не со мной?!

Астрова встала с постели и на пальчиках пробежала в гостиную.

— Ну ты же знаешь! Я сама страдаю! Налетела эта сумасшедшая старуха-вьюга и замуровала меня на даче. Я чуть с ума не сошла, думая о тебе. Но сегодня непременно выберусь. Слышишь, непременно. — Вера отключила телефон и, покусывая ноготок, глянула в окно. В синеватой дымке раннего утра казалось, что снег не растает никогда. — Ну кто мог подумать, что напоследок зима вывалит все свои снежные запасы, — с досадой проговорила она, но тут же улыбка тронула ее губы.

Она на цыпочках вернулась в спальню, едва освещенную сквозь неплотно закрытые шторы, скользнула под одеяло и ощутила тепло. Закрыла глаза и отдалась наслаждению этим теплом, сильным, пахнущим прозрачным ароматом ягод можжевельника и белого тимьяна, теплом, исходящим от мужчины… почти незнакомого.