Кто хочет процветать

ГЛАВА 30

Чтобы не впасть в детальную разборку своих непростительных ошибок, находясь еще под влиянием сильнейших яростных эмоций, Фролов работал и думал только о работе. Издательство — театр. Домой возвращался, когда уже не оставалось никаких сил. С Верой он встречаться не хотел. Не мог ее видеть до физической тошноты. Она это понимала и не настаивала на свидании, зная, что эмоции постепенно улягутся, бессильная, бешеная злоба пройдет, и тогда она сможет предложить Сергею взглянуть на случившееся с другой, со своей точки зрения. Только взглянуть! Надеясь, что этого будет достаточно.

Встречаясь с ним в коридорах издательства, она со спокойной улыбкой проходила мимо, но потом оборачивалась и провожала его взглядом. «Ничего, — повторяла она про себя, — время идет быстро. Работа ему поможет обрести нормальный взгляд на события».

Астрова оказалась права. Постепенно плотный туман, замешанный на возмущении, неприятии, обиде самолюбия, стал рассеиваться, и Фролов попытался с максимальным хладнокровием разобраться, как же все-таки не без его помощи убили Олега Пшеничного. Как удалось женщине обвести его вокруг, пальца, превратить в марионетку, сделать послушным исполнителем гнусных, подлых, низких замыслов.

Вначале были обрывочные мысли, которые не хотели выстраиваться в хронологическом порядке, так как почти тут же у Фролова закипала ярость, теснившая грудь и искавшая выход в словесных выражениях. Но потом мысли стали упорядочиваться, он уже мог контролировать свои чувства, говоря себе, что чем быстрее с предельной ясностью восстановит события, тем быстрее покончит с безвременьем, в котором он опять очутился. Благодаря Астровой Фролов ожил, она дала импульс мучившим его своею невысказанностью творческим силам, благодаря ей же потерял жизненные ориентиры…

Когда работа по оформлению спектакля была завершена, Сергей решил съездить на дачу немного отдохнуть.

Осень уже шелестела желтеющей листвой, дождик серебрил воздух грустными нитями. Фролов сварил глинтвейн и с удобством расположился на диване. Тепло от горячего напитка разлилось по телу, ослабив нервное напряжение. Мысли стали расплываться, таять. Сергей подложил под спину мягкую подушку и закрыл глаза. «Как хорошо думать ни о чем», — подумал он и предался этому насладительному покою. Но едва он расслабился, как подспудные мысли нарушили блаженное состояние.

«Как же все началось?» — вроде бы просто так задал себе вопрос Сергей. И без каких-либо усилий, без подгонки фактов перед ним прошли события, в которые он оказался вовлеченным волею других. Тогда, шесть лет назад, какое ему было дело до Станислава Пшеничного, увиденного им в первый и последний раз умирающим на широком крыльце салона «Интальо»…

Станислав Михайлович Пшеничный с улыбкой предвкушения радостей жизни вышел из салона «Интальо». Перед глазами все еще стояла Лилия в подвенечном платье с родинкой над губой и сверкающими от счастья глазами. Он успел сделать только два шага от двери, когда с ним случилось что-то непонятное, чего не было ни разу в жизни: весь мир пошатнулся и сместился куда-то в сторону, а потом вообще перевернулся и померк… Как сквозь сон он разглядел лицо Лилии, и что-то теплое наполнило один глаз…

Выстрел был произведен из пистолета с глушителем марки «Макаров», обнаруженного оперативниками в одной из машин, припаркованных на Новом Арбате. Незамедлительно был найден владелец этой машины, который, как установило следствие, никогда даже не встречался с Пшеничным.

Первое подозрение в убийстве пало на конкурентов по бизнесу и жену Пшеничного, Ингу, с которой тот накануне развелся. Были проверены алиби дочери и сына Пшеничного и его первой супруги, Зои Петровны. В результате чего следствие зашло в тупик, и дело было положено в сейф до выявления новых фактов.

Факты же появились лишь вследствие новых убийств. Сопоставляя то, что он услышал в ходе возобновленного расследования от Терпугова, с тем, что узнал сам, Фролов прояснил для себя подоплеку этих преступлений.

Зоя Петровна, первая супруга Пшеничного и мать его дочери Милены, имела родную сестру, Тамару, у которой тоже была дочь, Ксения. Тамара, не прожив в браке и двух лет, развелась со своим мужем, неисправимым неудачником, в надежде обрести нового, такого, как Стас, муж старшей сестры. Зависть не давала ей покоя. Сестра с семьей на Золотых Песках отдыхает, а ее Стас из милости по льготной путевке отправил в Лазаревскую. Сестра в трехкомнатной квартире живет, а она — в двухкомнатной. У сестры дом в трех шагах от метро, a ей до метро на автобусе ехать надо.

Какова же была ее радость, когда она узнала, что Стас решил развестись с Зоей, чтобы жениться на другой. Ей об этом с какой-то равнодушной кривоватой усмешкой сообщила сама Зоя. Тамара сразу не оценила всю значимость этого события, потому что не поверила, а когда поверила, осознала, то почувствовала, как радость острой стрелой пронзила ее от макушки до пяток. Глаза заблестели, рот расплылся в улыбке, которую она поспешила скрыть. И, опустив голову на руку, сочувственно завздыхала. Но все равно!.. Все равно Зойка с Миленкой продолжали жить лучше нее. Стас исправно платил алименты да еще время от времени передавал через своего шофера конверт с деньгами. На дни рождения Милена всегда получала от него дорогие подарки. И в школу Милена пошла английскую, а Ксения — в обыкновенную. «Вот, — бурчала Тамара, обращаясь к дочери, — какая несправедливость на свете. Бросил Зойку, а о Миленке не забывает. А твой отец тебя знать не хочет».

Мать, сколько помнит себя Ксения, была занята устройством своей жизни. Сначала все с кем-то сходилась, но, быстро оценив перспективы совместной жизни, уходила. Была она пусть не столь красива, сколь привлекательна: огонь в глазах, стройная фигура, легкая поступь. Но постепенно фигура стала расплываться, лицо терять четкие контуры. Девушкой ее уже называли только старушки. Как ни крутилась, ни извивалась, все устроилось, не как она того хотела, а как судьба повелела.

Тем временем Ксения подросла: высокая, стройная, с коротко подстриженными волосами цвета каштана, черными, точно вычерченными бровями, затаенно-кокетливым взглядом и с присущим только ей чувством стиля в одежде. Любой пустяк на себя наденет, а он смотрится лучше, чем на других дорогие импортные вещи. Окончила школу с отличием, сама поступила в университет.

Как-то после занятий Ксения с Миленой решили пойти в кафе — поболтать, покурить, выпить кофе. Не успели они сделать несколько шагов, как Милена радостно воскликнула:

— Папка! — И бросилась к черному «Мерседесу». Ксения осталась стоять. Через минуту Милена повернулась к сестре и поманила ее рукой. Ксения подошла к машине.

— Папа предлагает нам поехать вместе с ним в «Коломбину»!

— Да?! — радостно подхватила Ксения.

«Коломбина» — очень дорогое кафе, так сказать, для избранных. Проходя мимо него, Ксения всегда замедляла шаг, бросая острый взгляд на окна, почти полностью задрапированные шторами на первом этаже и переливающиеся огнями по вечерам на втором.

— Садись в машину! — весело скомандовала Милена, открывая заднюю дверцу.

Ксении показалось, что она утонула в комфортабельной мягкости сиденья. Милена болтала без передышки, обнимая отца за шею через спинку кресла. Пшеничный посмеивался, но ему была приятна необузданная ласка дочери.

— Ну ладно, Миленка, задушишь, — сказал он и повернулся назад, чтобы взглянуть на Ксению.

— Это сколько же я тебя не видел? — спросил он, обращаясь скорее к себе, чем к девушке. — Лет, наверное, пятнадцать, а то и больше. Ты тогда еще в детский сад ходила. Да… — протянул он с игривостью в голосе, — изменилась, и, знаешь, в лучшую сторону.

Ксения с Миленой рассмеялись.

— Ну, как живете с матерью? — продолжал Пшеничный. — Замуж она еще не вышла? А впрочем, куда ей! Тебе уже пора!..

Не успели они войти в кафе, как навстречу к ним поспешил сам директор, он поздоровался с Пшеничным, который с гордостью представил ему свою дочь, а заодно и Ксению, назвав ее племянницей. Директор при этом как-то так улыбнулся, что Пшеничный со смехом махнул рукой и протянул:

— Да нет…

На столе, покрытом белоснежной скатертью, появились широкие фужеры с шампанским, прозрачные чашечки с мороженым, всевозможные муссы, сладкие птифуры.

— Ну, девушки, за вас! — поднял фужер Станислав Михайлович.

Ксении ужасно понравились вальяжная уверенность Пшеничного, его костюм, часы, сотовый телефон и даже щеточка усов. Он же, поймав ее взгляд, заказал еще шампанского. Когда она, извинившись, поднялась, чтобы выйти в дамскую комнату, рука Пшеничного слегка, как бы случайно, скользнула по ее бедру.

— Пап, а поехали в какой-нибудь ночной клуб! Гулять так гулять! — заглядывая ему в лицо, предложила Милена.

— Э… с удовольствием бы, но, — Станислав Михайлович посмотрел на часы, — не могу.

— Ну пап, — очень осторожно, следя за реакцией отца, все же попыталась уговорить его Милена.

— Вся в меня, — рассмеялся Пшеничный. — Гулять так гулять. А мы вот как сделаем. — Он вынул из бумажника деньги и протянул дочери. — Гуляйте, девчушки, но только без меня. А как домой надумаете, позвоните, я за вами машину пришлю.

В другое время Ксения мысленно воскликнула бы: «Вот здорово!» — а сейчас лишь выдавила улыбку. Ей представился мягкий полумрак ночного клуба и рядом Пшеничный, которого можно было бы покорить… ведь он мужчина.

Шампанское раззадорило фантазию. «А что? Оставил же он тетю Зою, женился на другой, молодой. Сейчас эта молодая уже старая — сорок лет. А мне только девятнадцать, и он так поглядывает на меня, даже не удержался, рукой провел по бедру…»

— Что, Ксения, задумалась? — вывел ее из-под влияния грез Станислав Михайлович.

Она чуть вздрогнула и мотнула головой.

— Опьянела, наверное.

— Если что, звони, — протянул он ей свою визитку.

А Милена уже чмокала его в щеку, приговаривая:

— Папка, ты — это праздник! — И, повернувшись к Ксении, спросила с задором: — Классный у меня папка, правда?

Ксения чуть задержалась с ответом, улыбнулась и, взглянув с женской раскованностью прямо в глаза Пшеничному, выразила свое согласие необычным для нее взволнованным грудным голосом:

— Да, классный!

Станислав Михайлович с повышенным интересом окинул взглядом Ксению, чуть шевельнул губами и сказал:

— Ну что, куда вас подвезти? Домой, наверное, наряды сменить?

— Да-да! — скороговоркой подхватила Милена.

Ксении это предложение очень понравилось. Значит, она останется с Пшеничным одна в машине, шофер не в счет, так как по дороге сначала завезут Милену… Но Милена спутала все карты:

— Ксюшу везти далеко. Поехали ко мне, я ей дам какое-нибудь платье.

Ксения была вынуждена согласиться. Когда они уже садились в машину, Пшеничный слегка подтолкнул ее сзади, чуть пониже спины…

Недвусмысленное прикосновение немного подвыпившего Пшеничного Ксения расценила как то, что она понравилась ему.

Всю последующую неделю она конспектировала лекции автоматически, потому что сконцентрироваться на том, что говорил преподаватель, не могла. Мысли, получившие толчок в реальном пространстве, заискрились и закружились в фантазийном полете. «Вот это была бы бомба, вот это был бы взрыв!.. — Улыбка вспыхивала на ее губах, затуманенный взгляд щурился от блестящих грез. — Я выхожу замуж за Пшеничного и становлюсь мачехой Миленки. Ух!..» Дыхание пресеклось. Ксения, напрягая память, попыталась вспомнить Ингу. Она ее видела как-то в магазине вместе с Миленой.

Вежина подошла к ним, и Милена познакомила их. Тогда впечатление было ошеломляющее. Инга была одета необыкновенно красиво и очень дорого. Волосы были пострижены коротко, по-модному. Держалась она с подчеркнутым достоинством и, не замечая продавщиц, только указывала, что еще хочет примерить. Ее взгляд скользил по вещи, затем по зеркалу, которое отражало ее, потом с легким вопросом обращался к Милене и несколько раз по тому же поводу остановился на Ксении, что невероятно польстило самолюбию девушки. Она с таким восхищением смотрела на Ингу, что та пригласила ее зайти вместе с ними в кафе выпить чего-нибудь прохладительного.

Ксения отметила независимое, уверенное, абсолютно не заискивающее отношение Милены к своей мачехе. Она была с ней на равных. Вежина, ненавидя себя за свое внутреннее пресмыкание, попробовала чем-то возразить Инге. Инга так посмотрела на нее, что девушка смешалась, опустила глаза и извинилась, сказав, что, несомненно, была не права.

Теперь, вспоминая ту единственную встречу, она пыталась воспроизвести в памяти лицо Инги.

«Э, да какое это имеет значение. Ей сорок. И она уже, без сомнения, надоела Станиславу. А он так смотрел на меня!.. — Мурашки пробегали по телу Ксении. — Мужчина он видный… — Мысль потерялась, и послышался голос преподавателя, что-то говорившего о древнегреческой трагедии… — Видный тем, что полный! — со всем чистосердечием призналась сама себе. — А ведь противно будет с ним… Потом не иначе прозову его толстым боровом. Нет, но все же его взгляд… В нем было такое желание, какое может захватить, несмотря ни на что. Надо изловчиться так влезть в глаза и душу Станислава, чтобы он только обо мне и думал. Ведь другого такого богатого я вряд ли встречу. Круг моего общения ограничен такими же, как я, ну чуть лучше, чуть хуже. Да и вообще, это будет гром средь ясного неба, кувалдочкой по голове и тетке Зойке, и Миленке, и Инге заносчивой. Да, там еще обретается Олег, сынок Станислава. А Милена мне как-то говорила, что Станислав к нему большими отцовскими чувствами не пылает, считает его за никчемного мальчишку. Недаром Миленка однажды обмолвилась, что Пшеничный составил завещание в основном на нее. А если я выйду за Станислава, то он его переделает в мою пользу. А как окончу университет, буду работать вместе с ним в его издательстве».

К концу последней лекции у Ксении стало учащенно биться сердце. Она ждала, что не сегодня-завтра Пшеничный встретит ее после занятий. Она выходила позже всех, чтобы ее сразу можно было увидеть. Крутилась на высоком крыльце, потом медленно спускалась, всем существом ожидая, что ее сейчас окликнут. Но прошла неделя, потом вторая, а Пшеничный не появлялся.

«Да он так вообще забудет о моем существовании, — заволновалась Ксения. — Что же делать?.. — Она вынула из сумки его визитную карточку. — А что, если позвонить? И что? — пожала она плечами. — Еще скажет — перезвони, сейчас занят. И потом, не свидание же мне ему назначать. А если я приду к нему прямо в издательство под конец рабочего дня? Предлог у меня есть. Мол, хочу, Станислав Михайлович, по окончании университета работать у вас, как вы на это смотрите? Он мне предложит сесть в кресло, нальет рюмочку коньяку, а почему нет? Заговоримся… глядь, и ужинать пора. Позвонит домой, скажет, что задержится. И поедем мы с ним в какой-нибудь шикарный ресторан. Он не упустит случая побыть со мной наедине. Я же не из тех, что вешаются на шею и берут деньги. Я чистая, невинная… Ну почти…»

Референт Пшеничного, Ангелина Максимовна, вошла в его кабинет и сказала:

— К вам, Станислав Михайлович, какая-то девушка, говорит, что ваша знакомая.

Пшеничный удивленно вскинул брови.

— Как ее зовут?

— Ксения Вежина.

— А!.. — широко улыбнулся Станислав Михайлович и, откинувшись на спинку кресла, покрутился вправо-влево. — Пусть зайдет. Это дочь сестры моей первой жены, некоторым образом племянница, — пояснил он.

Ангелина Максимовна понимающе кивнула и, задержавшись на минуту, сказала:

— Племянницы опасны для мужчин вашего положения. С ними держишься запросто, считая их еще девочками, а они уже давно выросли и смотрят на вас жадными женскими глазами.

— Пшеничный добродушно рассмеялся.

— Ну да и вы, дядюшки, тоже не упустите случая «отечески» похлопать по спинке юную племянницу, — с веселой иронией продолжала Ангелина Максимовна.

Пшеничный расхохотался еще пуще:

— И откуда вы все знаете, Ангелина Максимовна?

Ангелина Максимовна, неожиданно застыдившись, отвела глаза.

— Так ведь и сама была когда-то племянницей. Ну, — одернула она безукоризненно сидевший на ней жакет, — пойду, что ли, приглашу вашу, — произнесла она с ударением и после паузы добавила: — …племянницу.

Пшеничный кивнул.

Через секунду в кабинете появилась Ксения. Она, радостно улыбаясь, подошла к столу. Пшеничный тоже улыбнулся, сказал, что рад ее видеть, и предложил сесть в кресло.

Ксения элегантно опустилась на мягкое сиденье и закинула ногу за ногу.

— Я, Станислав Михайлович, позволила себе обеспокоить вас… — начала она нарочито официально, так как в дверях все еще стояла Ангелина Максимовна.

— Простите, Станислав Михайлович, я вам сегодня больше не нужна? — спросила та.

— Нет, я скоро сам поеду домой, — ответил он и с трудом сдержал улыбку, поймав в ее взгляде предостережение.

— Да, так что ты хотела? — обратился Пшеничный к Ксении, когда они остались одни.

— Я хотела бы, если это только возможно, по окончании университета работать в вашем издательстве. — Пшеничный ничего не успел ответить, как Ксения продолжила: — Никто не сможет вас обвинить в протекции родственникам, ведь мы с вами родственники не настоящие, а так… — Игриво глянув на него, она встала с кресла и подошла к шкафу, чтобы рассмотреть выставленные там книги. Глаза Пшеничного последовали за ней и остановились на точке ниже спины.

«Худовата, но девчонка с огоньком. Ясно, что ей надо не только устроиться в моем издательстве, но и…»

Станислав Михайлович подошел к ней.

— Никто не имеет права обвинять меня ни в чем. Это мое издательство, хоть всех своих родственников приму на работу. А мы с тобой и в самом деле не родственники, — устремил он пристальный каре-желтый взгляд на девушку. Она выдержала его, и в лице ее даже промелькнуло разочарование, когда Пшеничный отвел глаза, не подкрепив взгляд хотя бы прикосновением руки.

«Чего же надо ей?.. Стать моей любовницей? — не на шутку озадачила его Ксения. — Положим. Но я слишком хорошо знаю скандальный и алчный характер ее матери. Если вдруг что, хлопот не оберешься. — Ксения тем временем вынимала из шкафа книги, смотрела их, делилась мнением с Пшеничным, тот ей отвечал, но думал о своем. — А может, она решила меня с Ингой развести?.. И это не исключено. — Станислав Михайлович, слушая Ксению, очень внимательно разглядывал ее. — Недурна. Но я люблю с крутыми бедрами, эти новомодные унисексуальные девочки-мальчики меня не волнуют. Я предпочитаю по старинке — чтобы у женщины все было, что надо. И уж очень она напористая. Наверное, ждала, что я ей позвоню или заеду за ней после занятий. Не дождалась и решила взять инициативу в свои руки. Короче, вся в мамашу…»

Ксения поставила книгу в шкаф. От волнения у нее пересохло в горле, и она стала покашливать. «Черт, придется действовать самой».

— Ну так что, Станислав Михайлович? — теперь она устремила на него недвусмысленный взгляд.

— В каком смысле? — опешил он.

Ксения рассмеялась, покачала головой и села на диван, высоко закинув ногу за ногу.

— Станислав Михайлович, не сочтите за труд, подайте мне, пожалуйста, мою сумку, она в кресле.

Пшеничный вздрогнул, точно вышел из-под гипноза, взял сумку и подал ее Ксении. Она поблагодарила. Он сел рядом.

— Я закурю, — сказала Ксения, вынув из сумки сигареты.

— Может, коньячку за встречу выпьем? — спросил Станислав Михайлович.

— С удовольствием. Полагаю, что коньяк у вас отменный… Впрочем, как и все остальное…

Пшеничный, подойдя к бару, обернулся и встретился со взглядом женщины, которая знает, чего хочет.

«Заманчиво! Заманчиво… но… Нет, шалишь, девочка… Не в моем ты вкусе. Были и такие, как ты, и другие. К чему мне с тобой связываться? Только проблемы. Не дай бог, дойдет до твоей матери, тут же и Милена, и Зоя, и Инга будут в курсе. Зачем мне это? Хочешь прельстить меня своей невинностью. Да не нужна она мне. Тем более что после первого же соприкосновения ничего от нее не останется… если, правда, она еще у тебя есть».

Он разлил коньяк в рюмки и, предложив одну Ксении, вновь сел на диван. Она чуть пригубила коньяк и слегка подалась корпусом к нему.

— Станислав Михайлович, — искрились ее глаза, — так вы меня возьмете в свое издательство? Возьмете? — игриво приподнялись ее тонкие брови. Она придвинулась к нему еще ближе и, будто ей очень весело, сказала: — А я хочу вас поблагодарить за приглашение в «Коломбину». — Ее губы коснулись щеки Пшеничного. — Как вы пахнете… — прошептала она. — Какой это одеколон?.. — Губы опять коснулись его щеки и, как бы случайно, скользнули по его губам. Пшеничный не ответил. Ксения удивилась. Рассмеялась нарочито громко. И, растерявшись, сделала большой глоток из рюмки. Поперхнулась. Прикрыла рот ладонью.

Пшеничный одним глотком покончил с изысканным коньяком и сказал:

— Ты, Ксения, не из тех женщин, которым удается заполучить богатого мужа. Ты всю молодость будешь тщетно гоняться за преуспевающими мужчинами, недоумевая с каждым годом все больше и больше, отчего это менее красивые или менее умные отхватывают себе потрясающих мужей, а ты все на том же месте с теми же кандидатами: неудачниками, середнячками, ну и им подобными… Я вот тебе совет дам, потом спасибо скажешь. Мягче будь, женственнее, что ли… Завлекай, но не столь откровенно. Ты на меня не обижайся. Я тебя понимаю. Хочется стать вдруг богатой. Ты и подумала, Инга сумела меня развести с Зоей, так почему ты не сможешь? Чем ты хуже?!

Ксения отодвинулась от Пшеничного и презрительно рассмеялась:

— А вы много о себе воображаете, Станислав Михайлович. Ничего я такого не думала.

— Да ладно, мы же свои!.. Не из той ты породы женщин, которым преуспевающие мужья в руки даются. Ты слишком напористая, высокомерная, и хочешь прикинуться славной девочкой, да во всех твоих движениях, словах, взглядах чувствуется алчная женщина. Мужчины таких не любят. Ты скажешь, тогда откуда же берутся алчные жены?.. А просто те более ловкие, хитрые, более артистичные, талантливые, что ли… Признаться, я и сам до конца в этом вопросе не разобрался. А тебе на роду написано выйти замуж за середняка. Ведь никто не преуспел на поприще замужества — ни твоя мать, ни твоя тетка. Ну вышла она за меня, а удержать не смогла. Еще больше скажу, и Милене заказан завидный муж. Она такая же, как вы. Мать твоя слишком уж агрессивная по отношению к мужчинам, а тетка твоя, наоборот, какая-то апатичная, мечтательная. Милена же больше в твою мать. Но у нее, благодаря мне, будет другая судьба. На ней женится достойный мужчина, потому что она Пшеничная, потому что она моя дочь.

Вежина поднялась с дивана, едва сдерживая бешеную злобу на себя за свою неуклюжесть, на Пшеничного, который так легко разгадал ее хитроумный план.

— А я вам повторяю, что вы слишком уж вознеслись! — брызнув слюной, выкрикнула она. — Да на что вы мне? Старый, толстый, противный боров… Я действительно не избалована судьбой. Вы пригласили в дорогое кафе, я хотела только поблагодарить вас, поцеловать. Что же такого было в моем поцелуе?

Пшеничный почувствовал, что устал.

«Кто дал ей право кричать в моем кабинете? Оскорблять меня!.. Что она себе позволяет?.. Дрянь!..»

— Проваливай! — он злобно двинул рукой, точно подталкивая ее к двери. — Проваливай, маленькая дрянь!

У Ксении перехватило дыхание. Прерывающимся от гнева голосом она крикнула:

— Вы об этом очень горько пожалеете!

— Испугала! Иди уже! Тварь…

Ксения не помнила, как очутилась на улице. Ее шатало, точно крепко выпившую. Сквозь пелену бешеного гнева она разглядела скамейку. Села, но прийти в себя не смогла. Ей хотелось только одного: убить Пшеничного — немедленно, сейчас. Скрытая деревьями, она увидела, как Пшеничный вышел из издательства и сел в машину.

— Убить, убить гада!.. — шептала она.

Только по прошествии нескольких дней Ксения постаралась разобраться в том, что произошло. Она очень боялась, что Пшеничный расскажет о случившемся Милене, но потом рассудила, что ему это ни к чему. И тут закралась мысль: «А что, если он прав? Что, если я, как и мать, всю молодость буду тщетно бегать за преуспевающими мужчинами?.. Ведь чутью Пшеничного надо отдать должное. Дурак так не разбогатеет. Так что же мне делать? — сидя по ночам на кровати, обхватив подушку руками, думала она. — Жить, как живу, не хочу, но не умирать же!»

В одну из таких ночей ей вспомнились слова Пшеничного.

— Что это он там про род говорил? — поразмыслив, поняла: — Это он к тому, что каждому по его роду воздается. А какой мой род? — задумалась она, пытаясь вспомнить все, что слышала от бабушки и матери. — А род у меня непростой, — параллельная мысль, которая, в принципе, больше не покидала ее после разговора с Пшеничным, опять затмила все остальные: — Вот бы убить его! Ну и что? Миленке все достанется. А если и Миленку?.. Кому все достанется? Тетке Зойке! А что тетка Зойка будет делать с издательством одна? А тут я!.. — собственное размышление увлекло ее. — Убить? Странный какой-то глагол. Убить! А что лежит в его основе? Месть? Невозможность поделить что-то? А по-моему, лень. Ведь я могла бы отомстить Пшеничному тем, что своим трудом создала бы конкурирующее издательство. Потом путем интриг, подкупа и всяких необходимых для успеха действий разорила бы его. Он валялся бы у меня в ногах, а я бы выставила его за дверь. Но для этого надо трудиться. Причем не год и не два, может, десятилетия, без обязательного удачного результата. В основе же убийства — лень, нежелание создавать новые материальные ценности, стремление отбирать, экспроприировать. Это витает в воздухе нашей страны. Это черная, обратная сторона ее духовности. Создавать — долго, жизни не хватит. Момент, когда можно было что-то ухватить, пришелся на мое детство. Так что мне — только отбирать или перераспределять. У меня прадед, дед — истые коммунисты. Прадед имения, дома, ковры, драгоценности отбирал. Убивал, не задумываясь. Для него убить что плюнуть. Чекист. Разбогател. Сумел увернуться, устоять, когда других отправляли в советские концлагеря. Награбленное завещал деду, да во время войны все состояние прахом пошло. Отец был сомневающимся неудачником. А вот я — в прадеда Федора. Истая. На что глаз положу, то непременно должно моим стать.

И вдруг неожиданно в голове Ксении выстроился четкий план по овладению издательством Пшеничного. Сначала надо устранить его самого. По завещанию, насколько было известно, издательство перейдет Милене. В случае же ее смерти, если она к тому времени не выйдет замуж, все унаследует мать.

— Значит, действовать надо немедля, — пришла к выводу Ксения. — К тому времени я окончу учебу, вотрусь в доверие к Милене, и она пригласит меня работать уже в ее издательство, а когда Милены не станет, кому тетка Зойка будет вынуждена довериться в вопросах управления, как не мне! А там посмотрю. Если тетка не будет слишком мешать, пусть живет и получает свои проценты.

Жизнь Ксении приобрела четкий смысл. Она поставила перед собой задачу в несколько этапов экспроприировать капитал Пшеничного, но возник вопрос, каким образом убить его?.. По телевидению только и говорили что об убийствах, показывая трупы с задранной одеждой. При этом голос диктора сообщал, что начато следствие, которое, как всем было известно, почти никогда не выявляло преступника.

Ксения поняла, что ей надо научиться стрелять. Изменив внешность, попросту надев парик, под чужим именем она записалась в частный тир. Глаз у нее был необычайно меток. Хладнокровие давало возможность полностью сосредоточиться на мишени. Она ходила стрелять в тир почти каждый день. А на занятиях в университете стала надевать очки. «Близорукость, осложненная астигматизмом», — вздыхая, говорила она всем.

Когда Вежина почувствовала, что не промахнется, встал вопрос, где достать оружие? Помог случай, впрочем, если бы и не помог, она все равно бы выкрутилась.

Часто в университет ее вместе со своей дочерью завозил отец подруги. Иногда, не дождавшись машины у подъезда, девушки шли к гаражу.

— Что, опять проблемы? — спрашивала Ксения, глядя на «Жигули».

— Ничего, подождите в гараже, погрейтесь, сейчас заведется, — получала в ответ.

В гараже внимание Ксении давно привлекал ящик, закрытый на замок. Она догадалась, что в нем оружие. Отец подруги был военным, ушедшим со службы в связи с ранением, полученным на Кавказе. Ксения сделала слепок с ключей и однажды, когда отец подруги уехал по делам в другой город, проникла в гараж. Топором сбила замок с ящика и обнаружила разборную винтовку, оснащенную оптическим прицелом, пистолет марки «Макаров» с глушителем и несколько коробок патронов. Чтобы подумали на подвыпивших подростков, подбросила несколько бутылок и украла какие-то запчасти. Потом, конечно, их выбросила.

Вернувшийся из командировки отец не стал поднимать шум из-за нескольких пропавших запчастей. Он боялся даже заикнуться, что в его гараже была совершена кража. Не дай бог, каким-то образом узнают о пропавшем пистолете. Подозрение пало на дочь, которая заходила в гараж, чтобы взять банку с огурцами. Вероятно, так решили в семье, она забыла закрыть гараж на замок. Девушка отрицала до последнего, но потом сама согласилась, кто его знает, наверное, забыла. Ведь замок не был взломан.

Тем временем Ксения тщательным образом подготовила пистолет к делу. Смазала, протерла, уничтожив следы отпечатков. Несколько пробных выстрелов сделала за городом, в небольшой рощице. Теперь осталось только подыскать наилучший вариант для устранения Пшеничного. Она не могла, не привлекая внимания, нанимать машины, чтобы следовать за его «Мерседесом». Поэтому приходилось выбирать между двух мест. Либо убить его у дома, где он жил, либо около издательства. Время тоже было ограничено, утро или вечер. Но неожиданно все завертелось с невероятной скоростью. От Милены Ксения узнала, что Пшеничный разводится с Ингой, чтобы жениться на манекенщице из салона «Интальо», что на Новом Арбате.

«На Новом Арбате… — задумалась она. — С одной стороны, трудно притаиться, много народу, но с другой стороны, легко исчезнуть…»

Долго думать не было времени. «Если Пшеничный женится, то все перепишет на новую жену, а та не замедлит с ребенком. Тогда не разберешься, кто наследник. Подкараулю-ка я его у салона. Он туда, по словам Милены, частенько заезжает».

Ксения ходила к салону в течение недели и заприметила среди припаркованных напротив него автомобилей одну «Шкоду». Вероятно, ее владелец работал на Новом Арбате. Вежина слышала, что есть такое устройство, с помощью которого можно определить частоту сигнала в момент постановки и снятия автомобиля с сигнализации. Покрутившись на рынках, она нашла продавца подобного рода товара. Затем пару раз оказалась неподалеку от владельца «Шкоды», когда тот ставил и снимал свою машину с сигнализации.

Подготовив таким образом себе плацдарм и отметив, что Пшеничный обычно заезжает к невесте около часу, чтобы вместе пообедать в ресторане, Вежина стала его поджидать.

В тот день он появился у салона ровно в час. Ксения знала, что минут через пятнадцать он выйдет вместе со своей манекенщицей. Она сняла «Шкоду» с сигнализации, открыла дверцу, села, опустила стекло, приготовила пистолет и стала ждать.

Пшеничный почему-то долго не появлялся, а потом вышел один, без невесты, в сопровождении охранника. Чуть задержался в дверях, сделал шаг, второй… Ксения, как на стрельбищах в тире, совершенно хладнокровно навела на грудь Пшеничного прицел и плавно нажала на курок. Пшеничный пошатнулся, его повело немного в сторону, при этом ноги как-то смешно заплелись, и он рухнул на крыльцо.

Бросив пистолет на пол, Ксения выскользнула из машины, сняла перчатки, засунула их в карманы широких брюк и направилась в сторону подземного перехода. Выйдя с другой стороны, она увидела, как вокруг Пшеничного собирается толпа. Ксения прибавила шаг и вскоре уже спускалась в метро.