Кто стрелял в президента

Глава 12. Разыскивается опасная преступница

ДЛЯ чего нужна жизнь, в которой ни к чему плясать вприсядку?!

Не нужна больше жизнь безрукому Паше!

— А-а! — закричал Паша, испытавший горе женщины, через девять месяцев надежды родившей мертвого ребенка.

Он медленно пошел прочь из кухни, продолжая подламывать ноги в коленях — память тела норовила повторить кренделя присядки.

— А-а! — завыла глухонемая Анжела, страшно, как ветер на чердаке.

— А-а! — обиженно заплакала Кристина-даун.

Она, Кристина, в этой ситуации пострадала больше всех. Ведь у нее теперь никогда не будет голубого серебристого платья с каскадами ткани на груди и туфель на высоком каблуке.

Можно отобрать у человека дом, бессвязно думал безрукий Паша, лишившийся квартиры в результате аферы риэлтеров, но нельзя отбирать у человека мечту. Нельзя отбирать у человека голубое серебристое платье. Потому что тогда он остается совсем уж ни с чем. И как тогда человеку жить? Для чего? Не для чего! И поэтому сейчас он, безрукий Паша, пойдет туда, где убили Любовь и их мечту, и разорвет убийцу зубами на части! И после этого уйдет из жизни сам! Вприсядку!

И глухонемая Анжела тоже пойдет. И скажет убийце все, что о нем думает! И Кристина-даун пойдет. И потребует вернуть ей ее платье и туфли на высоком каблуке.

И двупалый Вася пойдет. За компанию.

Ой, что сейчас будет!

А может, это — только сон? Может он, Паша, спит?

Паша тряхнул головой, чтобы удостовериться: нет, не сон. Снилось безрукому Паше всегда одно и тоже: у него есть руки, и он ласкает ими женщину. А глухонемой Анжеле снится, что она слышит. Какие такие звуки окружают человека, она, конечно, не представляла, поэтому ее сны были наполнены странным свистом, какой издают дельфины и рыбы. Сон Кристины тоже известен — каждую ночь она видит красивых алкашей, мужчину и женщину, которые улыбаются ей, Кристине, потому что это мама и папа. Что ее мама и папа — кудрявые добрые алкаши, Кристина узнала в детдоме, когда нянька, поливая ее в ванной из шланга, ласково сказала: «От какого ж дебила тебя мамка нагуляла? От алкаша, видать. Да и сама, небось, алкашка была». Ну а двупалому Васе снился велосипед.

Но ни велосипеда, ни странного свиста в кухне не было. Значит, убийство Любы — не сон.

— Паша, ты куда? — позвала Кристина.

— Туда, — страстно ответил Паша.

— Я с тобой, — горячо выкрикнула руками Анжела.

— И я, — подскочил горбун Федя.

— Я тоже.

— Меня подождите! — завопил Вася и вскочил с пола.

Компания решительно вышла из дома.

— Наших убивают, — мрачно бросил Паша сидевшему у порога магазина молодому парню с завернутой за пояс пустой камуфляжной штаниной.

Одноногий зло сплюнул и решительно поднялся на одну ногу.

— Кто? — на ходу спросил он.

— Президент, — коротко ответил Паша.

— Какое они имеют право инвалидов убивать? — возмущенно жестикулировала Анжела.

— Наших бьют! — неслось над переулками, подворотнями, окошками подвалов и чердаков.

— Президент Любку-колясочницу в сортире замочил!

— За что он ее? — не раздумывая, присоединялись и спрашивали слепые, колченогие, косоротые и безрукие.

— А ни за что! — кидал бомж на инвалидной коляске. На бомже был надет истертый пиджак. На лацканах пиджака плясали цыганочку ордена и медали различных достоинств.

— Как убил-то? — горячо интересовались присоединявшиеся.

— Из именного оружия, — авторитетно пояснял бомж-орденоносец. — Ему по должности оружие полагается.

— Что же это творится? — охали женщины-инвалиды. — Что она ему сделала?

А ничего не сделала, — шумели в толпе. — Правду сказала, вот и все.

— Правду-то никто не любит.

— Сами живут, как сыр в масле катаются, да еще и слова им не скажи.

— …ну он ее карате и вдарил! Президент-то карате занимается.

— Да не карате, а палкой лыжной он Любку зашиб.

— Какой палкой?.. Какой палкой?..

— А такой! От горных лыж. У них в кабинете в углу завсегда лыжи наготове навострены. Чуть что, они лыжи в руки, и в Сочи.

Никто не руководил этим походом, никто не указывал, на какую улицу сворачивать — инвалиды шли к Кремлю сами собой, не задумываясь, как река течет к устью, как жизнь идет к смерти, как мошенник — к бюджетным деньгам. Инвалиды сыпались из прорех города и вскоре их толпа запрудила улицы. Машины приветственно и покаянно сигналили им: какой-то запорожец пустил слух, что безногие — жертвы автокатастроф. Продавщицы ларьков совали сигареты и стаканчики с кофе — от хозяина проклятого не убудет! А будет ругаться, так уволюсь, и все дела — пусть сам на жаре в палатке вкалывает.

Вскоре в гуще первых рядов инвалидов оказались Жириновский и Зюганов.

Зюганов вручал калекам красные гвоздики и тревожился в телекамеры:

— Сегодняшний марш попавших под колеса, нет, под молох перестройки… Руками этих людей, — вручая гвоздику в зубы безрукому Паше, говорил Зюганов, — были возведены предприятия, прорыты каналы, одержана самая великая победа.

— Нет, вы видите, да? — кричал Жириновский. — Вот! Вот вам результат! А я говорил! Я давно говорил! Но меня не слушали! Россия вымирает! Вымирает Россия! Кто завтра будет пахать на нас? В смысле на Россию? Эти калеки? Эти уроды? Только что сообщили. Я только что узнал. Женщина-инвалид убила президента. Но это был не сам — он сейчас в Сочи, я сам только что оттуда. Это был его двойник. Поэтому я не волнуюсь. Поэтому я сейчас с народом. Но сам факт! Народ так выродился, что первое лицо страны убить некому. Посылают женщину. Инвалида. Вы сделайте президентом Жириновского, и через год я так подниму зарплаты, что народ станет здоровым. Физически и нравственно. Безногих не будет. У безруких от высоких зарплат руки отрастут. Здоровый народ пойдет коммунистов убивать. Это нормально!

— Вот путаник, — сплевывая красную гвоздику, затряс головой безрукий Паша. — Любу сам президент убил, а ни какой не двойник.

Подходы к Красной площади неожиданно оказались заблокированы бронетехникой.

— А ну пропускай! — кричали инвалиды, стараясь перекрыть шум десятка вертолетов, круживших над Кремлем.

Жириновский втащил на бронетранспортер безрукого Пашу.

— Думе нужны инвалиды! — кричал Жириновский. — Коммунистам руки надо поотрывать. Чтоб не голосовали против. И ноги — чтоб не покидали зал заседаний. Фракция «Русский инвалид». Вот что нужно Думе. И я ее возглавлю. А лидером будет вот — он!

От перспективы стать думским лидером Паша забыл, зачем пришел.

— Руки правительству вообще не нужны! — шумел Жириновский. — А особенно сенаторам. Чтоб не занимались рукоблудством. А то они все сидят, вроде как на спикера смотрят, а руки — под столом. Деньги бюджетные дрочат. Перекачивают в регионы. А на местах — я ездил, я знаю, — на эти деньги фейерверки устраивают. А инвалиды без пенсий. И вот они идут на Москву. Вот, ты, зачем пришел на Москву, скажи?

И Жириновский сунул микрофон под нос безрукому Паше.

Паша подумал и вспомнил. Он подался вперед и зашумел в микрофон:

— Президент нашу Любовь убил!

— Видите, коммунисты предали любовь народа! — прокомментировал Жириновский.

Паша сказал в сторону «да не то ты говоришь», пошире расставил ноги и, набрав воздуха, прокричал из последних сил, дав под конец петуха:

— Люди! Президент Любу-инвалида убил! Замочил в сортире из именного оружия.

Этот крик, многократно усиленный микрофонами, ядерным грибом накрыл город.

Тележурналисты, только что готовившие стендапки о покушении на первое лицо страны и стрельбу, произведенную неизвестной инвалидкой, мигом сделали выбор между официальными заявлениями федеральной службы охраны и гласом народа в пользу последнего. Народ не врет! Чего не скажешь об официальных заявлениях. В стендапках срочно поменялись местами слова «президент» и «инвалид». И через минуту с экстренным сообщением вышли телевизионные спецвыпуски. Когда сообщение об убийстве в Кремле девушки-инвалида по имени Любовь прозвучало по Евроньюс, товарища Каллипигова, сосредоточенно глядевшего в экран установленного в джипе телевизора, пронзила мысль. Товарищ Каллипигов, с комсомольской молодости привыкший ориентироваться на вражеские голоса, европейским новостям доверял безоговорочно: заграничное — значит качественное. Товарищ Каллипигов всегда вез мохер, сапоги, джинсы и жевательную резинку из-за границы в СССР, а не наоборот! Поэтому и сейчас он сделал верные выводы: если Евроньюс сказали, что президент убил Любовь, значит, так оно и есть.

Так вот — о мысли, пронзившей Каллипигова.

«Это она!» — пронзительно подумал Каллипигов. Точно, та мерзавка, которая когда-то возглавила антисоветский заговор в его северном городке. Как ее? За… Зи… Кондитерская такая фамилия… Мармеладова! Он, первый секретарь райкома партии Каллипигов, Мармеладову тогда пожалел. Не прислушался к совету начальника районного управления КГБ товарища Преданного. А Преданный, собака, как в воду глядел. И вот тебе — беспорядки в стране, мировой резонанс. Но самое страшное, что эту сволочь безногую убил не сотрудник его, Каллипигова, службы охраны, бывшего девятого управления, «девятки», а сам президент. Завтра он очухается маленько и задаст резонный вопрос: «Где была охрана? Что, у меня забот других нет, как он народа отстреливаться? Я за что охране деньги плачу? Я зачем такую свору кормлю, если сам выполняю всю работу по уничтожению недовольных инвалидов?»

— И полетит, Каллипигов, твоя голова с плеч долой, — раздумчиво пробормотал товарищ Каллипигов. — Надо срочно предпринимать меры. Как-нибудь этак все повернуть, чтобы выйти сухим из воды.

Каллипигов взглянул на экран переносного телевизора, настроенного на его любимый новостной канал. Там беззвучно шел показ репортажа «ноу коммент» — «без комментариев». На подступах к Красной площади колыхалось многотысячное море инвалидов. На бронетранспортере стоял безрукий инвалид. Вот камера наездом показала цыганенка с руками-клешням. Затем в глаза Каллипигову посмотрел бомжеватый инвалид на коляске. На груди инвалида, на потертом пиджаке, плясали цыганочку ордена и медали.

— Это же… Как его? Космонавт Феоктистов. Тьфу!

— Феоктист Тетюев! — осенился Каллипигов. — Сообщник Мармеладовой по строительству ДОТов накануне приезда в город Терешковой. Откуда он здесь? Жив, сволочь!

— Что? — переспросил Каллипигова помощник.

— Видишь вот этого? С орденами? Доставить срочно. Или, нет. Я сам туда поеду.

Он стремительно вскочил в другой бронированный джип и промчался мимо оградительной ленты, за которой томились свидетели убийства Любы президентом РФ — их планомерно опрашивали. В самой середине толпы стойко ожидал своей очереди на дачу свидетельских показаний человек в кожаных больничных шлепанцах на босу ногу, в пиджаке на голое тело и с матерчатой сумкой в руках. Из-под нашитых на сумку голубых штапельных цветов выпирало что-то острое. Время от времени человек быстро пробегал взад-вперед, хохотал и обращался к соседям со словами «за царя!»

Через мгновение джип Каллипигова подъехал к бронетехнике. Каллипигов самолично прошел с помощниками к инвалиду-орденоносцу.

— Имя? — внезапно строго спросил Каллипигов инвалида.

— Анатолий, — ответила орденоносец.

— Уверен? — еще строже уточнил Каллипигов.

И внезапно, перекрестно, чтоб сбить с толку и вывести на чистую воду спросил:

— Мармелад употребляешь?

— Эта… нет! — затряс головой инвалид.

— Фамилия как?

— Зубков.

— Феоктиста знаешь?

— Космонавта? Знаю. По телевизору видал.

— В каком году встречался с Тетюевым? — резко спросил Каллипигов.

— С которым?

— С Феоктистом.

— С Феоктистом не встречался.

— А с кем встречался?

Инвалид сосредоточился.

— С Генкой Быстровым встретился тот год. Здорово, говорю, Генка! Ты как в Москве очутился? Да деревня-то наша, говорит, совсем опустела…

— Я тебя, отец, конкретно спрашиваю, — раздраженно оборвал Каллипигов. — Где и когда ты последний раз встречался с Феоктистом Тетюевым?

— Это с которым? Это из Глухаревки что ли Тетюев, который в финскую погиб?

Каллипигов переглянулся с помощником.

— Мармеладову знаешь?

— Сонечку? — наморщил лоб инвалид. — Не так чтоб очень…

— Когда с ней встречался?

— Да в школе еще. Двойку из-за нее схватил. Неверно трактовал образ.

— А позже?

— А позже ни-ни! Я позже женатый уж был. Не до книг было. Норму перевыполнял! А про Любу вы ничего не знаете, про Зефирову? Че хоть там случилось-то?

— Здесь вопросы я задаю, — строго ответил Каллипигов. — Значит, вы не встречались с Софьей Мармеладовой со школы?

— Нет.

— И ты — Анатолий, как там тебя?

— Зубков, — подсказал инвалид. — Да у меня и паспорт есть. Вот, глядите, пожалуйста. Паспорт правда, старый, советский еще. А чего случилось-то?

— Liebe! Liebe! — внезапно понеслось над толпой.

Это прибыли музыкальные группы.

— Либе! Либе! — дружно пела площадь. — Любовь! Любовь!

— А любовь-то при чем здесь? — высокомерно сказал Каллипигов. — Устроили балаган.

— Либе! Либе! — прямо в лицо Каллипигову завыла глухонемая Анжела. И показала выстрелы — Бах! Бах!

Каллипигов испытующе посмотрел на Анатолия Зубкова, который давно не встречался с Софьей Мармеладовой. Оглядел толпу, выкрикивающую «либе». И внезапно Каллипигова пронзила вторая за это день мысль. Он наклонился к помощнику и с озабоченным выражением лица сказал:

— Ты понял положение? Объект убил безногую бабу по фамилии Либерман.

— Еврейку?! — с полуслова понял тревогу Каллипигова помощник. — А почему без ног?

— Арабские террористы.

— Понял.

— Ничего ты не понял! — загрохотал Каллипигов. — Ты понимаешь, как дело обернулось? Это же политический вопрос! Израиль теперь на дыбы встанет. А свои, русские ходорковские? Чуешь, что они скажут?

— Арабы выразят благодарность, — предположил помощник.

— А нам потом перед Америкой отдувайся за их благодарность?

У Каллипигова зазвенел мелодией «Семь сорок» мобильный телефон.

— Надо бы мелодию сменить, — извлекая трубку, произнес Каллипигов, — в свете последних событий. Если курс руководства — на отстрел евреев, то мы его поддерживаем. Надо бы чего-нибудь русское народное установить.

— Давайте я вам «Мурку» установлю, — предложил помощник. — Я коды знаю.

— Да, Мурка, слушаю тебя! — прокричал Каллипигов в трубку. — Тьфу, это ты Зинаида? Да никого я не ждал! Да какая баба? Это заместитель со своей «Муркой» сунулся под руку, ну я по инерции… Да не нужна мне его Мурка! Они у него все тощие, не в моем вкусе. Зинаида! Уймись. Тут такие дела. Ты Евроньюс смотришь? Сериал? Зинаида, ты меня удивляешь. Я не знаю пока конкретно, что произошло, но объект с час назад убил бабу по фамилии Либерман. Вот и я говорю, стрельнуть даже российскому руководителю нельзя, чтоб на жида не нарваться! Пуля, говоришь, не дура? Может быть ты, Зинаида, и права. В общем, ты мне пока не звони, не до тебя. Возможно, ночевать не приду. Да ничего я не выдумал! Зинаида, прекрати! Да у какой Мурки? На службе я буду всю ночь. Все, пока!

Журналисты, проводившие свой собственный сбор информации, и как бы невзначай стоявшие рядом с Каллипиговым, ринулись в сторону — диктовать новые стендапки. А затем назад, к Каллипигову, с уже готовыми острыми вопросами.

— Установлена ли личность Либерман? Она гражданка Израиля или России?

Каллипигов не растерялся.

— Без комментариев, — важно сказал он и быстро сел в джип.

Помощник включил телевизор и переключил канал на Евроньюс.

— Массовые волнения имеют место в Москве, — сказал за кадром комментатор.

— Гляди-ка, наш джип, — радостно вскрикнул помощник.

— Журналисты, сволочи, везде достанут, — самодовольно ответил Каллипигов, польщенный вниманием прессы.

— Несколько тысяч россиян с ограниченными возможностями собрались на подступах к резиденции президента России, Кремлю, — продолжал комментатор. — По последней уточненной информации, поводом для волнений послужило зверское убийство инвалида-колясочницы по фамилии Либерман. По сообщениям из Москвы, убил Либерман руководитель страны. Правительство Евросоюза срочно собралось для консультаций. Мировые биржи пока не отреагировали на события в Москве. Оставайтесь с нами!

— Ну ты подумай! — хлопнул рука об руку Каллипигов. — Все как я и предположил. Ну-ка, щелкни, на первый. Чего там наши набрешут?

— Только что президент России имел телефонный разговор с Белым домом США, — сообщил строгий голос телеведущей.

На экране появились фотографии российского и американского президентов и рисунок телефона со снятой трубкой.

— США выразили озабоченность гибелью инвалида Либерман. Президент России пообещал во всем разобраться. Вместе с тем российский лидер подчеркнул, что гибель гражданки Либерман — сугубо внутренне дело России. В конце разговора Кремль и Белый дом сошлись в том, что борьба с терроризмом — общее дело обеих стран.

— Вас не спросили, — раздраженно сказал Каллипигов, поглядев на фотографию американского президента.

— Сейчас в нашей студии в прямом эфире находится руководитель фракции ЛДПР Владимир Жириновский. Владимир Вольфович, как вы прокомментируете убийство гражданки Либерман? Мы вас слушаем.

— Много кричали об ущемлении прав евреев в России. Синагоги взрывают. Вот. Кто говорил, что права евреев ущемляются? Евреи в России имеют такие же права, как и я. Даже больше. Мог президент меня убить? Мог. Но не стал. Чтоб потом не кричали, что евреев прижимают. Ни в чем евреев не прижимают. Наоборот. Больше даже.

— Спасибо, Владимир Вольфович. Наш корреспондент побывал у Геннадия Хазанова. Вот что он нам сообщил.

— Президент застрелил Либерман! Это же чушь. Никакого убийства Либерман не было. Была инсценировка. Была операция российских спецслужб по заказу тех, кто хочет дестабилизировать обстановку в стране. Нас опять хотят столкнуть лбами. Хватит сталкивать нас лбами!

— А вот тут ты ошибаешься, — хмуро сказал в ответ Каллипигов. И поглядел на поредевшую толпу очевидцев происшествия в Кремле. — Было убийство. Своими глазами видел инвалидку в луже крови.

Каллипигов покинул джип и направился к группе за ограждением из пластиковой ленты. Свидетелей уже стало меньше. И они сидели на металлических стульях за пластиковыми столами. На столах стояли бутылочки минеральной воды.

— Убили! — подскочила к Каллипигову женщина в блестящем парике. — Закатилось наше солнышко!

— Хорошо гражданка, вас сейчас опросят и вы все расскажете. Сядьте, попейте воды.

Каллипигов прошел к автомашине с передвижной криминалистической лабораторией.

— Есть чего? — спросил Каллипигов.

— Одна пуля. Прошла на вылет. Инвалидная коляска. Сиденье прострелено пулей точно такого же калибра.

Каллипигов заглянул в автомашину и бросил взгляд на коляску с продранным сиденьем.

— Значит, все сходится? — сказал он.

«Ничего не сходится!» — закричала коляска.

— Так точно, все сходится, — ответили Каллипигову эксперты.

«Ну хоть ты скажи!» — умоляюще обратилась коляска к пуле.

Та захохотала и забормотала что-то бессвязное про царя и шахматы. Потом пуля на секунду затихла, и вдруг сказала совершенно нормальным голосом: «Значит, пуля — дура, штык — молодец?»

«Нет, — застонала коляска. — Почему, дура? Никакая ты не дура. Нормальная пуля. Честная, порядочная. И ты обязательно расскажешь, как все было на самом деле».

Но пуля уже вновь хохотала и смотрела крошечным зрачком.

Каллипигов пошел к джипу, мельком глянув на экран.

— Сейчас у нас прямое включение. В Кремле на месте инцидента находится наш корреспондент Антон Семенихин. Антон?

— Ольга?

— Мы вас слушаем, Антон.

— Я нахожусь в Кремле, где сейчас идет опрос свидетелей инцидента с инвалидом Либерман. Только у зрителей нашего канала есть возможность услышать рассказ свидетелей происшествия. Как вас зовут?

Каллипигов рассеянно смотрел на экран. С экрана на Каллипигова глядел странный человек в пиджаке на голое тело и неприятным взглядом бесцветных глаз с крошечными зрачками.

— Я стоял вон там, — совершенно связно сказал человек, — когда вышел президент. Я неоднократно обращался к нему письменно. Но он ни разу не ответил. Я приезжал в приемную президента, с просьбой записать меня на прием. Но мне неизменно отказывали. Более того, спецслужбы по требованию президента поместили меня в психбольницу.

— А по какому вопросу вы хотели встретиться с главой государства? — спросил корреспондент.

— По вопросу переименования шахматных фигур. Я требую, чтобы шахматный король был переименован в царя, королева — в царицу.

— Понятно, — оборвал корреспондент. — А что вы увидели несколько часов назад на этом месте?

Когда президент вышел к нам, я опять привлек его внимание к вопросу переименования фигур криком «Царь! За царя батюшку!». Но он лишь махнул рукой и посмеялся надо мной. Тогда я вынул из сумки пистолет и два раза выстрелил в него.

Человек сунул руку в холщовую сумку и извлек пистолет.

Корреспондент оторопело смотрел на оружие.

— Убивают! — истерично закричала женщина в блестящем парике.

Каллипигов скатился с сиденья и, вывалившись из джипа, бросился к оператору. Он закрыл камеру папкой с документами и скомандовал, показывая на реорганизатора шахмат:

— Задержать!

Группа в камуфляже и черных спецовках повалила странного человека, который впрочем, совершенно не сопротивлялся и лишь пытался удержать на босых ногах кожаные больничные шлепанцы.

— Мы прерываем наш репортаж, — прокричал в микрофон Антон Семенихин. — Ольга?

— Антон? Мы вас не слышим… Вы смотрели прямое включение, — растерянно сказала ведущая и, склонив гладкую головку, уставилась в студийный монитор, ожидая подсказки режиссера.

Лежащему на брусчатке шахматисту пинками раздвинули ноги, прошлись для порядка дубинками по спине, ткнули в рот дулом автомата и заковали в наручники. Через секунду он уже сидел в машине Каллипигова и давал довольно связные показания.

— Фамилия? — сурово спросил Каллипигов.

— Фишер.

— Слушай, — понизив голос, обратился Каллипигов к помощнику. — Это чего же? Опять семь-сорок?

— Имя! — строго выкрикнул помощник.

— Бобби.

— Профессия? Род занятий?

— Чемпион мира по шахматам Бобби Фишер.

Каллипигов и помощники переглянулись.

— А по паспорту ты кто? — охватившись подозрениями, спросил Каллипигов.

— Игорь Викентьевич Курочкин.

— На учете состоишь?

— На воинском учете не состою, — с достоинством ответил чемпион мира по шахматам, — по причине инвалидности по общему заболеванию.

— По какому заболеванию? — на всякий случай спросил Каллипигов.

— Узник совести.

— В психучреждении содержался? — уточнил Каллипигов, отметив кожаный шлепанец на босу ногу.

— Это деятельность спецслужб, — хмуро пояснил Бобби Фишер.

— Ну ясное дело, — согласился Каллипигов. — Значит, ты решил убить лидера страны?

— Да.

— Из-за шахмат?

— Да.

— Расскажи, как это произошло.

— Я выстрелил два раза, но тут вылетела эта инвалидка на коляске.

— Почему именно она? У тебя есть предположения?

— Она оглянулась и встретилась со мной взглядом. Я показал ей пистолет и засмеялся. А потом поднял оружие и направил на президента. А она решила закрыть его от выстрелов.

— Либерман решила кинуться под пули за президента России? — выпучил глаза Каллипигов. — Новое дело! Еще лучше прежнего.

Да, — твердо сказал Бобби Фишер, он же шахматист Курочкин. — Я это понял по выражению ее лица. Она спасла президента от моей карающей руки. Но погубила будущее российских шахмат. И за это я ее убью!

Через час Бобби Фишера увезли. А Каллипигов крепко задумался. Такую свинью судьба подкидывала ему впервые в жизни. Как и во всякий ответственный момент, Каллипигов решил посоветоваться с Зинаидой Петровной, матерью его детей, женой и другом. Он извлек мобильник.

— Мурка? Тьфу, Зинаида? Это я. Зинаида, слушай меня внимательно. Дело государственного значения.

— Говори, — деловито ответила Зинаида Петровна.

— Как ты думаешь, что лучше?..

— Лучше, в смысле — лучше? Или лучше, в смысле — хуже? — с ходу поняла Зинаида Каллипигова.

— В смысле, хуже. Для нашей с тобой карьеры.

Зинаида Петровна беззвучно кивнула.

— Что лучше? — сызнова начал Каллипигов. — Когда еврейка стреляет в объект? Или когда еврейка спасает объект от выстрела?

— Хрен редьки не слаще, — зловеще сказала Зинаида Петровна.

— То-то и оно, — мрачно ответил Каллипигов. — Ну чтоб ей коми-пермячкой оказаться, чувашкой на худой конец. Мало ли в нашей многонациональной стране прекрасных русских национальностей?! Так нет же…

— Значит, я так понимаю, Каллипигов: евреи стреляют в Кремле, а твоя охрана спит?

Каллипигов тяжело вздохнул.

— Можно сказать, в первое лицо страны стреляют, — продолжала Зинаида Петровна, — а вместо твоей охраны его своим телом закрывают жидо-масоны?!

Каллипигов еще раз вздохнул, подвывая.

Распустил ты своих людей! — укорила Зинаида Петровна.

— Это я без тебя знаю, Зинаида. Ты посоветуй, как быть? Что предпринять?

— Свидетелей много?

— Как собак нерезаных.

— Плохо. Значит, свидетелей не убрать. Всех ведь не перебьешь? — уточнила Зинаида Петровна.

— Не перебьешь, — закачал головой Каллипигов. — Хотя, это мысль. Зинаида, будь на связи! Пока!

Каллипигов вызвал по рации спецсвязи из соседней машины помощника. Тот примчался в момент.

— Зайди-ка, — бросив взгляды в окна джипа, позвал Каллипигов и нажал кнопку автоматической блокировки задних дверей — передних у джипа не было, и электроподъемников стекол. — Есть разговор.

Когда помощник тесно уселся на заднее сиденье, Каллипигов сказал спокойным голосом:

— Ну чего? Сухари сушишь?

— А? — отпрянул помощник. — Чего? Сухари?

— А ты думал, тебя по головке погладят? Звезд на погоны добавят? В Кремле стреляет Бобби Фишер — «девятка» не в курсе. И черт бы с ним — чего с психа возьмешь? Так лидера страны своим телом закрывает не охрана, морды — во! — а еврейка безногая.

— Чего теперь делать? Подскажи …те, — испуганно протянул помощник.

— Подскажу! — сурово сказал Каллипигов. — Каллипигов друзей не сдает.

— Спасибо! Век не забуду!

— В двух словах, план такой: психа этого, чемпиона мира по шахматам, выпускаем и убираем как бы при попытке к бегству. Либерман срочно отыскиваем — в течение ночи все нужно организовать! — и устраняем тоже. А утром делаем на пресс-конференции заявление, что ее убил этот Фишер-Курочкин. Помнишь, он погрозился убить, за то, что она будущее российских шахмат сговняла?

— Помню, — помощник восхищенно посмотрел на Каллипигова.

— Убил и сам застрелился. Псих, одним словом. И весь этот инцидент совершенно случайно имел место в Кремле. Но к политической жизни России совершенно не имеет отношения. Тем более к внешнеизраильскому курсу страны.

— Ясно.

— Значит, первым делом объявляем в розыск Либерман. В Склифе, в Бурденко ищи. Куда там еще «скорая» отвезти могла?

— В Первую градскую?

— Вот-вот. Пошли кого-нибудь к инвалидам, наведи справки. Наверняка знают, где она жила?

— Сам доеду до них.

— Давай! — одобрил Каллипигов. — И как можно меньше народу в это дело ввязывай. Чтоб без лишних свидетелей. Меня в курсе держи. Звони на личный номер в любое время.

Через сорок минут Каллипигову сообщили, что Игорь Викентьевич Курочкин оказал злостное сопротивление сотрудникам федеральной службы охраны при перемещении его, Курочкина, из спецмашины в спецучреждение, чем создал опасность для жизни прохожих москвичей и гостей столицы, и был уничтожен на поражение.

Каллипигов облегченно вздохнул. Посмотрел на ночное небо.

Над кремлевской стеной коркой дыни висела луна. В кармане заиграло «семь сорок».

— Да! — приподнято ответил Каллипигов.

— Это я, — интимно сказала Зинаида Петровна.

— Зинаида, устал, как собака. Ты чего хотела?

— Я вот что думаю, — обиженным голосом произнесла Зинаида Петровна. — Может, зря мы проявляем мягкотелость? Может, всех свидетелей убрать? Все-таки дело государственной важности. В большом деле и жертвы большие. Как ты считаешь?

— Зинаида, все в порядке. Главный свидетель …уже… Осталась Либерман.

— Мерзавка какая! — возмутилась Зинаида Петровна.

— С минуты на минуту жду доклада насчет нее.

— Держи меня в курсе.

Однако доклада не поступило ни через минуту, ни через тридцать минут.

Помощник лишь снова и снова докладывал Каллипигову, что ни в одной из больниц нет пациентки по фамилии Либерман.

— А если не найдем? — заискивающе спросил ближе к полуночи помощник. — Если Либерман сама объявится? Выступит в прессе?

— Объявим, что это она покушалась в Кремле. А мы, служба охраны, ее обезвредили прямым попаданием. Главного свидетеля, Курочкина, уже нет. А инвалидке кто поверит? Но ты на всякий случай не прекращай поисков. Объяви в розыск срочно. Ориентировку дай.

— Так мы ж внешность ее не установили, — удивился помощник. — Как ориентировку-то посылать?

— К инвалидам на площадь ходил? Нет?! Я ж тебе велел в первую очередь это сделать. Что, не успел! Э-эх!

Каллипигов раздраженно толкнул в плечо водителя:

— На Манежную, к уродам!

На площади вовсю ликовали. Инвалиды смешались со здоровым населением и марш протеста исподволь сменился народным гулянием.

— Гуляем? — приветливо спросил Каллипигов попавшего ему на глаза горбуна Федю.

— Ну! — ответил Федя.

— Что празднуем?

— Да слух прошел, что Люба жива.

— Какая Люба? — насторожился Каллипигов.

— Ты чего, мужик? Не знаешь ничего? Наша Люба президенту жизнь спасла.

— Это которая по фамилии Либерман? — вкрадчиво спросил Каллипигов.

Какой еще Либерман? — отмахнулся Федя. — Зефирова ее фамилия. Любовь Зефирова!

Каллипигова пригвоздило на месте. Кондитерская фамилия! Он, Каллипигов, был на верном пути! И чего ему в голову взбрела Мармеладова?! Зефирова… Ну, конечно! Девчонка на инвалидной коляске. Теперь уже, ясное дело, не девчонка. «А враг-то попался крепкий» — вспомнил Каллипигов слова начальника КГБ товарища Преданного. Ну да ничего! Каллипигов тоже не лыком шит. Еще посмотрим, кто кого.

Каллипигов расправил плечи и поглядел поверх толпы. На здании Манежа висел освещенный прожекторами огромный черно-белый плакат. С плаката смотрела девушка. Она подалась вперед, вцепившись в поручни коляски, так что лицо было совсем близко и оттого слегка искажено. Тонкие русые брови поднимались изломанным уголком. Растрепанные волосы забраны за маленькие, сильно торчащие уши. Макушка едва касалась цифры 140 см на ростомере за спиной. Внизу, под грудью, был номер.

— Выставка фотографии, — догадался Каллипигов. — Люди культурно отдыхают, по выставкам ходят. А тут — пашешь как лошадь ломовая на страже государственных интересов, и никакой тебе благодарности. Ладно, личность подозреваемой установлена, теперь главное — фотографию добыть.

И Каллипигов сел в джип.

На талии заиграло «семь сорок». «Ничего вообще-то мелодия. Приятная», — решил Каллипигов.

— Да?

— Это я, — доложилась Зинаида Петровна. — Как дела?

— Только что провел следственно-розыскные мероприятия. Зинаида, ты как будто не знаешь, кто провел! Конечно, сам, кто еще-то? Установил личность подозреваемой. Ты, Зинаида, сейчас упадешь! Ах, ты лежишь? Тогда, Зинаида, ты сейчас умрешь! Тьфу-тьфу, это я так, к слову. На объект покушалась, в смысле его закрыла своим телом, Любовь Зефирова из города на берегах Белого озера. Именно, что та самая!.. Помню ли я, как она брустверы по городу нарыла? Ты еще спрашиваешь? Я тогда чуть должности не лишился. Это же антисоветская компания была. Да, Зинаида, тогда еще надо было убить мразь эту. Да, Зинаида, пожалел калеку! Дурак был!

— Ну и что теперь? — тревожно спросила Зинаида Петровна.

— По обстоятельствам, — отрапортовал Каллипигов.

— Правильно, — одобрила Зинаида Петровна.

— Как ты думаешь, Зинаида, что лучше? В смысле — хуже? Охрана объекта проворонила покушение? Или охрана объекта не закрыла объект своим телом?

— Что в лоб, что по лбу, — подумав, заявила Зинаида Петровна.

— В общем, так, — вздохнул Каллипигов. — Сейчас ищем ее фотографию, объявляем в розыск, успеем, может еще дать снимок в новости на час ночи. А ты слушай Евроньюс. Если там скажут, что Зефирова на объект покушалась, поддержим эту линию и объявим, что стреляла в нее моя охрана — защищали гаранта конституции. А если объявят, что Зефирова закрыла объект своим телом, делать нечего — придется принять эти неприятные обстоятельства. И попытаться выкрутиться тем, что нами обезврежен на поражение покушавшийся, псих Фишер, в смысле, Курочкин.

— Ты радуйся, что хоть еврейский вопрос отпал, — посоветовала Зинаида Петровна. — Хоть мировое еврейское сообщество не поднимет шум.

— Я радуюсь, Зинаида. Я прямо хохочу от радости.

— Так мне Евроньюс смотреть? — уточнила Зинаида Петровна, обиженно попыхтев на язвительный ответ супруга.

— Да. И держи меня в курсе.

Отыскать место регистрации Любови Зефировой для Каллипигова было делом техники. Но в квартире на Петровско-Разумовской никого не оказалось. Никого, кто мог бы прояснить: зачем Зефирова ходила в Кремль? С какими целями? Зато пациентка Любовь Геннадьевна Зефирова нашлась в военном госпитале имени Бурденко. А начальник РОВД, некий Павел Квас, поднятый среди ночи помощником Каллипигова, отыскал дома пачку фотографий уродов и калек, среди которых показал Зефирову. Эту новость Каллипигову сообщил по телефону помощник. Встретиться договорились в ВГТРК. В холле телерадиокомпании, пока Каллипигову оформляли пропуск, он решил взглянуть на фото. Глаза Каллипигова полезли на лоб: эту самую черно-белую фотографию он только что видел на здании Манежа! «А враг попался крепкий», — еще раз вспомнил он слова товарища Преданного.

— Выходит, Зефирова ранее судимая? — обрадовался Каллипигов, увидев на фотографии ростомер и номер.

— Выходит, — согласился помощник.

— Это очень хорошо! Это нам на руку.

— А зачем — в розыск? — осторожно поинтересовался помощник. — Она ж в Бурденко отыскалась?

Чтоб у общественности сложилось мнение, что Зефирова преступница. Или хочешь, чтоб мы на ее месте в розыске были? — зловеще произнес Каллипигов.

В возбуждении от всех этих событий, Каллипигов позвонил Зинаиде Петровне.

— Это я, — сообщил он довольным голосом. — Зинаида, ты сейчас еще раз умрешь! Зефирову я нашел. Висит на Манежной площади.

Зинаида Петровна вскрикнула.

— Ты что… сам ее?..

— Сам, конечно, все сам, — сварливо произнес Каллипигов. — От помощников никакого толку.

— Неужели …висит? — не могла поверить Зинаида Петровна. — На Манежной?

— Как миленькая! Черно-белая, уши торчат.

— Фу, не говори больше, а то я не усну! Послушай, но это же в некотором роде — самосуд? Тебя не обвинят?

— Кто? Никто ничего не знает. Если ты, конечно, рот не откроешь где не надо.

— Ты меня пугаешь, — произнесла Зинаида Петровна. — Это без свидетелей произошло?

— Конечно!

— Слава богу! Но как ты все-таки решился?

— Жить, Зинаида, захочешь, не на то решишься.

— Верно. Так мне смотреть новости?

Конечно. Сейчас Зефирову по телевидению в розыск объявят. Мы как раз на телевидении.

— Я не понимаю, зачем — в розыск? Она ведь уже …висит… на Манежной?

— Чтоб общественное мнение запутать.

— А-а, теперь поняла.

— Устал, Зинаида, как собака. Но надо еще в Бурденко съездить, кое-что выяснить. Будь на связи!

В час ночи экстренным выпуском на экране государственного новостного канала появилась фотография Любы.

— По последней информации, поступившей в нашу студию, в покушении на президента Российской Федерации подозревается Любовь Зефирова. Наше досье: Зефирова, Любовь Геннадьевна, уроженка Вологодской области, ранее неоднократно судимая, в Москве находится с прошлого понедельника. Особые приметы: передвигается на инвалидной коляске.