Светлана Алексеевна склонилась над моей работой и привычным жестом убрала за ухо медную прядь волос. Она внимательно рассматривала рисунок и молчала. А я следила за ее реакцией. От того, как она оценит работу, зависело мое участие в международной выставке. Самое желанное для меня событие в этом учебном году.
— Хорошо, Соня. — Она отложила работу и, положив руки на поясницу, выпрямилась.
Хорошо? Мне не подходит «хорошо», мои работы всегда оценивали только на «отлично»! И не меньше! Я едва сдержалась, чтобы не высказать эти соображения вслух. Остановило меня только огромное уважение, которое я испытывала к преподавательнице, и ее положение.
Зеленое длинное платье с узорами-огурцами оттеняло ее буйную шевелюру — мелкие рыжие кудряшки, небрежно рассыпанные по плечам. Имя Светлана очень подходило ей, в ней играли солнечные блики, даже если на улице мела метель и небо затянуто мрачными тучами. Она походила на Николь Кидман прозрачной кожей и лучистым взглядом. Сколько ее помню, она всегда была такой, но сильно заметная беременность придавала ей совершенно неземной свет.
— Хорошо, но ты можешь лучше! — повторила она. — А помимо домашней работы, есть что-нибудь?
Со вздохом я открыла папку. Рисунки, которые у меня получались в последнее время, оказывались настолько личными, что было неловко их показывать.
— Постой-ка. — Светлана отвела мою руку и веером разметала листы по столу. — Вот это!
Она выхватила один, потом другой и подняла к глазам.
— Прекрасно, Соня! Вот в этих работах дышит жизнь. Столько чувства! Я бы сказала — чувственности. Когда ты их написала?
— Недавно.
— Что-то произошло? — она тепло улыбнулась.
Я пожала плечами. Не рассказывать же ей, что все эти рисунки я сделала после знакомства с Мишей и в каждом из них видела его?
— Ты влюбилась, может быть? Не надо смущаться! Это прекрасно. Влюбленный уличный музыкант способен сыграть лучше холодного профессионала из консерватории. Преисполненный чувств чечеточник может вызвать у публики не меньший восторг, чем прима Большого театра. Ну а влюбленный художник оставляет память о себе на века. Вспомни хотя бы Густава Климта. Твои работы хороши, очень хороши! Но надо еще немного постараться, если хочешь пройти отбор!
Окрыленная ее словами, я выпорхнула из аудитории. На подоконнике меня дожидалась Юлька. Она сидела, обхватив колени руками. Я усмехнулась: только дождя за окошком не хватало, чтобы она превратилась в кадр из каждого фильма, где влюбленная героиня сидит на подоконнике и грустит. Но подруга моя действительно выглядела несчастной, несмотря на улыбку, которая появилась на ее губах.
— Приняла Светлана у тебя зачетную? Чего она так долго мурыжила?
— Приняла! — Я обняла Юльку за шею и звонко чмокнула ее в бархатистую щеку.
— Я тебя тоже лю, — отозвалась она и спрыгнула с подоконника. — Идем ко мне?
Мы шли по улицам Петроградской стороны, и чем ближе подходили к ее дому, тем слаще замирало мое сердце. Потому что совсем рядом находился дом парня, о котором я думала постоянно. И надеялась, что и он тоже обо мне думает. Все мои фотографии в ВК, еще после первого поцелуя в прихожей его квартиры, получили сердечки, а у него в статусе я обнаружила запись: «Влюблен».
— Ты чего такая счастливая? — Юлька вдавила кнопку лифта.
— Да так…
— Светлана расхвалила?
— И это тоже! — И мои губы сами собой растянулись в улыбке.
Они теперь постоянно так делали, а в душе щебетали птицы. Кроме тех ночей, когда я просыпалась с чувством неизбежной катастрофы. Такие сны заставляли меня, как в детстве, перебираться к маме и остаток ночи проводить, уткнувшись в ее мягкий сонный бок.
— Ну признавайся! Правда, что ли, влюбилась?
— Вот ты противная, Юляшка, зря я тебе рассказала, о чем мы со Светланой говорили!
— Правда? В кого? — подруга выжидающе уставилась на меня.
— Вон там, видишь? — через стеклянную стену лифта я указала на соседний дом. — Он там живет. В Кирюхином параллельном учится. — Юлька едва заметно вздохнула. — Ты из-за Киры переживаешь? Из-за того, что этот паршивец тебе не звонит?
Лифт мягко затормозил, и двери раскрылись. Сочувствуя, я обняла Юльку и прижала к себе. От ее кожи сладко пахло карамелью.
— А почему он должен мне звонить? — спросила она ровным голосом и достала из сумочки ключи. Но, несмотря на старания сохранять спокойствие, в замочную скважину попала не с первого раза.
— Вообще-то должен, — сказала я, заходя в квартиру.
— Никто никому ничего не должен! — Она резко развернулась, и каштановые пряди разлетелись, мазнув по бархатистой щеке. В темно-карих глазах пряталась обида.
— Юляш! — я обняла ее и положила подбородок ей на плечо. — Ну мне-то ты ведь можешь сказать? Ты настолько сильно запала на него? Да?
— Угу.
— У меня то же самое, — призналась я. — Он самый лучший! Ну после Кирюхи, конечно!
Я рассмеялась, но подруга шутку не оценила и с мрачным видом повесила свое пальто на вешалку.
— О! — Я шлепнула себя по лбу. — А давай мы их поближе познакомим? Двойное свидание!
Меня распирало от своего гениального плана. В мыслях я уже представляла две счастливые влюбленные пары, весело проводящие время.
Юлька оживилась:
— Оставайся у меня сегодня? Хочешь?
— Пижамная вечеринка? — Я подмигнула, стаскивая ботинок.
Идея затащить Кирюху на двойное свидание подняла Юльке настроение, и в последующие полтора часа мы перемеряли кучу ее шмоток, готовясь к предстоящей встрече. Мы напяливали юбки, кофты, блузки до тех пор, пока не пришла Юлькина мама — тетя Оксана. Застав нас за этим занятием, она обрадованно воскликнула:
— Возьмите меня к себе, девочки!
— Ну ма-а-ам, — заныла Юлька.
Я была с ней солидарна: когда родители присоединяются к веселью подростков, оно превращается в шоу: «Смотри, мама, я приличная девочка, и друзья у меня такие же. Нет, мы матом не ругаемся и парней не обсуждаем. Сигарет в глаза не видели, а вино на вкус противное, мы его и не пробовали никогда!»
— Ну хорошо, — вздохнула тетя Оксана, — тогда приходите на кухню чай пить. Я пироги принесла, и с капустой тоже. Соня, ты ведь не любишь сладкое?
Подкупив тем, что помнит мои вкусы, она скрылась, а через несколько минут мы втроем сидели за столом в огромной, оформленной в прованском стиле кухне.
Я прихлебывала чай и рассматривала светлую мебель. На ее поверхности тут и там виднелись трещинки и потертости, но не такие, как на мебели в нашей с Кирюхой квартире, а сделанные специально, «под старину». Это красиво, но только когда ты можешь выбирать из множества вариантов, а не обречен жить в убогости. Я наелась трещинок и прорех до отвала, и поэтому, появись у меня возможность и средства на собственное жилище, оно непременно бы вопило о своей новизне и престижности.
— Какие планы, девочки? — спросила тетя Оксана.
— Устроим пижамную вечеринку, — сказала я, а Юлька закатила глаза и откусила огромный кусок пирога с вишней.
— Юлька, ты вампирша! — я рассмеялась.
Темно-бордовое варенье окрасило ее губы, и капли на подбородке напоминали кровь. Подружка, подхватив шутку, вытянула руки, изображая, что сейчас поймает меня. Точно таким же жестом девушка-призрак тянулась ко мне в клубе. В тот же миг у меня перехватило дыхание и закружилась голова. Покачнувшись, я едва не упала со стула. Но тетя Оксана подхватила меня за плечи.
— Что с тобой, Соня? — Ее прохладные руки ощупали лицо, смахнули волосы со лба. — Юля, дай воды!
Юлька метнулась за стаканом.
— Не надо. Мне уже лучше.
Я выпрямилась на стуле. Но тетя Оксана снова погладила меня по голове, задев сережку. Я невольно схватилась за ухо.
— Какие у тебя серьги необычные, — заметила она. — Можно посмотреть? Люблю украшения.
Мать лучшей подруги — это ведь не Лина, которая пыталась меня ограбить. Отчего же тогда я сомневаюсь? Но рука отказывалась отдавать снятую сережку, а когда тетя Оксана сама взяла ее с моей раскрытой ладони, я испытала настоящее чувство утраты.
— Ой, — вскрикнула тетя Оксана, — током бьется! Как будто ей не нравится, что ты ее сняла!
— Так не бывает. Это же просто вещь!
— Откуда у тебя эти серьги?
— М-м-м… — Я покосилась на Юльку. Говорить при ней, что их подарил Кирюха, было неловко. — Они старинные.
— В старых вещах заключена энергетика их предыдущих владельцев. С ними надо быть осторожнее!
— С вещами или с предыдущими владельцами?
Она посмотрела на меня с укоризной.
— Да ну эту мистику! — отмахнулась я, но, выхватив сережку, быстро вдела в ухо. — Мне и так мерещится всякое!
— Что мерещится? — подозрительно прищурилась Юлькина мама.
— Ерунда, — я снова махнула рукой, — у всех, наверное, такое бывает: то будто за спиной кто-то стоит, а оборачиваешься — никого, то сны мрачные снятся…
— Нет-нет-нет, это не ерунда! — перебила тетя Оксана.
— Думаете, мне в дурдом пора? — притворно ужаснулась я.
— Не шути с этим, Сонечка, — сказала она. — Дай-ка посмотрю твою ауру!
Тетя Оксана взялась за цепочку на груди. На цепочке висел небольшой флакончик, примерно с половину моего мизинца. Тетя Оксана сняла крышечку и растерла в пальцах зеленоватую жидкость. Быстро провела руками по воздуху у меня перед носом. И запахло чем-то горьким.
— Что это?
— Полынь. Отгоняет нечистых духов.
— Мама! — возмутилась забытая Юлька, — ты же не экстрасенс, чтобы этим заниматься!
— В тонком мире все взаимосвязано. — Ее мама встряхнула руки, словно сбрасывая воду, потом велела мне подняться. Сама встала у меня за спиной.
Что она там делала, мне видно не было, но Юлька, которая сидела напротив, корчила рожи, изображая медиума в трансе. Я не выдержала и расхохоталась.
— Соня, — сердито бросила Юлькина мама, — ты не даешь мне сконцентрироваться!
Юльке надоел весь этот цирк.
— Ой, мама, не надо больше на ней концентрироваться! Пожалуйста!
Но тетя Оксана взяла меня за плечи и повернула к себе:
— Тебе надо быть осторожнее. Что-то темное стоит за тобой!
— Не пугайте меня, мне и так страшно — нашу квартиру недавно ограбить пытались.
— Нет. Я говорю не о человеческом!
Но Юлька не дала ей закончить.
— Мама, умоляю! Ты опять превращаешь все в мистическо-потусторонний ужастик! А у нас, между прочим, девичья пижамная вечеринка, а не Хеллоуин!
— Все-все, — Юлькина мама примиряюще подняла руки. — Но лучше бы тебе, Соня, эти сережки не носить какое-то время. Если долго использовать предмет, который принадлежал человеку с темной энергетикой, то призрак его бывшего хозяина может настолько плотно к тебе приникнуть, что и без материального подтверждения будет преследовать везде, пока не получит то, чего хочет.
Вот тут я насторожилась:
— А что он может хотеть?
— Мести, исполнения своего желания или избавления от того, что его мучает.
— Ой, все! — Юлька подскочила и потащила меня с кухни.
Половину ночи, не в силах уснуть, я проворочалась на широченном диване. Разговор с тетей Оксаной никак не выходил у меня из головы. Я думала о серьгах, пока мы завтракали и шли до автобусной остановки: Юлька учится в частной школе на другом конце города.
Слова о предыдущей хозяйке с темной энергетикой запали мне в голову, и когда я, посадив Юльку в автобус, шла от остановки в сторону своей школы, то бессознательно теребила мочку уха. Но мне вовсе не хотелось расставаться с серьгами. Как Голлуму с кольцом всевластия. Я настолько увлеклась мыслями о потустороннем и серьгах, что не сразу услышала оклик.
— Соник!
Сердце мое подпрыгнуло, мгновенно вытолкнув любые другие чувства, кроме радостного возбуждения.
Я оглянулась и в ожидании остановилась.
— Ты откуда?
Наклонившись, Миша быстро чмокнул меня в щеку: короткое касание губами. На мгновение меня овеяло теплом и горьким запахом лимона. Когда-то в случайно прочитанном любовном романе мне попалось выражение о «порхающих в животе бабочках». Тогда оно показалось мне чрезвычайно глупым и напыщенным. Но я шагала по асфальту, и мне казалось, что я лечу над мостовой и эти самые бабочки тянут меня ввысь.