Кукла в чужих руках

Глава 16. Мертвая рыбка и мертвая девушка

Оставшийся вечер я маялась. То мне казалось, что я просто обязана обо всем рассказать, то вдруг я понимала, что время упущено. Долго ворочалась в постели, крутилась с боку на бок, и мама даже цыкнула на меня, чтобы я прекратила и не мешала ей спать. А когда я наконец угомонилась, то во сне увидела мертвую рыбку.

Красный меченосец лежал в луже красной крови, вязкой и густой как нефть. Потом кровь на самом деле превратилась в нефть, и я наклонилась, чтобы удостовериться в этом, но нефтяные лужи превратились в алиевские глаза. Они были черные, завораживающие, и я наклонилась еще ниже, потом еще, а через мгновение ухнула в бездонную пропасть. Дыхание сбилось, и я проснулась. В печи жутким голосом завывал ветер, а железные листы на крыше ходили ходуном, будто угоревший от каминов и печных труб Санта-Клаус скакал по ней вместе со всей упряжкой.

Откинув одеяло, я поднялась с кровати. Выбралась из своего угла и тихонько, стараясь не шлепать босыми ногами, прошла на мамину половину. Мама спала, отвернувшись к стене, и ее сонное сопение, отчетливо слышное в темноте, успокаивало.

Я налила из чайника холодной воды и со стаканом в руке устроилась на низком подоконнике. За стеклом мела первая метель — не поземка, не предупреждающие о грядущей зиме снежинки, а самый настоящий снегопад. Я смотрела на мятущиеся белые хлопья, подсвеченные желтым фонарным светом, и это было похоже на гипноз: они кружили, кружили, кружили. Как черно-белая спираль. И я глядела на нее, и голова моя тоже кружилась. Спираль пленяла, тянула за собой, манила заглянуть за край. Но из щели в окошке дуло, и, отставив стакан в сторону, я сползла на пол к батарее. Прямо передо мной стоял мольберт, укорял белизной листа, и мне внезапно страшно захотелось нарушить ее.

С глянцево-белым мог справиться только бархатно-черный. Я взяла уголь и задумалась. Но вдруг словно кто-то подтолкнул меня под руку, и я начала рисовать. Я даже не думала, что именно хочу изобразить. Казалось, рука сама выводит линии, штрихует, придает тень, ребром ладони стирает лишнее. А я отрешенно смотрела, как порхают пальцы, стискивая карандаш. И вот на листе появился портрет. Девушка сидела вполоборота. Высокие скулы, тонкие сжатые губы и колючий взгляд. Темные блестящие волосы гладко зачесаны назад, в ушах маленькие серьги, очень похожие на те, что подарил мне Кирюха. Девушка была одета в белую блузку с высоким тугим воротничком, по блузке частыми бусинами сбегали вниз пуговки. Выглядела девица совсем несовременно: словно из позапрошлого или из самого начала прошлого века.

Рисунок был закончен, я выронила уголь и отступила, рассматривая портрет. На мольберт падал тусклый свет из окна, и снежная пляска привносила оживление в его ровное свечение. Женское лицо на бумаге казалось живым и ужасно знакомым!

Из щели над подоконником свистело. Звук сливался с воем ветра в печи, и было ужасно холодно. Я огляделась в поисках пледа, чтобы укрыться, а когда снова посмотрела на портрет, мне показалось, что девушка нахмурилась и чуть подалась вперед. Я замерла. Я рассматривала ее, а она меня. В испуге я протерла глаза: девушка оставалась неподвижна, но на всякий случай я стянула с себя плед и накинула на рисунок. Потом шмыгнула к маме под одеяло, уткнулась носом в теплую спину и заснула.

Утром я не стала снимать плед с мольберта, и моя не самая усердная в уборке мама тоже не сдернула его. Весь день я вспоминала свое творение, и оно необъяснимым образом не давало мне покоя. Как нагноившаяся царапина: до ужаса хочется содрать корочку, но сделать это можно только там, где нет посторонних глаз.

Все уроки и перемены я думала только о ней. И так погрузилась в свои мысли, что Мишин оклик застал меня врасплох.

— Соник! Куда ты опять бежишь? — Он хозяйским жестом бросил руку мне на плечо. — Пойдем в кино? Не в дешманский тэцэ, а в нормальный кинотеатр? Хочешь? Или, может, ко мне? — и, притянув меня к себе, заглянул в лицо.

Я с упоением втянула терпкий аромат лимона.

— Нет, Миш. — Проходящая мимо русичка укоризненно стрельнула на нас глазами из-под очков, и я вывернулась из-под его руки. — У меня художка сегодня.

— Соник, — проникновенно протянул он, чуть понизив голос, — ты не даешь мне ни единого шанса.

— Понимаешь, скоро конец года, и Светлана Алексеевна должна…

— Кто такая?

— Мой педагог в художке. В следующем году будет международная выставка, и я очень хочу, чтобы она выбрала мою работу! Мне нужен этот конкурс!

— А мне нужна ты!

Мне тоже очень хотелось побыть с ним, льдисто-серые глаза тянули, заставляя позабыть обо всем: о странном портрете, о ночных кошмарах, о черной девушке…

— Я постараюсь закончить пораньше, — пообещала я.

— Нет, Соник.

— Хорошо, — я сдалась, — говори, где и во сколько?

На последнем уроке, доставая учебник по химии, я обнаружила в сумке открытку. Аквариум с золотой рыбкой. Или у неведомого злопыхателя не нашлось фотки меченосца, или он забыл, какие рыбки жили у Танкера.

Я встревожилась: что означала эта находка? Послание в стиле «я знаю, что вы сделали прошлым летом» или прямая угроза обвинить меня? И кто подбросил картинку в мой рюкзак? И что ему от меня надо?!

На всякий случай я долбанула Алиева по спине и, когда он оглянулся, молча показала открытку. Дамир лишь шумно выдохнул через ноздри и отвернулся.

Вернувшись домой, я первым делом кинулась к мольберту. Сдернула с него плед и в ужасе шарахнулась. Под ногами хрустнул угольный карандаш, а я вжалась спиной в холодный оконный откос. Не отрывая взгляда от портрета, я скользнула вдоль подоконника и вылетела вон из комнаты. Привалившись к двери, плотно закрыла ее и только тогда перевела дыхание. Сердце колотилось в горле, и я дышала, как на приеме у врача: вдох-выдох, вдох-выдох.

— Софи, опять что-то случилось?

Кирюха бросил ключи на тумбочку в прихожей, снял куртку.

— Чего жмешься? Пеннивайз под кроватью?

В ответ я только затрясла головой и поманила его:

— Иди сюда.

Он недоверчиво покосился, и пяткой об носок скинул кеды.

— Чё там такое?

— Я вчера ночью нарисовала портрет.

— Докатилась, Софико, — по ночам рисуешь!

— Нет-нет, ты послушай! Рисовала как будто не я…

— И кто у тебя ночью рисовал? — Кирюха нахмурился и скрестил руки на груди.

— Нет, Кир, ты не понимаешь! Я проснулась, будто кто-то меня разбудил, а потом подошла к мольберту. Я и рисовать-то не собиралась, а рука сама собой давай двигаться — я только наблюдала. Получился портрет девушки, очень хорошо получился! Она прям как живая была, я даже испугалась — так она на меня смотрела! А теперь… теперь все наоборот!

— Не понял — что наоборот?

— Теперь она как мертвая, — прошептала я.

— То есть нарисовала ты живую девчонку, а теперь она оказалась мертвая?

Я кивнула.

— Что за мистика с фантастикой?

Кирюха решительно распахнул дверь. Я уцепилась за его толстовку и просеменила следом. Он остановился перед мольбертом, а я уткнулась носом ему в спину, вдыхая знакомый с детства запах стирального порошка.

— Ну и чего ты кипишишь, Софи? — Он развернулся спиной к мольберту и оказался со мной лицом к лицу. — Ну да, она какая-то неприятная, но, может, ты ее такой и нарисовала вчера? А потом заснула? И тебе кажется, что она не такая?

Поднявшись на цыпочки, я выглянула из-за его плеча и тут же спряталась обратно.

— Нет, Кир. — Теперь я уткнулась носом ему в подмышку. — Она мертвая!

— Да ну! — он поспешно отстранил меня на вытянутых руках, но я успела заметить, как сильно стучит его сердце. Это значило только одно — портрет испугал и его тоже.

— Мертвая! Помнишь, в фильме «Другие» фотографии умерших людей? Так раньше принято было — снимать мертвецов. Так вот она точно такая же! Ты что, не видишь?!

Я схватила его за плечи и насильно развернула к мольберту.

— Портрет выглядит как посмертная фотография!

Я бубнила слова в мягкую ткань толстовки, но перед глазами упрямо стояла только что виденная картина. Безжизненно склоненная голова. Неестественно распахнутые глаза и черные тени под ними. Зрачки разной величины! Уголки губ опущены, а глубокие носогубные складки придают скорбный вид. И весь ее облик просто вопит о том, что она мертва! И самое ужасное, что я эту девушку узнала! Это она явилась мне в клубе! Это она тянула ко мне узкие кисти! Это она хотела поймать меня!

Не в силах больше это терпеть, я сорвала портрет и бросилась к печке.

— Дай зажигалку!

Полукруглая железная дверца поддавалась туго, и, кинув рисунок на пол, я потянула обеими руками. Дверца нехотя открылась, будто они с портретом в сговоре. Обнажились застарелые хлопья сажи и пепла. Я затолкала портрет внутрь и трясущимися пальцами схватила протянутую Кирюхой зажигалку. Огонь занялся не сразу, сначала прихватился нижний уголок, потом черная каемка поползла по краям. Я завороженно смотрела в печное жерло, Кирюха присел рядом и сжал мои холодные пальцы.

Отшатнулись мы от печи одновременно. Лист, брошенный тыльной белой стороной вверх, вдруг перевернулся и заслонил собой проем! Черная девушка пыталась вырваться наружу! Мертвые глаза с нескрываемой злобой вперились в пространство, и Кирюха быстро захлопнул дверцу.

— Быть тебе, Софико, знаменитостью — мне сейчас такая жуть померещилась, увидишь ночью, трусами не отмахаешься!

— Ты тоже видел? А я уж думала, у меня крыша едет!

Меня трясло как от холода, от волнения я грызла ноготь мизинца. Стоя передо мной на коленях, Кирюха осторожно взял мои руки в свои.

— Успокойся, Сонь. Мало ли чего привидится. Давай поговорим…

Но не успел он закончить, как из-за печной дверцы раздался удар. Негромкий, но вполне отчетливый. От ужаса меня отбросило назад. Не разбирая дороги, я вылетела из комнаты. Кирюха за мной.

— Чертовщина какая-то, — выругался он, идя на кухню. — Сонька, это все ты виновата! А ведь у меня к тебе сугубо практический разговор!

Я села на диван, обхватила колени руками и опасливо уставилась в коридор. Мне казалось, что сейчас появится та самая черная девушка. Ее призрак или что-нибудь похуже. Что может быть страшнее привидения, я представляла слабо, но чувствовала, что еще немного, и сорвусь. И только Кирюхина беспечная болтовня мирила меня с положением вещей. Он бодро хлопал дверцей холодильника, гремел кастрюлей, звенел тарелками.

— Эй, Софико!

— А? — я перевела на него невидящий взгляд.

— Я говорю: ты есть будешь или продолжишь ногтями питаться?

Я вытащила мизинец изо рта.

— Не буду. — И снова уставилась в темноту коридора. Меня не отпускало чувство, что за нами наблюдают.

— Да хватит тебе! — рассердился Кирюха и захлопнул кухонную дверь. Чашки на столе жалобно звякнули.

После этого мне не стало легче, но таращиться в коридор я прекратила. Кирюха поставил передо мной тарелку с супом, и я брезгливо отогнала ложкой кольца вареного лука: тетя Наташа не отличалась особой страстью к готовке, хотя, может, на этот раз суп был творением самого Кирюхи, не зря он так усердно старался накормить меня. Чтоб не обижать его, я принялась потихоньку есть и с каждой горячей ложкой потусторонний ужас отпускал. Через десять минут я была готова к диалогу.

— О чем ты хотел поговорить?

— Во-первых, о деньгах. Я сегодня съездил в фирму, которая занимается покупкой-продажей ценных монет. Там, как мы и думали, нам ничего не светит. Чтобы официально продать наше добро, требуется письменное согласие родителей. И у меня родилась одна идейка. — Кирюха переломил кусок хлеба, закинул в рот и продолжил излагать: — Ты возьмешь паспорт своей матери…

И тут я запротестовала:

— Кир, я уже не хочу этих денег. Совсем! С тех пор как мы их нашли, началась вся эта фигня.

— Какая фигня? — Он откинулся на стуле и скрестил руки на груди.

— Ну вот это вот, — я развела руками, охватывая все вокруг, — рисунок этот, мерещится всякое, отражение в стекле…

— Какое отражение?

— Когда мы в метро ехали и свет погас, ты тогда еще экстремальщиком прикинулся, чтобы выпендриться…

— Никем я не прикидывался! Ты меня выбесила! Ты и твой придурок! От вашего сюсюканья хотелось под поезд броситься!

Кирюха со злостью отшвырнул ложку, и она, перелетев через стол, звонко шмякнулась на деревянные доски пола.

— Иди лесом, Кира! Корчишь из себя беспредельщика, а сам ссыкаешь даже встретиться с ним!

— Я?! — От возмущения глаза у Кирюхи приобрели оттенок крепкого кофе. — Говно вопрос! Назначай время и место!

— Отлично! С Юлькой сейчас посоветуюсь, — я злорадно хихикнула, вытащила из кармана телефон и быстро накидала сообщение. — Все! — объявила я пораженному так быстро решившимся вопросом Кирюхе: — Воскресенье, два, торговый центр! Сейчас, еще Савельеву напишу.

Я снова склонилась над экраном и, о чудо, тут же получила эсэмэску от него самого. Миша сообщал, что ждет меня возле метро, и велел поторопиться. Я добавила пару сердечек к своему ответному сообщению, а когда подняла голову, Кирюхи в кухне не было. Замерев, я прислушалась к зловещей тишине пустой квартиры. И снова по спине пробежал холодок. Даже не убрав за собой тарелку, я выскочила в коридор, схватила рюкзак и, на ходу натягивая куртку, вылетела вон.