Кукла в чужих руках

Глава 22. Звезда Ютуба

Следующим утром на новогодний концерт я собиралась одна. Кирюха отказался, сказав, что ему есть чем заняться. Тогда я предупредила его о крысе, которая до сих пор пряталась где-то на кухне, и он с недовольным видом отправился на ее поиски.

После возвращения из логова Салима Кирюха со мной нормально не разговаривал. Отделывался ничего не значащими фразами и скрывался в своей комнате. Но я и не настаивала — у меня своих забот оказалось довольно: и угроза Кантарии, и молчание в сети Савельева, и предстоящее выступление на концерте.

Я должна была читать стихотворение Ахматовой, но светлые строчки никак не вязались с моим мрачным настроением. Отказаться от выступления значило добровольно пойти на расстрел к Танкеру. Это при моих-то «успехах»!

Нарядившись в голубые джинсы и черную футболку с изображением симпатичного котика, я с тяжелым сердцем отправилась на праздник. Утешала только надежда провести этот вечер с Мишей. Ну или хотя бы поговорить с ним. Да хоть одним глазком на него посмотреть!

Когда я пришла, народу в зале набралось порядочно, и я примостилась на краешке скамейки. Надо просто дождаться своей очереди, прочитать стихотворение, и пытка закончится.

Кантария вела этот концерт и выглядела она, даже на мой ревнивый взгляд, сногсшибательно! В коротком антрацитовом платье, расшитом пайетками — совсем по-новогоднему. Я засмотрелась на сияние блесток и невольно задумалась о парне с такими же, как это платье, темно-серыми глазами.

— Вау! Какие ножки! — Макеев, развалившийся на двух креслах, глядя на Кантарию, восхищенно присвистнул и зааплодировал.

— Макеев! — одернула его классная.

Тот примирительно выставил раскрытые ладони и жестами объяснил, что просто не в силах сдерживать восхищение. Классная погрозила ему пальцем, а Кантария, кокетливо улыбнувшись, подняла микрофон.

Она что-то говорила про Новый год и поздравляла всех с его наступлением, но я не слушала ее, а шарила глазами по залу. Впереди сидели девятиклассники: девчонки в середине ряда, парни по краям. Чуть дальше — наши, параллельные и старшие.

Последние ряды занимали родители. Но моя мама сюда и не собиралась — под Новый год у нее всегда много работы.

Я нетерпеливо ерзала на месте. Очень хотелось, чтоб скорее выступили все, кого обязала Танкер, и началась дискотека. Именно ее я ждала, ведь тогда можно будет поговорить с Мишей.

Кантария объявила следующий номер. Я снова оценивающе посмотрела на нее, и кто-то гадкий внутри меня заявил, что я по сравнению с ней пацанка и недомерок. Я одернула футболку и снова оглядела зал, но Савельев так и не появился.

Три девчонки из девятого выступили с нелепой сценкой из школьной жизни и убежали за кулисы. Я опять обернулась на входную дверь. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Миша входит в зал. Он пропустил вперед свою маму, заботливо проводил ее до рядов, где сидели родители, а потом направился дальше. Я помахала ему, но он не заметил и уселся далеко от сцены, рядом с Алиевым и Аделиной. Тогда я достала телефон и написала ему сообщение:

«Привет! Я тебя вижу!»

По изменившемуся значку мессенджера я поняла, что сообщение прочитано. Однако ответного не поступило. Я попыталась поймать Мишин взгляд, но он что-то увлеченно шептал Аделине и не смотрел ни на меня, ни на мрачного Дамира.

Из задумчивости меня вывел оклик одной из девчонок, которые спустились со сцены.

— Иванова! Твоя очередь!

Я взлетела по лестнице за кулису. Машка кивнула мне и произнесла в микрофон:

— А сейчас перед вами выступит Иванова София. Соня очень разносторонняя девушка, — неожиданно добавила она. — Смотрите и наслаждайтесь!

Она протянула мне микрофон. Я сжала его во вспотевших ладонях и вгляделась в лица. Ни одного дружеского взгляда… и тогда я поняла, что просто не в силах читать то, что приготовила.

Тихо, почти шепотом, я начала «Мороз по коже» «Сплинов». Строчки о брошенном псе горько отозвались в моей душе.

Я смотрела на Мишу, но он даже не поднял головы и продолжал нашептывать Аделине. Комок подкатил к горлу, голос дрожал. И вдруг Миша поднял голову и взгляды наши встретились. Я с воодушевлением прочитала: «Смотрим друг другу в глаза, и по коже мороз…»

И тут я поняла, что на меня смотрит не только Савельев, но и много кто еще: мальчишки с первых рядов подталкивали друг друга локтями и давились смехом, парни на последних ухмылялись, а Макеев — тот просто ржал в голос.

Испуганно оглядывая зал, я скомканно пролепетала последние строчки.

Кантария аплодировала мне из-за кулис. Ничего не понимая, я вернулась на свое место и опять оглянулась на Савельева.

Но он снова прятал взгляд, а вот Аделина смотрела прямо. Она едва заметно кивнула и склонила голову. Парни, сидящие рядом с ней, таращились на меня и ухмылялись. Через мгновение мобильник в кармане подал признаки жизни, и я схватилась за него, надеясь, что сейчас все прояснится.

Сообщение от Аделины оказалось коротким: одна ссылка на Ютуб. Кликнув на нее, я оцепенела. Выложенный ролик заставил меня съежиться. А смешки за спиной не прекращались.

Я смотрела на экран, и мне становилось все хуже. И очень хотелось заплакать. Короткими вдохами я втягивала носом воздух, и это запросто можно было принять за всхлипы.

Видео было снято в том клубе, куда я попала вместе с Мишей, Кантарией, Алиевым и Аделиной еще осенью. Ролик назывался «Девка ловит покемонов». В темном помещении, подсвеченном неоновыми вспышками, металась девица. Узкие черные брюки, голубой лонгслив, всклокоченные светлые волосы и совершенно безумные глаза. Она кидалась из стороны в сторону, натыкаясь на танцующих. Те с брезгливостью отталкивали ее, и она пугливо озиралась. Все это сопровождалось развеселой песенкой «Сумасшедшая». Но лицо девицы было искажено гримасой ужаса, она судорожно цеплялась за людей, стулья, столы, потом вскарабкалась на барную стойку, пробежала по ней и рухнула вниз. Прямо на пол. Это была я.

Досмотрев ролик, я выключила телефон и медленно оглянулась. Я старалась не замечать устремленных на меня взглядов, я хотела видеть только одного человека. Искала поддержки у того, кто стал для меня самым важным за последние несколько дней. Я надеялась, что он хотя бы жестом, взглядом, да пусть одним движением брови выразит понимание и сочувствие! Но Миша упорно избегал смотреть в мою сторону.

Почувствовав, как в носу щиплет, а глаза предательски наполняются слезами, я поднялась и направилась к выходу.

— Ты куда, Иванова? — остановила меня классная. — Концерт еще не закончен.

— А у нее свой концерт! — встрял Макеев. — «Она сумасшедшая! Танцует до утра, ша-ла-ла-ла…» — напел он.

— Я в туалет, Майя Николаевна, — соврала я и выбежала вон из зала.

Я неслась по коридору, и мне казалось, что вслед летят хохот и гадкие шутки. Гардероб на время проведения праздника закрывали, и я, ничего не объясняя охраннику, пролезла под прутьями турникета и выскочила на улицу. Морозный ветер обжег мокрые щеки, швырнул снег в лицо. Продираясь сквозь метель, я шла в тряпичных кедах, служивших мне сменкой, без куртки, но холодно не было. Наоборот, было жарко и душили горячие слезы. И только одна мысль «Почему?» не оставляла меня. Я понимала, почему Кантария совершила такую подлость — злость и ревность толкают людей и не на такие поступки, но почему Савельев даже не посмотрел на меня?

Предательство! Самое настоящее предательство! Я резко остановилась посреди улицы, пораженная ужасной догадкой. Они заодно? Об этом говорила Мишина отчужденность, которая так жестоко ранила, его сухие сообщения, его безразличие и его неприкрытый флирт с Машей.

«Разбитое сердце» — шаблонная фраза любовных романов — сейчас открылась для меня с другой стороны. Это было гораздо больнее, чем авария на гоночном каре, падение со скейтерской горки или разодранные в кровь ладони. Мне казалось, что у меня вскрыта грудная клетка, что кто-то безжалостный вырвал мое сердце и запихал вместо него кучу пылающих углей, и эти угли жгутся, разгоняя острый жар по всему телу.

Я не заметила, как добралась до дома. Мысли крутились подобно снегу, который вихрился вокруг. Тяжело передвигая ногами, я поднялась по лестнице, и каждая ступенька была моим Эверестом. Промокшие насквозь кеды чавкали при каждом шаге, и этот звук эхом отзывался в голове. Шершавые перила под ладонью царапали кожу, и казалось, что вся вселенная ополчилась против меня. Но дверь открыл Кирюха, и я поняла, что маленькая часть мироздания на моей стороне.

Он ничего не стал спрашивать, затащил меня в квартиру, развязал мокрые шнурки на кедах, и со словами «Горячую врубай, так и быть, воду спускать не буду» втолкнул меня в ванную. Потом, когда я, отогревшись под горячими струями, выключила душ, постучался и не глядя сунул в приоткрытую дверь чистую рубашку и треники.

Недоумевая, зачем он дает мне свою одежду, я взяла ее, и только после догадалась: дверь нашей комнаты заперта, и сухую взять негде. Прижав к лицу сложенные стопочкой вещи, я втянула запах детского стирального порошка и снова залилась слезами. Вдоволь нарыдавшись, я оделась, подвернула рукава и штанины и выползла из ванной.

Кирюха курил на кухне возле окошка.

— Ну что, Софико, праздник удался, и ты свалила, теряя тапки? — не оборачиваясь он выпустил дым тонкой струйкой вверх в приоткрытую форточку.

— Свалила. Да.

Мне было так плохо, что я даже не стала отшучиваться. Просто обессиленно плюхнулась на диван. Кирюха погасил сигарету и уселся рядом.

— Ну рассказывай!

— Я ее убью.

— Директрису, завуча или математичку? Давай Танкера — она меня достала!

Я покачала головой, и мокрые концы волос мазнули по коже.

— Кантарию Машку. Поджечь на фиг квартиру и дверь подпереть, чтоб никто не выбрался!

В моем кровожадном воображении поплыли черные клубы дыма, языки пламени и жалобные крики.

— Софа. — Кирюха раскинул руки по спинке дивана. — Обещаю тебе носить в тюрягу передачки! Надеюсь, вина этой негодяйки того стоит?

— Стоит, Кир. Машка меня сегодня перед всей школой опозорила.

— Да ну? А чё за тебя твой герой не постоял? Или он только в… — Кирюха осекся и бросил на меня мрачный взгляд. В ореховых глазах мелькнула неприкрытая горечь.

Тут я не выдержала. С того момента, как переступила порог квартиры, я старалась не думать о предательстве Савельева. Это было слишком болезненно, словно ковырять остро отточенным карандашом только что полученную рану. Уронив голову на руки, я зарыдала.

— Кончай реветь. — Кирюха осторожно похлопал меня по спине, — лучше давай рассказывай. В подробностях.

И я все ему рассказала.

— Да, — согласился он, — ситуация неприятная, но не самая ужасная.

— Ага, — промычала я, — посмотрела бы я на тебя! Позорище — хоть в школу не ходи! А что? Может, и правда на фиг ее? Все равно я с банана на трояк перебиваюсь. Уйду в художественное училище, и все!

— Это значит поджать хвост и сдаться!

Он вскочил и, мягко пружиня, прошелся по кухне взад-вперед, словно разминаясь перед забегом.

— Ну а барахло твое где? Куртка? Чё раздетая домой пришла?

— Гардероб закрыт был.

— Ладно, это я решу. А вот видос надо бы удалить. Кто его в сеть выложил?

— Кантария, конечно! Кто, кроме нее?

— Дай-ка посмотреть. — Кирюха прекратил мерять шагами кухню.

Я огляделась в поисках своего мобильника, но на столе лежал только Кирюхин.

— Телефон в джинсах остался.

Я рыпнулась встать, но он остановил: «Сам принесу» — и ушел. И тут его телефон завибрировал, а следом понеслась «Орбит без сахара». На экране высветилось имя моей подруги. Юлька звонила, а Кирюха все не возвращался. Александр Васильев пел. И только я уже решила, что могу позволить себе ответить, как в кухню вошел Кирюха. Взяв со стола орущий мобильник, он сбросил звонок и протянул мне мой аппарат. Я открыла сообщение Аделины и кликнула ссылку. Кирюха сел рядом и уставился на экран.

— Да-а… — протянул он после просмотра. — Как тебя угораздило? Сильно набухалась, что ли?

— Да нет… бокал мартини только выпила.

Он хмыкнул, выражая сомнение, и сказал:

— Справедливость все же восстановить следует. Кто это снимал?

— Говорю же — не знаю! У меня уже башка лопается от всего этого!

Я сжала виски ладонями, а Кирюха снова включил запись. И тут уже зазвонил мой телефон. Теперь Юлька пыталась связаться со мной. Молниеносным движением Кирюха сбросил ее звонок.

— Ты чего? — возмутилась я.

— Ничего. Смотри, что это?

На последних секундах видеоролика камера задергалась, будто кто-то пытался прервать съемку, и мелькнула рука. И на ней большие штурманские часы.

— По-моему, у твоего приятеля такие.

— Да, — только и смогла выдавить я.

Кирюха молча снова потянулся за сигаретой.

— Как ты думаешь, Кир. — Я шмыгнула носом. — Почему? Почему он со мной так?

— Потому что козел.

Я снова уткнулась лицом в ладони.

— Если бы я была как Машка, он бы меня не бросил!

— А разве он тебя бросил?

— Нет, но… А ты думаешь, что еще не всё? — Я с надеждой вскинула голову и уставилась в темно-ореховые глаза.

— А быть «как Машка» — это как? Надменной стервой?

— Да! Но упакованной в брендовые шмотки!

— Глупая ты, Сонька, — грустно сказал Кирюха. — Разве можно кого-то шмотками удержать?

— Тебе не понять! — я разозлилась. — Я на все готова, лишь бы он со мной остался! Любить — это быть к кому-то намертво приклеенным. Суперклеем! И если он насильно отрывает от себя, то у тебя кожа по всему телу содрана! А ему — хоть бы хрен! Знаешь, как больно?! Ты не любил, ты не поймешь!

— Глупая ты, Сонька, — снова пробормотал Кирюха и уставился в окошко.

Мы молчали. Из форточки сквозило, и я обхватила себя руками.

— Слушай, Кир, а давай все-таки расскажем своим про эти злосчастные монеты? Взрослые-то их точно смогут продать. А я бы себе шмоток купила.

— Как у Кантарии? — усмехнулся он.

— Давай? А, Кир?

— Не все так просто.

— Что еще? — Я снова стиснула виски руками.

Голова раскалывалась, во рту пересохло, и уже не хотелось ничего, только упасть и забыть обо всем. Не думать ни о чем, не переживать из-за постыдного видео, глупых насмешек, пренебрежительного отношения школьной элиты, предательства любимого.

— Слушай, Сонь, — смущенно начал Кирюха.

Такой извиняющейся интонации в его голосе я давно не слышала. С прошлого года, когда он мой телефон в Карповке утопил.

— Я у Салима тогда завис… когда из дома ушел… ну, я сильно злой был…

— И?! Не тяни давай!

— Сглупил, короче! Я говорил тебе, что обещал Салиму наши монеты? У него родственник на днях приедет, как раз после Нового года. У него денег хватит. Так что придется подождать.

— Кир! А если он нас кинет?

— Поздняк метаться! Надо было решать — я и решил. И заднюю не включишь — люди у Салима серьезные…

— Капец!

Я устало откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Но тут хлопнула входная дверь, и мы оба насторожились, определяя, которая из наших родительниц вернулась домой. Если Кирюхина, значит, она снова без работы осталась и ударится в глубокий запой. Если моя, то сейчас предстоит объяснение, почему я в таком виде и что происходит.

— Твоя, — шикнул Кирюха, — утрись давай!

Я наспех ополоснула лицо холодной водой из-под крана и снова плюхнулась на диван.

— Здрасте, тетя Надя, — бодро поприветствовал Кирюха мою маму, которая нарисовалась в дверном проеме.

— Опять в квартире куришь? — она принюхалась и недовольно поморщилась.

— Это не я! В форточку надуло! Сейчас закрою.

Он запрыгнул на подоконник, а мама перевела взгляд на меня. Конечно же, от нее не укрылись ни мои покрасневшие глаза, ни распухший нос, ни покусанные губы.

— Соня, что происходит? Почему ты в таком виде? Как это понимать?!

Все пошло именно так, как я предполагала. Сейчас мама начнет выносить мой усталый мозг! А все потому, что через три дня новогодние праздники, и она вынужденно останется дома. Ведь ее ненаглядный Игорь выходные проведет со своей законной семьей.

— Теть Надя, не ругайтесь, — встрял Кирюха, — У Соньки куртку сперли в школе. Шла домой раздетая, промокла, замерзла. Все нормально!

— Ничего себе «нормально»! Украли! Вот эту парку, что мы в «Кроппе» купили? — ахнула мама.

— Да не волнуйтесь вы так. — Кирюха спрыгнул на пол. — Я сейчас схожу разберусь. Говорю же: все нормально!

Оставаться наедине с возмущенной мамой — то еще удовольствие! Она раздраженно начала греметь посудой, а я тихонько слилась с дивана и выползла в коридор.

— Ты совсем дурак? — дернула я Кирюху. — Нафига про куртку выдумал?

— А чё — надо было видео показать? Или рассказать, что ты до синих пузырей обрыдалась из-за Кантарии и своего козла?

Он рывком захлопнул за собой дверь, а я осталась стоять, глупо на нее таращась. Иногда Кирюха умел быть очень злым. И тут я вспомнила про Юлькин звонок. Тяжело вздохнув, я поплелась домой, на ходу набирая ее номер.

— Юляш, ты мне звонила?

— И не только тебе, — ее голос был холоднее Северного Ледовитого океана. — Кирилл к телефону не подходит, и ты мой звонок сбросила. Что у вас там происходит?

— Да ничего не происходит. Вернее, — я оглянулась на кухонную дверь и спряталась в комнате, — кое-что случилось.

На том конце повисло вопросительное молчание. Я упала на диван и в подробностях рассказала о пакости, которую мне устроила Кантария.

— Понятно, — скупо отреагировала Юлька. — А где Кирилл? Мы с ним должны встретиться, а он к телефону не подходит! Где он?

— В школу ушел, куртку мою забрать, — растерянно пролепетала я.

— Все понятно, — повторила Юлька и повесила трубку.

Уронив тяжелую голову на подушку, я закрыла глаза. И очнулась, только когда мама вошла в комнату. На улице уже стемнело, и электрический свет резанул по глазам. Мама заглянула ко мне за шкаф.

— Есть хочешь?

Я села и осмотрелась. Все вокруг выглядело убогим и примитивным: старые обои, дурацкая мебель — все это я помнила еще с детства. С горечью я призналась себе, что Кантария была права: вряд ли Миша мог надолго заинтересоваться девушкой из такой жизни! И вдруг я поняла, насколько мне обрыдло и опротивело все, что меня окружает. Захотелось куда-нибудь исчезнуть. Уехать. Улететь. Пропасть.

Мама деловито распаковывала сумку. Возвращаясь, она всегда наводила порядок. Как будто начинала с чистого листа: раскладывала вещи, сортировала свои инструменты, даже зубную щетку меняла.

— Мама. — Я свесила ноги с кровати, нашаривая тапочки. — А почему ты Игоря не бросаешь? Он ведь явно любит свою семью больше, чем тебя?

Она оторвалась от своего занятия.

— Сказка про белого бычка?

— Нет. — Я провела рукой по глазам — свет был чересчур ярким. — Скажи мне. Может быть, я пойму.

— Что ты хочешь понять?

Но объяснить я не успела. Мой визг и стук в дверь раздались одновременно. В следующее мгновение дверь распахнулась и с громким треском ударила по стене.

— Блин, что еще у вас случилось?! — Кирюха застыл в дверном проеме, босиком, но в куртке, на плечах блестел снег. В руках он сжимал мой рюкзак и куртку.

— Там крыса! В тапке! — Стоя на кровати, я прижалась к стене и приподнялась на цыпочки, чтобы быть как можно дальше от мерзкого животного. — Это та самая, которую Кантария мне в сумку засунула! Я про нее забыла!

— А теперь вспомнила? Или в лицо узнала? — Кирюха отбросил рюкзак и стянул с плеча куртку.

— Я тебя, между прочим, еще утром просила ее поймать!

— Я гляну, теть Надя?

Мама моргнула круглыми от ужаса глазами и кивнула. Кирюха опустился на четвереньки. Потом распластался на полу и пополз под кровать. Через минуту он выбрался обратно. В руках у него была крыса, сидела в ладонях, словно всю жизнь там провела.

— Убери ее отсюда! — потребовала я.

— Да ну брось, Сонь! Посмотри, она же ручная! — засмеялся Кирюха и почесал крысу за ухом. Та устроилась поудобнее на его раскрытой ладони и принялась умываться. Наверное, прочищала уши после моего оглушительного визга. — Слезай давай!

— Еще чего! — Я все еще стояла на кровати. — И не подумаю, пока это мерзкая тварь тут! Я даже из своей комнаты не выйду, пока она в квартире!

— Не глупи, Софико! Ладно, заберу ее себе. Говорю же, она домашняя. Голодная только.

— Ага, как же! — подала голос мама. — Кто-то все мои ватные диски сгрыз. И тюбик с кремом! Теперь понятно кто, а то я уж на Соньку подумала!

Они оба рассмеялись, а я, кисло улыбнувшись, сползла на пол.

— Говоришь, Кантария подбросила? — переспросил Кирюха, подбирая с пола свою куртку. В другой руке он держал крысу. — Тогда назову ее Машкой.

— У тебя уже есть одна Маруся, — проворчала я.

— Тогда Мишкой. — Кирюха поднял зверька повыше и пригляделся. — Это же явно кобель!