Кукла в чужих руках

Глава 25. Новый год

Новогодние праздники, которые мы отмечали вместе с папой, я помню плохо. Эти детские воспоминания стерлись и остались только ощущения: ожидание чуда, суетливые приготовления взрослых, запах майонеза в салате, мандаринов на столе и елки на балконе. Я вставала на цыпочки и заглядывала в окно балконной двери, а елка упиралась темно-зелеными ветвями в стекло, и через прозрачную холодную преграду я прикасалась к ней ладонью.

А потом мы с мамой переехали в коммуналку, и то, как праздники проходили здесь, намертво врезалось в мою память. Потому что забыть все, что мы вытворяли с Кирюхой, просто невозможно. Под его чутким руководством я наряжала елку кружочками колбасы, приготовленной для праздничного застолья, бросала на спор в банку вытащенные из салата оливки и распевала с ним дуэтом — кто кого переорет — песни в открытое окошко, пока мамы нас не прогоняли.

К сожалению, это тоже продлилось недолго: у мамы появился Игорь. И в первый же Новый год после знакомства он пригласил нас в загородный дом отдыха.

— Сонечка, — доверительно прошептала мне мама накануне отъезда, — ты, пожалуйста, нам с дядей Игорем не мешай. Он очень хороший и, может быть, станет твоим папой. Ты не приставай к нему с разговорами и развлекай себя самостоятельно. Ты ведь совсем взрослая, правда?

Я с ней согласилась, мне уже исполнилось девять и занимать себя мне было не привыкать. Быстренько прикинув, как это делать, я спросила:

— А Киру мы можем с собой взять?

Но мама не ответила, только вздернула брови и театрально вздохнула.

Через несколько дней я в одиночестве лепила за сотню километров от города снеговиков-гномов, потому что настоящих больших мне слепить было не под силу, плавала по-собачьи в бассейне спа-комплекса и скучала по Кирюхе. Я представляла, какие бы мы с ним устраивали снежные баталии и как задерживали бы под водой дыхание — кто кого пересидит.

После той поездки мама больше меня с собой не брала. И все выходные и праздничные дни она проводила дома. Но когда ее не было, я скучала по ней, хотя Кирюха, как мог, поддерживал меня и по-соседски развлекал. То тапочки на шкаф забросит, то полотенце из ванной стянет. А в четырнадцать лет я осознала преимущества маминого отсутствия.

Она в очередной раз укатила с Игорем: он поехал в командировку и прихватил ее с собой. Как только Кирюха узнал, что моя комната окажется свободной, он заявил:

— Софико, завтра у тебя вписка!

— Что это?

— Ну, соберется несколько человек, потусим, развлечемся.

Я подозревала, зачем ему это было нужно. И мне это не нравилось. Неделю назад Кирюха познакомился с девчонкой и последние дни только о ней и говорил. Из-за его увлечения мы перестали ходить на скейтерскую площадку, и меня это бесило.

— Собирай их у себя! — огрызнулась я.

— Сонь, ты же все про меня знаешь! — надулся он. — Можешь хоть раз сделать мне приятное? Я что, много прошу?!

— Хорошо. Но будешь должен!

— Не понял?

— Хочу на руф-топ! На крыше рисовать! Подстрахуешь?

Мы ударили по рукам, и на следующий вечер у меня собралась компания. Большинство гостей я не знала: это были какие-то Кирюхины приятели, с которыми я до сих пор не пересекалась. Все пили пиво, болтали, слушали музыку и бродили по квартире.

Пришла и Кирюхина пассия. Я уселась в кресло и рассматривала ее. Ничего особенного: выкрашенные белые волосы и смазливая мордашка. Но Кирюха не отходил от нее и очень старался — острил со скоростью отбойного молотка.

Увлекшись, я не заметила, как ко мне подсел парень.

— Ты чё такая хмурая?

Я пожала плечами.

— Ты Жмура сеструха? Как тебя зовут?

Парень был довольно симпатичный: зеленые глаза, светлые волосы, бровь украшала сережка-колечко.

— Соня, — представилась я.

Он протянул ладонь и после рукопожатия дернул меня к себе:

— Потанцуем, Соня!

Отказываться я не стала — не все же пялиться на незнакомых людей в собственной комнате! Я чувствовала, что нравлюсь этому мальчишке, и это было приятно. Он назвался Владом и весь вечер крутился возле меня, подливая в мой стакан.

В полночь мы дружно выкатились из дома. Стояла поздняя весна, и сладкий запах черемухи разносился по улицам. Влад обнимал меня за талию, прижимаясь все ближе и теснее. И когда компания остановилась, чтобы перекурить, он увлек меня в соседнюю подворотню. Пользуясь темнотой, притиснул к холодной стене.

— Меня сейчас стошнит… — пробормотала я.

Язык заплетался и это звучало: «Мея шичас шошит». Парень мгновенно отлип и закричал:

— Слышь, Жмур! Твоей сеструхе плохо! Иди помоги!

В светлеющем проеме арки показались две фигуры: Кирюха в обнимку со своей подружкой.

— Фу! — сморщила нос девчонка, и меня тут же вырвало. На ее туфли.

Она взвизгнула, выругалась, послала подальше Кирюху, который попытался оправдать меня, и убежала. Влад незаметно слился следом.

— Как так-то, Софико?! — горестно вопрошал Кирюха, придерживая мои волосы.

— Хочешь, признаюсь? — Я пыталась держаться прямо, но меня покачивало.

— Ну?

— Я специально! Чтобы ты прекратил с ней гулять и мы снова пошли на площадку!

— Глупая ты, Сонька. И пьяная.

— А вот и нет! Спорим? — я напрягла остатки речевых навыков. — В недрах тундры выдры в гетрах тырят в ведра ядра кедров!

— Ха! — обрадовался он, — Выдрав с выдры в тундре гетры, вытру выдрой ядра кедра! — отчеканил и показал мне язык.

Я расхохоталась и предложила на спор пройтись с закрытыми глазами по прямой. А потом что-то еще. А потом нам было уже не остановиться. Фортуна в тот вечер мне благоволила — так у Кирюхи появилась ласточка на запястье.

Возвращаясь от Машки Кантарии, я все думала о прошлом. Могли бы наши отношения сложиться иначе?

Домой я пришла совсем разбитая. Бросила серьги в вазочку на столе, а сама упала на кровать. Заснула, даже не раздевшись, и в горячечном сне снова чувствовала чье-то незримое тяжелое присутствие. Словно кто-то пытался подчинить мою волю, заставить сделать нечто ужасное и необратимое. Но потом вернулась с работы мама, разбудила меня и принялась лечить.

Уже через два дня я чувствовала себя достаточно сносно, чтобы прибраться в комнате к приходу гостей. Мне вообще-то пофиг, убраны ли вещи в шкаф, вымыт ли пол и протерта ли пыль с полок, но гости ожидались исключительно мамины: тетя Света и тетя Оля, и мама строжайше обязала меня навести порядок. Они все втроем работали в одном салоне красоты.

Вечером после работы тридцать первого они заявились к нам. Мама, помогая тете Оле повесить длинный серебристый отороченный мехом пуховик на вешалку, окинула меня пренебрежительным взглядом.

— Соня, ты чего в таком виде? Хоть бы причесалась!

— Ой, да мы ее сейчас сами причешем! — засмеялась тетя Света и подмигнула глазом с длиннющими приклеенными ресницами. — Причешем, умоем, накрасим!

Тетя Света гораздо моложе моей мамы. Она парикмахер, и, если бы я рискнула сменить имидж, то доверилась бы ей, потому что у нее самой стрижка отпадная, асимметричная: коротко с одной стороны и гораздо длиннее с другой.

— Вот ты ее сейчас умоешь-накрасишь, и она сбежит! — подхватила тетя Оля, стоя перед зеркалом. Она раскидала по плечам длинные светлые пряди наращенных волос и обернулась. — И останемся мы втроем. И кто нам тогда про все современные тренды расскажет?

Расскажешь им, как же! Они лучше меня разбирались в новых веяниях, судя по татуировкам тети Светы и припухшим губам и высоким скулам тети Оли.

— Не убегу, — сказала я, — у меня температура. Я при смерти.

— Не говори глупости! — Тетя Света обхватила меня за плечи и потащила на кухню.

— А моя сбежала, — донеслось из коридора. — Даже спасибо не сказала, только след простыл!

— На, держи, — сунула мне в руки пакет тетя Света, — доставай продукты, мечи на стол!

— Тетя Света, давайте сразу в комнату пойдем. — Я развернулась на сто восемьдесят градусов.

— Давайте! И не зови меня так, не такая уж я и тетя!

— И меня не зови! — вклинилась тетя Оля.

— Тогда уж и меня не зови! — весело подхватила мама.

С их приходом стало очень живо, они наводнили нашу квартиру смешками, запахом духов и чего-то очень женского, что есть только в дорогих салонах красоты. В себе я такого никогда не ощущала, а когда изредка заходила к маме на работу, то прикидывала, каково это — быть такой женственной, ухоженной и красивой.

В парикмахерском зале всегда было шумно от гудящих фенов, в воздухе пахло краской для волос и шампунем. Мастера деловито орудовали расческами и кисточками. Было в них что-то от художников у мольбертов. И невзрачная, как пустой холст, женщина через несколько часов превращалась в произведение искусства.

Глядя на старания мастеров и клиенток, которые сидели в креслах с намотанными на голову полосками фольги, я ужасалась тому, сколько же надо тратить на красоту сил, времени и денег. Мне всегда казалось довольно глупым улучшать свою внешность и подстраиваться под мужской вкус. Но, глядя на маминых подруг, я невольно вспоминала Кантарию. Интересно, лет через двадцать станет ли она на них похожа? Наверное, да. Но мамины коллеги мне определенно нравились. И я в очередной раз поймала себя на мысли, что снова завидую Машке.

Не прекращая хихикать и подтрунивать друг над другом, мама, тетя Оля и тетя Света быстро поставили на стол салатики, колбасу, сыр, водрузили в центр бутылку шампанского, и я присоединилась к ним.

— Ну что, девочки, давайте проводим старый год? — предложила тетя Света и принялась откручивать проволоку на пробке бутылки с шампанским.

— Да уж, — томно отозвалась тетя Оля, — пускай уходит поскорее. Как я его пережила, вспоминать противно!

— Олечка, я тебя так понимаю, — мама участливо обняла ее за плечи, — развод — дело неприятное. Сама вспоминаю с содроганием, хоть и десять лет прошло!

— Светик! Провожать водкой надо! — встрепенулась загрустившая тетя Оля.

— А у нас есть?

— Есть, — мама покосилась на меня и достала из шкафа початую бутылку.

Я пожала плечами и уткнулась в тарелку с оливье. Гостьи звякнули рюмками.

— Нет больше нормальных мужиков! — Тетя Оля смачно хрустнула маринованным огурцом. — Тенденция такая — разводиться!

— С чего ты решила? — Мама заботливо придвинула ко мне тарелку с бутербродами. На желтом масле апельсиново рыжела красная икра.

— Да с того! Во, глянь! — тетя Оля махнула на телевизор вилкой и потрясла ею как указкой. — Каждый! Каждый разведен! А остальные — гомосексуалисты, — грустно заключила она.

— Девочки! Открываем шампанское! Надо успеть загадать желание! — Тетя Света снова схватилась за бутылку. — Не открывается! У тебя в соседях мужики есть?

— Говорят же тебе, Светик, нету их, мужиков-то! — снова встряла тетя Оля.

Мама покачала головой, и тетя Света энергичнее затрясла бутылкой. Через несколько мгновений раздался оглушительный хлопок, все трио радостно завизжало, а поток белой пены с шипением выплеснулся из горлышка, заливая ближайший салат.

— Соня, тебе налить? — Татуированная рука застыла над пустым бокалом. — Надюша, девочка пьет?

— Девочка пьет? — глядя на меня, спросила мама.

Я подставила бокал:

— Девочка пьет!

Часы пробили двенадцать, в нос, щекоча, ударили пузырьки, во рту появился кисло-сладкий привкус. А ощущения праздника так и не появилось. Я сидела, таращилась в телевизор, где надоевшие всем личности радостно поздравляли друг друга, и чувствовала себя ужасно одинокой. Даже больше, чем в те периоды, когда мама пропадала из моей жизни.

— Нет, у Сонечки мальчика нет! — вдруг выбил меня из задумчивого созерцания мамин возглас. — Ей это ни к чему, она учится и еще в художке занимается! — Мама облокотилась на стол и с умилением разглядывала меня.

Чтобы прекратить эти дурацкие обсуждения моей личной жизни, я готова была согласиться со всем, что она скажет.

— Такая хорошенькая, и нет парня? — удивилась тетя Света.

— И правильно! — обрадовалась тетя Оля. — Ну их, этих мужиков! Одни неприятности. Ты им всю душу наизнанку, а они тебя с грязью смешивают!

— Да ну что вы, девочки! — мама засмеялась. — Не надо это Соньке! Она — пацанка совсем! Какой мальчишка на нее посмотрит?

И тут я передумала соглашаться.

— Есть у меня парень!

Мама удивленно вздернула брови:

— Ты Кирилла имеешь в виду?

— А вот и нет! — Я в шутку показала ей язык.

— Не придумывай, Сонька! — Мама небрежно отмахнулась и потянулась за селедкой под шубой.

— Что за Кирилл? — Тетя Света закинула мне руку на плечо. — Колись давай!

— Кира — сосед наш. А моего Миша зовут.

Мама изумленно повернулась, селедка осталась нетронутой.

— Покажи матери потенциального зятя! — захохотала тетя Света, и ее асимметрично стриженные пряди защекотали мне щеку. — Есть у тебя фотки?

— Так — нет, а в инстаграме сейчас гляну, должны быть.

Я высвободилась из ее объятий и достала телефон. Зашла в инсту и открыла Мишин профиль. Увидев, что на экране появилась фотография, тетя Света бесцеремонно выдернула у меня из рук телефон и принялась пролистывать снимки. Пришлось заглядывать через ее плечо. На последних выложенных фотографиях Миша стоял на пляже, у его ног лазурью светилось море, за спиной плыли облака. Я попыталась забрать телефон, но не очень старалась, потому что гордилась своим бойфрендом и была не прочь похвастаться им. Тетя Света восхитилась:

— Божечки! Надя! У твоей девчонки парень — красавчик! Аполлон Бельведерский!

Оттеснив меня, они все втроем склонились над экраном, и оставалось только ждать, когда они налюбуются, закончат прикалываться и вернут телефон. Они отпускали шуточки, смеялись и вдруг резко замолчали.

— А это кто? Его бывшая, что ли?

Меня словно током ударило. Я подскочила и уставилась на снимок, о котором говорила тетя Света.

Фотография была сделана в последний учебный день, когда был тот злополучный концерт, с которого я убежала. Компания, запечатленная на снимке, состояла из школьной элиты. Человек семь: Алиев, Аделина, трое из одиннадцатых, Савельев и Кантария. Все они стояли у входа в клуб — над головами ярко светились неоновые буквы, — видимо, собираясь отметить там наступление новогодних каникул. Миша улыбался на камеру, в асфальтово-ледяных глазах искрилось веселье. Машка Кантария стояла на ступеньках выше и, обнимая за шею, нежно прижималась губами к его щеке. Он держал ее за талию. На ней короткая белая шубка, каштановые локоны рассыпаны по плечам, на ногах белые сапоги на тонких как иглы каблуках.

— Нет. — Я хрипло откашлялась. Горло отозвалось тысячью вонзившихся ножей. — Это одноклассники. Все из одной школы.

— А-а, понятно, — протянула тетя Света и покорно вернула телефон.

Забрав аппарат, на негнущихся ногах я скрылась за шкафом.

— Я же говорила, что все мужики сволочи! — донесся до меня сдавленный шепот тети Оли.

Лицом в подушку я упала на кровать. Мир перевернулся, и жизнь разлетелась на мелкие клочки.