Курама

Глава 6. Наступление

Самый сумасшедший месяц в моей жизни, как нынешней, так и прошлой. Батальон покрывал огромные расстояния, все чудовищно устали, но продолжали совершать переход за переходом на голой воле и понимании, что «надо». У нас было не так уж и много времени, и во время одной из стоянок Нова объяснила мне, почему.

Да, волков было пять миллионов, но три из них находились на некоей консервации. Итого два миллиона, из которых лишь тысяч пятьдесят составляют охрану ставки командования, так как большая часть войск распределена по линии фронта и стратегическим пунктам. Часть сил будет оттянута на побережье, которое активно утюжит флот, имитируя подготовку к десанту. Две лисьи армии — это немногим меньше двухсот тысяч хвостов. Вообще, армия — крайне гибкая структура, и комплектуется исходя из задач. Так, наступательная включала в себя большое число танков и самоходной артиллерии, а еще к нам прикомандировали всех имеющихся штурмовиков. Поэтому у нас был вполне реальный шанс взять штурмом ставку, и ликвидировать командование.

Конечно, у волков была разведка, и о двух долбанувшихся головой об скалу армиях, рвущихся к центру материка, они стопроцентно знали. Вот только, расконсервировать подкрепления и перебросить их — это что-то около полугода, и пять месяцев из этого срока уже прошло. Честно — мы бы продвигались намного, намного быстрее, но нас сдерживали перебои со снабжением.

Чтобы в течение столь долгого срока поддерживать бушующее пламя полномасштабной войны, требуется чуть ли не миллионы тонн грузов ежедневно. Горючее, запчасти, боеприпасы, провиант, вода, медикаменты, и все это надо доставлять быстро и именно туда, куда нужно. Естественно, большая часть всего этого доставлялась на фронт, к нам же тянулись достаточно жиденькие ручейки, да еще и с перебоями, из-за чего приходилось вставать лагерем на несколько дней, а то и недель. И потом словно под хвост укушенными рваться вперед, пытаясь покрыть как можно большее расстояние. Дикая, безумная ситуация, которой просто не могло быть в нормальных обстоятельствах, но она была. И это вызывало у меня настоящий ужас.

Волки нас стойко игнорировали. Нет, разведчики чуть ли ежедневно докладывали о столкновениях с вражескими наблюдателями, но те уклонялись от боя. Честно говоря, если бы я не знал, что волки просто не могут оттянуть ни одной дивизии на укрепление ставки, я бы назвал всю наступательную операцию чистой воды авантюрой. Но, как я уже говорил, у нас есть шанс. Правда есть, вот только он какой-то убогий, шанс этот.

По расчетам командования нашей армии, если мы сохраним темп продвижения — ну, усредненный, конечно — то у нас на весь штурм будет, внимание, два-четыре дня. Вдумайтесь в эту цифру, осознайте, что для нормального штурма нужно минимум пару дней утюжить территорию артиллерией и контрбатарейным огнем, и очень легко понять, почему я чувствовал себя смертником. Смертником, который никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не отступит. Потому что не отступят Алика и Нова. Потому что Ликор сейчас на фронте, в самом пекле войны. Потому что я жажду остановить эту бессмысленную войну на истребление, чего бы мне это ни стоило.

Еще три недели безумия, в результате которого я стал чувствовать себя живым трупом, уже ничем не отличаясь от окружающих. У меня не было сил на эмоции, да что там, даже просто лишний раз пошевелиться мне было откровенно лень. Да, мы иногда отдыхали, но как раз последний трехдневный период отсыпания в ожидании снабжения был неделю назад. Понимая, что у нас осталось слишком мало времени, командование увеличило количество техники, снабжающей две армии самоубийц.

Я плохо запомнил эти три недели. Единственным ярким воспоминанием стал шок от увиденной на плацдарме армии. Наша седьмая наступательная армия в полном составе стояла лагерем в лесу, в сорока километрах от ставки командования волков. Те из батальонов, что прибыли раньше, организовали патрулирование и охранение, а наш в полном составе просто повалился на землю, даже не дойдя до подготовленных для нас палаток. Нас туда буквально тащили на носилках, и я ничуть не возражал — у меня не было сил на возражения. Все, чего я хотел — это уснуть, и как следует отоспаться. До подхода вражеских подкреплений оставалась неделя.

Шесть дней до подхода вражеских подкреплений к ставке командования. Разведчики докладывали о более чем миллионной армии волков, но даже если те возьмут максимальный темп, добираться им как раз эти шесть дней. После совещания было решено начать наступление через два дня. Если мы не справимся за четыре дня, увязнем в обороне, то значит, все бессмысленно. Так что, нам дали отдохнуть, отоспаться, привести себя в порядок.

Один раз меня очень, очень сильно разозлили. Мне предложили надеть броню штурмовика, поменявшись экипировкой с каким-то лисом. Нет, логически я все понимал — мои двести единиц просто нельзя сравнивать с пятьюдесятью единицами штурмовика, но это не значит, что его надо раздевать! А когда я узнал, что меня вообще планировали оставить в тылу, для обучения, я чуть не избил командующего армией. Меня остановила Нова, она же проследила, чтобы я выполнил полный комплекс дыхательных упражнений для успокоения нервов. Но добила меня Алика, которая на коленях просила меня не отказываться от дополнительной защиты. Я тогда впервые в жизни растерялся настолько, что замер, совершенно не зная, что делать.

Я все-таки согласился, правда, попросил Алику больше так никогда не делать. Я почувствовал себя настоящим уродом, эгоистом, которому плевать на других, и хоть во взгляде лисицы я не видел ничего, но я понимал — она не просто так это сделала. Она лично следила, как на мне собирают штурмовую броню, помогала мне закрепить ножны с мечом, кобуру, показывала, как снимать и вешать на заспинные зацепы штурмовую винтовку. Объясняла, как пользоваться интерфейсом шлема, что означают те или иные надписи или пиктограммы. Помогала освоиться, все-таки странно понимать и ощущать, что теперь ты весишь добрые полторы сотни килограмм, но при этом способен прыгнуть на два метра вверх, бежать со скоростью автомашины и сгибать руками штанги. Правда, я все равно ощутимо потерял в скорости реакции и подвижности — защищенность требовала усилить сочленения брони, а это не давало в полной мере использовать лисью гибкость.

Нова шла вместе со штурмовиками. Когда я вновь увидел ее, то уронил челюсть: и так тяжелую броню обшили дополнительными бронепластинами, на спину повесили здоровенный короб, от которого к двадцатитрехмиллиметровой автопушке тянулся рукав боепитания. В процессе испытаний выяснилось, что экзоскелет волчицы был способен выдержать длинную очередь из этого орудия, вот ей и вручили его вместо пулемета. Вкупе со щитом, ставшим заметно толще, Нова превратилась в самый настоящий танк, правда, теперь она не могла быстро бегать. Когда я обратил на это внимание, волчица лишь покачала головой. В какой-то момент я понял, что рассматриваю ее светло-бежевого цвета мех, желтоватые глаза, словно вижу ее в первый раз. Она, кстати, заметила мой взгляд и лишь вздохнула, после чего ушла в который раз проверять свое снаряжение.

Я встретил экипаж Жозена, но разговора не вышло — лисы боролись со своим же танком, пытаясь «уговорить» его поработать еще немного. Длительный марш плохо сказался на многотонной машине, и даже я услышал странные звуки в работе двигателя. Гусеницы выглядели сильно изношенными. Перекинувшись парой слов, и поняв, что настроение у танкистов, мягко говоря, не очень, я предпочел ретироваться.

Я бродил по взбудораженному лагерю, чувствуя витающее в воздухе напряжение — казалось, его можно было резать мечом. Я ловил себя на мысли, что хочу, чтобы все это оказалось сном, я проснулся, а прошло не почти шесть безумных месяцев, а стандартная неделя, требующаяся мне для восстановления. Но в то же время сама возможность закончить все одним ударом была для меня невероятно соблазнительной.

День прошел, и теперь я лежал на полу, на тонком матрасе — койка не выдерживала веса штурмовой брони. Меня клонило в сон, но я пока отгонял его, пытаясь понять, что же меня беспокоит. Какая-то мелочь зудела на краю сознания, заставляя напрягаться и чувствовать себя неуютно. Словно я что-то пропустил. Словно мы все что-то упустили из виду, и это что-то было невероятно важным. Но что? Раз за разом я раздумывал над этим, и не мог ничего понять. Вконец утомленный, я уснул, как обычно, без сновидений.

Вскочил я от грохота артиллерии где-то вдалеке, спустя мгновение взревели двигатели техники. Было еще темно, судя по часам в спешно натянутом шлеме — четыре сорок семь утра. Я проверил, все ли на месте, и выбежал из палатки.

Хаос — так можно было описать обстановку одним словом. Сотни, тысячи лис носились по лагерю, техника неслась сквозь лес, на них прямо на ходу прыгали солдаты, чтобы уцепиться и первыми попасть на новообразовавшийся фронт. Грохотала артиллерия, мимо, громко лязгая металлом, на своей максимальной скорости пробежала Нова. Один из танков остановился, волчица с трудом вскарабкалась на броню — и то мне и еще одному штурмовику пришлось помочь — следом на машину забрался я и еще два лиса в тяжелой броне, и машина рванула вперед.

Впереди мелькали вспышки взрывов — это установки разминирования пробивали в минном поле проходы. Мины… самое ненавистное мною оружие. Маленькие, прячущиеся под землей, они были смертоносны, но в то же время дешевы. Ими можно было засеять огромную территорию, делая ее непроходимой, и лишь тральщики могли проложить дорогу сквозь поле смерти, да саперы. Среди последних смертность была ужасающей.

Артиллерия била непрерывно, пытаясь хоть немного подавить оборону противника, дать пехоте и бронетехнике лишний шанс на успешный штурм. Первая линия обороны проходила в десяти километрах от нашего плацдарма, и представляла из себя перепаханное поле, с которого, тем не менее, велся огонь как из легкого, так и тяжелого оружия. В стремительном марш-броске мы приблизились на расстояние пяти километров, и по нам открыли огонь.

По соседнему танку ударила ракета, машина остановилась, люки откинулись, и танкисты быстро выбрались наружу и побежали назад. Наконец, еще спустя три с лишним километра наступления, танки открыли огонь сходу, утопив линию обороны, явно сделанную наспех за пару дней, во вспышках взрывов. Сейчас эти выстрелы не вызывали у меня ничего, кроме легкой нервной дрожи. Подавитель работал на полную мощность, вызывая странные ощущения в области шеи, которые, как и прежде, я не мог описать словами.

Когда до линии фронта оставалось полтора километра, с соседнего танка плотным пулеметным огнем снесло десант — простых лисов-солдат в легкой защите. По нам тоже вели огонь, но Нова просто выставила свой щит, и мы были в относительной безопасности. Хотя штурмовая броня и должна была держать крупнокалиберные пули, никто не хотел лишний раз рисковать.

Первую линию мы пролетели на всех парах, даже не останавливаясь для зачистки, это должна была сделать пехота. Обернувшись, я увидел самоходные артиллерийские установки, что меняли позицию для стрельбы по второй линии. И лишь когда меня дернули с танка с воплем «бойся!», я осознал, насколько опасно отвлекаться в бою.

По танку попали противотанковой ракетой, но на этот раз экипаж не успел покинуть обреченную машину. Я словно в замедленной съемке видел, как выбивает люки, а в щели между ними и основной броней вырывается яркий свет. Вот в небо ударил сноп огня и искр, а в следующую секунду корпус тяжелой боевой машины содрогнулся от взрыва чудовищной силы, настолько мощного, что башню сорвало и подбросило почти на метр. Танк прокатился вперед по инерции, а башня упала на землю, к счастью, никого не пришибив. Время возобновило свой бег, а я вскочил на ноги, выдергивая из-за спины штурмовую винтовку.

Мы почти добрались до второй линии обороны, что была в десяти километрах от первой. До второй из четырех. Местность была холмистой, но все деревья были вырублены, трава сожжена, а на горизонте мелькали точки. Нова рассказывала, что ставка главнокомандующего представляет из себя полноценную укрепленную базу, причем модульную, благодаря чему ее можно за неделю разобрать и перевезти на новое место. Укреплениями были опять же модульные стены, автоматические турели, ДЗОТы — деревоземляные огневые точки. Колючая проволока, режущая спираль, мины, вышки с огневыми точками, буксируемые и самоходные орудия, и солдаты. Пятьдесят тысяч волков.

Нова подала сигнал, чтобы мы выстроились за ее спиной, после чего встала во весь рост, подняла щит и пошла вперед. По ней тут же застучали пули и снаряды мелкокалиберных пушек, но она их игнорировала, несясь вперед на своей максимальной скорости. С каждой возвышенности велся плотный пулеметный огонь, по нам стреляли из минометов, кто-то не пожалел ракеты, которая, правда, ушла выше. Будь я в своем легком бронежилете, был бы уже нашпигованным осколками и пулями трупом, но штурмовая броня держала удар.

Мимо на огромной скорости пронесся БТР, на ходу стреляя из своей пушки, следом еще один, и еще — мотострелки рвались вперед, стремясь занять еще одну линию обороны. Это означало, что первую пехота уже заняла. Вытянув руку, я попытался зацепиться за одну из многочисленных скоб на корпусе бронемашины, но в итоге меня всего лишь рвануло вперед и я упал мордой в землю. Поднявшись, я увидел в своей руке вырванную скобу.

В радиоэфире стояла тишина, связь между подразделениями обеспечивали мастера Разума. Причем не словесную связь, стоило командующему пожелать, чтобы артиллерия ударила по определенному квадрату, как артиллеристы сразу выполняли приказ. Я чувствовал, что мое место там, впереди, и мне сейчас нет смысла прятаться за Новой. Переглянувшись с остальными штурмовиками, мы втроем рванули вперед, обогнав волчицу. Секунда за секундой мы наращивали скорость, по нам били пули, и я пригнул голову, чтобы не получить попадание в визор. Вот мы нагнали БТРы, которые уже высаживали пехоту, пронеслись мимо охреневших от такого солдат, что лежали на земле и стреляли куда-то в сторону противника.

Пятьсот метров, четыреста, триста, двести, сто… Я вскинул винтовку и дал длинную очередь от бедра, тяжелые бронебойные пули просто скосили нескольких волков. Я спрыгнул в окоп, скрываясь от плотного огня из ДЗОТов.

Удар прикладом — голова волка лопается, словно переспелый арбуз, точно так же во все стороны летит что-то красное. Очередь, и пули прошивают сразу нескольких противников, я перезаряжаюсь, так как магазины из-за больших патронов являются двадцатизарядными. Не успев нажать на кнопку затворной задержки, я с размаху бью кулаком в морду очередного солдата. Нос с челюстью взрываются осколками костей и ошметками шкуры и плоти, а я уже стреляю снова. По броне бессильно стучат пули, один волк обломал об меня свой двуручный меч.

Лишь убедившись, что рядом никого из противников нет, я посмотрел на часы и понял, насколько я устал, как физически, так и морально.

Часы показывал десять тридцать семь утра.

К полудню бывшую вторую линию обороны заняли лисы, вытеснив противника. Я в каком-то ступоре понимал, что беспрерывно бился в ближнем бою несколько часов подряд. Моя броня была исцарапана, избита попаданиями, я расстрелял весь боекомплект к винтовке, револьверу, лезвие меча было покрыто зазубринами. С отвращением я понял, что странные розоватые комки на бронированных перчатках — это выбитые мощными ударами мозги.

— Такими темпами до самой ставки доберется только четверть войск, — пробормотал Джоран, лис-штурмовик, с которым я прорывался. Энира, лисица-штурмовик, третья в нашей группе, не пережила первое наступление — в нее в упор выстрелили из противотанкового гранатомета.

— Не забывай, с противоположной стороны наступает еще одна армия, — Нова уже успела влиться в коллектив, и к ней относились скорее как к очень большой лисице. Это было странно, особенно по причине того, что наиболее простые из лисов уже открыто за ней ухаживали.

— Там ситуация не лучше, чем у нас, — Джоран отмахнулся, с отвращением посмотрел на питательный батончик. Аппетита не было ни у кого, хорошо хоть, среди двух армий не было новичков, не считая меня — только ветераны.

— Когда вторая фаза наступления? — я с помощью наручного пульта вывел карту, точно такую же, какой пользуются командующие. Судя по множеству линий и значков, мы завершали перегруппировку, а до ставки оставалось около двадцати километров. Ками, мы за четыре часа прорвались на двадцать километров вглубь! Я не думал, что темп наступления будет настолько высоким!

— Скоро, закончится перегруппировка, и снова в бой. Правда, вряд ли мы на этот раз прорвемся так же далеко, до сих пор мы воевали с мясом и временными укреплениями, — Нова зачем-то посмотрела в сторону ставки, хотя увидеть она чисто физически ничего не могла — местность была холмистой.

— На старых картах тут — густой лес и даже болота, — пробормотал один из солдат, лис с черным мехом. У него отсутствовал кончик уха, причем отстрелили его недавно.

— Выкорчевали, осушили, прошлись огнеметами и химией, чтобы ничего больше не выросло, — Нова пожала плечами. — Стандартная тактика.

— Отвратительно, — пробормотал черный лис и, обняв автомат, затих.

Спустя час мы все как один встали на ноги и выбрались из окопов. Пехотинцы приготовились к марш-броску через простреливаемую территорию, мотострелки грузились в БТРы, танки выстраивались для прорыва. Началась артподготовка.

Снова мы рвались вперед, получая десятки попаданий, но на этот раз нам повезло меньше. Из-за чрезмерно плотного огня мы были вынуждены залечь и буквально вкопаться в землю, танковые соединения начали маневрировать, перегруппировываясь для прорыва. За ними собирались рвануть вперед БТРы, менее мобильная пехота должна была подтянуться чуть позже.

К концу дня нам удалось продвинуться всего на шесть километров, и к этому моменту мы потеряли треть всей бронетехники и личного состава. До ставки оставалось четырнадцать километров огня и смерти. У нас оставалось три дня.

Ночь была лишь чуть менее беспокойной, чем день. Постоянно стреляли, иногда громыхала артиллерия, оправдывая свое звание бога войны. Отряды разведчиков изучали следующую линию обороны, командование не спало, делая корректировки плана наступления. Я встретил Алику, что возглавляла особый снайперский взвод — отряд таких же, как она, лисов, неспособных испытывать эмоции, а потому без труда стреляющих точно в цель, даже когда вокруг них рвались снаряды и десятками умирали товарищи. Лисица была уставшей, многочисленные царапины и раны от шрапнели были перетянуты бинтами. Ее глаза были красными от напряжения и пыли.

Нова пока была цела, хоть броня и была порядком избита, как и щит. По ней стреляли из гранатометов, пытались убить противотанковыми ракетами, но ей пока везло. От гранатометов она уворачивалась — в отличие от «толстяков» она держалась позади, предпочитая быть тяжелой огневой поддержкой — а ракеты при приближении к ней буквально сходили с ума, меняя траекторию, а то и вовсе взрываясь. Как объяснила волчица, ее броня была улучшена генератором активных помех.

Страшной новостью для меня стало известие о гибели экипажа Жозена, в полном составе. Танк получил несколько попаданий ракетами за короткое время и взорвался. Без шансов. В груди неприятно заныло, за короткое время я успел привязаться к этим лисам, а теперь их не было. Их танк стал для них братской могилой…

Я тяжело вздохнул, мотнул головой и попытался уснуть. Но у меня не получалось ровно до тех пор, пока ко мне не подсела Алика, я просто прижался к ней боком. С другой стороны с лязгом присела Нова, напротив — Джоран. В такой вот тесной группке мы и уснули.

Следующий день снова начался с артиллерийской подготовки, вот только снаряды рвались не с нашей стороны — мы наступали с юга — а с запада. Но в то же время с его началом вперед рванули танки, а я услышал противный свист минометных снарядов. Спустя несколько секунд нейтральную полосу затянул густой дым. Армия словно сорвалась с цепи, настолько быстро мы рванули вперед.

Каждый час мы прорывались вперед на километр, иногда меньше. До линии обороны от места нашей ночевки было четыре километра, но даже на таком расстоянии можно было легко умереть. Корректируемые снаряды, ракеты, как противотанковые, так и противопехотные, минометный обстрел — потери в технике росли. А ведь то тут, то там встречались окопы с засевшей в них пехотой, которые открывали огонь, стоило только лисам попасть в зону действия их оружия.

Каждый такой зачищали штурмовики. Просто спрыгивали в них, кидая гранаты, стреляя из тяжелых винтовок, а после — орудуя мечами, ножами, кулаками. У волков не было ни единого шанса против лиса, закованного в штурмовую броню — она не пробивалась в упор, а от противотанковых гранат штурмовик мог просто уйти, выпрыгнув из окопа.

За бронетехникой шла пехота, наши артиллеристы пытались подавить батареи противника контрбатом, но они были сами вынуждены постоянно менять дислокацию.

Но вот мы, наконец, добрались до предпоследней линии обороны, и тут же столкнулись с плотным подавляющим огнем. Пулеметы, пушки разного калибра, гранатометы, танки. Несколько рванувших вперед «Алебард» подорвались на минах, пришлось снова задействовать тральщики, что шнуровыми зарядами пробивали дороги.

Наступление развивалось поистине бешеными темпами. Нет, это было понятно еще в первый день, но только сейчас я осознал, что то был не просто случайный успех, а строго выверенный план. Похоже, волкам просто не хватало живой силы и техники, чтобы нормально организовать оборону, вот они и сдали первые линии. Если моя догадка верна, то последней — непосредственно перед ставкой — мы столкнемся со всеми имеющимися в распоряжении главного вожака силами.

Честно говоря, я снова не очень хорошо запомнил бой. Наверное, это работа подавителя, потому что если бы я помнил каждого убитого волка — а убивал я в основном в ближнем бою — я бы уже свихнулся. Ками, боги, кто там еще, а ведь я когда-то упивался всем этим… Насколько же сильно я нынешний стал отличаться от себя прошлого? Кьюби но Йоко был демоном, чудовищем, маньяком-убийцей, а лис Курама — просто солдат, который живет, но отнюдь не войной. И, если честно, я не хотел бы становиться прежним. Даже с учетом всей той силы, что была мне доступна тогда.

Потому что я видел войну не с высоты огромного девятихвостого лиса, а с позиции солдата. Да, закованного в прочную броню, с мощным оружием, но солдата. Все эти смерти, кровь, от которой перепаханная взрывами земля превращается в грязь, крики умирающих лисов. Пустые, безэмоциональные взгляды рядовых волков, пытающихся остановить тебя даже ценой своей жизни. И кровь, я был весь в этой липкой красной жидкости, а на перчатках красовались еще и более отвратительные ошметки мозгов. Честно, не будь подавителя, меня бы уже вырвало.

В какой-то момент штурмовики смогли пробить пару брешей в обороне противника и устроить хаос в тылах, и после этого наступление ускорилось еще больше. Техника подобралась максимально быстро, десант мотострелков рванул вперед, стреляя на ходу. Пехота наступала, подчищая недобитков и занимая территорию.

И вот, когда мы заняли линию обороны, а день начал клониться к вечеру, я с болью осознал, что прорываться, по сути, больше некому. Джоран погиб, пытаясь заставить замолчать спарку 35-мм автоматических пушек. Нова получила все-таки попадание из гранатомета, и только чудовищная живучесть, доставшаяся ей от медведей, позволила ей выжить — ее увезли в тыл так быстро, как только смогли. Алика лишилась руки, получила тяжелую рану живота, и ее тоже увезли, из всего ее взвода выжило четыре лиса, все с ранами. Я сам получил серьезную рану левой руки — бронебойный снаряд проделал дырку и размочалил мышцы, лишь каким-то чудом не раздробив кость. Но я не собирался отступать — у меня еще осталась правая рука, а системы штурмовой брони позволяли эффективно стрелять из штурмовой винтовки и так.

Командование пожелало, чтобы я отступил, но в ответ я мысленно заорал, что не собираюсь бежать, поджав хвост. Что сейчас важен любой боец, способный идти вперед, игнорируя стрелковый огонь, так как пехота будет прорываться слишком долго. У нас осталось два дня, чтобы ворваться на базу противника и обезглавить волчьи стаи. Два дня на то, чтобы закончить эту сраную войну. Мы рискнули всем, я потерял многих из тех, кто мне был знаком. Я не успевал заводить друзей — они умирали на войне. Если сейчас боеспособные лисы начнут отступать — не останется тех, кто будет рваться вперед.

День подходил к концу. Линия фронта вновь стабилизировалась — волки потеряли слишком много солдат, чтобы пытаться отбить свои позиции, поэтому они собрали все, что было вокруг основной базы. Третий день станет решающим — мы должны пробиться сквозь оборону, и уничтожить ставку. Четвертый день оставим на всякие непредвиденные случаи.

— Курама, ты уверен? Твоя рана достаточно опасна, — со мной по рации связалась Нова. Она говорила с трудом, все-таки рана была очень тяжелой.

Это вообще было невероятно — ей в грудь попали из противотанкового гранатомета, для которого триста миллиметров броневой стали не преграда, а она нашла силы связаться со мной и попытаться отговорить меня от участия в решающем штурме. Но я был непреклонен.

— Я должен. Штурмовиков на всю нашу армию осталось меньше сотни. Мы объединимся в ударный кулак, и пробьем брешь. Мы обязаны это сделать.

— Ты хоть не в первых рядах пойдешь?

— Линия защищена?

— На сто процентов, и даже больше.

— Сначала пойдет пехота с тяжелой поддержкой. Потери ожидаются огромными… наверное, там больше половины от оставшихся поляжет, просто пытаясь приблизиться.

— По моим данным, личный состав седьмой наступательной сейчас сократился до сорока семи тысяч хвостов.

— Я знаю, — я чудом удержался от желания сжать кулак — это было бы фатально для рации. — Потери в технике — семьдесят процентов. Про штурмовиков ты уже поняла. Как обстоят дела в девятой наступательной?

— Так же примерно, плюс-минус.

— Выздоравливай, Нова. Ты одна на весь этот сраный безумный мир.

— Ты в принципе тоже уникальный, Курама. Выживи. Ради Алики, хотя бы.

— Обязательно, — я отложил рацию, тяжело вздохнул и смахнул непрошенные слезы. Алика и Нова тяжело ранены, и то, что последняя нашла силы со мной связаться, еще ни о чем не говорит. Как там Ликор? Я очень сильно надеялся, что он жив. Потому что если нет… не хочу даже думать об этом. Это слишком… тяжело.

Хлопнув себя по колену здоровой рукой, я встал с ящика, на котором сидел все это время, подхватил порядком побитый шлем и надел его. Спать лучше именно так, не приведи Создатели, начнется обстрел, и меня ранит случайным осколком.

Ночь выдалась неожиданно тихой, и я даже выспался. Наступление началось ровно в десять утра, и в этот раз артиллерия молотила, не переставая. Дым снова затянул нейтральную полосу, прикрывая пехоту, передние линии которой парами несли пуленепробиваемые щиты для защиты от пулеметного огня. Перед ними ехали все танки и БТР, что остались у армии. А мы обходили базу с востока, готовясь к прорыву — там к нам присоединятся выжившие штурмовики из девятой армии. Как только мы получим сигнал, мы должны будем рвануть на прорыв, и молиться, чтобы противник не понял, что мы наступаем именно с востока. Нет, волки гарантированно заметят отсутствие штурмовиков в основных порядках, но перекрыть весь периметр у них не получится — и так приходится делить остатки живой силы на два направления.

Мы собрались в небольшом овражке, откуда до базы была всего минута бега по прямой — примерно километр. Нас собралось сто семьдесят три штурмовика. Разгрузки были полны патронов и гранат, в том числе и противотанковых, более того, мы все были готовы умереть, но прорваться вперед, чего бы нам это ни стоило.

Многие смотрели на мою зафиксированную ремнями левую руку, но молчали. Просто потому, что ранены были многие, да и сама броня ни у кого не отличалась хорошим состоянием. Никто даже не смывал грязь, что коркой покрывала бронепластины.

Судя по звукам, интенсивность боев нарастала, но сигнала к наступлению все еще не было. Чего же ждет командование? Чуда, что пехоте и мотострелкам удастся прорваться? Нет, они смогут, но займет это достаточно много времени, да и потери будут более серьезными.

Наконец, спустя полчаса, когда все уже были на взводе, мы почувствовали, что настало время идти вперед. Все как один мы вскочили на ноги и побежали, наращивая скорость с каждой секундой. Стены базы были признаны дать дополнительные укрытия, а не препятствовать проникновению внутрь, так что их мы просто перепрыгнули сходу. Редкие гранатометчики просто не смогли попасть по нам, слишком активно мы маневрировали.

И началась бойня.

Я, достреляв остатки патронов в магазине, не стал перезаряжаться — для этого мне надо было остановиться. Я закинул винтовку за спину и вытащил порядком потрепанный подарок Алики, легкий одноручный меч, и принялся резать волков, нанося быстрые, точные, но не слишком изящные удары. Что говорить, ведь мои навыки мечника так и остались на уровне ученика, и бой я вытягивал только за счет брони, позволявшей мне игнорировать попадания из легкого стрелкового оружия.

Мы прорывались вперед, словно раскаленный нож сквозь теплое масло. Две группы штурмовиков отправились уничтожать укрепления изнутри, чтобы дать возможность пехоте прорваться вперед. Удивительно было то, что мы не встретили ни одного «толстяка» — где все эти ходячие танки?

Структура базы была простой и понятной — множество модульных зданий, вроде казарм, арсеналов, ангаров для техники. Центральный штаб представлял из себя двухэтажную постройку из металла, без окон, с автоматическими турелями на крыше и стенах. Турели мы вынесли, используя трофейные гранатометы, вход вышибли найденной в арсенале взрывчаткой. Но первых же лисов, сунувшихся внутрь, смел гранатометный огонь, и в следующую секунду наружу вышел «толстяк».

Я в ступоре смотрел на закованного в высокотехнологичную тяжелую броню волка, держащего тяжелый пулемет, на два истерзанных трупа, что были штурмовиками. И в следующую секунду мир мигнул и заполнился ими.

Нитями.

Они оплетали каждого лиса, каждого волка. Даже на телах убитых держались несколько нитей, но они постепенно истончались, растворялись, словно сахар в воде. А от волка в здание тянулась толстая нить, прямо из его головы. Я вытянул руку вперед и пожелал, чтобы эта нить оказалась в моей ладони, и она подчинилась. Сжав ее трепещущий конец, я почувствовал холодный, ограниченный разум биоробота, коим был «толстяк». Я мысленно потребовал, чтобы он уничтожил волков-гранатометчиков, и он подчинился моей воле. Развернувшись, он открыл швальный огонь, игнорируя замерших от такого лисов.

Тело волка взорвалось, когда в него попали заряды противотанковых гранатометов, но штурмовики уже проникали внутрь. Я шагнул следом, обернулся, и взмахнул рукой, перерезая нити, тянущиеся от стоящих на линии обороны волков к чему-то в командном центре.

Идя следом за штурмовиками, я чувствовал себя самой гнусной тварью на свете. Моя сила Разума, мои возможности — почему, почему я не пробудил их раньше?! Сколько жизней можно было бы спасти, но нет, я стал видеть нити только после того, как почувствовал, что вот-вот умру. Когда дуло тяжелого пулемета волка уткнулось мне в живот. До этого я даже не вспомнил о своих двухстах единицах. Это было отвратительно, и я бы понял, если бы лисы посчитали меня предателем. Потому что именно им я себя и чувствовал. Жозен, Джоран, Энира, десятки тысяч лисов могли выжить. Алика бы не была тяжело, чуть ли не смертельно ранена, как и Нова. Не пришлось бы задействовать столько солдат — я бы просто сам прошел в ставку. Никто бы меня не остановил, мне было достаточно дотянуться до нитей, и все — моя личная волчья стая готова!

Но нет. Эти способности появились только тогда, когда опасность стала угрожать мне лично. Лучше бы она проявлялась, когда убивали моих друзей!

В порыве чувств я со всей силы ударил кулаком по стене, и от места удара начали расходиться кольцевые волны. Теперь я знал местоположение всех живых существ в командном центре. А узнай я это парой минут раньше, и те два лиса выжили бы. Я почувствовал разгорающуюся ярость, что обжигающим потоком прошла через все мое тело. Волки устраивали засады, приготовив гранатометы, их прикрывали «толстяки». Что же, похоже, радиус действия моих способней был очень большим. Оскалившись, я вытянул вперед руки, сгребая все нити, идущие от волков, в кучу, и прошептал:

— Убейте друг друга. Немедленно.

Ставка сотряслась от новой бойни, но на этот раз волки убивали друг друга. Я отправил мысленный посыл штурмовикам, чтобы они не лезли, а сам направился в центр управления. Туда, где чувствовалось ядро, тот, кто управлял всеми волками на планете. Я медленно шел, по пути сняв шлем и бросив его на пол, чувствуя, как продолжает пылать ярость и ненависть. О нет, она не давала сил и уверенности, скорее, выжигала в моей душе клеймо, но я не противился этому. Потому что сейчас я хотел лишь одного — чтобы главный вожак волков умер. Быстро. Он не заслужил мучительной смерти, хоть и был тем, кто отдавал приказы. Он был столь же подневолен, сколь и остальные волки, обязанный выполнять внутреннюю программу.

А я был свободен в своих действиях, и то, что я не использовал свою силу, дарованную мне при появлении в этом мире, заставляло меня скрипеть зубами от собственной глупости. Я не вспомнил об этом. Просто забыл, словно этого никогда и не было, испугался, когда понял, что загрыз волка своими зубами. И не вспомнил о том, как Нова присоединилась к нам. Точнее, забыл, потому что хотел забыть. Чтобы не вспоминать привкус чужой крови на языке, чтобы не вспоминать, с какой легкостью мои лисьи клыки вспарывали шкуру на горле того волка. Я просто трус, трус и эгоист. От этого становилось больно, и раз за разом перед глазами вставали сотни мертвых лисов. Я вспоминал ужасную картину того, как в щит Новы врезается снаряд противотанкового гранатомета, и кумулятивная струя прожигает сначала его, а потом и броню на ее груди, как огромная волчица воет от чудовищной боли и падает на колени.

Я увидел словно наяву, как взорвавшийся слишком близко снаряд отбрасывает Алику, как она в шоке просит найти ее руку, касаясь другой страшных ран в животе, где осколки пробили защитные пластины.

Как Энира бросается вперед, отвлекая на себя гранатометчика, чтобы тот не выстрелил в меня. Как кумулятивная струя прожигает ее насквозь, и она падает замертво, потому что у нее нет генов урсов, в отличие от Новы.

Я отвратителен сам себе, и я не могу оставить все это так, как есть. Я должен, обязан стать другим. Я — Курама. Кьюби но Йоно. Я не имею права быть слабым, я обязан защищать тех, кого называю своими друзьями. Хватит прятаться от самого себя, пора признать свое кровавое прошлое. Пора познать свои силы, возможности, навыки! Я не имею права полагаться на случай, что мои способности активируются сами собой! Я демон, чтоб меня, а не просто лис-неудачник, неспособный защитить тех, кто мне дорог!

Я ворвался в большой зал, заставленный высокотехнологичной техникой, и сразу увидел волка в необычной одежде — китель, штаны с красными полосами по бокам, высокие ботинки. Он стоял, заведя руки за спину, выпрямившись и смотря на меня без страха. Я достал револьвер.

— Не хочешь поговорить?

— С меня достаточно смертей. Этой войне пора положить конец, — щелкнул взведенный курок.

— Хех… этой войне не будет конца, лис. Никогда.

— Покойся с миром, — я нажал на спуск. Грохнул выстрел, и главнокомандующего, главного, высшего вожака волков отбросило назад от попадания в грудь. Я не стал стрелять ему в голову.

Вот только, нити, идущие от него, не оборвались и растворились. Они словно нашли другую точку подключения, вновь образовав сеть. Я замер, пораженный, понимая, что сейчас произошло.

У лисов потеря высшего командования не означала бы проигрыш в войне. Нет, лисы бы просто заняли свои позиции, и ждали, пока сформируется новое командование. Более того, благодаря мастерам Разума координация действий армий даже в отсутствие командования была бы на высоте. В крайнем случае, всегда была стабильная радиосвязь.

Мы вновь ошиблись, считая, что без ядра волчьи стаи распадутся и окажутся неспособны действовать. Ликвидация главнокомандующего — важный пункт в любой войне, и создавшие идеальных солдат должны были его учесть. Волки образовали новую сеть, мимо ядра. Да, возможно, упадет эффективность, но они все равно будут способны действовать.

Этой войне и правда не было конца. Потому что даже если я освою все свои способности, даже если я смогу безнаказанно убивать волков тысячами, моя работа затянется на десятилетия. Они просто будут рожать детей больше, чем я буду убивать.

— Бл. ть!! — в ярости зарычал я, еле сдерживаясь, чтобы не пнуть тело вожака. Он не виноват в том, что Создатели всех рас оказались такими уродами. Ведь наверняка все расы были созданы, как проекты идеальных солдат! И планета стала испытательным стендом. И даже мое появление ничего не изменит, совершенно ничего.

Моего разума осторожно коснулись нити от мастеров. Они пытались понять, что произошло, и почему я столь разъярен. Вожак оказался сильнее, чем предполагалось?

Нет. Я горько усмехнулся, в бессильной ярости скрипя зубами. О нет, вожак уже мертв… По связи пришла волна недоумения, и я просто пожелал, чтобы все они узнали мои мысли. То, что я понял.

И моя воля была исполнена. Поступил приказ о всеобщем отступлении.

Мы, лисы, проиграли сражение, а возможно, и войну.