Лабиринт совести (СИ)

11-14

– А как ты попал в Академию?

Он отвёл глаза и стал рассказывать таким сухим и равнодушным тоном, что я сразу заподозрила, что тема очень болезненная, но останавливать его не стала, пусть сам останавливается, когда захочет.

– Была атака серьёзная, многие погибли. У отца осталось всего пятеро сыновей, я был самым умным, он решил, что надо меня убрать с передовой и готовить в преемники, а в условиях развивающейся интеграции Грани Ис с остальным Содружеством, было бы неплохо иметь образование, плюс опыт жизни на цивилизованных Гранях. И паспорт. А отрицательным паспорт не давали, так что надо было тёмную сущность усыпить, на тот момент это делали официально, с бумажкой, только в Академии Вершин.

– А храмы?

– В храмах без гарантии, и храмы не имеют юридической силы. Многие выпускники храмов потом поступали на заочку в Академию Вершин и сдавали там экзамены ради бумажки. Мой отец тоже об этом думал, но Академия Вершин идёт четыре года, а в храме можно и десять просидеть промедитировать. К тому же, у нас был в гостях один мастер из храма, отец меня ему показал, мастер сказал, я безнадёжен и он за меня не возьмётся. В Академии Вершин обещали вылечить всех. Обломались.

Я смотрела на него молча, готовясь сменить тему, если он захочет, но он, вроде бы, не хотел. Помолчал, изучая небо, потом посмотрел мне в глаза и усмехнулся:

– Ты же меня видела. Изнутри. Что скажешь?

– Потрясающе здоровая и крепкая тёмная сущность, – честно ответила я, он рассмеялся и изобразил самодовольство:

– Да, я такой. Я был в числе первых выпускников и первых больших обломов, у моей группы был код единица, первый набор и первый выпуск, на нас обкатывали программу, пробовали всё. Со мной ничего не сработало.

– А что пробовали?

Он перестал улыбаться, я опять замерла, чувствуя, что хожу по краю. Я не хотела лезть ему в душу, мне казалось, что это простой вопрос, но судя по его напряжению, это было не так. Он молчал, я ждала, не дыша и не двигаясь, даже гладить его руку перестала, через время он погладил мою сам, ровно сказал:

– Первая Академия Вершин была построена на магической аномалии, там есть места, где магия не работает вообще. То есть, она туда не поступает из мира. Но при желании, её можно вытащить из чужих аур. А когда у тебя дефицит, а у отрицательных всегда дефицит, то тянешь чисто автоматически, из всего что движется. На мне ставили эксперименты, пытались не кормить – не сработало, я на силе держался. А силу тянул у преподов, они на ночь выходили из аномальной зоны и подпитывались. Пытались бить. Ха. Меня демоны били с пятнадцати лет, у меня боевого опыта было больше, чем у них опыта преподавания. Не справились, я вырвался и ответил. Они вызвали полицию, в меня начали стрелять, после первого попадания я психанул и устроил боевую трансформацию, там шкура пуленепробиваемая, полиция сбежала и вызвала армию. Приехали боевые маги. У тебя был избыток силы когда-нибудь?

Он посмотрел на меня с хитрой улыбкой, я качнула головой, он улыбнулся шире, как будто бы даже с ностальгией:

– Это типа опьянения, такое ощущение своего божественного всемогущества, я стараюсь до этого не доводить в последние лет сто, потому что я тогда веду себя глупо и говорю ерунду. Но в молодости мне нравилось иногда оторваться и побуянить. Я тогда этими боевыми магами так обожрался, что в итоге разнёс пол-Академии, переел и уснул в руинах пьяный и счастливый. От физических наказаний они отказались. Много всякого пытались делать, один раз я в больницу попал, с простудой, а там силы море, там молодые здоровые сотрудники с хроническим стрессом и недотрахом, я как развернулся, – он самодовольно рассмеялся, жмурясь от удовольствия: – У меня с голодухи такие бездны таланта открылись, что в соседних корпусах больницы медсёстры на пациентов прыгали. Хорошо было. После этого в Академии запретили преподавать женщинам, но это мало помогло.

– Почему мало помогло?

Он посмотрел на меня ироничным взглядом старого развратника, уставшего от оргий, шёпотом сказал, как секрет:

– Лея, возможно, я тебя удивлю, но желание у всех одинаковое, и у мужчин, и у женщин.

– И? – я не особенно понимала, к чему он клонит, ему моё непонимание доставляло ехидное удовольствие. Он полюбовался моим выражением лица, потом объяснил:

– Я красавчик, меня все хотят, и мужики в том числе.

Мои глаза полезли на лоб, я о таком читала, но лично не была знакома ни с одним представителем, и даже спросить толком не смогла, просто выдавив:

– Ты...?

Он рассмеялся и качнул головой:

– Я – нет. Зачем? Мне достаточно, чтобы они велись. Думали обо мне, метались у себя в голове, фантазировали, ненавидели себя за это, страдали, хотели, винили себя за эти желания и фантазии. Часто бывало, что препод у нас уже год не ведёт, а мне от него до сих пор иногда капает, потому что он не может меня забыть. Дома я этой стороной силы почти не пользовался, там хватало врагов, которых можно было тупо жрать, кому-то нравиться причин не было, это слишком сложно. А в Академии врагов не было, ну или все вокруг были врагами, которых нельзя убить, физически, по крайней мере. Приходилось искать другие пути.

Мне было сложно это представить, и чем больше я об этом думала, тем более странные ощущения это вызывало. Я решила заканчивать с этими мыслями и спросила:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Так ты закончил Академию или нет?

– Мне дали диплом с записью, что я прослушал курс лекций, но заключения о подчинённой сущности не выдали. И, на самом деле, я не один там был такой, на моём курсе было ещё трое. Даже если ты полукровка, это не гарантирует подчинения сущности, руководство Академии это признало и ввело более глубокие испытания при поступлении, многим просто отказывают на первом этапе. И мне бы отказали, если бы была такая практика, но её не было, они рекламировались как стопроцентный результат. По факту оказалось около семидесяти процентов успеха. Тридцать – это те, у кого тёмная сущность не просто доминантная, а фундаментальная основа ауры, её нельзя усыпить, не спровоцировав серьёзных последствий в организме. Если мою усыпить, я впаду в кому, я потом не раз проверялся на разных Гранях и даже в Мирах, мне один доктор сказал: «Можно отрубить от дерева все ветки, но нельзя отрубить от дерева корень». Так что, без шансов.

– Но у тебя подчинённая сущность?

Он загадочно улыбнулся:

– Откуда ты знаешь?

– Я вижу.

Он отвёл глаза и кивнул, как будто с долей смущения:

– Да, подчинённая. Меня Деймон научил, он на мне тренировался. Методику разрабатывал, методист хренов.

Прозвучало как-то так смущённо, как будто ему было неловко об этом говорить, но мне было слишком интересно, я спросила:

– Что за методика?

– Осознанности. Типа, непричинение вреда должно быть полностью обоснованно изнутри, а не под давлением угрозы наказания или стресса посттравматического синдрома. В Академии подчиняют через боль, как собак дрессируют, чтобы появилась рефлекторная связка срыва и боли. Закрывают в подвале, связывают, не кормят, чтобы довести до дефицита. Потом заходят два препода и лаборант, лаборант даёт себя покушать, один препод следит, чтобы студент сохранял контроль, а второй препод держит заклинание наготове, которое провоцирует боль. И если студент срывается, его сначала голосом предупреждают, потом бьют. Отливают водой и по новому, кругами.

– В смысле – водой? – мне было жутко даже пытаться это представить, я держала его за руку так, как будто его прямо сейчас кто-то схватит и утащит в подвал, морить голодом. Алан ответил с несерьёзной улыбочкой:

– Из обморока выводят. При дефиците и болевом ударе можно от шока вылететь из сознания. Водой полили, привели в себя, опять пробуют. Если выдержал, в итоге дают поесть и силы отсыпают чуть-чуть.

Я сидела в шоке, пытаясь осознать, что это не пытки, а процесс обучения, и что это входит в программу, одобренную Содружеством. Алан перехватил мою напряжённую ладонь поудобнее, успокаивающе сказал:

– Это работает. Дисциплинирует, по крайней мере. Со мной тоже сработало, но не полностью – я научился не бить, но взамен стал с ними разговаривать. Стихи читал, комплименты делал, рассказывал фантазии всякие. Их фантазии. А они все меня хотели, и потом мне текло от них всю ночь, иногда неделями. Весело, короче, в Академии было, хороший тамада, и конкурсы интересные.

Он говорил иронично, а я старалась не представлять, сколько за этой бравадой боли. Взяла себя в руки и спросила:

– А у Деймона какая методика?

– Он работал через жалость и чувство вины. Типа, не агрессия, а... пассивная агрессия. Приносил цветы в горшках, всяких крыс лабораторных, цыплят, утят, котят, щенят, детей. Тех, кто точно не в состоянии сопротивляться, и кто не понимает, что происходит. И они находились рядом долго, даже если из них тянуть понемногу, это становится через время визуально заметно – цветы вянут, цыплята худеют и слабеют, у щенят начинает шерсть тускнеть, слабость, болезни. Сколько я мышей угробил, ты бы знала, – он смущённо рассмеялся и отвернулся, вздохнул и развёл руками: – Они просто очень мелкие, по ним норму не видно так сразу, они бегают нормальные, потом однажды не просыпаются и всё. И фиг поймёшь, в какой момент всё пошло не так. И в итоге понимаешь, что на всякий случай, лучше вообще ничего не брать, просто от греха подальше. Потому что любой мизер, который я возьму, аукнется. Даже если кажется, что из них фонтанирует сила, вмешательство скажется на их организме всё равно, и я это увижу, и буду знать, что это я, такой вот гад. Но я и тут нашёл обходной путь, я как Пожиратель Душ не беру, но беру как инкуб, там разная специфика. Сила страсти – такая штука, которая от избытка делает хуже. Когда кто-то хочет секса, но не получает, ему это вредит, появляется дисбаланс в ауре, а мой вампиризм этот дисбаланс ликвидирует, если брать в меру, только лишнее. Я научился, Деймон по мне диссертацию написал, её сейчас в учебниках цитируют.

Я округлила глаза:

– У Деймона есть степень?

Алан широко улыбнулся и кивнул:

– Да. Он правда препод, хоть и... странный вот такой. Он преподавал в Академии Вершин, вводил там свои методы, без особых успехов, но часть даже сейчас работает.

– А почему он не предоставил документы в наш деканат?

Алан посмотрел на меня с намёком, но я не поняла, и он сказал:

– В его диссертации слово «секс» встречается в среднем три раза на страницу, я для прикола посчитал. Как думаешь, родители нежных эльфийских деточек будут рады видеть среди преподавателей демона со специализацией в балансировке ауры инкуба через сексуальные взаимодействия?

Я зажмурилась и отвернулась, Алан рассмеялся, вздохнул:

– Там ещё и в выводах написана крамольная мысль о том, что не пускать энергетически отрицательных демонов в Содружество – это нарушение прав разумных созданий, чьё право на свободу передвижения закреплено в Кодексе Содружества, и что отрицательные могут приносить пользу в работе с положительными, страдающими от сексуального неудовлетворения, например, с подростками. И он так всё обосновал, что вообще не придерёшься. У него всё приняли, но сразу после защиты опечатали и засекретили, потому что «Содружество к такому не готово». Теперь он пытается в следующей диссертации пропихнуть мысль, что классический способ «усыпления» тёмной сущности, который сейчас практикуют в Академиях Граней, является слишком травмирующим и неэтичным, так что его надо запретить, и что экзамен надо переделать, чтобы его могли сдать те, кто подчинил тёмную сущность, не «усыпив» её, такие, как я. Но сливки академического общества от таких идей отбиваются всеми силами, так что экзамен я не сдал. Там закон так тупо составлен, что я не сдам в любом случае, даже если на изнанку вывернусь. Деймон сказал, что буква и дух закона в этом случае расходятся, так что мы имеем право его нарушать по букве, соблюдая по духу. И дал мне свой паспорт. Часто об этом жалеет, но забрать не может, – он улыбался, перебирая мои пальцы, я спросила:

– Почему не может?

– Я сильнее, я не отдаю.

Он сказал это серьёзно, я смотрела на него, пытаясь понять, насколько это шутка, он посмотрел на меня и рассмеялся, потёр глаза:

– Что-то я как пьяный какой-то, вроде выпили ерунду, а ощущение, как будто бочку. Ты не против, если я отрублюсь на пару часиков?

– Волшебных снов, – кивнула я, доставая телефон, Алан зевнул и лёг удобнее, закрыл глаза, потом приоткрыл один и взял в руку мой кулон, показал мне и шепнул:

– Подари, а? На память.

– Забирай, – кивнула я. – Так понравился?

– Ага.

– На здоровье.

Он улыбнулся и закрыл глаза, я какое-то время смотрела на его лицо, потом подняла голову и стала смотреть на небо – там садилось солнце, море становилось тёмным и блестящим, внизу загорались фонари, совсем не такие, как в Верхнем Городе, но почему-то от этого казалось, что праздник продолжается.