«Лахтак». Повесть

Глава III

Каждые четыре часа производили метеорологические наблюдения. Это делали Запара и Степа. Обычно они чередовались, а два раза в сутки, когда надо было производить более точные наблюдения, выходили оба, и тогда Степа помогал Запаре.

Как-то вечером, в восьмом часу, юнга готовился выйти на палубу для наблюдений. Он одевался в оленьи меха. Поверх обыкновенных брюк надел меховые. На ноги сверх шерстяных носков натянул чулки из собачьего меха, а на них пимы - сапоги из оленьих шкур мехом наружу. Застегнул на груди нерповый жилет и нырнул в широкий совик, то есть шубу из оленьего меха, которую одевают через голову. Чтобы защитить руки от лютого мороза, их пришлось спрятать в две пары перчаток и уже па перчатки натянуть огромные рукавицы. Вооружившись электрическим фонарем, - таких фонарей Запара имел несколько, но разрешал пользоваться ими только для метеорологических наблюдений, - и взяв анемометр, Степа вышел на палубу.

Морозный воздух обжигал лицо. Юнга осторожно прошел в темноте по палубе и поднялся по трапу, не зажигая фонаря; он экономил электрическую энергию батареи. Взобравшись на крышу штурманской рубки, юнга принялся за работу. Он нажал пружину и поднял анемометр высоко над головою. Анемометр слегка затрещал. Через минуту Степа засветил фонарь, чтобы взглянуть на циферблат. Не теряя времени, записал показания. После этого быстро спрятал прибор в ящик, натянул рукавицы и стал бить руками о плечи, как это делают извозчики, когда пальцы окоченеют.

Нагрев руки, Степа полез к метеорологической будке. Там он снял показания анероида. Отмстив, что стрелка анероида пошла вверх, он записал показания гигрометра, а также максимального и минимального термометров. Тогда, снова нагрев руки, стал спускаться па нижнюю палубу. Из-под ног посыпался снег, и Степа подумал, что завтра у палубной бригады будет работа. Раз шторм прекратился - Кар обязательно пошлет бригаду очистить палубу от снега.

Пройдя несколько шагов, Степа па минуту остановился возле того места, где большой торос уперся в борт «Лахтака». Вокруг была непроглядная тьма. Каждый раз, когда юнга глядел в эту бездну, его охватывало желание уйти в ночную тьму. «Так и шел бы до самого полюса», - часто думал Степа.

Он стряхнул рукавицей снег с борта и, опершись на него, напряженно и мечтательно всматривался в ночь, в едва сереющую снеговую даль.

Чувство грусти почти не было знакомо этому юноше. Ему наиболее свойственны были любознательность, стремление преодолевать препятствия и большая подвижность. Никогда он не высказывал упреков по адресу своей судьбы, забросившей его сюда. Лицо юнги становилось печальным только тогда, когда он вспоминал товарищей, погибших близ берегов острова Уединения. Тайны Арктики, с которыми сталкивался он, о которых рассказывал ему Запара, еще больше разжигали его любознательность.

Но не простоял юнга и полминуты, как на торосе появилось какое-то существо, поднялось над бортом, и Степа от сильного удара в спину растянулся на палубе.

«Медведь», - мелькнуло в голове юнги, но он не почувствовал никакого страха. Он лежал, одной рукой стиснув футляр анемометра, другой - фонарь. Тем временем медведь, положив передние лапы на борт, вытянул голову и стал нюхать воздух, как будто интересуясь, на какого это зверя он наскочил и можно ли тут чем-нибудь полакомиться. Степа, поджав под себя ноги, вскочил и припал к стене кают-компании.

Зверь, слегка напрягшись, перепрыгнул через борт на палубу, и морда его очутилась на расстоянии десяти сантиметров от лица Степы. Юноша ощутил дыхание медведя. Зверь то ли от голода, то ли от злости защелкал зубами и ступил еще ближе к Степе. Юнга опрометью бросился вдоль стены, но, не сделав и двух шагов, чуть не упал навзничь - так дернуло его сзади. Это медведь схватил зубами за полу широкого мохнатого совика. На какую-нибудь четверть минуты совик спас Степе жизнь. Медведь прокусил одежду, но не достал до тела. Юнга снова рванулся. Медведь грозно зарычал, не выпуская из зубов совика. Выскочить из совика Степа уже не успел бы - ведь каждую секунду косматое страшилище могло навалиться на него своей тушей или ударить лапой по голове.

Стиснув зубы, Степа повернулся к своему обидчику.

Зверь выпустил из зубов олений мех и поднял вверх лапу.

Но Степа предупредил страшный удар медведя и, размахнувшись, сам треснул по медвежьей морде фонарем. Очевидно, этот отпор, хотя и слабый, обескуражил медведя. Степа не стал ждать, пока хозяин полярных льдов придет в себя от неожиданного удара и снова схватит зубами за мех или опустит свою деликатную лапу ему на голову. Он помчался по палубе напрямик к капитанскому мостику, по медведь преградил ему путь к трюму. Юнга побежал к трапу, по которому поднимались на капитанский мостик, по медведь снова догнал его. Теперь, казалось, не было уже никакого спасения. Степа стал по другую сторону трапа. Чтобы достать его, медведь должен был или обхватить лапами трап, или, немного понатужившись, перегнуться на одну сторону, или же обежать вокруг трапа. Сделать все это не трудно было бы для полярного мишки. Но у Степы мелькнула новая, спасительная мысль. Он протянул руку с фонарем к медвежьей морде и нажал кнопку. Электрический свет ослепил медведя. Степа, потушив фонарь, снова зажег и опять потушил. Медведь, испуганный, очевидно, незнакомым, неприятным явлением, отступил немного назад. Степа прыгнул па ступеньки трапа и с громким топотом взбежал на капитанский мостик. На секунду остановился и оглянулся назад. Медведь, как видно уже опомнившись, лез по трапу за ним.

Полярный мишка в матросы не годится - по трапам лазает не очень ловко. Пока вскарабкался наверх, прошло секунд двадцать.

За это время Степа вскочил в штурманскую рубку, запер дверь на крючок и стал придумывать, чем бы защититься. Л медведь уже топтался под окном рубки и толкал мордой тонкую деревянную стенку.