Ларин Петр и фабрика волшебства

ГЛАВА 12

К утру за окнами преобразился весь мир. Всё было покрыто толстым слоем белого лёгкого снега. Но дети в школе даже не обратили внимания на то, что наступила зима. С мрачными и грустными лицами они собрались в столовой. Как заключённые в тюрьме, так маленькие узники принялись за еду. Даже вилки и ложки звенели не так, как обычно.

Ларин с Шубиным сидели рядом, Туманова напротив, благо при новой директрисе им удалось поменяться местами с другими детьми. Шмель в самом начале своего правления разрешила поменять заведённый до неё порядок. Софья ковырялась в своей тарелке, даже не глядя на то, что в ней.

Артём толкнул Петра в плечо:

— Смотри, она вообще никакая. Она, наверное, даже не знает, что это завтрак.

— Надо что-то делать.

Ларин отложил вилку:

— Туманова, ты спишь, что ли?

Софья подняла голову, моргнула и посмотрела на своего друга так, словно видела его впервые.

— Это я, Пётр, — сказал Ларин. — А это Артём Шубин. Не узнаёшь?

— А я… — девочка задумалась, словно вспоминала, как её зовут. Из глаз выкатились две слезы и упали в тарелку.

— Что-то надо делать, «слышишь, Ларин?

— Я, кажется, придумал. Ты говорил, что в прошлом году, когда выпал снег, вам было очень весело?

— Да, — подтвердил Шубин. — Даже Илья Данилович с нами в снежки играл.

— Сейчас, — Ларин выбрался из-за стола, оставив недоеденный завтрак.

— Ты куда? — спросил Спартак Кимович, присматривавший сегодня за детьми.

— Что-то у меня живот… — соврал Ларин, — мне надо в комнату.

Причина была уважительная, учитель сокрушённо покачал головой:

— Сладкого наелся вчера?

— Было дело, — признался Ларин и, держась за живот, отправился к себе в комнату.

На втором этаже он уже бежал.

— Скорее, скорее! — торопил себя мальчик.

Проклятый ключ не хотел попадать в замочную скважину, но в конце концов дважды хрустнул. Мальчик вбежал, оставив дверь комнаты открытой, и сразу же бросился к окну. Он распахнул его настежь, горячими ладонями нагрёб снега с карниза, слепил два больших снежка и один маленький. Затем всё это спрятал за пазуху и отправился в столовую.

Завтрак уже подходил к концу. Софья Туманова не реагировала ни на что, тупо смотрела в стену, и взгляд у неё был отсутствующий. Она даже косу не заплела как следует.

— Как тебе, лучше? — спросил Спартак Кимович.

— Да, немного лучше.

Учитель физкультуры удовлетворённо кивнул:

— Спортом надо заниматься больше, движение — это жизнь.

— Ага, — сказал Ларин.

Он сел, вытащил из-за пазухи немного подтаявший снежок и передал Шубину. Тот положил снежок на чистую тарелку, а тарелку поставил прямо перед Соней. Та вилкой и ножом принялась резать снежок.

— Да она совсем… — сказал Шубин.

Туманова наколола кусочек снежка на вилку. Дети смотрели на неё широко открытыми глазами, не понимая, что происходит. Девочка поднесла кусочек снежка ко рту и принялась его есть. Она жевала снег так, словно это был творог.

Ларин вытащил второй снежок и бросил в Софью. Та вздрогнула, отложила вилку с ножом и стряхнула с себя снег. Тогда Ларин достал последний снежок и опять бросил в свою подругу.

— Что ты делаешь? — воскликнула Туманова, а затем улыбнулась. — Ой, это же снег! Ребята, это снег! — в её глазах мелькнуло некое подобие мысли.

— Снег! Снег! — закричали все дети и принялись хлопать в ладоши.

Софья взяла со своей тарелки снежок и сказала:

— Ах ты, Ларин! Вот тебе! — и бросила снежком в мальчика.

Пётр не стал уклоняться, он специально хотел, чтобы снежок попал в него. В ответ он захохотал, Софья тоже громко засмеялась. И чем больше дети веселились, тем яснее становился взгляд Тумановой.

— Ребята, снег на улице! Зима началась. Вперёд, на улицу!

Учитель физкультуры хотел было остановить детей, но затем в его взгляде засверкали какие-то искорки, а неулыбчивое лицо преобразилось, даже на щеках выступил румянец. И ребята гурьбой, не обратив внимания на охранника, который стоял в дверях широко расставив ноги, бросились к выходу. Они лезли ему под руки, а Шубин умудрился вщемиться между широко расставленными ногами охранника. Охранник потерял равновесие и упал. И тоже засмеялся.

Все высыпали во двор. Снег был нетронутым, сиял идеальной белизной. Лишь кое-где на нём были лапки птичьих следов. Клара топталась спозаранку у крыльца, ожидая свою подругу Туманову. Но та не вышла, и умная птица улетела по своим делам.

Дети принялись швыряться снегом, гоняться друг за другом, толкаться.

Директриса, расплющив и без того некрасивое лицо о стекло, смотрела во двор. Она что-то шептала, бормотала, но понимала, что в данной ситуации изменить ничего не сможет. Дети сейчас неуправляемые, кричи на них, топай ногами, они всё равно будут сходить с ума, носиться друг за другом и швыряться снегом.

Один снежок, то ли брошенный кем-то специально, то ли случайно, ударился о стекло, за которым стояла директриса. Людмила Афанасьевна отпрянула, её пальцы сжались в кулаки, а ногти, как будто когти хищной птицы, впились в ладонь.

— Я вам ещё устрою! — прошептала она.

Примерно с таким же выражением лица смотрела на всё происходящее и Изольда Германовна. Она даже окно закрыла, изменив всегдашней привычке, потому что её невероятно раздражали и выводили из себя радостные крики детворы.

Директриса умела ждать. И когда дети, вдоволь наигравшись, вспомнили о том, что они должны учиться, Шмель спустилась на первый этаж. В руках у неё была длинная чёрная линейка. Розовощёкие, мокрые, смеющиеся, дети входили в школу, но, как только они сталкивались взглядом с Людмилой Афанасьевной, тут же их лица делались грустными, улыбки исчезали.

— Так вот как вы выполняете моё распоряжение! Очень хорошо, — с металлом в голосе сказала директриса, — с сегодняшнего дня все ваши проделки, а также нарушения режима я буду запоминать. Я вас научу соблюдать порядок. А если кому-то не нравятся новые правила… — и директриса школы бросила красноречивый взгляд на дверь, ведущую на улицу, тем самым давая понять, что церемониться не станет.

Пётр, который затеял всю возню со снегом на улице и первым принёс снег в школу, прошёл рядом с директрисой с высоко поднятой головой.

«Молодец, — подумала про себя Шмель, — вот такой мне и нужен. Если ты будешь тюхлей, ты ничего сделать не сможешь и за тобой никто не пойдёт. А такой, — она посмотрела в спину удаляющемуся Ларину, — а такой может весь мир перевернуть».

Туманова шла рядом с Лариным. Щёки у неё были ещё румяными, да и глаза не погасли.

— А ты что, её совсем не боишься? — спросила она, прикоснувшись к плечу мальчика.

— Боюсь, — честно признался Ларин, — но надо преодолевать страх.

— Спасибо тебе, — сказала Софья, сжимая руку Петра. — Ты меня спас. А то я словно провалилась в какое-то болото и выбраться из него hq могла.

— Она тебя загипнотизировала. Но ничего, мы ей ещё устроим!

Когда дети разошлись по классам, директриса вызвала в свой кабинет вначале учителя физкультуры, а затем охранника Дмитрия. Первым вошёл Спартак Кимович. Директриса стояла у письменного стола, держала в левой руке указку остриём вверх, как часовой держит копьё.

— Как вы объясните то, что произошло сегодня утром? Я к вам хорошо отношусь, Спартак Кимович, я очень ценю то, что вы делаете. Меня радует то, что вы заняли мою позицию.

Спартак Кимович развёл руки в стороны. Сейчас из грозного, воинственного самурая он превратился в обыкновенного учителя или, точнее, в ученика, которого распекает строгий учитель.

— Как я, по-вашему, должна реагировать на подобные проделки? Кто всё это начал?

Спартак Кимович опустил голову:

— Знаете, Людмила Афанасьевна, признаться, я даже не заметил, кто начал первым.

— А для чего вы находились в столовой? Вы должны всё замечать, а потом мне докладывать. Для чего вы там стояли?

— Следил за порядком.

— И что, по-вашему, порядок восторжествовал? Так вот нет, — она стукнула указкой по столу, причём так резко, что учитель физкультуры дёрнулся и отскочил на шаг в сторону. — Что-то вы такой пугливый, Спартак Кимович? А мне говорили, что вы большой мастер восточных единоборств.

— Преувеличивали.

— А я подумывала предложить вам повышение, но, смотрю, рановато ещё. Вы не слишком хорошо справляетесь со своими обязанностями. Кто всё-таки начал? — сурово спросила директриса.

— Я не заметил.

— Может, Шубин? — задала наводящий вопрос директриса.

— Нет-нет, вроде бы не он.

— Тогда кто, Ларин?

— Я стоял вполоборота, смотрел в окно.

— Почему вы никого не остановили, когда все побежали из столовой?

— Я растерялся, — соврал Спартак Кимович, и его лицо приобрело извиняющееся выражение.

— Вы растерялись? — директриса склонила голову набок, пробуравила глазами фигуру учителя, словно пыталась взглядом пригвоздить его к стене. — Давайте договоримся, — голос директрисы стал немного мягче.

— Слушаю вас.

— Я хочу попросить вас, Спартак Кимович. Вы находитесь постоянно с детьми, слышите, о чём они говорят, замечаете, что делают, — учитель физкультуры кивнул. — Так вот, я прошу вас каждый вечер заходить ко мне в кабинет. Не стесняйтесь, я вас даже вызывать не буду. Обо всём, что увидели или услышали, говорите мне без утайки. А я вам буду благодарна. Я бы вас, конечно, не просила об этой услуге, но вы же сами видите, какой пошёл разброд и шатание во вверенной мне школе. Дети позволяют себе вольности, совсем от рук отбились. Их надо приструнить, надо держать… — директриса подумала, но не произнесла фразу «в ежовых рукавицах».

Физрук продолжал кивать головой, и директрисе не понравилась подобная угодливость учителя.

— Что вы, как китайский болванчик, головой трясёте?! — Спартак Кимович замер. — Так вы меня поняли?

— Да, — сказал он. — Смею надеяться.

Но договорить ему Людмила Афанасьевна не дала:

— Всё будет зависеть от вашего старания. Будет результат — будет и вознаграждение. Вы же знаете, я слов на ветер не бросаю. Свободны, Спартак Кимович. И скажите охраннику, пусть зайдёт. Кажется, его Дмитрий зовут?

— Да.

Когда дверь за учителем физкультуры захлопнулась, директриса подошла к зеркалу, взглянула на своё отражение.

«Я им покажу! Они у меня все по струнке ходить станут! Выполнять будут лишь то, что я приказываю! Я их лишу детства. Они станут взрослыми на много-много лет вперёд!» — успокаивала себя Людмила Афанасьевна.

В дверь постучали. Вошёл охранник в чёрном костюме и чёрном свитере. Лицо его было растерянным. Он держался за место в школе, платили очень хорошо, потерять работу ему не хотелось.

Людмила Афанасьевна даже сесть не предложила. Она расхаживала по кабинету от стены к окну. Кабинет был просторный, и на то, чтобы преодолеть расстояние между полками с наградами, полученными учениками школы, и окнами, уходило достаточное количество времени. Высокий, широкоплечий охранник двадцати лет от роду внимательно следил за директрисой взглядом. Она молчала.

Когда директриса четвёртый раз проходила расстояние, она вдруг резко остановилась напротив охранника и взглянула на него испепеляющим взглядом. Дмитрию даже показалось, что кончики волос его стали закручиваться и вот-вот вспыхнут. Он потянул носом, будто хотел убедиться, горят волосы или нет. Ему и правда показалось, что в воздухе запахло палёными волосами. Охранник быстро тронул ладонями волосы, не заметив, как тонкие губы Людмилы Афанасьевны вытянулись в ниточку. Нагнав на охранника достаточно страха, она спросила:

— Скажите, вы дорожите своим местом, Дмитрий?

— Конечно.

— Тогда почему так безответственно относитесь к своим обязанностям? Ведь вы поставлены к двери не для того, чтобы просто подпирать стену.

— Я знаю, извините.

— Перебивать старших, к тому же женщин, совсем не к лицу мужчине! — издевательским тоном произнесла директриса.

Охранник стоял опустив руки по швам, словно провинившийся школьник.

— Вы должны были их остановить.

— Я пытался, — сказал Дмитрий.

— Плохо пытались. Вы взрослый мужчина, а они дети. Неужели это так сложно?

Дмитрию хотелось воскликнуть: «А вы бы сами попробовали, когда на вас ватага летит!»

— Я бы остановила, — произнесла Людмила Афанасьевна, и стёкла её громоздких очков победно сверкнули. От этого блеска у охранника немного закружилась голова. Он пошатнулся. — Может, у вас со здоровьем проблемы? Может, вам отдохнуть надо?

— Нет, у меня всё в порядке.

— Давайте договоримся. Присядьте.

Дмитрий уселся на краешек стула, директриса устроилась за столом. Она смотрела на свои руки, и только сейчас Дмитрий заметил, какие у Людмилы Афанасьевны огромные ногти, к тому же загнутые, как когти хищной птицы. Шмель забарабанила ногтями по столу, издавая неприятный звук.

— Так о чём это я? — Охранник пожал широкими плечами. — Ах да, вспомнила. — Она иногда умела прикидываться глуповатой и простой. — Все мои распоряжения, — указательный палец закачался перед лицом охранника, — должны выполняться неукоснительно. Если я отдала распоряжение, что после десяти вечера в коридоре никого не должно быть, значит, оно должно быть выполнено. Если я приказала на улицу никого из школьников не выпускать, вы должны это выполнить чего бы это вам ни стоило. Это ваша работа, вы за это деньги получаете. Думаю, что дети с вами, Дмитрий, иногда делятся своими сокровенными мыслями. Так вот, я хотела бы вас попросить не в службу, а в дружбу, из моего к вам хорошего расположения…

«Ничего себе, хорошее, — успел подумать охранник, — была бы у тебя возможность, ты бы меня проглотила, как жаба муху».

— Вы должны приходить ко мне (дверь моего кабинета для вас открыта) и рассказывать, что они говорят, о чём думают. Надеюсь, вы меня правильно поняли? Я не предлагаю вам стать доносчиком. Это нужно для порядка. В школе сейчас хаос, и я надеюсь, вы тоже желаете, чтобы у нас не было чрезвычайных происшествий. А желательно и вообще без происшествий. Поэтому я и обращаюсь к вам с подобной просьбой, предложением. А теперь вы свободны. Не успел охранник покинуть кабинет, как в дверь без стука вошла Изольда Германовна со странным выражением на лице.

— Всё, ступайте, — увидев учительницу иностранных языков, приказала Людмила Афанасьевна. — А вы присаживайтесь, — предложила она официальным тоном учительнице.

Та даже не отреагировала на предложение директрисы, сразу же подошла к окну и раскрыла его.

— Что стряслось? Ты сама не своя.

— Пока ничего. Но боюсь, все наши усилия пропадут даром: вся та энергия, которую дети тратят, к ним же и возвращается.

— Ты хочешь сказать… — привстала из-за стола новая директриса.

— Вот именно. Пока мы не лишим детей положительной энергии, совладать с ними будет чрезвычайно трудно. Они научились быстро её тратить и так же быстро научились пополнять запасы.

— Я тебя поняла.

Изольда Германовна закрыла окно, подмигнула директрисе и покинула кабинет.

До начала урока подзарядки энергией оставалось полчаса. Светлана Катио-новна жила в самом дальнем домике. Когда она вышла на крыльцо, кот Корсар сидел на скамеечке, припорошённой снегом, и вопросительно смотрел на Светлану Катионовну.

— А ты чего прибежал? — спросила учительница энергетики, обращаясь к коту.

Корсар заурчал, тяжело спрыгнул, потёрся боком о ногу Светланы Катио-новны.

— Мёрзнешь, что ли? Так заходи в дом, я тебе молока дам. — Не успела она приоткрыть дверь, как кот вбежал в дом. — Э, братец, да я боюсь тебя оставлять одного. Ты мне здесь можешь дел натворить! Я здесь, между прочим, наукой занимаюсь, изучаю возможности человека по пополнению энергетических запасов от растений. Ладно, идём на кухню.

Кот не хотел выходить из тёплой комнаты. Учительница строго взглянула на него.

— Быстро-быстро! — приказала она животному.

Похожий на обиженного китайца Корcap покинул комнату и вошёл в кухню, где ему было налито молоко.

— Всё, время! Через двадцать минут урок. Сиди здесь, а я через два с половиной часа вернусь и тебя выпущу.

Светлана Катионовна закрыла дверь. Она шла по дорожке и удивлялась.

Раньше, при Преображенском, дети бегали вокруг школы, играли в снежки, радовались жизни, веселились. Теперь же вокруг школы висела тягостная тишина.

Учительница чувствовала даже без своих умных приборов, что положительная энергия исчезает, её становится всё меньше и меньше, а на её место приходит серая энергетика, которая скорее всего превратится в отрицательную.

«Бедные дети, — подумала она, — им совершенно не дают радоваться».

Она дошла до здания школы. В правой руке учительница держала аккуратный пластиковый чемоданчик, в котором носила свои хитроумные приспособления для изменения положительной и отрицательной энергии. Дверь школы оказалась закрытой. Пришлось стучать.

— Извините, Светлана Катионовна, — сказал Дмитрий, — я выполняю распоряжение.

— Распоряжение? Чьё? — спросила учительница энергетики и, не дав охраннику ответить, понимающе кивнула: — Новая метла метёт по-новому?

Дмитрий кивнул в ответ.

Не успела Светлана Катионовна пройти и десяти шагов, как навстречу из своего класса вышла Изольда Германовна с дружелюбнейшей улыбкой.

— Здравствуйте, Светлана Катионовна. Чудесно выглядите.

— И вы хорошо выглядите, Изольда Германовна.

— Что это мы так официально, словно первый день видим друг друга? — сказала Изольда Германовна. — На «вы» обращаемся.

— Наверное, новые порядки к тому обязывают, — едко заметила коллега.

— Идём, Света, я тебе кое-что покажу.

Никогда раньше Изольда Германовна, всех сторонящаяся, кроме учителя физкультуры, не разговаривала подобным образом со Светланой Катио-новнои.

«Наверное, ей тоже не сладко», — подумала Светлана Катионовна, входя в кабинет иностранных языков.

— Присаживайся вот здесь.

Наверное, нет в мире ни одной женщины, равнодушной к продукции парфюмерной промышленности. И Светлана Катионовна не являлась исключением. Изольда Германовна поставила перед ней на стол гранёный флакон с круглой золотой пробкой.

— Смотри, что мне подарили.

Кто подарил, Светлана Катионовна, естественно, спрашивать не стала, потому что подумала: «Если захочет, сама скажет, а если поинтересуюсь, подумает, что лезу в её личную жизнь».

— Посмотри, Светлана, что за прелесть!

Светлана Катионовна взяла тяжёлый гранёный флакон, поднесла К лицу. Её ноздри затрепетали.

— Какой странный запах, — сказала она. — Никак не могу понять, что мне это напоминает.

Запах был холодный, словно воздух зимнего леса.

— Ну как тебе?

Учительница энергетики пожала плечами:

— Да не знаю. По-моему, это не мой запах.

— А мне он пойдёт? — спросила Изольда Германовна.

— Думаю, да.

— Ия так сразу подумала. Мне кажется, что он и тебе пойдёт, — она взяла флакон и нажала пульверизатор.

Густое облако с шипением вырвалось из флакона, окутало Светлану Катио-новну. Та едва успела прикрыть глаза и замахала руками.

— Не надо, не надо, это не мой запах!

— А ты попробуй, походи с ним немного. Мне он поначалу тоже показался непривычным, а потом…

Светлана Катионовна взглянула на часы:

— Извини, у меня через пять минут занятия.

— Успехов, — Изольда Германовна спрятала флакон с духами в сумку. — Ну как тебе?

— Пока ещё не поняла.

Когда учительница энергетики вышла из класса, Изольда Германовна радостно потёрла ладони: «Скоро ты всё поймёшь».

Дети уже сидели на своих местах, когда Светлана Катионовна вошла в кабинет.

— Здравствуйте, — радостно поприветствовала она учеников.

К этой учительнице дети относились хорошо, ведь она позволяла им быть самими собой, то есть детьми. Хотя при этом она разговаривала с ними вдумчиво и, как могла, старалась помочь решить их проблемы. Девчонки делились со Светланой Катионовной своими секретами, и учительница энергетики была в курсе, кому какой мальчик нравится, кто с кем дружит, а кто с кем враждует. Сегодня, как и всё последнее время, лица детей были невесёлыми. И Артём Шубин, и Ларин, и Туманова, и Морозов сидели на своих местах, положив руки на столы, с какими-то отсутствующими лицами.

— Что вы такие хмурые? Случилось что-нибудь? Давайте-ка, ребята, я проведу измерения и посмотрю. А вообще, давайте сделаем вот как: вы измерите энергетическое поле друг друга.

Она открыла свой пластиковый чемоданчик, достала металлические рамочки, уголки и маленький приборчик, похожий на приёмник. Как им пользоваться, ребята уже знали.

Светлана Катионовна раздала приборы и инструменты детям, а сама, почувствовав лёгкое головокружение, присела к столу. Дети взялись за работу, умело орудуя рамками и уголками.

Первым воскликнул Ларин:

— Светлана Катионовна! Светлана Катионовна! Смотрите!

На голове Тумановой был надет тонкий обруч из золочёной проволоки. Туманова сидела, положив руки на колени. Учительница подошла, взглянула на бирюзовую, как экранчик мобильного телефона, шкалу приборчика. Стрелка, которая показывала наличие положительной энергии в человеке, подрагивала возле красной черты, то есть почти на нуле. Светлана Катионовна собственным глазам не поверила. Обычно у Тумановой стрелка зашкаливала в сторону плюса, а сейчас она дрожала на критической отметке.

Учительница тряхнула прибор, но это не привело ни к каким изменениям. Тогда она принялась вертеть обруч на голове Тумановой, и это тоже не изменило положение стрелки.

— Я чего-то не понимаю.

Ларин же держал в руках рамочки и водил ими перед лицом Софьи. Рамки не двигались.

— Видите, Светлана Катионовна?

— Дай-ка я сама, Пётр.

Она взяла рамки, и её лицо побледнело. Она положила их на стол и тихо прошептала:

— Ай-яй-яй…

— Что вы сказали? — спросил Шубин, который измерял энергетическое поле Лёвки.

— Ничего, ребята, это я про себя.

Светлана Катионовна подошла к Тумановой, сняла золотистый обруч, попросила Ларина отойти. Приложила ладони к вискам девочки и спросила:

— У тебя всё в порядке?

— Не знаю…

— Ты себя хорошо чувствуешь?

— Не очень, — ответила Туманова. — Знаете, у меня такое ощущение…

— Ну, ну, говори.

— У меня такое ощущение, что внутри меня пустота.

— Ты потеряла слишком много энергии, почти всю положительную. Давай-ка я с тобой немного поработаю.

— А это опасно, Светлана Катионовна? Учительница грустно улыбнулась и не стала объяснять, насколько это опасно, когда в организме положительная энергия на нуле.

— Я попробую отдать тебе часть своей.

— Может, не надо? Может, она опять накопится?

— Нет-нет, сиди. Думай о голубом небе, тёплом летнем дне, белых облаках, журчащей воде, зелёной траве, цветах. Думаешь? А теперь представь, что ты стоишь на поляне, которая залита ярким солнечным светом. Представила?

— Да, — ответила Туманова.

— Тогда вообрази, что тепло солнечных лучей согревает тебя. Представила?

— Да.

— Тебе лучше?

— Да, немного.

— Ну вот видишь!

Ребята как зачарованные смотрели на свою учительницу. Постепенно на щеках Тумановой заиграл румянец, губы стали красными, а глаза заблестели.

— Всё, — Светлана Катионовна отошла на два шага.

Ларин подошёл к ней и произнёс:

— Светлана Катионовна, знаете, почему У Тумановой кончилась энергия?

Но договорить не успел. Лицо учительницы стало белым как мел, глаза закатились. И если бы Ларин не пришёл на помощь, она наверняка упала бы.

— Ребята, сюда!

Ребята усадили Светлану Катионов-ну. Лёвка Морозов бросился в коридор и помчался за врачом. Пришла медсестра, принялась щупать пульс. Ребята дали любимой учительнице воды. Та сидела с отсутствующим лицом, руки у неё дрожали, бледность не проходила.

— Всё хорошо… — шептала она. — Я, наверное, немного не рассчитала, слишком много отдала энергии.

У Светланы Катионовны почти не прощупывался пульс. Медсестра попросила детей покинуть кабинет. Она сама вызвала «скорую». Дети стояли под дверью. Прибежал завуч Егор Вячеславович, затем пришла директриса.

— Что на сей раз стряслось? — строго спросила она у завуча.

— Светлане Катионовне стало плохо. С чем это связано, непонятно.

— Может, её дети довели? — директриса скользнула взглядом по детским лицам.

— Мы уже вызвали «скорую», — пояснил завуч.

— Это правильно.

Она даже не стала заходить в кабинет и удалилась к себе.

«Скорая помощь» с включенной мигалкой подъехала к крыльцу, и дети видели из окон классных комнат, как учительницу понесли на носилках к машине и «скорая помощь», полыхая вспышками мертвенно-синего цвета, умчалась в сторону Санкт-Петербурга.

«Это я во всём виновата, — подумала Софья. — Она отдала мне всю свою энергию и ослабела».

Ученики загрустили. Утешало только то, что Светлана Катионовна, в отличие от Земфиры или Ильи Даниловича, не исчезла таинственным образом, а её просто увезли в больницу.

Наталья Ивановна в это время складывала вещи. Она аккуратно упаковывала книги из огромной библиотеки Ильи Даниловича, его личные вещи, одежду. Захар, как мог, помогал ей: перевязывал пачки книг и составлял к одной стене.

Наталья Ивановна быстро уставала. Время от времени она присаживалась на маленький диванчик, сжимая мокрый от слёз платок. Не могла поверить, что человека, с которым столько лет они прожили вместе, больше нет.

Вошёл Егор Вячеславович. Захар поднялся, подал завучу руку для приветствия.

— Ну как она? — спросил завуч.

— Плохо, — ответил Захар, — места себе не находит. Никак привыкнуть не может, что Ильи Даниловича нет. Надо что-то делать. «Вы же волшебники, а не я», — говорил взгляд садовника.

Завучу оставалось лишь качать головой:

— Если бы я знал, что предпринять, Захар, я бы давно уже это сделал. Но ты же понимаешь, что если Илья Данилович не смог себя спасти, то я тоже бессилен. Хотя у меня есть некоторые соображения.

Егор Вячеславович вошёл в кабинет бывшего директора. Наталья Ивановна кивнула ему. Завуч присел рядом.

— Держитесь, Наталья Ивановна, — смог только сказать на протяжении тягостного молчания завуч.

— Да-да, спасибо, Егор Вячеславович… Вы звонили в больницу? — спросила Наталья Ивановна. — Что со Светланой Катионовной?

— Звонил. Разговаривал с главным врачом, они назначили консилиум. Случай сложный. Два профессора будут её осматривать, а пока делают анализы.

— Как всё плохо! — воскликнула жена директора.

— А кому это может понравиться? — на скулах завуча заходили желваки.

— Если вы к ней поедете, передайте от меня привет, — попросила Наталья Ивановна и, вытащив ящик письменного стола, начала складывать карандаши, авторучки и гусиные перья в картонную коробку из-под обуви.

Егор Вячеславович, не прощаясь, покинул раньше такую гостеприимную квартиру.

Ларин, Шубин и Туманова сидели втроём в полутёмной комнате.

— Ведь мы же можем для неё хоть что-нибудь сделать! — сказала Софья и посмотрела на ребят.

В сумраке комнаты она не видела их лиц, но по опущенным рукам догадалась, что настроение у ребят никуда не годится.

— Ну, что же вы такие? — Туманова сорвалась со своего места. — Она ведь для нас столько сделала, она ведь нас положительной энергией заряжала! Она меня, можно сказать, спасла!

— Я думаю, — начал Ларин. — Да если бы мы могли, мы бы с Артёмом ей все силы отдали!

— Хоть бы весточку от нас как-нибудь передать. Письмо… — мечтательно произнесла Софья.

Ларин хлопнул в ладоши:

— Ну, допустим, переносить вещи на расстояние я не умею, но ты же можешь? — он толкнул Артёма в плечо.

— Могу. Ну и что из того?

— А это запрещено, — возразила Туманова.

— А мне плевать, — ответил Шубин. — Что надо перенести?

— Вот из оранжереи букет красивых цветов прямо в палату! Она Проснулась бы утром, а на столе цветы.

— И что ты думаешь, Светлана Ка-тионовна сильно бы обрадовалась твоим цветам?

— Конечно! — воскликнула Туманова. — Цветам все радуются.

— Мне как-то всё равно, — пожал плечами Артём.

— Ты бесчувственный чурбан, Шубин! — надменно произнесла Туманова.

— Я? — возмутился Артём.

— Вот и пошутить уже нельзя. Сейчас принесу цветок сначала в комнату. А вместе с горшком сможешь? — спросила Соня.

— Смогу, если не очень большой.

— Обыкновенный горшочек, маленький. Ты что, разве не помнишь, у меня на подоконнике алый цикламен растёт?

— Не помню, — буркнул Шубин, — я на цветы редко внимание обращаю.

— Так я побежала за цветком!

— Зачем? — сказал Шубин, глядя в голубоватый потолок. — Я могу спокойненько взять его из твоей комнаты и отправить Светлане Катионовне.

— Так давай, действуй.

— Только, пожалуйста, не отвлекайте меня. Лучше выйдите из комнаты и походите по коридору. Мне надо, чтобы была полнейшая тишина.

— Пошли, не будем ему мешать, — Туманова взяла за локоть Ларина, и они вышли в коридор.

Подошли к окну и стали смотреть на падающие на землю белые снежинки.

— Ой! — вдруг воскликнула Туманова, указывая пальцем в направлении фонаря над дорожкой.

Ларин поправил очки и прилип к оконному стеклу. А затем вначале тихо, сдерживаясь, а затем всё громче и громче начал смеяться. Захохотала и Туманова.

— Вы чего мне мешаете? — выскочил из комнаты Шубин.

— Артём, иди сюда. Вон, смотри, под фонарём.

Ларин отодвинулся в сторону. Артём приник к стеклу.

— Что-то я не понял… Это что, директриса? Директриса? — на разные лады повторил Артём и уже не смог сдержать смех.

Под фонарём стояла слепленная из снега скульптура в человеческий рост с нарисованными на лице очками, тонкими ярко-красными губами, заколкой в волосах из пакли, очень смешная и нестрашная. Фигура была невероятно похожа на Людмилу Афанасьевну.

Услышав шаги охранника, дети разбежались по комнатам.

— Кто это сделал? — спросил Шубин.

— Тебе лучше знать, кто у вас в школе лучше всех рисует и лепит.

Артём сел на кровать, продолжая вздрагивать от хохота.

— Наверняка Колыванов с Мамонтовым.

— Ох и влетит же им, — немного погрустнев, сказал Ларин.

— А чего это им влетит? Скажу, моя работа. Мне всё равно, я скоро уеду…

— А похоже как получилось! Только вот как они из школы выбрались?

— А может, это Захар?

— Ты ещё скажи, что это Егор Вячеславович или наш Сен-Сей. Кстати, ты отправил цветы?

— Не знаю, дошёл цветок или нет. Что-то в атмосфере происходит, какие-то очень сильные электрические разряды. Так что я не ручаюсь. Но я очень старался.

Уроки на завтра были сделаны, поэтому, почистив зубы, ребята легли спать, ожидая, что в комнатах или в коридорах могут появиться Илья Данилович с Земфирой или мерзкие эрдманы.