Ларин Петр и фабрика волшебства

ГЛАВА 7

Прошло две недели. Пётр Ларин упорно постигал азы специальных предметов, а также довольно успешно изучал всё то, что изучают пятиклассники во всех школах. Решал задачи, писал изложения, вместе со всеми пел, рисовал и лепил, занимался математикой. Он уже знал всех учеников школы, с некоторыми, как ему казалось, подружился. Чувство одиночества, преследовавшее мальчика в последнее время, исчезло. Учителя и ученики специальной школы для одарённых детей приняли его в свою семью как равного. Учителя уже не делали скидку на то, что он новичок, спрашивали со всей строгостью и задавали уроков на дом не меньше, чем остальным, а иногда даже больше, чтобы догнал других по специальным предметам.

Он привык к распорядку закрытого учебного заведения. Здесь существовали свои неписаные законы. Невозможно было соврать, потому что любая ложь сразу же раскрывалась, нельзя было прийти на урок с невыполненным домашним заданием. Учителя могли это сразу определить.

Теперь Пётр уже понимал, почему школа чистая, почему на стенах нет надписей, клякс, а вся мебель словно только-только из магазина — ни царапины, ни пятнышка. Но в общем мальчишки здесь были такие же, как и везде. Они играли в футбол, иногда злились друг на друга, давали друг другу клички, дрались, дёргали девочек за косички, отправляли записки с признаниями в любви.

Но вот однажды Ларина вызвал к себе в кабинет Илья Данилович. Мальчик вошёл. Перед директором лежал на столе исписанный лист бумаги. Директор поднял руку, и Пётр догадался: сейчас в ней окажется остро отточенный карандаш.

— Ты делаешь успехи. Я разговаривал с преподавателями, смотрел классные журналы. Я не жалею, что взял тебя в школу. С ребятами, как я понимаю, отношения у тебя хорошие?

— Да, — сказал Ларин.

— Тебе лучше, чем в той школе, где ты учился раньше?

Ларин кивнул утвердительно.

— Я рад. Завтра в твоей жизни наступит важный день, поэтому ложись сегодня пораньше, наберись сил. Многое из того, что произойдёт, покажется тебе странным, но все через это проходят. Главное — не бояться. Надеюсь, ты выдержишь это испытание благодаря тем навыкам, которые успел получить.

Что за испытание предстоит выдержать, директор не уточнил. Ларин задумчиво побрёл по коридору к себе в комнату.

Он едва дождался, когда появится сосед по комнате с пёстрой змейкой на запястье.

— Ты чего такой взъерошенный? — глядя на Ларина, спросил Шубин, снял с запястья змейку и повесил на спинку кровати.

— Меня директор вызывал.

— Что, вляпался во что-нибудь?

— Нет, совсем по другому вопросу.

— По какому?

— Он сказал, что завтра меня ждут испытания.

— Что, уже? — широко открыв глаза, удивился Шубин. — Быстро время летит. Я думал, ты ещё недели две, а то и месяц останешься в неведении. Куда это они так торопятся?

— А что это будет? — шёпотом спросил Ларин, глядя на дверь, словно за ней кто-то стоял и подслушивал.

— Вообще, про это говорить нельзя, но тебе по дружбе скажу, ты не разболтаешь. В актовом зале был?

— В каком, в большом?

— В том, где проходят концерты, когда приезжают родители. Там на сцене, за бархатным занавесом, большая картина от пола до потолка, до колосников.

— До чего?

— Там железяки с фонарями висят, на них декорации цепляют…

— А-а-а, — произнёс Ларин, хотя всё равно ничего не понял, но картину попытался вспомнить.

— Значит, ты её не видел. Если бы один раз увидал, наверняка бы запомнил.

К чему так долго рассказывает Артём про сцену в актовом зале и про картину, Пётр не понимал.

— Так вот, там за нарисованной картиной есть нарисованная дверь. Тебя к ней завтра и подведут.

— А потом?

— А потом суп с котом. Сам увидишь. Тебе надо выспаться, сил набраться. И за завтраком ешь поменьше.

— Это ещё почему?

— Я тебе советую, а ты поступай как знаешь.

— А дальше что? — спросил Ларин.

— Узнаешь! Мне на завтра сочинение надо написать о любимой книге, так что ты меня не отвлекай.

Сев к столу, Шубин склонился над тетрадью и заскрипел пером.

«Спать так спать», — подумал Пётр и отправился чистить зубы.

— Спокойной ночи, Артём, — сказал Ларин, забираясь под одеяло.

За завтраком Пётр по совету Артёма выпил лишь чашку крепкого чая и съел одну шоколадную конфету. Дети смотрели на него с пониманием, ведь каждый из них прошёл через подобное.

Завтрак закончился. Туманова подошла к Ларину, тронула его за руку.

— Держись. Будь внимателен. Веди себя как настоящий мужчина. Тебе предстоят серьёзные испытания.

— А если я их не пройду, — шёпотом спросил Ларин, — меня что, из школы отчислят?

— Нет, — сказала Софья, — но постарайся преодолеть всё с первого раза.

— Хорошо, я постараюсь.

В столовой появился директор школы. Он был в широкополой чёрной шляпе, длинном бархатном плаще, из-под которого торчали носки острых башмаков. Изнутри плащ был подбит алым шёлком в мелкие серебряные звёзды. Поверх плаща на толстой цепи висел медальон. Под мышкой Илья Данилович держал чёрный лакированный ящик, из-под которого торчал изящный ключ.

«Что это у него в руках?» — подумал Ларин. Ему захотелось сконцентрировать волю, увидеть, что лежит в ящике, но он не успел.

Илья Данилович строгим голосом произнёс:

— Ну, Ларин, пойдём.

Гулко раздавались шаги Ильи Даниловича. На башмаках поблёскивали серебряные подковы, шпоры со звёздочками звенели. Ларин едва успевал, хотя директор шёл не торопясь. Двери перед ним раскрывались сами собой, как в аэропорту.

И вот они оказались в актовом зале. Ряды кресел, сцена, тяжёлый бархатный занавес. Они поднялись на сцену. Занавес медленно колыхнулся, тяжёлые крылья начали медленно расходиться. Затем вверх поползли задники декораций для школьных спектаклей. И вот они уже стояли перед стеной. Высокие колонны возносились прямо под потолок. Колонны нарисованы, но впечатление такое, что они самые что ни на есть настоящие. Перед колоннами двухстворчатая дверь без ручек.

— Ты видишь дверь? — раздался тревожный голос Ильи Даниловича. Он прозвучал, словно колокол на церковной башне, предупреждающий народ о пожаре.

— Вижу.

— Ты должен войти в эту дверь.

— Войти в нарисованную дверь?

— Да, — сказал Илья Данилович. — Соберись и иди.

Ноги мальчика налились свинцом. Он не понимал, как можно войти в нарисованную дверь.

— Я всё время буду рядом. Но ты всё же рассчитывай на свои силы.

Первый шаг для Ларина был самым тяжёлым. Он его сделал: зажмурил глаза, выставил вперёд ладонь, сделал ещё два шага, и ладонь упёрлась в нарисованную дверь. Кожей ощутил, что стена шершавая и холодная.

— Иди, смелее, — прозвучал за спиной голос Преображенского.

«Как можно идти?» — подумал Ларин, но сделал шаг.

Нарисованная дверь начала медленно, с тяжёлым скрипом открываться. Ещё шаг, и мальчик переступил ту черту, за которой начинался неизведанный, непонятный мир. Он слышал, как захлопнулась дверь, но не оглянулся.

Длинный коридор, колонны, канделябры со свечами, поблёскивающий мраморный пол.

— Что это? — спросил Ларин.

— Это графский дворец.

— Так он же сгорел!

— Все так думают, но в том мире, где ты сейчас находишься, он настоящий.

Шагов директора Пётр не слышал, он слышал лишь стук собственного сердца и своё дыхание.

«Вдыхать воздух надо носом, а выдыхать ртом», — вспомнил он совет Сен-Сея, втягивая в себя воздух.

Длинный коридор закончился дверью. Ларин прикоснулся к ней, и дверь отворилась. Он оказался в огромном зале, вокруг него двигались люди в старинных одеждах. Лакеи в ливреях разносили угощения, дамы в кружевных платьях обмахивались веерами. По залу бегали собаки, слышалось постукивание их коготков по паркету.

Пётр осмотрелся. Судя по всему, он никому не был виден. На балконе играл оркестр, и Ларин видел летающую палочку дирижёра.

«Ничего себе, — подумал он. — В театре я, что ли? И чего здесь страшного? Всё как в кино».

К нему подбежал пёс с длинной мордой, ткнул его в бок чёрным влажным носом, обнюхал, надменно фыркнул и, постукивая когтями, побежал. Вокруг говорили по-французски, лишь иногда слышались русские слова. Было несколько мужчин с роскошными усами и бакенбардами, почти такими, как у садовника Захара. Только мужчины были в белых лосинах и ярких мундирах и почему-то с саблями.

«А куда теперь?» — подумал Ларин, направляясь к окну.

Он выглянул на улицу. За окном виднелся парк, тот самый, который окружал школу. Только сейчас в парке на постаментах белели скульптуры, сверкали фонтаны, проезжали две кареты, запряжённые четвёркой и шестёркой лошадей. Возможно, он ещё долго стоял бы, опираясь на подоконник, с удивлением разглядывая происходящее, если бы не услышал голос Ильи Даниловича. Тот говорил громко, но никто из присутствующих на голос директора не обращал внимания.

«Неужели только я его слышу?» — удивился мальчик.

Пётр отошёл от окна и чуть не поскользнулся, едва удержав равновесие.

— Иди к следующей двери.

— А где же дверь?

Ларин обернулся и увидел чёрный плащ и чёрную шляпу. Он заспешил вслед за директором. Когда мальчик его нагнал, тот уже стоял у двери.

— Входи. Только возьми вот это, — бесшумно повернулся изящный ключик, крышка чёрного ящика открылась. На кроваво-красном бархате лежал самый обыкновенный фонарик, корпус которого сверкал серебром. Преображенский поднёс коробку к Ларину. — Бери этот фонарик, Пётр Ларин. Он не простой, он волшебный. У него настолько сильный луч, что всё попавшее в зону его света мгновенно исчезает. Тебе позволено включить его трижды. Запомни: ты можешь нажать на кнопку три раза. Всего лишь три раза! А теперь иди.

Мальчик сжал фонарь в правой руке. Металл приятно холодил ладонь, большой палец Пётр положил на пластмассовую кнопку. Он толкнул железную дверь. Та, издав душераздирающий скрежет, немного отъехала в сторону, но до конца не открылась.

Ларин навалился на неё плечом. Из темноты пахнуло сыростью и гнилью. Смрад был нестерпимый, ничего подобного никогда раньше мальчик не испытывал. За дверью оказались скользкие каменные ступени, очень высокие. На стенах из огромных булыжников поблёскивали маслянистые капли зловонной жидкости.

Он спускался в подземелье, прижимая фонарик к груди. Глаза постепенно привыкали к темноте. Касаться осклизлых стен было противно.

Наконец ступени кончились. Перед ним лежал узкий тоннель с тёмными неровными проёмами на обе стороны. Он хотел спросить, куда идти дальше, но рядом никого не было.

«Вперёд», — решил Ларин и, прижимая фонарик к груди, сделал первый шаг.

В подземелье было холодно, и он почувствовал, что начинает дрожать. Тогда он упёрся в стену и, постояв, решил свернуть направо. Ещё более узкий тоннель заканчивался стеной. Он свернул ещё раз направо, затем уже не помнил, сколько раз и в какую сторону сворачивал.

Единственное, до чего Пётр додумался, так это то, что он попал в лабиринт, из которого нет выхода. Но если он в него попал, значит, должен быть выход!

Мальчик блуждал и блуждал по странным тоннелям. Он уже устал, ноги налились свинцом, голова кружилась. После одного из поворотов Ларину показалось, как что-то мохнатое тронуло его за правое плечо и соскользнуло. Оглянувшись, он увидел огромного паука, одного с ним роста. Выпученные глаза были налиты кровью, челюсти скрежетали, издавая противные звуки. Так скрежещет гвоздь о стекло.

Мальчик бросился убегать. Сзади слышались шаги восьми лап, постоянный шорох. Ларин свернул, прижался к стене, почти распластался. Паук пробежал рядом, мягкие шелковистые щетины то ли гигантских лап, то ли тела паука коснулись лица Петра, и он зажмурился.

«Сейчас он вернётся, он меня чует, догонит и сожрёт, и тогда я не смогу отыскать маму» — эта тревожная мысль пронзила сознание Петра.

— Успокойся, соберись, — вспомнил он уроки Егора Вячеславовича, — надо очень сильно захотеть.

Шорох возвращавшегося паука приближался. Мальчик собрал в кулак всю волю и пошёл прямо на стену. Это было тяжело. Он буквально продавливал её своим телом. Стена хоть и была плотная, но поддалась. Иногда он слышал, как рвётся одежда и кусочки ткани остаются в стене. Такое бывает, когда продираешься сквозь густые колючие кусты.

Одна стена, вторая. Ларин замер и обернулся. Стена позади стала прозрачная, и он увидел паука. Тот навалился на стену, как будто та была стеклянной витриной, — наверняка паук видел мальчика, но пройти сквозь стену не мог, лишь скрёб по ней своими восемью лапами.

«Он сейчас обойдёт преграду, — догадался Пётр, — и опять погонится за мной. Мне надо пройти весь лабиринт насквозь. Но у меня нет сил».

Он поднялся на ноги, сунул за пояс фонарик, при этом подумал: «Я, конечно, могу пройти ещё одну стену и увеличить расстояние между мной и мерзким пауком с кожаным брюхом ещё метров на пять. Но тогда вся энергия кончится, как она кончилась у Тараса Ващенко, когда он держал ключ в подвешенном состоянии между пальцами».

Ларин поднял ладонь кверху и запрокинул слегка голову. Он вспомнил бабушкин дощатый сарай, косые лучи, в которых сверкали пылинки, сквозь которые летела стрекоза, похожая на игрушечный вертолёт. Тут же представил себя сосудом, который наполняет золотой луч космической энергией.

Паук уже появился из-за угла, готовый броситься на подростка. Передние лапы поднялись, ещё мгновение — и паук настигнет его.

Ларин сделал шаг в стену. Вторая стена поддалась легче, чем первая. Паук прыгнул и ударился о камни. Но Пётр уже был по другую сторону стены.

Дальше он шёл не оглядываясь, как игла проходит через ткань, сложенную во много слоёв. Одежда была изорвана, на щеке кровоточила ссадина, фонарик торчал из-за пояса.

«Получилось! — ликовал Пётр. — У меня всё получилось!»

Но его приключения в этом странном мире только начинались. Каменные плиты пола вдруг качнулись, и Ларин, даже не успев сообразить, что происходит, теряя равновесие, сорвался и полетел вниз, в глубокий бездонный колодец. Упал в воду, подняв кучу брызг, погрузился, затем вынырнул и уцепился руками за решётку.

Он как обезьяна начал карабкаться по решётке, перелез на другую сторону. Здесь не было стен, сквозь которые можно было пройти, поэтому Ларин растерялся. Он ничего не видел сквозь толщу камня.

«Что же делать дальше?» — подумал он, перебравшись на другую сторону решётки и оказавшись в замкнутой пещере.

И тут он услышал голоса и увидел, что от стены отделяются тени. Ларин стал присматриваться. Кто-то был без руки, кто-то без головы, а кто-то и вовсе разрубленный надвое. Туловище двигалось само по себе, а ноги сами по себе. Пётр заметил, что внизу лежали изрубленные человеческие тела. Зрелище было не из приятных. Мальчик поднял голову и тотчас отскочил от решётки и прижался к стене. Где-то высоко над головои работал какой-то странный механизм. Его детали хрустели, скрежетали, соприкасаясь одна с другой, слышалось звяканье металла.

«Может, в эту шахту опускается какая-нибудь клетка, чтобы меня поднять?» — предположил он.

Но Ларин ошибся. Сверху стремительно опускался огромный остро отточенный нож, похожий на маятник часов. Этот маятник был метра три в диаметре, на прочной цепи. Призраки шарахались от ножа, пытаясь спрятаться. Некоторым это удавалось, а другим не везло. Сверкающий диск отсекал руки, головы, а затем взмывал вверх, чтобы снова опуститься.

«С его помощью можно выбраться наверх, — рассуждал Пётр. — Но как? Края ножа острые как бритва, за них не уцепишься — отрежешь пальцы. Но ведь мои сверстники, ученики школы, умеют примагничивать к себе ключи, утюги, металлические линейки. Неужели я не смогу примагнититься к этому диску? Если не смогу, то уже не выберусь отсюда.

«Если очень нужно, то можно», — вспомнил он слова мамы.

Когда сверкающий диск, со свистом разрезая воздух, упал в очередной раз, Ларин прыгнул к нему, но, вместо того чтобы примагнититься, легко прошёл сквозь металл и упал на каменный пол, ударив лоб.

«Вот невезуха! — Пётр сидел и тёр ушибленное место. — Здесь надо как-то иначе действовать. Может быть, к нему следует подходить тихо?»

Цепь заскрежетала, и маятник стал быстро подниматься.

— Ничего, — прошептал Ларин, — сейчас ты снова упадёшь.

На ботинке Петра развязался шнурок.

«Может, это я из-за него упал, когда прошёл сквозь маятник?» — подумал мальчик.

Он сел и принялся старательно завязывать мокрый неподатливый шнурок.

Нет ничего хуже, чем ждать. Это известно всем — и взрослым, и детям, и юным волшебникам, и самым обыкновенным ребятам. Пётр уже достал фонарик, как вдруг услышал знакомый хруст и скрежет металла. Он успел отскочить, круглый нож опустился и закачался. Ларин закрыл глаза и стал приближаться спиной к маятнику, не обращая внимания на обрубки признаков. Он понимал: чем больше плоскость соприкосновения, тем лучше примагнитишься. Пётр раскинул руки и стал к маятнику спиной, думая лишь о том, что ему очень нужно приклеиться к металлу. Прежде чем маятник взмыл вверх, мальчик почувствовал, что его ноги болтаются в воздухе.

Пётр вспомнил, как когда-то в детстве зимой на балконе он прикоснулся языком к жестяной водосточной трубе. Язык приклеился так крепко, что он не знал, как его оторвать. Кусочки кожи остались на трубе.

«Сейчас главное — взлететь и соскочить, а то так и буду болтаться в этом дурацком колодце и падать на призраков», — мысленно сказал себе Ларин.

Цепь накрутилась на барабан, маятник висел, а на нём висел мальчик и не мог оторваться.

«Да что это такое? — разозлился он на себя. — Наверное, это происходит потому, что я все свои мысли сконцентрировал на том, чтобы удержаться на ноже, а надо подумать о каких-нибудь пустяках. Например, вспомнить Кристину Дроздову с её глупыми песнями и дёрганьями».

Нож уже начал опускаться, и Ларин едва успел схватиться отклеившимися руками за толстую балку.

Там, куда он попал, было гораздо светлее, горели факелы, прикреплённые к стенам, слышались стоны и крики.

«Где же я?» — подумал мальчик, опасливо оглядываясь по сторонам и продвигаясь к стене. Некоторые факелы чадили, дым клубился над ними. Но он не был таким вонючим, как воздух в первом подземелье.

«В каком я времени? На сколько столетий назад в прошлое попал? И механизмов сейчас таких уже нет. Аппарат, поднимавший нож… такие механизмы были, наверное, лет двести-триста назад», — рассуждал Ларин.

Пётр двигался в том направлении, откуда слышались голоса, стоны и крики. Через пару минут он оказался во владениях палача. На голове палача была тёмная маска с прорезями для глаз. Широкий кожаный пояс, толстые кожаные рукавицы. Палач был не один, с двумя помощниками, бритоголовыми, по пояс голыми. На стенах и на столах были разложены приспособления и инструменты: всевозможные щипцы, свёрла, тиски, топоры, пилы, сабли, ножи с маленькими и огромными лезвиями. На стенах висели ржавые цепи и кандалы, в печи полыхало и гудело пламя.

«Наверное, они собираются кого-то пытать», — подумал мальчик, глядя, как один из помощников палача берёт связку ключей на огромном кольце и открывает дверь, из-за которой и слышались стоны и крики.

На Ларина никто не обращал внимания, словно его и не существовало. Он подошёл, потрогал щипцы, проверил, остро ли заточен топор. Топор был заточен, как бритва, на пальцах даже выступила капелька крови, и Ларин её слизнул.

«Кого же они будут пытать?» — недоумевал он.

Ждать пришлось недолго. Помощник вывел молодого парня, ноги и руки которого были скованы цепями. Парень пытался вырваться, но слишком неравными были силы.

— Ты украл у боярина лошадь, — глухо прозвучал голос палача, — и поэтому твоя голова должна быть отрублена.

— Я не крал лошадь! Это был мой конь! — выкрикнул парень. — Я сам его вырастил, а боярин забрал у меня, отнял.

— Ничего не знаю, — спокойно сказал палач, — у меня есть приказ отрубить тебе голову.

По грязным щекам парня покатились слёзы. Он уже даже не сопротивлялся. Тогда помощники палача заломили ему руки и положили парня грудью на огромную дубовую колоду. Вся поверхность была в засохшей крови. Палач взял со стола вначале один топор, а затем тот, лезвие которого проверял Пётр Ларин. Топор был тяжёлый, со сверкающим серповидным лезвием.

«Я должен что-то сделать! Может, он и в самом деле невиновен? Я должен его спасти», — решил Пётр.

Ларин вытащил из-за пояса фонарик и навёл на палача, вскинувшего над головой топор. Но ничего не произошло. Фонарик был дан мальчику лишь для собственного спасения.

«Нет, — сжавшись, подумал Пётр, — нет, я не хочу!»

Топор уже летел, на лезвии вспыхивали красные блики огня, полыхающего в печи.

— Не хочу этого, — выдохнул мальчик.

Тяжёлый топор ударился обо что-то невидимое. Полетели искры, орудие выпало из рук палача. Помощники не сразу поняли, что произошло. Палач сел прямо на пол, стянул с головы маску. Его лицо было бледным, толстые губы дрожали. Он сидел так довольно долго. Помощники переглядывались друг с другом, боясь вымолвить слово.

Затем старый палач встал вначале на колени, а затем в полный рост. Жестом приказал своим помощникам поставить парня на ноги. Те выполнили распоряжение. Дрожащими губами палач произнёс:

— Невинную голову меч не сечёт. Снимите цепи и отпустите его.

Пошатываясь, парень побрел прочь.

Ларин и сам не понимал, что сотворил. Он заткнул фонарик за брючный ремень и, уже не озираясь, двинулся сквозь стены. Когда башня с узкими окнами, в которой работал палач, исчезла, мальчик внезапно почувствовал страш ный озноб. Холодным было всё — деревья, камни, земля под ногами. Даже воздух стал ледяным, как молоко из холодильника.

«Куда я попал?» — озираясь по сторонам, думал Пётр, начиная дрожать.

Стёкла очков покрыл иней, и Пётр испугался, что они могут треснуть от холода.

Неожиданно появились ледяные монстры. Огромные глыбы льда. И этих льдин, ставших на дыбы, становилось всё больше и больше. Они окружали мальчика со всех сторон, и кольцо становилось всё уже. Появился странный фосфорический свет и больно резанул по глазам.

«Надо попробовать пройти сквозь глыбы!» — решил Пётр.

Он шагнул, но наткнулся на лёд. Направился в другую сторону, но произошло то же самое. Вспомнил, что лёд — одно из состояний воды, это мёртвая вода. Через него он пока не умел проходить.

«Что же мне делать? — подумал мальчик. — Если я простою так ещё четверть часа, я тоже могу превратиться в маленькую ледяную глыбу и буду так же крошиться, как они».

Фосфорическое сияние становилось всё ярче и ярче. В глыбах стали просвечиваться силуэты фантастических существ. Одни были похожи на животных с человеческими головами, а другие, наоборот, на людей с головами животных. Куски льда отскакивали и со звоном падали к ногам мальчика.

Пётр задрожал. Без очков, а они были уже не нужны, он видел неважно. Чудовища скрежетали, шуршали, как шуршит лёд на реке во время ледохода. Они сталкивались друг с дружкой и всё плотнее обступали мальчика, единственный комочек тепла в этом огромном ледяном мире.

«Что же мне делать? — думал Пётр. — Я скоро замёрзну».

Он вытащил волшебный фонарик и уже хотел нажать кнопку, но озябшие пальцы не слушались, и фонарик упал к ногам. Иногда ледяные монстры, столкнувшись друг с другом, рассыпались на тысячи кусков, а потом летели друг к другу, собирались в целое, ещё более ужасное существо.

«Огонь может превратить лёд в воду, а воду в пар! Но надо очень много огня, так много, чтобы уничтожить весь этот лёд. Огонь мне нужен не для хулиганства, — уже холодея, думал мальчик. — Соберись, ведь ты можешь, если захочешь. Если очень нужно, то можно… Но ведь я это никогда не делал… — разговаривал Пётр сам с собой, — этому меня никто не учил…»

Он взглядом провёл возле себя круг, зажмурился, сцепил на груди руки, сжал зубы.

— Ну же! Ну! Ну! — приказывал он.

И круг ярко вспыхнул, причём огонь был такой силы, что он стоял вокруг мальчика, как высокая стена, словно Ларин находился в сосуде, стены которого были сделаны из огня, уничтожающего всё на своем пути. Послышалось шипение пара, и лёд стал раскалываться. Петру сталр тепло от огня, но он почувствовал невероятную усталость. Глаза закрывались сами, ни руки, ни ноги не хотели слушаться.

— Надо идти, — сказал он сам себе и рухнул, потеряв сознание.

Когда Пётр открыл глаза, вокруг были лужи, над которыми клубился пар. Он зачерпнул воды в ладони, плеснул в лицо. Затем принялся пить. С каждым глотком возвращались силы. Теперь он уже мог идти.

Снова он увидел парк, а в нём трёхэтажное кирпичное здание бывшей графской фабрики. Пошатываясь, Пётр пошёл к крыльцу.

— Я дошёл, — говорил он сам себе, не замечая, как проходит сквозь стену из красного кирпича.

Вдруг Ларин услышал шум и оглянулся.

«Неужели ещё не конец?» — подумал он.

И только сейчас понял, что стоит на сцене в актовом зале в порванной одежде, весь в ссадинах. Пётр протёр очки, пытаясь сообразить, как он оказался на сцене. Дети, ученики школы, и вместе с ними учителя радостно аплодировали ему, словно он какой-то артист, спевший красивую песню, слова и музыка которой растрогали всех без исключения.

Илья Данилович Преображенский поднялся на сцену. За спиной директора школы и ученика были нарисованы мраморные колонны и двухстворчатая дверь. Директор поднял руку. Воцарилась мгновенная тишина. Петру даже показалось, что все присутствующие слышат, как стучит от волнения его сердце.

— Вот сейчас, Ларин Пётр, — сказал Илья Данилович звонким, зычным голосом, — когда ты прошёл все испытания, мы по праву можем считать тебя своим. Я рад, что не ошибся в тебе, когда зачислил в ученики нашей школы. Запомни: то, что ты преодолел сегодня, — это лишь маленькая часть тех великих испытаний, с которыми тебе ещё предстоит столкнуться в жизни. Я хочу верить и надеяться. Думаю, меня поддержат все собравшиеся в этом зале, что ты, Ларин Пётр, из грядущих испытаний выйдешь с честью, так же, как сегодня. А теперь аплодисменты нашему другу!

Все вскочили со своих мест, принялись хлопать в ладоши и поздравлять Петра.

— А ты молодец, Ларин Пётр, — услышал он голос Софьи Тумановой. — Из всех сорока четырёх учеников нашей школы ты единственный, кто ни разу не воспользовался волшебным фонариком. Давай-ка его мне, я отдам его Илье Даниловичу, ведь он может ещё кому-нибудь понадобиться.

Ларин передал фонарик Софье и, поддерживаемый Лёвой Морозовым и Соней Тумановой, направился к себе в комнату. Ему нестерпимо хотелось спать. Но перед этим надо было сбросить с себя порванную одежду, вымыться.

«Вода должна смыть всё плохое, что со мной произошло», — думал Ларин, становясь под упругие струи воды.