Лёд Апокалипсиса

Глава 14 Колхоз — дело добровольное

Совхоза или колхоза — не было. Во всяком случае, людей в нём. Ни дымка, ни тропинки, ни проталины. Вообще-то мы выживших искали, но сугробы «мертвы». Выбор не велик, придется копать.

Снег метёт, ветер боковой, заносит. Но небо голубое. Дрянь.

Отыскали по навигатору здание правления «Весёлки-Агро-Пром», которое теперь выглядит как сугроб с трубой наподобие телевизионной антенны. Не подходит, там ничего ценного нет. С другой стороны улицу — сельмаг. Заманчиво, но сельские жители всё вынесли ещё до морозов. Наверняка.

По карте, рядом с правлением, за его «спиной» — большой прямоугольник, никак не описанный. По идее крытый ток или хозблок. Стали в центре. Карта не настолько точная, промашки и погрешности бывают до тридцати метров. Не раз и не два копали зря, когда промахивались.

Врубаемся вниз. Верхний слой снега легкий, мягкий, его носит ветер. Дальше плотнее. Рубим блоки, выставляем из них защиту от ветра. Работаем молча, примерно полчаса.

Бум. Лопата во что-то попала. Уже дело. Очищаем площадку. Новеньким металлическим отливом сияет чистое листовое оцинкованное железо. Это может быть крыша туалета. Или подстанция. Склады полный бесценных использованных покрышек. Или искомый нами хозяйственный блок совхоза «Весёлки-что-то-там».

Топор ледникового периода. Привычной рукой вырубаю квадрат (с каждый разом получается быстрее). Отгибаю.

Смотрим в три головы, стараясь не порезаться о края. Темно, нихрена не видать. Зажигаем фонари. Пол довольно близко, всего метра четыре. Внизу стоит какой-то разобранный агрегат ядовито-желтого цвета. Натоптано, валяются ошметки грязи. Высоковато чтобы прыгать. Но, с тех пор как мы стали ездить на тракторе и не страдать от необходимости таскать всё на себе, имеем кое-что в запасе. Например, сорокаметровый автомобильный трос устрашающей прочности (вдруг пригодится?) с крюками на концах. В этот раз вперёд отправляем Кабыра, не потому что его очередь, а потому что самый легкий. Цепляем трос за трактор, придерживаем и плавно спускаем. Вообще нужно найти складную лестницу, примотать к борту биндюги и пользовать. Не в последний раз лезем в такую жопу.

— Что мы ищем? — озвучивает свой вопрос Денис, когда мы все оказываемся внизу, ощетинившись тремя тяжелыми аккумуляторными фонарями.

— Еду и предметы на обмен, лекарства, топливо, всё как обычно. Пшеницу какую-нибудь.

В здании темно и пусто, ни души, ни человека, ни зверя, только иногда под ногами попадаются мышиные какашки.

Разделяемся.

Закутки, двери, коридоры, нихрена не понятно, целый лабиринт. Если в подобных здания попадается план эвакуации, это большое подспорье. Пока что ориентируемся по наитию.

Комната отдыха, в ней холодильник.

Открываю. Колбаса подозрительного вида (от выключения электричества и до уверенных минусов прошло достаточно времени чтобы многие продукты пропали), окаменелый свекольный салат, треснувшая стеклянная банка супа, кусман сала в пакете (забираю). Литровая упаковка горчицы, майонез, кетчуп. Ценность, тоже беру. Две бутылки заледеневшего «колокольчика», надкусанная шоколадка, просроченный кефир. В морозильнике кусок мяса (побоялся брать).

Зато по шкафам щедро стоит сахар, почти полная упаковка кофе «аро», черный чай, какая-то крупа. Забираю.

Мыши по углам щедро наследили. А ну-ка, куда приведут меня сомнительные мышиные «крошки»?

Бреду по коричневым «следам», длинный коридор, за ним амбарная дверь. Заперто. Ну, это ненадолго. Вскрываю, захожу.

Был бы я впечатлительной барышней, визжал бы на весь свет. На полу по меньшей мере три десятка крыс, поднимают на меня глаза-бусинки, шевелят усами.

Топаю ногой.

— А ну-ка сдриснули отсюда! — Кричу и притворно замахиваюсь топором.

Человечество не до конца потеряло свой авторитет в глазах животного мира, эти твари мечутся во все стороны, постепенно улепётывают в открытую мной же дверь.

Высокая квадратная комната с воротами на улицу. Холодно. Что вы здесь столпились?

Освещаю фонарем середину. Какой-то масштабный механизм. Обхожу его. Что сказать? Не силен в такой технике, но судя по обилию белой пыли, которая не является снегом, этот агрегат — мельница. Ну или они тут кокаин бадяжили.

— Что насчет запасов? — говорю я себе и начинаю искать.

Какое-то количество мешков с провиантом стояло упакованное на полу, грызуны превратили их в ворох искромсанных кусков джута, какашек и мусора. Даже не установить мука это была или зерно. А в коробах вдоль стен что?

Первый же короб показался мне россыпью золотых монет. Длинный, вдоль дальней стены, аккуратно выполненный из листового железа (что и спасло от вездесущих маленьких зубов), объемом в пару тонн и полностью заполненный зернами кукурузы золотого цвета. Как с драгоценностями, запустил туда руку, зачерпнул, стал сыпать горсть вниз. Впечатляет. Красиво. По внешнему виду зерна как зерна. Не похоже, чтобы они как-то пострадали от мороза. Пара тонн. Серьезная заявка на победу.

Ещё один короб был драматически пуст. В третьем — пшеница. Последний — две дюжины разнокалиберных небрежно завязанных мешков с желтой воздушной мукой. Попробовал на вкус — кукурузная, сладковатая, грубого помола, предназначенная на корм скоту. Недурно.

Если запустить мельницу, можно намолоть гору муки. Но, сейчас не до пирогов.

— Парни, нам нужны мешки. Много-много мешков!

Моих сталкеров не было, вернее сказать, они тоже делали свои открытия.

Земля — это наше богатство. В данном случае хозяйство на нём. Не уверен, что это тот (искомый) совхоз, да и зерна в нём должно было храниться раз в сто больше. Буквально. После уборочной в «закромах Родины» одного такого предприятия оказывается пара тысяч тонн пшеницы, ячменя и прочей ржи. Для нашей колонии хватит на двадцать лет. Будем искать потом, тщательнее, раскапывая все крупные здания. А ещё бомбануть бы сахарный завод, в любом хранится сахара на целый Байкал чая.

Но, имеем что имеем. Парни нашли хренову кучу технической ткани зеленоватого цвета, тюки с плохо выделанными шкурами, множество запчастей к неизвестным устройствам, потрепанные жизнью слесарные инструменты, кучу каких-то слежубных журналов и записей, полсотни пустых дюралюминиевых бидонов, сменные балахоны, застиранные, в печальном состоянии, кучу новеньких резиновых сапог, двигатель от неизвестного трактора в заводской упаковке, бочку масла-отработки и огромную заначку самогона (огромная — это пять двадцатилитровых стеклянных емкостей). Плюс — исхудавшего кота, который прыгнул на грудь Дениса из какого-то шкафа и с тех пор не отлипал. Пучил жалостливые глаза, тёрся и не желал спускаться на пол.

— Надо сказать, ты, товарищ, крыс и мышей-то распустил, распустил. Мог бы прокормиться и уменьшить популяцию. Видать, зассал против численного преимущества. Как назовешь животину, а, Сёгун?

— Что сразу я? Может Кабыр хочет? Нет? Ну, тогда Карась.

— Почему Карась?

— Типа глазастый.

— Думаешь рыба глазастая?

— Глаза у карася есть? Значит глазастый.

— Хер с ним. Пусть будет Карась. Время почти два часа, надо заняться погрузкой. Есть мешки?

Для начала решали копать новый туннель или использовать имеющийся пролом. Пока решали, трактор передвинули. Так-то у него огромная площадь опоры, но ощущение что над тобой стоит десять-пятнадцать тонн трактора и груза — напрягало. Когда переставил его в сторону мельницы, показалось что тут и сугробы невелики, всего метра полтора.

Снег несёт, но больше ветер чем снег. Небо заволокло. Уже легче.

Отковыряли ворота. Внутрь не заехать. Жаль. Будем носить. Погрузка дело тяжелое, воистину «где от богатства ломит спину». Но мы же хрен отступим пока всё не утащим.

Перенесли готовую упакованную муку. Потом прочие ценности. Биндюга манит предательской пустотой — «грузи ещё». Насобирали мешков, плюс те бидоны, нагрузили кукурузой. Вышло неплохо, но места по-прежнему полно. А уже темнеет.

Выгоняю Дениса повыше с переносным градусником (кстати, в наше время большая ценность).

— Температура?

— Минус тридцать один!

— А было тридцать три. Выходит, теплеет. Как насчет заночевать тут?

Посовещались. Приняли решение вернуться в деревню, обратно к волкам в гости. Трактор в окоп, сами спать. Кашу с волчатиной разогреем, доедим. Такое время пошло, еду можно просто бросать, только герметично закрывать. Жилище замерзает, вот тебе и холодильник. Было бы смешно, если бы не так грустно.

Доехали. Вышел на связь, доложился. Сути своего плана не говорил. Изложил как поиск еды и возможной новой базы, во что и сам не верил. Иваныч на меня обижался, считал, что важнее тащить рис (уже почти весь перевезли, на Химике) и уголь. Но, скрипя зубами, отпускал. На связи был Дядя Ярик, принял, доложил, что на базе всё тихо. И что Арина по мне скучает.

Ну, всё лучше, чем меня по радио бросать, — подумал я и дал отбой, конец связи.

— Нам нужны мешки. Если не будет мешков, можно грузить навалом, но как потом разгружать, не понятно.

— А куда всё это добро? — озвучил свои соображения Денис. Кабыр многозначительно помалкивал, тыча в флеш-плеер.

— Часть кукурузы на базу.

— Часть?

— Часть.

— Можно мешки ещё по домам поискать. Это деревня, тут у каждого в хозяйстве пять-десять найдется. А то и больше.

— Хорошо. Пойду, дверь-баррикаду проверю.

— Я уже проверял, всё чётко.

— Знаю. Но без этого не могу уснуть. Иначе беспокойство у меня. И надо решать, что с кошаком делать. Тут оставим? Бросать жалко. Станция нам не по дороге. Можем завезти к Альпинисту, я у него видел запасы кошачьего корма. Навалим щедро, воды нальем. А?

Мешки собрали «по сусекам». Получились разные и много. Чёрт. В любом хозяйственном магазине можно найти хоть сотню одинаковых, красивых. Ладно, всё проще чем самим шить (откровенно говоря, сомневался в своих способностях сшить мешки даже при наличии сырья).

На следующий день вернулись в сохвоз, долго искали вход.

Накрывала зевота. Грузили здоровенным ведерным совком пшеницу. Затарили всю. Часть кукурузы осталась. Придется потом ещё возвращаться. Получился внушительный полный «обоз», который мы постарались укрыть тентом. Хвостатый без энтузиазма отнесся к своему прежнему жилищу, все время крутился у ног.

Теперь едем. Завелся, прогрелся, расселись, Кабыр включил в своем плеере Ванессу Мей (на тракторном не дал, поедем по незнакомым местам, отвлекаться нельзя). Покрутил навигатор, отыскал искомое место. Вздохнул. Проверил полноту магазина вальтера, заставил всех сделать со своими огнестрелами то же самое.

Бак полон на примерно две трети. Все показатели в норме. Время час дня, температура за бортом минус тридцать восемь. Пора.

Пустил из трубы струю почти чистого выхлопа, тронулись. Биндюга, полная ценного добра весело ползла за нами, непропорционально маленькая по сравнению с размером трактора, как небольшой грузовой прицепчик за Ланд Крузером Прадо.

Катим. Видимость хорошая, поглядываю в карту, маршрут прокладываю южнее города. От скуки Денис принимается рассказывать какие-то байки. Замолкает. Потом я вспоминаю что-то из своей жизни. Хакас молчит. Снова рассказывает Денис.

Заехали на хутор Альпиниста. Место приметное, его не заносит снегом. Спрятали в отдельно стоящем погребе три бутыли колхозного самогона из пяти, часть кукурузы, плюс барахло, которое заведомо не собирались отдавать. Прикопали (главное самим потом найти) от случайных мародёров. Кстати, их становилось несколько меньше. В самом доме Альпиниста нашли кошачий корм, налили воды из салона, насыпали снега, снарядили Карася на постой. В отличие от совхозной обители он чувствовал себя довольно вольготно. Начал по-хозяйски расхаживать. Мышами тут и не пахло. Мявкнул на прощанье типа — «вы там берегите себя, жалкие двуногие, и возвращайтесь меня кормить и поить».

Коты и кошки — это забавно. Тронулись снова. Время три часа.

Ехали медленно, осматривались, чему немало способствовала открытая кабина клааса.

Если не вдаваться в детали — просто красочная зима. Заснеженные поля, кое-где лесопосадки (деревья слишком высокие чтобы их занесло по макушку), спуски, подъемы, простор для глаз.

Шли прямо по сердцевине этих красочных белоснежных полей, не особо рассчитывая на дороги. Двигал равномерно, не ускорялся, не тормозил. За эти несколько дней приноровился к клаасу, пару раз сажал «за штурвал» Дениса. Кабыр от этих навыков отбрыкивался, ссылаясь на то, что он основной стрелок, довольно и этого. Тем не менее из своего упрямства уговорил его научиться на нём трогаться, маневрировать. В принципе если ты умеешь водить хотя бы жигули, то уже ближе к управлению этой «неземной» техникой. Как если способен управлять учебным фанерным самолётиком (две педали, одна ручка, рация и пять приборов), то ближе к управлению «Боингом 747» чем другой смертный. Тем не менее, вдруг что-то случится, нужно чтобы он хотя бы наши с Денисом трупы смог вывезти, так ему и сказал и для него это был весомый аргумент.

Топливо понемногу расходуется. Приедем на Станцию надо долить, на как показывает практика, жрёт он все же меньше танка, заправка была только одна (всё остальное время трясся чтобы солярка не замёрзла). Бак под кабиной и особо не защищён от холода (что не удивительно — конструкторы, которые вероятнее всего уже умерли, не рассчитывали на ледниковый период). Защита только от механических повреждений.

За «спиной» кабины площадка метр на полтора или около того, ровная и свободная. Нужно придумать какой-то короб туда прикрутить, будет нам багажник для барахла. А пока — задняя стенка тоже стеклянная, что только увеличивает обзор.

Печка дует теплом, Кабыр подвывает какой-то песне группы «Северный флот» в плеере, но и бдительно приглядывает за горизонтом. Хорошо.

— Денис, можешь подремать, за руль я тебя сегодня не пущу, места незнакомые, неуютно мне.

— Я созерцаю. Кофе из термоса будешь?

— Буду.

Аккуратно наливает мне кофе, потом, даже не спрашивая, Кабыру. Себе.

— Антон Александрович.

— Ась?

— А ты слышал, что, когда советская армия взяла Кёнигсберг, то над могилой философа Канта написали, нацарапали: «Думал ли ты, что русский Иван будет стоять на своём прахе?». Как считаешь, варварство?

Не торопясь обмозговав непростой, особенно в условиях пересечения апокалиптической ледяной пустыни, вопрос.

— Калининград. Никакого варварства не ощущаю. Вопрос поставлен справедливый и правильный, думал ли он? Допускали ли он? Они? Больше скажу, чтобы такой вопрос вообще задать нужно себе представлять кто такой этот Кант. Что само по себе — свидетельствует… Давай с другой стороны — оценим. Ощутим. Допустим простой русский Иван это я. Советский человек. Безусловно, интеллектуально превосходящий средневзвешенного, а может и «десертного», западного европейца. Теперь, придя через весь военный ад, со своим потёртым ППШ, я задал бы аналогичный вопрос. А после того, как совершенно предсказуемо не получил бы ответа, принялся переименовывать ошибочно названный город в честь умершего в сорок шестом старика Калинина. И да, мне как интеллигентному человеку, одинаково владеющему высоким слогом и топором, был бы глубоко трансцендентно чужое мнение по поводу своих действий. Я их делаю, а некие «они» могут оценивать хоть до усёра. Потому что суровая реальность, это вообще ни их стезя, а моя среда обитания. Поэтому я выживу, а ленивые и высокомерные, нет.

— Ну ты загнул.

— Безусловно. В смысле, базара ноль. Пусть тебя не обманывает моя привычка выражаться простым доступным языком. Быть обычным человеком отечественного разлива не означает тупость и неграмотность. Ни разу. Не смотри что на бетоне работал, я читал «Критику чистого разума». Вообще, наш человек и роды примет, и похоронит. По ситуации. Кашу сварит, напоит, песню пьяным голосом споёт, а потом схему водно-водяного ядерного реактора начертит и будет спорить до посинения кто из лидеров Французской революции был душой и поступками чист, а кто нет. Потому, что мы крутые. Превосходные, от слова «превосходим». Мы всё пережили и всякую беду смогли победить. И ледниковый период тоже переживём. Может конкретно я не увижу эту новую весну, но «мы», наше общее «мы» её встретит жаркими объятиями. И я к этому приложу свои усилия.

Денис промолчал, оставшись в тишине и поскрипываниях механизмов обдумывать мои слова.

Огибали город с юга, проходили по полям и лесам между собственно городскими массивами и поселком Южный. Сравнительно дикую местность пересекала улица Советская, которая была скорее трассой в низине.

На краю поля, перед этой трассой притормозил чтобы выйти и осмотреться.

Вышли.

Жаль в наших находках не значится бинокль. Но, всё же видимость хорошая. Когда затихаешь, побеждаешь внутреннего суетолога, превращаешься в слух и зрение, можно многое рассмотреть даже с большого расстояния. Тем более в шесть глаз.

Время — шестнадцать часов три минуты.

Чуть размялись. Хакас, привычно приобнимая винтовку — показал куда-то пальцем. Не разобрать.

— Одинокий дым.

— По карте тут улица и редкие частные дома. Потом ручей Понурый. Снова поля. Надо думать, есть выжившие. Времени нет знакомится. Объедем по большой дуге. Посредине большого пустыря, подальше от тех деревьев.

Пересекли трассу. Снова поля. Ехали медленно. Я, в нарушение ПДД, смотрел в телефон-навигатор (кстати, по мере надобности подзаряжал его от usb-порта в салоне, что очень удобно). После большого поля снова трасса-улица «Пригородная», пустая и ровная. А дальше огромный не представляющий ценность для науки искусственный водоём (скорее всего туда со стародавних времён сбрасывают не особо токсичные отходы местные промпредприятия) похожий на несимметричное крыло бабочки, рассеченное по середине насыпью-дорогой. «Зеркало» этого отстойника гигантское. По обе стороны водоёма многоэтажки. Шайсе.

Наш трактор виден и слышен в современной первозданной тишине — издалека. То есть потенциальные недруги (а друзей у нас тут не водилось) могли организовать засаду. Поэтому я и избегал крупных строения, жилых домов и прочего, иначе поехал бы через центр города. Но, поскольку легкомыслие выветривалось из меня, как тепло из потухших печных труб, то выбирал наименее возбуждающий мою паранойю маршрут. К черту дома, едем по насыпи. Если сможем. Так-то и по льду можно, при минус сорока он замерз очень убедительно.

Попросил Дениса придержать мне телефон с навигатором, сбросил скорость, переполз трассу (она до сих пор видна), поддал «газку» и поплелся по насыпи.

Ветер очищал плоскость водоёма, там что по обе стороны у нас был неприятно зеленый лёд. Разбивая торосы и насыпи (клаас штука серьезная), ломились вперед пока «зеленые льды» не оказались позади.

Впереди занесенные кусты, технические траншеи, ржавый остов промышленного сооружения. Сбавил ход, чтобы не влететь в неожиданную канаву. Впереди снежная гряда — резкий подъем. Скорей всего резкий перепад местности.

Теперь нужно или брать севернее, в сторону частного сектора. Или южнее. Смотрим карту. Так. Южнее проще, мы так заодно огибаем гигантскую полосу дачного массива. Но потом начинаются сложности, река Сурна (замерзла, к гадалке не ходи) после которой, на другом берегу почти сразу — не поименованный на карте лес. Мда. С деревьями какие дела — в отличие от полезной привычки невозбранно рассекать по полям и прочим буеракам, с лесом такие шуточки не пройдут. Напрямую, где вздумается, не проедешь. Застрянем, как лиса между соснами. Пу-пу-пу. Какие варианты?

Остановил клаас, чтобы подумать. Трактор размеренно пыхтит, парни смотрят на меня озадаченно. Через лес почти к искомой точке ведет железная дорога. Она, конечно, делает некоторую дугу, но ничего страшного. Есть и автомобильная. Та двигается сначала на север, только потом на запад, то есть крюк ещё дальше.

Понятно, что сами дороге занесены. По ту сторону реки россыпь жилых домов. Но «железка» вырубала защитные полосы большего размера вдоль рельсовых путей, так что склоняюсь к ней. Допустим. Как на неё выйти? Мысленно рисую маршрут. Если получится, то на другую сторону реки, там дорога, ныряет в лес, оттуда до железки недалеко. Рядом какое-то село, оттуда тоже есть дорога через жэ-дэ.

Как говорил наш бригадир, маршрут надо продумывать заранее, чтобы не очутиться в той заднице, в которой не хотел бы очутиться. А только в «планируемой»! Он у нас философ с легким налётом мата, перегара и примесью маразма. Эдакий нижневартовский Кант.

Время — шестнадцать пятьдесят.

Едем. Слева дачный поселок, справа заснеженное поле. Проделав задуманные маневры, мы не смогли выкатиться на реку. Обрыв высотой всего пара метров. Прыгать, особенно не имея запасного трактора и сухих штанов — не хотелось.

— Ёб твою бабу душу свечку мышь! — выразил я свою мысль вслух, и мы медленно поплелся в сторону дачного поселка. Хорошо хоть светло. Проползая по занесенным огородам, нашли более-менее плавный спуск и с грацией коровы очутились на льду. Лёд мерзко трещал под колесами. Всё же польза от мостов огромная. Особенно, где они есть. Идём по запасной траектории.

Спустя пару минут, после преодоления изгиба реки показалось остриё церковной колокольни и сельский пляж (кое-где виден даже песок). Сбавил ход, посмотрел по навигатору. Вывел нас на главную улицу деревни, мимо условного центра, где и стояла та церковь (карта любезно сообщила что называется она в честь Иоанна Предтечи).

Привычка не видеть людей настолько развивается, что, когда мы увидели небольшую группу таковых, я сначала опешил от того, что они вообще есть, а только потом оценил, что происходит.

Несколько человек били ногами двоих. Ситуации бывают всякие и я бы не спешил с выводами, если бы один из избиваемых не был в балахоне священника. В то же время рожи избивающих не создавали ощущения о их высокой морали и приверженности к законности.

— Семь? — вслух посчитал я.

— Восемь, — поправил меня Кабыр, который только что изображал дремлющего спящего меломана.

— Оружие к бою! Денис, прикрывай Хакаса, я импровизирую!

Мы катились и катились, постепенно замедляясь. Один из хулиганов стал посреди дороги и выставил вперед свою конечность с уверенной рожей, которая должна была меня остановить.

Он оказался на пути следования левого колеса (у тракторов они очень высокие и широкие, в нашем случае ещё и двойные). Когда я почти остановился и даже успел увидеть на его харе удовлетворение от собственной крутости, то втопил педаль газа, резко подмял хулигана и проехал ещё пару метров. Под колесом смачно хрустнуло.

Распахнул дверь, проскользнул мимо Дениса (Кабыр уже юркнул в свою), успел услышать за спиной «хера себе импровизация», встал во весь рост на тракторе.

— Прощенья просим, милостивые государи! Мы кажется, вашему холопу ножку отдавили! Шутка блядь! Что вы за пидоры? Какого хуя надо? Это моя территория! Урою! Кто старший? Отвечать! В глаза смотреть, вафли бельгийские, а то всех переубиваю!

— Ну, допустим, Я! — вперед шагнул розовощекий здоровяк, с АКСУ наперевес, чье лицо было изуродовано свежим шрамом. И для убедительности потряс своим оружием.

Я прицокнул языком. Целый мать его — калаш.

Огнестрельное оружие только у троих.

— Ты кто такой? — усилил напор «вожак».

— Можно! — гаркнул я.

— Какой ещё мож…

Раскатистый выстрел пробил голову здоровяка смешав его нос с нефункциональными мозгами. Я тоже не дремал. Данц-данц. Данц-данц. Мой вальтер сделал по две дырки в каждом вооруженном противнике. Вообще ближний огнестрельный бой это какое-то сраное ковбойство. Но уж больно у них рожи были ошарашенные, надо пользоваться моментом, пока не очухались.

— Лежать, твари! Работает ОМОН!

Двое из оставшихся «тварей» действительно упали на снег мордой вниз, положив лапы на голову. Видимо, был опыт. Когда «работает ОМОН», ты действительно ложишься на мягкий пол, хочешь того или нет. А уже потом опера определяют свой там, свидетель, чужой или мимо проходил.

Ну, а ещё двое — пытались убежать.

Размеренные выстрелы лишенного гуманизма Кабыра этот спортивный забег — прервали. Я пока резво завладел автоматом. Огляделся. Мои живы. Избиваемые встают. Дела налаживаются, бизнес попёр.

— Ден, держи полупадаль на прицеле, чуть что лупи на поражение. Товарищи спасенные?

Священник уже встал. Левая бровь рассечена и разбита «в мешанину», глаз заливает кровь, нос распух, но при этом выражение лица было доброе, уверенное и расслабленное.

— Отец Илья!

— Антон Странник-один! — Оглянулся, жестами показал Кабыру чтоб «потрошил» убитых. — Знаете, что за черти пучеглазый, за что били, что случилось?

— Милостью Божьей мы с жителями спасаемся от морозов в подвалах усадьбы Ромодановских и в церкви. Мерзавцы хотели отнять нашу снедь, я пытался их отговорить, образумить. Они выволокли меня и Павла Дмитрича. Остервенели. Сущие псы. Упокой Господи их души. Смертоубийство думали свершить. Вас нам Бог послал, не иначе. Спас нас.

— Ну, мы вообще-то сами приехали.

— Это вам так кажется, Антон. Неисповедимы пути Господни. С вашей точки зрения вы сами, но это Он вас привёл. Истинно так.

Открыл, было, рот, чтобы возразить, сказать, что особо верующим не являюсь. Про совпадение. Подумал над его словами несколько секунд. Потом со стуком захлопнул.

— А что за человеки были свежеусопшие?

— Этот отрок, — он указал на главаря, от которого по снегу расползалась клякса крови, — родом из нашей деревни. Остальные его приятели. «Южанские». Хулиганы, разбойники, дебоширы. На учёте состояли. Прознали что у нас есть скромные запасы. Напали.

— Мир сошел с ума.

— Отрадно что в случившемся вы не вините Всевышнего.

Крякнул. Честно говоря, даже не думал в такой плоскости.

— Это рабская психология, обвинять кого-то. Правительство, президента, МВФ, евреев, масонов, Бога, в своих проблемах вместо активного шевеления жопой по направлению выживания и победы. Обвинить Бога проще всего. Это для слабаков. Я и так знаю, что случилось. Супервулкан, Йеллоустон. Это не божья кара, а охрененный, простите за выражение, природный катаклизм. Нам остается его только пережить. И если Бог есть и, если поможет, я буду только рад. Знаете, как в песне — «не бывает атеистов в окопах под огнем». Приму его помощь с поклоном и благодарностью. Давайте, по существу. Вам эти нетоварищи в каком-то виде нужны?

Под несколько изумленным взглядом Павла «как-там-его» Кабыр опытной рукой извлекал из карманов убитых все ценное. Снял обувь, куртки, нашёл немного патронов, сигарет и прочего прочего. При этом он даже ухитрялся привычно придерживать винтовку и напевать под нос. Денис обыскивал пленных. Кивнул мне.

Мельком глянул на задавленного собой. Цыпленок табака. Может, сам по себе вес трактора распределенный на большой плоскости он бы ещё перенёс, в глубокой теории, всё же колеса сдвоенные, но его голова сложилась параллельно левому плечу и забавно вывернулась. Его труп тоже хладнокровно «обнесли».

— Так вы двое, встали!

Оставшиеся поспешили выполнить мой приказ.

— Снимаем куртки, разуваемся, ремни на снег!

— Не имеете право! Мы не станем! — выпятил губу левый.

— Ха. Да как скажете! Отец Илья, а почему крест на храме такой странной формы и цвета?

Через мгновение — данц, данц. Мой вальтер уменьшил человеческое население планеты ещё на двух особей.

Священник, который было повернулся к церкви чтобы ответить на мой вопрос и протянул к кресту руку, с изумлением воззрился на двух новый покойников. Судя по выражению лица, ему было что сказать по поводу убийства беззащитных (хотя это те же люди, кто собирался убить его, а потом отнять продовольствие у остальных, обрекая их на голод и смерть). Ну а мне, исходя из достаточно сложных моральных устоев не хотелось убивать этих мразей на глазах батюшки. Как-то это было бы неправильно. Но и отпускать их не собирался. Вообще ни разу.

— Прости мне Всеотец, все прегрешения, вольные и невольные. Особенно, вольные! — я переложил пистолет в левую руку и искренне перекрестился в направлении церковного креста.

Потом мы молча погрузили трофеи в кузов. Я извлёк оттуда мешок кукурузы, мешок пшеницы, вручил их Отцу Илье и Павлу. Мы молча поклонились, сели, хлопнули дверями и поехали. В зеркало заднего вида я увидел, как гордо и твердо стоящий на ногах священник уверенными движениями перекрестил нас вслед трижды. Вроде как благословил.

— Антон Джан, я хотел про твою импровизацию сказать, — начал Денис.

— Знаю, знаю, забавно вышло.

— Забавно???!!!