Лёд Апокалипсиса

Глава 23 Белый ад

Тишина морозной ночи безжалостно прорезана грохотом моей колесницы. В свете фар направленные узоры множества следов квадроциклов врагов. Ещё две дорожки отделяются вправо, потом внезапно все линии становятся хаотичными.

Интересно. Глянул на карту в телефоне. Мы сейчас приблизительно на недостроенном кольце-повороте на улицу Коммунаров, обратно в город. И следы совершили большой танец с бубнами в направлении города.

Поворачиваю в этом направлении, уже через пару сотен метров останавливаюсь. О как. Тёмные кляксы трех трупов, рисунки крови. Неестественная тишина.

Выхожу, АКСУ наперевес. Для начала осматриваю окрестные сугробы на предмет засады, проверяю степень «мёртвости». Готовенькие. Начали остывать. Но не так чтобы в лёд, температура воздуха минус сорок, значит сравнительно свежие. В карманах пусто. Двое застрелены, причем один в спину, третий заколот. Ну и что у них тут произошло? Разрешение внутреннего трудового спора? Тёти Оксаны среди свежеусопших нет, что предсказуемо. Брошенных квадриков тоже. Значит, укатили. Допустим, поспорили о направлении миграции. Вот только после этого следы упорно поворачивают в сторону севера или северо-востока, в город полосы протекторов не ведут.

Сажусь в трактор, трогаюсь, в задумчивости медленно еду.

— На север. Там ничего нет. Не может такого быть, — рассуждаю я вслух.

Мне бы сейчас железный мозг не помешал.

— Если отбросить все логичные объяснения, то истинными, будут, как ни странно, нелогичные и невероятные. Приблизительно так говорил литературный персонаж Шерлок Холмс, — продолжил я разговор с самим собой. Флешку с русским роком пока оставил в покое, мой собеседник тишина, с мыслями и так собраться трудно.

Хотелось пить. Воды в салоне нет, дежурная баклажка безнадежно пуста.

Продолжу мысли про теорию Холмса. Взял в руки телефон с навигатором, посматривая на заснеженное поле по направлению движения, в этот раз ровное, стал «листать» карту к северу. Так. Что у нас очевидного-невероятного? Странная херня, но придется предположить, что следы ведут в северном направлении. Не силён в моделях и оборудовании их транспорта, однако, насколько мне известно, квадроциклы обладают дальностью хода от пятидесяти до ста пятидесяти километров. Теория игр, о которой я только слышал, но не учил, требует сходить из наихудшего.

Рядом село Татаровка, но следы ведут прямо, уже начинают от неё удаляться. Значит не оно. Карта показала в искомом направлении сёла Гореловка и Мазовка. Нет крупных объектов, одни деревенские хаты. Маловероятно. Предположим, ещё севернее. Листаем Что тут? Населенный пункт Дружба, Голдымского сельского поселения. Пробую кликнуть по пояснениям карты. Опытно-конструкторское технологическое бюро «Росинка». Здоровое. Вариант. Что ещё севернее? Хутор Молчун. Любопытно. Молчание, молчун, могила. Возможно. Что рядом? Кликаю. Молчуновский хлебоприемный пункт. Собственный выход на железнодорожную ветку. Сейчас, что логично, не функционирует.

А ведь ХПП это сотни тонн зерна, это техника, горючее, гигантские складские помещения. Это оно. Такая база круче чем наш Завод и их ДК вместе взятые. Измеряю расстояние. Восемьдесят шесть километров от меня по прямой. Прилично, но реально. Буду исходить из такого пункта назначения.

Прибавил хода. Вздохнул. Ощущение от того, что знаю координаты «пункта Б» придало мне сил. Другое дело, что я один. Пить хочется.

Время около полночи. За бортом погодка весом в минус сорок два градуса.

В какой-то момент кабина отчетливо дзенькнула. Дернулся, пригнулся. Долю секунды я соображал, что случилось, потом резко заложил маневр влево. В верхней части стекла левой же двери озорным цветком расцветает след от попадания пули.

Хлоп, вырубаю иллюминацию, качусь в темноте.

— То измена, то засадааааааа… — невесело пропел я и закашлялся.

Кручу педали, пока не дали. Местность снежное поле с бесконечным горизонтом. После погашения фар, надеюсь не споткнуться об торос. Пару секунд глаза привыкали к темноте. Никакое поле не бывает идеально ровным. Прищурился. Вдалеке мелькнула крошечная клякса-вспышка. Тээк. Прибавить ходу, как говорил капитан Смоллетт, а то они заряжают пушку.

Меня охватил охотничий азарт. Вильнул трактором, загнал его в какой-то приямок. Выскочил, встал на корпусе. Из оптики у меня только прицел от пулемёта, которым я воспользовался вместе с самим пулемётом.

Дьявол, врага не видать. То есть местность сравнительно освещенная, но где он или они?

Внезапно чуть левее, чем я целился до этого, на горизонте мигнул огонек выстрела. Рывком переместил ствол. Что-то есть. Предохранитель на «огонь». Выстрел!

Пулемёт не задирает при стрельбе, он тяжелый, но мишень «держать» удобно. Вполне естественно, что одиночного выстрела не получилось, ушла неслабая очередь.

Смотрим. Внезапно намного дальше и правее места, куда я лупил, на пределе слышимости взревел мотор, но без фар. Жух, ещё один. Ещё. Ах, ты ж мать твоя католический пастор.

Стоп. Что вообще происходит? Меня охватил постыдный страх. Меня берут в огромную ловчую сеть, в охват. Допустим. Заняли позицию широким полукругом, фары потушили. Засада. Бля, а чего я ожидал, что они запросто дадут себя убить? Глупая мысль глупого человека.

Хочется немедленно прыгнуть за руль и дать дёру, но, решил воспользоваться тем, что успел сместиться в сторону, хотя и выдал свое местоположение пулемётной очередью. Так, так, так. Считаем источники звука, маячащие на горизонте. Ночь жуткая, тихая, звуки разлетаются хорошо.

Если предположить, что изначально их было восемь, один сбежал, погиб. Осталось семь. Только что ещё одного «подавил» пулемётом. Но, всё равно должно быть остаться шесть «движков». Прислушался. Слух и восприятие за время ледникового периода стали звериными. Их пять.

В небе ласково светила луна.

Снимаю пулемёт, ныряю в кабину, хватаюсь за руль. Дёру.

Пять. Если не получается добиться своего грубой силой, нужно использовать мозги. Могло такое быть, чтобы Тётя Оксана оставила пацанов на охоте, свою драгоценную шкуру спрятала подальше от вечеринки? Могло, хотя это неточно. Пока рассуждаю, прибавил газку, улепётывая в западном направлении.

Ездить по ночам без фар это тот ещё рок-н-ролл. Воровато озираясь на поле, огибая незанесенную лесопосадку, одной рукой листал карту. До ХПП ещё километров двадцать. Значит, «ждать» командирша отъедет на пару-тройку кэмэ. Могла остановиться и в чистом поле, но времена такие, что геопозицию не скинешь, значит, план был, например, такой — судья отъезжает на точку «Х», пацаны с райэна геройски валят коллективного врага (эту роль сегодня исполняю я). Ну и какой будет ориентир? При условии, что местность они уже знают и на ХПП явно бывали? Листаем. Вот скопление каких-то линий электропередач, тут три мачты-опоры ЛЭП, подстанция. Она наверняка занесена по маковку, а вот мачты будут видны, ещё и издалека. Подходящий ориентир, надо бы проверить. Остается дожить. Если бы только можно было оторваться от «ловцов», то стоит просто прикатить раньше всех на аудиенцию к их величеству.

Какова скорость клааса? Может, я быстрее квадриков? Как тут проверишь? Только опытным путём. Впереди по карте река Уна, местность стала шустро спускаться. После неё твердое ледяное поле — река. Хотел было шустро пересечь и давануть прямо, но неосознанное сбросил скорость. Река смотрится полоской мутного черного (смотрится так при свете луны, так-то может и синий) льда, без снежных наносов.

На «северах» по замерзшей реке ездят как по дороге, это распространенный вариант зимника, то есть сугубо зимней дороги. Плавно повернул вправо, не оставляя следов, помчал по льду вперёд.

Русло легкомысленно виляло, закладывало основательные широкие виражи, я старательно повторял эти изгибы, не срезал по полям, чтобы не оставлять следов. Преодолев так приблизительно с два километра, заметил впереди неприродную неровность, которая с близкого расстояния оказалась ржавым остовом неуклюжей баржи или древнего речного сухогруза. По сути, здоровенный неэстетичный вытянутый прямоугольник под небольшим наклоном. Нос раскурочен, словно из него что-то извлекали, на корме, приросшей к берегу, некогда просторная трехэтажная надстройка, верхний уровень вроде капитанского мостика, с напрочь выбитыми окнами, занесена снегом и льдом.

Сбросил скорость. Внутренний мир баржи сквозь гигантские дыры в корпусе не виден. Пульты управления клаасом позволяют самые разные варианты освещения, чем я постоянно пользовался. Сейчас включил всего один фонарь и медленно вкатился в «брюхо».

Выскакиваю, хватаю пулемёт, рюкзак, кидаю в него ноут, обвешиваюсь АКСУ, накидываю броник, цепляю на спину топор, неловко ковыляю наружу.

Делая большой крюк, попадаю на палубу, грохочу, уверенно карабкаюсь по внешней части «надстройки», тут спасают намерзший лёд и снег. Нужна позиция повыше. План — своеобразное повторение засады на крыше многоэтажки, когда-то совершенное после ночного рейда. Предположим, они нарисуются. Подъедут. Баржа их заинтересует, захотят проверить. Главное не дать им разбрестись подобно тараканам. Река видна как на ладони. Тут и накрою из пулемёта. Или пролетят мимо, подожду и двину в сторону вышек. И будь что будет.

Конечно, есть шанс, что они пересекут реку и уйдут на запад. Сколько мне ждать? Сколько будут бессмысленно ездить в темноте, прежде чем повернут к тёте Оксане?

Сижу на окаменевшем сугробе, внутри капитанского мостика. Когда-то бесконечно давно, до катаклизма, местные деревенские пацаны приезжали на великах, залазили сюда, играли в пиратов, рыскали по помещениям, искали что бы открутить и спереть на память. Даже так баржа была «живой», сравнительно уютной. Сейчас — суровый ржавый скелет, обрамленный морозом.

Грею руки. После салона сидеть жопой в сугробе довольно неуютно, но война — мероприятие максимально далекое от комфорта. Спать хочется, аж сил нет. И пить. Собрал немного чистого снега, пожевал. Язык временно онемел.

На пределе слуха слышен звук. Ну, с Богом. Катят без фар. Луны не видно. На фоне тёмного льда, мутно-тёмные силуэты квадроциклов. Всего два. Что-то не так, должно же быть пять? Опять в клещи берут?

Озираюсь. Где остальные? Пулемёт к бою, режим на «огонь». В контрастном прицеле четыре человека-силуэта, притормаживают, бубнят что-то друг другу. Внезапно один из пассажиров, не дожидаясь полной остановки, залихватски спрыгивает, а его «пилот» включает фары, направляя свет внутрь баржи.

В эту секунду происходят одновременно несколько неприятных событий.

В свете фар — сраный прыгун держит что-то напоминающее трубу. Догадка, пробивающая как разряд тока, заставляет, отбросив сомнения, остервенело вжать гашетку.

Стреляю. Он тоже. Баржа, как самый большой на свете барабан, грохочет резонирующим взрывом. Перевожу прицел, луплю, второй, третий, четвертый, хладнокровно накрывая всех. Пофиг, где там остальные. Один из квадриков глухо бухает, загорается. Сдетонировал бак.

Вскакиваю в полный рост. Ну почему у меня нет чёртова бинокля? Четыре мишени валяются на снегу. А где другие? Перехватываю тяжеленный пулемёт, восемь килограмм, мать его, не считая остальной снаряги, скатываюсь на жопе вниз. Бегу, перекатываюсь, практически кувыркаюсь по снегу вниз, лязгнув зубами, падаю на лёд, вскакиваю, бегу внутрь баржи, спотыкаюсь о какие-то наросты или надолбы.

Клаас горит. Не так чтобы полыхает пионерским костром, но горит. Бляди. Сбрасываю с плеч весь груз, подскакиваю ближе, превозмогая жар. Был бы снег, лопатой бы закидал. Стоп, есть же штатный огнетушитель, я с закрытыми глазами найду, где он висит в салоне. Распахиваю дверь (хорошо, что не запер, а то есть у меня такая вредная привычка), сдергиваю баллон.

Мысленно благодарю нашего нудного Марата Сергеевича, который реально проводил обучение пожарной безопасности, среди прочего заставлял тренить на стареньких огнетушителях.

Перевернуть, рвануть кольцо, приобнять, сопло в руку, в приседе ударить рычагом о лёд, держать, направляя поток пены или порошка. Летел порошок. В замкнутом пространстве лез в глаза, ноздри. Старался не дышать, ходил, тушил, постепенно огибая трактор.

Готово.

Руки дрожат. Достаю карманный маленький фонарик, щелкаю, осматриваю. Чувствую укол сожаления. А всё потому, что поторопился, недостаточно хорошо спрятал. Моторный отсек отчетливо помят, правая передняя колесная пара вывернута под неестественным углом, резина погрызена и пожжена. Черная воронка во льду чуть в стороне. Все поверхности испещрены росчерками порезов, мелких вмятин и дырок, стекла разбиты.

Снова засовываюсь в салон, хватаю телефон и, после внезапного порыва, кабыровскую флешку.

Посмотрим, как там свежеубиенные нехорошие люди.

Бреду медленно, тащу всё на себе. Один из квадроциклов призывно тарахтит заведенным двигателем на нейтралке, второй только ярче разгорается.

Проверяю степень мёртвости, обшариваю карманы. Довольно небогатый улов, в основном оружие и мелкое барахло. Ни у кого нет — ни еды, ни воды. Собирались в спешке. Бляха.

Внезапно рация, встроенная в работающий квадроцикл, оживает, хрипит искаженным голосом.

— Шулер, ты где? Как река? Шулер, отзовись. Шулер, заснул? Это Цирюль. Але!

Аккуратно отцепляю легонькую гарнитуру рации, откашливаюсь. Значит, грохота не слышали.

— Цирюль, это Шулер, тут нет следов.

— Шуля, у нас тоже голяк. Чё делать?

— А гдё Тётя Оксана?

— В звезде, — озаряется бодрым смехом рация, но тут в канал вклинивается другой голос, звучащий чище и громче, женский.

— Харе бакланить, чепушилы, ищите дальше. Падла там. Станьте на повыше, глушите моторы, распахните свои локаторы. Я на антеннах, был хлопок на западе, ищите дальше. И притухните, бараны.

Наступила тишина.

Значит, разделились. Я был уверен, что стрельбу из пулемёта будет слышно даже из космоса. Вероятно, у крутых заснеженных берегов своя точка зрения.

Какова вероятность что «антенны» означает вышки ЛЭП? Если подумать, высокая.

Стаскиваю с одного из убитых шлем. Воняет грязным телом. Хер с ним. Надеваю, опускаю плексигласовое забрало. Прыгаю на второй квадроцикл, пристраиваю барахло, озираюсь в поисках удобного подъема от речной глади. Придется чуть прокатиться. Рулю одной рукой, второй оживляю телефон. Экран разбит, не включается. Дьявол!

Без паники, по идее я отъехал на запад и север, значит, антенны будут к востоку от меня, так? Успокоившись этой мыслью, поднимаюсь и, правда, нахожу на горизонте малозаметные угловатые конструкции опор электросетей.

— Ну, поплыли, старпом Климентий, — обратился к неработающему ноутбуку в рюкзаке за спиной. Она там, остальные мне по барабану. Я придаю большое значение личности лидера фракции. Только ей. Гопники сейчас не в том положении чтобы избрать нового короля.

Фара выключена. Тело ломит от усталости. Морду обдувает злой ветерок. Ход, ход, ход. Местность не особо то и однородная, на квадрике так вообще каждый ухаб чувствуется буквально жопой. Пересекаю черную в ночи полузанесенную лесополосу. Дует легкий ветер без снега. Шею ломит. Минута за минутой, двигаюсь на восток.

Опоры становятся все выше, различаются отдельные штрихи стальных полосок, даже, кажется, видны нитки кабеля. Теперь выбор за мной. Стать и лупить из пулемёта в подножье ЛЭП? Или подойти поближе?

Делаю выбор исходя из правила «пуля дура, штык молодец». Притормозил, проверил пулеметную коробку. На ощупь, в полутьме, приблизительно тридцать выстрелов осталось. Поменял магазин на АКСУ. Дозарядил вальтер. Топор и рюкзак на месте.

Пора.

В свете мудрых и вечных звезд я мчался к расположенным рядом трём опорам ЛЭП, ориентируюсь на самую высокую. Может, там никого и нет.

Давлю на педаль что есть сил, угловатая стального цвета конструкция опоры облеплена торосами, снегом, льдом. Огибаю его на большой скорости по правому краю. Никого?

В последнюю секунду, когда уже решил, что все мои расчеты основаны только на усталости, догадках и паранойе, среди бледных льдин в мою сторону двинулась и властно взмахнула рукой фигура.

Хладнокровно притормаживаю, снимаю с шеи АКСУ, кладу на колени, поднимаю забрало. Перевожу на стрельбу очередями. Ночь сравнительная тёмная, луна ушла за тучи, решив слегка подыграть мне.

Дыр-дыр-дыр, докатываюсь до фигуры. Мужик, в руках автомат. Каналья, что ж так не везет, тётя-мотя где?

В темноте не видно, но он наверняка хмурится.

— Кто вернулся?

Перехватываю автомат двумя руками, приклад к плечу, ловлю его в прицел и без всякого предупреждения дах-дых-дах-дых. Пускаю очередь, притормаживаю, встаю как в стременах, стреляю снова, ослепляя самого себя вспышками.

Готов.

Внезапно рёв. От опоры отделяется силуэт убегающего во все поршни квадроцикла. Сука, сука, сука. Да что ж ты никак не сдохнешь!

Резко сажусь обратно, проигнорировав потребность обыскать труп, пускаюсь в погоню. Быстро, бездумно, на одних рефлексах. Рву азартно и отчаянно. Приближаюсь. На секунду бросаю руль, прицеливаюсь из АКСУ, даю очередь. Вроде попал. Крутой поворот. Остановка.

Сигаю в снег, бегу.

Я её впервые вижу. Ожидал какой-то схватки на длинных кривых ножах. Сказанных глаза в глаза едких словах. Моих обвинениях о том, что её гопники поставили раком весь город, фактически опрокинули местную цивилизацию в чан с говном. Ну и она бы по мне прошлась, как иначе.

Это Тётя Оксана и она мертва. Однозначно и бесповоротно. Валяется в снегу, в свете звезд между медленно бредущих туч. Её четырехколесный козлик куда-то укатился.

Высокая, что понятно даже когда нелепо лежит. Со стоячими светлыми волосами, выбивающимися из-под шикарной меховой шапки, огромными широко расставленными светло-серыми глазами. Даже в мёртвых, в них стоит гнев. Волевое лицо, насупленные брови. Командирша. Атаманша. В других условиях я бы порадовался равноправию и успехам женщины-руководителя. Если не считать того момента что её подопечные рулили грабежами, убийствами, пытками, изнасилованиями и работорговлей, в том числе детской.

Вздохнул. Повинуясь внезапному порыву, достал вальтер, неторопливо прицелился и пустил ей пулю в лоб. На всякий…

Оглянулся. Ночь насыщена смертью, щедрыми клочьями отчаянья, словно тёмным туманом, росчерками погони и как специями — постоянной опасностью умереть даже случайно.

Потёр лоб. Голова болит. В любой момент нарисуются её подопечные и не факт, что в этот раз повезет, ибо мой запас удачи иссяк. Развернул своего коня, покатил по собственным следам до распростертого тела.

Здоровенный мужик, с ощутимой сединой. Проверил на всякий случай, мертвый ли. Вырвал из окоченевших рук автомат. При свете луны видно, что пара моих пуль попали в корпус оружия. В ствольной коробке неровная дырка. Попробовал передернуть затвор и пальнуть. Что-то не срабатывает. Ладно, отстёгиваю магазин, отправляю в рюкзак. Шарю по карманам. Кожаная записная книжка, почти пустая фляжка из нержавейки, на поясе здоровенный тесак в чехле, упаковка бинтов, жгут, какие-то таблетки, очки для чтения, две упаковки жевательной резинки, пачка сигарет, увесистый цилиндр скатанных денег. Вскрываю. Доллары США.

Разочарованно рассыпаю на снегу. Ветер не желает их подхватывать, только шевелит.

Что теперь делать? Отвинчиваю крышку фляги, нюхаю, пахнет коньяком. Набиваю доверху снегом, кидаю во внутренний карман. Растает, выпью. Стаскиваю с покойника просторную дубленку, прикрываю спину. Усаживаюсь верхом на квадрик.

Есть ещё один мааааленький нюанс. Деталька. Пазлина. Называется — бензин.

День пятьдесят второй. Начинается рассвет.

Посреди очередного поля двигатель глохнет. Я ждал этого неприятного момента. Как только останавливаюсь, чувствую сковывающий мороз. Глаза болят, хотя слезы не идут. Обезвоживание. Фляга пуста. Зачерпнул трясущимися руками снега, положил в рот, попробовал пожевать.

Огляделся. Просто снежное поле. Высится раскидистое дерево неопределенной породы. Похоже на дуб имени Андрея Болконского.

Итак, Антон Александрович Осоедов, самозванный старший лейтенант, младший комендант лагеря выживших имени Фрунзе, мародёр, герой освобождения Т-11, водитель подбитого клааса, средней удачливости пулемётчик, убийца судьи. Что будешь делать?

— То же, что и всегда, — прокаркал мой собственный осипший голос, легко перекрыв поднимающийся ветер. — Я буду выживать.

Схожу с квадроцикла. Холодно как. Осоловело смотрю на пулемёт, рюкзак, какие-то вещи. Постояв несколько минут, принялся собираться, осмотрелся ещё раз. Так, дерево. Иду к нему, опираясь на топор, одновременно разминая конечности.

Обхожу. Никакого дупла или иной складки ствола. С обратной стороны дерева почти занесенная ржавая кабина от комбайна «нива». Надо думать, поставили на полчасика, пока меняли на новую, скоро увезём. С тех пор прошло лет сорок, в железках ночевал барсук, сплела гнездо птица, в теньке кроны и кабины отдыхали от зноя во время уборочной и посевной механизаторы с прочими удалыми колхозники.

Вздыхаю. Лопаты нет, рублю топором громадную нишу в районе задней части кабины. Работа спорится, снег отбивается крупными кусками. Дохожу до какого-то изгиба корпуса. Достаточно светло, видно, что красная краска со временем поблекла, но не отвалилась. Прикидываю ширину, глубину. Пойдет.

Подкатываю туда квадроцикл, укутываю в дубленку бесценный пулемёт. В кармане что-то есть. Золотые часы на цепочке, притороченные к внутреннему карману. «Фишбейну Ивану Нахшоновичу, от товарищей по партии». Сую обратно. Имя и отчество смутно знакомы. Не важно. К пулемёту добавляются все новые и новые вещи. Строго говоря, отталкиваюсь от обратного, что возьму с собой, переть же на своем горбу.

Нож-хвостовик на пояс, топор, пистолет в карман, бинты, фляжка, АКСУ на спину, полупустой рюкзак, в нем запасной магазин, кусок колбасы (трофей), зажигалка, старая газета в растопку, швейные принадлежности, расческа плоская, складной нож ProsKit, пачка обезболивающих, аспирина, непонятный антибиотик, активированный уголь, запасные носки. Ещё две пары, присев «в седло» надеваю, меняя старые. После некоторых сомнений вставляю в рюкзак мертвый ноутбук, кидаю разбитый телефон. Может, оживут.

Трофейное барахло заворачиваю, хороню на дне ниши, сверху ставлю квадроцикл, аккуратно закидываю кусками льда и снега.

После, назовём это так — расправы над доброй тётей, зная, что меня активно ищут с запада, двинул на юго-восток. А вот проехал не так много, как хотел, да ещё и без карты. Шайсе.

Пора в дорогу, старина, подъем пропет.

В руках верный топор. Ну, что ж, наши древние предки выживали с куда более мрачными вводными. Сквозь легкую пелену снега, который нёс утренний ветер, с горизонта мутно светило еле заметное пятно восходящего солнца. Выходит, там восток?

Используя топор как посох-опору, покрутился, вычислил направление юга, побрёл вперёд.

Шаг за шагом, дай Бог, не заблужусь в снегах.

Дерёт горло, кружится голова. Мой кварц всё ещё жив. Топор со мной.

Время девятнадцать часов двенадцать минут. Перед глазами всю плывет. Мороз уже не кусает щёки, не сковывает ноги. Я их вообще больше не чувствую.

Иду все медленнее, еле переставляя ноги.

Куда я иду? Кого обманываю? Без навигации просто бреду по бесконечному ледяному полю. И ведь пока ехал на тракторе (при воспоминании к воспаленному горлу подкатывает комок), видел, что тут в основном пустоши и поля.

Шёл весь день, пока не перестал чувствовать усталость и голод. Всё чувства притупились, страх разочарованно покинул меня. Пару раз останавливался пописать, кстати, мочи было удручающе мало.

Хотел выкинуть автомат и ноутбук. Да и весь рюкзак. Оставил. Какая уже разница. Кого я обманываю, тут же даже никого нет. В какой-то момент прилягу на снег и усну навсегда.

До этого я не спал всю ночь, пережил два боя, завалил кучу народу, потом бесконечно долго брёл по ледяной пустыне. Белый ад. Теперь кажется, что это было бесконечно далеко и давно. Клим собака Калин упал и не отжался. Да и к черту, человек рождается в одиночестве, умирает один. Или нет?

Кругом только вьюга, не большая, но уверенная. И мороз. Новый хозяин планеты Земля.

Я так устал. Нет, правда, столько уже на ногах? Без еды, без тепла, наверняка с обморожениями из-за слабого от обезвоживания и голода кровотока.

Если бы попались волки, мог бы вступить в схватку, убить кого-то, полакомится кровью. Или они моей, тут уж как повезёт. Но это не так больно, как каждый шаг, каждый вздох.

Из всех моих врагов в живых остался только я сам. Бороться нужно только с самим собой.

Ноги подогнулись, на секунду их пронзила боль.

Присел, сложив колени, лицом вперед, удерживаю равновесие топором. Удивительно, что я его ещё не бросил. Уже и думать забыл. Что я тут делаю? Господи, как горло дерёт. Хочется кашлять, но сил нет.

Глаза сами собой старались закрыться. Я ведь не сплю второй день. Если поспать всего пару часов, будут силы идти дальше. Так и сделаю. Просто небольшой отдых. Печень сформирует из нищих жировых запасов гликоген, органы восстановятся, особенно мозг, очиститься кровь. Скоро будет темнеть, а в темноте хорошо спать. Это полезно для здоровья.

Из вяло парящего снега, в свете звезд, навстречу мне — шли двое. Я видел их. Почему-то снежинки не загораживали силуэты. Две фигуры. Помоложе, статный, в лёгкой тёмно-зеленой офицерской форме, то хмурился, то усмехался. На груди несколько медалей, чуть в стороне два ордена. Одежда не шла к погоде, но это их мало волновало.

Второй вообще на двух костылях, которые упирались под мышки. Одна нога. В какой-то момент стало видно, что и эта нога — протез. Ног не было вообще, но он старательно опирался на два костыля, переносил вперёд протез, опирался на него, перешагивал вперед. Тоже был одет слишком легко для мороза. На нем блестели ветеранские планки, означающие десятки наград. Потёртый знак «гвардия», старшинские знаки различия, на петлицах крошечные озорные танки.

Тёмный ночной сумрак.

Когда дошли, а это заняло бесконечно много времени, тот, что на костылях, сердито и ожидательно посмотрел на второго. Помоложе усмехнулся и помог спуститься с костылей прямо в снег.

Вьюга кружила вокруг меня.

Глаза старшего оказались на уровне моих. Попробовал отвернуться, из-за горящего в глазах гнева мне показалось, что он сейчас наотмашь ударит меня. Но он аккуратно взял за плечо и повернул лицом к нему.

«Думаешь, мы прошли от Сталинграда до Берлина и Кёнигсберга, чтобы ты тут просто сдался?» — раскатисто пронеслись в моей голове громогласные мысли.

Старший, все так же смотря в глаза, полез ко мне в карман. Там же ничего нет. Нет?

Тем не менее, он извлек оттуда плеер, распутал наушники, вставил флешку, заботливо пристроил мне в уши.

— Я стараюсь жить так, чтобы мне не было стыдно перед вами, дедушка. И дедушка. Даже сейчас. — Прошептал я одними губами и попытался встать. Ноги вновь прострелило болью, но я её проигнорировал, опираясь на топор. Сначала одна, потом вторая. Встал.

Они смотрели на меня в четыре глаза. Молча и серьезно.

— Иди, — тихо произнесли они, не раскрывая ртов.

Кивнул. И пошёл. В ночь. С каждым шагом мне становилось легче, демоны снов и тьмы отступали от меня.

Калечащими острыми звуками в барабанные перепонки из плеера, из кабыровской флешки, летели слова песни:

И я шёл, откуда-то твердо зная, что пройду ещё немыслимые двенадцать километров, дважды пересеку окаменевшую речку, обогну заброшенную цементную площадку, некую хомутовскую лесопилку, пройду по кромке леса и дойду до одинокого дома на пригорке. И хотя он пуст, примет меня как родного.

Я иду.

Дорогие Друзья!

Рад что вы прочли мою книгу.

Надеюсь, вам понравилось.

Я выбрал достаточно необычный вариант конца света — «замерзание», посчитав её как минимум не заезженой и как максимум — реально возможной (хотя бы потому что как говорил Дядя Ярик — «такое уже было»).

Если есть мысли и мнения по тому, как человеческое общество развивалось правильно или неправильно, пишите, пожалуйста, в комментариях.

Если есть пожелания по продолжению. Ну что же, Антон Странник-один вполне себе жив, продолжение возможно. Напишите.

Как он должен выпутаться, какие события могу ещё произойти.

И большой поклон читателю نبيل صخيري и Вадиму Яруткину.