Лёд Апокалипсиса

Глава 9 Бомж Виталий

Спали, не выставив часовых, то есть без дежурств, хоть и в незнакомом месте. Мир менялся, стремительно и безжалостно. Но и мы как-то пытались его догонять. Сон стал чутким, как у зверя.

Первые дни на руках трескались поры кожи, из них сочилась капельки крови, кожу жутко сушило, страдали губы, я постоянно мазал руки, морду и губы кремом (каким находил). Нос и горло саднило от морозного воздуха. А сейчас вроде стал привыкать. Кожа, горло, легкие, глаза и главное — мозги. Сердце привыкало в беготне, желудок к перманентному голоду, нюх ловил дымы и запахи тел врагов, глаза искали спрятанный «хабар», уши ловили шорох смертельной опасности. Днем и ночью.

Правда, на Бога надейся, но и подходы минируй. Лестницу убрали, нитки с парой консервных банок повесили у чердака и входа в подвал (эту идею мы из игры «Метро» взяли, пока не проверяли насколько эффективно).

День шестнадцатый, двадцать второе августа. Утро.

Проснулся разогнутой пружиной, сердце как двигатель в форсаже, пистолет на изготовку в сторону входа в подвал. Руки не дрожат, предохранитель на одиночную стрельбу.

Стараюсь дышать бесшумно, двигаться тоже. Тем не менее, через мгновение Кабыр уже стоит с копьём наизготовку, Денис ощетинился своим ТТ.

Звенящая тишина. Пару секунд спустя из коридора станции раздается мужской голос.

— Кхе, кьхе. Милостивый государь!

— …

— Разрешите посетить вашу роскошную обитель?

Голос громоподобен, хрипит простреленными лёгкими, но позитивно-спокоен.

Через ещё секунду в наше тёмное помещение вплывает (сразу за своим запахом), бесшумно лавируя между ниточек с банками, разномастно одетое тело, без сомнения принадлежащее бомжу. В руках — литровая банка с фиолетовым содержимым.

— Как вы выжили, Виталий?

Мы сидели возле печи, которую снова растопили (после того как я тщательно и неторопливо обыскал товарища бомжа) и ждали, когда закипит чай.

— Голубчик, я учился прятаться от мороза ещё до того, как это стало модной тенденцией.

— И всё же? Расскажите.

Пили чай с остатками пирожков, сладкий и крепкий, но к варенью нашего гостя не притронулись (привычки не есть с рук бомжей так просто не исчезают).

Рассказ его был витиеват, наполнен замысловатыми выражениями и нетороплив. Периодически вздыхай по поводу отсутствия алкоголя, он поведал что в районе станции, обитало, побиралось, и вело асоциальный образ жизни пятеро бездомных горемык. Пользовались отсутствием постоянных линейщиков станции (всё же она второстепенная, пригородная). Жили в подвале брошенного дома культуры, пришедшего в негодность ещё при СССР, откуда их периодически доставали, бросали в обезьянник, потом отпускали и всё возвращалось на круги своя.

Бродяги менялись, кто-то приходил, кто-то уходил, что воспринималось философски. Жили тихо, скучно, попрошайничали, иногда ходил в церковь в соседнем селе, читали найденные на мусорке книги, не воровали (по его словам), бухали по мере возможности.

Когда тряхнуло, у их здания завалилась одна стена, присела, покосилась крыша, но на этом всё, подвал не стал братской могилой.

Вокруг станции — всего пара извилистых улиц, плюс жители ЖэДэ посёлка — ещё три дюжины крепких, суровых пролетарских мужиков (большинство — одинокие). Эти ушли на третий день в сторону юга, когда начал вовсю валить снег. У кого-то из них был знакомый завгар в зажиточном совхозе. Решили, что там есть провизия и найдется потребность их рабочим рукам. Никого, в том числе бомжей, с собой на звали. Ушли по нетающему снегу, кашляя и матюгаясь.

На этом месте я попробовал при помощи навигатора выпытать из Виталия детали, где это иллюзорное место спасения, но он пребывал в блаженном неведении. Ладно, подумаем ещё.

Несколько раз появлялись местные поселковые отморозки, разграбили магазин, угнали и сожгли пару дюжин машин. По выпавшему снегу никто уже «никто не прибегал».

После — остальные замерзли.

Мы не сразу поняли, какой масштаб кроется за этим выражением.

Несколько дней назад, когда мороз был особенно суров, наш бородатый дядька залихорадил, залез в родной подвал, разжёг самодельную буржуйку (её смастерил когда-то давно один из уже ушедших за горизонт событий бродяга для удобства приготовления пищи), сплел гнездо из блохастых одеял и всю ночь замерзал.

Остальная компания попёрлись к бабке-самогонщице, которой оттащили кучу барахла, подобранного после отморозков из сельмага (а говорили, что не воруют), сменяли на самогонку и с ней же начали употреблять. Наверное. Его не взяли. Всю команду, застывшую в окаменевших спящих позах, он нашел на третий день. Бабка померла в своей постели. Запасов зелья (к вящей грусти Виталия) оставила мало, брага тоже замерзла в мутный камень.

Как и жители всех домов.

Жилые дома, по сути — сельские, старенькие, простенькие. Особо солидного жилья тут никогда не было. Занесло на тот момент не сильно, зато минус ударил ниже сорока. Проморозило в смерть. Все замерзли. Без изысков. Жуть.

Он говорит, что проверил, пока не занесло — все дома. Всех людей, все дворы. Иные лежали в своих домах раздетые, сидели на крыльце, во дворах — в одном исподнем.

Бомж Виталий, который являлся местным жителем с некоторой натяжкой (прописки, как и паспорта — у него не было как класса, он избегал цифрового рабства), теперь единственный житель окрестностей Станции Узловая.

Пролез через незакрывающуюся форточку зала ожидания, прокопав туннель подобно кроту (странный путь, но кто их, аборигенов, разберёт), заметив дым от нашего появления.

Когда у него закончился рассказ, осторожно расспросил про его познания о станции, окружающем мире, бандитах, других выживших.

Полезных знаний маловато… Сколько ниток железной дороги? Где все ключи? Стоят ли засыпанные машины? Есть ли нефтепродукты на путях? Что вообще было в составах перед снегопадом? Что в большом ангаре? Что он за здание такое? Как туда проникнуть? Есть ли склады среди прочих строений? Кто в соседних селах? Только и научился, рыскать по дворам и тащить в свой подвал барахло. Правда, говорит, что состав цистерн стоял. И машины на парковке не все разграблены. Но это не точно.

Что с ним делать?

— Виталий, выйдем на воздух, может на месте покажешь что-то полезное.

— А как же, отчего бы не прогуляться!

Экипировались, разделились, послал парней вперёд, вышел на связь с Базой.

Восемь девять. Утро холодное, но на удивление безветренное.

Угольный раскоп не занесло до конца, уже хорошо. Сомневаюсь, что из бомжа может получиться толковый работник, но Виталий вызвался помочь. Озадачил его натаскать из раскопа уголь. Прокопали спуск в парадный ход вокзала, открыли одну створку, получился неплохой проход.

Вырисовывался определенный план действий.

Решили к огромным воротам ангара не копать. Стена из рифленого листа. Прокопали ближе «к земле» (теперь это понятие относительное, уровень с каждым днем плотнеющего снега и льда постоянно вносит свои коррективы) до боковины ангара. Листовой металл вообще не материал, рассчитанный на защиту от проникновения. Рубил его длинными замахами, оставляя на лезвии топора щербинки. Ладно, с топором разберемся.

Пока махался, парни копали толковый наклонный спуск к строению. Вырубил кусок размером с хорошую торпедную пробоину. Отогнул. За металлом оказался слежавшаяся стекловата. Ковырял все тем же топором, утоптал в снег. Немного мешала балка. Вырубил второй слой.

Протолкнул, включил фонарь. До дна ещё метра три. Кидаю туда снег. Методично, без пауз, минут десять. Неплохо.

Прыгаю туда, удерживаю баланс топором.

— Парни, айда за мной.

Ангар, или склад или не знаю, что это вообще такое — огромен. Метров пятьдесят в ширину, в длину все двести. Наверное. Половина поезда могла бы сюда заехать. Два ряда рельсов на отдалении друг от друга. Прямо — пещера Джинна и Али-Бабы. Только — индустриальная. На дальнем краю тускло светил ряд окон, чего совершенно не хватало. Вот бы щелкнуть выключателем.

Холодно. Всё что могло — покрылось шубой из инея. Пока что нашли только огромную кучу щебня, за ней груду каких-то элементов вагонной «ходовой»: колеса, шестерни, катки. Большой тепловоз. Круто, конечно, будь мы собиратели металла на сдачу в пункт приема. Или собрались свою железную дорогу строить. А так — просто крупный элемент рельефа.

Ангар не склад, конечно. В том смысле что не был использован для хранения ценностей российских железных дорог. Рабочее помещение. Зато гигантское.

Разделившись и освещая себе путь фонарями (Виталий тоже влез и топтался за мной), нашли множество поддонов (считаем как дрова и стройматериал), стопку пыльных досок, работоспособный электрический погрузчик (я таким управлять не умею, но включил, работает), аккуратные стопки тротуарной плитки, небольшой речной моторный катер на специально обученных опорах (откуда тут чёртов катер?), стеллаж с осветительными приборами, бочки с застывшей краской (я испачкался, пока открывал), ещё бочки — с неизвестным содержимым (наверное, олифа), цемент, пара действующих (наверное) компрессоров на колесиках, дизельный генератор на колесном ходу (слишком большой, не утащить). Пустые пятитонные пластиковые каркасные емкости для воды, огромная стопка бессмысленных пластин металла сложной формы, пыльных, неопределенного цвета (если бы собрать этот пазл, было бы понятно, что за хрень). А ещё коробки, ящики, коробочки и прочие контейнеры. Открытие и нет, сваленные и стоящие в определенном порядке. Пыльные и грязные. В громадной подсобке на столах сложены инструменты, назначение многих — туманно. Всё же железные дороги, это такое государство в государстве. Отдельная цивилизация.

Настоящая находка — нашлемные фонари, мощные и много. А ещё обычные, носимые как саквояжи, аккумуляторные, можно будет заряжать. Ммммм. Лепота. Некоторые даже ярко светят.

Одежда, грязная, но теплая. В подсобке работяги раздевались, были шкафчики, тут же обшаренные Виталием, причем он неизвестным греческой науке способом отыскал в одном из ящиков коробок с бутербродами и полбутылки портвейна «три топора», тут же пытался поделить между нами, когда отказались — принялся их осторожно поглощать.

— Виталий?

— Мммм?

— Знаете, хотел бы вас назначить директором вокзала. Вы были когда-нибудь директором?

— М? Представьте себе, имел честь, в девяносто четвертом являлся директором торгового предприятия «Оптсцетторг». В Твери. Мои друзья даже предупредили меня, когда пришла пора скрываться от налоговой полиции. Мы там не все налоги оплатили. Мда. Я тогда в религию ударился, был у нас под Пятигорском один монастырь, стал там трудником. Судя по тому, что впоследствии милиция меня неоднократно арестовывала, ругала и отпускала, у налоговой больше ко мне нет претензий, так что моё директорство вполне реабилитировано.

— Выходит, опыт есть. Согласны?

— Какое мне назначено жалование?

— Сорок целковых в год, и мы вас за это будем кормить. Плюсом к печке и углю.

— Уууу… Провизия и обогрев. Заманчиво. Прибавьте к этому горячительное и я в вашем распоряжении. Кстати, вы просили вспоминать что-то полезное? Тут возле входа стоял трактор.

— Снаружи?

— На путях близ ворот. На платформе. Такой модный, яркий, как у капиталистов принято, колес восемь штук.

— Восемь это много. Запасные, наверное? Какого цвета?

— Ярко-зеленый, как жучок. Я бы сказал, что это Тэ — сто пятьдесят, как у дяди Лёни в деревне, но не он.

— Скорей всего «Клаас», если колеса красные, цвета их. Или «Джон Дир». Тогда желтые. Ладно, спасибо что сказали, но у нас есть техника на одном заводе, только толку от неё — ноль. Так что по поводу директорства? Разместитесь в номерах — в подвале вокзала. Уголь есть. Уйдем, вернемся как можно скорее, еды принесем. Будем раскапывать уголь, он нужен для лагеря, вы будете приглядывать за обстановкой. Договоренность такая. Вокзал держите закрытым, чтобы гости не нагрянули. От собак запирайтесь, от гопников бегите через свой черный ход и прячьтесь в том старом подвале. Рации вам не оставлю, не уверен, что вы умеете ей пользоваться, да и дефицит. Договорились?

Поскольку день только разгорался, решил попробовать «пробить» выход через дверцу, встроенную в одни из гигантских ворот (только за счет того, что она открывалась внутрь).

Копать снизу вверх это как минимум — оригинально. Снег грузили прямо возле входа. Он был плотный, так что отрубал лопатой кубик, передавал парням, потом следующий и так далее. Через час эта идея уже не казалась такой светлой. Получалась сомнительная кротовья нора, которая привела к ближайшим путям и тому самому трактору. Колеса красные. Клаас (в мою копилку бессмысленной информации).

Используя платформу как условную «ступеньку», начали пробивать вверх. Более или менее получилось, но этот туннель, в отличие от простого, открытого сверху спуска к вокзалу, эдакой наклонной траншеи — меня категорически не устраивал. Слой снега в любой момент рухнет и поминай как звали.

Время — двенадцать десять. Переглянулись, попрощались с директором Виталием, пошли налегке домой, то есть — на базу. Надо будет внутри вокзала соорудить надпись (из запасов автомастерской имелись баллончики с автомобильной краской) про принадлежность/собственность станции к нашему лагерю.

Наш свежеоставленный директор просил возвращаться поскорее и твердил под нос, чтобы запомнить, что он теперь представитель лагеря имени Фрунзе.

По дороге обратно пересекли целую трассу из здоровенных и поменьше разлапистых копытных следов. Коровы? Да нет, это должен быть дикий зверь. Ну, копытные — не хищники, преследовать не станут.

Вечер.

Лицо пылает, согретое огнем «Капиталиста». Сердце как усталый мотор. Руки слегка дрожат.

Диваны, собранные полукругом вокруг печи с открытым «забралом». Чай с травами. Водка «Русский стандарт» в пластиковых стаканчиках, по большому бутерброду на одного бойца.

Кроме Иваныча, только мы. Комендант крутит в руках кусочек угля.

— Неплохо. Давай посчитаем.

Достает потертый блокнот с золотой тесьмой и коротенькой перламутровой ручкой.

— Итак. Допустим мы израсходуем в Капиталисте десять вёдер угля за сутки. В мороз. Прибавим отопление внешнего и внутреннего поста — ещё около двух. Итого двенадцать. Баню и прочие штуки проигнорируем, покроем за счет дров. Теперь. Август считает, что зима продлится тысячу шестьсот дней. Хотя потом сам же открещивается от своих слов, но пиздабольство в планировании не помощник, возьмём за основу эту твердую цифру.

Сколько весит ведро угля? Уголь тяжелый, но заполняет не весь объем. Возьмем для простоты расчетов десять кэгэ. В сутки наша потребность сто двадцать. Перемножаем на количество дней. Где калькулятор… Ага. Получаем сто девяносто два тонны. Условно говоря такая у нас потребность на всю зиму. Откуда мы жратвы возьмём, боюсь даже предположить.

Возвращаемся к углю. Грузоподъемность полувагона, то есть — открытого, насколько нам рассказывали в институте — семьдесят одна тонна. Значит, примерно три вагона согреют нас на всю зиму. Больше — лучше.

— Математика — мать наук, — ответил я, несколько придавленный к земле этими фактами. — Остается самая малость, придумать как доставить чёртов уголь в наш закрома.

— Место под хранение я расчищу. Угольный склад отдельно от жилья, делится металлом на секции-квадраты для защиты от пожара. В дальнем краю цеха соорудим. Доставить? Снова считаем. Если на волокушу из капота ЗИЛа погрузить триста кэгэ. Тут снова калькулятор нужен. Пу-пу-пу. Шестьсот сорок ходок. Если организовать допустим шесть бригад и работать каждый день…

— Нас гопари бахнут. Или погода. Нет у нас ста дней или в таком духе. Август много болтает, но он прав в одном, сейчас формальное лето, то есть ещё тепло. Сравнительно. Настанет зима внутри зимы, придёт декабрь, мы взвоем при минус семидесяти. И все взвоют. Не получится у нас побегать с волокушами. К тому же мы круты пока про это место не вызнали остальные, а мы своими караванами шоссе протопчем. Парни тёти Оксаны нас обязательно прижучат. Нам пока просто везло. Не считая пары трупов. Царство небесное Аязу!

— Критикуешь, предлагай! — мягко, но веско возразил Иваныч и ткнул для убедительности в мою стороны ручкой.

Я развел руками. Он, в сущности, прав. Есть уголь — уже хорошо.

— В любом случае нужно набирать ещё две команды сталкеров. Давно пора. Студенты постоянно канючат, посмотрев какими орлами вы возвращаетесь. Тебя, Хакаса и Сёгуна поставим во главе новых троек.

— Не будем разбивать нашу бравую тройку. Кинь клич, пусть формируют ещё три группы по три, учить будем в поле, сразу всю толпу. Алкаша того возьми, то есть Бармена.

— Как скажешь. Хоть Бетмена. Огнестрельного на всех не хватит.

— Пусть отвыкают. Оружие нужнее базе, если гопари придут. Вооружение: топоры, мечи, копья. Хотя бы один копейщик в отряде. Сколько теперь людей в колонии?

— Пятьдесят девять, считая только взрослых старше восемнадцати. Что удивительно, дети легче адаптируются, помогают во всем. Я бы даже сказал, что в перспективе они ценнее большинства взрослых.

— Мало. Цех вместит пятьсот человек.

— Будет как в китайской общаге. Притом всех как-то кормить нужно. Пока справляемся, а потом?

— Станция всё меняет.

— Пока нет.

— Нужны хотя бы сталкеры.

— Где их взять? Объявления расклеить? И как чужакам доверять?

— Извини. Толковых людей во все времена было сложно отыскать.

— Ладно. Хорошо. А пока, идите в баню. В хорошем смысле этого слова.

Она была в платье. Ну то есть… В колонии почти никто платьев не носил. Одежда вокруг была грубая, мешковатая, спортивная, любого цвета и фасоны. Большинство предпочитало комбинезоны и толстовки. Наверняка ей было холодно, а от меня, наоборот, после бани шёл жар.

Подошла плавно, остановилась прямо передо мной, несколько ближе, чем позволяет социальная дистанция. Привстала на носочках. Глаза в глаза. Смотрела, а я утонул в глубине золотых с карим глаз, и вынырнув, обнаружил, что это восхитительно пахнущее чудо разговаривает со мной, пока я стою, разинув пасть.

Что женщины находят в мужчинах? Мы глупые, грубые, скверно пахнем и одеваемся хрен пойми как.

Взял её за руку.

— Меня Антон зовут.

Она заулыбалась во все тридцать два.

— Арина.

Ясно, что по женской части Цеха прошёл слух о том что Антон-Странник-один теперь холостой парень. Для кого-то повод поговорить, а ей я наверное, нравился, только раньше, по понятным причинам, не подкатывала. Иногда девушкуи сами берут быка за рога, пока парни рыскают по окрестностям. Спрашивать не стал, это было бы слишком дебильно даже по моим меркам.

В этот момент мне было плевать что мы на перекрестке путей Цеха. Хоть на Красной Площади. Я видел только её глаза, чувствовал запах её улыбки.