Глава 3. Поражение или…

«Любой семейный фильм начинается с жестокого убийства… Бэмби, Король Лев, Пила-7. Цитата не моя, но что-то в ней есть».

Из дневника Рианы Хьюз

Из моего рта вырывался пар. Дышать стало… больно. В воздухе кружились искорки-снежинки. С балясника второго яруса свисали грозди прозрачных сосулек. Лед, снег и мороз медленно вползали в церковь. Мы втроем стояли рядом с алтарем, а у входа издевательски улыбался блондин.

— Не ждали, — пробасил отец Эдуардо, выставил перед собой крест и, спустившись с амвона, пошел вперед. Крест засиял белым ослепляющим светом. — Изыди!

— Не собираюсь, — хмыкнул блондин и моргнул.

Просто — моргнул! Рука священника вместе с крестом оказались внутри ледяного куба со сторонами в два фута. Сияние угасло. Отец Эдуардо замер, напрягся, пытаясь устоять на ногах, пытаясь удержать перед собой ледяную глыбу. Но та тянула, тянула священника вниз, к полу. Лицо отца Эдуардо побелело еще сильней из горла вырвался яростный рык. Священник несколько секунд пытался удержаться на ногах!.. Пытался… Пытался… И всё зря! Ледяной кубик повалился на плиты пола, а «примороженный» священник не удержал равновесие и упал на колени, стукнувшись головой о ледяную поверхность.

— Это всё, — в голосе блондина звучала издевка, — на что ты способен?

— Он тут не один! — выкрикнула Бобби и вбила карандаш в пол. Он легко прошел сквозь каменную плиту. Снаружи остался торчать небольшой огрызок в половину пальца. Карандаш засветился. А Бобби…

Я уже видела, как она раздваивалась. Но тогда голова и зрение работали не самым лучшим образом, и я думала, что это мне померещилось. Сейчас же… Первая Бобби вбивала в пол карандаш рядом с упавшим священником. А в это время вторая Бобби поднимала с пола упавший карандаш и вбивала его в черную блестящую плитку чуть поодаль. А третья Бобби тянулась к лежащему карандашу и!.. А четвертая замахивалась, намереваясь всадить карандаш в!.. А пятая!.. Десять моих соседок действовали почти одновременно, а, закончив действовать, таяли в воздухе, сливаясь в одну. Десять светящихся карандашей, вбитых в пол, образовали ряд между нами и Александером.

Блондин нахмурился, небрежно махнул рукой. В церковь ворвался новый поток воздуха, принесший снег и холод. Меж скамеек возникли сугробы. Сосульки стали толще, длиннее, спустившись чуть ли не до пола. Всё заволокло белоснежной пылью, скрывая и вход в церковь, и Александера. И этот поток снега и мелких льдинок закружился в воздухе и устремился к нам с пугающей стремительностью. И не добрался!

Карандаши мигнули и между нами и разбушевавшимся снегом возникла полупрозрачная стена, мерцающая теплым желтым светом. Странная преграда разделила церковь на две части. Ни холод, ни снег, ни ветер не могли пробиться сквозь нее. Они пытались, бушевали, кружились, бились о преграду. Она мерцала и не поддавалась. Что-то подобное мне доводилось видеть в фантастических фильмах.

— Это, — задумчиво протянула я, поправляя очки, — инопланетное силовое поле?

— Круче! — отозвалась Бобби и, улыбнувшись, смахнула капельки пота со лба. — Гораздо круче!

Вихрь затих, явив нам Александера. Он оставался у входа и задумчиво рассматривал стену из желтого света. Та половина церкви, что подверглась воздействию снежной бури, превратилась в рождественский грот: сугробы, сосульки, вездесущая белизна. И пол, и стены, и потолок, и колонны — всё покрывал слой плотного снега. Не хватало наряженной елки, разноцветных гирлянд, оленьей упряжки и красноносого бородатого Санта-Клауса, пахнущего недавно выпитым виски и предлагающего детишкам подарки. Александер на эту роль никак не тянул.

Отец Эдуардо застонал, зашевелился, задергался, пытаясь освободиться из ледяных тисков.

— Уходи! — с вызовом произнесла Бобби. Она смотрела на блондина с нескрываемым превосходством. — Ты не пройдешь!

— Думаешь? — неприятная ухмылка возникла на лице Александера. — Уверена? А если пройду? Что сделаешь тогда? Отдашь мне свою бессмертную душу, человеческое тело и те капли крови, что достались тебе по праву рождения?

Блондин насмешливо глянул на Бобби, перевел взгляд на меня, подмигнул и снова принялся изучать мерцающую преграду.

— Ты не пройдешь! — повторила соседка. В этот раз уверенности в ее голосе оказалось гораздо меньше, чем в прошлый. Она, продолжая следить за блондином, сжала губы, подошла к отцу Эдуардо и положила руку ему на плечо. — Вы как? Помощь нужна?

— Нет, — пробасил священник. — Я сам.

Его лицо приобрело мертвенный сине-зеленый оттенок, уши вытянулись, заострились, еще сильней выступили скулы, нос стал тонким, почти прозрачным. Отец Эдуардо стал походить на мертвеца, решившего не лежать в гробу, а отправиться на оздоровительную прогулку. Причем, не на обычного мертвеца… а… а… а на самого настоящего вампира. Из фильмов! Но не из таких, в которых главные роли доставались симпатичным парням, а из других, из старых, из черно-белых, где вампиры выглядели настоящими чудовищами!

Картина привычного мира продолжала трещать по швам, распадаться на мелкие части. Я, конечно, могла бы истошно завопить, расплакаться, броситься с кулаками на кого-нибудь, припасть к мускулистой мужской груди, но меня не покидало ощущение, что это не поможет. К тому же достойной мужской груди поблизости не наблюдалось… И, хуже всего, не предвиделось! Я ведь прекрасно понимала, что не тяну на девушку, ради спасения которой сотни красивых принцев, рыцарей и оруженосцев рискнут своими жизнями. Обидно! Очень обидно!

Бобби стояла рядом с отцом Эдуардо. Он сверлил взглядом ледяной кубик. Я, можно сказать, пряталась за их спинами. Александер рассматривал полупрозрачную преграду, что не давала ни ему, ни холоду подобраться к нам, и неприятно улыбался.

— Пропусти меня, — сказал он и уставился на Бобби. — И я не стану забирать твою жалкую ничтожную жизнь.

— Пошел прочь, ублюдок, — соседка не осталась в долгу. — А не то я прогоню тебя ссаными тряпками!

— Да? — Александер ничем не выдал своего раздражения. — Как скажешь…

Он ничего не делал и ничего не говорил; он не двигался, не щелкал пальцами и не моргал, но мерцающая стена, разделившая церковь на две части, вдруг задрожала. Послышался тихий треск.

— Что? — Бобби вскинула голову, уставилась на световую преграду. — Что происходит?

Отец Эдуардо зарычал и ударил по ледяному кубику. Свободная рука священника изменилась. Пальцы скрючились, заострились, превратились во что-то острое, крепкое, способное выдержать сильный удар. Удары следовали друг за другом. Лед крошился, но не желал отпускать беснующегося священника.

— Я предупреждал, — на лице Александера появилась довольная улыбка, а стена рассыпалась желтыми тающими искорками. Вместе с ней рассыпались и карандашные огрызки, застрявшие в полу. Сразу повеяло холодом, в носу засвербело, и я едва не чихнула.

Бобби выхватила карандаш из рюкзака, раздвоилась, растроилась, расчетверилась…

— Нет, нет, нет, — чуть ли не пропел Александер. — Так дело не пойдет.

Вокруг каждой из Бобби возникли клетки с полупрозрачными светящимися прутьями. Они мерцали точно так, как и стена, ранее защищавшая нас. Пойманные соседки возмущено кричали, хватались за прутья, пытались раздвинуть их, били по ним, желая вырваться и оказаться на свободе. Прутья потрескивали, прутья светились, прутья мерцали — вырваться из клеток ни одной не удалось. Какофония из криков и воплей продолжалась несколько мгновений, а потом клетки вспыхнули и объединились.

Осталась одна клетка, в которой сидела одна единственная Бобби. Без карандашей. Без рюкзака. Он остался снаружи, и соседка не могла дотянуться до него.

— Вот, — вымолвил Александер и шагнул вперед, — так гораздо лучше. В десять раз спокойней.

Бобби разразилась возмущенными воплями, в которых угрозы перемежались с оскорблениями. Блондин их проигнорировал.

Еще один неспешный картинный шаг и еще. Красивый голубоглазый блондин шел к нам, и это почему-то пугало. Очень сильно пугало. Сердце билось как ненормальное, во рту пересохло. И я не знала, что делать. Произошедшие события перевернули моё представление о мире. Вампиры. Оборотни. Размножающиеся соседки по общежитию, способные создавать силовые поля с помощью сверхтвердых карандашей. Светловолосые красавчики, обладающие непознанными, нереальными возможностями и желающие сделать что-то нехорошее. Кстати…

Внезапно я поняла, что мотивы блондина мне неизвестны. Зачем он пришел сюда? Чего хотел достичь? Почему напал на Бобби и отца Эдуардо? Вопросов было немало, но сильней всего меня мучало другое: «А что я, собственно, тут делаю?»

Кусок льда, по которому всё это время бил отец Эдуардо, наконец-то растрескался, распался на две половинки. Священник, почти полностью утративший схожесть с человеком, бросился вперед. Острые клыки. Скрюченные когтистые пальцы. Безумный блеск в глазах. Про крест, оставленный посреди льда, отец Эдуардо совсем позабыл.

Он сделал всего несколько шагов и замер. Перед священником возникла полупрозрачная женская фигура в белой ночной рубашке.

— Дорогой, — женщина с длинными черными волосами удивленно смотрела на отца Эдуардо, — почему ты здесь? Что с тобой случилось? Как?

Высокая полная грудь тяжело вздымалась при каждом вдохе. Красиво очерченные губы дрожали. Доверчивые карие глаза постепенно наполнялись страхом.

— Дорогой? — жалобно спросила женщина.

— Уйди! — глухо отозвался отец Эдуардо. — Ты… ты… морок!

— Дорогой? — едва не плача повторила женщина. С каждым мгновением она становился всё материальней и материальней. — Что происходит?

Александер прекратил двигаться вперед, наблюдал, улыбался. Зато холод не останавливался. Медленно, исподволь он проникал всё дальше и дальше. Рисовал узоры на стенах и колоннах, вымораживал, тащил за собой снег и лед. Я многого не понимала, многое мне не нравилось, меня знобило, но кое-что я сделать могла. И я сделала аккуратный шажок к рюкзаку Бобби.

— С дороги! — рявкнул священник и взмахнул рукой. — Что?..

Он не хотел трогать женщину. Не хотел причинять ей вреда. Но в этот момент она шагнула вперед, резко, неожиданно, и острые когти легко разорвали нежное женское горло. Брызнула кровь. Женщина пошатнулась, обхватила себя за шею, неверяще глянула на священника, почти беззвучно прохрипела: «Дорогой…» — и повалилась на пол.

Отец Эдуардо издал горестный вопль. На бледном искаженном лице проступило что-то человеческое. Священник пал на колени. Обхватил еще живое тело, поднял глаза к потолку, взмолился: In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, Amen! — и ничего не произошло. Призрачная женщина умирала…

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, Amen! — отчаянно кричал отец Эдуардо, касаясь рукой окровавленной шеи. — Amen! Amen! Amen!

А я, почуяв запах крови, вспомнила кое-что. Из фильмов. Про то, чем питались вампиры. В том, что отец Эдуардо — вампир, я почти полностью уверилась, и меня предстоящее пугало. Если судить по тому, как о нём отзывалась Бобби, то вампир он не простой, а хороший, решивший завязать. Но что будет с ним, если хлебнет он свежей кровушки, если слижет хотя бы капельку со своей окровавленной руки, а? Останется ли он хорошим после этого или решит попробовать кого-нибудь посвежее, типа меня и Бобби?

И я сделала еще один крохотный шажок к рюкзаку.

Александер с упоением наблюдал за священником. Блондин довольно улыбался и словно говорил: «Давай же! Попробуй немного крови! В этом нет ничего плохого!»

Еще один шажок. Рюкзак оказался рядом со мной. Бобби с ненавистью смотрела на Александера и мастерски ругалась. Я и не знала, что соседка обладала таким обширным лексическим запасом. Она вязала несвязуемое, получая какие-то совершенно немыслимые конструкции.

Блондин не обращал на нее внимания. Он ждал, терпеливо ждал, когда природа возьмет свое, и вампир напьется крови. Молиться отец Эдуардо перестал. Он держал на руках мягкое податливое тело и едва слышно рычал. Тело священника дрожало. Он боролся с собой, и было неясно сумеет ли он сдержать свои желания в узде или нет.

Рычание стало громче. Священник наклонил голову, медленно потянулся к окровавленной шее. Александр ликовал. В голубых глазах горело ледяное пламя.

Понимая, что больше ждать нельзя, пинком отшвырнула рюкзак к Бобби. Точнее, попыталась! И зашипела от боли. Ботинок как будто стукнулся о наковальню. И стальной мысок не помог! Рюкзак оказался неподъемным, твердым, вросшим в пол и швыряться не пожелал.

— Не сей-час, — Александер весело посмотрел на меня и подмигнул. — Мы же не хотим пропустить самое веселье.

Я бы расплакалась от бессилия. Морально я была к этому готова, ну, почти, но… Я ошарашенно уставилась на Александера. Даже не на него, а на то, что творилось за его за спиной. У входа в церковь промелькнула мохнатая желтоглазая тень. Сперва я подумала, что мне показалось, но…

Александер успел увидеть что-то в моих глазах. Увидеть, понять и обернуться. Ему это не помогло. Желтоглазый оборотень в этот раз не стал ни рычать, ни спрашивать про брата, а сразу напал. Острые зубы впились в шею, когти рвали песочный костюм и то, что скрывалось под ним. Лилась кровь. Я не могла смотреть на это безумие. Отвернулась, глянула на священника.

Отец Эдуардо сидел, понурившись, а женщина таяла у него на руках. На всякий случай я осторожно тронула рюкзак ногой. Он сдвинулся с места. Я бы пихнула его к Бобби, но в этом уже не было смысла: клетка, удерживающая соседку, исчезла. Вот только она этого не замечала. Бобби с упоением следила за тем, как оборотень рвет ненавистного блондина на части и издавала поощряющие возгласы: «Куси! Куси! Сожри эту падаль! Оторви ему эту штуку! Голову! Хватай за голову! Еще немножко! Ну же!»

* * *

Вскоре всё закончилось.

На оборотня я принципиально не смотрела, наблюдая за священником. Отец Эдуардо отыскал под ледяными обломками свой крест и теперь пытался починить оборванную цепочку. Бобби прекратила подбадривать оборотня и собирала с пола разбросанные карандаши.

Почуяв запах псины, мускуса и крови, я поняла, что оборотень всё-таки подошел к нам. Вот повезло-то…

— Спасибо за помощь, — дружелюбно улыбнулась Бобби. — Без тебя мы бы не справились.

Оборотень прорычал нечто невразумительное. Странно, а мне казалось, что прошлым вечером он разговаривал более осмысленно.

— Меня зовут Бобби. Это отец Эдуардо. Это Риана, — соседка не замечала моего замешательства. — Как понимаю, с ней вы уже вчера познакомились. А как тебя зовут?

— Грфрхчщ, — прорычал оборотень.

— Хорошее имя, красивое, — в Бобби, похоже, пропал талант дипломата. — Как здесь оказался?

Оборотень прорычал что-то еще.

— Даже так? Какой ужас! — соседка покачала головой. — Слушай, а девушка у тебя есть?

Я глянула на Грфрхчща, посмотрела на широкую грудь, заросшую жесткой светло-серой шерстью, на зубастую морду, на черный нос, на желтые глаза и задумалась. Что-то смутило меня. Мысль пронзала время и пространство. Я вспомнила, как кровь, прыснувшая из шеи Александера, окатила торс оборотня. Но на морде и на мохнатой груди кровавых следов не наблюдалось. Да и запах… пропал.

Бобби продолжала говорить, задавала ничего не значащие вопросы, складывала найденные карандаши в коробку.

Оборотень в ответ взрыкивал и с особым интересом следил за мной. Вот он зевнул. Показал острые ряды зубов. Облизнулся, намекая, что готов к новому приему пищи.

А я все думала и думала: «Это он так вылизался или…»

По церкви пронесся смех, прервавший мои размышления. Холодный смех. Высокомерный.

— Вы правда думали, — вслед за смехом зазвучал злой насмешливый голос; он оглушал, разрывал уши, проникал в голову; он давил, заставлял пасть ниц, — что способны остановить меня? Жалкие создания решили, будто могут тягаться с Князем Льда?

Я даже не успела испугаться!

Пришел ветер! Завывающий, злой, порывистый. Слепящий, проникающий под одежду, вымораживающий тело.

Пришел снег! Белая жесткая крошка закружилась в воздухе. Она кусала кожу, налипала на очки и лезла под одежду вслед за ветром! Я как будто ослепла: сплошная белая пелена скрыла всё, что находилось рядом со мной: и алтарь, и статую девы Марии, и Бобби, и оборотня, и священника. Да я даже рук своих не видела!

Пришел холод! От него не спасала одежда. Он пробирался под нее, обжигал кожу вымораживал сердце и мозг. Сперва хотелось в тепло, хотелось согреться, а потом… потом накатило безразличие. Глаза закрылись сами собой. Кожа потеряла чувствительность. Возникло ощущение, что тело покрылось коркой льда. Не покрылось — превратилось в крохотный замороженный комочек, затерянный посреди бескрайней ледяной равнины. Я даже дрожать не могла. Исчезли звуки, мысли. Ни во мне, ни вокруг ничего не осталось. Следом накатило тепло. Я подумала, что умерла, попала в рай, а моё тело досталось…

— Exorcizamus te, — до меня донесся уверенный бас, — omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas…

Слова экзорцизма как-то не вязались с нахождением в райских садах. Вряд ли меня признали сатанинской силой и стали изгонять с небес за мои замечательные ботинки и неподобающий внешний вид. Я открыла глаза. Стряхнула снег с очков, осмотрелась. Снег, холод и ветер бесновались, но не могли проникнуть сквозь очень знакомую стену из желтого света и десяти вбитых в пол карандашей. Одиннадцатый карандаш Бобби сжимала в руках, готовясь тыкнуть им в кого-нибудь.

Отец Эдуардо стоял на возвышении рядом с алтарем и, держа над головой серебряный крест, читал изгоняющую молитву: «…Omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica…»

Крест светился голубым светом, и с каждым сказанным словом свечение усиливалось.

Еще по эту сторону стены обнаружился оборотень. Желтые глаза Грфрхчща внимательно следили за мельтешением снежинок. Я не знала, что там видел оборотень, что не видел, но на всякий случай отодвинулась от него подальше. Мало ли! А то вспомнит, как бил меня по лицу и решит повторить…

Снежная буря постепенно стихала. Белая сплошная пелена становилась всё прозрачней и прозрачней, позволяя увидеть, что церковь за световой стеной превратилась в заснеженный тоннель. Ни скамеек, ни колонн, ни витражей, ни пола, ни потолка — всё скрылось под толстым слоем снега. А в центре тоннеля…

Разумеется, там стоял тот самый надоедливый, раздражающий, никак не умирающий блондин. Ничуть не изменяющий себе: песочного цвета костюм, туфли на полтона темней костюма, белая сорочка, галстук в красно-черную полоску, насмешливая улыбка, холодные искры в глазах. Ни крови, ни ран, ни прорех в пиджаке, ни оторванных частей тела. Возникало ощущение, словно оборотень даже не прикасался к нему.

— Как же ты надоел! — прошипела Бобби, взмахнула карандашом и… ничего не произошло. По всей видимости, так она просто напоминала, что подходить к ней не стоит.

Оборотень поддержал ее глухим рычанием. Отец Эдуардо полностью ушел в ритуал изгнания: «…In nomine et virtute Domini Nostri Jesus Christi, eradicare et effugare a Dei Ecclesia, ab animabus…»

— Пропусти меня, — блондин не просил, блондин приказывал. — Живее!

— Нет! — отозвалась Бобби и снова взмахнула карандашом. — Проваливай, мы не дадим тебе пройти!

— Мда? Мы? И кого же я вижу перед собой? — блондин высокомерно улыбался, не обращая внимания на творящийся экзорцизм. Взгляд наглеца скользил от застывшей на месте Бобби к священнику, от неумолкающего священника к оборотню. — Глупая неумелая квартеронка, ставшая охотницей за безумными порождениями Ночи; наивный кровосос, решивший отринуть свою природу ради человеческой самки, но так и не справившийся со своим внутренним Зверем; бесполезный меховой половичок, которому не помешали бы хороший шампунь и средство от блох. Скажите, вы вправду думаете, что справитесь со мной, а?

Александр просто упивался ролью самого главного злодея. На мой взгляд, выходило достаточно убедительно.

Бобби хмурилась, молчала, крепко сжимала карандаш. Она собиралась бороться до конца. И чужие слова не могли повлиять на ее решимость.

Отец Эдуардо читал молитву и не обращал внимания ни на что. Крест в его руке наливался голубым светом.

Оборотень рычал. А что ему еще оставалось делать? На счет шампуня Александер был прав. На счет средства от блох… Ну я еще не настолько близко познакомилась с оборотнем, чтобы понять есть у него блохи или нет.

Внезапно меня настигло понимание, что Александер в своей уничижительной речи кое-кого пропустил.

— А я? — от того, что меня проигнорировали, внутри возникла глупая детская, очень «своевременная» обида, которой захотелось поделиться.

— А вы хотели, чтобы я считал вас врагом? — насмешливый взгляд Александера, его наглая улыбка и высокомерный тон, вызывали желание треснуть его по лицу. Или не по лицу… Хотя бы по лодыжке! Или по колену!

— Не знаю, — отозвалась я, борясь с собой, со своими глупыми желаниями. — Сперва хотелось бы всё обдумать, взвесить плюсы, минусы, понять, кто прав, кто виноват, кто больше платит.

— Узнаю корыстолюбивую человеческую натуру, — засмеялся Александер. — Поверьте, мисс Хьюз, я не желаю…

— Изыди! — законченная молитва и поток голубого света прервали словоохотливого блондина.

Выглядело это эффектно. Будь сутана священника на пару размеров побольше, она бы красиво развевалась на возникшем ветру. Яркий свет, сопровождаемый теплым потоком воздуха, сорвался с серебряного креста, прошел сквозь «силовое поле» и устремился к блондину.

Я прикрыла глаза. Смотреть на этот яркий свет было нестерпимо больно. Прошло секунд десять, может быть, пятнадцать. Мои глаза открылись.

Блондин продолжал стоять как ни в чём не бывало. Крест священника угас, а на лице отца Эдуардо читалось разочарование. Он рассчитывал на экзорцизм, очень надеялся на его эффективность, но…

— Не помогло! — радостно озвучил мои мысли Александер и небрежно смахнул с плеча случайную снежинку. — Может, попробуешь еще разок? Я подожду. У нас еще вся ночь впереди: будем развлекать друг друга, пока не устанем.

— Уходи, — тяжело произнес священник и снова поднял крест над головой.

— С какой стати? — оскалился блондин. — Ты же знаешь, зачем я здесь. Вы все знаете.

Все? Он ошибался! Я, вообще, ничего не знала, ничего не понимала.

— Где мой брат? — прорычал оборотень. Мне не показалось! Он и впрямь говорил в парке! Так почему сейчас он отделывался невнятным ворчанием, а не вёл нормальный человеческий диалог? Ах да, человеческий

— Мне нужен Источник, — блондин проигнорировал оборотня. — И я знаю, что он где-то здесь.

— Источник, — отец Эдуардо вздохнул и покачал головой. — Думаешь, он здесь? А ты не боишься, что я воспользуюсь его силой?

В лице священника вновь появилось что-то хищное, вампирское, злое. Даже голос его изменился, стал скрипучим, резким, неприятным.

— Не боюсь, — Александер усмехнулся. — Такие как ты не могут…

Блондин не договорил. Произошло что-то странное. В воздухе промелькнуло нечто. Словно гигантская невидимая мухобойка беззвучно стукнула по надоедливой мухе и тут же скрылась с глаз. И этот удар, как будто вбил блондина в пол, не оставив от него и мокрого места.

— Не могут, так не могут… — устало выдохнул отец Эдуардо. Его руки опустились, плечи поникли, тело обмякло, лицо вернуло человеческие черты.

— Мы… — недоверчиво промямлила Бобби. — Мы победили?

Снег и лед быстро таяли, как будто их грело яркое весеннее солнце. Вода капала на черный пол, превращая церковь в неглубокий бассейн для самых маленьких детишек.

— Не совсем, — священник покачал головой, подошел к возвышению у алтаря, провел рукой над потухшими свечами, и они загорелись. — Он вернется. Он подготовится и вернется. И если одна оторва будет постоянно бегать сюда, то это возвращение случится очень скоро. Ты понимаешь, о чём я говорю, Роберта?

— Понимаю, — Бобби побледнела, опустила голову. — Я очень хорошо всё понимаю.

— А я ничего не понимаю, — я поспешила вмешаться в этот диалог полный раздражающих недомолвок, недоговорок и тайн, которые мне, судя по всему, стоило бы знать. — И я хочу всё понять. О чём говорил Александер. О чём говорили вы. Ну же. Рассказывайте.

Священник хмуро посмотрел на Бобби, мельком глянул на Грфрхчща, уставился на меня. Этот пристальный взгляд вызвал в моей душе какой-то странный отклик. Я почувствовала себя маленькой белой мышью, оказавшейся перед огромным голодным питоном. Когда подрабатывала в зоомагазине, то часто видела, как питаются большие змеи, но почему-то никогда не задумывалась, что чувствуют грызуны, оказавшись один на один с голодной пастью, дрожащим языком и гипнотизирующим взглядом.

— Значит, — мой голос отчего-то задрожал, — вы мне ничего не расскажете?

— Подойди ко мне, — пробасил отец Эдуардо. Его черные глаза показались мне огромными. Весь мир сосредоточился в них. И ничего вокруг просто не осталось.

Я подошла. Медленно. Тело стало тяжелым, неповоротливым. Но в этом не чувствовалось ничего плохого. Я почти спала, не закрывая глаз.

— Посмотри мне в глаза, — в мире остался только приятный обволакивающий бас и черные бездонные глаза, которые смотрели на меня со всех сторон.

Хотела сказать, что смотрю, смотрю, смотрю и вижу только их. Но сил, чтобы открыть рот и пошевелить языком, просто не осталось.

— Ты слышишь только мой голос, — меня окатило тишиной. Если раньше я слышала дыхание Бобби, глухое ворчание Грфрхчща, тихое потрескивание свечей, звук капель, падающих с тающих сосулек, то теперь все звуки исчезли. Чужой бархатистый голос уносил меня в блаженное беспамятство. Я ждала, с нетерпением ждала, новых чудесных слов.

— Ты забудешь о том, что здесь произошло, — слова ласкали меня, мою душу, моё тело. Я почувствовала, как меня подхватил теплый поток, заставляя забыть себя, исчезнуть, провалиться в беспамятство, раствориться в бескрайней пустоте.

Стоп! Я вдруг ощутила какую-то неправильность. Что-то внутри меня не пожелало соглашаться с чужими словами. Как это забыть? С какой стати? Я хотела возразить, сказать что-нибудь саркастичное в ответ, но не смогла. Сил на сопротивление не осталось…

Теплый поток чужой воли уносил меня в никуда. Я не могла противостоять ему. И не хотела. Да и зачем? Ведь никто, кроме этого замечательного человека, не может быть таким добрым, таким дружелюбным, таким понятливым.

— Весь этот день исчезнет из твоей памяти, — слова казались мне далекими-далекими. За этими словами следовали новые слова. Слов было много, но запомнить я ничего не могла. Теплая тьма подхватила меня, лишила ненужных мыслей, бессмысленных воспоминаний и унесла.

Далеко. Очень далеко.

Загрузка...