Легенда о Травкине

25

В полдень 16 апреля два автобуса повезли на 4-ю всех отбывавших в Москву. Родин и Воронцов ехали сзади, пресекая путь назад. В последний момент неладное заподозрил начальник 12-го отдела, выкинул чемоданы у КПП на 107-м километре, вылез, но подлетел Родин и угрожающе заявил, что перекроить полетный лист уже нельзя.

Как положено, у всех отобрали пропуска, выдали посадочные талоны, Родин процедуру растянул на несколько часов. Отвезли на аэродром, автобусы развернулись и заспешили на 35-ю площадку. Посадку то объявляли, то отменяли. Родин и Воронцов спрятались в вагончике диспетчера, обзванивая аэропорты Урала и Кавказа. Все в этот день удавалось Родину, заунывный речитатив его, взывающий к небу, требовал от небесных сил смерча над Москвой, урагана в низовьях Волги, и силы небесные раскрутились. Обстановка гарантировала прилет в столицу вечером на другой день, когда в главке и в министерстве — никого.

Тьма наползала на летное поле, обозначая аэродромные огни и зажженные сигареты за окошком вагончика.

— У дождевых червей, — сказал Родин, — есть на вооружении орган чрезвычайной сложности, дублекс, комбинация гидро- и радиолокатора, камешек на своем пути червь чует за десять—пятнадцать сантиметров и загодя изменяет курс, огибая препятствие. Быть только в мягкой, податливой и увлажненной почве — такую вот червячную задачу и ставит инженер в нашем НИИ, и Зыкин из этой почвы камешки выкинул, и разучились инженеры жить в каменистой почве. Но природа требовала: многочленное туловище должно изгибаться, вот они и стали изобретать камешки, друг в друге находили препятствие, такие лабиринты высверливали в НИИ, что... Ты на сборища выпускников ходишь?.. (Воронцов сплюнул.) Правильно делаешь. И я тоже. Однажды, впрочем, сунулся. Ни одного человеческого слова, одни междометия, одни ряженые, все только о себе, все хотят представить себя удачливыми и ловкими, все бахвалятся ловкой женитьбой, защитой диссертации, поездкой во Францию. Так вот, сунулся я однажды в эту компанию, а у них игра: кто расскажет анекдот пошлее и дремучей. Я, Валентин, это убожество и встретил, на «Долине». Вся история ее разработки — беспросветная пошлятина, беспредельная глупость, потуги волостного писаря сотворить сонет Петрарки. Вся разработка — на уровне школьного учебника физики, ума не надо, но ум-то положен по должности! У каждого — свои причуды!.. Вот и рыли, вот и сверлили, доносики царапали, кляузы сочиняли...

Наконец объявили посадку. Вспыхнули прожекторы, освещая трап и людей, поднимавшихся по трапу. Воронцов размечтался: «Свору бы злющих овчарок сюда. Взвод автоматчиков. И не в самолет, а в воронки. По году за каждый год саботажа». Стюардесса внизу смотрела на паспорт и надрывала посадочный талон, стюардесса наверху талон отбирала...

Последним шел Родин, и Воронцов глазам своим не поверил, выскочил из диспетчерской, глянул и обомлел. Родин поднимался по трапу, низко опустив голову. Сломленный наступлением скорой расплаты, он потерял контроль над собой; близкое торжество захлестнуло его настолько, что руки сами замкнулись за спиной, — будто на эшафот поднимался Родин, на казнь, будто на себе проигрывая судьбы семидесяти трех пассажиров; он восшествовал в такой злобной радости, что его пошатывало от нее.

Стюардессы скрылись в люке, трап отъехал, самолет вырулил к точке, откуда начался разбег по полосе, и неожиданно для пассажиров не взревел двигателями, а умолк. В дорожке, проложенной светом прожектора, все увидели приближающийся к самолету трап, раздались смешки по поводу опоздавших, гадания, кто же это из руководства соизволил задержать рейс, и смешки улеглись, когда на верхней площадке трапа рассмотрели Воронцова. Он сидел, по-мальчишески болтая ногами. Вошел в самолет и, пройдя к носовому салону, взял у стюардессы микрофон.

— Внимание!.. Вадим Алексеевич Травкин, главный конструктор «Долины», уполномочил меня сообщить вам следующее. Вы ему не нужны! Вы дезертиры! Вы трусы! Таких помощников ему не надо! Всем вам отныне путь на 35-ю площадку закрыт. Ваши пропуска аннулированы! Все!

Родин шел по проходу навстречу: глаза круглые, бешеные, бледные до голубизны. Обеими руками тянулся он к микрофону, он смог только выругаться, Воронцов не дал ему говорить, это было бы явным нарушением инструкций, полученных от Травкина. Он сгреб Родина, и тот успел выдернуть из-за пазухи папку и пригрозить: «Вы все здесь у меня! До единого!»