Легенда о Травкине

29

Частым гребнем прочесали 4-ю площадку, отлавливая зыкинскую нечисть, на 35-й обшарили все закоулки, но вдруг столкнулись с той самой Федотовой, которая, казалось, давно уже в Москве под мамашиной юбкой, той Надей, которой Воронцов мечтал когда-то влепить выговор «за моральное разложение коллектива». Травкин зажмурился: не сон ли это? Но она шла навстречу, и не шла, а парила над землей, лишенная тяжести земных забот, в тренировочном костюме. Гневный вопрос Травкина остановил ее, опустил на землю, объяснения были сбивчивы: уже неделю в медсанчасти, болела, а сегодня утром выписалась, но в «Фаланге» пусто, вещей своих не нашла, документов тоже, пока же она идет в столовую завтракать, деньги у нее есть (она разжала кулачок и показала смятую рублевку и справку от врача), но где ей жить и как жить... Воронцов сплюнул, — надо было обшмонать и санчасть, сейчас наилучший выход — выкинуть эту саботажницу за КПП, пусть до озера пешком пилит, спортсменка все же, а документы ей вышлют из Москвы, они там. Травкин медлил, рассматривал девчонку. В санчасти она похудела — может, и выглядит поэтому такой беззащитной. Выбрасывать ее в степь бессмысленно, КПП на 77-м километре вернет ее сюда... Тут она улыбнулась, и улыбка ее тихо взбесила Травкина, в улыбке так и выпирала тщеславная уверенность красивой дивчины: мужичье, мол, поступится всеми уставными и гражданскими обязанностями и даст ей все, потому что их, мужиков, много, ох как много, а она — одна-единствен-ная, Надя Федотова.

Указательный палец Травкина убыстренно вычерчивал спираль, восходящая ветвь которой упиралась в небо; продолжение воображаемой кривой уходило за горизонт, обозначая траекторию, и человек, раскоряченным лягушонком оседлавший траекторию, шмякался оземь где-то за тысячу километров от 35-й; так родился смысловой знак, с трудом понятый Воронцовым, но затем усвоенный всем полигоном, и крутизна траектории, Травкиным намеченная, определяла Родину или Воронцову направление и скорость, которые следовало придать человеку, чтобы он на веки вечные покинул 35-ю площадку.

— В санитарную машину, — уточнил Травкин, поскольку Воронцов мешкал. — Сойдет за инфекционную больную... И — вон с площадки! Пусть валяется на пляже!

Федотову сунули в санитарный «уазик». И продолжили обход владений. Душа не могла нарадоваться 35-й площадке. В столовой никаких очередей, на столиках — накрахмаленные скатерти, салфетки, шабашники дрогнули — ходят чистые, умытые, жены офицеров и вольнонаемные дамы брошены на уборку гостиниц, Артемьев сказал, что подзахромавшая было дисциплина выправилась, на футбольном поле догорает костер — сжигаются стенгазеты, таблицы, графики и все прочее, к спорту относящееся, с общественной жизнью на площадке покончено, начинается то, что всегда возвышало человека: конкретный труд с ощущаемыми — в каждый момент труда — результатами.