Легенда о Травкине

53

Дней через пять вошел Травкин в дом — и замер. На ковре коленопреклоненно горбился Родин, что-то бормоча. Увидел Травкина — и распластался, лбом коснулся ковра, протянутого от окна к двери. Вадим Алексеевич расхохотался, покровительственно потрепал Родина по спине.

— Подъем, Володя!.. Никак, в мусульманство перекинулся? Полуденный намаз? Какой суре Корана посвящаешь его?

Родин выпрямился. Смотрел не на Травкина — на приоткрытую дверь.

— Я, я в ножки вам кланяюсь... Вам, который сковырнул Зыкина... Слетел Степан Никанорович, не без вашего участия, так полагаю. Приказ министра, на столе, почитайте, да вы-то уж знаете... Молчите все, так и не рассказали нам, что там с вами в Москве произошло...

Да, снят Зыкин — это прочитал Травкин. Формулировка обычная: в связи с переходом на другую работу.

— Такую гадину раздавили... — Родин будто сон вспоминал. — Такую мразь... Такой гидре снесли сразу все головы... Страшный человек. Зловонное дыхание его отравляло всю округу. За что бы ни брался он — все получалось наизнанку, вывороченно. Дай ему провести День ребенка — и дети к концу мероприятия со вздутыми животами лежали бы, бездыханные — от перекормления, от объятий, ломающих кости... Клумба у него во дворе НИИ разбита, цветочки глаз радуют, а поближе подойдешь — трупным запахом шибает!.. Гадина!.. Дисциплину начнет укреплять — и так укрепит, что самые дисциплинированные в алкоголиков превращаются, самые буйные — в тихих идиотов. За моральную чистоту так боролся, что от каждого борца разило выгребными ямами... Спасибо вам, Вадим Алексеевич, до гроба помнить буду!

Он поднялся. Потер колени. Встал перед базановским полотном. Долго смотрел на дервишей, вечных скитальцев.

— За глоток воды спасибо... Да беда вот: всего один глоток-то. Неистребим Степан Никанорович, дух его витает над 35-й площадкой, того и гляди опустится на «Долину»... Вадим Алексеевич, отпустите вы меня Христа ради. Что-то во мне надломилось, не хочу я быть на торжествах по случаю победного окончания работ. Без меня сдадите «Долину». Теперь всю страну поставят на ноги, я — спихнут. Я свое сделал...

За окном расстилался столь любимый им военно-индустриальный пейзаж. Но не к окну пошел он, а в комнату с сейфами и шкафами. Принес оттуда железный ящик.

— Вот вам подарочек: записи всех совещаний в этом домике, неопровержимые вещдоки, как сказал бы наш друг Валентин. Переговоры, которые за спиной заказчиков вели Зыкин и Лыков с главными конструкторами. Прокрутите на магнитофоне, прослушайте — и поймете. На постороннее ухо ничего криминального, но сопоставьте даты с графиками испытаний. Как только надвигалась угроза провала, подрядчики и субподрядчики ставили вопрос о необходимости дополнительных исследований и разработок. Не получалось — доносы на ваших предшественников. Или на ракету Елизарова. — Родин поставил ящик на стол, вставил ключ, открыл, показал Травкину бобины. — И не удивляйтесь, вы давно знали, потому сами и демонтировали этот канал... Ну, берите, пользуйтесь!..

— Не надо, — отказался Травкин. — Сожгите все это.

— Еще бы!.. Вы теперь такой крупный хищник, что и без этой приправы слопаете любого!.. Слопать-то слопаете, а не переварите. Помяните мое слово: как только «Долина» будет сдана — тут же воссияет звезда Степана Никаноровича. Потому что он не подлежит никакому снятию. Он — это и есть та другая работа, на которую его якобы переводят. Он-то и есть та среда обитания, к которой мы привычны, на которой мы и взращены... Скучно жить, Вадим Алексеевич. Ухожу. Буду внедряться в среду высокой науки, в аспирантуру поступаю, я здесь накропал кое-какой матерьяльчик по Соборному Уложению 1649 года. Заявленьице насчет увольнения — в правом ящике стола, будьте добры подписать его. Через недельку-другую — увольняйте Воронцова. Без нас явите светлый лик свой благодарному вам миру. Спаситель отечества, безгрешный и неподкупный...

Ни сожаления не было в Травкине, ни чувства утраты.

— Без вас я еще хлебну горя, -— сказал он, подписывая. — Но, в общем, вы правы...