Легенда о воре

XXXIX

Каждое утро Дрейер повторял всё тот же ритуал, гоняя его к тополиной роще.

После этого он позволял ему перекусить хлебом и мясом, прежде чем нагрузить новыми упражнениями. Однажды Санчо пришлось с завязанными глазами взбираться на дерево, чтобы отыскать колокольчик, который Дрейер повесил на ветке, а потом спускаться вниз, не снимая повязки. В другой раз он должен был набрать полную корзину желудей, а потом бросать их по одному то правой, то левой рукой, стараясь добросить как можно дальше. Но самым жестоким испытанием для него стало, когда его заставили снова и снова ложиться и вставать, держа в руках кувшин, до краев наполненный водой.

- Десять раз. Прольешь хоть одну каплю - и можешь начинать сначала, - повторял Дрейер безразличным тоном.

Для Санчо это оказалось непосильной задачей. Он концентрировался как мог, пытаясь не пошевелить ни одним лишним мускулом, но результат был всегда один и тот же. Он испробовал сотню способов, но в одну из попыток жидкость неизбежно проливалась, впитываясь в песчаную почву перед домом кузнеца. Весь их мир ограничился этим пространством у стены кузницы, поскольку Дрейер не позволял им заходить в дом.

- Будь он проклят, - бормотал Санчо и яростно и разочарованно сопел, наблюдая, как сухая земля впитывает воду, оставляя на ее месте высохшую коричневую корку. - Это невозможно!

Каждый день Дрейер смотрел, как Санчо повторяет это упражнение, открывая рот лишь для того, чтобы приказать ему начать снова. Прошли две недели, и юноша уже мог пробегать большие расстояния, не падая постыдно в обморок, как когда приехал. Его ноги больше не кровоточили, и скудная, но регулярная пища, которую готовил кузнец вместе с Хосуэ, придала похудевшему лицу Санчо сходство с покойником.

Но потом Дрейер заговорил, и впервые не для того, чтобы раздать указания, произнося слова четко и монотонно.

- Фехтование, ученик - это не искусство. Это битва, в которой ты должен одолеть врага, Только когда ты поймешь, каков этот враг, ты сможешь по-настоящему владеть шпагой.

Растянувшись на земле с кувшином в шатком равновесии, Санчо не видел лица учителя, но ощутил в голосе кузнеца мимолетный оттенок тепла и человечности, которые до сих пор отсутствовали.

- Маэстро Дрейер...

- Десять раз, ученик. И чтобы ни одной капли на земле, - сухо заявил тот, сожалея о только что сделанном промахе.

Санчо подошел к большому ведру, которое каждое утро наполнял Хосуэ, и погрузил в него кувшин. На поверхности плавали мертвые комары. Он наполнил кувшин и вернулся обратно, почти не отдавая себе отчета, что теперь несет его идеально ровно, словно это превратилось для него в такое же привычное действие, как дыхание. Он поставил ноги вместе и посмотрел на землю, где за его спиной исчезала короткая полуденная тень.

И тогда он наконец понял, что должен сделать.

Он посмотрел на Дрейера, затем, по-прежнему не сводя с него глаз, поднес кувшин к губам и сделал три больших глотка. Потом он спокойно лег и встал десять раз, не пролив ни капли воды.

Глаза кузнеца загадочно вспыхнули, но Санчо так и не смог понять, что же он думает о его проделке.

- Пойдем со мной, - сказал кузнец.

Таким образом Санчо впервые был допущен в дом кузнеца. Обстановка в доме была простой, но добротной. В глубине комнаты, служившей гостиной, располагались две двери; за одной из них помещалась, очевидно, спальня Дрейера, за другой - коридор, ведущий в заднюю часть дома. Именно туда кузнец и повел парнишку, и вскоре они оказались на большом дворе, посреди которого Хосуэ с завидным усердием что-то выпиливал. Услышав их шаги, негр поднял голову и от души улыбнулся Санчо.

- Достаточно, неверный, - сказал Дрейер. - Потом продолжишь.

Хосуэ двумя точными движениями закончил с поленом и удалился, даже не хлопнув друга по спине. Юноша едва обратил на него внимание, поскольку завороженно разглядывал всё вокруг. Это место было совершенно не похоже на внутреннюю часть дома. Под беседкой с высохшим виноградом, накрывающей мощеную поверхность причудливой смесью света и теней, имелось пространство двадцати шагов в ширину и тридцати в длину. В некоторых местах мощеное, а в некоторых виднелись остатки земли с темными пятнами влаги, откуда выкорчевали растения. Теперь эти места занимали гротескные деревянные куклы, недавно вырезанные и похожие на ту, над которой работал Хосуэ. Когда они вошли. Санчо понял, чем занимался его друг, пока он выполнял упражнения кузнеца.

На стенах висели несколько щитов, отклоняясь от стены под весом прикрепленного к ним оружия. А между ними - несколько деревянных панелей с круглыми рисунками, казавшиеся недавно написанными. А на булыжниках пола кто-то - Санчо полагал, что Дрейер - изобразил сложные геометрические узоры, похожие на паутину.

Кузнец неслышными шагами приблизился к щитам на стене, испугав Санчо. Он задумчиво провел пальцем по шпагам, саблям и арбалетам, пока не остановился на огромном боевом луке, который взял в руки.

- Жизнь наших сыновей - как стрелы в наших руках, ученик. Чтобы от них была польза, их нужно отправить как можно дальше, - его голос чуть дрогнул, а потом он продолжил. - Мой Хоакин не знал, о какой жертве меня просит, когда замарал мою честь и свою, заставив вульгарного каторжника дать подобное обещание.

- Но вы же совсем меня не знаете, - воскликнул молодой человек, не в силах сдержать укор.

- За что тебя осудили, ученик?

- За воровство.

- И ты говоришь об этом безо всякого стыда?

- Я не раскаиваюсь в том, что воровал ради выживания. Стыд - это лишь балласт, как и та гордость, из-за которой вы отказываетесь меня принять, - сказал Санчо, поднимаясь на ноги.

- Сын прислал мне редкостного мошенника, - заявил кузнец, покачав головой.

- Может, он просто хотел дать вам причину, по которой вы не вышибли себе мозги одним из этих пистолетов.

Кузнец снял со стены стрелу и зарядил лук, нацелив его на Санчо. Тот смотрел Дрейеру в лицо некоторое время, показавшееся вечностью, пока мошки как безумные жужжали в жаркой беседке.

- Да как ты смеешь, скотина! Мне стоило проткнуть тебя насквозь этой стрелой. Может, ты решил, что знаешь, кто я?

Юноша тяжело дышал, ноздри его раздувались, он решил, что с него хватит.

- Вы были великим учителем фехтования в Роттердаме. Который совершил ошибку, и она стоила жизни самому дорогому для вас человеку, матери вашего сына. Могу поклясться, что вы обучили своему искусству не того человека, и он восстал против вас, - Санчо помедлил, хладнокровно читая по лицу кузнеца, как учил его Бартоло, в то время как тот подходил всё ближе, пока конец стрелы не уткнулся в шею Санчо. - Нет-нет, теперь я понимаю. Вас подвело ваше искусство. Ваш ученик погиб на дуэли, а она покончила с собой. Это был... ее брат?

Дрейер заревел, отвел стрелу от шеи Санчо и разрядил лук в один из манекенов за своей спиной, стрела прошла насквозь. Он размахнулся и влепил Санчо пощечину, из губ брызнула кровь. Санчо медленно вытер ее, разъяренный, но сохраняя хладнокровие.

Кузнец смотрел на него какое-то время, прерывисто дыша, а потом снова заговорил.

- Обо всём этом тебе рассказал мой сын перед смертью?

- Нет, маэстро. Я сам это вычислил, наблюдая за вами, составляя историю по кусочкам и учитывая, как долго вы пытаетесь от этого убежать, - Санчо обвел рукой вокруг себя.

- Выдающийся дар.

- Это искусство, которому научил меня достойный уважения человек, за чью смерть вы поможете мне отомстить.

Кузнец одарил его печальной улыбкой.

- Ты совсем не такой, как я сначала подумал. Быть может, мой сын и впрямь понимал, что делает, прислав тебя ко мне.

Он отошел от Санчо и снова аккуратно приладил лук на прежнее место.

- Ты заслужил право войти сюда, когда выпил воду из кувшина. Скажи, почему ты это сделал?

- Потому что вы мне сказали, что я должен одолеть врага, чтобы научиться фехтованию.

- И кто же, по-твоему, этот враг?

- Я сам.

Дрейер вздохнул и опустил смущенный взгляд.

- Если бы ты знал, сколько человек смогли верно ответить на этот вопрос.

- И сколько же?

- Ни одного, - признался Дрейер.

Кузнец снял мокрую от пота рубаху и повесил ее на один из щитов, оставшись обнаженным по пояс. Затем вынул деревянную шпагу и бросил ее Санчо, тот поймал ее на лету.

- Это учебное оружие, предназначенное для неуклюжих и беспомощные новичков, обучающихся основам искусства, чтобы не порезать ухо или задницу. Я хочу, чтобы ты ее сломал.

- Что вы имеете в виду, мастер?

- Сломай ее, потому что ее назначение - унизить ученика. В этом больше нет необходимости. Ты заслужил это право.

Санчо послушно взял шпагу обеими руками и сломал о колено. Хруст дерева воскресил в памяти жуткие минуты абордажа "Сан-Тельмо" тунисцами, он снова услышал крики умирающих. Санчо тряхнул головой, чтобы избавиться от этих воспоминаний, и сконцентрировался на словах Дрейера, который уже шел с настоящей шпагой. Он держал ее за клинок, протягивая Санчо рукоять. Тот пораженно созерцал ее несколько мгновений, с вытянутыми по бокам руками и смущенный. Наконец, он поднял правую руку и собрался уже взять шпагу, как его удержал голос Дрейера.

- Ты когда-нибудь прежде держал шпагу?

- Нет, маэстро.

- В таком случае запомни эту минуту, сохрани ее, потому что в жизни таких будет мало. Как когда ты впервые посылаешь лошадь в галоп или погружаешь свой член в женское лоно.

Пальцы Санчо сомкнулись на обхватывающей рукоять коже. Взмахнув клинком, он почувствовал, как по телу разлилась странная сила, словно между ним и остальным миром возникла стена. Когда он поднял шпагу и выставил ее перед лицом, то поразился, как мало она весит.

- Какая она легкая!

- Это тебе сейчас так кажется, ученик. Вот увидишь, что будет после того, как полдня помашешь оружием. Подними ее. Согни колени. Голова прямая, не наклонена ни вперед, ни в стороны, шея и спина в одну линию, чтобы придать силу плечам. Вот так.

- А сейчас?

- А сейчас останешься в таком положении, чтобы шпага не казалась тебе легкой.

Санчо подчинился, стоя с выставленной вперед шпагой. Однажды он уже проходил через похожее испытание, в вонючем трюме галеры, где ему дали в руки груз. Он знал, как тяжело долго оставаться неподвижным в одной позе. Он слегка раздул ноздри и мысленно приготовился к боли.

- Думаешь, что упражнения, которыми ты занимался эти две недели, были трудными, ученик? Сейчас ты узнаешь, что такое страдания.