Лёха — сокрушитель Вселенной

Глава 10 Продолжение Дьявольски Противоестественных Нечеловеческих Ритуалов Игры На Гитаре

Песню про чёрные сапоги и девушку, что не дождалась пацана, Лёха всё-таки допел полностью, хоть и не с первого раза. В зале вздохнули с облегчением, когда Избранный взял последний аккорд, выдохнул, всхлипнул, шмыгнул носом, жадно присосался к кружке с пивом, и вроде бы закончил концерт. Но раз Лёха нашёл себе занятие по душе, то и бросать его так быстро он не собирался, поэтому поставил кружку обратно на стойку и снова взял аккорд.

Провёл пальцами по струнам, с важным видом прислушался, покрутил колки, совершенно не понимая, что делает.

— Ща, бля… Повеселее надо чё-нибудь… — пробубнил он.

Гитара жалобно стонала в его руках. Бард, у которого эту гитару отобрали, смотрел на это насилие со слезами на глазах, но не смел отвернуться.

— Уезжают в родные края! Дембеля, дембеля, дембеля! — заорал Лёха.

Песня была ощутимо быстрее предыдущей, и играть оказалось сложнее. Но Паладин Босоногой Богини был неумолим, словно робот-убийца в исполнении Арнольда Шварцнеггера, и продолжал играть, невзирая на все трудности, просьбы остановиться и кончающееся пиво.

— До свиданья, родной КПП! — продолжал Герой.

Петрович наконец оторвался от зерна и оглядел страдающих посетителей, равнодушного трактирщика, менестрелей, зажимающих уши в надежде избавиться от богомерзких песнопений Лёхи. Он заметил банку с монетами, что стояла у сцены. В куриные мозги пришла гениальная идея.

Хлопая крыльями, Петрович подбежал к музыкантам.

— Соберите ему денег, и он прекратит! — громким шёпотом сказал петух.

Лица менестрелей просветлели, они ринулись в зал, протягивая каждому банку для подаяний. Они шёпотом повторяли слова Петровича, и деньги потекли бурным потоком.

— На вокзале девчонка в слеза-а-а-х! — гнусаво вопил Лёха, вспоминая бурную молодость и героическую службу в стройбате.

Менестрели обошли весь зал и подошли к Герою, склонив головы в поклоне.

— Маэстро! — начал главный менестрель, в лиловом камзоле и берете с белым пером. — Примите этот скромный дар, что мы смогли собрать! Мы, барды, честно говорим, нам лучше не сыграть!

— Чё бля? — Лёха остановил игру и почесал затылок.

Банка изрядно потяжелела от золота и серебра.

— Бери деньги и валим отсюда, — Петрович вскочил на барную стойку и зашептал ему на ухо.

Трактирщик хотел было прогнать петуха тряпкой, но Петрович зыркнул на него так, что всем стало ясно — подобного обращения он не потерпит.

— А, да, без базару, — Лёха расплылся в улыбке и забрал деньги вместе с банкой.

— Изволите гитару? — ушибленный бард протянул руки к инструменту.

— Да забирай, жалко мне что ли, — хмыкнул Герой.

Бард прижал гитару к себе, словно величайшее сокровище, и ускользнул в угол, едва сдерживая рыдания.

— Такого выступления и мне не повторить! — главный менестрель явно сочинял на ходу. — У вас есть, юноша, талант, чего тут говорить!

Лёха рылся в банке, не обращая на него никакого внимания.

— Пошли отсюда, — зашипел Петрович.

Паладин бросил несколько монет на барную стойку, особо не разбираясь в номинале, но по глазам трактирщика понял, что получилось чересчур щедро. Монеты исчезли в ловких руках подобострастно улыбающегося бармена.

— Ещё, быть может, чего-нибудь? На дорожку? Или с собой? — оживился он.

— Не, нахер, — бросил Лёха. — Петрович, пошли.

Сытые и чрезвычайно довольные, они вышли на улицу, не обращая внимания на вздохи облегчения, провожающие их в дорогу. На улице уже почти стемнело, солнце быстро укатывалось на запад, поднималась бледная крутобокая луна.

Лёха снова почесал бритую голову, Петрович крутился у него в ногах, приплясывая от нетерпения.

— Пошли, пошли, — бормотал петух, явственно ощущая опасность.

Ещё бы, после такого выступления они наверняка заработали не только полную банку монет, но и непримиримых врагов в лице менестрелей и их покровителей. Да и светить такую кучу денег при всём народе было совершенно глупо, и этим Лёха наверняка привлёк жадных до чужой добычи грабителей.

— Ты чё моросишь, Петрович, — благодушно произнёс Герой. — Ссышься кого?

— Я бы предпочёл сказать, что я опасаюсь, — ответил петух. — Мало ли кто в той таверне нас видел. И деньги видел.

Лёха рассмеялся.

— Да не ссы, петушара, — хохотнул Избранный. — У меня вон, топор есть.

— Поэтому я и боюсь! А ещё уже почти ночь!

— Бля, и правда. Надо бы заночевать где-нибудь, — хмыкнул Паладин. — Ну-ка, пошли.

Он развернулся и снова вошёл в трактир. Петрович с возмущённым кудахтаньем забежал следом.

Музыка и смех замолкли вновь.

— Забыли чего, милсдарь монах? — раздался чей-то голос из зала, но его быстро заставили замолчать жестами и шиканьем.

— Чё эт он меня монахом назвал? — тихо спросил Лёха у своего питомца.

— Понятия не имею, — ответил петух.

Лёха прошёл прямо к барной стойке, каждый его шаг раздавался гулким шлепком в повисшей тишине.

— Слышь, дружище, — произнёс он, облокотившись на стойку. — Комнаты есть у тебя? Заночевать.

Трактирщик на мгновение оторвался от протирания очередной грязной кружки и почему-то посмотрел Лёхе куда-то за плечо. Лёха обернулся, но кроме посетителей, тихо и мирно попивающих местное пиво, никого не увидел.

— Прошу простить, но занято всё, — ответил трактирщик.

Герой нахмурил брови и почесал затылок.

— И чё? Слышь, я у тебя не за это поинтересовался. Или с тебя спросить? — процедил Избранный. — Я тебе задал вопрос конкретный, комнаты есть?

— Е-есть… — выдавил трактирщик.

— Ну вот, хули титьки мять! Давай ключи, показывай, куда идти, — обрадовался Лёха.

— Свободных-то нет…

— Бля… — вздохнул Герой. — Иди вытряхни кого-нибудь, чё непонятного-то?

Трактирщик подобострастно кивнул и отправился к лестнице, в гостевые комнаты, но Лёха его остановил.

— Уважаемый, плесни-ка ещё пива, — сказал он, вновь усаживаясь на стул.

Все разговоры между завсегдатаями пошли исключительно шёпотом, а компания менестрелей жалась к стене, стараясь и дальше оставаться незамеченными. На стойке перед Лёхой снова появилась кружка пива, и он всосал в себя пену, что намеревалась сползти по краю.

— Вишь, Петрович, — произнёс Герой. — А ты боялся. Ща нам уважаемый комнату организует.

Петрович с хмурым видом бродил у него под ногами, стараясь далеко не отходить. Его недовольство чувствовалось, но не перетекало в открытый протест.

Трактирщик быстрым шагом спустился с лестницы и подошёл к Избранному.

— Милсдарь, никто не согласен разделить с вами комнату, — тихим голосом произнёс он.

— Чё бля? — произнёс Лёха, резко вставая со стула.

Стул с грохотом упал, едва не прибив Петровича. На этот раз все посетители, а не только менестрели, стали жаться к стенкам, а кто-то даже начал растаскивать мебель в стороны, освобождая место.

На лестнице послышались шаги, тяжёлые и громкие, будто камни перекатывались по жалобно скрипящим ступенькам. Лёха повернулся на звук и увидел здоровенного лысого мужика в чёрной кожаной куртке, из-под которой торчал красный камзол. Габаритами мужик превосходил Лёху примерно вдвое, но в отличие от Лютомысла, тут было больше жира, чем мускулов.

— Ты чё, волчара, бля! — зарычал мужик, спускаясь с лестницы.