Рыцари смотрели на Лёху. Лёха смотрел на рыцарей. Те были закованы в блестящие латы с ног до головы, и даже лошади были защищены кольчужными доспехами. Забрала у рыцарей были опущены, но к оружию никто пока не прикасался.
Лёха же, наоборот, после удачной охоты выглядел как последний чухан. Рядом на земле трепыхался свинокарась, изо всех сил пытаясь ускользнуть в ручей, так что браконьера, можно сказать, взяли с поличным. Петрович молча копался в земле, изредка поглядывая на происходящее.
— Отвечай! — прикрикнул на него один из рыцарей.
Лёха встал на ноги и смерил борзых товарищей долгим взглядом, сморкнулся на траву, вытер пальцы о край мастерки. Бронированные ему как-то сразу не понравились.
— Я — Лёха. Пацан нормальный, — представился Лёха.
Петрович обычно после этих слов начинал целое представление, восхваляя доблесть Избранного, но в этот раз предпочёл дальше заниматься своими делами.
Рыцари переглянулись.
— Ты, бродяга, посмел охотиться на землях барона Индржиха! — прогудел из-под шлема всадник.
— Во-первых, я тут Герой, бля. Паладин Богини. А во-вторых, я знать не знаю, кто такой этот ваш Инржик. И срать я на его земли хотел, — нагрубил Лёха. — Вы, бля, кто вообще такие? Банки, сука, консервные.
Один из рыцарей схватился за меч, но другой, судя по всему, старший в отряде, остановил его жестом.
— Не больно ты на паладина похож! Скорее, на бродягу или юродивого, — сказал он. — Но в чём-то ты прав, рыцарская честь велит нам представиться, прежде чем отрубать тебе голову. Я — Ганс Этелийский, а это — Йозеф и Фриц, верные рыцари барона Индржиха!
Лёха опешил.
— Вы чё, бля, фашисты что ли? — протянул Герой.
Каждый год на День Победы он неизменно накатывал за дедов, которые воевали. Память о войне, впитанная с молоком матери, жила в его сердце рядом с ненавистью ко всему немецкому. Кроме БМВ. Бумер — машина чёткая, пацанская. А вот всё остальное Лёха ненавидел бешено. Хотя Мерседесы тоже неплохо. А про немецкие корни «Адидаса» он вообще не подозревал.
— Вы чё, бля, бронированные… — Лёха засучил рукава мастерки, готовясь повторить подвиг дедов.
Будь они на дороге, то рыцари просто разогнались бы и подняли Лёху на пику, как жука на булавку, но Избранный мудро расположил свой костёр на обочине, под защитой деревьев.
Рыцарям пришлось спешиться. Ганс достал огромный двуручник, Йозеф взял щит и меч, Фриц выхватил короткую булаву. Они построились клином и пошли в атаку.
— Чё, сука, втроём на одного? — хмыкнул Избранный, поднимая перед собой кулаки-наковальни.
Ганс Этелийский резко остановился. Йозеф и Фриц столкнулись друг с другом, бряцая доспехами, и тоже остановились.
— Погодите, братья, — произнёс Ганс, опуская меч и снова поднимая забрало. — Рыцарская честь запрещает нам втроём нападать на безоружного.
— Он барона оскорбил, — буркнул Фриц.
— Рыцарская честь только для рыцарей. А он — бродяга, — сказал Йозеф. — Ещё и курицу где-то украл. Вор. Ещё и паладином себя назвал. Лжец.
— Хм. Точно, — Ганс опустил забрало, вскинул двуручник перед собой и пошёл на Лёху.
Лёха хмуро прищурился. Рыцари барона Индржиха были закованы в доспехи, и он не видел ни одной бреши в их защите. Двигались они слаженной тройкой, будто единый организм, ощетинившийся острым железом. Лезть на них с голыми руками — форменное самоубийство.
— По одному подходи, фашисты, бля… — процедил Избранный.
Глядя на то, как они приближаются, уверенность Лёхи в победе начала потихоньку исчезать, но генетическая память предков пробудилась внутри и усилила его решимость. Лёха сжал кулаки и бросился на фашиста, за мгновение увернувшись от смертельного выпада.
Лёха успел изо всех сил ударить Ганса по шлему, тот пошатнулся. Шлем зазвенел, будто колокол, но Йозеф тут же отбросил Героя ударом щита, пытаясь вдогонку зарубить его. Бритвенно острая сталь рассекла воздух рядом с Лёхиной головой.
— Шайзе! — выругался рыцарь.
Избранный ухмыльнулся и харкнул рыцарям под ноги. Фашисты явно не ожидали такого сопротивления и теперь замешкались. Лёха почувствовал себя так, будто за его спиной незримо стоит миллионная армия.
Он снова кинулся на врага первым, стремительно и беспощадно, мощным лоу-киком пробивая тормоза Фрицу. Нога рыцаря подкосилась, но он всё равно нанёс удар булавой. В этот раз Лёха оказался недостаточно быстр, и булава чиркнула его по плечу.
Внезапно в драку влетел Петрович, острыми шпорами пытаясь выцарапать глаза Йозефа, спрятанные за забралом.
— Петрович, скройся, бля! — рявкнул Герой, уворачиваясь от взмаха двуручного меча.
— За Родину! — верещал петух.
Почему-то вмешательство Петровича напугало рыцарей больше всего. Они отступили назад и переглянулись. Лёха стоял и ждал, сжимая кулаки.
— Колдовство, — заключил Фриц.
— Чёрная магия, — согласился Йозеф. — Ты ещё и колдун!
— Я, бля, Избранник Богини, — фыркнул Паладин, укоряя себя за то, что опустился до переговоров с фашистами.
— Герой! — вскудахтнул Петрович.
Ганс пафосным жестом воздел меч к небесам, словно призывая небо в свидетели.
— Умри, самозванец! В атаку, братья! — закричал он.
Двуручный меч пролетел мимо с грацией рельсы, Лёха играючи увернулся и двинул могучим кулаком в шею рыцарю. Железный горжет, защищавший горло, от удара помялся и слетел на землю.
Рыцари поняли, что победить нахрапом не выйдет, перестроились и начали медленно наседать на Лёху с трёх сторон. Зажимали профессионально, со знанием дела. Но и Лёха не в первый раз дрался в неравном бою. Улицы Белозерска темны и жестоки.
Йозеф шёл в центре, укрытый щитом, и изредка делал коварные выпады, Фриц раскручивал булаву, Ганс Этелийский пытался достать Героя ударами двуручника. Лёхе снова приходилось отступать, но всё же он не мог отступать вечно.
Ненависть к подлой немчуре, что втроём нападают на безоружного путника, закипела в нём с новой силой. Толпой на одного — это не по-пацански. Значит, и против них можно драться любыми способами. На беспредел отвечают беспределом.
Он глубоко вдохнул, шмыгнул носом и ловко харкнул прямо в узкую щель над забралом шлема одного из рыцарей. Йозеф вдруг завизжал, остановился, рухнул на колени, выронил щит, снял шлем, схватился за лицо. Но выяснять, что произошло, Лёхе было некогда, он уже бросился на следующего фашиста, заходя в клинч с Гансом, так, чтобы тот не мог орудовать двуручником.
Фриц обрушил булаву на Героя, но Лёха предвидел этот манёвр. В последний момент он потянул Ганса к себе, и булава впечаталась в макушку его бацинета. Шлем снова зазвенел, а Ганс обмяк в руках Паладина и выронил меч.
Петрович тем временем наседал на Йозефа, шумно хлопая крыльями и пытаясь разодрать на клочья белокурого рыцаря, который до сих пор визжал и пытался вытереть Лёхин харчок. Йозеф катался по земле и закрывал лицо, а петух всё прыгал вокруг него, распевая героические военные гимны и боевые кличи.
Теперь Лёха остался один на один против Фрица.
— Чё, фашист, говорил же, можем повторить, бля, — хмыкнул Избранный.
Фриц вскинул булаву и героически бросился в суицидальную атаку. Лёха нырком ушёл от удара и двинул коленом под латную юбку. Рыцарь пискнул и осел на землю, выпуская рукоять.
Поле битвы осталось за Лёхой. Он осмотрелся по сторонам. Все фашисты лежали поверженные и безоружные. Герой перетащил их к дереву, на всякий случай добавил каждому по голове. Пошарил в седельных сумках, связал всех троих. Рыцари что-то невнятно мычали, но Лёха не слушал. Никаких переговоров с фашистами быть не может.
Всё оружие он сложил отдельной кучкой, лошадей привязал к тому же дереву, что и рыцарей. Приказал Петровичу сторожить пленных, а сам вернулся к костру, который уже потух. И всё было хорошо, да только одна беда. Свинокарась всё-таки ускользнул.