Литература родного края

Нэлли Ваторопина

Долгие зимние вечера взрослые проводили в большой комнате за самоваром. Здесь готовились к занятиям, отмечали дни рождения, праздники, устраивали вечера поэзии, пели песни, придумывали розыгрыши, пили чай с душистым мёдом. Здесь же стояло чёрное блестящее пианино.

Вначале меня пытались отправлять спать. Но послушная, даже чересчур тихая, здесь я становилась неуправляемой — громко ревела, спорила, пряталась, выставляли — возвращалась. И всё же добилась своего — меня оставили в покое.

Взрослые — это мой дядя, директор, самый весёлый и задиристый, первый выдумщик и шутник, учителя старших классов и моя первая учительница — ленинградка. Я не помню её отчества, но имя у неё было необычное — Стефания.

В свои шестьдесят лет она была удивительно красива. Седая, подтянутая, всегда в чёрном, с белой шалью на плечах, она казалась мне существом из другого мира, особенно когда подходила к пианино. Гасили лампу, зажигали свечи. И начиналось чудо! Два язычка мерцающих свечей, как два таинственных огонька, манили, вели за собой в неведомые страны.

Почему-то она всегда начинала с романса «Чуть белеют левкои...» и негромко подпевала себе. Этот романс, видимо, был из той её далёкой-далёкой жизни. А потом были Чайковский, Глинка, Бородин, Огинский и даже Равель и ещё многое-многое другое.

Музыка уносила меня из этой комнаты в какую-то сказочную страну, где не было ни войны, ни горя, ни «похоронок». Где шли, взявшись за руки, мои живые красивые мама и отец. Я смеялась и плакала, грезила наяву, жила в этих звуках. Утром бежала в школу через сад. А музыка жила во мне всё время. Все думали, что моё будущее — это музыка. Но война на всём поставила точку. В апреле 1945 года дядя ушёл добровольцем на фронт и не вернулся.

Стало не до музыки.

Вопросы:

1. Почему девочка становилась неуправляемой и непослушной?

2. Что она представляла, слушая музыку?

3. Если бы не война, как могла бы закончиться эта история?

* * *

Вопрос:

Как ты думаешь, почему война изменила очень много судеб?

Через много-много лет, в новогоднюю ночь, я пошла с внучатами на площадь Революции. В сказочном городке шло праздничное веселье. Сверкали огни огромной новогодней ёлки, кружилась карусель, с горки с весёлыми криками катились ребятишки.

Вдруг среди этого разноголосого шума послышался звон бубенчиков. Мимо меня, словно сказочное видение, быстро пронеслась украшенная разноцветными лентами стройная чёрная лошадка, запряжённая в кошёвку. Старинный русский обычай — кататься в зимние праздники на лошадях. Я смотрела на эту красивую лошадку и неожиданно вспомнила давнее-давнее: Воронко...

В трудную военную зиму 1945 года, когда мы с бабушкой жили в Песках, единственным транспортным средством у нас была лошадка, наш любимец, наш друг, наша надежда — Воронко. Он был неутомим: исправно возил дрова для школы и для всей деревни, сено, картошку. Его запрягали, если кого-то нужно было отвезти по делам или в больницу в Шадринск.

Ребятишки любили Воронка, и хотя сами жили впроголодь, угощали его, делились с ним последним — то половинкой картошки, чуть-чуть присыпанной солью, то горсточкой овса, то кусочком жмыха.

Запомнился мне новогодний праздник, который устроили взрослые для школьных ребятишек. Гриву Воронка расчесали, вплели цветные ленточки. В кошёву с высокой изогнутой спинкой настелили соломы, закутали нас в тулуп, и дядя под возглас: «А ну, давай, Воронко!» — промчал нас по деревенской улице, а потом — по льду озера. Звенели под дугой бубенчики, как будто рассыпались по озеру льдинки-горошинки, звонко цокали копыта, и Воронко летел, словно сказочный Конёк-Горбунок.

А когда возвратились к школе, Воронко получил прибережённое для этого случая последнее ведёрко овса. Мы смотрели, как он ест овёс, бережно подбирая губами каждое зёрнышко, благодарно поглядывая на нас, и приговаривали, ласково поглаживая нашего друга:

— Ешь, Воронко, ешь, голубчик!

Через месяц дядя снова уехал на фронт. Он ещё не вылечился после ранения, но никак не мог допустить, что Победу добудут без него. Провожали его всей деревней. И когда он, прихрамывая, подошёл к кошёвке и поклонился провожающим его, женщины заголосили. Воронко взял с места и повёз его на станцию.

Воронко не был ещё старым, просто он очень отощал от бескормицы и тяжёлой работы, которую ему приходилось выполнять. Но никто не думал, что нас подстерегает ещё одна большая беда.

Однажды ночью я проснулась от встревоженных голосов взрослых.

— Воронко пал!

Я быстренько оделась и выскочила во двор. Двери конюшни были широко распахнуты. На полу неподвижно лежал наш Воронко. Его пытались поднимать жердями, что-то вливали в рот. Воронко печально смотрел на нас своими огромными синими глазами. Потом они закрылись, и он перестал дышать.

Это было в те дни, когда в воздухе уже пахло весной, и через недельку пробилась первая травка.

Мы ждали дядю домой. Но за несколько дней до 9 мая в школьный дом пришла «похоронка», третья «похоронка» в нашей семье.

Обо всём этом я вспомнила в предновогодний вечер 2000 года на площади Революции, когда мимо меня пронеслись расписные санки с ребятишками, запряжённые стройной чёрной лошадкой.

Вопросы и задания:

1. Сравни два новогодних праздника, описанных в рассказе.

2. Почему автор не может забыть Воронко спустя столько лет?