Лобановский

Глава 1 «ХЛОПЦЫ, У МЕНЯ БРАТ РОДИЛСЯ!..»

6 января 1939 года, вечером, в канун Рождества, в семье Александры Максимовны и Василия Михайловича Лобко-Лобановских в Киеве родился сын. Его нарекли Валерием, и Александра Максимовна настояла, чтобы в свидетельстве о рождении мальчик был записан, как и её старший сын Евгений, под фамилией Лобановский. Она не хотела, чтобы у сыновей в будущем были неприятности из-за двойной фамилии, разделённой чёрточкой.

Двенадцатилетний Женя выбежал 7 января на улицу и радостно крикнул ровесникам: «Хлопцы, у меня брат родился! Назвали Валерием. Как Чкалова!»

Происхождением Александра Максимовна — из семьи революционеров. Её брат, Александр Максимович Бойченко, был генеральным секретарём ЦК комсомола Украины, писателем — киевским Николаем Островским: прикованный тяжёлой болезнью — анкилоз — к постели, он написал повесть «Молодость». Её перевели на многие языки, по ней была создана пьеса «Кровью сердца». «Из племени Павки Корчагина», — говорили о таких, как Бойченко.

Василий Михайлович происходил из «противоположного лагеря». Он — из польского графского рода. Один его брат, Иван Михайлович Лобко-Лобановский, был известным киевским педиатром; второй, Владимир Михайлович, преподавал одно время в харьковском институте, а затем стал военным в Белоруссии, дослужился до генерала. Однажды, когда киевское «Динамо» играло в Минске, он подошёл к Лобановскому, представился. В Киев не приезжал. В семье Лобановских, надо сказать, не было принято поддерживать отношения с дальними родственниками, собираться, скажем, вместе на дни рождения, по случаю праздников, встречать Новый год. Валерий Васильевич вообще на протяжении всей жизни сторонился больших компаний, особенно тех, в которых оказывались незнакомые люди. И у него это всегда получалось.

Жили «революционерка» и «граф» в окраинном тогда городском районе Сталинка дружно, безмерно друг друга уважая, обоих детей воспитывали в строгости и справедливости.

Василий Михайлович, невысокого роста, добродушный, мягкий, к категории спорщиков не относившийся, кем только не работал: железнодорожником, вагоновожатым на десятом трамвайном маршруте, магазинером на Киевском мельзаводе № 2. Без фундаментального образования, интеллигент от природы. «Человек глубокой внутренней культуры, молчаливо противившийся всякой несправедливости, он уважал свободу и подарил её детям в самом важном — в выборе жизненного пути», — говорил о Василии Михайловиче журналист Валерий Березовский. Василий Михайлович умер в марте 1960 года, месяц не дожив до 56-летия, несколько месяцев — до серебряной награды Валерия и больше года — до первой победы сына с киевским «Динамо» в чемпионате СССР. Её отмечали в первой собственной квартире Валерия, полученной в «Динамо»: он пригласил всех школьных друзей, пришли мама и брат, ребята из института.

Александра Максимовна, женщина крупная, высокая, волевая, занималась домом, детьми, вела хозяйство, работала одно время телеграфисткой, подсобной работницей в учреждении, потом — секретарём в исполкоме Московского района Киева.

У бабушки Валерия, мамы Василия Михайловича, образованнейшей женщины, была потрясающая библиотека, по счастью, почти полностью уцелевшая во время немецкой оккупации Киева. Женя и Валера садились у книжных шкафов, листали великолепно изданные книги — один только Шекспир, старинные тома собрания сочинений которого были «одеты» в свиную кожу, чего стоил!

Особый вклад в становление Лобановского внёс Александр Бойченко. Впервые в его дом Валерка попал пятилетним, и его потом всегда тянуло к дяде, прикованному к постели, но продолжавшему напряжённо работать и заражавшему племянников жизнелюбием и оптимизмом. «Дядя оставался жизнерадостным и общительным человеком, — рассказывал Евгений Лобановский. — Ему как воздух необходимо было общение с людьми, особенно с детьми. Он и сам, как ребёнок, радовался встречам с нами». Александр Максимович племянников любил, старался передать им всё духовно ценное, приобретённое в жизни. Женя и Валера жадно слушали его рассказы, ловили каждое слово. Для Валерия дядя стал непререкаемым авторитетом. Когда в 1950 году дядя ушёл из жизни, одиннадцатилетний Валерий сказал, что хочет быть похожим на него. По словам Александры Максимовны, Валерий не только внешне — высокий лоб, разрез в нижней части подбородка, крепко сжатые губы, твёрдый взгляд волевого человека — напоминал ей брата, но прежде всего — поразительным трудолюбием, гипертрофированным порой чувством ответственности и целеустремлённостью.

Олег Базилевич назвал первым крупным достижением Лобановского то, что Валерий — один из немногих мальчишек послевоенной поры, который вышел из интеллигентной семьи и сумел в совершенстве освоить футбольные премудрости. Случай в социальной иерархии того времени редчайший. Базилевич, впрочем, и сам — такой «случай».

Брат Женя вспоминал, что первой футбольной площадкой Валерия был пустырь, располагавшийся сразу за домом, в котором они жили. Мяч гоняли и в Голосеевском лесу, у прудов, — на поляне между сосновыми рощами. Там же, на полянке Голосеевского леса, Валера почти ежедневно делал утреннюю зарядку, основательную, с пробежкой. После коллективных баталий (иногда его звали играть старшие ребята) Валера отправлялся в свой двор и отрабатывал удар, изо всех сил лупя мячом по деревянному забору, за которым жил сосед. Тот возмущался грохотом, особенно по вечерам. А удары у Валерия были такие, что порой выламывались доски. Александра Максимовна сердилась, Василий Михайлович посмеивался, а Женя привычно брал молоток и гвозди и чинил забор. Спустя годы Женя говорил, что уже тогда младшего брата «отличали редкостное упорство, целеустремлённость, сосредоточенность и организованность», помогавшая ему не терять и минуты даром. Футбол, учёба, книги... В любом, в зависимости от времени суток, порядке.

Воля и упорство — от родителей. В семье Лобановского из поколения в поколение рассказывают историю (Александра Максимовна — внучке Свете, Света — своим детям, внукам Валерия Васильевича Ксении и Богдану) из детства Валерия. Когда гитлеровцы захватили Киев, Александра Максимовна с детьми и мужем успела спрятаться в селе Рославичи примерно в 20 километрах к югу от столицы. (Василия Михайловича поначалу забрали в армию, но сразу демобилизовали из-за серьёзных проблем с сердцем.) Их приютила какая-то полуслепая женщина. Женя с саночками ходил по окрестным сёлам, меняя то, что они сумели захватить из Киева — посуду, одежду, книги, — на продукты. Ходил, пока было, что менять. Приютившая Лобановских женщина всегда старалась дать маленькому Валерочке молочка, как только предоставлялась такая возможность. Ему и своей внучке. Внучке иной раз не хватало, и невестка этой доброй женщины, мама девочки, обижалась на свекровь: «Вот, ты даёшь чужому мальчику, а своей кровинушке не хватает...» — «Так он же совсем маленький», — со слезами на глазах отвечала свекровь и гладила Валерочку по светленькой головке.

Когда в ноябре 1943 года Киев был освобождён, Лобановские собрали вещи, взяли в дорогу скудные съестные припасы и отправились домой. Транспорта, разумеется, никакого. Валере не было и пяти лет, но он не пошёл к отцу па руки. Слышал разговоры взрослых о проблемах Василия Михайловича с сердцем. И, возможно, всё уже понимал. Шёл 20 километров, как и все, пешком. В ненастный ноябрьский день, под холодным дождём, по бездорожью. Ещё и нёс что-то лёгкое.

После войны Александра Максимовна подрабатывала вышиванием скатертей. Григорий Иосифович Спектор, администратор киевского «Динамо» времён тренерства Лобановского, однажды у каких-то людей совершенно случайно обнаружил скатерть, вышитую Александрой Максимовной, купил её и принёс Лобановским в подарок.

Жили после войны трудно. Женя учился, Валеру отдали в детский сад. Александра Максимовна рассказывала, как по пути с работы она заходила за ним в садик, они шли домой, садились на крылечко в скромном дворике одноэтажного барака с кучей соседей. «Мамочка, — спрашивал Валера, — есть что-то покушать?» — «Нет ничего, сыночек». — «Ну, пошли спатки». Фотография маленького Валерочки — той, детсадовской поры: светловолосый мальчик на стуле, в ботиночках, чулочках, один из которых — на левой ножке, с дыркой на коленке, в коротких штанишках, в застёгнутой на три пуговицы тёмной курточке из плюша с белым отложным воротничком, перешитой из каких-то старых вещей, — всегда стояла у Александры Максимовны на серванте.

На Аду, жену Валерия Васильевича, этот рассказ бабушки Шуры произвёл неизгладимое впечатление. Она всю жизнь держала перед глазами эту картинку (крылечко... нечего кушать... «спатки»...) и всякий раз, когда у Лобановского выдавался выходной день (полдня, несколько свободных часов), старалась приготовить что-нибудь вкусное, заранее справляясь, чего бы ему хотелось. Однажды Валерий отругал Аду. Он позвонил ей и сообщил, что скоро приедет. У неё было повышенное давление, но она об этом Валерию не сказала, а поинтересовалась, как всегда, его пожеланиями. Он признался, что не отказался бы от пирожных наполеон к чаю. И она со своим давлением помчалась за пирожными. Когда Валерий узнал об этом, он очень строго попросил Аду никогда больше так не делать. Столь же строго запретил ей водить машину, отчитав при этом своих школьных друзей, взявшихся помочь Аде получить права.

Пустырь пустырём, а по-настоящему Валера увлёкся футболом в первом классе. Поступил в специализированную детско-юношескую спортивную школу. Именно с того момента началось его футбольное становление — мальчишка, приклеившийся, как и многие его сверстники (не говоря уже о взрослых), к репродуктору, из которого голос Вадима Синявского рассказывал осенью 1945 года о турне московского «Динамо» по Великобритании, безмерно счастлив был, оказавшись в футбольной колее.

Лобановский рассказывал мне, что помнит, как взрослые слушали репортажи из Англии, а он от взрослых в эти моменты не отходил, прислушивался к радиоголосу, но только потом, спустя годы, узнал, что репортажи вёл Вадим Синявский. И о том узнал, что Синявский приезжал в субботу, 21 июня 1941 года, в Киев на запланированное на 22 июня торжественное открытие нового республиканского стадиона матчем чемпионата страны между киевскими динамовцами и московскими армейцами. В четыре утра Киев подвергся бомбардировкам, игру, понятно, отменили, Синявский спешно отправился в Москву и через несколько дней отбыл на Западный фронт военным корреспондентом. Так и не сказав тогда в микрофон: «Говорит Киев!» — он произнёс эту фразу через два года и четыре с половиной месяца, когда первым рассказал по радио об освобождении города.

Однажды Лобановскому подарили неиспользованный билет на несостоявшийся 22 июня 1941 года матч. История с этим уникальным документом эпохи произошла в 60-х годах. Валерий ещё играл в Киеве. В кои-то веки у него выдался свободный вечер, и они вместе с Адой — молодая семейная пара жила тогда на улице Героев Революции — собрались в театр. «Как сейчас помню, — рассказывает Ада, — надела новое платье, туфли на высоком каблуке». Вышли из дома. Навстречу — группа ребят. «У нашего товарища, — говорят, — вот-вот защита диплома, а его на 15 суток забрали в милицию — дудел на стадионе во время игры». Ада вместо театра вернулась домой, а Валерий со студентами отправился в отделение милиции. Его, конечно, узнали. Парня отпустили. А спустя несколько недель этот парень пришёл к Лобановским. Принёс письмо. В целлофановом пакетике, аккуратно встроенном в бумажный лист, — билет на матч 22 июня 1941 года. Письмо, напечатанное на пишущей машинке, в архиве Лобановского сохранилось. «Пользуясь несчастным случаем с горном как случаем, передаём в вечное пользование эту футбольную реликвию. Четыре года войны на передовой и восемнадцать мирных лет — возраст этого билета. Человек, сохранивший билет, носил его всю войну на груди как талисман. Носил — и уцелел, носил — и обретал мужество (меньше всего это нужно понимать как намёк)...»

Отец парня мечтал вернуться в мирный Киев и снова — па футбол. Валерий был растроган: подарок ценнейший. Один из руководителей украинского футбола Николай Фёдорович Фоминых во второй половине 70-х выпросил у Лобановского билет для демонстрации на какой-то выставке. Тогда билет и пропал.

А в сентябре 1948 года девятилетнему Валере подарили 30-страничную брошюру блокнотного формата под названием «Динамо» (Киев). Издательство «Московский большевик» (было и такое) выпустило в том сезоне в серии «Спортивные биографии лучших футбольных команд страны» небольшие книжицы о ЦДКА, ВВС, «Локомотиве», «Спартаке», динамовских коллективах Москвы, Тбилиси, Минска, Ленинграда и Киева — обо всех, словом, участниках розыгрыша первенства СССР по первой группе.

С брошюрой Валера не расставался. Дома она всегда лежала на столе, когда он делал уроки. В школе вместе с одноклассниками заполнял после каждого тура напечатанную на развороте таблицу чемпионата и огорчался вместе с ними результатами киевского «Динамо», занявшего в итоге десятое место и дважды — 5:0 и 6:1 — разгромленного блиставшим в конце 40-х годов ЦДКА.

Брошюры были однотипными. Отличались одна от другой лишь небольшими статьями о команде, фотографиями футболистов и краткими сведениями о них (бросается в глаза такая деталь: рост самого высокого на тот момент киевлянина, защитника Абрама Лермана, был 178 сантиметров, а рост остальных колебался в диапазоне 163-176 сантиметров).

Статью о динамовской команде Валера зачитал до дыр, дословно (и как потом я убедился, надолго) запомнив некоторые пассажи из неё, в частности, тот, в котором авторы выражали надежду на то, что «вскоре киевские динамовцы порадуют любителей футбола дружной игрой, темпераментом, соединённым с разумным расчётом, остроумием и завершённостью комбинаций».

Лобановский процитировал мне этот отрывок на память летом 1999 года на балконе своей кипрской квартиры и попросил по возвращении в Москву проверить, насколько точно он запомнил формулировку. Вернувшись домой, проверил: почти слово в слово.

Третьеклассник Валера Лобановский и представить, разумеется, не мог, что пройдёт время и ему вместе с ровесниками выпадет честь выполнить это пожелание. Из тех игроков, имена которых девятилетний Валера мог без запинки назвать, разбуди его посреди ночи, к моменту его появления в основном составе киевского «Динамо» остался лишь вратарь Олег Макаров.

Лобановский учился в 39-й школе. Сейчас между «тройкой» и «девяткой» поставили «единичку», она теперь 319-я, имени Героя Украины Валерия Васильевича Лобановского, в ней 3 сентября 2014 года был открыт бюст великого тренера. И находится школа не на Краснозвёздном проспекте, а на проспекте Лобановского. Когда в ней учился Валерий, она была одной из четырёх украинских школ Киева.

Через семь лет после смерти Лобановского на втором её этаже по инициативе тогдашнего директора Светланы Колесниковой и одноклассников Валерия создали музей: фотографии, книги, какие-то его награды, аттестат зрелости, велосипед, подаренный Валерием своему другу Николаю Шевченко, парта... Не та, конечно, за которой сидел Лобановский. «Просто, когда мы только задумывали организовать музей в школе, — говорит одноклассник Валерия Жорж Тимошенко, — посчитали, что парта — атрибут совершенно необходимый. “Парту Лобановского” мы искали по всей Украине, однако даже в глухих уголках страны парт послевоенного образца уже не осталось. Но мы нашли выход. Сели, повспоминали, нарисовали эскиз нужной нам парты и заказали её в киевской мастерской. Получилось очень похоже на оригинал».

«Рыжим», по воспоминаниям одноклассников, Лобановского называли за глаза. Он всегда выделялся из толпы. Не боялся слыть «белой вороной», очень часто поступал по-своему, вопреки устоявшимся стереотипам. «Рыжий, — говорит Юрий Рост, — не столько обилие веснушек и пожар на голове, сколько мировоззрение и образ жизни: лукавая простодушность, скрывающая терпящий насмешки ум, снисходительность к глупости, театральность и естественность».

Называли Валерия, понятно, и «Лобаном». Когда он заиграл и стал в городе узнаваем, к «Лобану» с гордостью добавляли — «наш». В глаза его называли «Подсолнухом». Он быстро сгорал на солнце, на лице выступали веснушки, а волосы становились ярко-оранжевыми. Сидел Лобановский, по свидетельству неизменного вратаря школьной футбольной команды Жоржа Тимошенко, у окна. Солнце в погожие дни подсвечивало его уши так, что и они светились. Улыбка, чуть склонённая голова дополняли картину — и в самом деле подсолнух!

На прозвища Лобановский не обижался. Мог и сам дать намертво приклеивавшееся к человеку. Володю Басенко — соседа по парте — прозвал «Человеком в футляре»: было смешно наблюдать, как Володя перед тем, как выйти на школьную футбольную площадку, снимал на кромке поля калоши, играл, после матча калоши надевал и уходил, как чеховский персонаж. Только что без зонтика и тёплого пальто на вате. «Человеком в футляре» школьные товарищи называли Басенко ещё долго. До той, пожалуй, поры, пока он не стал референтом Михаила Горбачева.

Лобановский не был похож на остальных ребят. Он никогда не дрался, не любил сердиться, всегда переживал, когда приходилось это делать, не ругался, не злословил, не унижал. Его всегда выбирали на роль миротворца в возникавших в классе конфликтах. Валерию доверяли, слово его становилось решающим, но гордыней он не страдал.

Вместе с одноклассниками бегал на Совские ставки, на Выдубецкое озеро, на пятое Глинище и обязательно на Голубое озеро на Дедоровке. Но в плавании Валерка не был таким маэстро, как в футболе. Нежиться на пляжах не любил. Кожа у него была такая, что не загорал он, а сгорал. К тому же время было жалко тратить на безделье.

После смерти Лобановского одноклассники вспоминали, как их поражало отношение Валерия к такому привычному для большинства явлению, как лень. Лень Лобановский считал болезнью, говорил, что её можно и нужно лечить. Зачем? Для чего? «Для того чтобы, не швыряя бездумно драгоценное время, получать знания — ведь мы ничего толком не ведаем о многообразии мира вокруг нас». Отговорку «Я не понимаю» не признавал: «Неправда, ты просто ленишься и не хочешь понять, надо в этом разобраться». Готов был объяснять каждому, обсуждать любой вопрос, настаивал, чтобы уроки делали вместе.

Подчиняя себя жёсткому расписанию, приучал к этому же одноклассников, поневоле старавшихся брать пример с человека, распределявшего ежедневные дела буквально по минутам и тщательно выполнявшего составленный на день план. План этот включал в себя непременный поход после уроков в посёлок монтажников, в яр, где ставили ворота из кирпичей и портфелей и два часа играли в футбол. Затем шли обедать к Вале Коваленко, после чего отправлялись к Лобановским пить клюквенный морс. Сделав — вместе — домашнее задание, расходились по своим делам. Кто-то занимался в оркестре народных инструментов, кто-то отправлялся в шахматную секцию или литературный кружок, кто-то — на репетицию хора или в балетную студию.

А Лобановский ехал в футбольную школу. Александре Максимовне увлечение сына по-прежнему не нравилось («Все дети как дети, — говорила она, — а у моего мяч в голове и на голове»), и она иногда вилкой прокалывала мячи, которыми сын жонглировал в коридоре длинного, барачного типа одноэтажного деревянного дома 68 по Большой Васильковской улице (в двух шагах от Голосеевской площади), в небольшой двухкомнатной квартирке которого (№ 3) Лобановские жили. Василий Михайлович увлечение сына поощрял. Отца, старавшегося ежедневно исподволь прививать сыновьям такие основополагающие, по его мнению, черты характера, как порядочность, честность, самостоятельность, твёрдость при отстаивании принятых решений и умение отвечать за свои поступки, привлекала не страсть сына к футбольному мячу, а поразительное трудолюбие, позволявшее Валерию преуспевать в любом занятии. Посещал Валерий и репетиции струнного оркестра, но продолжалось это недолго — не хватало времени.

Где старшеклассник Лобановский научился так танцевать, никто в толк взять не мог, но все заметили, насколько он преобразился после превращения их мужской школы в смешанную — а произошло это в девятом классе. Прекрасно, кстати, Лобановский танцевал всегда, и дочь свою Свету научил многим классическим танцам.

«Девочки, пришедшие к нам, — вспоминает Тимошенко, — обращали внимание на Валеру, а он на них вроде бы нет. В школе с их приходом начали организовывать танцевальные вечера, на которых все играли в “почту” — писали записки друг другу и передавали почтальону, чтобы он вручал адресату под тем или иным номером: бумажки с цифрами прикалывали к курточкам, пиджакам и платьям. И тут я впервые обратил внимание, как менялся наш Лобан. Он как-то незаметно повзрослел, стал стройным, лёгким, стремительным, модно подстриженным. Вальсировал с девчонками так, будто парил над танцевальной площадкой. И весь он светился каким-то новым светом».

Стройность, лёгкость, стремительность, модная стрижка и «новый свет» — не столько от футбола, сколько от взявшей Валерия в плен первой и, как потом оказалось, единственной в его жизни любви — к Аде Емельяненко, потрясающей красоты гордой двоюродной сестре Валериного одноклассника Валентина Коваленко.

Лобановский учился лучше всех, шёл на медаль. Он и получил её в итоге, серебряную. «Отлично» по пятнадцати из шестнадцати предметам: украинскому языку, украинской литературе, русской литературе, алгебре, геометрии, тригонометрии, естествознанию, истории СССР, всеобщей истории, конституции СССР, географии, физике, астрономии, химии, иностранному (немецкому) языку. Единственная «четвёрка» — по русскому языку. Ада рассказывала мне, что на оценку повлияла (так, во всяком случае, объяснили Валерию) одна неверно поставленная в сочинении запятая. В аттестате зрелости, выданном 2 июля 1956 года (за номером 059723), говорилось, что, «согласно параграфу 4 Положения о золотой и серебряной медалях “За отличные успехи и примерное поведение”, утверждённого Советом Народных Комиссаров Союза ССР от 30 мая 1945 года», он «даёт его владельцу право поступления в высшие учебные заведения Союза ССР без вступительных экзаменов».

Учителя любили Валерия, он всегда всё знал, напоказ ничего не выставлял, был хорошо воспитан, уверен в себе, ни перед кем не заискивал. В критических ситуациях занимал, как он сам говорил, «сторону справедливости». Тимошенко вспоминает, как однажды старшеклассники из двух параллельных классов устроили в школе забастовку (это в середине 50-х годов!). Им не нравилось, что преподаватель математики тратил на уроках время не столько на объяснение предмета, сколько на посторонние разговоры. «Мы с Валерой, — рассказывал Тимошенко, — оказались в самом сложном положении. Он — председатель ученического комитета школы, я — комсорг. Учителя, конечно, начали давить на нас, настаивали, чтобы мы прекратили этот “акт гражданского неповиновения”. Я — к Валерию: “Что будем делать?” Он: “Поддерживать справедливость”, и мы примкнули к забастовщикам. В классе сразу заволновались: “Ну, теперь Рыжему медали не видать, как своих ушей!” Но медаль он получил. Правда, не золотую, на которую шёл. И уважения учителей не потерял. Они тогда апеллировали к родителям, в частности, к Александре Максимовне, но Валерий ни на йоту мнения своего о ситуации не изменил».

Педсовет обязал бастовавшие классы отработать время пропущенных уроков на стеклозаводе. Наказание — вместо математики убирать мусор и мыть стаканы — странное, конечно, но решению педсовета школьники подчинились беспрекословно. Ставший причиной забастовки учитель математики называл Лобановского «истинно христианскою душою».

Как-то раз Лобановского попросили позаниматься с отстающими детьми математикой. Директор школы рассказывал потом своей дочери Галине: «Выхожу в школьный двор, вижу — все лоботрясы на площадке, мяч летает, и голова рыжая мелькает. Какая там математика!..»

Однажды Лобановского исключили из школы. На два дня. Он с группой ребят пропустил уроки. Вместо этого устроили футбольный матч. Происходило это поздней осенью, было уже холодно, шесть школьников сильно простудились. Виновником случившегося назвали Валерия, и он свою временную «дисквалификацию» крепко переживал, думая в первую очередь о маме, продолжавшей оставаться противницей «забавы с мячом». Потом, когда Лобановский стал играть в команде мастеров, Александра Максимовна, смирившаяся с выбором сына, стала за него переживать, на одном из матчей на стадионе, куда она пошла, разнервничалась так, что ей стало плохо, и Валерий настоятельно попросил маму если и смотреть футбол, то только по телевизору.

Фотографии Валерия Лобановского, игрока и тренера, на обложках журналов в советское время — редкость необычайная. Припоминается только одна, цветная: в седьмом номере журнала «Физкультура и спорт» за 1986 год. Приурочен номер к победе киевского «Динамо» в финале Кубка кубков над мадридским «Атлетико». На экземпляре, сохранившемся в архиве Лобановского, сбоку написано его рукой: «Дорогой маме на добрую память. Валерий. 1986 г.». Александра Максимовна успехам сына радовалась.

Одноклассники Лобановского вспоминают, что он был прирождённым игроком, никогда не смирялся с поражением. Ребята — человек семь-восемь — частенько собирались у Лёвы Каца, круглого сироты, которого воспитывала тётя. Во что только не играли за большим овальным столом: в шашки обычные и шашки-поддавки, в шахматы, карты (предпочитали преферанс), уголки, в подобие настольного футбола — «игроками» служили трёхкопеечные монеты, а «мячом» — копейка! Лева завёл амбарную книгу, вписывал туда результаты соревнований по всем видам «олимпийской программы», в конце года подводили итоги, и победителем объявлялся тот, кто набирал наибольшее количество очков. Лобановский, безудержно азартный, неизменно на протяжении шести лет либо побеждал в общем зачёте, либо занимал место в первой тройке. В преферансе, требующем точного расчёта и незаурядных аналитических способностей, равных ему не было. «Ему всегда была нужна только победа, — говорит Валентин Тарашук. — Страшно не любил проигрывать. Если что не по нему, закипал. Шахматные фигуры, бывало, по всему столу разлетались. Другие могли в каких-то видах наших застольных соревнований и пониже место занять, уступить, а Лобановский — никогда!»

Александра Максимовна к «посиделкам» у Лёвы Каца относилась одобрительно. Говорила: «Наверное, мы можем быть спокойны за наших детей. Никакого хулиганства, никакого пьянства».

Однажды в школе, в выпускном уже классе, организовали чемпионат по шахматам. Лобановский вышел победителем турнира, не проиграв ни одной партии. Удостоверение, подтверждающее получение им второго разряда, Лобановскому вручил председатель Федерации шахмат Украины Владимир Иванович Капустин. С чего вдруг председатель посетил второстепенный турнир? Дело в том, что директорствовал в школе Герой Советского Союза, командир партизанского отряда имени Кармелюка Василий Максимович Яремчук — легендарная личность. Он учил мальчишек ценить дружбу и часто в разговорах с ними повторял любимую фразу из «Тараса Бульбы»: «Нет уз святее товарищества». На приглашение Яремчука Капустин не мог не откликнуться. Стоит заметить, что, если бы не директор, чемпионат школы Лобановскому вряд ли покорился бы. Дело в том, что перед турниром Яремчук вызвал к себе одноклассника Валерия — Валентина Таращука и попросил его в чемпионате не участвовать: Таращук в тринадцатилетнем возрасте стал кандидатом в мастера по шахматам, выступал за юношескую сборную Украины, участвовал в более представительных турнирах, нежели первенство школы. Он, к слову, и пристрастил Лобановского к шахматам. В комнату Каца иногда заходил брат Лёвиного дяди Исер Куперман, чемпион СССР по русским и стоклеточным шашкам, будущий чемпион мира.

«Нет уз святее товарищества...» — школьных и институтских друзей Лобановский никогда не забывал, встречался с ними, когда выдавались редкие свободные часы, ездил с ребятами за город, на полянке играл с ними в «дыр-дыр», оставлял одноклассникам билеты на матчи. Приехав однажды из Бразилии, позвал всех «на кофе по-бразильски» — выставил на стол большую железную коробку с надписью: «Подарок правительства Бразилии. Таможенной пошлине не подлежит», кофеварку, пятнадцать чашечек и сам каждому варил кофе. Приглашал на новоселье в квартиру на Суворова, когда вернулся из Днепропетровска в Киев, помогал с устройством в гостиницы Одессы и Днепропетровска, когда друзья приезжали в эти города в командировку. Охотно раздавал друзьям привезённые из-за границы пластинки с джазовой музыкой. В институте даже планировался как-то диспут между почитателями классической музыки и джазовой. Валерию отвели роль защитника «музыки духовной нищеты», как в конце 50-х годов в Советском Союзе называли джазовые композиции.

Лобановский не любил выделяться, но и как все быть — не хотел. В моду тогда входили джинсы. Валерий их не надевал никогда. Школьные друзья, подражая Лобановскому, тоже проигнорировали джинсы. На выпускное фото ребята из класса «А» фотографировались в галстуках. В «Б» — идея Лобановского — решили фотографироваться без галстуков. Идею реализовали таким образом. У Тимошенко была белая тенниска с широким отложным воротничком. У Бори Шевченко — единственный в классе пиджак. Так и переодевались по очереди. На выпускном фото, на котором снимок каждого — в овале, все ребята из 10 «Б» в одинаковой одежде. Тимошенко вспоминает, что безгалстучный класс произвёл в школе фурор.

Одевался Лобановский (это уже когда заиграл сначала в дубле, а потом в основном составе «Динамо») у портного Степы в ателье индпошива 2-го разряда, доплачивая мастеру до «люкса» — подчёркнуто стильно, с особым шиком, носил брюки-дудочки и бобочку. Ходил со спортивной сумкой, что тогда было в диковинку, в парикмахерской просил сделать кок, и у него единственного среди ребят было серебряное кольцо с камешком-бирюзой — с ним Лобановский не расставался, считая своим талисманом.

«Лобановский, — вспоминал о донецком периоде Валерия массажист «Шахтёра» Владимир Ткаченко, — всегда — перед домашним матчем или на выезде — был одет солидно, с иголочки: костюм, белая рубашка, галстук, тёмные очки». Для поработавших с Лобановским футболистов не существовало мелочей. Они брали с него пример даже в одежде. Виктор Чанов, уехавший в Израиль играть за «Маккаби», на первую игру приехал в костюме и при галстуке. «У тебя что, свадьба?» — изумились новые партнёры. «Почему свадьба? Игра», — ответил Чанов. Спустя время многие игроки «Маккаби» стали приезжать на матчи гладко выбритыми и в костюмах.

Работники персонала сборной СССР отмечали, что киевские динамовцы всегда выходили на тренировку в чистой форме (а стирали тогда игроки, между прочим, сами), кожаные бутсы у них были в идеальном состоянии, для правильного содержания обуви в сумочках динамовцев находилось место для гуталина, щёточки и бархатной тряпочки.

Уже будучи тренером, одевался Лобановский всегда просто, но строго и красиво. За пополнением гардероба следила Ада, приобретавшая мужу рубашки и костюмы без примерки. Как-то уже после возвращения из Кувейта, когда все привыкли к тому, что тренер предпочитает спортивную одежду, Лобановский появился на «Динамо» в новом костюме. «Прибавляете, Васильич! Выглядите безукоризненно, — восхитился Анатолий Пузач. — Но это, как я понимаю, ненадолго. Скоро, наверное, опять облачитесь в спортивную форму». — «Кирилыч, — ответил Лобановский, — начиная с сегодняшнего дня, на протяжении месяца ты меня ни разу не увидишь в одном и том же костюме». Так и произошло.

Известный спортивный педагог Михаил Борисович Корсунский проделал в Киеве после войны поистине титаническую работу, убеждая самых больших городских начальников непременно открыть для послевоенных мальчишек настоящую детскую футбольную школу. И такая школа была создана в 1950 году, а семь лет спустя Корсунскому, под тренерским началом которого юношеская сборная Украины трижды (первый раз в 1952 году!) выигрывала чемпионаты страны, присвоили звание «Заслуженный тренер СССР» — событие для специалиста по детско-юношескому футболу уникальное.

«Корсунский, — вспоминает украинский журналист и кинодокументалист Семён Случевский, в командах Михаила Борисовича тренировавшийся и игравший, — умел убеждать не только партийных бонз, но и пацанов, многие из которых жили в полуподвалах, большинство в коммуналках, почти все — в бедности. Нас, мальчишек, он убеждал, точнее, соблазнял, гениально просто. Тогда в Киеве, как и в других городах, царил дворовый футбол (мы предпочитали говорить пусть неграмотно, но понятнее: доровой), субкультура, которая нынче, увы, потеряна навсегда. Михаил Борисович мотался по дворам Киева — на мотоцикле с коляской, в кожаной куртке и сапогах — и посматривал на наши азартные бои на асфальте, на грунтовке. А потом, как фокусник, только не из шляпы, а из мотоциклетной коляски, вынимал настоящие футбольные мячи: с камерами, со шнуровкой на покрышках».

Разъезжая по городу на мотоцикле, Корсунский, например, нашёл в одном из дворов Виктора Каневского, будущего партнёра Лобановского по киевскому «Динамо», капитана команды, друга Валерия.

В созданной по инициативе Корсунского школе гороно (городской отдел народного образования) начинал учиться и Валера Лобановский, на которого как-то во время игры мальчишек на поляне в Голосеевском лесу обратил внимание детский тренер Николай Чайка. Шестеро «корсунских», в том числе и Лобановский, выступавший в юношеской сборной республики под номером «10», стали игроками основного состава «Динамо», выигравшего в 1961 году чемпионат Советского Союза.

Лобановского Корсунский сразу выделил: «У него есть всё, чтобы стать выдающимся центрфорвардом — быстрый ум, редкий глазомер, поразительная для его высокого роста ловкость и координированность движений, мощный накатистый бег, отличная прыгучесть, комбинационный дар, трудолюбие, смелость, точность ударов и передач, филигранная техника и тонкий дриблинг».

Знаменитый журналист Лев Иванович Филатов вспоминал:

«Июль 1957 года. Пишу из Киева отчёт о Всесоюзных юношеских соревнованиях в “Советский спорт”. Несколько строк из него:

“Левый полусредний Валерий Лабановский (именно так, через «а»), получив мяч из глубины обороны, быстро продвинулся вперёд. Удар он произвёл неожиданно, скрытно, и вратарь тбилисцев только пожал плечами, когда мяч лёг в сетку за его спиной... Была выстроена ‘стенка’. Однако Лабановский разглядел брешь и точно направил мяч в дальний верхний угол ворот. Счёт сравнялся”.

Матч тот выиграли тбилисцы, но уж Лобановский, левый инсайд, в этом никак не мог быть повинен. Не могу ручаться, но не исключено, что эти строки положили начало огромной литературе о Валерии Лобановском во всесоюзной периодике. Да и как бы я, автор, вместе с редакционными работниками, мог бы переврать фамилию, если бы этого 18-летнего юношу прежде упоминали? Во всяком случае, я его запомнил, да и как было не запомнить долговязого, рыжего, мастерски управлявшегося с мячом.

Со следующего года он в “Динамо” и, как свой, коренной, земляк, пользовался дополнительным расположением киевского стадиона. Есть игроки чрезвычайно полезные, но в глаза не лезущие, такой сотворит нечто замечательное, а половина зрителей прозевает. Левый крайний Лобановский был обречён на то, что малейшее его движение было различимо, он был подсуден и близоруким, и профанам. Будучи рослым, массивным, он не оставлял впечатления пробивного силача, давилы, он как бы даже стеснялся пользоваться природой отпущенными преимуществами, норовил пускать в ход только те приёмы, которые разучил, понял, освоил. И сутулился, пригибался, никогда не выпрямлялся во весь свой богатырский рост, не пошевеливал гордо плечами, ему вроде бы хотелось выравняться с остальными, чтобы в игре быть на равных. Так мог бы вести себя жираф в компании с антилопами. Казалось, он не знает, как распорядиться руками, куда их деть, они у него выглядели слабоватыми, как бы смущёнными. Да и весь он со всеми своими прилежно разученными умениями был на поле фигурой мало того что заметной, ещё и привлекавшей внимание странноватостью, обособленностью, и это заставляло размышлять, как он вообще оказался в футбольном отряде. Мой коллега Мартын Иванович Мержанов постоянно повторял: “Лобановского укоротить бы сантиметров на десять, цены бы ему не было”».

Роста своего Валерий, надо сказать, в юношеском возрасте действительно стеснялся и порой специально сутулился.

Упомянутый Филатовым штрафной, после которого мяч влетел в тбилисские ворота, Лобановский ещё в юношеских командах отрабатывал до умопомрачения. Точно так же, как потом стал отрабатывать подачу мяча с угла поля. Всего он достигал огромным трудом. И уже на подходе к дублирующему составу «Динамо» был таким, каким его привыкли видеть в тренерской роли, — трудолюбивым, целеустремлённым, неординарным, на всё имеющим своё мнение, ни под кого не подстраивавшимся. «Может быть, в ту пору у нас это и вызывало усмешку, — вспоминает Евгений Котельников, капитан юношеской сборной Украины, победившей в союзном чемпионате в 1957 году, выросший вместе с Лобановским на Сталинке, — но Валерий упорно делал то, что считал нужным». Залов в ту пору было мало, поэтому зимой многие ребята из футбольной юношеской команды переключались на хоккей. А Валерий, на лёд не вступавший, к хоккею так и не прикипевший, без устали работал с мячом везде, где только мог, в частности, дома, в коридоре. И весной на первых тренировках в плане техники выглядел заметно сильнее «хоккеистов». Равных по технике ему не было.

Котельников, в десятилетнем возрасте прошедший отбор в школу киевского «Динамо» (начавшую функционировать ещё до войны, в 1933 году), вместе с партнёрами по команде был поражён, когда к динамовцам присоединился Валера Лобановский, перешедший из ДСШ № 1. «Он демонстрировал необыкновенную любовь к футболу, — вспоминает Котельников. — В нашем тогдашнем представлении такое отношение давало нам даже повод думать, что он немножко сумасшедший, но Валеру это не смущало. Приходили мы, скажем, на танцы. Сбрасывались, покупали вино, угощали девчонок. В общем, пили все. Кроме Валерки Лобановского, который в молодости был просто фанатичным режимщиком».

Была в игроцкой карьере Лобановского — как, впрочем, и многих его партнёров по киевскому «Динамо»: Трояновского, Базилевича, Бибы, Ануфриенко, Крощенко, — футбольная школа молодёжи с почти забытой в новейшие исторические времена аббревиатурой ФШМ, появившейся и 1954 году (там Валерий тренировался у Владимира Балакина). Из лучших игроков школы выделили группу стипендиатов. «Взяли на ставку» — так тогда это называлось. Им платили по 800 рублей в месяц, серьёзные в то время деньги. «Практически на уровне материнской зарплаты», но словам Базилевича. Сергей Богачек, игравший в той команде, говорил, что они «ощущали себя богачами. Денег хватало не только на карманные расходы. Часть зарплаты многие из нас отдавали родителям, удивлявшимся тому, что за бестолковую, по их мнению, беготню ещё и деньги приплачивали».

В Киевский политехнический институт Валерий поступил в 1956 году, но диплом ему выдавал Одесский политех. Перевод был вынужденным. После конфликта с Масловым (о чём речь впереди) Лобановский отправился играть в «Черноморец» и поставил перед собой задачу не только заниматься футбольными делами, но и завершить, наконец, обучение в вузе.

При поступлении в Киевский политехнический Лобановского, несмотря на школьную медаль (вузы, особенно технические, устанавливали свои правила), проверяли на знание математики. Устная проверка принесла «отлично», письменная — «хорошо». Хватило Валерия на два года очного обучения. Потом последовали перевод на заочное отделение, академические отпуска, ходатайства о восстановлении: сборы, тренировки, матчи, постоянные поездки игрока сначала дублирующего, а потом основного состава киевского «Динамо» — всё это с каждодневной вдумчивой учёбой не стыковалось. Одногруппники вспоминают, что он был «толковым студентом и неплохо учился, но потом футбол стал занимать в его жизни основное место».

Когда было время, Лобановский играл за сборную теплоэнергетического факультета, потом и это перестал делать. Однажды команда его факультета играла против команды металлургического факультета на институтском стадионе. Конечно, Лобановский с партнёрами выиграл, но один из них пожурил Валерия: «Ты не очень-то и старался, а ведь мы все на тебя играли». Стали спорить. Партнёр предложил: «Попади с одиннадцатиметрового в перекладину десять раз». Лобановский попал двадцать пять раз подряд, а затем так запустил мяч в сторону улицы, что его с трудом отыскали.

И в студенческом чемпионате города «политехи» во главе с Лобановским побеждали, обыграв в финале с крупным счётом 3:0 не кого-нибудь, а «профильных», можно сказать, соперников из Института физкультуры. Один гол забил Валерий, два — его товарищ Евгений Снитко, который так и не вырос в игрока высокого класса, хотя подавал надежды. Лобановский уже тогда «ко всему в жизни относился не по возрасту серьёзно. Его оценки отличались взвешенностью и прагматизмом, а для себя он ставил жизненные задачи повышенной трудности и старался подтянуть до своего уровня других». Он и Снитко уверял, что тот может играть на приличном уровне, звал его в «Динамо», но тот Валерия не послушался («Там, — говорил, — такие ребята подобрались, затопчут, что клопа»), уехал играть в Ровно — так, по его словам, и «загубил талант в заштатных командах».

«Учился Валерий удивительно легко, во все поездки брал с собой конспекты и учебники, — рассказывал Станислав Видяев, часто бывавший у Лобановских дома (его Валерию ставили в пример: «Зачем тебе футбол? — говорила Александра Максимовна. — Становись, как Славик, инженером»), — У нас был замечательный преподаватель математики Алексей Дмитриевич Яновский, он хорошо относился к Валере. Делая перекличку, обычно громко вопрошал: “Лобановский есть?” Вопрос повторял, а потом резюмировал: “Лобановского нет. Ну, ничего, этот хоть математику знает. А вот была у меня в группе известная гимнастка, так мне легче было обучить интегральному исчислению свой портфель, чем её”».

Не только математика, но и сопромат, о котором выпускники технических вузов всегда вспоминают с содроганием, был для Лобановского «семечками». Души в Валерии не чаял доцент Дебривный, страстный футбольный болельщик. Он вёл практические занятия по сопромату. Как-то после ответа Лобановского на зачёте Дебривный стёр с доски все ответы Валерия, нарисовал ворота, «расставил» футболистов и принялся «играть»: «Вот здесь — Серебряников, вот здесь — вы. Сюда надо было мяч посылать в последнем матче, а вы что сделали?» — «По телевизору, — отбивался Лобановский, — ориентироваться легче».

Профессор Антон Павлович Арнадский рассказывал, что в киевском политехе Лобановский не так-то уж и часто приходил на экзамены, но когда приходил, то знал не меньше, чем на «четвёрку». Однажды профессор работал дома, услышал звонок в дверь. Открывать пошли его сыновья-близнецы. Арнадский слышал, что вошедший о чём-то ребят спрашивает, но те молчат. Профессор забеспокоился, вышел в коридор. Оказалось: мальчишки, увидев футбольного кумира, потеряли дар речи.

После второго курса учиться Лобановскому стало невозможно: практически все занятия были «завязаны» на чертежах. Их требовалось выполнять еженедельно и при этом постоянно консультироваться с преподавателями. Времени на это не было. А чертёжную доску не возьмёшь с собой на сборы или на матчи, как учебники и конспекты.

«Черноморец», пробившийся к тому времени в класс «А», нуждался в усилении состава. В Киев на переговоры с Лобановским, оказавшимся по воле Маслова в дубле столичного клуба, отправился председатель Черноморского бассейнового совета добровольного спортивного общества «Водник» профессионального Союза работников морского и речного флота П. Досич. В поезде он наизусть выучил собственноручно составленный «меморандум» из четырёх пунктов: гарантированное место в основном составе; соответствующие статусу ведущего футболиста условия; квартира; институт. «Тебе, Валера, — душевно сказал Досич, — пора уже заканчивать вуз. У нас тоже есть политехнический институт, мы оформим перевод. Нужно лишь твоё согласие».

Над предложением «Черноморца» Лобановский, по свидетельству Ады, раздумывал пять минут.

В Одессе Лобановские — Валерий, Ада и родившаяся меньше года назад Света — получили квартиру в центре города — в доме 42 на улице Бебеля, прямо напротив здания КГБ. После решения бытовых проблем — весьма, к слову, оперативного — Лобановский вплотную занялся переводом в местный институт. Ему надоело брать академический отпуск, потом что-то сдавать, снова хлопотать об отпуске: к тому времени студенческий стаж футболиста насчитывал почти девять лет.

8 февраля 1965 года студент В. Лобановский написал заявление на имя тогдашнего ректора ОПИ профессора С. М. Ямпольского: «Прошу зачислить меня в Одесский политехнический институт в связи с тем, что я переехал на постоянное место жительства в г. Одессу. До этого времени я учился в Киевском ордена Ленина политехническом институте на заочном отделении теплоэнергетического факультета». К заявлению прилагалась академическая справка из киевского вуза за №117547: «Выдана гр. Лобановскому Валерию Васильевичу в том, что он обучался с 1956 по 1965 г. в Киевском ордена Ленина политехническом институте на теплоэнергетическом факультете, специальность — промтеплоэнергетика. Отчислен по собственному желанию по приказу № 610 от 29.12.1964». Прилагались также ходатайство бассовета «Водник» с содержащейся в нём просьбой зачислить на 5-й курс теплоэнергетического факультета (заочное отделение) игрока команды мастеров класса «А» «Черноморец» «тов. Лобановского В. В.», справка о том, что Лобановский действительно является игроком «Черноморца».

Рапорт на имя ректора написал декан теплоэнергетического факультета Ю. Денисов. В нём, в частности, было указано, что «при переводе студента Лобановского В. В. на 5-й курс заочного факультета ему необходимо доедать следующие экзамены: термодинамика, компрессоры, вентиляторы и насосы, диалектический и исторический материализм».

Прилагалась и автобиография, написанная Лобановским:

«Лобановский Валерий Васильевич. Родился 6 января 1939 г. в семье служащего. В 1946 г. я поступил в 39-ю среднюю школу Киева, которую окончил в 1956 г. В 1953 г. принят в ряды ВЛКСМ (принимали в Шевченковском РК ЛКСМУ, комсомольский билет № 36176331. — А. Г.). В 1956 г. поступил в Киевский ордена Ленина политехнический институт на теплоэнергетический факультет.

В 1965 г. я перевёлся в Одесский политехнический институт на теплоэнергетический факультет. С 1959 г. я выступал за футбольную команду “Динамо” (Киев). В 1965 г. я перешёл в команду мастеров “Черноморец” (Одесса).

Отец — Лобановский Василий Михайлович, служащий, работал на Киевском мельзаводе № 2, магазинером. Умер в 1960 г.

Мать — Лобановская Александра Максимовна, пенсионерка.

Брат — Лобановский Евгений Васильевич, служащий, работает заместителем начальника отдела в проектном бюро “Гипросахар” в г. Киеве.

Моя жена, Лобановская Аделаида Панкратьевна, 1940 г. рождения, студентка ордена Ленина Киевского государственного университета им. Т. Шевченко, юридическо-экономического факультета.

Моя дочь, Лобановская Светлана Валерьевна, 1963 г. рождения.

В настоящее время проживаю в г. Одессе по ул. Бебеля, 42, кв. 15.

28.04.65 г.».

6 апреля 1965 года появился приказ по Одесскому политехническому институту № 69-к:

«1. Лобановского Валерия Васильевича зачислить студентом 5-го курса заочного отделения теплоэнергетического ф-та гр. ПТ-51з как переведённого из Киевского политехнического института». Автобиография, судя по дате её написания, появилась в личном деле Лобановского уже после того, как Ямпольский подписал приказ. Связано это с тем, что игрока «Черноморца» в это время в Одессе не было: сначала он вместе с командой готовился к сезону, а потом отправился на матчи в Тбилиси (15 апреля) и Кутаиси (21 апреля). Первую домашнюю встречу «Черноморец» проводил на своём стадионе 27 апреля, а на следующий день Лобановский отнёс автобиографию в институт.

«Курировать» учёбу популярного футболиста поручили заместителю декана Леониду Андрееву. Спустя многие годы Леонид Павлович рассказывал журналисту «Вечерней Одессы» Александру Галясу: поскольку ввиду постоянных поездок на матчи В. Лобановский всегда имел текущие задолженности, то они договаривались заранее, когда он сможет сдать тот или иной зачёт или экзамен, и Андреев выдавал ему направление на сдачу.

«Все знали, — вспоминал Л. Андреев, — что он прекрасный футболист. Но для многих было откровением, что он к тому же толковый студент. Во всяком случае, у преподавателей проблем с ним не возникало.

В одной из книг мне довелось прочесть, что, дескать, несмотря на постоянные разъезды, В. Лобановский в институте учился на “отлично”. Звучит красиво, но от истины далеко. По документам в личном деле легко подсчитать, что за весь срок обучения студенту В. Лобановскому пришлось сдать 39 экзаменов, из которых по 10 он получил “удовлетворительно”, по 19 — “хорошо” и только по двум — “основы техники безопасности и противопожарная техника”, а также “теплоэнергетические установки” — “отлично”».

Ещё один ветеран Одесского политехнического института, Вадим Пашковский, как истинный болельщик, сразу договорился с Лобановским: поскольку необходимость выполнять лабораторные работы никто не отменял, они будут находить «приемлемые варианты». «Курсовой проект, — вспоминал Пашковский, — он должен был защищать как раз у меня. Когда Валерий приехал, то собралась вся наша лаборатория. Мне запомнилась гладкая, культурная речь Лобановского. Да и проект был написан грамотно, хорошим языком. Оценку мы ему поставили, конечно, “отлично”».

Дипломный проект студента В. В. Лобановского назывался «Газоснабжение вспомогательных цехов сталепрокатного завода им. Дзержинского». Защита была назначена на 21 июня 1966 года. «Конечно, — рассказывал В. Пашковский, — я не мог не побывать на защите Валерием дипломного проекта. Он вышел с чертежами, гладко и красиво рассказал о своей работе, о проделанных расчётах. Вопросы ему задавали доцент Александр Михайлович Козак и инженер по технике безопасности Лев Абрамович Виноградов. Зачитали рецензию, он ответил на замечания. Получил оценку “хорошо”».

Ректор Одесского политехнического института оказался каким-то дальним родственником Лобановского — что называется, седьмая вода на киселе. Но выяснилось это позже.

Лобановский при подготовке к защите диплома все чертежи выполнял сам. А это многонедельный труд. Как-то ехал в такси на тренировку с двумя партнёрами по «Черноморцу» и с тубусом, в котором аккуратно разместил подготовленные чертежи. Тубус положил под заднее окно. И — забыл. Когда хватился, машины в зоне видимости уже не было. Дети партнёров, подростки, занялись поисками: узнавали, куда звонить о пропаже, бегали и в конце концов тубус нашли, за что были вознаграждены накрытым для них Лобановским «сладким столом».

Аде Валерий час защиты диплома назвал, но когда она пришла, он складывал чертежи: уже защитился — волновался так, что перепутал время.

Постановлением Государственной аттестационной комиссии (протокол №29 от 21.06.1966 г.) Валерию Лобановскому была присвоена квалификация «инженер-промтеплоэнергетик». В архиве теперь уже Национального политехнического университета хранится папка с документами студента ОПИ В. В. Лобановского. Заявления, копии приказов, студенческий билет № 631517, зачётка, копия диплома У №980350, обходной лист... В зачётке и в студенческом билете одинаковые фотографии стандартного размера 3x4. Они запечатлели семнадцатилетнего первокурсника Киевского политехнического. Дипломанта же Валерия Лобановского так и не сфотографировали. В 2011 году на фасаде одесского вуза установили мемориальную доску в честь одного из самых знаменитых его выпускников.