Лобановский

Глава 7 ЛОВУШКА-76

События развивались следующим образом. После возвращения с Олимпиады в Монреале и короткого отдыха в Ялте, перед осенним чемпионатом Советского Союза Лобановский с Базилевичем приняли решение расстаться с двумя футболистами — крайними защитниками Трошкиным и Матвиенко.

Предельный возраст — понятие относительное. Футболист должен быть использован в составе до тех пор, пока он полезен. Это было тренерским кредо молодых специалистов, и они вправе были, руководствуясь чисто спортивными мотивами — и только ими, — решать вопрос о пребывании в команде того или иного футболиста.

«Время меняет людей, — говорил Лобановский. — Я не исключение. Теперь я хорошо понимаю некоторый экстремизм нашего решения, во многом ошибочного, ибо сложившаяся ситуация (на Олимпиаду мы ехали только побеждать, а “взяли” лишь бронзу, начисто проиграли первую половину сезона) совершенно не требовала принимать такие меры, в результате которых два игрока сборной оказались внезапно не только вне сборной, но и вне клуба. Наверное, вполне возможен был вариант перевода обоих футболистов на какой-то период в дублирующий, к примеру, состав.

Эта ошибка стала завершающей в цепи многих, совершенных и нами, и футболистами.

Вольтова дуга замкнулась».

Вечернюю тренировку в воскресенье, за два дня до очередного календарного матча с «Днепром» в Киеве, команда проводила без Трошкина и Матвиенко. А на следующий день в полном составе явилась утром в республиканский Спорткомитет. Футболисты заявили, что не желают больше работать с Лобановским и Базилевичем, и уехали в Конча-Заспу продолжать подготовку к встрече с днепропетровцами, предупредив, что если тренеры там появятся, то они базу покинут. «Готовиться, — сказали они, — мы будем сами. Сами будем определять состав, решать, как играть, и отвечать за результат».

До матча и в последующие дни состоялась серия собраний, совещаний, призванных каким-то образом урегулировать конфликт, «спустить» его на тормозах, примирить стороны. На одном из таких собраний — шестичасовом — тренеры услышали в свой адрес всё, что думали о них футболисты, и высказались сами. На другом — более коротком — был объявлен целый ряд решений и оргвыводов. Лобановский, например, с Базилевичем, а также Мунтян получили партийные взыскания. Условной дисквалификации подверглись Трошкин, Звягинцев, Матвиенко, Мунтян. Многие игроки получили выговоры и строгие выговоры. В таком состоянии команда не могла быть отправлена на запланированный турнир в Испанию, в котором вместо неё выступил ЦСКА.

Итак, конфликт. Там, где его не ждали. Но там, где, как выяснилось, он давно назревал.

Тогда тренеры рассуждали следующим образом: «Программа предусматривает лишь раскрытие функциональных возможностей футболиста, а помимо программы есть ещё масса вещей, необходимых игроку для наиболее полного проявления этих возможностей, — самоотверженность, смелость, риск, воля, мужество. К сожалению, некоторые игроки качеств этих не проявили. Программа даёт результат только тогда, когда подкреплена настойчивостью футболистов, их ответственным, профессиональным отношением к делу, упорными тренировками сверх программы по совершенствованию технических навыков».

С точки зрения футболистов, получалось так, что они, не успев как следует восстановиться после прошлогоднего сезона, стали выполнять огромный объём нагрузок с самого начала, с подготовки в Болгарии в условиях среднегорья. Накапливалась усталость от бесконечных перелётов, от постоянных интенсивных тренировок.

На собрании — и одном, и другом — игроки высказали свои претензии по подготовке, не углубляясь в теоретические тонкости (из-за отсутствия серьёзных знаний по этим вопросам), но основываясь на собственном самочувствии, физическом состоянии, опыте.

«Смысла вдаваться в расшифровку претензий нет, — говорил Лобановский. — Необходимо заострить внимание на том, почему же всё-таки не была реализована программа-76, в которой детально была расписана вся наша тренировочная и игровая деятельность с января по июль включительно».

Как ему представлялось, причины были следующие:

«Мы с самого начала своего пребывания в киевском “Динамо” решили отказаться от слова “эксперимент”, полагая, что в такой команде ставить эксперимент неразумно. Эксперимент имел место в командах, в которых мы работали до этого, — “Днепре” и “Шахтёре”. Здесь же нужны были, прежде всего, высокие конкретные результаты.

Но отказаться от слова, ещё не значит отказаться от самого процесса. Мы буквально на ощупь, маленькими шажками двигались по программе в том же, например, 75-м году. Вполне оправданно много доверяли своей интуиции, игрокам, зачастую справедливо заменяя по ходу дела тот или иной режим программы на другой. Рождалось творческое взаимопонимание между нами и футболистами. Был контакт. Мы были единомышленниками. А если и существовали какие-то шероховатости в отношениях, то они сглаживались успехами.

Я бы сказал, что успехи подействовали усыпляюще на всех. Никто не мог представить себе, что возможен иной поворот событий. Нас всех — и тренеров, и игроков — не хватило, видимо, на то, чтобы реально и трезво взглянуть на кубки, суперкубки, призы и, забыв о них, начать новый сезон, продолжая эксперимент, развивая его и совершенствуя. Нужен же он был хотя бы по той простой причине, что никто и нигде в мире не тренируется по научным программам. Ситуация перед 1976 годом оказалась совершенно новой: цель — олимпийский турнир, время подготовки — полгода.

Если раньше мы двигались по программе осторожно, то сейчас шагали по ней, не допуская отступлений.

Надо заметить, что (сейчас это становится совершенно очевидным) плохую службу нам сослужил навязанный команде план, нацеливший её, по существу, только на Олимпиаду. Психология — дело серьёзное. Мы понимали прекрасно, что строго с нас спросят лишь за неудачу в олимпийском турнире. Расчёт на отдалённый результат не позволял критически оценить выполнение программы на определённом этапе. Мы смотрели в “завтра”, забывая, что сегодняшние неудачи — как с “Сент-Этьенном”, так и с чехами на чемпионате Европы — наслаиваются на состояние команды, и наслоение это невозможно, как оказалось, снять».

Наверное, тренерам следовало бы в самом начале подготовки поговорить серьёзно всем вместе с позиций творческого содружества единомышленников. Это способствовало бы главному — достижению взаимопонимания. Возможно, Лобановский и Базилевич отступили бы от каких-то положений своей программы (но не от главного, разумеется, не от программы!); возможно, подобная мера перенастроила бы игроков, спустила бы их с небес на землю. Но разговор не состоялся.

Разрушался контакт. Росла взаимная раздражительность. Её усугубили поражения динамовцев в Кубке чемпионов и сборной — в чемпионате Европы, задевшие, безусловно, профессиональную гордость тренеров и игроков. Но даже после этих событий при достаточных усилиях с обеих сторон могло быть достигнуто взаимопонимание. Однако невидимая глазу трещина в отношениях между тренерами и футболистами продолжала расширяться, многое, вчера казавшееся очевидным и справедливым, сегодня выставлялось как несправедливое и субъективное. Контакт был потерян полностью. После неудачи в Монреале предполагаемый вывод из команды двух футболистов вызвал моментальную вспышку. Не будь этого повода, нашёлся бы другой, третий и события просто бы переместились во времени.

«Мы, — вспоминал Лобановский, — почернели тогда от переживаний, но теперь я понимаю: в жизни обязательно должно произойти нечто похожее на эту послемонреальскую историю. Она закалила всех её участников. Меня, во всяком случае, точно...

Сейчас, встречаясь изредка с игроками команды-75, мы не вспоминаем конфликт-76, а если и вспоминаем, то как досадный эпизод в нашей совместной деятельности. Мы соглашаемся, что допустили тогда ряд ошибок. Ребята признаются в своих ошибках, связанных прежде всего с “шаляйваляйским” настроением и неумением в отдельных решающих матчах превозмочь себя, выложиться до предела. В целом же футболисты из той команды во всём были бойцами. Даже в конфликте, о котором рассказано выше».

С тем, что в первой половине 76-го были допущены ошибки, Лобановский согласился не сразу. О первой своей реакции на возникшую после Монреаля ситуацию он говорил мне в августе 1976 года в Киеве: «Программа верная. Они заигрались. Жалко их. Поймут, может быть, потом». Виктор Колотов спустя годы назвал тот демарш «нашим эмоциональным взрывом».

Участниками бунта были все, кто прошёл школу Лобановского и стал тренером. «Опыт прожитых лет, — говорит Владимир Онищенко, — подсказывает нам, мне во всяком случае, насколько же мы были тогда прямолинейны и безапелляционны, пойдя на поводу у эмоций и совершенно неоправданного эгоизма. Сейчас бы мы так не поступили». «Разве они не могли в их возрасте совершать глупости? — размышляет о тренерах Владимир Трошкин. — Могли. Они поднялись на такую вершину, стали лучшими тренерами! Мы тоже, можно сказать, были звёздами. Вот и схлестнулись. Хотя всё можно было решить по-другому. Решить между собой, а не выносить “наверх”».

Тренеры тоже, не будь они тогда такими молодыми — Лобановскому 37 лет, Базилевичу 38, — поступили бы, по всей вероятности, иначе. «Если хотите, — говорит Базилевич, — это свидетельствует о нашем славянском менталитете: поднявшись на вершину, мы самоуспокаиваемся, какое-то время почиваем на лаврах, перестаём работать с прежней целеустремлённостью. Это касается не только игроков — мы с Валерием, наверное, тоже не избежали эйфории. И с высоты возраста, с позиции накопленной житейской мудрости понимаешь: мы тоже были не безгрешны, вели себя, может быть, слишком прямолинейно, безапелляционно — кто теперь знает? Повторяю: мы были молоды и честолюбивы, и этим всё сказано».

Первопричиной конфликта действительно была гипертрофированная, сверхэмоциональная реакция футболистов на нагрузки, усталость, но самое главное — на отсутствие победного результата хотя бы в одном из трёх важнейших турниров. «Всё, — вспоминает Базилевич, — моментально окрасилось в чёрный цвет, всё стало плохо: и нагрузки чрезмерные, и форма ведения тренировок не та, и тактика ошибочная... Никто почему-то не заикался полуголом ранее, когда “Динамо” выиграло всё подряд, в том числе — в футболках сборной СССР, и, кстати, было признано лучшей командой мира 1975 года в игровых видах спорта».

Последним матчем, который Лобановский и Базилевич проводили вместе, стал матч за третье место на Олимпийских играх в Монреале 29 июля 1976 года с Бразилией (2:0). Следующим должен был стать матч чемпионата СССР с днепропетровским «Днепром» (игра с «Шахтёром» 14 августа не состоялась, её перенесли), но игроки киевского «Динамо» потребовали от республиканского руководства увольнения обоих тренеров. Игроки заявили, что не выйдут на поле, если тренеры появятся на тренировочной базе. Это потом футболисты того поколения киевского «Динамо» — Владимир Трошкин, Михаил Фоменко, Стефан Решко, Виктор Матвиенко, Владимир Мунтян, Виктор Колотов, Анатолий Коньков, Владимир Веремеев, Леонид Буряк, Владимир Онищенко, Олег Блохин — спокойно признавали свою неправоту. Тогда же... Ультиматум оказал воздействие. Впервые Лобановского и Базилевича не было не только в раздевалке, но и на трибунах. Впервые на киевском стадионе были убраны скамейки, на которых во время игры сидели запасные, тренеры, врачи. Убрали их, чтобы зрители не обнаружили отсутствие тренеров и не поняли, что в команде происходит что-то неладное. Ту игру («Днепр» победил 3:1) Лобановский и Базилевич смотрели дома по телевизору. «Переживали так, — рассказывал Лобановский, — словно сидели на скамейке, обменивались по обыкновению репликами, совершенно забыв о том дурацком положении, в котором оказались. Едва прозвучал сигнал на перерыв, я рефлекторно встал, чтобы идти в раздевалку, и... всё вспомнил»... Конфликт, как водится, потребовал разбирательства. Завершилось оно уходом Базилевича. Мог уйти из киевского «Динамо» и Лобановский. Но воздержался от опрометчивого шага.

По датам события той поры «разместились» следующим образом:

29 июля 1976, четверг. Матч на Олимпиаде-76 за третье место СССР — Бразилия.

13 августа 1976, пятница. Приём в Москве.

14 августа 1976, суббота. Несостоявшийся матч в Донецке.

15 августа 1976, воскресенье. Тренировка в Конча-Заспе. Баня. Заявление.

16 августа 1976, понедельник. Собрание.

17 августа 1976, вторник. Ультиматум.

18 августа 1976, среда. Матч с «Днепром» в Киеве.

19 августа 1976, четверг. Собрание в Конча-Заспе.

20 августа 1976, пятница. Тренировка в Конча-Заспе. Занятие проводил Лобановский. Базилевича и Петрашевского уже не было.

25 августа 1976, среда. В тренерской группе появился Коман.

«Сразу после возвращения из Монреаля, — рассказывает игравший тогда за «Динамо» Звягинцев, — я тайком на пару дней улетел в Донецк, чтобы сказать Салькову, что возвращаюсь в “Шахтёр”. Потом вернулся в Киев, позвонил Мише Фоменко — узнать, когда завтра отъезд на тренировку. Он мой вопрос словно мимо ушей пропустил, а попросил завтра к 10.00 подъехать к республиканскому Спорткомитету. Я сразу почувствовал: что-то стряслось. Назавтра еду к назначенному времени, стою на улице, жду неизвестно чего. Минут через пять Володя Онищенко возникает и, наконец, всё объясняет. Оказывается, пока я был в Донецке, в парной на тренировочной базе в Конча-Заспе ребята договорились “свалить” Лобановского. Для этого и решили собраться у начальника Управления футбола Фоминых, пригласив ещё и спортивного министра Баку. Сели вокруг большого стола, Колотов попросил у Фоминых лист чистой бумаги. Наш капитан написал коротенький текст, носивший сугубо ультимативный характер (дескать, или мы, или Лобановский — выбирайте), и пустил бумагу по кругу. 15 игроков поставили свои подписи... Ясное дело, разразился скандал. На следующий день нас собирают снова — теперь уже в присутствии начальства повыше: зампреда Совмина республики Семичастного, секретаря ЦК компартии Украины по идеологии Погребняка, всего динамовского генералитета. Поднимают каждого: “Ты за смену руководства или нет?” Только один “малодушничает”, все остальные стоят на своём. Решение выносится такое: второго тренера Базилевича и начальника команды Петрашевского уволить немедленно, Лобановского — временно отстранить от руководства командой. Надолго ли? Наверное, до тех пор, пока мы, игроки, не поймём, что без Лобановского — никуда. И этот расчёт оправдался. В первом же матче — в Киеве против “Днепра” — с Пузачем на тренерской скамейке садимся в лужу — 1:3. И “мятеж” бесславно угасает.

Недели через две после “бунта”, когда страсти немного улеглись, Лобановский пригласил меня и сказал: “Ты сам, наверное, понимаешь, что мы должны расстаться. Зарплату можешь получать у нас до конца сезона, но как игрок ты мне больше не нужен”. Я поблагодарил его за всё, что он сделал для меня, а сам мысленно был уже в Донецке».

Донецкий журналист Марк Левицкий, касаясь послеолимпийского бунта в «Динамо», отмечал, что «Звягинцев, по некоторым версиям, которые он, правда, не признает, был одним из зачинщиков». И в это несложно поверить, если ознакомиться с многочисленными интервью бывшего футболиста и арбитра, в которых с такой страстью выливаются ушаты грязи на Лобановского и Базилевича (особенно — на Лобановского, причём уже после его смерти).

Ещё одним зачинщиком «заговора» считали Мунтяна, но, наверное, только потому, что на собрании все те, кто накануне обещал камня на камне не оставить от тренеров, притихли, а Мунтян, обиженный на тренеров за то, что его не взяли на Олимпиаду, выступил резко.

«С годами, — рассказывал Мунтян журналисту Дмитрию Гордону, — я острее чувствовал внутри какое-то беспокойство и всё хотел перед Васильичем извиниться за свои, может, не совсем правильные высказывания. Только по телефону (никак не удавалось с ним встретиться). Я когда в симферопольской “Таврии” работал, часто с ним по телефону разговаривал. Когда по 40 минут, когда по часу — долго. Всё расспрашивал о методике, хотел узнать, нет ли чего нового, делился своими наблюдениями. И вот однажды, улучив момент, говорю: “Васильич, хотел бы встретиться, извиниться”. Он отмахнулся: “Да нет, всё нормально, Володя”. Так и получилось, что... В общем, не поговорили...»

Колотов вспоминал, как однажды, в неудачном для «Динамо» выездном матче с «Мальме», посчитал свою замену «недоверием» к себе и, уходя с поля, сказал Лобановскому что-то обидное. Со стороны Лобановского не последовало никакой реакции. Ни сразу, ни потом. Колотов рассказывал, что ему долго ещё «было стыдно за те слова». «Тренер, — говорил Колотов, сам ставший тренером, — всегда прав. А тогда, будучи игроком, я на многие вещи смотрел со своей маленькой колокольни, которая казалась иногда повыше Останкинской телебашни».

Можно ли представить, что Щербицкий тогда, в августе 76-го, когда самые высокопоставленные партийные чиновники денно и нощно занимались возникшими в «Динамо» проблемами, ничего о происходившем не знал? Возможно, но только в том случае, если поверить одному из самых известных мифотворцев той поры, телекомментатору Владимиру Маслаченко. «От развала “Динамо” спас я», — заявил он. И пояснил, что сказал о конфликте в программе «Время», а «эту программу смотрел Владимир Васильевич Щербицкий, и, услышав мои слова, он тут же вызвал председателя Спорткомитета... и поручил: “Давай-ка, родной, на базу и быстренько разберись. Всё, что угодно, делай, чтобы команда была сохранена”».

Маслаченко, впрочем, на полном серьёзе утверждал многое: и то, что Лобановский дал ему согласие возглавить рухнувший в 1976 году в первую лигу московский «Спартак» («Лобановскому тогда уже было определённо тесно в Киеве. Ему нужна была Москва! Он не поломал бы спартаковский стиль»), и то, что именно он, Маслаченко, заставил в мае 1986 года своим выступлением в телеэфире тех, кто принимал решение, вместо Малофеева поставить в сборную СССР Лобановского. Но всё это, конечно, не более чем мифы.

Почти всё должностные лица в Киеве, имевшие отношение к «Динамо», задолго до Маслаченко были подняты по тревоге. По указанию Щербицкого каждому из них немедленно выделили свою «делянку», на которой требовалось убедить футболистов отказаться от подписанных ими ультиматумов. Только после того как заявления будут отозваны, в ЦК пообещали пойти на компромисс.

Борису Онуфриевичу Бауле, тогдашнему первому заместителю председателя украинского совета общества «Динамо» (а фактически председателю, поскольку им всегда был по должности «свадебный генерал» из МВД), «достались» жёны игроков. С каждой из них он беседовал тет-а-тет. И каждой объяснил простую вещь: мест в Советском Союзе, где могут служить их мужья-офицеры, — хоть отбавляй: от Кушки до Дальнего Востока (куда в своё время сослали служить капитана олимпийской сборной СССР спартаковца Сергея Ольшанского, чтобы заставить его выступать за ЦСКА). Наверное, мнение напуганных жён в какой-то степени сыграло свою роль. Однако более всего бунтовщиков убедило обещание высокого начальства пойти на основательные кадровые перемены в тренерском штабе команды.

Резко выступил на собрании не подписавший заявление Решко. «В том, — сказал он, — что мы проиграли в четвертьфиналах Кубка чемпионов, чемпионата Европы и в полуфинале Олимпиады, на девяносто процентов виноват тренерский штаб. Игроки — на десять процентов. Тренеры увлеклись голой наукой и забыли, что футболисты — это живые люди и нуждаются в индивидуальном подходе. Лобановский и Базилевич почему-то решили, что мы — роботы. Но мы должны собраться коллективом, обсудить все ошибки и продолжить работу вместе. Потому что если бы не Лобановский и Базилевич, мы не выиграли бы ни Кубок кубков, ни Суперкубок, ни — даже! — бронзовые медали Олимпиады».

После собрания Онищенко набросился на Решко за то, что тот не подписал заявление. До серьёзной драки дело не дошло — обоих растащили в стороны партнёры. «Хочешь — уходи, — сказал в ответ Решко. — Кто тебя держит? А я хочу играть в этой команде. Считаю, что и тренеры должны остаться. Без них мы ничего бы не выиграли». Решко говорил об обоих тренерах — Лобановском и Базилевиче.

«В Конча-Заспе, — вспоминал Григорий Спектор, — состоялось разгромное собрание. Я чётко помню этот день. После обеда мы с Петрашевским вышли на улицу. Подъехал на машине Владимир Веремеев. Интересуюсь: “Как прошло собрание?” Он слегка замялся: “Плохо”. — “Что плохо?” — “Приняли решение убрать из команды Базилевича, Петрашевского, вас, Григорий Иосифович, и доктора Мал юту — за компанию”».

Но на следующий день Спектору домой позвонил Лобановский: «Ты почему не на работе?» — «Так меня же уволили!» — «Приезжай и работай». Доктора Малюту Лобановский тоже отстоял.

Утверждают, что сразу после того, как было объявлено об увольнении Базилевича, «Лобановский хотел уйти тоже, солидаризируясь с другом, но ему пригрозили привычной для тех времён фразой “тогда положишь партбилет на стол”», да и Базилевич посоветовал другу «не возникать». Однако утверждения эти далеки от истинного положения дел.

«Наверное, — рассказывал мне Лобановский, — после того как в результате конфликта был освобождён от должности Базилевич, я тоже мог хлопнуть дверью и уйти из киевского “Динамо”. И поступок этот никому бы не показался диковинным, наоборот, говорили бы: смотрите, какая солидарность. Опрометчивое решение всегда принять легче. Труднее — разумное, оптимальное. Мы пришли тогда к выводу, что в интересах дела мне необходимо остаться. От ухода пострадал бы не я — дело, которому мы отдали столько сил, в правоте которого были уверены и которое надо было продолжать самым серьёзным образом на той почве, на которой оно давало уже хорошие всходы».

То же самое говорил мне в августе 1976 года на пустой трибуне стадиона «Динамо» и Базилевич, резко сдавший, поникший оттого, что произошло. Мы обсуждали сложившуюся ситуацию после моего прилёта в Киев. Да, у Лобановского с Базилевичем был уговор — «вместе пришли, вместе уйдём». Но при обсуждении — они вдвоём сидели в квартире Лобановского — решили, что в ответ на увольнение Базилевича Лобановский не должен вставать в позу и настаивать на своём, в знак солидарности, уходе. Валерий пытался по доступным ему каналам вернуть всё на круги своя, но ему объяснили, что сделать это невозможно по двум основным причинам. Первая: руководители высокого ранга, курировавшие команду, дали обещание футболистам, пойдя в какой-то степени у них на поводу, убрать из тренерского штаба Базилевича, к которому у игроков было больше всего претензий по части несдержанности в отношениях с ними. Ирония и сарказм Базилевича воспринимались футболистами, особенно тогда, когда не было результата, как неуважение к ним. Вторая: Щербицкий решение уволить Базилевича и оставить Лобановского одобрил. Рычагов воздействия на тех, кто мог бы тогда сохранить тандем, уникальный не только для советского, но и для всего европейского футбола, ни у Лобановского, ни у Базилевича не было.

«Для нас этот договор — “вместе пришли, вместе уйдём”, — вспоминает Базилевич, — был более значимый, чем любой документ, скреплённый семью печатями. Но жизнь распорядилась иначе».

«Мог ли Лобановский не подчиниться и уйти вместе со мной? — задавал вопрос Базилевич через 37 лет после событий. — Или, если иначе, будь я на месте Лобановского, покинул ли бы “Динамо”? Сейчас я думаю, что да, покинул бы. Но как бы я на его месте поступил именно тогда — сейчас уже очень тяжело сказать. Слишком уж зависимыми были люди в нашей стране. Да и что говорить, мы не были борцами против советской системы. Мы всегда были профессионалами, делающими своё дело...»

Лобановский с Базилевичем не стали, как многим хотелось бы это видеть, врагами. Их отношения остались прежними — ровными и добрыми, и каждый из них всегда был уверен в помощи другого, когда одному из них приходилось трудно. «Наша дружба пережила и этот непростой этап и оказалась сильнее всех несправедливостей жизни, — говорит Базилевич. — Ответственность за разрушение нашего тренерского тандема лежит не на нас, а на тех руководителях, которые искали и находили “жёсткие компромиссы” в ЦК КПУ...» Они не разошлись тогда, а расстались: без обид и отрицательных эмоций.

И когда у Базилевича в середине 90-х годов возникли серьёзные проблемы с трудоустройством, Лобановский всё сделал для того, чтобы Олег Петрович приехал работать в Кувейт.

Состав на «Днепр» «бунтовщики» называли сами. До часу ночи накануне игры ходили по базе и обсуждали произошедшее. Ни о какой подготовке к матчу не было и речи. Вольница. Ходили разговоры о том, что некоторые динамовцы тот матч с «Днепром» «сдали». Онищенко уверен, что этого не было.

...Когда у Трошкина, попытка отчисления которого из команды и привела к бунту, поинтересовались, сколь долго в нём сидела обида на Лобановского, он ответил: «Что вы, какая обида?! Обижаться можно на человека, когда ты точно знаешь, что он не прав. Первопроходцев же, к когорте которых относится Валерий Васильевич, ни в чём обвинять нельзя. Тем более что он полжизни, наверное, вложил в тот состав. Кроссы бегал — с нами, за столом сидел — с нами, в парную ходил — с нами... Заражал фантастической верой в победу, которая в итоге оказалась достижимой: мы всё-таки выиграли еврокубки, вошли в европейскую клубную элиту. А какой у него характер, это, по большому счёту, никого из нас не должно было волновать».

Конфликта под названием «август-76» могло не быть только при одном условии — достижении серьёзного результата в каком-либо из трёх международных турниров.

Либо победа в клубном Кубке европейских чемпионов, либо выигрыш титула чемпиона Европы среди сборных, либо, наконец, золотые олимпийские медали в Монреале.

Не случилось ни одного, ни другого, ни третьего.

Конфликт между тем назревал начиная с января 1976 года. Он тлел. Не мог не тлеть. Мог при крупной победе не разгореться до такой степени, до какой, в конце концов, разгорелся, но не тлеть — не мог. Молодые тренеры, на ура пролетевшие с «Динамо» и сборной 1975 год (а с «Динамо» — и 1974-й), совершили, на мой взгляд, грубейшую ошибку, настояв на разделении чемпионата страны, всегда цельного и цельностью своей всем — публике, футболистам, командам — привычного, на два чемпионата, весенний и осенний.

Идею, лишённую, как потом выяснилось, здравого смысла и неудачам в немалой степени поспособствовавшую, Лобановский и Базилевич продвинули тогда легко, с «позиции силы». Тренерам поверили на всех уровнях.

Чем руководствовались Лобановский и Базилевич?

Во-первых, они поставили перед собой цель вообще перевести чемпионат СССР — раз и навсегда — на общеевропейскую схему «осень—весна», которая должна синхронизировать внутренний сезон с сезоном европейским.

Стоит заметить, что переход на эту формулу — уже в новейшей истории — российскому футболу ничего, кроме вреда, не принёс. По причине, прежде всего, абсолютной неподготовленности этого перехода в нашей, северной в общем-то, стране. Доходило до того, что в июле—августе в России в футбол не играли, зато интенсивно, тур за туром, проводили чемпионат во второй половине ноября — первой неделе декабря.

Во-вторых, Лобановский и Базилевич, фактически «выдернув» основной состав киевского «Динамо» (он же — основной состав сборной СССР) из весеннего чемпионата страны, к матчам еврокубка для клуба и к официальным встречам сборной готовились не через серьёзные календарные матчи внутреннего турнира, а через многочисленные товарищеские игры с не самыми, стоит признать, сильными европейскими командами. Так, считали они, — и переубедить их в тот момент никак не представлялось возможным, — можно было подготовиться гораздо лучше.

Бесконечные сборы, запредельные нагрузки, многонедельное отсутствие футболистов дома, слабые соперники в контрольных матчах, в большинстве случаев, можно сказать, второразрядные (не считать же иными болгарскую «Тракию», французскую «Берришони», швейцарскую «Этуаль Каруж»...), — весь этот набор пагубно сказывался на взаимоотношениях тренеров с футболистами: появились трещинки. С очевидной угрозой трансформации в трещины.

Главный редактор немецкого футбольного журнала Карл-Хайнц Хайманн, друживший с Лобановским, встретил однажды перемещавшуюся по Европе команду в аэропорту Парижа и сказал Валерию: «Скорее вы станете чемпионами мира по кругосветным путешествиям, нежели олимпийскими чемпионами!» Лобановский, по рассказу Хайманна, принялся энергично возражать, а на робкое замечание о том, что «длительное пребывание в самолётах и залах ожидания не способствует идеальной подготовке к турниру», ответил: «Об этом ты не имеешь ни малейшего понятия». «Но одной из положительных черт Лобановского, — вспоминал Хайманн, — было умение признавать собственные ошибки. Однажды, по прошествии многих лет, мы беседовали на совсем иную тему, и он внезапно перебил меня: “Карл, ты помнишь наш разговор в парижском аэропорту? Ты был прав. Сегодня я знаю, что тогда ошибался!”».

Помимо киевских динамовцев (в большинстве матчей весеннего чемпионата «Динамо» играло молодёжным составом) Лобановский и Базилевич использовали в товарищеских встречах футболистов из других клубов. Таких в общей сложности было 17 человек. С чехословацкой командой в четвертьфинале чемпионата Европы играли из них трое: Ловчев (57 минут в Братиславе и полный матч в Киеве), Назаренко (вышел в Братиславе на 22 минуты на замену) и Минаев (36 минут во втором тайме киевской встречи). На Олимпиаду в Монреаль из этих семнадцати поехали только вратарь ЦСКА Астаповский, полузащитник московского «Динамо» Минаев, нападающие Назаренко (ЦСКА) и Фёдоров из ташкентского «Пахтакора».

Удивительными — объяснимыми, но тем не менее совершенно непонятными — выглядят три кадровых решения молодых тренеров. Они зря «отцепили» Мунтяна, одного из бесспорных «первых номеров» основного состава, готовившегося изо всех сил. Зря согласились с тем, что им навязали футболиста вопреки их воле и желанию (Кипиани). И зря не взяли в Монреаль такого авторитетного вратаря, как Рудаков.

Организационный хаос усугублялся ещё и тем, что сборники — не киевляне весной играли очень мало. Лобановский и Базилевич в контрольных матчах с клубами старались наигрывать своих, потому что впереди у них были игры Кубка чемпионов. Фёдоров, Назаренко, Астаповский, Минаев, Маховиков (московское «Динамо»), Сахаров («Торпедо») и Прохоров («Спартак») практически не играли в весеннем чемпионате страны, поскольку в составе сборной тренировались на киевской базе и разъезжали по европейским городам, в которых команда проводила контрольные встречи.

Ловчев, игравший чаще остальных не киевских футболистов, не мог спокойно наблюдать со стороны, как неважно выступает его родной «Спартак», и решил как-то отпроситься у Лобановского в Москву — хотелось помочь своей команде. Разговор у них вышел простым.

— Можно мне в Москву? Отпустите поиграть за “Спартак”, — попросил Ловчев.

— Женя, может, тебя вообще из сборной отпустить? — последовал ответ Лобановского.

Вряд ли этот мимолётный диалог повлиял на дальнейшую судьбу Ловчева, но, так или иначе, свой последний матч за сборную он сыграл за два месяца до начала олимпийского турнира — в Киеве четвертьфинал чемпионата Европы с Чехословакией. И на Олимпиаду Ловчева, принимавшего с 27 января по 22 мая участие в тринадцати матчах сборной из семнадцати и дважды выводившего команду на поле в роли капитана, Лобановский и Базилевич не взяли.

Ошибки великих тренеров. Другим бы, не великим, масштаб этих ошибок! В 1976 году, пребывая под впечатлением невероятных побед киевского «Динамо» и сборной СССР, советские партийные и спортивные чиновники разрешили Лобановскому не выставлять основной состав «Динамо» в чемпионате Советского Союза — как предполагалось, промежуточном на пути к радикальным организационным переменам.

Идея тренеров была простой. Сборники-киевляне первую половину года готовятся к чемпионату континента и олимпийскому турниру в Монреале. Расчёт, понятно, был только на первые места. Второй состав киевлян участвует тем временем в однокруговом чемпионате страны, и совершенно не важно, какое место он там занимает. После победного Монреаля планировалось перейти на формулу «осень—весна» и провести до Нового года первый круг очередного домашнего первенства. Весной следующего года — второй, совместив тем самым сроки советского чемпионата с чемпионатами подавляющего большинства европейских стран. Синхронность в проведении чемпионатов важна не только для клубов, попавших в европейские кубковые турниры, но и для национальных сборных. Победитель чемпионата страны почти сразу же после успеха дома вступал в борьбу за Кубок европейских чемпионов. Ибо прежде советский футбол в этом турнире представлял прошлогодний чемпион, чаще всего высокий свой уровень к моменту старта в Европе не сохранявший.

В специальной прессе была организована дискуссия о переходе на новую формулу проведения чемпионатов СССР. Итоги дискуссии в пространной статье, опубликованной «Советским спортом», подвёл начальник Управления футбола Спорткомитета СССР Анатолий Ерёмин, пришедший в футбол с должности партийного секретаря одного из московских районов. Главным в статье был вывод: «Да, Управление футбола готово к переходу на “осень-весну”». Затем, однако, чьё-то волевое решение вывод этот отменило, один чемпионат расчленили на два, провели их, а после неудачного выступления сборной в Монреале во всём обвинили Лобановского и Базилевича.

Задуманные перемены не осуществились.

Всё рухнуло сначала в Сент-Этьенне в ответном четвертьфинале Кубка чемпионов. После выигрыша у французов 2:0 в Симферополе мало кто готов был поставить на выход «Сент-Этьенна» в финал. Олег Блохин даже одну из своих книжек назвал «Гол, который я не забил» — речь об эпизоде, случившемся в гостевом матче на 65-й минуте при счёте 0:0. Блохин тогда в своём стиле — на скорости, ловко управляясь с мячом, — выскочил на французские ворота. Параллельным курсом с ним мчался слева Онищенко, Блохин допустил сразу две ошибки. Во-первых, он не отпасовал мяч партнёру, находившемуся в более выгодном положении. Во-вторых, не стал бить сам — пусть бы даже неточно пробил, но партнёры успели бы, пока французы вводили мяч в игру, вернуться в оборону. А он не пробил. Замедлил движение, и его достал защитник, которого он уже обвёл раньше. Попытка обвести его ещё раз не удалась. Двенадцать секунд прошло с того момента, как у Блохина отобрали мяч, до пропущенного киевлянами гола. Динамовцев, уверенно до этого эпизода контролировавших игру и способных довести её до нужного им счёта, пропущенный мяч подкосил. Минут пять спустя они получили второй гол, а в дополнительные тридцать минут — третий. В раздевалке Блохина не миновала жёсткая критика партнёров. «Ты думаешь, — выразил тогда Коньков общее мнение, — что если звание “лучшего футболиста” получил, то можно никого на поле не видеть?»

Затем — матч с чехословацкими футболистами на уровне сборных. Леонид Буряк в интервью украинскому еженедельнику «Футбол» называет поражение в Братиславе «политическим», напоминает о «вводе войск» и говорит, что «этот фон угнетал». Однако после ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию в 1968 году прошло восемь лет, страсти улеглись, не полностью, понятно, но — улеглись, а напряжение в четвертьфинальных встречах с чехословацкой сборной — что в Братиславе, что в Клёве — было вызвано в первую очередь тем, что чехословацкая команда на тот момент и по игре, и по количеству добротных футболистов в составе была, наверное, лучшей в Европе, что, собственно, и доказала, выиграв чемпионат континента.

В Братиславе сборная СССР проиграла — и Лобановский с Базилевичем это признали — из-за серьёзной ошибки стратегического характера. «Располагая неточными, как оказалось, данными о состоянии соперника, — вспоминает Базилевич, — мы предприняли попытку прессинговать на его поле, переоценив при этом возможности своих игроков».

И, наконец, рухнуло всё в Монреале: олимпийская бронза была расценена властями как провал. В полуфинале с ГДР Колотов не забил три таких мяча, которые он обычно забивал, — по словам Трошкина, «как орехи щёлкал». И пенальти советская команда была наказана судьёй ошибочно...

Но в то же время, если говорить о результатах-76 без предвзятости, то ведь не всё так уж плохо.

Всем бы командам с постсоветского пространства (да и из Восточной Европы тоже) пережить такие «провальные» сезоны, каким принято для команд Лобановского и Базилевича считать сезон 1976 года!

Весной динамовцы играли в четвертьфинале Кубка европейских чемпионов, затем — уже в составе сборной — в четвертьфинале чемпионата Европы, в июле — опять же в составе сборной — стали бронзовыми призёрами Олимпиады в Монреале. Потом заняли второе место в чемпионате СССР, в осенней части Кубка европейских чемпионов прошли «Партизан» и ПАОК и вышли в континентальную «четвертьфинальную весну» 1977 года.

На фоне феерического выступления «Динамо» и сборной в 1975 году — да, неудача, но если фоном взять годы, когда советские команды — клубные и сборные — отовсюду вылетали и никуда не попадали, 1976-й вполне можно назвать годом успешным.

Четыре года спустя за бронзовые медали на московской Олимпиаде тренеры и футболисты сборной СССР получили государственные награды, Константин Иванович Бесков, в частности, — орден Дружбы народов. А за «бронзу» Монреаля — разнос. По одной только причине: на Олимпиаде-76 в Монреале командой руководили не привычные московские тренеры, а «много о себе возомнившие» киевляне. Лобановского, можно сказать, предали анафеме. Валентин Гранаткин, сыгравший в своё время, в 30-е годы, несколько десятков матчей в воротах московского «Локомотива» и начинавший чиновничью карьеру в должности инструктора отдела пропаганды главной коммунистической организации страны, со «знанием» дела сказал тогда в Монреале журналисту Юрию Ваньяту, что «наступит час, когда Лобановский уйдёт из сборной, и после него наш футбол будет ещё лет десять харкать кровью...». Оценка «профессионала», что и говорить.

А ведь два совершенно одинаковых турнира: олимпийские, по футболу.

Вот только реакция на результат разная.

Напрасно, думается, Лобановский и Базилевич взвалили на свои плечи и на плечи футболистов дополнительную обузу — участие в олимпийском турнире. Их согласие не поддаётся логике даже с методической точки зрения. В том случае, если бы сборная попала, пройдя Чехословакию, в финальную фазу чемпионата Европы, пусть и непродолжительную по времени (тогда в решающих матчах играли всего четыре команды), ей пришлось бы форсировать подготовку к этому скоротечному (16—20 июня) турниру, что резко повлияло бы на уровень готовности к Олимпиаде-76.

Расчёт на отдалённый победный результат — на Олимпиаду-76 (такое решение было принято партийными и спортивными властями) отправляли первую сборную страны — сыграл злую шутку. Вместо того чтобы сконцентрировать все силы на Кубке чемпионов и чемпионате Европы, Лобановский и Базилевич стали держать в уме турнир, который в мире профессионального футбола не котируется совершенно, но который в советские времена руководители всех мастей считали самым важным. Что в футболе, что в хоккее.

Перед Монреалем я провёл в Киеве несколько дней. Бывал на всех тренировках сборной, общался с Лобановским и Базилевичем. Оба заметно нервничали. За спиной вылет в Кубке чемпионов и поражение в четвертьфинале чемпионата Европы. Впереди — олимпийская неизвестность. Они уже знали, что не возьмут Мунтяна, продолжавшего усиленно тренироваться и почти не сомневавшегося в том, что окажется в составе, но не знали, как ему об этом сказать.

Бильярдный стол на старенькой базе в Конча-Заспе стоял на втором этаже жилого корпуса’ почти напротив комнаты Лобановского. Как только тренеры, состав ещё не объявлявшие, туда заходили, «бильярдисты» замирали с киями в руках и шикали на тех, кто начинал вдруг гонять шары по столу или громко разговаривать: надеялись услышать из-за закрытой двери хоть какую-то «кадровую» информацию. Мунтяну о принятом решении выпало говорить Лобановскому — 30 июня. «У тебя, — по словам Мунтяна, сказал ему Лобановский, — прыжки слабые». Лобановскому потом, спустя годы, самому не хотелось вспоминать об этих «прыжках» — он морщился, когда возникал вдруг разговор на эту тему.

То, что Кипиани не сыграл на Олимпиаде-76 в Монреале ни минуты, не получил из-за этого бронзовую медаль и не был приглашён в состав сборной СССР на чемпионат мира 1982 года в Испанию, объясняют, доводилось читать, «тренерской ревностью». Сначала, дескать, Лобановский и Базилевич не захотели, чтобы на поле выходила яркая личность, грозившая затмить их игроков, а потом, в приступе «ревности», Бесков вообще не позвал грузинского полузащитника в команду.

Оба случая — и монреальский, и испанский — требуют всё же иного объяснения.

Кипиани, футболист, бесспорно, талантливый, не вписывался, как ни банально это звучит, в игровую модель, разработанную на тот отрезок времени Лобановским и Базилевичем. В распоряжении тренеров были не менее талантливые полузащитники этого амплуа — Буряк и Веремеев, «вмонтированные» в киевскую игру, и это было их несомненным преимуществом перед хавбеком тбилисского «Динамо».

Надо сказать, что Кипиани Лобановскому и Базилевичу в олимпийский состав был навязан в последний момент. Партийными властями через власти спортивные, настаивавшими, по просьбе первого секретаря ЦК компартии Грузии Эдуарда Шеварднадзе, на том, чтобы в составе советской олимпийской футбольной команды обязательно был хотя бы один грузинский спортсмен. Лобановский и Базилевич Кипиани как игрока сборной рассматривали, но, обсудив его кандидатуру, решили не брать. В память тренерам засела невнятная игра Кипиани в обоих матчах чемпионата страны 1975 года между динамовскими командами Киева и Тбилиси. Это был своего рода конкурс, который Кипиани, действовавший очень медленно и старавшийся играть в основном на «чистых» мячах, без отбора, не выдержал.

Но напрасно, на мой взгляд, Лобановский и Базилевич демонстративно ответили тем, кто навязал им кандидатуру Кипиани, продержав полузащитника на скамейке запасных на протяжении всего турнира. Кипиани не причастен к просьбам и указаниям партийных и спортивных начальников, сам себя в состав не включал и по уровню мастерства к разряду «блатных» никак не относился. И не стоило, наверное, перед вылетом в Северную Америку, состоявшимся 4 июля, говорить о том, что «Кипиани стал исключением, поскольку подавляющее большинство футболистов прошло программу, рассчитанную на подготовку к Олимпиаде, и он, хорошо проведший матчи чемпионата страны, — свидетельство того, что дорога в сборную не была закрыта ни для кого».

Лобановский и Базилевич «пошли на принцип». Хотя вполне могли развернуть ситуацию в свою пользу. Сказались, полагаю, недостаток опыта и наследие триумфального 75-го. Да и вообще — в «ловушку-76» они загнали себя сами. Не только безапелляционными решениями с каскадом последующих оплошностей, дополнявших одна другую: организационных, тренировочных, кадровых, — но и регулярными, совершенно в той ситуации ненужными, заявлениями о предстоящих победах. 1975-й вскружил — не без этого — голову всем.

Если Лобановский о 1976 годе, признавая допущенные ошибки, говорил сдержанно, за рамки дипломатии не выходил и никого не обвинял, то у Базилевича свой взгляд на давние события.

Никогда до 2012 года он на сей счёт не высказывался. В 2012-м в прессе появились отрывки из книги Олега Петровича, к тому времени полностью не написанной. Представлялось невозможным обойти тему «1976». Базилевич и не думал её обходить, и стало понятно, насколько глубоко засела в нём обида, вполне, надо сказать, мотивированная, на тех, кто его уволил.

Базилевич вспоминает, как им с Лобановским пришлось в Спорткомитете СССР защищать программу подготовки «Динамо» и сборной. Даже после успешной защиты «было решено, что нам надо “оказать помощь”». Закавыченная формулировка «оказать помощь» подчёркивает присущий Олегу Петровичу сарказм (зачастую работавший против него): «Прислали из Москвы теоретика спортивной тренировки, крупного специалиста Марка Годика. Перед ним была поставлена задача: помочь нам разработать и спланировать программу подготовки к ответственному сезону».

Знающие Базилевича люди легко обнаружат сарказм в определениях «теоретик» и «крупный» и в расшифровке поставленной перед Годиком задачи: «помочь нам» — нам, собаку за два года в киевском «Динамо» и за год в сборной съевшим на разработке программы подготовки, в которой Лобановский, Базилевич и Анатолий Зеленцов принимали непосредственное участие и которая дала превосходный результат.

«В связи с короткими сроками подготовительного периода Марк Годик, — продолжает Базилевич, — предложил провести интенсивный учебно-тренировочный сбор в среднегорье — в болгарском Бельмекене — на высоте 2400 метров над уровнем моря, в условиях гипоксии, то есть недостатка кислорода. Это был базовый этап подготовки, нацеленный на повышение аэробных возможностей организма. При общем недостатке кислорода формирование аэробных качеств, в принципе, должно происходить быстрее.

Но никогда раньше мы не проводили подготовительный сбор в условиях среднегорья. Я, Лобановский, Зеленцов и Годик провели много времени в дебатах. К сожалению, была допущена, как говорится, коллегиальная ошибка. Мы сохранили интенсивность тренировочных нагрузок такой, какой она была на равнине, поставив, таким образом, под сомнение всё содержание нашей подготовительной работы».

Не понять, признаться, почему после успешной защиты собственной программы подготовки команды Лобановский и Базилевич согласились на прикомандирование к команде Марка Александровича Годика. Наверное, они могли настоять на том, чтобы этого не произошло. Хотя бы на основании того простого факта, что ни в 74-м, ни в 75-м, когда «Динамо», а потом и сборная, пройдя определённый курс подготовки и уровень подготовки этой на протяжении сезона успешно поддерживая, добились всколыхнувших всю футбольную Европу результатов. Для Годика, при всём уважении к этому учёному, киевское «Динамо» и сборная СССР той поры — всего лишь теоретическая площадка, на которой ему из-за незнания многочисленных нюансов не так-то легко было развернуться. И не вступать при этом в мини-конфликты с тем же Зеленцовым, третий год занимавшимся научным обеспечением тренировочного процесса киевского «Динамо» и накопившим благодаря совместной работе с Лобановским и Базилевичем бесценный опыт, который у Годика — применительно к этой команде — конечно же, отсутствовал.

Тем более не понять, почему в итоге пошли на среднегорье на поводу у Годика (речь об интенсивности), а не стали развивать собственные наработки из 75-го, базируясь на той модели подготовки, но совершенствуя её при этом — ведь она же дала результат. Хотели обратить Марка Александровича в свою веру или же просто поверили ему?

Неоправданный эксперимент вместо апробированного режимами нагрузок подготовительного периода.

Не помню уже, куда держала путь команда, заселившись в московской гостинице «Украина» на ночь, — то ли в Киев после Бельмекена, то ли из Киева на очередной сбор. Скорее всего, в Киев. Помню лишь очень хорошо, что и в каких выражениях говорили о болгарском «курорте» Колотов и Веремеев, жившие в одном номере. Я приехал к Веремееву с материалом о нём, подготовленным для одного журнала. Поскольку внутри материала было интервью, которое я брал у Веремеева в начале января в его киевской квартире, мы договорились, что он ознакомится с текстом перед публикацией.

Пока Веремеев читал, мы с Колотовым говорили о бельмекенском сборе. «Это было настоящее издевательство над нашими организмами. Убийство интенсивностью. Как мы выдержали, не знаю», — сказал Колотов. «Ещё неизвестно, — оторвался от чтения Веремеев, — выдержали или нет. Выяснится потом. Опыты учёные проводят сначала на животных — крысах, кроликах. Здесь же — сразу на нас».

Базилевич переживает, что у него тогда не хватило настойчивости для того, чтобы убедить Лобановского, Зеленцова и Годика в ошибочности содержания тех тренировок, хотя он и «был категорически против».

Для Лобановского 1976 год стал очень важным не только в тренерской карьере, но и в жизни, многое помог переосмыслить. После «урока-76» он принимал решения по поступавшим научным рекомендациям только сам, препарируя их, состыковывая приходящую из лаборатории информацию со своими знаниями методики тренировочного процесса и каждодневными видеопросмотрами занятий. Уже в марте 1977-го — всего-то ничего прошло со времени августовского конфликта — киевское «Динамо» впервые в истории вышло в полуфинал Кубка европейских чемпионов, обыграв дома не кого-нибудь, а «Баварию», и в составе победителей было восемь участников Олимпиады в Монреале: Трошкин, Фоменко, Решко, Матвиенко, Буряк, Коньков, Онищенко, Блохин. А ещё были и Рудаков с Мунтяном. И на полный матч — в марте! — всех хватило: голы динамовцы забивали на 82-й и 86-й минутах.

Никто, даже Зеленцов, понимавший задачи, поставленные Лобановским, и его идеи, не представлял в полной мере, чем руководствовался он, принимая то или иное решение. Ещё до отъезда на Арабский Восток Лобановский мог изменить тому или иному футболисту систему нагрузок, не обращая внимания на рекомендации лаборатории, о деятельности которой он всегда имел самую полную информацию. После возвращения из Кувейта Лобановский делал это регулярно. Им была найдена золотая середина дозирования нагрузок.

В осеннем чемпионате-76 дела у киевского «Динамо» с первых же туров пошли неважно. И не могли, наверное, пойти по-другому из-за бунта и его последствий. Когда команда, сыграв пять матчей (треть скоротечного однокругового турнира!), оказалась на предпоследнем, пятнадцатом месте, Лобановского вызвали в ЦК КПУ. Задали только один вопрос: «Вы гарантируете, что не вылетите из высшей лиги?» — «Гарантирую», — ответил Лобановский. Больше «Динамо» не проигрывало, в таблице в итоге оказалось вторым, попутно «на ноль» пройдя в 1/16 и 1/8 финала Кубка чемпионов югославский «Партизан» (3:0 и 2:0) и греческий ПАОК (4:0 и 2:0).