Логово заядлых неудачников

Глава десятая. Никакого вреда

— Я тоже рада нашему свиданию, Аман-Тар, — тихо прошептала Ирмингаут.

Она внимательно изучала внешний облик Эймана Эра Данаарна, ища в маге нечто знакомое, но, то ли память подводила её, то ли глаза — пока ещё эльфийка доподлинно не знала. Однако, она с уверенностью могла сказать, что этот Эр Данаарн — совсем не тот же самый бессмертный древний, с которым она имела удовольствие сталкиваться на просторах Предела и который носил точно такое же имя. А среди лунгов обычно не происходило подобных недоразумений. Имя для древних — неприкосновенная собственность, как прибыльное поместье или разящий меч. Впрочем, кто из сведущих в истории захочет называть себя в честь изгнанного и проклятого?

Эйман Эр Данаарн, владыка Покрова — содружества магов — однажды устроил в Пределе чуть ли не настоящий переворот, но он потерпел неудачу, к счастью для жителей Мирсварина, и к несчастью для него самого и его приверженцев. Затем его заточили в непреступную тюрьму на окраинах заселённого лунгами мира — в Ар Амаум, соседствующую лишь с безлюдными пустынями и выветренными горными останцами. Именно там-то его и видела Ирмингаут, когда-то служащая в пограничном отряде и охраняющая узников, наиболее опасные из которых содержались в камерах из пал-силбани.

— Хотя, если Вы — тот, за кого себя выдаёте, то, должно быть, мы уже встречались на просторах Предела, — немного подумав, промолвила эльфийка, — или, коли вернее выразиться, мы виделись в его зловещих теснинах.

— Простите, госпожа. Память моя — уже не та, — едко изрёк древний, а затем снова улыбнулся самым жутким образом.

Эр находился за тёмно-зелёным ковром из стелющихся растений, в мрачном и узком туннеле, да и решётка разделяла двоих беседующих, так что большая часть его фигуры была покрыта густыми тенями, и оставалось лишь гадать, что же таится за тем, что маг решился показать — за этой бессердечной улыбкой, за холодными, блестящими золотом глазами.

— Память лунгов славится своей безукоризненностью! Кто Вы поистине такой? — возмущённо вышептала Ирмингаут, задевая пальцами правой рукоять меча.

— А ты сама — кто такая?

Поддавшись странному импульсу, Ирмингаут стянула капюшон с головы, а затем обнажила лицо, позволяя подозрительному незнакомцу досконально изучить её черты. Эр пробежался взором и по высоким и выдающимся скулам женщины, и по её белоснежным локонам, так похожим на гриву принца, и, задерживаясь на кроваво-красных глазах, заключил:

— Ныне я вижу, что ты — та, кем и представилась. Так зачем ты искала встречи со мной, но не с принцем?..

— Зато я не могу сказать того же! — отрезала женщина, озлобленно искря зеницами на бессмертного мага. — Эр Данаарн, которого я знавала…

— …он так скучает по тебе! — перебил её в ответ Данаарн. — Разве можно быть столь холодной и бесчувственной? Ты ведь такая прелестная женщина…

Эр просунул руку между прутьями решётки, и медленно обхватил своими длинными пальцами, могущественными и сильными, один из проржавевших стержней. Наверное, он затеял какую-то игру, или вообще читал заклятье, неведомое Ирмингаут, однако это сработало — единожды поддавшись соблазну прельщающей картинки, эльфийка уже была неспособна оторвать глаз от рук волшебника.

— Я никогда не просила его привязываться ко мне, — сурово отразила нападки собеседница, и Эру почудилось, словно рядом заструились потоки морозного северного ветра.

Впрочем, вихри эти хоть и зарождались в крае снегов и льда — они всё равно упорно мчались туда, где теплей. Они забуривались в глубины континента, пока не наталкивались на какие-нибудь серьёзные препятствия, наподобие цепи непроходимых гор. Северные ветра всегда стремятся на юг, так что…

— Не просила его выделять мне места в собственном сердце, потому что… потому что в этом мире смертному не дано сберечь свою бессмертную любовь, — прошептала Ирмингаут в подозрительном забвении, закидывая голову назад и прильнув к ограждению.

Маг отчётливо видел, как трепетно шевелились её обескровленные губы.

— Ха! С этим нельзя не согласиться.

Несмотря на то, что Ирмингаут принадлежала рядам высоких происхождений, Эр Данаарн без особых затруднений сумел проникнуть в её сердце и познать его, словно бы заглядывал в нутро неразумного мальчишки. Маг надменно ухмыльнулся, и по его груди растеклось весьма приятное чувство, которое он давненько не испытывал, — удовлетворение. На поверку всё очутилось совсем недурно, во всяком случае, гораздо лучше, чем можно было ожидать, поэтому он загадочно вымолвил:

— Я всегда знал, что в этом городе имеются поистине чудесные сокровища. Печально, что мы не повстречались прежде, однако, этого уже даже мне не изменить, так что… просто рассказывай, зачем искала меня. Хотела своими глазами узреть того жуткого демона, с которым связался наследный принц? Хотела понять, действительно ли я — бог чёрного песка и пыли, как обо мне толкуют в народе?

— Что ты надеешься получить от Его Высочества? — Ирмингаут плотно обхватила черенок меча и перешла в наступление. — Зачем ты его обманываешь?

— Обманываю? Я? Ха… хм… Принц, он — слишком светел и чист, как белоснежное знамя невинности, на котором чётко выделяются самые крошечные пятна грязи. Думаешь, я сумел бы свести его с проторенной тропы? Не такой уж я великий чародей, как выяснилось. И ты мне льстишь.

— Каковы твои цели? Зачем ты тогда вьёшься возле Сэля? Тебе так наскучило бессмертие, что решил обзавестись столь недолговечной и хрупкой игрушкой? Люди быстро ломаются, он не развеет твоей скуки.

— Ну, я бы выразился иначе: мне скорее наскучила смерть. Знаешь, какое это испытание — ничего не чувствовать? Пока ты жив — тебя тяготят чувства. Но стоит умереть разок, превратиться в духа и потерять сердце насовсем, то начинаешь думать лишь об одном — как бы вернуть назад все эти терзания и мучения. Однако сильные чувства — как стихийное бедствие, и к ним невозможно подготовиться.

— Весьма любопытно, но ты не ответил на вопрос.

— А? Да, разумеется. Сама как думаешь? Зачем я явился в Элисир-Расар? Зачем вступил на Сломанный берег?

Маг сделал шаг по направлению к собеседнице, и женщина тут же отпрянула от решётки.

— Иди сюда. Ближе, я поведаю тебе, — Эр поманил её пальцем, и несмотря на внутренние неприязнь и сопротивление, Ирмингаут послушно подошла к демону-оборотню.

Одной рукой он ухватился за плотную куртку эльфийки из тёмной кожи, а второй медленно провёл ей по щеке. Он скользил по челюсти и подбородку пойманной добычи своим заострённым когтем и внимательно всматривался в глаза пленницы.

— Я явился, дабы очистить мир от скверны. Дабы уничтожить все мерзости, все эти чудовищные и бесчеловечные преступления, на которые столь легко идут алчные люди со слабыми сердцами. Ненавистные нам, ничтожные человечишки… Ты — тоже бессмертная, дитя высшего происхождения, лучик нетленного космического света на этих бренных землях, как считаешь, станет ли мир лучше, когда я выкорчую каждый сорняк и когда надлежащим образом возделаю сад? Для тебя в нём будет место, тебе боятся нечего.

— А как же Сэль? Он — тоже человек, что будет с ним?

— Он останется со мной, — произнёс Данаарн, и голос его изменился.

Маг чуть грубовато оттолкнул эльфийку, и к ней вернулось прежнее самообладание. Поняв, что нащупала правильную точку, Ирмингаут коварно улыбнулась, однако в тот миг Эр сам повернулся к ней спиной, чтобы перевести дух, охладиться и восстановить напускную бесстрастность, поэтому от него тоже ускользнуло главное. В конце концов, во всех книгах по военному делу неоднократно повторялось, какое это упущение — недооценивать противника, только, видимо, даже бессмертные не учатся по чужим запискам.

— Ты тоже беспокоишься о принце, — Эр принял исходное положение и устремил свой испытующий взор на эльфийку, — поэтому, принеси мне арашвир — и всё непременно сложится отлично. Разве не это поручили тебе смертные вельможи? Добыть арашвир для Его Высочества. Так добудь его, но отдай не им, а мне.

Нахмурившись, Ирмингаут отступила на пару шагов назад.

— Ты говоришь это вслух лишь потому, что уже знаешь правду. Ты каким-то невероятным образом прознал, что мне самой нужен камень, так?

— Хах, да. Это так, — Эйман надменно выгнул спину.

— Я не отдам тебе арашвир, он необходим моему хозяину. Чем камень поможет Его Высочеству, когда тот даже не понимает, как с ним совладать? Арашвир отправится в Мирсварин, но тебе нет туда дороги, проклятый клятвопреступник.

— Будто твой хозяин знает, зачем нужен арашвир? Только я знаю правду. Видимо, у нас с тобой один камень преткновения, и ничего с этим не поделаешь.

Казалось, на этом разговор был окончен и Ирмингаут уже собиралась уйти. Она развернулась и потопала прочь от старой канализации, но маг её окликнул:

— Постой. Ты права во многом, женщина этлиаров. Люди с удовольствием ломают других людей, поэтому я и затеял своё начинание, но мне совершенно не по нраву то, как ты отзываешься о Его Высочестве.

— И это доносится из уст того, кто готов обменять будущее принца на арашвир? Ничего у тебя не выйдет. Бесценное сокровище дороже любой смертной жизни.

Эр лишь улыбнулся, подавляя гнев. Всё же, Ирмингаут принадлежала теням, и этот ответ был достоин той, которая входила в ряды безликих братьев и сестёр Мирн Разора — секретной организации Мирсварина, кою Данаарн ненавидел и презирал всей душой. Что же касалось истинных намерений Ирмингаут, то она примется их скрывать, выгораживаясь всеми силами, обороняясь и защищаясь любыми средствами. В том числе и холодной отстранённостью, мнимыми бесчувствием и бессердечностью. Маг знал, что именно она таила в своём сердце. Всё-таки, у них имелась общая черта — этот пресловутый камень преткновения.

Глава Белой Семёрки свирепо хмыкнула. Она надела маску на лицо, накинула капюшон на голову и стала удаляться от заброшенной канализации Янтарного дворца. Канализация не работала уже два десятилетия, однако сточные воды по-прежнему продолжали знатно вонять.

Покидая окрестности Сломанного берега под покровом ночи, Ирмингаут размышляла над словами Эра Данаарна. Она никак не могла понять, где была правда, а где — лишь грязные и злобные уловки. Кажется, они оба проигрались по полной, ведь понадеялись сразу на обе стороны, что неизбежно приводит к убыткам в одном из случаев. Неужели холоднокровный и рассудительный демон-оборотень заинтересовался в смертном мальчишке настолько, чтобы ставить под угрозу свой стройный и причудливый план? Или же он просто распознал слабости Ирмингаут с первого мгновения, и удачно ими воспользовался? Принц по-настоящему сделался близким для мага, или же это — только умело насланный мираж? В итоге, демоны-оборотни — мастера иллюзий, и чтобы выявить правду, придётся ждать до рассвета; до того момента, когда солнечный свет рассеет туман. А времени у Ирмингаут совсем не было несмотря на то, что она — бессмертная.

— Получилось! — радостно воскликнул Момо.

Он подпрыгнул и хлопнул в ладоши, и его лицо озарила беззаботная, счастливая улыбка.

— Да, кажется, что действительно получилось, — согласилась Ирмингаут.

Она приняла заледеневшие пальцы парнишки в свои горячие руки, которые воспламенились по вине только что успешно подготовленного ритуала. Завтра на закате, ровно через сутки, она сумеет правильно прочесть заклятье о покрове благонадёжности перед отправлением в Янтарную башню, и всё будет в порядке. Должно быть, во всяком случае.

— Иди умойся, и ложись в постель, — прошептала эльфийка, вытирая кровавые узоры со лба помощника, — нам следует хорошенько отдохнуть перед столь ответственным делом. Особенно тебе, Момо. Потому что затем уже станет не до отдыха.

— Как скажешь, сестрица, — на редкость послушно выдал актёр, после чего накинул на хрупкие плечи халат из простой суконной материи и удалился из комнаты Главы.

Собрав всё, что предназначалось для ритуала: все эти кристаллы, амулеты, кости зверей и камешки с надписями, эльфийка потушила излишние свечи и начала разоблачаться. Она сняла церемониальные одежды и осталась лишь в набедренной повязке. Её грудь прикрывали талисманы и многослойные ожерелья из нанизанных на алые нити разноцветных бусин, когтей животных и птичьих перьев, слегка припорошённых сверху волнистыми и белоснежными прядями женщины. Но когда в комнату бесшумно проник Учёный Виридас, его подобное зрелище ничуть не смутило — он, как ни в чём не бывало, подошёл к Ирмингаут и сходу заговорил о деле:

— Всё готово для отправления, сестра.

— Славно. Ты получал весточку от Мирн Разора? — она натягивала кожаные штаны, которые поддавались лишь со скрипом.

— Да, лично от Владыки, господина Брилла Эйана. Он не может уверовать в то, что мы обнаружили ещё один арашвир.

— Немудрено, зная, какая это редкость.

— Владыка удивлён, что камень объявился как раз тогда, когда о нём по всему Мирсварину расползлась молва. У Разора появились некоторые весьма интригующие сведенья.

— Как же он удивится, когда нашими стараниями получит камень?

Ирмингаут, уже завязывающая пояс поверх своей домашней рубашки из плотной, тёмно-синей ткани, взметнула вверх одну бровь и мечтательно улыбнулась.

— Может, с арашвиром в руках я доберусь даже до неё, — едва слышно прошептала женщина.

— Что, Глава?

— Ничего. Я буду ждать тебя в положенном месте в час молодой луны. Захвати эту коробку, — эльфийка указала на деревянный ларец средних размеров, что покоился на кушетке возле её постели.

Виридас молча поклонился, давая понять хозяйке опочивален, что он и без того осведомлён о собственных обязанностях, а затем тихо ушёл восвояси, готовиться к отбытию. Ирмингаут бросила небрежный взгляд на потолок двухъярусной кровати — на полотно из красного дерева, украшенное резными цветами и инкрустированное каменьями. Изображение, на которое Ирмингаут смотрела каждую ночь перед сном, было заботливо отклеено и упаковано в ларец, и дожидалось возвращения на родину, в Предел.

Эльфийка тоже покинула своё гнездо вместо того, чтобы ложиться спать. Она устремилась в кабинет, на второй этаж башни, потому что желала в последний раз пробежаться острым взором по тем предметам, что там хранились. Хотела дотронуться до книг, заглянуть в журналы и свитки, и побыть в тишине и уединении посреди помещения, в котором провела почти два года кряду. Вроде бы — незначительный срок для представителя высшего происхождения, для существа величественного и бессмертного, и скоро время сотрёт эти блёклые воспоминания из головы Ирмингаут, ведь в них не было ничего особенного… Тем не менее, женщина не собиралась так просто отступать перед натиском забвения. С высоты казалось, что здесь не осталось ничего важного, ничего незаменимого, но, всё-таки, совсем без воспоминаний — довольно скверно. Впрочем, когда воспоминаний чрезмерно — ничуть не легче жить.

Встав напротив массивного письменного стола, до сих пор заваленного кипами бумаг, Ирмингаут сомкнула руки в замок, прижала их к груди и, закрыв глаза, начала читать оберег-молитву:

— Отец наш Урги, защити моё тело и освети путь. Отец наш Урги, защити моё тело и освети путь. Под чёрной землёй течёт девять морей, по белой земле текут две алые реки, но пегой и вороной известно, что в груди волшебницы нет сердца. Я превращаюсь в сверкающего лебедя, глаза мои — очи совы, дух — снежной лисицы. Никакой добыче от меня не укрыться, никакому охотнику меня не настичь…

— Ох, прости. Я не хотел мешать, — раздался извинительный голос Гвальда, и Ирмингаут распахнула веки.

Её верный подельник, стародавний знакомый и надёжный приятель стоял в дверях с бутылкой в руках и вопросительно посматривал на женщину, от которой ни разу ещё не слышал ни заговоров, ни молитв, ни обращений к богам.

— Ты не помешал, проходи. Только дверь закрой на замок, — спокойно произнесла эльфийка, усаживаясь в хозяйское кресло.

Мастер поступил так, как и велела ему Глава, однако не до конца понимал, зачем понадобилось запираться от остальных членов братства.

— Как всё прошло? — поинтересовался Гвальд, тоже усаживаясь на стул неподалёку от женщины.

— Хорошо. Ритуал закончен, заклятье прочту завтра перед выходом. Как у вас?

— Всё… всё славно сложилось, — растягивая губы в ухмылке, прошептал Гвальд. — Зелье готово, лодки тоже. Наряды для «Владычицы янтаря» в полном порядке, как и её приданое. Да помогут нам небеса, и отразится в веках наша удача! И миром занебесным, и миром заозёрным!

Гвальд поднял вверх бутылку, а потом припал к горлышку.

— Зелье получилось весьма забористое, похлеще этого пойла.

— Эй, поаккуратней. Ты ведь уже пьян, — хмыкнула Ирмингаут, складывая руки на груди и забрасывая ноги на соседний стул.

— Ничего, к утру буду трезв и ясен, как прозрачная вода. И даже побреюсь, — Гвальд пробежался левой по выдающейся щетине на мужественном подбородке.

Он, давно водящий дружбу с Ирмингаут, неплохо знал свою приятельницу, а потому сразу заподозрил неладное; уловил нечто мрачное и густое, снедающее её изнутри.

— Послушай, Ирмингаут. Я давненько хотел у тебя спросить одну вещь. А, вернее, две вещи. И, кажется, сейчас выдалось наилучшее для этого время. На, будешь, — сперва мастер протянул Главе бутыль с неразбавленным заном, и эльфийка совершила могучий глоток. — Ты… ты очень сильно напоминаешь мне Его Высочество. Я имею в виду чисто внешность. Вы так похожи с наследником, что иногда меня пробивает дрожь.

— И чем же мы похожи? Цветом волос? Сомнительное сходство, — равнодушно отразила Ирмингаут, но её левая бровь поплыла в том же направлении, будто указывая Гвальду верную дорогу.

— Не одними волосами.

— Ты так говоришь лишь потому, что не видел отца Сэля, Тэя Алькосура. Его Высочество похож на него, а не на меня.

— Сути это не меняет, и я видел мага-короля. На тебя принц тоже похож. На вас обоих. Для чего тебе рисковать ради наследника, от которого ты уже однажды сбежала по собственному желанию?

— Не припозднился ли ты с обвинениями, мастер? — щёлкнула языком Ирмингаут, отбирая бутыль у собеседника.

Она поспешила прополоскать горло крепким напитком — лишь бы только проглотить неприятные речи своего сподвижника.

— Не уклоняйся, уже… уже слишком поздно. Как я могу отослать ребят на такое опасное дело, когда не знаю… — Гвальд вернул себе бутыль и присосался к ней столь же пылким образом, — когда не знаю…

— И когда ты принялся сомневаться во мне? Знаешь ли, немного больно.

— Больно? — усмехнулся мужчина. — Значит, всё-таки ты что-то чувствуешь? Кем тебе приходится Его Высочество?

— Он — не мой отпрыск, и не родственник, просто былой воспитанник. Мы не связаны ни клятвами, ни узами дружбы, ни любви. Доволен?

— Это как посмотреть, — хмыкнул мастер.

Ненадолго в кабинете повисло тяжёлое и гнетущее молчание, но Ирмингаут решилась его нарушить:

— А второй вопрос? Каков твой второй вопрос?

— Хах. Ну, если настаиваешь, придётся и его озвучить, — немного помедлив и поёрзав на стуле, он выложил все карты перед союзницей. — Ты знаешь, что я тебя люблю?

Глава заледенела от подобной откровенности. Она не понимала, что надлежит ответить мастеру, дабы не обидеть его, но и самой сохранить лицо, поэтому с трудом вымолвила лишь одно беспомощное слово:

— Да.

— Хорошо. Хотя, может, наоборот, плохо. Слушай, никакого давления. Я всегда видел, что эти чувства не взаимны. Просто в такие моменты полагается разбираться со всеми делами, чтобы ничего не оставалось на милость небес. Ты приводишь в порядок бумаги, а заодно и мысли. Поэтому я и…

По мере того, как Гвальд распинался и оправдывался, упомянутое «несуществующее давление» продолжало нарастать и увеличивалось до тех пор, пока Ирмингаут внезапно не подскочила с кресла. Она встала на колени перед стулом Гвальда, обхватила рукой его шею и привлекла к себе, утягивая на дно страстных поцелуев, закрывая тому рот разгорячёнными выпивкой устами. Даже если то, что сейчас должно было случиться между ними — лишь ловкий манёвр, Гвальду всё равно ничего не оставалось, кроме как повиноваться вышестоящему по званию. Может, Ирмингаут — настоящая мастерица иллюзий, однако мужчина был согласен на обман, пока разделял его с избранницей.

Крепкие сердца не покоряются мечу, их твердыням не страшны никакие перемены, и даже время здесь бессильно. Пускай любовь не даёт покоя и превращает мудрого в безумца, пускай она застрянет в горле, словно кость от худой сушёной рыбины тогда, когда вокруг полно более лакомой добычи, однако уж лучше так, чем совсем ничего не чувствовать.

Ирмингаут и Гвальд, утопая в жарких объятьях друг друга и разбрасывая по сторонам бумаги со стола, кажется, знали об этом. Или просто притворялись, постигая иное слово — вожделение.

За три дня до празднества Великих Жертв, на закате, после успешного прочтения заклятья каждый член братства Белой Семёрки занял отведённую ему позицию. В длинной лодке расположилась наряженная и напомаженная «Владычица янтаря» — на самом деле обычная сельская травница Лили. Она с трудом справлялась с массивным головным убором и мантией, плечи которой были набиты чем-то плотным и очень выделялись, полностью меняя очертания фигуры. Однако, к счастью девушки, после погружения на судно ей и двигаться-то больше было не нужно, и Лили восседала в благородной позе в окружении своих «подручных» на сегодня — Момо и Касарбина. За вёсла отвечала лично Глава — как-никак, она, будучи представительницей высокого происхождения, обладала гораздо большей силой, чем смертные мужчины.

Алхимик, на славу выполнивший свою часть задания и сваривший прекраснейшее, крепчайшее зелье из омиртетии — сонной пыльцы — так и не отважился покинуть стен убежища и остался в ставке, хотя его участие бы пригодилось. Впрочем, какой толк от того, кто, очутившись под открытым небом, только стонет, закутавшись в одеяло?

Длинной праздничной ладьёй, на корме которой болтался узорный, ещё не зажжённый фонарь, управляла Ирмингаут, сегодня не прячущая лицо под маской и даже не накинувшая на голову капюшон от куртки. На второй лодке, маленькой рыбацкой, уже должен был прибыть мастер Гвальд на место встречи — на небольшой остров-полумесяц возле развалин храма Подгарона, что появлялся из вод Зелёного моря только во время отлива. Учёный куда-то запропастился, и ни Гвальд, ни Лили, ни Касарбин никак не могли отыскать его перед отбытием. Однако, от Виридаса особой пользы тоже не предвиделось, и всё главное представление ложилось на плечи троих молодых людей: Момо, Лили и Бел-Атара. Последний великолепно справился с собственной задачей — он загримировал травницу так, что в парике её не отличила бы от Лана даже родная мать. Свою внешность художник тоже малость «подправил»: приклеил самодельные корки и наросты, различные струпья и коросты так, чтобы издалека напоминать прокажённого. Во всяком случае, когда процессия «Владычицы янтаря» приблизится к башне, на залив уже должны опуститься сумерки, и тьма поможет скрыть правду от любопытных глаз.

Солнце клонилось всё ниже и ниже, прижимаясь кромкой алого диска к светло-сиреневым водам Зелёного моря. Оно подсвечивало тёмный силуэт Янтарного дворца на западе, и Лили глаз не могла оторвать от столь живописного зрелища тогда, как Ирмингаут старалась не заглядываться на замок и смотреть лишь вперёд, на цель. В Исар-Динны недавно пришёл завершительный, третий месяц лета, и весь город утопал в изобилии. Лодку «Владычицы» украсили растениями: здесь были и лилии, и ярко-розовые и нежно-кремовые розы, и золотистые кувшинки — царские цветы и символ правящего дома. Поверх сложного головного убора травницы тоже громоздились бутоны, и её повсюду сопровождало сочное благоухание. Девушке наказали не шевелиться лишний раз, но её сердце бешено колотилось в груди, побуждая несчастную отстукивать беспокойный мотивчик пальцами об балки. Долго в ладье царила тишина.

Бел-Атар помогал Ирмингаут грести на другом конце судна. Момо скучал, подпирая рукой голову, и изучал, как на поверхности воды сменяются рыже-красные солнечные блики и тени от медленно продвигающегося челнока, а Глава нашёптывала:

— Отец наш Урги, защити наши тела и освети путь. Отец наш Урги, защити наши тела и освети путь…

И от этих слов на душе Лили становилось ещё тяжелей: наконец, она в полной мере осознала, какое испытание предстоит ей преодолеть, и какая на неё возложена ответственность, ведь даже непоколебимая и хладнокровная Ирмингаут начала нервничать.

— Вот он, — промолвила эльфийка, указывая носом на скромный островок неподалёку от руин храма Подгарона, но на приличном расстоянии от Янтарной башни.

Закат подходил к своему закономерному исходу, когда праздничная ладья причалила к острову. На востоке уже сгущались фиолетовые и тёмно-малиновые краски, и от воды в воздух поднялась лёгкая испарина, размывающая все предметы и спаивающая небеса воедино с морем.

— Пока что остров ещё сохраняет форму полумесяца, но во время отлива он станет круглым. Запомнил, Касарбин? Встречаемся здесь, — женщина сыпала быстрыми распоряжениями, пока подтаскивала лодку к берегу.

— Да, Глава, — Бел-Атар прыгнул в воду следом.

Он собирался помочь женщине, хоть и знал, что этого не требовалось, однако молодого человека опередил Гвальд, который прибыл на остров раньше всех. Лили попыталась встать на ноги, ведь тоже хотела ступить на твёрдую почву, где уже топтались все прочие члены банды, но Глава её строго предупредила:

— Ты лучше не двигайся, повредишь наряд. Сиди смирно, и делай те дыхательные упражнения, что я тебе показала.

Лили молча прикрыла глаза в знак согласия — на самом деле, в подобном облачении она бы просто не осилила покинуть ладью без участия чьей-нибудь заботливой руки.

— Ну, что? — провозгласил улыбчивый Гвальд, когда остальные выстроились в круг рядом с ним. — Скоро взойдёт вечерняя звезда и ознаменует конец часа недвижения. Это — наш выход. Удачи нам?

— Да отразятся лазурные небеса в зелёной воде, — почтительно и проникновенно проговорил серьёзный Момо, смыкая ладони на груди.

— Да отразятся они в вечности, — ответили ему хором Ирмингаут, Гвальд и Бел-Атар.

Даже сейчас Лили почувствовала себя несколько одиноко: её будто бы нарочно исключили из общих ритуалов.

— Гвальд, плыви первым, — эльфийка кивнула в сторону рыбацкой лодочки.

— Так точно, — слишком воодушевлённо отчеканил мастер и направился исполнять поручение. — Касарбин, жду тебя на нашем месте.

— Да, друг.

— Момо! — крикнул мужчина уже из судна, намекая на то, что он верит в выдающиеся способности актёра, верит, что парнишка не подведёт.

— Момо, вперёд, — объявила Ирмингаут.

Она запрыгнула в ладью и отворила длинный деревянный ящик, крышку которого испещряли круглые узорные отверстия. Все стенки ящика обивала тонкая ткань, так, что внутрь было невозможно заглянуть через прорези — в них мелькала лишь тёмно-синяя материя.

— Ложись, — велела Глава, и Лан поспешил исполнить приказ.

Он улёгся на дно ящика, скрестил руки на груди и зажмурился, и из-за своего бледного лица стал походить на мертвеца. Лили тревожно сглотнула, но, казалось, что эта ситуация лишь забавляла актёра.

— Сестрица, поцелуй меня на удачу, — шепнул Момо, хитро приоткрывая левый глаз.

— И кто из нас лиса? — хмыкнула Ирмингаут, но всё-таки прижала губы ко лбу приятеля. — Лежи смирно и не хихикай.

— Касарбин, ты тоже, — жалобно попросил парнишка, скорчив страдальческую мину.

Бел-Атар, которому предстояли сегодня нешуточные свершения, слегка нахмурился, однако всё равно пошёл на поводу у взбалмошного паренька. Он тоже склонился над Ланом и прикоснулся губами к его белому лбу.

— Ха-ха! Это весело! Лили, теперь ты. Целуй, как полагается, не так, как эти трусы.

Травница немного взбодрилась и уже было собиралась запечатать на бледных устах Момо свой кроваво-красный помадный поцелуй, как её остановила Ирмингаут:

— Нет, не смей двигаться, сиди смирно. Этот наглец переживёт и без твоей снисходительности, — и с грохотом захлопнула ящик.

Замок закрылся автоматически, но у Лана имелся ключ.

Глава покинула судно и начала отталкивать его от берега.

— Бел-Атар, ты справишься? — тихо и печально спросила эльфийка, стоя по колено в Зелёном море.

Касарбин сел на вёсла. Теперь всё дальнейшее продвижение зависело только от него.

— Да, — уверенно ответил художник, но тревожная Ирмингаут не унималась.

— Я не могу вас сопроводить, небесники тут же почуют неладное, хоть они и слепцы, и…

— Я знаю, Глава. Не беспокойтесь, — холодно проговорил молодой человек, направляя лодку к чёрному силуэту Янтарной башни.

— Зажги фонарь! Уже сгустились сумерки! Вас должны видеть!

Глава продолжала мяться на месте, неспособная найти покоя. Она осталась одна посреди крошечного острова-полумесяца, что с каждым протянутым мгновением ночи выпячивался наверх. Ещё чуть-чуть, исчезнет этот фиолетовый налёт с горизонта, небеса почернеют, залоснятся и взорвутся миллионами звёзд, и остров полностью освободится из плена прибрежных вод. Он покажется во всей красе, превратившись в совершенство — в круг, однако не судьба сегодня Ирмингаут узреть такие преображения. У неё имелись дела на стороне, она тоже ждала явления гостей.

— Лили, ну поцелуй же меня, — из ящика доносился издевательский голос Момо.

Травница открыла рот, однако сосед не позволил ей обронить ни звука:

— Сосредоточься уже, — мрачно проворчал Бел-Атар. — Мы приближаемся, я вижу, как в медных чашах возле лестницы башни пылают огни.

Янтарная башня представляла из себя весьма обширный комплекс из множества зданий, часть из которых содержалась в приличном состоянии, а другую поразило запустение. Сейчас мало кого из жителей Элисир-Расара интересовали древние легенды, средств от знати тоже поступало всё меньше и меньше, поэтому дом Янтаря постепенно приходил в упадок. Однако комплекс до сих пор населяли потомственные жрецы-небесники, пожилые и практически слепые, но по хозяйству им помогали зрячие прислужники низшего ранга, заодно с охранниками-рабами. Служек сегодня отослали в самые удалённые кельи, ибо недостойны они были лицезреть явление божественной Владычицы янтаря. Некоторые охранники остались возле своих господ, но они считались скорее за животных, за вышколенных сторожевых псов, поэтому их не воспринимали как полноправных членов братии.

От берега Янтарного острова до центральных дверей вверх поднималась широкая лестница, первые ступеньки которой прижимались к скромному пирсу, где могли причалить лишь несколько лодок одновременно. Праздничную ладью, усыпанную цветами и освещённую фонарями, встречали несколько стражей с выбритыми налысо головами. На шеях их покоились толстые, спирально-закрученные жгуты, вырезанные из камня, — так называемые гривны покорности, которые подавляли магические способности всех прирождённых волшебников. Ещё завидев издали, как к ладье приближаются охранники, Бел-Атар порядком занервничал. Что и говорить о Лили, которая не находила себе места с тех самых пор, как братство покинуло ставку Белой Семёрки.

Пока охранники привязывали ладью, Касарбин незаметно постучал два раза по крышке деревянного ящика, подавая для Момо сигнал о том, что представление началось. Возле парадных ворот в Янтарную башню уже толпился народ, и, пока стражи помогали причалившим спуститься на берег, к процессии подошли небесники низкого ранга.

— Добро пожаловать, достопочтенные, — поклонился мужчина средних лет, чьё зрение ещё не до конца исчезло, но уже оставляло желать лучшего.

Лили и Бел-Атар, тело которого было укутано в поношенную робу и старый плащ по примеру всех прокажённых, встали рядом и молча кивнули.

— Могу я изучить вашу перламутровую таблицу? — поинтересовался жрец.

Лили медленно и чинно извлекла из просторного рукава церемониального облачения упомянутую табличку и протянула её мужчине. Тот ощупал предмет, убедился в его подлинности, а затем вернул девушке.

— Вас ждут, достопочтенные, — он поклонился снова, и гости поклонились в ответ.

Лили пришлось сразу посеменить за жрецом, а Касарбин метнулся к ладье, выгружать ящик, который нужно было любой ценой доставить в Янтарную башню.

— В чём дело? — недоверчиво изрёк небесник, когда понял, чем именно занимается посетитель.

— Там мои вещи, я никак не могу их бросить… — Лили принялась оправдываться, только звучала она совсем неубедительно.

— Вещи? Будет с ними, они вам пока не пригодятся, достопочтенные. Наши слуги о них позаботятся.

— Нет! — вскрикнула Лили, впрочем, её голос изменился, сделавшись настойчивым и требовательным. — Это самая моя сокровенная ценность! Мумия прабабки! Я родом из дома Тёмных Ручьёв, и наш народ хранит останки предков поближе к сердцу, я не посмею разлучиться с ней.

— А? Да, имеется такое верование, — хихикнул жрец.

Кажется, он не был ни удивлён, ни возмущён выходками приезжей, просто малость озадачен, ведь от старших не поступало никаких распоряжений касательно поклажи.

— Что ж, вносите. Мы здесь знаем, что это такое — поистине соблюдать традиции. Вы, юная госпожа, по душе придётесь настоятелям.

Бел-Атар в поте лица старался затащить тяжеленный ящик на берег, что, в свою очередь, создавало новые проблемы, ибо пот — прекрасный растворитель. Если художник и дальше возьмётся напрягаться с такой же силой, то вся его маскировка испортится и отклеится от кожи.

— Очень не хватает Ватрушки, он должен был быть с нами, — похрипел мужчина.

Видя, как пыхтит несчастный хворый, небесник приказным тоном возвестил:

— Гураб! А ну-ка помоги, чего стоишь!

Гураб тут же ухватился за ручку с противоположной стороны ящика и с лёгкостью выгрузил его на берег.

Лили и жрец шагали впереди, а Бел-Атар вынужден был разделить ношу с охранником, поэтому молодой человек степенно ступал за главными действующими лицами и искоса поглядывал на бесстрастную мину гигантского раба. Его глаза, когда оказывались напротив редких потоков света, начинали подозрительно блестеть тёмно-синим цветом, будто принадлежали неведомой породе кошек или птиц. У Касарбина от подобного зрелища аж мурашки побежали по спине, и его судорожно передёрнуло под одеждой.

На заключительной ступени лестницы Владычицу янтаря «со свитой» уже дожидался весь цвет храма: тут расположились и три настоятеля, и верховный жрец, и другие почтенные небесники. Все они возбуждённо перешёптывались и переминались с ноги на ногу.

Лили аккуратно поклонилась главному небеснику, он в ответ поклонился ей. Затем жрец принял перламутровую табличку из рук гостьи, и жестом пригласил девушку пройти внутрь храма, и всё это происходило в полнейшем молчании. Вокруг установилась такая поразительная тишина, что Касарбину подумалось, что если сейчас у него внезапно заурчит живот — то это повергнет в настоящий шок всех присутствующих, потому как прозвучит, словно раскаты дьявольского грома.

Огромные двустворчатые двери отворились, и первые жрецы просочились внутрь здания, маня Лили за собой. Однако, как на зло, никто не приглашал Бел-Атара переступить порог, и, согласно древним и могучим чарам, он не сумел последовать за девушкой. Если бы раб-охранник потащил ящик с Момо вперёд, то лазутчиков бы раскрыли на месте, поэтому Лили затеяла переполох. Её уже под ручку сопровождал третий настоятель, тот самый, которого она видела в «Сказочном дворце», и девушка взмолилась:

— Достопочтенный небесник, прошу вас, позвольте мне проститься с братцем. Он отпустил меня в Янтарную башню несмотря на то, что я — его единственная родня. Его терзает тяжкая болезнь, позвольте же мне…

Первым обратил какое-то внимание на «недужного» главный жрец. Небесник, облачённый в белую шёлковую рясу до пола, медленно подплыл к замаскированному Касарбину, который жадно вцепился в ручку ящика и не желал передавать ношу охраннику. Молодой человек отчаянно сопротивлялся, но рабу-гиганту не составило великого труда проволочить его по полу совместно с сундуком, так далеко, что обливающийся по́том иноземец уже упёрся сапогом в порог. Небесник взялся обнюхивать пришельца, что привело Лили в ещё большее волнение:

— Дедушка, прошу! Молю, позвольте мне проститься с братцем, а ему — с нашей прабабкой! Я век не забуду вашу доброту!

Заклятье покрова благонадёжности, наконец, сработало. Последние слова подействовали на старого пройдоху, и он раздражённо махнул рукой на незрелых юнцов, учинивших столь бестолковую, суетную возню в день празднества древних богов.

— А! Проходите! Хорош уже поднимать шум! Вреда от этого не предвидится.

— Да… не предвидится, — поддержал третьего настоятеля главный небесник, продолжающий с наслаждением обнюхивать Касарбина. — Ибо это божественное провидение принесло нам гостей.

Прозвучали заветные слова, и художник без каких-либо помех перешагнул порог Янтарной башни, попутно полностью передавая опеку над ящиком рабу-охраннику. Лили прильнула к Бел-Атару, и молодой человек вышептал ей на ухо:

— Будь осторожна, сестра. Отныне вручаю тебя всевышним небожителям. Прошу их позаботиться о твоей жизни.

— Будь счастлив, братец, — печально вымолвила Лили.

Она оплела руками шею Бел-Атара и крепко прижалась к его плечу, а он в ответ обхватил перебинтованными конечностями девичью спину. В следующий миг Бел-Атар уже снова переступил порог Янтарной башни, однако двигался он в обратном направлении — на выход. Как только мужчина оказался снаружи, за ним тут же захлопнулись двери. В его душе бушевали шквальные волны, пока он смотрел на совершенно ровную сегодня, безмятежную поверхность моря. Задания, что придумала Глава для членов братства, — слишком сложные, чрезмерно опасные. Как справится Лили в одиночестве с подобным давлением?

Пока Касарбин возвращался на пристань, его терзали самые мрачные мысли. Но он всё равно сразу принялся отвязывать лодку, ибо никому не полагалось мешкать на пороге судьбоносных свершений. Правда, вскоре художник онемел, ведь ему внезапно начал помогать охранник.

— Гураб? — непонимающе вопросил Бел-Атар и выпучил свои яркие зеницы.

— Хозяева приказали отвезти тебя на берег.

— Благодарю сердечно, но я справлюсь сам, — молодой человек резко выхватил канат из рук раба.

— Хозяева приказали…

— Слушай, ты ведь видишь, в отличие от них, что у меня эта богомерзкая, страшная болезнь — проказа. Желаешь заразиться?

Иноземец проворно забрался в лодку и ринулся к вёслам.

— Но хозяева…

— Лучше подтолкни-ка меня! Как ты намереваешься добраться назад, когда доставишь меня на берег? Или, что, думаешь, я отдам тебе свою лодку? Да я ей на жизнь зарабатываю! Иди, развейся где-нибудь вне храма, а потом скажешь хозяевам, что выполнил просьбу.

Поскольку Касарбин изо всех сил налегал на вёсла, а нерешительный раб так ничего и не предпринял, речи иноземца становились всё менее и менее внятными по мере того, как на фоне ночного моря мельчала его праздничная лодка с единственным фонарём на корме.

Хмыкнув, раб поспешил вернуться в храм.

Когда массивные двери Янтарной башни захлопнулись, Лили тревожно оглянулась назад. Перед ней теперь простирались позеленевшие, покрытые патиной медные пластины, вместо изменённого лица Касарбина, и девушка печально вздохнула. Единственное, что её утешало — это близкое соседство Момо, близкое и тайное, такое, о котором никто не знал.

— Отнесите вещи госпожи в покои Владычицы янтаря! — возвестил церемониймейстер пронзительным голосом.

— Нет-нет! — запротестовал третий настоятель. — Она пока ещё не Владычица янтаря, и точно ей сегодня не станет, не примет сана. Отнесите вещи в гостевую палату, в башню восточного крыла.

Рабы поклонились небеснику и со всем почтением понесли деревянный ящик с другим скарбом в обозначенную комнату, а старик как-то по-особенному лукаво улыбнулся Лили.

Её со всех сторон обступили слепые жрецы в белых рясах. Кто-то из старцев брал девушку за руку, а затем тщательно ощупывал её нежные пальцы, кто-то ухватывался за рассыпчатую, пшенично-золотистую прядь того самого парика, который лично носил Момо, и, как думала Лили, который был выполнен из волос паренька.

Несколько небесников, стоящих возле Лили, держали по блестящему локону, и, чуть ли не облизываясь, нашёптывали себе под нос:

— Чудесно!

— Волшебно!

— Прелестно!

Гостье до сих пор не предложили ни единого испытания, а большинство небесников уже пришли к единогласному мнению: эта дама очень подходила на роль Владычицы янтаря.

— Прошу, госпожа! — произнёс второй настоятель, столетний тип с крючковатым носом и недюжинной силой.

Он резко надавил на плечи Лили, и у девушки ослабли и согнулись коленки. Впрочем, кто-то очень удачно поставил раскладной стульчик позади неё, и травница медленно и грациозно опустилась на сидение. Жрецы более низкого ранга мигом обнажили её ступни и переобули гостью в специальную обувь — в сандалии на высокой алой платформе, крепящиеся к ногам с помощью атласных лент, в которых было чрезвычайно трудно передвигаться.

— Негоже Владычице янтаря касаться бренной земли, — приговаривал один из настоятелей.

— Даже коли земля эта украшена священными письменами, — нашёптывал второй.

Взор Лили обрушился вниз, и наконец она заметила, что вся обстановка в храме, начиная от напольных плиток и заканчивая потолками, что поддерживались тяжёлыми, толстыми колоннами, сплошь была иссечена и изрезана иероглифами. Поскольку девушка изучала древние священные письмена под началом Виридаса два месяца подряд, у неё в голове сразу сложилась узнаваемая картинка. Все эти символы, умело нанесённые и изящно окрашенные, рассказывали длинную историю — её историю, легенду о Владычице янтаря и тех неведомых силах, что спали в башне.

— Узри! — торжественно провозгласил предводитель небесников, главный жрец, на груди которого раскачивалась массивная золотая цепь с гранатовой пекторалью. — Впереди лежит твоё испытание! Коли пройдёшь его, то мы встретим тебя в зале признания, и склоним пред тобой головы, о, дева. Коли оступишься и упадёшь — горе тебе! Твоё несчастное тело пожрёт колдовской пламень, а дух растерзают призраки!

Жрецы, словно по команде, спешно покинули Лили. Они разбежались по тёмным углам, укрылись во мраке колонн, и травница осталась одна посреди огромного, длинного зала, лишь едва освещённого огнями в бронзовых треножниках. Миновало некоторое время, прежде чем места небесников заняли странные и жуткие пришельцы из иных измерений — отовсюду на Лили вытаращились уродливые, полупрозрачные призраки. Безликие и почти бесформенные, с чёрными, зияющими глазницами, они трепетали на слабом ветру или струились в тенях, мерцая вместе с языками костра в жаровнях. Приведения исказили всё пространство, и стены с колоннами храма поразил лютый недуг — всюду расползлась чуть блестящая, белёсая рябь, так, словно в центре залы воспрял пустынный мираж. У Лили перехватило дыхание и сердце застыло, однако вида она не подала. Теперь девушка должна была довериться собственным знаниям и пройти дорогу сама, ступая только туда, куда велели ей иероглифы. На каждом шаге Лили мысленно благодарила небеса за то, что у неё была идеальная память, а призраки пока что не чинили ей преград; они предпочитали безмолвно наблюдать.

— Вначале было море, — тихо вышептала испытуемая первую строчку себе под нос.

После этого девушка сразу взошла на дорожку из иероглифов, и продолжила озвучивать зачин истории:

— …затем гора возникла…

Лили подняла ногу и занесла её над следующим отрывком, подходящим по смыслу более всего. Шаг, потом ещё.

— …но не золочёная иль сверкающая на солнце, а самая обычная гора из камня, грязи и песка…

На стартовой панели с текстом было дано указание, на какую из плит дальше надобно ступать; но не прямое, а зашифрованное либо вообще иносказательное, отсылающее к редкому толкованию ключевого иероглифа.

— …Затем волшебные драконы нанесли на вершину горы различных самоцветов и драгоценных самородков; насыпали кучи янтаря…

Поэтому заблудший простак, несведущий в священных письменах, не сумел бы по общим формам догадаться, куда ему двигаться и какую таблицу выбирать.

— Так родился благословенный, светоносный полуостров Элисир-Расар, тот самый, что возлюблен небесами и мил богам.

Чаще всего повествование перекликалось с очередной каменной «страницей», используя для того какую-нибудь изысканную игру слов или двойное толкование одного и того же символа.

Посему, здесь мало было вызубрить ритуальные тексты, равно, как и сам древний язык небесников, нужно было чётко осознавать всё написанное. В народе говорят конечно, что повторение — мать учения, однако повторение скорее порождает поверхностное заучивание без приложения ума. И, кажется, у местных хранителей имелись весьма серьёзные предубеждения против подобного «жульничества». Головоломку на полу было невозможно сложить без единой ошибки, коли испытуемый недостаточно разбирался в премудростях языка; коли он его не чувствовал.

Предисловие к легенде о Владычице янтаря завершилось, и дальше Лили надлежало быть ещё более бдительной и осмотрительной.

Внезапно пол, лишённый каких-либо надписей и рисунков, превратился в застарелое поле брани, залитое кровью и скверной тления, и покрытое разложившимися останками погибших. Между голыми остовами и объеденными черепами сновали мелкие, чёрные твари, жадные до плоти, и Лили вздрогнула от отвращения. Перед ней простирался лишь одни путь — путь по воображаемому мосту из священных иероглифов, и травница, поправив ритуальные облачения, устремилась по ковру из текстов, однако сердце её разрывали опасения и скорби, то ли насланные привидениями-надзирателями, то ли подлинной природы.

За девушкой тянулся богатый шлейф пышных нарядов, и, продвигаясь вперёд по зале испытаний, издалека она напоминала исполинскую змею с бело-красной чешуёй. Вдруг кое-что привлекло внимание травницы, и она застыла на перепутье. На одной из колонн была высечена надпись, которая настолько впечатлила бедняжку, что та потрудилась озвучить начертанное вслух, несмотря на творящееся рядом безобразие:

— «Мир светел, насладись этим».

— Достопочтенная Владычица, мы ждём! — раздался голос главного жреца из глубины зала. — Мы уже почти что убеждены в Вашей непревзойдённости и в Вашем величии!

Лили продолжила путь. Перемещаясь от плитки к плитке, и словно петляя по невидимому лабиринту, травница ногами складывала целостную картину якобы произошедшего в прошлом и значимого для всего королевства.

В один момент её ступня, обременённая неудобной и громоздкой обувью, подвернулась, и девушка краем платформы туфли задела плиту с ложной надписью. В тот же миг призраки разинули несуществующие пасти, оскалились на провинившуюся и ощетинились иглами, словно дикобразы. Разумеется, Лили сразу водрузила стопу на положенную плитку, однако было слишком поздно: она уже затронула ошибочный ответ и прогневала судей.

Приведения завыли хором и в зале поднялся столь чудовищный шум, что Лили в ужасе зажала уши, пока в её сторону направлялись леденящие душу потоки ветра из преисподней. Вихри, наколдованные стражами, закружились возле несчастной, они кусали её за лицо и конечности, трепали волосы и вздымали вверх наряды. Травница истошно завизжала, одной рукой придерживая парик, а второй — полы разлетающихся платьев. Но, к облегчению девушки, вскоре ветры усмирились, и лишь тогда она смогла рассмотреть, что нечаянно задетая плита исчезла вовсе, обнажая под собой тишайшую, безмолвную бездну без конца и края, и даже без определённого цвета, которая вызывала головокружение и трепет. Лили отчаянно всхлипнула и оглянулась назад.

Теперь она отчётливо видела, что всякая плита с ложным изречением таила под собой опасную ловушку: где-то в прорехах в полу копошились омерзительные крысы с расплавленной кожей, где-то чернела зловонная гниющая плоть, кишащая червями, где-то, напротив, распускались причудливые цветы с бархатисто-багряными лепестками, из сердцевины которых исторгался ядовитый дурман. У всех этих поразительных чудес из дьявольского мира имелась только единственная общая черта — они сулили неминуемую гибель в муках как наказание за небрежность и забывчивость.

Впрочем, способной и вышколенной Лили переживать было не о чем. Она размеренно вздохнула, вспоминая уроки наставников, и вдруг открыла в себе источник непоколебимой силы. Сила эта сегодня сосредотачивалась в знаниях. С лёгким сердцем девушка отмахнулась от гнусных наваждений и смущающих иллюзий, и твёрдой походкой, с высоко поднятой головой, продолжила путь по воображаемому мосту из иероглифов.

Поскольку Виридас и Ирмингаут хорошо подготовили свою подопечную, то Лили безошибочно прошла до центрального алтаря, «зала признания», где её встречали ликующие небесники. Мужчины резко хлопнули в ладоши, и тут же в помещении установилась тишина, а все враждебные проявления магического бесследно растворились в воздухе. Зал перестал дрожать. Иллюзия была побеждена.

— Мы весьма впечатлены твоими успехами, юная госпожа! — звонко заголосил церемониймейстер. — Ты доказала, что достойна быть среди нас, ибо ты сведуща в священных текстах и тебе подвластен язык божеств!

— Признаться, такого у нас не случалось прежде, — прошептал второй настоятель, подбежавший к испытуемой. — Поэтому пока что мои братья в недоумении и растерянности, достопочтенная госпожа. Не изволишь ли ты отдохнуть, пока мы подготавливаем для тебя приветственный ритуал? Ты, должно быть, устала с дороги, и все дальнейшие испытания мы отложим на утро.

Лили стояла возле алтарного камня, застланного чистыми, белоснежными тканями. Она прекрасно понимала, что утро — это уже слишком поздно для её братства, и поэтому ринулась в атаку:

— Я утомлена, скрывать не буду. Однако моё сердце не угомонится, пока не увидит главное сокровище башни — Солнечную иглу Виликарты.

— Ха! Ха-ха! — закряхтел третий настоятель. — Почему нет, милое дитя? Мы порадуем твои очи сим дивным зрелищем. Пойдём, пойдём же. Я покажу тебе свет такой манящий и такой величественный, что он почудится тебе крупицей божества!

Невзирая на слепоту, каждый небесник прекрасно ориентировался в пространстве и мог выполнять ритуальные работы в храме. Бородатый настоятель заботливо взял Лили под ручку и повёл её в сокровищницу.

— Идём же, дитя. Я покажу тебе свет Виликарты, пока братья мои подготовят праздничный обряд в твою честь. Им нужно развести огни, поджечь благовония и воскурить ароматные травы. Шалфей! Шалфей от злых духов! Рута — от ведьм.

Старец привёл Лили ко входу в укромную комнату-сокровищницу. Здесь не имелось ни порогов, ни дверей, и путь был полностью свободен. Он изгибался вовнутрь маленького и зачернённого складского помещения, где не виднелось окон, и где даже не горели светильники и факелы. Но в глубине мерцали горы золота, там блестели жемчуга и искрились громадные необработанные кристаллы драгоценных камней. Лили заметила, что посреди завалов ценностей возвышался тонкий пьедестал с особенным объектом.

— Сокровищницу стерегут чары? — тихо поинтересовалась девушка.

— Нет, никаких чар здесь нет. Входи, не робей, — старик указал рукой на пьедестал.

Лили совершила шаг во тьму, но сразу замерла под аркой прохода. Ей примерещилось, что по бокам от дверного проёма вьются лоснящиеся хвосты гигантских змеев. Сперва травница вздрогнула, но потом быстро поняла, что перед ней простираются всего лишь искусные охранные скульптуры, высеченные из обсидиана и изображающие драконов — известных любителей сокровищ.

— Просто старинный оберег, — прошептала Лили и пошагала дальше.

Солнечная игла Виликарты, или так называемый арашвир, являлся главной реликвией мага-короля, однако при этом правитель ей как бы не владел. Кристалл источал подозрительные эманации и вызывал множество опасений со стороны волшебных гебров, а заодно сеял распри между жрецами Дубовых Рощ и прочими вельможами. Никто не знал, откуда взялся этот уникальный предмет, но всякому, кому довелось столкнуться с ним лицом к лицу, становилось ясно, что в арашвире не только «течёт кровь», но и таятся необузданные энергии. Неведомо, сколько королевств погибли по его вине, сколько доблестных воинов сложили свои головы, сражаясь за столь прославленный трофей… как бы там ни было, камень продолжал манить охотников за сокровищами и искателей приключений, и Лили, единожды его узрев, сразу превратилась в преданную поклонницу минерала стараниями непостижимых и зловредных сил.

Она зачарованно ахнула. На пьедестале в вертикальном положении был закреплён арашвир, и теперь Лили понимала, почему этот минерал прозвали Солнечной иглой — светло-жёлтый и искрящийся, кристалл излучал странное сияние и имел вытянутую, продолговатую форму. Понаблюдав ещё немного за сокровищем, девушка развернулась и двинулась на выход, но в проходе её глаза натолкнулись на нечто знакомое — в тусклом мареве коридора зияли зеркальные очи охранника-раба, и под определённым углом они блеснули тёмным, сине-зелёным цветом, наподобие павлиньих перьев, или… разве не такой же блеск Лили однажды заметила в глазах Лана? Испуганно пискнув, травница прикусила указательный палец.

— В чём дело? — заволновался старый небесник. — Этот нахальный раб тебя напугал? Убирайся, презренный! Что ты забыл здесь? Иди к остальным, в глубины храма! А ты, милое дитя, ступай за мной.

Старик проводил Лили до гостевых покоев — небольшой комнатки, расположенной на третьем этаже восточной башни комплекса. Возле кровати её уже дожидался длинный деревянный ящик.

— Обустраивайся. Скоро за тобой придут, но ты ничего не бойся, тут… тут имеется защёлка…

Небесник поводил костлявым пальцем в том месте, где, по его мнению, должен был находиться замок на двери, а потом удалился, оставляя Лили в одиночестве, дабы девица могла перевести дух, освежиться и подготовиться к торжеству.

Девушка подождала, пока шаги старика затихнут, потом закрыла дверь на запор. Сняла массивный и неудобный головной убор, следом высвободилась из оков верхней мантии и бросилась к деревянному ящику, от которого у Лили тоже наличествовал ключ. Распахнув крышку, она встречала Момо лишь в струящемся нижнем платье из тонкой и полупрозрачной материи. Жестом парнишка спросил, как обстоят дела, и Лили радостно улыбнулась, поднимая вверх большой палец правой.

Вдвоём лазутчики уселись на кровать, задёрнули плотный балдахин и начали обсуждать дальнейшие действия. Лили поведала Момо, где хранится игла Виликарты и как туда добраться, затем они на пару распили зелье номер один, а потом актёр всучил приятельнице закупоренную склянку на шнурке, которую травница повесила себе на шею.

— Когда будешь выливать это в огонь, не забудь задержать дыхание, — прошептал ей на ухо партнёр по заданию, — иначе рискуешь вовсе не проснуться.

Лили понимающе кивнула, а затем простёрла объятья, приглашая Лана припасть к своей груди, на удачу. Парнишка крепко прижал её к себе, но быстро отпустил, после чего устремился обратно в ящик. В Лили тут же полетело новенькое верхнее платье-халат, на этот раз тёмно-синее, и за дверью на лестнице послышались шаги.

Когда в покои гостьи явились жрецы низкого ранга, Лили уже успела открыть защёлку, создавая тем самым себе безупречную репутацию и намекая на то, что скрывать ей от братьев-хамовников совершенно нечего. Вместе с провожатыми «Владычица янтаря» вступила в пышную церемониальную залу, где её дожидались прочие небесники. Местные обитатели восторженно приветствовали гостью, восхваляли её достижения и прославляли имя, а потом удостоили девицу небывалой чести — позволили ей вылить на угли в драгоценной жаровне священное вино, что предназначалось для духов, витающих в храме. Лили выплеснула вино, а затем вылила на тлеющие угли жидкость из стеклянного сосуда, что ей передал Момо. Сосуд этот заключал в себе крепчайшую настойку омиртетии, сонной пыльцы. По зале сразу заструились густые клубы белого дыма, пропитанные одурманивающим зельем. Лили пришлось надолго задержать дыхание, а когда, наконец, она смогла наполнить лёгкие воздухом, с ног уже свалились почти все присутствующие — их поразил магический сон. Голова девушки моментально закружилась, и ей тоже завладела беспробудная дремота. Она провалилась в небытие.

Вскоре отравленный дым должен был развеяться, однако Момо выждал намного дольше положенного срока, для надёжности. Замотав нос и рот плотным платком, смоченным в противоядии, он двинулся на промысел. Янтарная башня превратилась в дворец сновидений, и по мрачным, мерцающим зиртаном коридорам перемещалась лишь юркая тень актёра. Он легко обнаружил сокровищницу, забрал иглу Виликарты и засунул добычу в потайной карман куртки.

— Всё-таки, я тебя поймал, — прошептал парнишка, наглаживая кристалл. — Да сгинет же в морских пучинах это проклятое место!

Потом Момо набил несколько мешков из рогожи драгоценностями и золотыми монетами, перенёс всё это добро в гостевую спальню, где из окна с помощью светильника дал сигнал двум «рыбакам» на лодке — на самом деле, Гвальду и присоединившемуся к нему Касарбину. И лишь затем отправился за Лили.

У Лана чуть-чуть кружилась голова, и его пару раз стошнило, но, кажется, предостережения сработали, и омиртетия не возымела на него должного действия. Последний раз опустошив желудок в коридоре перед церемониальной залой, Момо обернул голову платком как можно плотнее и занырнул в помещение. Он стремглав понёсся к ритуальной жаровне, ловко лавируя между спящими, подпрыгнул к Лили, подхватил её на руки и умчался прочь.

Когда Лан принёс девушку в гостевую комнату, та ещё спала беспробудным сном. Момо выглянул в окно и убедился в том, что «рыбаки» уже подплыли к основанию башни. Парнишка извлёк из общей поклажи «Владычицы янтаря» толстую верёвку, и сперва принялся спускать через окно награбленные сокровища. Гвальд отчаянно подавал ему знаки, что, мол, время поджимает и пора бы убираться. Поэтому Момо закрепил самую длинную верёвку у массивных жердей кровати, перекинул через плечо Лили, её тоже привязал к себе, и начал своё нисхождение. У Бел-Атара сердце леденело всякий раз, как Момо отталкивался ногами от стены башни, а Лили при этом раскачивалась, словно безвольная кукла туда-сюда. Однако, всё обошлось без происшествий — этот актёр в узких кругах славился не только выдающейся внешностью, он ещё был сильным, ловким и умелым, и знал множество акробатических трюков.

Внизу их с Лили подхватил могучий Гвальд, а Касарбин сел на вёсла вместо мастера.

— У нас осадка изменилась, мы погружаемся в воду, — прохрипел художник, старательно гребущий в сторону острова.

— Ещё бы. Ничего, море сегодня тихое, — успокаивал его Гвальд. — Как прошло?

— Вообще, я рад, что мне не пришлось изображать из себя Владычицу янтаря, — пропел Момо деланным голосом.

Он освободил лицо от повязки и развалился между мешками с добычей в вальяжной позе напротив Бел-Атара, после чего тут же взялся строить соседу глазки.

— Хорошо, что эта роль досталась Лили, я бы в жизни не запомнил все символы!

— Камень! Камень у тебя? — грозно рыкнул Гвальд, нависая над приятелем.

— А то! Я что, по-твоему, дурак?

— Касарбин от волнения чуть не изрыгнул, а потом не проглотил снова своё сердце, — усмехнулся мастер, чьи конечности наконец перестали дрожать.

— На меня всегда можно рас-счи-ты-вать, — прошептал по слогам Момо.

Он пристально взирал на художника исподлобья и ехидно улыбался. Редкие сине-голубые блики, отражённые от воды и попавшие на его опаловую кожу, медленно скользили по фигуре актёра, придавая всему происходящему мистический оттенок какой-то нереальной зыбкости. Сейчас перед Касарбином предстало истинное лицо Момо, такое же, как у каждого бессмертного — скучающее, но чуть-чуть недоумённое, и обязательно слегка надменное. Лан ухмылялся.

Гвальд одобрительно потрепал Момо по плечу.

— Покажи кристалл, — попросил мастер.

— Покажу, когда рядом будет Глава, чтобы сразу все видели.

— Вредный мальчишка, — фыркнул бывший начальник стражи. — Касарбин, кыш. Я буду грести, — и оттеснил художника, который просто завалился на дно лодки, располагаясь рядом со спящей травницей.

Теперь его ноги устремлялись к Гвальду, тогда, как голова утыкалась в колено Момо, что, бесспорно, ещё больше воодушевило молодого воришку. Бел-Атар извлёк из потайного кармана свою неподъёмную ношу — талисман из золотой монеты, и принялся перекатывать её между пальцами.

— Неужели… проклятье снято? — едва слышно шептал иноземец.

Лан поддался атмосфере и погрузил расслабленные пальцы в Зелёное море, за что тут же получил нагоняй от мастера:

— Момо! А ну высунь руки из воды! Ты, что, сдурел? Хочешь привлечь уграшей? У тебя кровоточат пальцы!

— Хм? — актёр поднёс кисти к глазам. — Я и не заметил. Наверное, из-за верёвки.

Гвальд лишь разразился раздражённым цыканьем, мол, непослушные детишки опять учудили нечто неразумное и безответственное. Вся вылазка прошла достаточно удачно, и братству сейчас совсем не нужны были гости в виде кровожадных уграшей, которые охотились как раз по ночам. Они запросто могли перевернуть лодку, и, несмотря на то, что мастер и художник оба были при мечах, в воде задрали бы их с лёгкостью. А Лили так вообще спала, она бы мигом захлебнулась.

Однако, пока что эта бочка мёда обходилась без ложек с дёгтем, и Белая Семёрка успешно доплыла до уже округлившегося острова, где их явления дожидались Глава и Учёный. Впрочем, Виридас восседал в другом судне, которое Гвальд не видел прежде, и дрейфовал с противоположного края суши, ближе к Сломанному берегу. Ирмингаут ринулась в воду, как только лодка подчинённых оказалась на должном расстоянии. Эльфийка, подтягивая судно к берегу, вопросительно выпячивала глаза, но так ничего и не произнесла, поэтому первым заговорил Момо. Он, прыгнув в воду и подбежав к Ирмингаут, торжественно возвестил:

— Дорогая сестрица! Рад сообщить тебе, что всё прошло отлично! Великолепно! Я был на высоте! Я забрал иглу, я набил мешки сокровищами и даже вытащил занудную девчонку из этой скверной заварушки, и никто меня не заметил! Девчонка тоже исполнила свой долг как положено!

У Ирмингаут уши начало закладывать от восторженных возгласов Момо, который принялся в исступлении мельтешить по острову и неистово всплёскивать руками.

— Видела бы ты Касарбина! Для любителя он недурно справился с ролью! Он сражался за мой гроб, словно лев, не позволяя этим бугаям…

— Гроб? Это не гроб, а переносное ложе, — хмыкнул художник, уже выбравшийся из лодки и замерший рядом с Главой. — И не такой уж я и любитель, Момо, ты многого не знаешь…

— В сторону весь этот вздор! Где камень?! — прошипела сквозь зубы озлобленная и нетерпеливая Ирмингаут.

К ней со спины подошёл Гвальд и стал отчитываться:

— Лили отсыпается в лодке со счастливой улыбкой на устах, а Момо забрал у небесников целых три мешка золотых и серебряных монет высшей пробы! Там попадаются ещё жемчуга и самоцветы…

— Где камень? Где арашвир? — отчеканила Ирмингаут так, что вокруг неё будто начали сгущаться краски, да и воздух в одночастье сделался тяжёлым.

— Почему Учёный здесь? — прошептал мастер, не обращая внимания на расспросы Главы.

Он решил, что Ирмингаут, как и любая женщина, просто слишком перенервничала в подобной ситуации, и поэтому не может трезво рассуждать. Гвальд развёл плечи, упёрся руками в бока и уставился на ладью Виридаса, который, кажется, не собирался вовсе ступать на сушу. Рядом с ним покоились какие-то сундуки, мешки и тюки, и мысли в голове бывшего начальника стражи зашевелились быстрей.

— Момо, где чёртов камень? Давай его сюда, — потребовал Гвальд, но Лан тут же отпрянул от него подальше, устремляясь в зону влияния Ирмингаут. — Только не говори, что там не было…

— Да вот он! Вот он!

Лан, наконец, изъял из тайника в своих одеждах злополучный камень как раз тогда, когда атмосфера в братстве накалилась до предела. Единственным, кто сохранил последние крупицы самообладания, был Касарбин. Актёр медленно разжал пальцы, и на его ладони засиял драгоценный кристалл арашвир, продолговатый и длинный, выглядящий чрезвычайно хрупким, но при этом остающийся почти несокрушимым.

— Какая… прелесть, — зачарованно прошептал Гвальд, направляя взор чёрных глаз на минерал.

— Потрясающе! — согласился ошеломлённый Бел-Атар, и в его зелёных зеницах отразился золотисто-платиновый блеск камня.

— Давай сюда, его нужно как можно скорее передать Его Высочеству, — строго вымолвил мастер, протягивая руку к Момо.

Но парнишка тут же отступил. Он прижался к плечу эльфийки и вручил камень ей.

— Держи, сестрёнка.

Ирмингаут молча спрятала арашвир в карман и размашистыми шагами направилась к лодке Виридаса.

— Момо! Быстро полезай на борт к Учёному!

— Что… происходит? — непонимающе переспросил Бел-Атар.

В тот момент по округе отчаянно забегали две пары глаз — Гвальда и Лана, которого Ирмингаут тоже не посвятила в собственные планы, а просто поставила перед фактом скорого отбытия. Гвальд всё ещё отказывался верить в происходящее. Он не мог принять, что Глава, его приятельница, его подельница, его избранница, вздумала бросить братство и сбежать, как только заполучила желанное — проклятую иглу Виликарты.

— Момо, немедля залез в лодку к Виридасу, нам пора, — сурово отчеканила каждое слово Ирмингаут, и её необычайные очи будто наполнились горячей кровью. — Вы можете оставить монеты себе, нам они не пригодятся…

— А как же… Его Высочество? — простонал совершенно беспомощный Гвальд. — Разве мы не ради него всё это затеяли?

Ирмингаут замерла возле кромки воды. К ней подбежал испуганный Лан, и эльфийка тут же вцепилась в плечи паренька.

— Сес… сестрёнка, я не хочу никуда уплывать. Я хочу… а как же Гвальд и Касарбин? Отдай им камень…

— Молча залез в лодку! — прокричала Глава в ухо отбившемуся от рук смутьяну. — А ты… — женщина повернулась к мастеру, — …ты, «благородный» солдат, разве ты «затеял это всё» не ради того, что получил вчера? Что ещё тебе надо?

— Его Высочеству необходим арашвир, куда ты его собралась увезти?! — гневно взвыл Гвальд, подлетая к Ирмингаут.

— Мне он нужен больше.

— Сестрица, прошу… — ныл актёр.

— Ах, заткнись уже! На борт!

Эльфийка ухватилась за загривок Момо, направляя непослушного парнишку в сторону лодки Виридаса, но тут в потасовку включился Бел-Атар. Он вцепился в Ирмингаут, пытаясь разнять Главу и Лана, и заголосил:

— Вы все ума лишились что ли?! А ну, отпусти его!

Ирмингаут только коварно ухмыльнулась. Однако потом разжала пальцы, отпуская Момо на свободу, и легонько толкнула Касарбина в грудь, после чего «спаситель» опрокинулся назад и завалился на землю.

— «Доблестный защитник», — прорычала разъярённая женщина, — на самом деле — лишь разбойник с большой дороги.

— Да! Да! — начал кричать в ответ Бел-Атар, водружая руку на набалдашник меча. — Я — разбойник с большой дороги! И, знаешь, что?..

— Сестрица, усмири свой гнев… — продолжал стонать Лан, оплетая эльфийку своими цепкими руками. — Сес…

— Лан, — Ирмингаут, порядком уставшая от сопротивления, возложила пальцы на шею парнишки и твёрдо выговорила. — Помнишь, что случилось, когда мы с тобой последний раз если белый виноград?

— Вино… град? — на Лана мигом снизошло помешательство, и он отшатнулся в сторону. — Белый… вино… град? Почему… хах, почему он «белый», когда он — зелёный?

Живые и подвижные глаза несчастного остекленели, он присел на корточки возле воды, схватился за голову и уставился в одну точку, неустанно вторя: «виноград, виноград».

— Ты что творишь?! — возмутился Гвальд.

— Знаешь, что?! — завопил раскрасневшийся Бел-Атар.

Он, наконец, поднялся на ноги и уже держал в руках свой талисман — золотую монету на обычном кожаном шнурке.

— Эй, тебя ведь не волнует арашвир, да? Тебе интересно лишь это? Это… этот золотой я обманом выманил на большой дороге у твоего истинного божества! Он принадлежал Металлии Дрейк, тому самому древнему лунгу, в котором ты души не чаешь и коему поклоняешься, словно небожителю! Забирай, в обмен на кристалл.

Ирмингаут заледенела, ровно, как и Гвальд. Лили продолжала тихо спать в рыбацкой лодке и ни о чём не знала, а Лан печально подвывал себе под нос, захлёбываясь слезами. Ночь сегодня выдалась особенно ясной, звёздной, тихой и прозрачной, и только где-то позади Бел-Атара в воде раздавались лёгкие, ритмичные всплески.

— Ты лжёшь, мошенник и разбойник, — процедила сквозь стиснутые зубы Ирмингаут.

— Нет! Тенерукая сестрица, забирай эту монету. Её подарила мне та, о ком ты грезишь. Я видел её воочию, я беседовал с ней. У нее густые, светло-пепельные волосы и разноцветные глаза: один небесно-голубой, второй — янтарно-зелёный. Она — хозяйка прославленного меча, ясного близнеца из комплекта Тельмасс…

— Это… может знать любой.

— Но ты ведь уже начала задумываться? Ведь имеется шанс, что я не лгу.

— Эта монета проклята, — внушительно изрекла Ирмингаут, поведя бровью.

— Да, если веришь в такое. А коли нет — то это лучший оберег!

Ирмингаут хмыкнула и направилась к Момо, но Касарбин не отступал:

— Я знаю её истинное имя! Секретное имя Металлии Дрейк!

По позвоночнику эльфийки словно промчались электрические разряды молний, и, застыв на месте, она оглянулась на человека.

— Я расскажу его тебе, если откажешься от этой дурной затеи в пользу изначального плана!

В тот же самый момент на остров из воды выползли несколько уграшей, только обезумевший Момо даже не потрудился вскарабкаться повыше на сушу. Он продолжал сидеть на корточках и ничего не замечал, а когтистые лапы чудищ уже тянулись к его спине. Ирмингаут взметнулась вперёд, обнажила легендарный меч по имени Яротай, и отсекла конечность уграшу, угрожающему её старинному приятелю.

Гвальд и Бел-Атар тоже обнажили клинки, и вскоре разгорелась потасовка с монстрами. Остров окружили десятки уграшей. В суматохе Касарбин случайно выронил золотую монету на землю. Гвальд крушил чудищ возле воды, не позволяя им выбираться на сушу и как бы намекая на то, что здесь их рады, конечно, видеть, только в основном эту радость испытывают ненасытные, кровожадные мечи. Ирмингаут защищала беспомощного Момо, которого сама же привела в такое страшное смятение, а Бел-Атар ринулся к рыбацкой лодке, потому что туда пытались проникнуть разгулявшиеся хищники.

— Нет! Там же Лили! — произнёс молодой человек словно воинственный клич, ловко перепрыгивая через борт судна.

Он тут же оказался рядом с девушкой, и на месте прикончил двоих безобразных монстров: первого пронзил мечом и ногой столкнул обратно в воду, а второму мастерским движением отрубил руку с плечом, после чего уграш отступил добровольно.

Для таких умелых хозяев мечей, как Ирмингаут или Гвальд, жалкая свора уграшей не представляла серьёзной опасности. Правда, под шумок битвы Виридас сумел перетаскать все мешки с награбленным золотом в собственную лодку, а потом попросту отчалил, решив, что время на размышления давно истекло, и лично для него — промедление смерти подобно, а это уже слишком.

Один из уграшей, мелкий и ещё незрелый, наростом на спине зацепил шнурок потерянной монеты. Он уже спешил к руинам Подгарона, на берег, испещрённый гротами, и Бел-Атар успел увидеть лишь мерклый блеск золота в ночной мгле.

— И… Ирмингаут! — вскрикнул художник, мечом указывая направление для женщины. — Уграш утащил амулет! Скорей!

Оглянувшись по сторонам, Ирмингаут бросилась по пятам беглеца. Гвальд, пораскинув мозгами и похрустев шеей, метнул взор на мельчающую лодку Виридаса, а затем помчался за женщиной.

— Всё будет хорошо, я вразумлю её, — крикнул он Касарбину. — Присмотри за Момо!

— Присмотреть… присмотреть за Момо? — повторил запыхавшийся молодой человек. — Но я с ним не справлюсь! Гвальд? Гвальд, вернись!

Только Гвальда уже и след простыл. Впрочем, большую часть пути мужчина преодолел по затопленным почвам, перепрыгивая с одной кочки на другую. А вода, она вообще такого не помнит, не сохраняет на себе ни отпечатков, ни меток, ни вмятин. Никаких следов, лишь безмятежная поверхность, которая очень быстро снова приходила в идеальное равновесие; растворяла все прошлые события, как бы и кто бы не возмутил её до того.

— Чёртовы уграши… чёртов… арашвир… — злобно шептал Касарбин, пока пытался затащить лодку на сушу один. — Момо! Момо, прошу, уйди от берега! Это опасно! Они ведь могут вернуться так же неожиданно, как нагрянули прежде.

Момо, разумеется, не внимал своему закадычному приятелю. Он выглядел совершенно потеряно, или, точнее, полностью безумно, что было ещё более пугающим. Лили по-прежнему спала, и как бы Бел-Атар не старался, он не мог добудиться её. На небесах зажглась звезда Элиас, возвестившая о том, что настала середина ночи.

Художник выгрузил всё добро из лодки, помимо Лили, и затянул судно на центр острова, потратив на это свершение почти все доступные силы и неизвестное количество времени. Момо носился туда-сюда, оставляя отпечатки ног на влажном песке, однако волны набегали и тут же сметали его труды, из-за чего парнишка приходил то в восторг, то в уныние.

Касарбин подошёл к актёру, крепко взял его за плечи, пристально посмотрел в глаза и внушительно изрёк:

— Эй, отойди от воды. Сядь в лодку. Всё будет хорошо.

— Скоро я… тебя… поймаю… скоро… — бормотал паренёк.

— Эй! Прошу, Момо, успокойся!

Но Лан оттолкнул Касарбина с нечеловеческой удалью, из-за чего тот рухнул наземь.

— Да почему ты такой могущественный, когда этого не требуется?! — рассерженно прорычал художник, поднимаясь на ноги и отряхиваясь от песка. — Лили! Лили, просыпайся уже, и помоги мне привести его в чувства! Я никогда… никогда не знал, как с ним совладать.

Последнюю фразу Касарбин прошептал очень печально, однако никто его не слушал: Момо продолжал отчаянно носиться взад-вперёд, словно умалишённый, ужаленный пчелой, и тараторить себе под нос бессвязные реплики, а травница крепко спала.

Гвальд и Ирмингаут до сих пор не вернулись. Уже давно затихли любые отголоски битвы, шаги и всплески, и лишь слабый шорох бередил растревоженное сердце молодого человека. Бел-Атар испуганно оглянулся по сторонам и с ужасом для себя обнаружил, что островок взяли в оцепление горящие в темноте ярко-жёлтые огоньки — то были ненасытные и беспокойные глазищи уграшей, которые имели скверную привычку светиться, вселяя первобытный страх в души своих жертв.

Касарбин снова обнажил зеркальный меч, и на его поверхности тут же отразились десятки сочных, жёлтых глаз-огней. Левую руку он вытянул в направлении Лана, и начал приманивать того плавным движением пальцев.

— Сюда, Момо. Медленно отойди от воды.

Но актёр не обращал внимания. Внезапно, земли содрогнулись, вода всколыхнулась и раздался оглушительный взрыв. Бел-Атар, разинув рот от неожиданности, уставился на север — на едва заметную границу, что разделяла Зелёное море и небеса. Между Янтарным дворцом на западе и Башней с Дремлющим лесом на востоке на горизонте располагалась чистая и пустая полоса, однако именно там вверх вздыбились воды, а в воздух взметнулись искрящиеся потоки пыли — то поднялся со дна волшебный зиртан.

— Золотой катаклизм? — вопросил Бел-Атар.

Он сделался свидетелем того, чего никогда не видел прежде, и о чём даже не подозревал, поэтому напрягся до изнеможения. Молодой человек представления не имел, чего ждать от золотого катаклизма: может, сейчас целые Исар-Динны сотрясёт смертоносное землетрясение, а, возможно, море отступит, дабы вскоре вернуться назад и обрушиться на берег в виде опустошительного цунами. Но пока что всё выглядело весьма спокойным на удивление. Художник в панике озирался по сторонам, размахивая обнажённым мечом туда-сюда, но ничего тревожного не замечал: лишь янтарные, блестящие глаза уграшей начали мигать, а затем потухли вовсе, давая понять, что хищники решили укрыться в своих норах вместо того, чтобы нападать на подвернувшуюся добычу. Даже вода Зелёного моря оставалась на редкость смиренной, только небеса разразились прелестным, почти божественным золотистым сиянием, — искры зиртана очаровательно мерцали в темноте.

Момо замер. Он стоял, разведя ноги на ширину плеч и раскинув руки, и восхищённо наблюдал за катаклизмом.

— Ха! Ха-ха! Какая удача! — радостно воскликнул парнишка. — Потрясающе! Ура! Да сгинет же это поганое место в водах морских! Они очистят скверну!

Он снова взялся декламировать хорошо поставленным голосом, громко и отчётливо, и театрально поднимал вверх руки по мере того, как потоки зиртана взлетали всё выше и выше, подсвечивающие чудовищный, бурлящий, кипенно-белый водоворот, который тоже не преминул увеличиться и разойтись вширь да вкось.

— Ура! Наконец-то! Наконец-то она явилась! Для всех! И за всеми сразу! Белая ведьма, я знаю, как тебя зовут. Твоё имя проклято! Звонкое, но не благозвучное! Смерть! Я знаю это слово!

— Что… ты несёшь? — нахмурившись и наморщив переносицу, произнёс Касарбин.

Он незаметно подкрался к Лану, однако возбуждённый оратор ничуть не испугался. Напротив, пришёл в форменный восторг. Ухватившись за плечи стоящего рядом, Момо продолжил проповедь:

— Наконец-то! Я так долго ждал, что уже отчаялся! Но! Она сметёт всех, и вся, и всё, и ничего больше не останется… ни мучений, ни страданий. Справедливость! Все получат равную порцию яда! Разве это не прекрасно? — в его бесподобных, светло-голубых глазах-кристаллах отражался зиртановый занавес.

— Находиться здесь сейчас — полное безумие! Садись в лодку… нет, помоги сначала спустить лодку на воду, нам нужно убираться! — Касарбин в ответ положил свои руки на плечи неистовствующего, только Момо было всё равно.

— Ха! Ха-ха! Уже поздно! Ты опоздал, человек!

Лан коварно оскалился, обнажая острые клыки, заодно с истинной сущностью, что дремала в нём долгие годы. В тот момент Касарбин решил, что, бесспорно, Момо — не обычный человек, а бессмертный представитель высшего происхождения.

— Момо…

Лан искривился и толкнул приятеля, тот от недюжинной подачи отлетел на пару шагов назад и снова рухнул на влажный песок.

— Слушаю тебя, — отбил языком актёр, оборачиваясь в полкорпуса на собеседника, и позади него бушевали непонятные силы, приведённые в движение то ли божествами морскими, то ли самой планетой. — Говори же, я даю тебе шанс. Проверь собственную удачу и попробуй проделать то, что никогда не получается даже у лучших магов в Ассалготе! Давай, найди нужные слова!

Сейчас Момо смотрелся весьма устрашающе, только Касарбин не испытывал ничего подобного. Он ощущал одно — привкус тлена, горечь во рту. Погрузив пальцы в рыхлый и сырой песок, иноземец открыл было рот, но язык его словно онемел, а горло будто бы забил плотный ком из неуверенности.

— Что, молчишь? Как ты не поймёшь: это ведь свобода! Освобождение для всех, кто жизнь провёл в темнице или в доме скорби!

Бел-Атар резко подскочил на ноги и подбежал к Лану.

— Но в темнице тоже можно вырастить цветы, а в доме скорби — прекрасно повеселиться!

— М-м-м?

Кажется, художник состроил столь несчастную и уязвлённую гримасу, что один лишь его жалкий вид пронял и зацепил Момо, а вовсе не поток нравоучений. Лан слегка усмирился, и руки его обмякли, безвольно опустившись по бокам.

— «Когда незачем жить, то и умирать тоже не за что», — повторил Касарбин. — Помнишь? Зачем тебе сейчас погибать? Какой в этом смысл? Умрёшь сегодня — навсегда застрянешь во мраке, лучше избрать для этого более светлое и радостное время.

Вдруг двоих окутали резкие порывы пронзительного ветра. Они дули из недр Дремлющего леса и устремлялись на запад, к Янтарному дворцу, стройные башенки и статные шпили которого уже обвили странные фиолетовые и чёрные, серебрящиеся тени. Майн пробудился!

— А как же Фавн? — поскольку Момо присмирел, Бел-Атар сумел спокойно обнять его за плечи и прижать к себе. — Ты забыл о хорьке? Оставишь его одного?

— Ты глухой? Я же… я же сказал, что все умрут и никому не будет обидно или одиноко.

— Давай всё-таки попробуем отсюда выбраться, а умереть ещё успеем после.

Ветер стих, но ему на смену явился молочный туман, медленно выплывающий из корявых внутренностей Дремлющего леса и направляющийся к крошечному островку. Непроглядный и густой полог мглы опускался на окрестности, из-за чего сердце Касарбина только участилось. Момо уже не напоминал пугающего бессмертного, он опять походил на обычного капризного мальчишку, и молодой человек запросто увёл его за собой, после чего усадил в лодку.

— Руки за спину, — скомандовал Бел-Атар, решивший для надёжности связать этого непоседу. — Прости, Момо.

Парнишка совсем притих и сделался совершенно покорным, поэтому даже не возразил против подобного обращения, расценив его как забавную игру. Касарбин недурно умел управляться с верёвкой, поэтому быстро и ловко опутал Момо, стараясь поберечь его тонкую, красивую кожу.

Когда Лили очнулась, перед её взором мелькал белобрысый затылок Лана. Глаза девушки скользнули вниз, по спине боевого товарища, и с удивлением обнаружили путы, плотно стягивающие его руки и ноги. От столь странного зрелища травница подскочила на месте и испуганно ахнула. Она слишком резко приняла сидячее положение, и голова её пустилась в пляс.

— Аккуратно, ты ещё не пришла в себя, — раздался заботливый голос.

Вроде бы, он принадлежал Касарбину, но Лили не могла сказать точно: все объекты в лодке окутал плотный туман, да и перед её глазами ещё блестела тонкая, искажающая предметы пелена глубокого сна.

— Что приключилось? — прошептала травница, сладко потягиваясь. — У нас всё получилось? Игла Виликарты у нас?

— Хах, как тебе ответить? И да, и нет.

Затем Касарбин вкратце обрисовал всё произошедшее, а Лили слушала его, затаив дыхание и не веря собственным ушам.

— …Момо напрочь лишился самообладания, и поэтому мне пришлось его связать, — закончил монолог иноземец, опустив взор на дно лодки.

Вокруг троих членов братства Белой Семёрки, самых незадачливых, сейчас находилась не настоящая вода, а мелкий песок отмели, по которому они даже не могли уплыть куда-либо. Однако туман приукрасил реальность, превратив окрестности в бескрайние молочные реки, и Лили подползла ближе к Касарбину, дабы иметь возможность хотя бы разглядеть собеседника.

— Думаешь, это жестоко и зря я его связал?

— Глава нас предала? А Гвальд бросил на погибель? — словно в беспамятстве шептала Лили, не беря в расчёт страдания актёра и художника. — А Учёный украл наши сокровища? Как… скажи мне, братец, как такое может быть?

— Какой я тебе братец? Мы здесь… сами по себе, и каждый даже собственных рук не видит больше в этой промозглой, белоснежной мгле.

— Скоро я… тебя поймаю… скоро я… — Лан по-прежнему нашёптывал загадочные речи, наполняя лодку тревожным гулом.

Девушка порывистым движением сняла парик и высвободила свои тёмно-рыжие локоны, что рассыпались по её хрупким плечам, укутанным в чудесное одеяние из тёмно-синего атласа. Там, на поле из индиговых шелков, распускались грозди серебряных цветов, и внезапно Бел-Атара посетило жгучее желание: дотронуться до их лепестков кончиками пальцев.

— Глава нас предала и сотворила такое с Момо? — шептала опустошённая травница.

— Сложно понять её истинные намерения. Может, она никогда не была верна делу, поэтому и не предавала его, а, может…

Среди марева зловещего тумана заблестели ярко-жёлтые мигалки — уграши снова подкрадывались к судну потерпевших крушение, непутёвых страждущих. Бел-Атар жестом подозвал Лили ближе, затем крепко обнял её, и затушил последний маяк в этих опасных и непредсказуемых водах — резким движением он погасил фонарь на корме. В конце концов, свет не только помогает преодолеть трудности одиноким странникам, покоряющим неизведанные пустоши морей и океанов, но ещё и приманивает всяческую скверну. На пламя слетаются не только безобидные мотыльки. Кровососы и паразиты тоже жаждут теплоты, что вырабатывает огонь жизни, а нектаром демонических цветов, распускающихся исключительно во мраке, питаются лишь демоны и бесовские исчадия.

Одной рукой прижимая к себе Лили, а второй крепко держа меч, Бел-Атар готовился встретить судьбу с расправленными плечами, независимо от того, в какие она сегодня облачилась наряды — в чёрный, багряный или белый саван, и как будет звучать её имя — победа, смерть или очередное испытание.

Момо молча лежал рядом, но вскоре позади лодки раздался какой-то шум и плеск, и горящие в тумане точки постепенно померкли.

— Ирмингаут! Ир… мингаут! — кричал Гвальд медленно таящей в ночной мгле женщине.

Она ускользала из вида, словно последний шанс из рук, словно призрак, прогоняемый на рассвете первыми проблесками трезвомыслия, и в синих и чёрно-серых красках Сломанного берега мерцали её длинные, эльфийские волосы, как напоминание об истинной природе большинства чудесных вещей. Они — всего лишь обман зрения; лишь мираж, что растворяется сразу по пробуждении, будто самое ненадёжное и зыбкое видение из прекрасного сна.

Только Гвальд был не готов пускать ситуацию на самотёк, он собирался держаться своей могучей рукой даже за хрупкую иллюзию. В конце концов, на что ещё ему дана такая сила?

— Остановись!

И… она замерла и обернулась на мужчину. Ирмингаут преследовала небольшого уграша, за наспинный гребень которого зацепился шнурок с проклятой монетой Касарбина, и который стремительно улепётывал от погони. Гвальд и Глава в основном перемещались по разрушенным стенам и обломкам статуй храма Подгарона, что показались из воды в период отлива и предоставляли неплохую опору ногам. Из-под сапог бегунов вылетали сверкающие брызги, а обнажённые клинки мечей ловили каждый тусклый отсвет, порой прорезая темноту яркими вспышками.

После короткого замешательства женщина продолжила погоню. Большая часть руин до сих пор была погружена в море, и, внезапно из пучин на неё набросилась парочка пронырливых уграшей: один прыгнул на парапет, по которому бежала Ирмингаут, а второй ухватился за лодыжку эльфийки прямо из воды своими костлявыми и скрюченными лапами. Пока Глава разбиралась с навалившимися проблемами, Гвальд, ловко переступая по камням и островкам суши, нагнал её, однако, вместо того чтобы затеивать потасовку и скрещивать оружие с былой начальницей, он что есть мочи ринулся за воришкой.

Ирмингаут резво отсекла задерживающую её конечность уграша и пронзила корпус второй твари, перекрывшей дорогу своей тушей. Кровь чудищ оросила клинок Яротая и брызнула в индиговые воды Зелёного моря, но под покровом ночи она напоминала обычные разводы чернил.

Гвальд почти что догнал молодого уграша, но эта зверюга знала местность гораздо лучше своих преследователей, и в самый неожиданный момент занырнула в воду, исчезнув из вида. Когда Ирмингаут добежала до Гвальда, тот печальными глазами буравил береговую линию, стараясь отыскать преступника.

— Он ускользнул, — тихо промолвил мастер, успевший уравновесить собственное дыхание.

— Нет! — крикнула Ирмингаут.

Она дёрнулась в сторону берега, где белели останцы скал, изрезанные гротами и пещерами. Это местечко считалось одним из наиболее опасных в Исар-Диннах, ибо именно там гнездились негули.

— Что всё это значит? Ты решила оставить нас в дураках, и забрать себе кристалл? — оскалившись, сурово отчеканил Гвальд.

Было ясно, что эльфийка не собирается сражаться. Разумеется, она являлась бесчестной и бессердечной тенерукой сестрицей Мирн Разора, чьи пальцы всегда были перепачканы грязью или кровью, а лицо скрывалось в тенях, однако Ирмингаут всё равно не горела желанием причинять страдания тому, кто долгое время был ей хорошим другом.

Женщина двинулась к пещерам, но Гвальд вцепился ей в предплечье мёртвой хваткой.

— Ума лишилась? Ты пойдёшь в логово негулей добровольно?! — прокричал мужчина, уже не знающий, что его возмущает больше: недавнее предательство Главы или её наплевательское отношение к собственной жизни. Бессмертной, между прочем.

— Вот, смотри! — она указала пальцем на мелкого негуля, уже выбравшегося из моря на сушу и вразвалочку идущего в ближайший грот.

На его спине по-прежнему блестела злополучная монета.

— Тебе так дорога эта безделушка, что готова поставить на кон жизнь? — рыкнул мастер, нависая над Ирмингаут. — Это ведь гнездовье негулей! Они значительно опасней и куда могущественней! И не селятся по одиночке!

— Не скажи… если эта тварь туда стремится — значит, логово пустует. Воплощения утопших покинули эти земли.

— С чего бы это?!

Впрочем, Гвальда заинтересовал подобный поворот. Тем более, он предпринял нечто весьма дерзкое и сомнительное: пока мужчина заговаривал зубы своей подельнице, то незаметно просунул руку ей в походное пальто и вытянул оттуда арашвир. Обмануть обманщика в ответ — это ведь честь, не правда ли? Во всяком случае, так считали люди в Элисир-Расаре.

Увлечённая погоней эльфийка, чья первобытная кровь давно вскипела и заиграла в жилах, даже не заметила, что кто-то столь неумелый только что обчистил её карманы. Вот вам и безликая сестрица под покровом мрака! Ирмингаут вскружили голову все эти откровения Бел-Атара, и нынче её уже не заботила ни Солнечная игла Виликарты, ни приказ Владыки Брилла Эйана, она хотела одного: заполучить драгоценную монету, что побывала в руках её секретной зазнобы, а потом выведать у иноземца истинное имя лунга — эту бесценную святыню, которую можно использовать по-разному, и как рычаг давления, и как соблазн, и как приворотное зелье. Образно, конечно.

Женщина отпрянула от Гвальда и снова запрыгала по камням и обломкам скал в сторону береговой пещеры.

— Ир… мингаут! Не ходи туда! Эта тварь, наверное, бешеная!

Пару раз выругавшись и плюнув в воду, мастер всё-таки поспешил за подругой. Он настиг предательницу уже под сводом грота, где раздавалось журчание ручейков, а с потолков ритмично стекали тяжёлые капли.

— Хм… действительно, где негули? — почёсывая гладкий подбородок, прошептал мужчина. — Почему они покинули пещеры, когда жили здесь с незапамятных времён?

— Не нравится мне всё это, — буркнула Глава под нос, а потом бесшумно занырнула за кривой валун неподалёку.

Она выгнала из-за широкой каменной глыбы, поросшей тиной, несчастного и запуганного монстра — уграша, на спинном гребне которого до сих пор болтался шнурок с монетой. Глава хотела пронзить гада мечом, но благодаря юности и мелким размерам, уграш проявлял исключительную ловкость, а ещё им руководила одна из самых мощных сил в природе — стремление во что бы то ни стало сохранить собственную жизнь. Однако Гвальд помог эльфийке загнать тварь, и уже у входа в грот они прикончили её, после чего Ирмингаут смогла завладеть желанным трофеем битвы — золотой монетой, которая некогда принадлежала Металлии Дрейк.

Кроваво-красные глаза Ирмингаут и чёрные очи Гвальда перехлестнулись, а затем уставились на лоснящуюся поверхность приобретения, которое эльфийка держала за шнурок на вытянутой руке. Никто не успел ничего сказать, ведь недра грота тут же содрогнулись от землетрясения, и с потолка начали сыпаться вниз сталактиты, что нарастали и копили массу тысячелетиями.

— Хах, не может быть! Золотой катаклизм, что ли? — удивлённо вопросил Гвальд, старательно пытаясь отыскать хрупкий баланс и устоять на ногах.

— О, крылья Ра’Ума! — испуганно заголосила женщина. — Взгляни!

Пальцем она указала на горизонт в ту точку, где вверх вздыбились потоки воды. Они закручивались по спирали, образуя круговорот, белый и клубящийся пеной, будто нарушающий все законы тяготения. Водоворот устремлялся в небеса, словно желал соревноваться с ними в могуществе или же бросал вызов всевышним божествам. Крутые стены воды опоясывали тонкие, сверкающие ленты из зиртана, перетёртого в пыль.

— Что за чертовщина?! Никогда такого не видел! Надо убираться отсюда.

— Надо забрать Момо и ребят, — немного пристыженно прошептала Глава, надевая сокровенную монету себе на шею.

Глава и мастер Белой Семёрки помчались назад той же дорогой, но вскоре их замедлили два происшествия: во-первых, из глубин Дремлющего леса начал исторгаться белёсый туман. Он был таким густым, что за считанные мгновения скрыл весь остров Янтарной башни, и уже скользил по поверхности воды в сторону руин храма и лодки, где, должно быть, ещё спала Лили.

— Ох, смотри! — крикнул Гвальд, направляя перст на запад.

Во-вторых, силуэт Янтарного дворца, что прекрасно проглядывался на горизонте, принялись оплетать магические вихри. Тёмно-фиолетовые и блестяще-чёрные, они вились и струились, отламывая куски от крыш и сталкивая с пьедесталов статуи.

— Что это? — прохрипел Гвальд.

Он поражённо раскрыл рот и выпучил глаза, и его крепкие, мужественные руки самовольно опустились по бокам, чуть ли не выронив меч в воды Зелёного моря. Ирмингаут, снова стоящая плечом к плечу с мастером, взирала на происходящее столь же изумлённо и обескураженно.

Восстание было запланировано на канун Дней Великих Жертв, и до него ещё оставалось почти трое суток, так что же это такое творится в замке? Что поистине угрожает Его Высочеству?

— Крылья Ра’Ума! — снова вскрикнула женщина, хватаясь за голову.

Её прекрасный лик исказила гримаса неподдельного ужаса, но внезапно Гвальд явился ей на выручку: он, достав из тайника выкраденный арашвир, предложил минерал подруге со словами:

— На, держи. Иди к Его Высочеству. Спаси его. Разве это не он — тот, кто на самом деле живёт в твоём сердце?

— В моём сердце… лишь холода и лёд, — отразила Ирмингаут, однако по её уязвлённому виду мужчина сразу всё понял.

— Да-да. Держи. Уверен, ты не подведёшь, — он тепло улыбнулся, протягивая на открытой ладони сияющий радужными лучами арашвир.

Вообще-то, у Ирмингаут уже созрел весьма опасный план, и она в охапку сгребла с руки Гвальда кристалл. Женщина помчалась к Янтарному замку, но вдруг замерла и оглянулась назад.

— Как же Момо? — отбила она губами.

— Не беспокойся, я позабочусь о нём. Обо всём братстве.

Ирмингаут кивнула и ринулась вперёд, на запад, вороша и разбрызгивая воду сапогами.

— Удачи! — преследовал её по пятам могучий возглас Гвальда.