Логово заядлых неудачников

Глава седьмая. Ритуалы, жрецы, священное вино

— Мне часто снится один и тот же сон, — тихо прошептал Сэль, сидя перед окном в кресле и покачивая ногой.

У него на голове громоздилась целая башня из пушистого полотенца, а из одежды на наследнике престола была пока что лишь нижняя рубаха из тонкого льна с украшенным воротом.

— И что же это за сон, мой повелитель? — мягко поинтересовался Эр, водружая свои демонические руки с острыми когтями на банный головной убор собеседника. — Моя родина славится Толкователями снов, так что я мог бы оказать тебе все подобающие услуги. Ты ведь знаешь, что сон перестанет являться только тогда, когда донесёт своё послание. Нужно понять его.

Данаарн склонился к подопечному и жутковато улыбнулся, но принц этого не видел. Сэль продолжал смотреть в окно, подперев подбородок левой и прикусив указательный палец.

— Мне снится… что я уже взрослый человек в цвете лет, плечи мои крепки, а грудь широка, но, почему-то, действия будто бы всё равно происходят в прошлом, причём не самом близком. Перед моим взором простираются низкорослые горы с округлыми боками и покатыми вершинами, сплошь поросшие густой зелёной растительностью, а небеса безупречно чисты. Я поднимаюсь по лестнице на деревянную башню, возведённую на одной из таких гор, и на мне надета длинная ряса, сверху прикрытая ниспадающим покровом, полы которого волочатся по земле. На поясе своего часа дожидается верный меч — Кровь и Вода. Я поднимаюсь на вершину башни, потому что меня зовёт какой-то перезвон. Сперва я думаю, что это колокольчики, однако потом, по мере того как уровень моих глаз начинает равняться с площадкой на верху, я понимаю, откуда взялся этот странный, манящий и мистический звук. Словно голоса фей из потустороннего мира… это капель. На вершине башни кто-то расположил множество деревянных взаимосвязанных сосудов, и вода постепенно перебегает из одного в другой, образуя при этом затейливую игру из журчания. Рядом с сосудами находится странный человек… хотя, может даже и не человек вовсе… Он облачён в рясу из ало-бордовых тканей с золотистой оторочкой, просторную и скрывающую очертания фигуры, весьма похожую на мою, и сложно вообразить, кому именно она принадлежит — мужчине или женщине. Этот человек при помощи черпака наполняет сосуды водой, извлекая из них музыку. Я иду вперёд, вот уже на последней ступени, однако я не смею поднять голову и потому не могу узреть, что же это за загадочная личность призвала меня к себе. В заключительный миг мне всегда в глаза ударяют лучи яркого солнца, и… я просыпаюсь.

— Звучит не слишком увлекательно.

— Да… но сегодня я смог разглядеть, кем же был этот священник древних эпох. Я поднялся наверх и, как и всегда, в глаза мои ударили потоки света, однако я не проснулся. Вскоре я снова сумел разлепить веки и увидел его лицо. Это были Вы, Эр. У Вас в ушах подрагивали золотые серьги из сердолика и граната, и Вы так тепло улыбались.

Казалось, принц сам себя погрузил в какое-то подобие блаженной дремоты, но Данаарн вырвал Сэля из оцепенения, положив ему руки на плечи и легонько потрепав их.

— Лунги не носят серьги, ты ошибся.

— Но… это ведь просто сон, в нём может случиться что угодно, — наследник повернулся назад, неудовлетворённо посмотрев на бессмертного мага. — Сон не обязан отвечать законам правды. Я вот, к примеру, выглядел в нём как истинный мужчина с острыми скулами и суровым подбородком. И почему… почему вы не носите серьги, это ведь красиво?

— Потому что, Ваше Высочество, любая дырка, проделанная насильно в теле лунга, неизбежно затянется в считанные мгновения, так что… пихать в раны инородные предметы для древних — попросту неразумно. Всё, время истекло. Желаешь оценить результат?

— Ещё спрашиваете! — в Сэле сразу вспыхнула прежняя юношеская живость и он взбодрился.

Принц подскочил на ноги и ринулся к обширному зеркалу во весь рост, а Эр медленным и размеренным шагом последовал за нетерпеливым беглецом. Уже рядом с зеркалом демон-оборотень взялся за полотенце, что плотно обматывало королевское чело, потянул за край и высвободил роскошную гриву Его Высочества, которая после определённых манипуляций тоже претерпела некоторые метаморфозы.

— Ух ты! Не может быть! — воскликнул ошеломлённый Сэль, потирая между пальцами одну из прядей у висков, что из белоснежного цвета вылиняла в чернильно-смоляной, и теперь лоснилась подобно ониксу или обсидиану. — Это… великолепно! Потрясающе! Волшебно!

У принца с лица не сходила восхищённая улыбка, и Эр Данаарн, весьма довольный проделанной работой, уткнулся носом в макушку юноши, после чего глубоко вздохнул. Возле волос Сэля нынче струился странный и двусмысленный аромат, однако мало кто из смертных сумел бы его распознать, и волноваться было не о чем.

— Воистину, Ваше Высочество, это и есть волшебство. Мы могли бы, безусловно, окрасить твои волосы чем-нибудь традиционным… вайдой там, или корой зильного дерева, но пигмент бы надолго въелся и оставил бы много следов. Колдовство и иллюзии, конечно, дело ненадёжное, но не тогда, когда речь заходит о людском зрении.

Маг провёл ладонью по полотну волос принца, которые без малого достигали его поясницы, а затем предложил:

— Может, мы ещё их заплетём? Что скажешь? Или это оскорбит твоё достоинство?

— Нет, конечно! Заплести можно!

Сердце наследника всё отчаянней ускорялось, предвкушающее очередные нарушения правил и обычаев, и Сэль уже едва мог совладать с чувствами. Он будто сам так и не проснулся по утру, навсегда застряв в чарующем и захватывающем сне, где может приключиться что угодно, и где не действуют никакие законы природы, лишь властвуют силы неисполненных желаний.

— Надолго этих чар не хватит, так что нам лучше вернуться затемно. Благо, нынче темнеет поздно, так что мы должны успеть всё задуманное, — бубнил под нос Эр, пока заплетал вороную гриву принца в косу, а затем пытался прикрепить её к затылку шпильками.

Данаарн мог окрасить волосы подопечного либо в ярко-рыжий, либо в чёрный цвет с помощью особенной магии. Чародей выбрал последний, потому что хотел привлекать на улицах Исар-Динн как можно меньше внимания, однако теперь он начал сомневаться в собственном выборе. Кажется, как не крути эти непослушные локоны, которые сейчас походили на косу королевы-регента, они всё равно останутся слишком примечательными. И белый, и чёрный и красный — чересчур яркие, чересчур заметные, здесь вернее бы сгодился какой-нибудь приглушённо русый или светло-коричневый — именно те оттенки, которыми чаще всего располагали простые смертные.

Когда причёска была закончена, Сэль Витар уже с трудом мог узнать себя в зеркале. В конце концов, юный наследник никогда даже не помышлял о том, чтобы расстаться со своим знаковым цветом волос, он ни разу не представлял себя брюнетом, и ныне собственное отражение воспринимал как нечто чужеродное.

— Я оплошал, — наигранно простонал маг, постукивая пальцем Сэлю по плечу. — Все взгляды по-прежнему будут устремлены к Его Высочеству.

— Эти взгляды для меня — источник страшных бедствий, — тихо прошептал принц, даже не отдавая себе отчёта в этом.

Однако по спине Эра тут же пробежались мурашки.

— Нет, Аман-Тар, не корите себя, Вы славно постарались, — Сэль быстро сменил тему, ухватив в воздухе неловкое напряжение. — Народ знает меня именно по белоснежному цвету волос, который появляется изредка даже среди Амуинов, так что… это весьма мудрый ход. Просто… я не ожидал подобного. Того, что перестану напоминать себя самого.

Юноша заправил за ухо выбившуюся из причёски прядь и двинулся к кушетке за ширмой, где его дожидались заведомо подготовленные одежды.

Эр уже был полностью снаряжен для вылазки в город, которую он спланировал специально для Сэля Витара на пару с Эмероном Чёрным Вереском. Сегодня, в прекрасное празднество цветов, весь двор из Янтарного замка перекочевал в центральный храм Исар-Динн, расположенный на самом крупном острове в устье Басул, где должно было пройти пышное церемониальное шествие, а затем многочисленные обряды под надсмотром высших жрецов-служителей культа. И пока обычный народ отмечал праздник посещением святилищ Кисарит и Одакиса, обжорством и обильными возлияниями, благородные и власть имущие становились участниками настоящей мистерии, разыгрывающейся в круглом храме Двух Сотен, которая длилась практически целый день.

Вначале из святая святых выносились статуи богов, наряженные в дорогостоящие ткани и усыпанные драгоценностями, затем, после преклонения колен и вознесения молитв, читались хвалебные речи в зале предков, до сведенья которых священники доводили все свежие достижения их потомков, свершённые за год. За этим следовала торжественная трапеза с распитием освящённых вин и вкушением особенных яств, после — ещё несколько величаво обставленных ритуалов.

— …а на закате, я, как первый представитель знати и наместник трона, должен был бы войти в святая святых из западных врат с кубком в руках, наполненным благословенными водами Басул, пройти по полукругу залы до алтаря, где бы вылил жидкость в почву с семенами. Жрец бы вместил в чашу моего кубка прошлогодние, уже проросшие растения, и я бы по второй части круговой дорожки вышел из святилища из восточных ворот.

Сэль пересказывал свои обязанности на празднестве цветов как мага-короля, пока одевался за ширмой.

— Уже три луны родилось и умерло с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Матушка не желает отдавать мне трон, но она могла хотя бы уважить меня ведущей ролью на празднике, однако мне сегодня приказано вообще не покидать своей комнаты. А Вы ещё спрашиваете, Аман-Тар, можно ли было заплетать мои волосы? Да я бы эти проклятые волосы…

На последнем слове разгорячившейся принц осёкся. Он выпорхнул из-за укрытия с нахмуренными бровями и весьма недовольным лицом.

— Аман-Тар, Вам не кажется, что этот наряд чрезмерно… женственный? — боязливо, но в тот же момент серьёзно вопросил принц, для наглядности пробегаясь пальцами по полам тёмно-серого кафтана, которым недавно разжился Эр специально для Его Высочества.

— Не вижу в нём ничего женственного. Кроме того, конечно, что когда-то он принадлежал женщине…

— Что?! Вы подсунули мне девичье платье?!

— Расслабься.

Маг вооружился плащом и приблизился к Сэлю. Перекинув обрез ткани через плечи юноши и закрепив на груди фибулу, он объявил:

— Как будто во дворце легко добыть невзрачную мужскую одежду твоего размера. Мы, вроде, отправляемся в народ, так что хватит быть таким капризным и придирчивым. И никаких больше «Аман-Тар», и тому подобного. Зови меня просто «Эр».

Демон-оборотень потянулся рукой к маленькой изящной баночке с синей краской, однако принц его остановил:

— Нет, только не синий. Это — цвет моих заклятых соперников, Аонов. Возьмите… возьми тогда лучше зелёный.

— Как пожелаешь, — усмехнулся Эр, после чего поставил две точки насыщенной зелёной краской под нижними веками престолонаследника, и одну — на переносице. — А как мне величать тебя? «Ваше Высочество» не подойдёт точно так же, как и «Сэль Витар». Твоё имя так и пышет благородством.

Все приготовления были завершены, осторожности — соблюдены, и двое преступников улизнули из дворца под покровом празднества совершенно незаметно. Им помог Эмерон, который вместо того, чтобы предаваться веселью в кругу семьи, вызвался стоять на страже Янтарного дворца, а королева-мать не сумела вовремя предупредить столь нежелательные обстоятельства пока отсутствовал Главный советник. Будь в замке Зархель, он ни за что бы не позволил Эмерону дежурить на посту тогда, когда наследный принц находился в ледяном крыле почти один, и практически без наблюдения. Но советник пребывал с визитом в родном городе Орме, а мысли Зармалессии куда больше занимали торжественные наряды, балы и пиры, чем забота о подобных мелочах.

— Эр, Вы… ты можешь звать меня «Касан», — тихо вымолвил принц возле дверей одной из прачечных, ведь именно здесь Эмерон проложил отходные тропы для беглецов.

— Как этого незадачливого рыцаря из твоих сказочных романчиков? А это не слишком вычурно?

— Напротив. Это весьма распространённое имя в Элисир-Расаре.

Почти все прачки давно покинули замок и сами отправились на праздничные гуляния. За стенами остались лишь те, кто отбывал наказание, однако ловкий Эмерон всегда знал, как можно втереться в доверие женщинам, жаждущим ласк и внимания богатого и знатного красавца.

— Господин-маг, — проговорил в дверях Чёрный Вереск, — насчёт вас не поступало никаких распоряжений, и вы вольны теперь покидать дворец и возвращаться, когда вам вздумается, но… Но «Касану» надлежит явиться обратно до часа недвижения.

«Господин-маг» уже стоял во дворе, за стенами Янтарного дворца, под сливовым деревцем, ветви которого покрывали пышные зелёные кроны. Эр лишь надменно ухмыльнулся, и тогда Эмерон пошёл на неслыханную вольность — он дотронулся пальцем до локтя Его Высочества, обращая, наконец, на себя взор горящих и возбуждённых зениц наследника престола.

— Поверить не могу, что я согласился на эту… на это безумие. Вот, держите ключи, — Эмерон передал Сэлю два небольших медных ключа от дверей на шнурке. — Этот господин…

— Не переживай, в его компании я под надёжной защитой.

— Эти его золотые глаза… он будто видит меня насквозь, — злобно прорычал капитан дворцовой стражи.

— Да. Да… так и есть, он будто всегда видел меня насквозь, но никогда не смотрел сквозь меня, в отличие от других, — улыбнулся принц, вселяя в Эмерона некоторую надежду.

А затем перешагнул через порог и двинулся по следам бессмертного. Какое-то время растерянный Эмерон наблюдал, как две столь разные фигуры углубляются в недра садика, прилегающего ко дворцу, и сердце его наполнялось тревогой. Что он наделал? Какой же он простодушный идиот! Что же сотворит с ним отец, беспощадный и грозный Эйлетт Чесферон, коли узнает о столь легкомысленной выходке непокорного сына? Но… Эмерон сам ещё был чрезвычайно молод, и он, как и все участливые, от души жалел Его Высочество. Однако, как и прочим, начальнику стражи было невдомёк, что жалость только ранила Сэля, тогда как грубость и холод, напротив, закаляли его.

— Что же ты хочешь посмотреть первым делом? — поинтересовался Эр, закладывая руки за спину, когда нарушители покинули пределы сада.

Сад этот обносил деревянный забор, не слишком прочный и основательный, однако довольно высокий, и калитка в нём запиралась на один из тех ключей, что вручил Сэлю Эмерон. Неподалёку от ворот располагался пункт стражей, но сегодня он пустовал, и беглецы без приключений вышли на улицы города.

— Я хочу? — переспросил Сэль, прикрывая голову капюшоном плаща. — Я хочу сдержать слово и вернуть тебе былые чувства, Эр. Всего-навсего.

Его Высочество извлёк из потайного кармана в кафтане три жемчужные таблицы — уже оплаченные приглашения в наиболее блистательный и изысканный дом увеселений в Исар-Диннах.

— Я слышал, что человек счастливее всего, когда он вкусно ест и пьёт. И я знаю то, что слаще мёда… только в это заведение нам ещё рано наведываться, лучше подождать и заняться чем-нибудь иным.

— И почему ты так одержим этой несбыточной идеей… — плавно вымолвил Эр, продвигаясь вдоль мощёной дороги туда, куда устремлялись все прохожие. — Эй, иди сюда.

Данаарн взмахнул рукой, подзывая Сэля ближе. Когда юноша с ним сравнялся, бессмертный возложил спутнику на плечо левую руку и чуток прижал к себе.

— Не потеряйся. Когда ты последний раз вот так гулял?

— Д-давно… — слегка замялся собеседник.

— Наверняка, ты уже не помнишь дороги. Людская память подобна человечьему зрению — она полна изъянов и постоянно изменяет правде с удобными иллюзиями, так что, будь добр, следуй за мной.

Исар-Динны опоясывали две стены: одна внешняя, обветшалая и с восточной стороны полуразрушенная, и вторая, внутренняя, крепкая и внушительная, протянувшаяся по кругу вдоль самых лучших районов столицы. Внешние пределы Сэль Витар покидал лишь однажды в жизни и в таком юном возрасте, что у принца не осталось почти никаких воспоминаний об этом, но во внутреннем городе он бывал ни раз. Его отец, маг-король Тэй Алькосур, всегда гордился собственным наследником, а потому не единожды брал его на парадные выезды. Сэль всё ещё прекрасно помнил, как сидел на белоснежном жеребце у отца на руках, вцепляясь пальцами в гриву скакуна и глазея на ликующий и приветствующий его народ с выпученными от удивления зенками. Ему тогда было лет пять отроду, однако Его Высочество по-прежнему бережно хранил столь ценные воспоминания глубоко в сердце. Наверное, именно поэтому он так отчаянно желал вернуть своему нынешнему сподвижнику хоть какие-то чувства: не может статься так, чтобы тысячелетний и всеведущий Эр Данаарн не скопил внутри себя ничего тёплого и светлого; того, что, несмотря на все пройдённые эпохи и упущенные годы, до сих пор обогревало бы его.

Впрочем, в итоге всё обернулось так, что Сэль не просто «не помнил дороги», он вообще не узнавал теперь столицу. Всё вокруг претерпело изменения, некоторые улицы непривычно изогнулись, другие расползлись вширь, а какие-то из них, напротив, сузились. Одни дороги превратились в глухие тупики, вторые из непутёвых закоулков стали проходными. Где-то простирались площади, где-то темнели сады, а на местах примечательных лавок и таверн выросли совершенно незнакомые Его Высочеству предприятия. Он опять находился посреди Исар-Динн, разинув рот и хлопая зеницами, однако Сэль уже давно не был ребёнком.

Пока Эр ненадолго отлучился, принц изучал товары в лавке продавца поделками из полудрагоценных камней. Сегодня отовсюду на любого горожанина взирали в ответ пышные букеты цветов и гирлянды из бутонов — такова особенность данного праздника, и даже лавка ювелира не была исключением, её украшали огромные розовые пионы и красные маки. Внезапно принц посмотрел на юг и понял, насколько быстро может лететь время — они с Эром уже пешком добрались до одних из ворот во внутренней стене, которые стояли призывно открытыми.

Сэль был одет как приличный горожанин. Да, у него не имелось с собой ни денег, ни оружия, однако он вполне сумел бы пройти через эти врата, и никто бы даже не задержал его на путях. Потом юноша пересёк бы несколько смежных кварталов, затем шагнул бы в омут, миновал и его, и вот уже возвышался бы напротив последнего рубежа — городской стены Исар-Динн. Он наверняка смог бы преодолеть пункт досмотра и покинул бы столицу без лишних проволочек, а там, за чертой, его ждала бы безграничная свобода… Любопытно, каков на вкус вольный воздух?

Принц прикрыл глаза и сладко улыбнулся, воображая, что было бы, если бы он поднабрался смелости и сиганул сейчас к вратам.

— Скучаешь? — прошептал ему на ухо Эр, и Сэль чуть было не подпрыгнул.

Встрепенувшись, он отрицательно помотал головой.

— Добрый господин! Не желаете приобрести для своей дочурки новое украшение в честь праздника? — раздался завывающий голос торговца. — Она столь прекрасна, что глаз не отвести, а у нас имеется перидот, и аметист, и бирюза — все камни, что помогают отвадить злые чары соперниц и обезвреживают сглаз.

Сэль, уже привыкший к подобной путанице и малость от неё уставший, лишь недовольно нахмурил брови. Он молча потянул Эра за рукав в сторону дома увеселений, но бессмертный не думал так незамысловато отступать.

— Для моей… «дочурки»?! Что ты себе позволяешь, презренный смерд?

Маг скорчил оскорблённую гримасу, и его глаза воспылали яростью. Дабы показать обидчику, что он не намерен шутить, Эр совершил жест правой, который частенько входил в обычай у многих воинов — он плавно повёл рукой к собственному поясу, как бы касаясь кончиками пальцев навершия меча. Конечно, у Данаарна в помине не было меча, только торговец об этом не знал, и перепугался так, что лоб его поразила нездоровая белизна, а на носу выступила холодная испарина.

— Как ты посмел оскорбить моего единственного сына и поставить его в положение женщины?! — продолжал разыгрывать спектакль Эр.

— Ох, добрый господин, простите меня, старого слепца! Как же я мог так обознаться! Ох, простите, простите…

Пузатый мужичок забегал по лавке, что-то ища, и Сэль чуть в голос не расхохотался, наблюдая за его отчаянными потугами выкрутиться. Впрочем, если бы он начал здесь хихикать или скалиться, то лишь бы подтвердил тем самым нелепую «догадку» купца, и поэтому принц нахмурил брови, изо всех сил блюдя суровую серьёзность чисто в «мужском» стиле.

— Прошу, господа, выпейте за мой счёт! — наконец, торговец нашёл то, что искал — массивную бутыль фруктового вина.

Он наполнил три плошки и предложил гостям первыми отведать напитка.

— Угощайтесь, прошу! Что может лучше сгладить столь досадное недоразумение, нежели чарка славного вина? Вино — дар всевышних и божественный нектар!

Мужичок в неплохом бархатном кафтане с широкими рукавами поднял вверх плошку, дожидаясь, когда гости пригубят угощение. Сэль бросил вопросительный взгляд на Эра, но маг лишь указал чашей на принца, давая тем самым добро на возлияния средь бела дня.

— Воистину! — провозгласил Данаарн после того, как осушил плошку. — Коли вино — это дар богов, то может тогда оно наделит тебя красноречием?

— Точно, точно, добрый господин! Ха-ха! Это волшебная настойка, что развязывает языки!

Эйман язвительно хмыкнул, пока Сэль залпом осушал чарку.

— И как я мог ошибиться? Лишь бравый юноша способен так пить, девице это не по силам! — заискивающе щебетал хозяин, впрочем, даже ему сейчас казалось, что буря миновала, только пошуршала и похрустела раскатами грома издалека.

В конечном итоге, недаром под его навесом всегда таилась бутыль с вином — он знал, как остужать пыл даже самых горячих голов, и наоборот, — как подогревать интерес наиболее хладнокровных. Эр кивнул торговцу, после чего удалился на пару с принцем.

— Не женственный кафтан, значит, да? — ехидно отметил Сэль, вытирая капли вина с уголков губ.

— Как я и говорил всегда — ты умён и проницателен не по годам, а я лишь чуток приукрасил правду. Однако, нынче я переживаю о другом: как бы ты с ног не свалился, захмелев от выпитого на пустой желудок.

Эр принялся озираться по сторонам в поисках палаток, где бы торговали съестным, и ему не составило труда найти подобную. Впрочем, ни у него самого, ни у наследного принца не было свободных денег, поэтому маг решил прибегнуть к запрещённому приёму, и науськать на повара вихри тёмной энергии, что прислуживали ему.

Взглядом Эр только указал на жертву, а фиолетовые вихри уже ринулись в бой. Человеку, что обжаривал маленькие кусочки рыбы или мяса, нанизанные на деревянные шпажки, померещилось, будто вокруг него начал виться целый рой из жалящих пчёл, он завыл и зашипел, в панике прикрывая голову руками, а затем и вовсе забрался под прилавок. После вихри нацелились на иного лавочника, разводя такой шум, что взоры толпы сразу устремились в противоположном от Эра направлении, и маг незаметно взял с жаровни два готовых лакомства.

— Держи, «сын мой», — шепнул он, протягивая Сэлю добычу.

— Фу, как низко и подло.

Тем не менее, еду принц принял.

— Ох, прости, это оскорбило память предков? Или задело твоё достоинство? Мне следовало представиться твоим старшим братом, а не отцом? Или лучше слугой? Или… рабом?

— Замолчи, — усмехнулся жующий принц, слегка толкнув плечом зачинщика. — Сегодня всё сгодится.

На одной из рыночных площадей странствующие актёры давали представление, и Сэля привлекло это зрелище.

— Я уже насладился твоим спектаклем, теперь желаю взглянуть, на что способны профессионалы, — юноша потащил провожатого к сцене.

На наспех состряпанном помосте разыгрывали эпизод из всеми любимых, и всем известных повестей о странствующих рыцарях. Однажды, приятель по ордену героя Касана отправился в дальнее путешествие и повстречался там с прелестной нимфой пресноводного ручья, дочерью низшего божества — хозяина леса. Молодые полюбили друг друга, позабыли о долге, обязанностях и своих семьях, и самовольно обручились, после чего поселились в уединении в безлюдном дремучем лесу. От этого запретного союза у нимфы родился сын, однако в итоге ей пришлось вернуться на родину к отцу, в мир волшебства и бессмертия, оставив мальчишку с отцом. Сын ничего не знал о собственной матери, однако это заурядное божество наделило его, отпрыска обычного человека, истинным бессмертием.

— Всё было не так, — выдал критично настроенный принц, водя деревянной палочкой по глиняной чашке со сладким десертом, который тоже раздобыл для него Эр.

— Ну, тебе, с высоты твоего положения, «Касан», куда виднее, — язвительно парировал Данаарн. — Ведь ты якобы участвовал в этом.

Демон-оборотень стоял возле деревянного столба, что поддерживал одну из бесчисленных палаток. Его и Сэля плотно обступили другие зрители — рядовые городские жители, в которых двое беглецов из Янтарного дворца не вызывали никакого интереса по сравнению со спектаклем.

— И как же всё было? — неожиданно спросил маг, скрещивая руки на груди и устремляя взор на актёров.

— Эту небожительницу величали Эдес Кена, но она не была нимфой. Она была килуной — младшим божеством природы, стражем магического леса. Эдес Кена вернулась на родину, однако, дабы облегчить муки своего смертного супруга и сына, она повредила их память. Люди потеряли все драгоценные воспоминания о ней, и, по идее, должны были вовсе не печалиться после её ухода. Но… их изнутри всё равно снедала беспричинная тоска. Неутолимая тоска погубила рыцаря, а бессмертного юношу подвела к весьма сомнительному и скользкому перепутью, и никто из героев даже понять не смог первопричину своего стремительного падения. А килуна смотрела на всё это со стороны, и сердце её наполнялось мраком. Говорят, она была владычицей леса волшебных цветов, но все листья с деревьев опали, бутоны увяли, а трава пожухла. Так и появился на излучине Сломанного берега Дремлющий лес — червоточина гниющей магии.

— Недурно, — загадочно прошептал Эр, постукивая когтем указательного пальца по своей нижней губе. — Только я думал, что подобные истории для скучающих девиц, а не бравых молодцев. Впрочем… частенько приходится выбирать между насилием и слезливыми воздыханиями. И ты, как настоящий мужчина, предпочёл первое. В конце концов, кровь вкуснее соплей, да?

— Вкуснее? Я думал, крови не до́лжно проливаться. Или же… она не течёт потоками только потому, что ты же её и выпиваешь залпом?

— «Ха-ха», — безрадостно и монотонно проворчал маг, ухватываясь за челюсть наглеца. — А ты всё же, гляжу, захмелел, коли смеешь дерзить мне без опаски. Скверный из меня выдался отец. Ну, что ж, осталось только отвести собственного отпрыска в места наиболее злачные, и делу — венец!

Эр приобнял Сэля за плечи и уже вдвоём гуляки поковыляли к дому удовольствий.

— Послушай, сын мой, тебе ведь известно, что у людей лишь три самые проходные дороги никогда не зарастают травой? Одна из них ведёт в таверну, две другие — в храм любви, и в храм богов.

— Мне бы вашу мудрость, батюшка, — язвительно выдал принц, всё ещё помешивающий палочкой сладкую жижу в стакане.

По пути до дома увеселений Сэль сумел ещё на многое посмотреть горящими и жадными глазами зеваки. Наследный принц весь день пребывал в лёгком возбуждении, и потому проявлял некоторую рассеянность. Он не заметил, как в толпе на него со всего размаха налетела бойкая девица, чьё лицо расписывала красная краска и украшали символы кувшинок. Девушка чуть не сбила Сэля с ног, и он удержался в вертикальном положении исключительно благодаря Данаарну.

— Прошу прощения, милая барышня, — проговорил наследник, впрочем, неосторожная девица ему даже не ответила, ведь её уволок в противоположном направлении какой-то белобрысый парень.

— Хозяин! — тут же хором загалдели магические вихри, которые слышал только Эр, и магу пришлось остановиться, хотя он пытался увести принца подальше от подозрительных особ.

— В чём дело? — проворчал себе под нос бессмертный.

— Мы нашли! Мы нашли претендента получше! — зашепелявил один вихрь противным голоском, подмигивая в такт речам чёрными искрами.

— Да, хозяин, мынашлипретендентаполучшемальчишки, онтам, позади, втолпе! Еголегкоможносклонитьнанашусторону! Онрасценитнашимыслиподостоинству! — загнусавил второй поток энергии, который даже Эйман понимал с трудом.

— Бросьте мальчишку! От него никакого проку! Он никчёмен! Вперёд, за новым союзником, мы вас приведём к нему! Скорей! Скорей!

— … — третий вихрь подтверждал общие намерения тяжёлым молчанием.

Потоки пришли в такое неистовое возбуждение, что начали беспорядочно метаться по окрестностям; они то кружили над головой Эра, то устремлялись к новому избраннику.

— Хозяин! Хозяин! — хором пели прихвостни.

— Заткнитесь! — Эр не выдержал и в запале выкрикнул приказ так, что прохожие стали оборачиваться на него и наследного принца.

— Аман-Тар, — испуганно прошептал Сэль, прижимаясь ближе к провожатому. — Вы… слышите голоса? У Вас видения?

— Нет. Всё… — Данаарн ухватился за переносицу, пытаясь тем самым замедлить собственную голову, что будто пустилась в пляс. — Всё нормально.

— Расскажите правду, не бойтесь потревожить меня. Вы что-то видите или слышите из того, что недоступно смертным, так?

Маг не желал сдаваться. Он, распихав руки по карманам, твёрдым шагом направился к дому увеселений, по пути игнорируя и расспросы принца, и непрестанные возгласы вихрей.

— На самом деле, я всегда это знал. Просто молчал. Ждал, пока Вы лично решите поделиться.

— Порой «никогда» — это лучшее время для откровений. И хватит уже звать меня на «вы», или ты забыл нашу общую легенду?

— Как же я могу обращаться к собственному «отцу» столь неуважительно? Лишь прослыву дурным, непочтительным сыном, и прогневаю небеса.

Волшебные потоки немного усмирились, поняв, что хозяин не изволит сегодня уделять им внимание, хотя новый претендент, которого они отыскали в толпе празднующих, действительно мог бы составить более подходящую партию для демона-оборотня. Только Данаарн, как и всякий лунг, проявлял завидное упорство, порой граничащее с упрямством и даже с глупостью. Он уже избрал принца, и не собирался отворачиваться от последнего столь незатейливо. В конце концов, затылок не имеет стражей в виде глаз, и всегда нужно беречь спину, ведь именно туда враги наносят внезапные удары исподтишка. Правда, может статься так, что в лучшего союзника превратится тот, кому ты добровольно вверишь все уязвимые места вместо того, чтобы яростно оборонять любую слабость, ощетинившись словами и наточив ножи из стали. Он защитит твои прорехи по доброй воле, и не из-за страха, ни ради выгоды, но потому что так должно поступать истинному… кому?

У Эра что-то закололо в сердце так сильно, что магу пришлось просунуть руку под верхнюю одежду и немного растереть повреждённую точку. Что же это было сейчас? Такое ощущение, словно конечность, которая долго сохраняла неподвижность, занемела и почти что отмерла, потом снова начала шевелиться и её пронзили тысячи морозных игл. Данаарн вопросительно покосился на принца, однако они уже стояли перед парадным входом в дом увеселений — «сказочный дворец».

Это достославное и роскошное заведение походило на целое родовое поместье и занимало немалую площадь. Четырёхэтажное каменное здание, украшенное лепниной, фризами и колоннами и усыпанное цветами в честь праздника, ещё и подсвечивалось многочисленными жаровнями. На мраморной лестнице никого не наблюдалось, и Эр уже намеревался сделать шаг по направлению к входным дверям, как его за локоть взял Сэль Витар.

— Нет, нам, как почтенным гостям, полагается иной вход, менее приметный. Пойдём за мной.

Сэль поманил пальцем спутника. Бессмертный слегка улыбнулся, но пошагал в заданную сторону.

— Весьма глубокие познания о местности. А я, наивный, думал, будто ты ничего не помнишь о столице.

— Некоторые вещи остаются неизменными, — прошептал Его Высочество уже за углом здания, возле менее броской двери под бордовым навесом, расшитым золотыми звёздами.

— Воистину, — согласился Данаарн, когда собеседник всучил ему три продолговатые пригласительные таблицы, которые инкрустировались перламутром, но при этом почему-то назывались «жемчужными».

За дверями гостей встречали две прислужницы в компании распорядителя, который мигом предлагал путникам утолить жажду — вначале, при помощи выпивки на выбор. После приветственных речей и поздравлений, распорядитель получил от Данаарна таблички, и тут же последовал выбор более интересный — посетителям надлежало определиться с женщиной, которая и поспособствует утолению плотских нужд. Поскольку большинство гостей, что могли себе позволить приобрести таблицы, уже были заведомо осведомлены обо всех местных чаровницах и выказывали предпочтения конкретным женщинам, предварительные знакомства не предусматривались правилами. Зато, можно было вдоволь побродить по прилегающему к прихожей залу, заполненному мраморными изваяниями, наглядно демонстрирующими наиболее знаменитых и искусных особ. Скульптуры отражали достоинства каждой здешней звезды: будь то наливная грудь, тонкая талия, пышные бёдра или длинные, густые локоны — всё, что могло бы возбудить или заинтриговать пришлых мужчин. Эр внимательно исследовал лица скульптур, мимо которых проплывал вальяжной походкой, однако он так и не нашёл желанного.

— Добрый господин, если Вы у нас впервые, то разрешите посоветовать Вам кого-нибудь из дам. Мы предложим лучшее, согласно Вашим предпочтениям. Так чего же желает сегодня Ваше сердце?

Распорядитель, всегда отстающий от Эра на пару шагов, учтиво поклонился. Однако время шло, а гость никак не мог определиться. До распорядителя уже достиг слух, что в прихожей его ожидают новые посетители, но сперва нужно было проводить в опочивальни наверху этих господ, дабы исключить возможность нежеланных встреч, поэтому худой мужчина средних лет вновь вымолвил:

— Может, сначала спросим Вашего спутника? Каков его вкус?

— Да, — Эр замер возле скульптуры, плечи которой венчала гирлянда из розовых роз и азалий. — Мне тоже интересно, каков его вкус?

Подлетев к Сэлю, который явно испытывал дикую неловкость от всего происходящего и не мог найти себе места, Эйман приобнял принца за плечи и легонько встряхнул несчастного.

— Желаешь приобщиться? — тихо проворчал Эр, злокозненно улыбаясь.

— Ох, нет, наверное… наверное я подожду Вас в частном храме. Это на первом этаже, я… я помню дорогу, не недо сопровождать меня.

Его Высочество умчался прочь из выставочного зала с раскрасневшимися щеками. Отец Сэля, да не померкнет его слава, не единожды брал собственного отпрыска в данное заведение, когда завалился сюда под прикрытием в компании наиболее преданных и представительных дружинников. Он думал, что сынишка слишком мал, чтобы что-то понимать, однако подобные визиты всё равно сумеют распалить в нём необъятный аппетит, ровно, как и подпитают силы, приличествующие его будущему положению и статусу. Правда Сэль большую часть времени просто играл в прилегающем храме, где его развлекали молодые, миловидные и богато наряженные куртизанки.

— Хи-хи, ничего, Ваш сын ещё чрезвычайно юн, — понимающе прошептал распорядитель, сложив ладони перед грудью в молитвенном жесте. — Пробьёт час свершений, и он всему обучится.

— Я сделал свой выбор, — безразлично отчеканил Эр, снова закладывая руки за спину.

Седая прислужница вызвалась проводить гостя в покои, а распорядитель отправился на новую встречу.

Эра вели по узким коридорам, стены которых сверкали от пышного изобилия: их украшали и изящные завитки орнаментов, и вензеля, и инкрустация полудрагоценными камнями; кое-где поблёскивали шёлковые драпировочные ткани или светились масляные лампы из тёмно-зелёного и синего стекла.

Служанка открыла дверь нужной комнаты и пригласила гостя войти первым. Мага сразу обступили две невысокие, но ухоженные и привлекательные девушки, одна светловолосая, и вторая с тёмными глазами и копной тёмно-каштановых волос.

— Добрый день, дорогой гость, — поприветствовала вошедшего блондинка.

— Как же нам сегодня повезло! Боги послали нам награду в виде такого красавца, — промолвила вторая, хихикая.

Ей даже не пришлось прибегать к ухищрениям или наглой лжи — Эйман Эр Данаарн, как и всякий бессмертный, выделялся на фоне обывателей Элисир-Расара. Он был красив, физически развит, статен, образован, остроумен и в некой мере даже галантен, и может, какая-то из местных куртизанок сама бы пожелала заплатить ему за ночь пылкой страсти, только, к сожалению, у Эра на вечер имелись иные планы.

Он знал, чего хотели женщины, во всяком случае, от него конкретно, и без промедлений извлёк это из кармана.

Яркий свет, заполняющий опочивальни, пробежался по царственному набору украшений из золота с бриллиантами и сапфирами — любимыми камнями вельмож во дворце, — который Эр «позаимствовал» из несметных коллекций Её Милости.

— Дамы, у меня к вам предложение. Прошу, послушайте внимательно.

За спиной мага принялись сгущаться краски. Помрачнел весь силуэт бессмертного, что ещё сильнее оттенило его алебастровую кожу. И только золотые, сияющие глаза гостя продолжали исторгать огонь, затмевая металлическим блеском здравый смысл и все возможные сомнения, привлекая и очаровывая тех, кто сам преуспел в искусстве искушения и обольщения. Блеск внушал женщинам единственную идею: желание владеть.

— Хозяин! Хозяин! Здесь её нет! Мы не нашли! — выл в правое ухо Эра один из вихрей, пока бессмертный заключал небольшую сделку с проститутками.

— Еёздесьнет, хозяин! Еёнет, проклятье!

— Замолчите! Вы бесполезны! — огрызнулся на подручных Данаарн, когда покидал комнату куртизанок как бестелесный чёрный призрак.

Вначале маг сам обернулся скульптурой, будто высеченной из плотного, прессованного песка из угля, только глаза его по-прежнему искрились, словно два крошечных солнца. Постепенно бушующие зеницы мага остывали, переходя от ярко-жёлтого к оранжевому, медному, а затем и красному, после чего исчезли во мраке вместе с любыми намёками на тело или форму. В виде чернильного пара, этого дыхания преисподней, Данаарн поплыл по коридору и просочился под нужную дверь. Он снова воссоздал свой облик с другой стороны преграды, минуя все засовы и запоры без каких-либо проблем.

Она была здесь, как и обещали её околдованные подружки по ремеслу. Восседала в превосходном кресле на узорных ножках, покрытом позолотой и отделанном эмалью. Утепляла свои молочно-белые плечи, покатые и покладистые, меховой накидкой, и даже не заметила вторжения.

Эр, полностью вернувший материальную оболочку, язвительно хмыкнул, и куртизанка испуганно оглянулась, устремляя очи на нарушителя.

— Ох, добрый господин, Вы меня удивили! Ка… как Вы тут оказались? Верно, это какая-то ошибка, ведь сегодня я не принимаю посетителей.

— «Верно»… — злокозненно повторил Эйман за женщиной, направляясь к ней твёрдо и решительно. — Тебя зовут Мелуска?

— Да, но…

— Где же твоя родинка, милая? — спросил бессмертный.

Он уже стоял напротив женщины, которая так и не осмелилась ни подняться на ноги, ни даже двинуться с места. Маг ухватился за её подбородок, вонзаясь гипнотическим взором в душу жертвы; он целился в самые слабые и незащищённые уголки, легко поддающиеся смятению чувств, а за его спиной резвились чудовищные тени из щупалец морских гадов и жал скорпионов.

— Она… тут, — кротко прошептала несчастная, стирая пудру и помадку с лица и обнажая злополучную отметку, которую были рады видеть далеко не все её поклонники.

— Лучше убедиться, правда? Чем совершить роковую ошибку.

Данаарн медленно наклонился к уху жертвы, когда за её туалетным столиком уже возвышалась его личная армия из иссушенных: здесь было то, что осталось от праха Мируны и от костей Эбелиса. Они не походили больше на людей, скорее на големов, слепленных то ли из лавы, то ли из пыли. Солдаты открывали свои рты, надеясь пожаловаться кому-то на сложившуюся ситуацию; на то, что они теперь рабы жестокого и безучастного хозяина, однако вместо слов их прожжённые уста рождали только тонкие струйки чёрного дыма.

— Впрочем, нет. Я обманул тебя, это не важно, — Данаарн с наслаждением улыбнулся и провёл тыльной стороной ладони по щеке Мелуски перед тем, как выпил её жизненные силы, а затем приказал своим солдатам из тлена разорвать на части её высушенное тело.

Несмотря на то, что всё вокруг меняется, кое-что всё-таки остаётся прежним, и святыня во дворце сказок никуда не делась, она была на месте. Наследный принц без труда отыскал туда дорогу, однако сегодня храм, посвящённый трём богам, пустовал.

Он был обустроен довольно основательно: здесь имелись и мягкие скамьи для молящихся с бархатной обивкой, и три прекрасных изваяния божеств, и каменные чаши на длинных ножках с песком, где можно было попрактиковаться в составлении заклятий, и вычурный алтарь. Даже входную арку, усыпанную лепниной, охраняли голова и крылья дракона, высеченного из мрамора. Но больше всего Сэля поразило то, что наиболее щедрые подношения в честь праздника получил не кто-то из богов, а скульптура мага-короля. В её простёртые вперёд ладони вложили зажжённые свечи и свежие бутоны самых чудесных цветов, а шею и голову украсили растительной гирляндой и венком. Смешно, но Тэя Алькосура Амуина Малидота лучше всего помнили в порочном и презренном месте — доме увеселений.

Вздохнув полной грудью, принц прошёл в глубину полукруглого святилища и водрузил руку на запястье скульптурного изображения своего отца. Маг-король всегда считался защитником слабых, сирых и обездоленных, наверное, поэтому он столь высоко почитался здесь. Однако, кто бы мог подумать, что однажды под его опеку угодит его же собственный отпрыск, некогда воинственный и многообещающий мальчишка, ныне — просто жалкое зрелище.

Принц повернул назад голову, дабы оглянуться, и глаза его натолкнулись на мраморную табличку, прикреплённую к вратам, которая гласила следующее: «здесь живут драконы». Сэль исказил губы в подобии улыбки, снял капюшон и раздражённо прошептал:

— Как же, разумеется!

Затем снова повернулся к статуе, бесстрастное лицо которой ничего не выражало, кроме умиротворённости, доступной не богам, а именно мёртвым, после чего обратился к покойному с речью:

— Вы, батюшка, давно меня покинули. Но мои помыслы по-прежнему устремлены к Вам, мои самые драгоценные воспоминания посвящены Вам, а уста мои полнятся Вашими словами… Так как мне раздобыть Ваш меч? Или же Вы хотите сказать, что всё это — лишь сказка?! Лишь миф? Ведь здесь больше не живут драконы. Драконы здесь давно вымерли.

Сэль прогрузился в тягучее уныние и с размаху плюхнулся на скамью. Вот он, великий потомок прославленных героев, воевод и королей Элисир-Расара, предстал перед ликами и взорами всевышних небожителей. И вот они, немые и равнодушные статуи, с миллионами глаз, тысячами рук и сотнями сердец, не выказали ему совершенно никакого участия. Не благословили и не прокляли, оставляя всё таким, каким оно есть само по себе.

И что же такое миф, если не сон самой истории, которая тоже была одержима неосуществлёнными желаниями и, в конечном итоге, вынесла из прошлого только неудовлетворённость посредственной реальностью?

Стало быть, здесь имеется лишь одно здравое решение — разлепить усталые веки, очнуться от забвения и глубоко вдохнуть отрезвляющего воздуха, свежего и морозного. Ведь иногда холодное согревает, а горячее, наоборот, остужает.

Сэль, набравшись мужества, поднялся на ноги и подошёл к чаше с песком, принял в руки тонкую палочку из серебра и слоновой кости и начал выводить различные символы, стараясь придумать какое-нибудь действенное и полезное заклятье.

— Вы время даром не теряете. Как же я счастлив знать, что, даже находясь на перекрёстке в беспутном крае, Вы всегда выбираете нечто правильное для себя, — самодовольно отчеканил Эр. — Изучаете магию самостоятельно?

Он возвышался в дверях храма, прямо под крыльями мраморного дракона.

— Такое прилежание постоянно выходило боком для меня, — усмехнулся Сэль. — Что-то Вы рано, я приготовился ждать часами.

— Выяснилось, что я голоден, но аппетита нет.

Данаарн ловко и бесшумно приблизился к принцу.

— Я тут понял, что Вы так ничему и не научили меня, — продолжил юноша. — Обещали, что поможете освоить магию и показать, как надлежит сотрудничать с майном, а в итоге я оказался в свободном плавании.

— Получается, что я всё-таки чему-то обучил Вас, — Эр наклонился к уху Сэля. — Незачем верить на слово всем подряд. Лучше полагаться на знания.

Наследник нахмурился и отложил в сторону свой пишущий инструмент.

— Вы — мой спаситель или демон-искуситель?

— А ты — жертвенное животное или настоящее божество? — отразил заносчивым тоном Эр, взмахивая рукой нетерпеливо и горячо.

На его длинных, острых когтях телесного цвета замерцали магические золотые искры.

— Тогда решено! — не менее несдержанно выкрикнул Его Высочество. — Вместо того, чтобы верить в богов, я лучше поверю тебе…

— Что? Нет!

Эр схватился за голову.

— Разве в этом был твой урок, глупый мальчишка? И почему мне достался такой неразумный последователь…

— Эр, я хочу заключить с тобой договор, — уже спокойно и обстоятельно выдал Сэль.

Вот и настал тот самый знаковый момент, что так долго ждал Данаарн, однако… он ничего не почувствовал. Ни радости или облегчения, ни ликования, ни тонкой тоски от неизбежного прекращения борьбы, от нужды теперь сложить оружие. Ни сожалений по растраченному, ни печалей по упущенному, ни надежд на будущее. Ничего, и это злополучное «ничего» не сумело даже воплотиться в пустоту, которая с удовольствием бы вобрала в себя что угодно сущее. Видимо, быть бессердечным — это очень скучно, пускай и неминуемо ведёт к успеху.

— Ты хорошо подумал? Я тебе второго шанса давать не буду.

— Ты уже дал мне миллион возможностей, — без зазрений совести сболтнул Сэль и расплылся в улыбке.

Эр и Сэль вернулись в Янтарный дворец затемно, и никто не заметил их отсутствия. А когда волосы наследного принца снова приняли свой привычный цвет — цвет чистого и блестящего снега, — юноша подписал сложный договор с демоном-оборотнем, состоящий из множества пунктов и тщательно отражающий обязанности и права участников. Этот неразрывный договор, начертанный пламенными буквами прямо в воздухе, не предполагал иного расторжения, помимо смерти одной из сторон, и, скорее всего, сулил лишь невзгоды и новые стихийные бедствия целому королевству. Только когда твоя вотчина — это мрачная земля печалей и ненастий, то со временем ты обучаешься, как надлежит вести дела в подобном месте. И для начала лучше провозгласить себя князем беспорядка, дабы подчинить весь хаос. Коли доброе сердце приносит лишь несчастья, от него в первую очередь следует избавиться.

Сэль и Данаарн на пару мчались по просторным коридорам Янтарного дворца. Вообще, чем дальше отдаляешься от холодного крыла, тем яснее становится, почему это внушительное и запутанное сооружение нарекли именно «Янтарным». Ближе к сердцу здания всё больше стен, потолков, колонн и иных объектов выкрашивались в медовые и золотые цвета, оставляя позади белые, песочные и голубые оттенки как мираж зимнего сна.

Маг и наследный принц не успевали к назначенному сроку. На самом деле, они чудовищно опаздывали, и Сэль пытался надеть блёкло-синий кафтан, что раздобыл в Исар-Диннах для него Эр, прямо на ходу. Но многочисленные пуговицы и застёжки никак не поддавались, ведь вспотевшие от волнения и физической нагрузки руки Его Высочества не справлялись с задачей.

— Ты уверен, что мы можем туда заявиться? — спросил принц сбившимся голосом. — Что нам можно нарушить запрет королевы и покинуть предел холодного крыла?

Эйман лишь надменно ухмыльнулся. В конце концов, поздновато наследник одумался — они уже оба стояли возле массивных двустворчатых дверей тронного зала, за которыми сейчас велось срочное собрание донгов.

— А что Зармалессия нам сделает? Не смеши меня, Высочество…

Бессмертный окинул пронзительным взглядом своего свежеиспечённого союзника и взялся лично застёгивать ему пуговицы на наряде, который, по общему мнению двоих нарушителей правил, куда больше подходил совершеннолетнему наследнику престола, нежели все эти бесчисленные молочные и серебристые тряпки, в которые Сэля пеленала матушка.

— Тебе нечего теперь страшиться, никто больше не посмеет пролить и капли твоей крови, — тихо прошептал Эр, но стражник у дверей всё равно услышал его речи и вопросительно покосился на беседующих. — Держись с достоинством, не роняй взора под ноги, но и не задирай голову чрезмерно высоко. Это — омерзительная привычка.

Эр подтянул наверх ворот-стойку на облачениях Его Высочества, поправляя тем самым строптивую материю.

— Всё, вперёд, — скомандовал маг, взмахнув рукой на двери в тронный зал, где он ещё ни разу не бывал.

Однако стражники стояли неподвижно и не спешили пропускать незваных гостей. Эр грозно нахмурился, и в воздухе мигом повисло тяжёлое напряжение.

— Открывайте врата, прибыл ваш истинный повелитель, — проговорил он чётко и внушительно, после чего охрана сдалась и впустила наследного принца в помещение.

Обширный и роскошный тронный зал, чей пол в центре покрывали натёртые до блеска медные и бронзовые пластины, заливали перемешанные между собой сгустки тьмы, ибо здесь не имелось окон, и потоки яркого света, порождённые сотнями зажжённых свечей, лампад, жаровен и фонарей. Рыжие языки пламени отражались в металлических и стеклянных деталях, что наполняли залу, добавляя ей особого изыска. В круглом помещении в альковах между тонких и изящных колонн располагались парадные знамёна каждого из двенадцати прославленных домов, а знамя Амуинов ещё и драпировало собой стену за двумя величественными тронами, массив которых будто свивали отшлифованные ветви дуба. Сам зал сверху напоминал рисунок цветка, где роль лепестков исполняли двенадцать резных кресел, расставленных по ободу «сердцевины» из лоснящихся металлических пластин на полу.

Все приглашённые давно были в сборе, и когда Сэль прошёл внутрь совместно с Данаарном, никто на нарушителей даже не оглянулся.

Зал под завязку заполняли власть имущие вельможи, разряженные в лучшие одежды и умащённые ароматными маслами. Одиннадцать из двенадцати кресел донгов были заняты, тогда как большая часть присутствующих толпилась рядом, оставаясь на ногах. Посадочного места для каждого не предусматривалось, однако многие благородные мужи считали возможность принимать участие в совете и за честь, и за личный долг. Поэтому здесь всегда было людно, особенно, когда в срочном порядке созывалось внеочередное сборище, на котором обсуждать возьмутся не что иное, как будущее города.

— …оспа предков пришла с востока, она уже набросилась на окраины Исар-Динн и принялась вгрызаться в стройное тело столицы своими гнилыми зубьями, всюду оставляя разрушения, сея панику и порождая новые гнилостные нарывы в виде очагов мора!

Как не странно, сегодня речь держал донг Вара, первый ар дома Зелёных Равнин, Брук Богатый, хотя обычно подобными делами занимался донг дома Ив, который восседал на собственном месте с суровой и недовольной физиономией.

— Да-да! Страшное поветрие! Хуже чумы! — подпевалами выступали уполномоченные заместители от домов Ална и Адана, ибо их донги тоже пребывали в отъезде.

С побледневшего и осунувшегося лица Её Милости королевы-матери Зармалессии Мелекудны не сходила гримаса неприятия и всепоглощающего ужаса. Она, затянутая в тугой корсет и облачённая в богатое платье из чёрного бархата с длинным шлейфом, тонула в складках своих драгоценных одежд, и плечи её скрывал серебристый плащ из атласа, однако ясновидящие очи Эра Данаарна не поддавались на обман так же легко, как и глаза простых смертных. От пронзительного взора демона-оборотня было невозможно утаить никакие секреты, которые спешило выдать даже тело — королева тихо содрогалась, сидя на троне в благородной и якобы непоколебимой позе. Она впивалась напряжёнными пальцами в подлокотники, пока соседнее с ней место пустовало, ровно, как и стул Главного советника.

— Замолчите! Вы пока не знаете правды! Однако вы уже объявили во всеуслышание, что это оспа предков явилась на свою мрачную жатву, и уже приказали запереть Песчаные врата, обрекая часть горожан, между прочим, наших соотечественников, на позорную гибель!

Сэль Витар начал планомерно протискиваться вперёд, поближе к центру зала. Сперва вельможи и дворяне, которых он аккуратно распихивал, одаривали его презренным взглядом, однако стоило им только заметить этот заснеженный пик — макушку Его Высочества — как они тут же сами уступали дорогу, пропуская наследного принца к тому кругу, которому он и принадлежал. Эр молча следовал за Сэлем по пятам, лишь изредка бросая острые взоры то на одного князя, то на другого дворянина, и каждому под прицелом намагниченных, золотистых глаз бессмертного мерещилось, словно этот древний путешественник видит их нутро насквозь. Почти никто не выдерживал подобного испытания, принимался морщиться, уклоняться или нервно чесаться.

— Да отразятся лазурные небеса в изумрудной воде! Разве это не работа для городской стражи и донга Кирн, что управляет ей?

Донг Кирн, Эйлетт Чесферон, властный и несговорчивый мужчина с густыми, чёрными усами, злобно сверкнул глазами, словно какой-то демон из Междумирья, а затем сурово провозгласил:

— Мы уже предприняли некоторые меры! Мы приказали запереть ворота и перекрыть все пути, отделяющие омут от медного холма. Пока ещё не ясно, что это за болезнь, и болезнь ли…

— …поэтому нельзя делать поспешных выводов! — перебил его какой-то сердобольный выскочка, за что получил ожёг от ультрамариновых очей Чесферона, переполненных огнём праведного гнева сегодня… впрочем, как и всегда. — Там ведь тоже живут горожане! Наши соотечественники! Между… прочим…

— Однако, коли это воистину оспа предков, — продолжил Эйлетт, возле которого переминался его возлюбленный отпрыск — Эмерон Чёрный Вереск, — то нам надлежит в срочном порядке перенести двор и перевести Её Милость с семейством в одно из загородных имений, туда, где люда меньше всего. А затем перекрыть дороги.

Сэль Витар уже стоял в начальных рядах слушателей, и Эмерон первым из власть имущих натолкнулся на него взглядом.

— Нет, подобное допускать никак нельзя! — громогласно объявил донг Аонов, второй ар, Загамот Тихий, зять Зархеля и отец Дуностара. — Если по городу сейчас разнесётся ещё и слух о том, что Её Милость в спешке покинула столицу, то, боюсь, что паники нам никак не избежать. Вдобавок, многие последние решения Её Милости королевы-матери и Главного советника не возымели успеха и не отразились в сердцах подданных, так что…

— А в этом кого надлежит винить, кроме как вас, Аонов, и Главного советника в частности?! — взбунтовался Эйлетт, ударяя кулаком по подлокотнику кресла.

Беспокойства нарастали и по залу прокатилась волна роптаний.

— Посмотрите, это что, наследный принц? — втихаря шептались вельможи, не уделяющие должного внимания ни надвигающемуся мору, ни возможному перемещению двора.

— Неужели это Его Высочество?! Быть того не может!

— Успокойтесь, вы оба! — наконец, слово взял тот, к кому прислушивалось большинство присутствующих — первый ар дома Маль, донг Дубовых Рощ, Тарсилон Дремучий.

Та́рсилон Дремучий, седовласый и бородатый старец, годы которого уже давно перевалили за шестой десяток, полностью оправдывал своё прозвище и даже издалека создавал впечатление дикого и устрашающего горного духа, а не обычного человека, коим, бесспорно, он являлся. На голове он носил корону из дубовых листьев и прутьев, усыпанную желудями и кое-где украшенную алыми ягодами омелы, будто истинными драгоценными каменьями. Спутанные пряди Тарсилона не знали расчёски и свалялись до состояния колтунов. Его рыхлая, тёмно-коричневая мантия спускалась до пола изорванными лохмотьями, и была выполнена из такой грубой материи, что больше бы сгодилась для мешков под сено, например. Однако в руках донг Дубовых Рощ держал массивный, витиеватый древесный посох, чьё навершие сияло позолотой и куда вонзались прозрачные кристаллы хрусталя наивысшей чистоты. Жрецы Дубовых Рощ, от которых на советы всегда прибывала целая делегация из тридцати пожилых мужчин, слыли настоящими пророками, и поэтому в тронном зале воцарилась тишина.

— Давеча мы отметили дивный праздник цветов и уважили богов, и теперича боги не могут проявлять к нам жестокости. Гнев их усмирён, нрав — смягчён, и мы не думаем, что они ниспослали нам столь суровое испытание. Посему, заявляю, что это… что это не оспа предков движется с востока на столицу!

Когда Тарсилон Дремучий завершил собственную речь, в его поле зрения вдруг угодил незваный гость, что без спроса и позволения пробрался на собрание вельмож. Жрец скорчился от удовольствия и по его морщинистому лицу пробежалась угрожающая улыбка-оскал.

— Сие — славное знамение, конечно, — монотонно произнёс донг Аонов, Загамот Тихий, — но мы не можем слепо полагаться на пророчества.

— Ха-ха-ха! — вдруг старик разразился хохотом.

Он ударил пару раз посохом по металлическим напольным пластинам, живо подскочил на ноги и помчался к престолонаследнику.

— Кто пустил тебя сюда, дитя? — прошептал жрец Маль хриплым, колдовским голосом, чуток наклоняясь к Его Высочеству. — Это место для зрелых мужей, а не для необразованных женщин или несмышлёных ребятишек.

В тот миг все взгляды уже были прикованы к хрупкой и нерослой фигуре Сэля Витара из дома Амуинов.

— У меня имеются важные сведенья, почтенные господа, — провозгласил наследник на редкость уравновешенно.

На сей раз у него получилось скрыть и нетерпение, и гнев, и страх под коркой твёрдой рассудительности.

— То, что вас всех беспокоит — это не оспа предков. Это…

— Тебе почём знать, дитя? Ты ведь всю жизнь провёл в своих покоях.

— Что? Это Его Высочество наследный принц? Откуда ему может быть что-то известно… — вельможи снова взялись перешёптываться между собой в то время, как королева-регент сглотнула ком в горле, но так и не вымолвила ни слова.

Тарсилон Дремучий улыбался всё более и более безумно и устрашающие, нависая кривым корпусом над телом юного наследника, и Эру пришлось сделать шаг вперёд.

— Я вижу, ты сам состарился, так и не повзрослев, так что… — язвительно отчеканил бессмертный маг и тоже улыбнулся, словно лукавый бес.

Беззвучный и незримый поединок двух волшебников свершился, и жрец Маль, сразу уяснив сложность всей ситуации и уловив общие изменения в позициях, опять громогласно расхохотался. Он взмахнул рукой на принца, но не пренебрежительно или оскорбительно, наоборот, помечая его сим жестом, как свежего избранника богов.

— Чудно! Чудно! Принцу уже шестнадцать… по нашим законам — это есть совершеннолетний возраст, послушаем же его речи, которые, надеюсь, переполняет не только юношеская удаль, но и мудрость прошлых поколений.

— Что? Нет! Кто его сюда впустил! — внезапно Её Милость Зармалессия подскочила с трона. — Сэль Витар Амуин, как ты посмел нарушить распоряжение своей матери? Ты — непочтительный сын и позор нашей…

— Ай, уймитесь, Ваша Милость… — рыкнул Тарсилон, направляясь в развалочу к своему креслу. Силы будто враз покинули его дряхлое и немощное тело, и старик с трудом переставлял ноги. — Вы — госпожа, лишь где он — господин.

Это прозвучало грубо и непочтительно, и всяким придворным сочлось бы за истинное оскорбление, из-за которого следует развернуть полномасштабные войны под стягами кровной вражды, однако жрецам Дубовых Рощ издревле сходила с рук любая дерзость. В конце концов, у них частенько мутился рассудок на исходе лет, и, вдобавок, боги берегли их плоть и освещали путь, перечить им — попусту неразумно.

— С востока на Исар-Динны надвигается не оспа предков! — прокричал принц что есть мочи, когда народ чуть-чуть утихомирился. — Это вообще не болезнь, это кровожадные и одичавшие воплощения утопших, так называемые негули.

— Ваша Милость! Нин-дар-нана! Ваша Милость!

Не успел Сэль выдать всю подноготную, что он выловил из своих новеньких сетей разведки, как в залу ворвался вспотевший и запыхавшийся Сагар Молниеносный, Верховный гебр, который почему-то отсутствовал на столь важном собрании до сего момента.

— Посыльные волшебники докладывают, что никакой болезни нет!

— Погодите, значит, что угрозы тоже нет? — скривив брови, вопросил Эйлетт, пока его сын Эмерон изо всех сил пытался не пялиться с раскрытым ртом на Его Высочество наследного принца.

— Угроза… угроза, уф! Имеется! — отчитывался гебр, стараясь перевести дыхание в перерывах между словами. — Толкуют, будто это омерзительные твари наводняют бедные кварталы Исар-Динн, пожирая всех и разрушая вся на своём пути.

— Воплощения утопших? — предположил донг дома Кирн.

— Д… да! — воскликнул ошеломлённый верховный гебр, взмахивая руками в воздухе. — А вы откуда знаете?

Недоумённо озираясь по сторонам и ровным счётом ничего не понимая, Сагар под конец узрел своего любимого воспитанника, троюродного внука, и растерянно вымолвил в полголоса:

— Ваше Высочество, Вы здесь? Быть того не может!

Когда Лили, наконец, открыла Бел-Атару, который молотил в дверь ставки словно одержимый, то сразу разразилась тем же восклицанием:

— Не может быть! Что случилось?!

— Не кричи, успокойся, — проговорил иноземец, сверкнув глазами на вмиг побледневшую и до смерти перепугавшуюся девушку.

Лили, хоть и прослужила на посту травницы в своей родной деревне некоторое время, и не единожды помогала собственной наставнице лечить селян, ещё никогда не сталкивалась с подобными травмами. Момо, недвижимо лежащий на руках Касарбина, вообще не походил на живого, поэтому Лили просто остолбенела, прикрывая рот левой ладонью.

— Нужно запереть все двери и окна, так сказала Глава. Кто ещё дома? Нагрей воды и принеси мне чистых полотен.

Молодой человек сыпал распоряжениями со столь серьёзным и непоколебимым видом, что его уверенность и невозмутимость даже привели Лили в чувства. Правда, на долго её не хватило — стоило девчушке только взглянуть на опухшее лицо пострадавшего, покрытое запёкшейся кровью, синяками и ссадинами, как непонятная волна смятения возвращалась назад, и Лили не могла заставить себя даже пошевелить пальцем.

— Алхимик?! Алхимик, ты здесь? — продолжал кричать Бел-Атар, неся Момо по залу. — Я положу Лана в комнате Гвальда на первом этаже, лучше не поднимать его наверх, у него могут быть сломаны какие-то кости…

— Они точно сломаны, — сдавленным голосом прошептала травница, одной рукой по-прежнему прикрывая рот, а второй теребя небольшое полотенце, заткнутое за пояс фартука.

Она занималась совместно с Алхимиком различными забавными экспериментами, изучая свойства сыпучих материалов, пока Бел-Атар не нарушил её прекрасный мир неведенья, ворвавшись в него со скверными вестями и дурными знамениями.

— Только я в этом совершенно не разбираюсь! — объявил Касарбин, уже миновавший кухню и устремившийся в коридор, что вёл к трём нижним спальням. — Мне нужна твоя помощь, так что прекращай это. Погорюешь потом.

Иноземец ногой подтолкнул дверь в личные покои Гвальда, и та, к счастью, оказалась не заперта.

— Так что, всё-таки, приключилось? — вопросила одумавшаяся Лили.

Она опередила Бел-Атара и в спешке очистила постель от грязного белья и пожитков хозяина, освобождая место для Момо. Травница выпучивала на собеседника влажные, ореховые глаза, которые лишь чудом удерживали слёзы на своей поверхности.

— Что за крики вы опять подняли, молодцы да девицы? — недовольно буркнул Алхимик, нарисовавшийся в дверях.

Однако, в отличие от Лили, он быстро понял, что вместо слов и скорбных воздыханий Бел-Атару сейчас пригодится действенная помощь, и поэтому тут же взял себя в руки:

— О, священные воды! О, Одакис и Кисарит! Что за дела? Лили, мигом на кухню и нагрей воды.

Девица побежала исполнять распоряжения, а Алхимик помог Касарбину разместить пострадавшего на постели, после чего взялся аккуратно срезать с того одежды. Но смятённый и напуганный взор мужчины всё-таки столкнулся с зелёными очами иноземца и Бел-Атар не устоял. Он будто воочию увидел, как по душе Алхимика промчалась леденящая волна тревоги, и поэтому тихо промолвил:

— Я сам толком не знаю, что произошло, и что послужило причиной нападения. Но лавка Северона сгорела, наши работники мертвы, а теперь по городу носятся одичалые жители, утверждая, будто с востока на нас надвигается оспа предков. Глава, Гвальд и Ватрушка ушли на разведку, а мне было велено позаботиться о Момо… и принять меры по защите от болезни.

Щуплый Алхимик молча слушал исповедь молодого человека, и ни разу не изменился в лице. Он был слишком занят обследованием потерпевшего для того, чтобы хоть как-то реагировать на навалившиеся дурные вести.

— И… как он? — спустя какой-то срок спросил Касарбин.

Художник сидел на скромном табурете возле окна и наблюдал за работой товарища по братству. Бел-Атар ничего не понимал во врачевании, не разбирался в лекарственных растениях, микстурах или возможностях организма, однако даже он мог с лёгкостью сказать, что всё приключившееся только на первый взгляд казалось непоправимым и безнадёжным. На поверку хрупкий Момо очутился гораздо более крепким и несгибаемым, и, по предварительному заявлению Алхимика, у парнишки была сломана лишь парочка рёбер, а ещё, возможно, образовалась трещина в правой руке.

Наверное, если бы Бел-Атар лично не присутствовал при этом, то счёл бы, что актёра спасло какое-то вселенское чудо… Впрочем, молодой человек своё детство и отрочество провёл в поистине чудесных краях, земли которых населяли создания великие и возвышенные, поэтому он не единожды зрел точно такой же расклад. Когда-то давно…

Да, он уже определённо видел подобное.

Ставка Белой Семёрки — местечко очень странное. Каждый обитатель знает и замечает здесь намного больше из того, что озвучивает вслух, поэтому, многозначительно переглянувшись с Алхимиком, Касарбин тоже избрал знакомый путь: он решил помалкивать.

Лили помогла омыть пострадавшего и перевязать ему раны. В свежеиспечённые врачевальные палаты наведался Учёный Виридас, который, как выяснилось, тоже находился дома. Он принёс старинные свитки, которые тут же взялся обсуждать на пару с Алхимиком, а затем удалился в лабораторию вместе с Таолили. Травница должна была под руководством Виридаса приготовить некий отвар, только учитель не отправился ей помогать, он предпринял нечто весьма сомнительное: опустился на колени перед постелью Момо, и начал молиться.

Хотя, возможно, это была даже не молитва, а какое-то заклинание — Касарбин так и не разобрался. Одно молодой человек знал наверняка — вряд ли подобные слова помогут Момо пройти через очередное испытание, или вырвут его из лап мрака. Лан находился без сознания, и, должно быть, там, где он теперь пребывал, властвовали холода и резвились ледяные ветра, поэтому лучше использовать что-то тёплое и светлое как приманку.

— Избавь его от смерти, а смерть — от боли, пока он входит в огонь и выходит из воды, — неразборчиво шептал Алхимик, суматошно шевеля губами и дотрагиваясь лбом до пола всякий раз, как заканчивал фразу. — Избавь его от смерти, а смерть — от боли…

— Что такое оспа предков? — тихо спросил Касарбин, до сих пор сидящий на табурете в неизменной позе.

— Страшный мор! Лютый! Лютый! — зачастил Алхимик, подскакивая на ноги. — Валит с ног здоровяков за сутки, а женщин и детей пожирает за мгновения! Но… я видел его немилосердный взор. Я… видел однажды его облик! Облик того, кого нельзя называть по имени!

Касарбин недоумённо нахмурился, хотя он уже, конечно, понимал, куда клонит Алхимик на интуитивном уровне. Этот взбалмошный безумец вдруг подпрыгнул к иноземцу и продолжил свою спутанную речь:

— Да! Да! Он был словно лютый бог! Тот, кого нельзя называть по имени, и кто появляется из прибывающих вод!

Алхимик навис над Касарбином так, чтобы молодой человек мог смотреть прямо в его глаза — в глаза, в которых должна была отразиться история рассказчика: ужас, что он испытал, скорбь и сожаления от многочисленных потерь, но и радость по причине того, что он сам уцелел, ровно, как и вина за сохранение собственной жизни — весь этот пышный, мрачный спектр цветов, которыми располагал бог моровой болезни.

— Оспа предков обычно приходит весной с паводками, когда реки разливаются до безобразия и запруживают заливные луга и старые поймы стоячей водой, и от неё нету спаса…

— Но у нас лето в разгаре, воды в Басул, наоборот, уже идут на убыль, — возразил Бел-Атар.

Хотя он, безусловно, лучше многих осознавал, что здравый смысл если и поможет отогнать болезнь — то только от рассудка, однако он полностью бессилен перед натиском телесных хворей. Оспу предков, как и любое другое поветрие, не переубедишь трезвыми доводами.

— Я, пожалуй, ненадолго отлучусь, — спустя некоторое время заключил Касарбин.

Он поднялся с табурета, подошёл поближе к постели Момо, склонился и легонько провёл пальцем по лбу парнишки. Глаза Лана были плотно закрыты, однако его ресницы подрагивали, видимо, пострадавший усердно боролся за жизнь не только наяву, но и во сне. Перед уходом Бел-Атар отметил, что лицо актёра выглядит уже менее опухшим. Стало быть, целебные снадобья и магические заклятья всё же сработали? Хмыкнув напоследок, молодой человек двинулся прочь.

— Избавь его от смерти, а смерть — от боли… — шептал Алхимик, и голос его разносился по тёмному коридору ставки.

Бел-Атар молча изъял из кармана золотую монету на шнурке, ту самую, что у него недавно украл Ватрушка. Теперь стараниями того же Ватрушки монета вернулась к собственному хозяину. Она наполняла густеющую тьму своим манящим металлическим блеском, который рождался только на поверхности чистопробного золота, и Касарбин подивился, как же нечто столь привлекательное и в целом прекрасное может быть таким отравленным, неся в себе лишь беды?

Мужчина погрузил монету обратно в карман и медленно потопал в направлении башни. Он желал подняться на верх, выбраться на смотровую площадку и оценить ситуацию издалека, словно сторонний наблюдатель. У Бел-Атара было превосходное зрение, ведь в юности он никогда не засиживался дома. Прежде чем стать владельцами таверны, его родители слыли умелыми и опытными торговцами, которые проводили свои караваны через многочисленные препятствия: неважно, были ли это «непроходимые» джунгли, «непреодолимые» горы или же беспощадные пустыни — им покорялись любые земли. Конечно, всегда требовалось проявлять смекалку и изворотливость, ровно, как и находчивость, а ещё обладать обширными знаниями для того, чтобы не сгинуть где-нибудь на краю света. Именно родители научили Касарбина ориентироваться по звёздам — этим неугасимым пустынным маякам, — когда всем честны́м семейством пересекали неприветные и бесплодные юдоли пустоши Набитан.

Касарбин ещё явственно помнил холод и жар пустыни. Эти перевалы барханов из золота и черни, как застывшая волна, которая обманула время и растворила его в песок. Днём Набитан сияла платиной и отливала золотом под палящими лучами солнца, а ночью, под надзором Дион и Цер и серебристых звёзд, дюны преображались, наливаясь серо-чёрным углём.

Сейчас молодой человек вспоминал всё это, стоя на углу навесной пристройки на крыше башни, открытый всем ветрам и сторонам света. На горизонте собирались грузные тучи, из разных кварталов омута вверх поднималась густая, сажевая гарь — такова цена невнимательности, и где-то уже начались пожары из-за оставленных без присмотра печей и очагов в покинутых домах. Бел-Атар устремлял свой взор на восток, туда, где устье Басул разветвлялось и захватывало обширные территории, разрезая влажные почвы на тысячи мелких островков, но он не видел признаков мора. Он видел там, поблизости от Сломанного берега, совершенно иную, однако не менее зловещую картину: к городу медленно ползли сотни уродливых тварей на раскорячках, которые прижимались к земле словно пресмыкающиеся.

— Что же это такое творится? — растерянно прошептал молодой человек, пока резкие порывы ветра трепали полы его модного камзола.

Впрочем, кому-то и во враждебной пустыне удобно, ведь он там родился и жил, а в знакомых водах плавать проще, даже если воды эти обращены в безжалостные, смертоносные пески. Осталось надеяться, что Момо тоже помнит сию завалящую истину, и что ему не чужды науки бессмертных существ, которые следят за небом, и которые знают, куда надобно смотреть, дабы выбраться из безвыходной ситуации. Говорят, просторы Междумирья покрывают барханы седых песков и испещряют дюны пыли из истлевших останков, а ещё говорят, что Междумирье — это перевал; мост, что разделяет мир живых и царство умерших. И пройдёшь ли ты через него, и где окажешься в итоге — всё это зависит только от личных качеств и индивидуальных способностей. В Междумирье не на кого рассчитывать, кроме себя самого.

Но, наверное, свет сгодится как приманка. Он нужен всякому кораблю, поэтому не помешает друг на землях обетованных, который разожжёт маяк у наиболее опасного и острого края суши, пока ты в далёком плавании.

— Ваше Высочество, — прошептал до сих пор изумлённый Эмерон, немного наклоняясь вперёд, поближе к наследному принцу, — всё же, кто этот человек? Почему… Вы ему доверяете?

Чёрный Вереск взором указал на распахнутые двери веранды возле тронного зала, откуда задували порывы ветра, предвещающие мощную грозу. Сэль немного поморщил нос, обнял покрепче руками собственные плечи, а затем тихо ответил:

— Он не человек вовсе. Он — лунг, бессмертный и могущественный маг, странник, что бывал в таких местах, которые даже не снились смертным. Он умеет управляться с магией, его кровь — это чистый майн. Позволь ему решить нашу проблему с воплощениями утопших…

— Но он чужак! — нетерпеливо встрепенулся Эмерон, изо всех сил старающийся усмирить свою гортань и держать голос под контролем. — Он — иноземец, которому нет веры, и которому не должно иметься дела до наших проблем и наших земель…

— Или что, может, твой отец желает выступить вперёд и сразиться с дикими тварями?

Принц отвернулся в сторону и скорчил некую надменную гримасу, столь ему не свойственную прежде, что Эмерон взволновался до глубины души. Неспокойно было нынче его сердце, когда возле хрупкой фигуры Его Высочества возвышался этот подозрительно длинный и плечистый господин.

— Кажется, Его Светлость Эйлетт Чесферон прекрасно дал нам понять, что не желает вмешиваться, пока страдают жители омута, среди которых «нет ни одного порядочного человека и которые ютятся в гнилых трущобах, словно грязные насекомые».

Подняв вверх одну бровь, Сэль уставился на Эмерона Чёрного Вереска, пятого ара дома Кирн, которому было совершенно нечего возразить против данной цитаты. В конце концов, именно такие речи прозвучали на совете из уст его почтенного батюшки. Эйлетт хотел повременить, оценить ситуацию и взглянуть на общую картину со стороны, ведь никогда ещё подобного не происходило, и негули не проникали за городские стены. Что им нужно в Исар-Диннах? Почему они покинули гроты и руины Сломанного берега? Неужели, их выгнало предчувствие? Страх перед очередным катаклизмом — золотым бедствием?

— Разве такое благое свершение, как очистка городских предместий от скверны негулей, не приумножит честь правящей семьи? — принц сделался более серьёзным и устремил свои раскрасневшиеся глаза на собеседника.

— Но каковы же методы? У этого мага уже дурная слава в городе, хоть народ его ни разу и не видел. Толкуют, будто он — проклятье. Разве можно прибегать к чёрному колдовству и…

Внезапно Эмерон сам замолк. Его остановили не весомые доводы или глас рассудка, но какое-то странное, всепоглощающие и пронизывающие чувство правильности поступка Его Высочества. Молодой начальник стражи всё больше и больше погружался в холодные озёра глаз наследного принца, корка льда на которых уже давно треснула, ведь их блестящую, стеклянную поверхность иссекали крошечные сосуды с горячей жидкостью — кровью Амуинов. Кровь и Вода — именно так звали меч отца Сэля, Тея Алькосура, и под тем же самым именем прославится его собственное орудие труда. Именно так… да?

— Что же до других иноземцев, Ваше Высочество, — ещё более секретно и тихо вышептал пятый ар Кирнов, — то нам необходимо раздобыть доказательства продажи земель. Вы… сможете изъять ту купчую? Кажется, Её Милость королева-мать была малость не в здравии сегодня…

Однако речь Эмерона прервал его батюшка, подлетевший к заговорщикам словно огромный чёрный коршун. Он сразу навострился на Его Высочество, явно припоминая старинное прозвище наследника, что бродило при дворе, — «снежный кролик».

— Крепкое здоровье — всё, что нужно человеку, — торжественно объявил Эйлетт, предварительно поклонившись принцу. — Признаюсь, наблюдать сегодня Ваше выступление на собрании было чрезвычайно приятно, Ваше Высочество. Сердце ликует от того, что Вы в добром здравии. По словам Её Милости, Вас болезнь одолевает, поэтому мы, Ваши верноподданные, не можем часто видеть Ваш царственный облик. Так как Ваша хворь?

Первый ар Чёрных Ворот поднял вверх одну бровь и направил свой испытующий взор на наследника престола. Он явно затеял какую-то игру, то ли проверяя принца, то ли заманивая его в силки ловушки.

— Благодарю, Ваша Светлость. Не кашляю больше, — улыбнулся Сэль.

Оглянувшись по сторонам, он быстро понял, что рядом нет никого, способного оценить его шутку.

— Эйлетт, пускай Ваши люди выдвигаются к границам омута уже после того, как Эйман исполнит свою часть работы и расчистит дорогу, — едва слышно промолвил Сэль, следя за тем, как по зале расходятся высшие представители дворянства.

— Как прикажете, мой принц, — отчеканил донг Кирн, плавно поклонившись своему будущему правителю.

После слов Эйлетта Сэль Витар сразу удалился, он поспешил на веранду, снова обняв собственные плечи. В залах стало очень холодно из-за гуляющего предгрозового ветра.

— Отец, разведка докладывает, что Её Милость и Главный советник замыслили невообразимое, — прижимаясь к широкому плечу родителя, вышептал Эмерон, — продажу иноземцам Лихих островов.

Эйлетт Чесферон покосился на сына с неверующим лицом, однако затем его уста украсила довольная ухмылка. Он знал, что это неизбежно, и рано или поздно королева на пару с советником допустят слишком существенную ошибку для того, чтобы выбраться сухими из тухлых, стоячих вод — уж чересчур они, расслабленные и отъевшиеся, стали неповоротливыми и беспечными, будто удав, что разом пожрал целого быка и впал в оцепенение.

— Это нам только на руку, не будем ускорять события. Пускай текут своим потоком.

— Вы… пошлёте войска в омут, как обещали Его Высочеству?

Недолго подумав и возложив тяжёлую руку в перчатке на набалдашник меча, Эйлетт провозгласил:

— Его Высочество связался с дурными силами. Это не выход — прыгать, очертя голову, с обрыва вниз, — и всё это время матёрый воевода пристально смотрел на распахнутые двери веранды, в которых зияла чёрная дыра пространства, таящая за собой укутанный тьмою мир снаружи дворца.

— Что делать, когда нет никакого другого выхода? — оправдательно проговорил Эмерон, тоже водружая руку на навершие меча и занимая точно такую же позу, как и его батюшка. — Я о том… что можно поделать, если порой даже неверный путь приводит к нужному результату?

— Ха! Ха-ха-ха! — вдруг заливисто расхохотался Чесферон. — Ну, коли даже жрецы Дубовых Рощ одобрили этот вздорный план Его Высочества, то кто мы с тобой такие, чтобы сомневаться?

Первый ар развернулся, показательно взмахнув увесистым плащом, совершил шаг по направлению к кругу старинных приятелей — других полководцев, но затем всё-таки оглянулся назад, на своего сына-смутьяна, и добродушно произнёс:

— Прошу тебя, Эмерон, дома напомни мне, что я тебе задолжал пару подзатыльников.

Чёрный Вереск тоже улыбнулся, а после поспешил донести вести до подчинённых отца. Он желал лично возглавить карательный отряд.

На обширной веранде ветры бушевали так, что Его Высочеству было трудно набрать полную грудь воздуха. Открытая площадка находилась на порядочной высоте, где потоки всегда были куда более стремительны, однако посеревшая поверхность Зелёного моря, что чудесно просматривалась с балкона, почему-то оставалась почти неподвижной. Сэль побежал к ограждению балкона, на котором в очень рискованной позе восседал Эр Данаарн, и вихри развевали белоснежные волосы наследника престола, путая пряди между собой.

— Что ты делаешь? Почему медлишь? — прокричал Сэль, когда вплотную приблизился к магу.

Бессмертный сразу перелез через бордюр и наступил своим изящным, кожаным сапогом на выпуклость снаружи — довольно опасное и скользкое местечко для проверки любого равновесия, даже самого передового.

— Эр! — истошно крикнул юноша, чуток перегибаясь через мраморное ограждение. — Иди и разгроми эту нечисть!

Данаарн улыбнулся, поворачиваясь к принцу.

— Как пожелаете, Ваше Высочество.

Принц тоже улыбнулся ему в ответ.

— Твоё могущество полностью восстановилось? — вопросил Сэль.

— Как видишь.

Демон-оборотень, кажется, не испытывал ни малейших затруднений в подобном положении — ветры будто обтекали его корпус. Бессмертный расправил плечи, поиграл руками, размял пальцы и слегка покрутил головой, настраиваясь на предстоящую битву.

— Погоди! — но принц задержал его, ухватившись за спинку тёмно-фиолетового кафтана союзника.

— Ну, что ещё?

— Только не вздумай там умереть, понятно? Я не позволю тебе так просто избавиться от нашего договора или новоявленных обязанностей!

— Лучше идите в дом, Ваше Высочество, здесь слишком холодно и шумно, — отбил языком Данаарн.

Сэль не до конца разобрал его слова, однако посыл он понял правильно, сразу убежав обратно в замок. Рядом с Эром метались три его послушных вихря. Они вертелись и шипели, словно изнывая от нетерпения, однако хозяин их планировал вдоволь насладиться моментом предвкушения. Широко распахнув светящиеся глаза, одержимые и полубезумные, Эр приоткрыл рот, обнажая белые и ровные зубы, и загадочно прошептал:

— Огонь распространяется стихийно. Он уже захватил Сломанный берег, уже перекинулся на жилые кварталы. Что же делать?

— Тушить его! — хором завыли магические вихри.

Их прежде безликие начала вдруг обзавелись безобразными головами чудищ, которые скалились и клацали наточенными клыками, так, как будто предчувствовали пролитую кровь.

— Тушить его песком, — запечатал сложное заклятье Эйман Эр Данаарн, могущественнейший маг, чья плоть пронизывалась жилами из майна.

Потом он исчез из вида, будто бы за мгновение лишившись материальности и мигнув на прощание чёрной колдовской искрой. Массы обсидиановых песков обрушились вниз к подножью Янтарного замка, а затем устремились на восток, туда, откуда дули сегодняшние ветры и откуда на сушу выбрались повреждённые воплощения утопших.

— Разве это похоже на проявление оспы предков? — выпячивая глаза и испуганно озираясь по сторонам, прошептал Онкелиан.

Он обнимал свою костлявую фигуру руками, ибо вокруг буянили холодные ветры, предвещающие скорую грозу. Небеса, словно оскорблённые его неразумным проступком, нахмурились и будто со всего света согнали тяжёлые, свинцово-фиолетовые тучи, которые полностью закрыли солнце от жителей Исар-Динн. На столицу опустился мираж ночи.

— Оспа предков не отъедает конечности у жертв в мановение ока, — ответил Гвальд, сидящий на корточках вместе с Ирмингаут возле тела одного бездомного, который испытал на себе всю мощь природного невезения.

На беднягу напали повреждённые воплощения утопших, однако вместо того, чтобы лакомиться его плотью, они просто оторвали левую ногу и правую руку, умертвив мужичка и бросив на обочине дороги его останки.

— Ну, а почему тогда вы в масках, если это не оспа предков? — нервно прошипел маг, и на него в ответ уставились две пары раздражённых глаз — единственное, что теперь можно было рассмотреть на лицах членов братства Белой Семёрки. — Дайте мне тоже какой-нибудь платок…

— Успокойся, это просто… — проворчал Гвальд, наклоняя голову набок в то время, когда Ирмингаут не желала даже словом удостаивать Ватрушку, — …просто предосторожности. Нас не должны узнать. У Главы слишком яркая наружность, ты же понимаешь, ну, а я…

— Узнать?! Кто нас здесь узнает?! Мертвецы?! — истошно завопил Онкелиан.

— Как можно было перепутать оспу предков с нападением негулей? — тихо прошептал мастер на эльфийское ухо своей боевой подруги.

— Видимо, кто-то весьма потрудился над тем, дабы распустить подобный слух, — еле слышно отозвалась Ирмингаут, вонзаясь кроваво-алыми зеницами в чёрные глазища Гвальда.

На лице бывшего капитана дворцовой стражи красовался тёмно-синий платок, плотно прилегающий ко рту и носу и скрывающий общие черты внешности, тогда как у Главы имелась полноценная, искусно сшитая маска, которую она частенько надевала в самые обычные дни совместно с капюшоном от кожаной крутки. Стараясь держать личность в тайне, женщина будто создавала тени искусственно, посредством собственной руки.

— Толкуют ведь, что Служители культа костей заражены оспой предков? — подметил Гвальд, постукивая указательным пальцем себе по подбородку. — Или, по крайней мере, что эти калеки покрыты язвами и нарывами, может ли быть…

— Вполне возможно, — отрезала Ирмингаут, не дожидаясь того, как Гвальд доведёт фразу до ума.

В конце концов, эльфийка неплохо понимала ход его мыслей, и ей не требовалось выжидать того момента, когда всё подразумевающееся обретёт оболочку из слов, которые, в свою очередь, кто-нибудь недобросовестный может и подслушать. Ирмингаут недоверчиво взглянула на Ватрушку и выпрямилась во весь рост, после чего обнажила клинок Яротая.

— Служители костей?! — завыл перепуганный Онкелиан. — Неужели… Разве Воины Вереска не прикроют наш тыл?!

— Это мы — в тылу врага, коли ты ещё не понял, — грубо отчеканила Глава. — И это мы прикрываем Двойную «В». Пойдём.

— Куда?!

— Ох, бедолага Шатилир, несчастный расстрига, — прошептал Гвальд.

Мужчина тоже поднялся на ноги и сложил ладони в молитвенном жесте. Слабый дождь уже начал накрапывать, оплакивая всех погибших сегодня по вине чьей-то немилости и злого умысла.

— Сейчас Шалвира споёт тебе песнь, и да отразится твоя вечность в зелёной воде, да утешат твою душу Одакис и Кисарит.

Закончив быструю заупокойную речь для старого знакомого, Гвальд тоже обнажил меч и пошагал по пятам Главы. Всюду вокруг встречались следы разрухи и налёта — где-то валялись брошенные вещи, где-то нашли последнее пристанище наиболее падшие из завсегдатаев окраин омута, и их растерзанные и изувеченные трупы теперь наводили ужас на оставшихся в живых. Но на дороге, ровно, как и на стенах или углах немногочисленных зданий явно выделялось нечто общее — странные разводы и пятна грязи, которые до сих пор мерцали чем-то металлическим.

— З-зачем я в-вам нужен здесь? — буркнул Онкелиан, принявшийся заикаться то ли от нервного напряжения, то ли потому, что продрог до костей. — У меня даже нет оружия.

— Руки — твой меч, или ты не маг? Будешь помогать, — сурово выдала Глава. — Взгляни, не чары ли это?

Чуток помявшись на месте, Ватрушка нехотя поволочил ноги в направлении жалкой хибары, на прогнивших досках коей застыла блестящая, уже подсохшая грязь.

— Может, это просто перетёртые минералы? Слюда, например? Кто знает, во что веруют здешние обитатели и зачем они нанесли на свои дома эту смесь? — предположил Онкелиан.

За сегодняшний долгий день ему с лихвой хватило всяческих потрясений, поэтому вначале неизвестная субстанция не вызвала в опальном маге никакого интереса. Правда, когда рядом с прирождённым волшебником возникает нечто поистине магическое — оно неизбежно задевает потаённые струны души, а затем стремительной волной прокатывается по воображению, всецело его захватывая и порой превращаясь в одержимость.

— Хотя… теперь я думаю иначе, да, — согласился Ватрушка, кивнув головой. — Сейчас я вижу, что привлекло тебя, Глава. Это точно колдовство, причём первоклассное.

Ватрушка дотронулся большим пальцем до грязи, после чего размял в руках комок, испытывая и проверяя его.

— Хм… что это за вкрапления? — бубнил маг себе под нос. — Здесь слишком темно… но это походит на зиртан.

За бедняцкой хибарой колосились целые заросли высокого тростинка, из которых неожиданно вынырнула группа негулей. Онкелиан, будучи выходцем из благородного семейства, никогда прежде не сталкивался с подобной нечистью, и поэтому опешил. Зато Ирмингаут среагировала мгновенно — стоило лишь теням воплощений утопших промелькнуть по клинку Яротая, как эльфийка уже приняла боевую позицию. Она ловкими движениями сносила головы врагам и иссекала их корпус, уничтожая одну тварь за другой несмотря на то, что противники тоже проявляли недюжинную ловкость и изворотливость. У Гвальда не получалось так же умело отражать атаки и крушить чудовищ — в конечном итоге, он привык наносить колющие удары, а не рубящие, ведь готовился сражаться лишь с единственным врагом — человеком, таким же, как он. Однако, колоть мечом или кинжалом нежить, что не ощущает боли, — дело весьма бессмысленное и не плодотворное. Негулей проще усмирить, снимая с плеч их головы и разрубая на части корпус.

Когда Ирмингаут разобралась с первой кучкой негулей, она сразу же двинулась к зарослям тростника, ведь в ней взыграли первобытные и дикие части её естества: жажда крови и азарт охотника. Гвальд, с трудном справившийся с двумя особями негулей, недовольно похрустел своей массивной шеей, но всё-таки последовал за женщиной, и только ошеломлённый маг застрял возле хлипкого домика. Постучав пальцем об испачканную стену, Онкелиан внимательно оглянулся по сторонам, и из каждого угла на него преувеличенными глазами страха пялилась очередная скрытая опасность. Даже заурядная гроза стала казаться молодому человеку по-демонически зловещей, поэтому волшебник ринулся за мастером.

— И… Ирмингаут? — позвал Ватрушка взбудораженную эльфийку, когда сравнялся плечом с идущим позади неё Гвальдом. — Можно… может, вы сперва проводите меня до ставки, а уж потом нырнёте в эти дебри… безумия?

Однако ответа не последовало, и Онкелиану ничего не оставалось, кроме как продолжать шагать за Гвальдом. Правда, вскоре мастер обернулся назад и пристально посмотрел на Ватрушку, будто передавая тому некое секретное послание своими тяжёлыми тёмно-карими очами, но все старания прошли даром, и маг ничего не уяснил. Гвальд, покачав головой, печально вздохнул и поспешил за Ирмингаут, попутно прореживая мечом заросли тростника и освобождая путь для Онкелиана.

— Зачем вы идёте к дельте Басул? Что вы намереваетесь предпринять? — наконец, взмолился маг, когда охотники выбрались из кущ высокой травы и очутились посреди открытого пространства.

Пронизывающие потоки ветра усмирились, и впереди раскинулись узкие ответвления рукавов Басул, отливающие серебристо-серым блеском на фоне тёмно-коричневых островков из рыхлых почв. Вода выделяла искривлённые очертания негулей, что копошились возле излучины неподалёку от Сломанного берега. В воздухе повисло подозрительное напряжённое затишье, то самое, что обычно случается перед мощной бурей, и Ватрушка не выдержал:

— Что вы задумали?! Отомстить мне?!

— Не зли Главу, — сурово прохрипел Гвальд, слегка толкнув мага в грудь.

— Уничтожить очаг болезни, — мрачно вышептала Ирмингаут.

Она повернулась и тоже направилась в сторону Ватрушки, и из-за её внушающего ужас вида несчастный даже тревожно сглотнул, попятившись назад, к проторенному пути сквозь траву, что проложил для него щедрый Гвальд.

— Отомстить? — надменно повторила эльфийка, приближаясь вплотную к провинившемуся. — Как ты себе это представляешь? Хотелось бы послушать… твои соображения. Что вообще такое, «месть»?

— Не надо этого делать! Не играй со мной, словно со своей добычей! — взвизгнул Онкелиан, в бешенстве взмахнув рукой перед носом Главы. — Да, я ошибся! Но я сожалею от всей души! Я сожалею!

На их крики, разумеется, не преминули откликнуться повреждённые негули, которые начали тонкой струйкой стекаться к спорщикам.

— Гвальд! Ирмингаут! Простите меня! Я каюсь, я согрешил! — продолжал прижиматься к зарослям Онкелиан.

Он чувствовал, как злополучный ком опять подступает к горлу, а слёзы наполняют глаза.

— В грехе всегда гораздо больше искренности, чем в раскаяньях грешника! — прокричала столь же отчаянно эльфийка, срывая с лица маску рукой, свободной от меча. — И мне это прекрасно известно!

Пятясь назад, Ватрушка случайно запнулся о небольшой булыжник, который прежде не вызвал у него ни малейших затруднений, однако ныне, когда его глаза были устремлены на разъярённую Главу, а за дорогой следил лишь ослеплённый затылок, он не смог предотвратить неминуемого падения, и рухнул на землю.

— Да что ты говоришь, наша праведная ведьма-проповедница? — рыкнул поверженный на Ирмингаут, которая уже без всякого стеснения нависала над Онкелианом, открыто демонстрируя собственный лик. — Гвальд! Объясни ей!

Но Гвальд, дабы сохранять хоть какое-то хладнокровие в их честной компании, не торопился вмешиваться. Он стоял на страже и крушил тех негулей, которые всё же осмеливались приблизиться к вторженцам.

— Это уму непостижимо! Ты нанял каких-то выродков, чтобы они проделали за тебя всю грязную работу и убили…

— Не убили! Не убили! Я никогда не просил никого убивать! Будто… будто у тебя руки — кристально чистые?! Видимо, поэтому ты застряла в омуте с нами!

Но Ирмингаут не слушала отповеди мага. Она, пылко жестикулируя и мечась туда-сюда, не давала ему и слова вымолвить в свою защиту:

— Нанял каких-то ублюдков, вместо того чтобы обратиться за помощью ко мне! Или к Гвальду! Нет, ты, наш единственный маг, принял все решения единолично, и теперь мы изгнаны из содружества братств! Кто ныне прочтёт заклятье? Как мы заполучим кристалл арашвира? Весь план рассыпается!

— Да ты так взъелась лишь потому, что дело коснулось Момо! Тебе самой плевать на людей! Ты хоть знаешь, как звали мальчишку-посыльного, которому они свернули шею?! Знаешь? А я знаю, его звали Ландыш, и я каждое утро угощал его пирожком с повидлом! Как мне теперь забыть это, ты обо мне подумала?!

Глава собиралась врезать со свей силы в челюсть Онкелиану, который явно бы не выдержал натиска могущественной бессмертной. Она даже замахнулась левой, а маг зажмурился и прикрыл голову руками, однако удара не последовало. Вместо того, чтобы выплёскивать гнев на всё ещё живого Онкелиана, Ирмингаут развернулась и обрушила свою ярость на подоспевших негулей, с которыми Гвальд уже едва справлялся.

Женщина усмирилась лишь тогда, когда не осталось ни одного воплощения утопшего. Мастер возложил тяжёлую ладонь на плечо запыхавшейся эльфийки, по лбу которой ручьём струился пот, и указал взором на мрачное, продолговатое пятно на горизонте — силуэт Янтарного дворца, что до сих пор отчётливо проглядывался на западе. Там, возле крепких каменных стен и изящных шпилей бесчисленных башенок, творилось что-то поистине жуткое и непонятное. Краски сгущались ещё больше, и Ирмингаут, обладающая даром ясновиденья как представительница высшего происхождения, в буквальном смысле, — она умела зреть в суть событий, — быстро постигла тайну чужого колдовства. Она сама была магом от природы, и она прекрасно чувствовала движения майна в воздухе, во всяком случае, намного лучше, нежели бравый солдат Гвальд.

— Уходим, нам пора, — шепнула Ирмингаут мастеру, пока Ватрушка, сидя среди горок из влажного песка, продолжал огрызаться и зубоскалить.

— А как звали работниц-торговок знаешь? Нет! Тебе на всех плевать! Ты — бессердечная сука! Ты… ты…

Вмиг приняв позу благородную и непоколебимую, Глава окинула визгливого Онкелиана презренным взглядом, а затем прорычала ему на прощание:

— Если покажешься возле ставки, то я тебя более не пощажу. Ты изгнан.

Вначале Ирмингаут планировала связать Ватрушку и бросить его на берегу Басул, одновременно и оставляя мага на растерзание негулям, и принося в жертву ненасытным богам пресной воды, которым самим нужно было сперва набить животы, после чего они бы уже смогли наделять поля плодородием и кормить жителей Исар-Динн. Но внезапно эльфийка передумала несмотря на то, что грех, всё-таки, всегда гораздо более искренен, чем извинения грешника. Более искренни и более вездесущи лишь неотступные угрызения совести и сожаления о нечестивых поступках, о чём не могла не знать столь видная представительница бессмертия. Возможно, ни Ирмингаут, ни её верное орудие — меч Яротай — не судьи для Ватрушки, пусть тогда все его поступки и свершения рассудят небеса, прямо здесь и прямо сейчас.

— Грязная сука! Потаскуха! Шлюха! — орал ей вслед Онкелиан, погружающийся от отчаяния в истерику. — Что… что я теперь буду делать? Без денег, без семьи, без оружия? Куда… мне идти? И всё… всё это из-за этого ничтожного мальчишки! Тебе же плевать на людей! Тебя лишь Момо волнует! Он — полный псих, такой же, как ты! Только и знает… только и знает, что заглядываться на этот дурной, гниющий Дремлющий Лес. Что у мерзавца на уме?!

Слова Онкелиана таяли в воздухе, не задевая ни совести, ни сердца Ирмингаут. По правде говоря, они даже не тревожили острый слух эльфийки, она покидала Сломанный берег почти что со спокойной душой, зная, что в этой затяжной, воинственной игре следующий ход принадлежит не ей, а более могучим силам. Настало время, час пробил, и пора уступить дорогу власть имущим.

Гвальд молча вышагивал за Главой, однако его сердце после приключившегося сегодня не ведало покоя. Мучаясь, кряхтя и стеная, он резко развернулся и ринулся обратно к берегу, спеша к изгнаннику на выручку.

— Грязная сука… проклинаю тебя. Да сгниют все твои семена, твои, и твоего белобрысого щенка…

— Эй, не говори плохо о Момо и Главе, — одёрнул его Гвальд. — Скверна дурного слова отравляет внутренности того, кто его сеет.

Маг испуганно поднял на возвратившегося вояку свои усталые глаза, в которых сверкали не только слёзы, но ещё и тлело надвигающееся безумие.

— На, — прохрипел Гвальд, бросив перед Онкелианом на песок два предмета: кошель с монетами и удлинённый кинжал. — Сражайся за жизнь, защищай себя. Только не вздумай приближаться к ставке, иначе Глава не пощадит тебя.

— Это… всё из-за мальчишки, однако он цел и теперь в безопасности, а я — один, и я… и я, — продолжал всхлипывать маг, жадно загребая руками подачки.

— Мне жаль, что ты так ничего не выучил, Онкелиан. Прощай.

Гвальд небрежно взмахнул левой кистью и тоже удалился. Он понимал, что Ирмингаут опять разъярится, коли узнает о его самодеятельности, впрочем…

Впрочем, поступить иным образом мастер просто не мог. Может, доброта и приносит несчастья, и является причиной большинства неудач, но от неё нельзя с лёгкостью отказаться, когда она — неотъемлемая частица твоего существа. А ещё доброта всегда проверяется слабостью других сердец, тех, что ближе всех.

— Будь проклята эта белошкурая сука и её грязный щенок, — в гневе шептал Онкелиан, когда остался один на побережье.

Гроза пока что не разразилась, и маг постановил, что пора убираться прочь из столь опасного и неприветного местечка. Вытерев слёзы, отряхнувшись и оправив одежду, он побрёл вдоль песчаной отмели, вооружившись кинжалом и подготовив заклятье во второй руке.

Эр воссоздал свою человекоподобную форму поодаль от Янтарного замка, там, где нрав стремительной Басул подавлялся морем, и река расходилась на сотни мелких рукавов, выкраивая повсюду островки суши и колдуя пруды и заводи. Возле одного из таких прудов бессмертный маг вновь предстал перед миром в привычном облике — облике обворожительного и рослого мужчины с благородным, светло-рыжим цветом волос и алебастровой, подсвеченной изнутри кожей, выступающими скулами, выдающимся подбородком и весьма видным носом с крутым изломом, который ничуть не портил внешности Данаарна, напротив, придавал ему особенного очарования. В конце концов, люди никогда не понимали высоких идеалов, а безупречность их попусту пугала, поэтому во всём прекрасном всегда имеется изъян. С точки зрения человека, разумеется.

Над гладью пруда поднимались ещё склонённые головки плотных бутонов кувшинок, вот-вот готовых распуститься, и Эр злокозненно улыбнулся, наблюдая такую картину — он первым нашёл цветы дома Амуин, свежий урожай нынешнего года. Какова ирония, а?

— Драконы здесь давно умерли, однако кувшинки по-прежнему цветут, — отбил языком мужчина, заступая в прохладные и животворящие воды пруда одной ногой.

Три магических вихря метались вокруг хозяина, сгорая от нетерпения. После того, как Данаарн заключил договор с желанным претендентом — наследником престола, — его могущество продолжало расти подобно тому, как тени растут на закате, предвещая скорый упадок солнца, сулящие ему смерть в кроваво-пунцовых красках, и последующее всевластие непроглядного мрака, продлённого в ночь.

— Каков же облик того, кого нельзя называть по имени, появляющегося из прибывающих вод? — загадочно вопросил бессмертный, но иступлённые вихри уже едва справлялись с жаждой и голодом, и не могли удовлетворить желание своего хозяина, ведь вести пустые разговоры для них стало слишком обременительно.

Однако после того, как связь Данаарна с миром живых, наконец, была восстановлена, он снова начал ощущать нечто раздражающее и тяжеловесное глубоко внутри. Вместе с этим странным чувством к нему вернулся четвёртый голос. Данаарну мерещилось и прежде, будто он что-то слышит или чует нечто инородное, однако маг успешно отмахивался от подобных миражей, списывая их то ли на проделки воображения, то ли на отзвуки былой жизни. Впрочем, ныне он был не в силах игнорировать это.

Дотронувшись пальцами до воды, Эр как бы проверил её на прочность, а затем уплотнил посредством магии и взошёл на образовавшуюся твёрдую поверхность. Вдалеке он заметил кучку разъярённых негулей, и тут же натравил на нечисть своих вихрей-приспешников. Жадные до чужого огня жизни и ненасытные, вихри накинулись на воплощения утопших, которых породило совершенно иное колдовство, и без труда разорвали чудищ в клочья, разбрызгивая волшебную грязь по окрестностям. Тёмные, глинистые сгустки продолжали мерцать какое-то время, но вскоре тухли, не оставляя сомнений в том, что сей противник — Данаарну не ровня.

— Прелестно! Пожалуй, я начну чистку именно отсюда…

Эр замахнулся рукой, пока двигался в сторону других негулей, и его правая конечность тут же обратилась в чёрный песок.

— …на землях, где реки наполняют слёзы богов, а цветы окрашиваются в алый из-за их пролитой крови, недурно и самому заделаться богом. Однако, лишь до тех пор, пока я не разберусь с каждым из верующих и подданных. Чем больше будет мрака, тем ярче загорятся небесные огни…

Данаарн без малейших усилий уничтожал все группы негулей, которые встречались ему на пути, а позади мага сплачивались ряды из его безвольных и безропотных воинов — иссушенных, безобразных тел, чьи фигуры иссекали глубокие трещины и рытвины, словно в мёртвой, чёрствой земле. Но присоединиться к ним могли лишь те из жертв, которые при жизни причислялись к обычным смертным, обладали душой и разумом, поэтому Эр был не способен приумножить свои войска за счёт изменённых негулей, и руководил сейчас тем, что уже имел.

— Только вот для людей свет небес бесполезен ныне… Какая жалость. Или нет? Или потому мне не будет совестно стирать их с лика планеты?

— Остановись, любовь моя! Подумай дважды, не совершай непоправимого! — зазвучал в ушах демона-оборотня четвёртый голос, лучистый и искрящийся.

Он, подобно трещоткам из серебра и перламутра, подобно сотням мелодичных колокольчиков из золота, внушал что-то трепетное и нежное Эру, мешая ему сосредоточиться на собственном чёрном деле — изничтожении человечества.

— Не совершать непоправимого — это равносильно полному бездействию, — отчеканил Эр, надменно запрокидывая голову назад. — Я так и знал, что ты не оставишь меня, любимая. Впрочем, мы ведь с тобой были странниками, и посему нам пора расстаться. Сейчас наши дороги расходятся в разные края.

— Послушай меня, лю…

— Довольно! — раздражённо вскрикнул Эр, напрягая пальцы правой руки, между которыми перекатывались струйки из тёмной энергии, коей он повелевал. — Я вдоволь наслушался твоих отравленных речей ещё при первой жизни, и отныне я — глух и нем к твоим мольбам.

Он метнулся в сторону суши, потому что заметил фигуру человека, одиноко бредущего по пескам.

— Прошу, любовь моя, мой чаарун…

— Замолчи немедля, или я своими же руками вырву то, что ты оставила в моей груди от сердца. Твоя любовь свела нас обоих в могилу тропой безумия, и я больше не поддамся на пустые уговоры и лживые обещания.

Золотые глаза Данаарна вспыхнули красным, и он снова растворился в воздухе. Он подлетел к магу-одиночке в форме клубящегося смоляного дыма, и единственное, что увидел Онкелиан перед роковым моментом — это странное чёрное облако.

Эр, чаяниями неких непознанных сил, после перерождения получил весьма интригующую способность — он теперь умел испытывать сердца людей и мог проникать им в душу, если, конечно, те успевали обзавестись столь редкими сокровищами за собственную жизнь. И демону-оборотню хватило мгновения, дабы обозреть всё самое ценное в изгнанном Онкелиане. Глаза Эра ещё раз мигнули, и перед человеком уже возвышалось жуткое чудище из чёрного песка и пыли, которое держало его за горло. Потоки иссушающей энергии перетекли из сдавленных пальцев Данаарна в содрогающееся тело Онкелиана, после чего тот испустил последний вздох, и обернулся кучей тлеющего пепла, на которую сразу накинулись три голодных фиолетовых вихря.

Эр без сожалений изничтожил свою жертву. Отныне пропащий маг присоединится к сомну слуг, ну, или солдат демона-оборотня, теперь он — вечный раб, и будет вынужден явиться на службу по первому зову хозяина. Отягчённое тёмными чувствами сердце Онкелиана так и не познает облегчения, ровно, как и того, что же такое — это загадочное и пресловутое «прощение», и как достичь его крутых, неприступных берегов без маяков.

— Сладко, — прошептал маг, причмокивая, а потом вытер краешек рта кончиком большого пальца.

Он снова выглядел, как обычно, и голоса смолки в его голове. Впереди ещё имелось много дел — следовало как можно быстрей разобраться с уцелевшими негулями.

В Элисир-Расаре маги и жрецы утверждали, будто рост сада и прирост божественной субстанции — это одно и то же. Только сады Данаарна — это чёрные, угольные пески: никем не возделываемая почва без малейших перспектив, и без надежд на новую жизнь.

Немудрено, ибо все события происходили в королевстве людей. Здесь надежда — лжива, вера — ненадёжна, а любовь отравлена безумием. В мире смертных нет вечных и нетленных ориентиров, и дорогу им освещает блеск мёртвых, давно потухших звёзд.