Логово заядлых неудачников

Глава четвертая. Рост сада

Кризис двух красных бочонков миновал, и братству Белой Семёрки удалось спасти заготовки для зелья. Ныне каждый мог вздохнуть с облегчением, ведь самый опасный рубеж остался позади, и дальше всё должно было идти строго по плану несмотря на то, что некоторые ингредиенты ещё даже не доставили в Исар-Динны, тогда как другие продолжали дозревать либо в комнате Алхимика, либо в подвале.

Лили очень нравилась её новая жизнь. Она начала думать, что наконец нашла своё место в этом непостоянном и переменчивом мире, может не под солнцем, конечно, и даже не под небесами, а в странном доме на окраине столицы, но это не играло большой роли — девушку всё полностью устраивало.

Утром, к завтраку, обычно на кухне уже поспевали горячие булочки, которые с любовью стряпал Ватрушка, затем все члены братства ели, затем разбредались по собственным делам, проводя чуть ли не целый день сообща: кто в лаборатории, а кто в торговой лавке волшебного Северона. Вечером трапеза в главном зале повторялась, ибо Гвальд считал, что ничто не укрепляет связи так, как совместный приём пищи. Вдобавок, сытный и разнообразный ужин по мнению мастера якобы служил зароком повышенного «боевого духа», впрочем, он долгое время обитал в казармах и привык к порядкам вояк.

Лили быстро освоила чтение на родном языке. Даже священные письмена древних — иероглифы — оказались куда более удобной системой, чем можно было представить, и стоило лишь втянуться в их среду, чтобы начать быстро распознавать слова и безошибочно отличать знаки один от другого. Поэтому Бел-Атар взялся за дополнительные уроки и обучил Лили основам письма, и теперь от скуки она выводила буквы на каменной столешнице, обмакнув в воду пальцы. Всякий раз предложение открывала следующая фраза: «дорогой дневник, сегодня…»

Дальше Лили делала несколько пометок, пока вода полностью не высыхала. Почему она не тренировалась писать на листах бумаги, которых у Учёного и Ирмингаут было предостаточно? Трудно понять. Может, не хотела пачкаться в чернилах, может, не желала переводить материалы, или просто не осмеливалась облекать в узнаваемые и зримые слова то, что занимало её мысли, кто знает? В конце концов, народ Элисир-Расара был весьма суеверным, и ревностно придерживался традиций, поэтому вряд ли кто-то из досужих обывателей решился бы написать во «всеувидение»: «я счастлив». Потому что так счастье становится вещественным, оно превращается в лакомое блюдо, распластанное по жертвенной чаше и будто ждущее, когда на его мёд слетятся мухи из различных невзгод и бед. Бесы и злые силы ценят сладкие чувства людей, это — их излюбленный десерт, ведь они также не видят смысла в том, чтобы отравлять уже отравленное, марать грязное или омрачать тёмное и ненастное. Чтобы тьма созрела, ей тоже нужен свет.

С иной стороны, жители Элисир-Расара почитали воды, и пресные и солёные, однако не менее превозносили всевозможные злаки, культурные фруктовые деревья, плодоносящие растения и садовые цветы. И каждому земледельцу было очевидно, что для роста и процветания посевов нужен свет, но корни саженцев покоятся в земле, во тьме, и из тьмы они черпают пищу. Так что, свет подходил для развития, а тьма — для восстановления, она давала жизни силы. В Исар-Диннах даже существовала древняя легенда о сказочном цветке, прекрасном и неуловимом, который распускается лишь ночью, и только единожды в столетие, зато может вылечить любые болезни, изгнать злых духов и наделить особенным здоровьем того, кто изопьёт отвар из него.

Таолили, хоть и была полноценной травницей, что превосходно разбиралась в своём ремесле, знала множество целебных растений и мастерила настоящие лекарства, всё равно до конца не избежала влияния старинных предрассудков. Однажды, когда ей было лет десять-двенадцать, и девчушка ещё толком не понимала, как устроен этот мир, она на пару с наставницей, наной Рутой, отправилась в лес. Вдвоём они искали этот загадочный, волшебный цветок, который в деревне женщин именовался сайном. Впрочем, по большей части целительницы срезали луговые ромашки и колокольчики — важные ингредиенты микстур. Именно тогда Лили испытывала и радость, и возбуждение, и умиротворение одновременно. В дальнейшем, эти чувства улетучились бесследно, но теперь они вернулись снова, будто свежий морской ветер, что разгоняет душный зной середины лета. Кто бы мог подумать?

Сидя в глубоком кожаном кресле в покоях Ирмингаут, Лили мечтательно вздохнула. Она отложила книгу, что изучала, прямо себе на грудь, и взор её устремился в заоблачные дали — ныне ему не мешали ни балки и стропила, ни каменные своды потолков, и даже толща земной тверди его больше не удержала бы в плену темниц и одиночных камер. Более его не привлекали незримой силой почвы, ибо взор тянулся к небу, к свету, подобно всякому цветку.

— Оказывается, Глава, Вы были не до конца откровенны со мной, — игриво прошептала Лили.

Девчушка частенько находилась подле Ирмингаут, потому что ловко умела обращаться с нарядами и волосами эльфийки, могла помочь ей как с умыванием и утренним туалетом, так и с уборкой в комнате. В личных покоях Ирмингаут не любила обременять себя одеждой, таковы были обычаи её племени, и зачастую на роскошном теле бессмертной женщины значились только две повязки — набедренная и нагрудная. И ало-кровавые татуировки, всегда целомудренно прикрытые слоями материи днём, казались такими кричащими и яркими в лучах тусклого свечного света. Глава разоблачалась в компании Лили со спокойной душой, в конечном счёте, так было намного проще. Не волновать же каждый раз Момо, когда ей требуется ещё одна пара рук?

— Что ты там лепечешь? — нахмурившись, проворчала беловолосая эльфийка.

— Я о том, нана, что в прошлый раз Вы не совсем правильно пересказали историю о нимфе, дочери лесного царя, и её избраннике — обычном земном принце.

— Мгм… — промычала незаинтересованная Глава.

Она расположилась на полу среди циновок и подушек и перебирала коробки со старыми документами и памятными безделушками, потому как хотела избавиться от всего ненужного. Такова особенность кочевников — они без зазрений совести и лишних раздумий привыкли прощаться с дряхлым и отжившим своё. Ведь начинаешь действительно понимать ценность вещей, только когда приходится тащить их на собственном горбу в чужие земли.

— Нимфу звали Эдес, или Эдес Кена по другим источникам. Да, она вернулась обратно в священные леса своего народа, ибо её призывала магическая природа. Но она покинула возлюбленного принца, оставив ему не только сладкие воспоминания и горестные сожаления, она подарила ему кое-что очень важное — частичку себя. Эдес сама породила наследника для земного правителя. У принца остался сын от неё — получеловек, полубог.

— Это миф. Сколько людей его пересказывает — столько версий и существует. Что ты от меня хочешь?

— Но… выходит, что история уже не так печальна. Из недолговечного союза двоих несовместимых созданий получилось нечто бессмертное… разве это не чудесно?

— Когда ты успела понабраться подобного вздора? — нахмурилась Глава. — Иди лучше сюда и немедля помоги мне, пока я снова не начала проверять твои познания в иероглифах и языке древних.

Лили быстро отложила книжку на маленькую тумбочку возле кресла, подбежала к Ирмингаут и рухнула на подушки рядом. Девушка открыла один почерневший деревянный ларец, в котором лежали старые и почти истлевшие «магические предметы»: различные сушёные коренья, сгустки странной материи, перетёртые в порошок минералы и измельчённые травы в прозрачных, изящных склянках.

— Пускай и так, — прошептала Глава спустя пару минут. — И на свет появилось новое магическое создание. Однако, что хорошего его в жизни ждёт? Сын нимфы от смертного не принадлежит ни миру людей, ни миру богов, он обречён заглядываться на те волшебные чащобы, из которых когда-то вышла его мать, однако ему не суждено отыскать собственной дороги к истоку с вечным колдовством.

— Умеете Вы, нана, всё омрачать. О… кто это? — Лили вытянула со дна ларца потрёпанную гравюру, изображающую какую-то воинственную женщину в полный рост. — Ваша подруга? Или сестра?

— Сестра? — возмутилась Глава, резко выхватывая у девчонки чёрно-белую картинку. — Разве мы похожи? Я ведь из эльфийского происхождения, у меня длинные и заострённые уши, тогда как у этой госпожи уши, словно у обычного человека, хоть она и является лунгом.

Ирмингаут провела пальцем по измятому краю карточки, и её раздражение сразу исчезло.

— Я и забыла, что у меня есть эта гравюра. Это… — немного замявшись, эльфийка откинула назад свои волнистые белоснежные волосы и слегка улыбнулась, — …это весточка из моего возлюбленного места на просторах Ассалгота, из Предела, где правят лунги, из белокаменного города Эль’Тариот. Здесь изображена Великая Госпожа, хозяйка меча по имени ясный близнец Тельмасс. Когда-то давным-давно мы вместе ходили под тенями Мирн Разора, однако должно быть она уже позабыла меня.

— Как можно забыть Вас, Глава? Вы слишком сильно выделяетесь и въедаетесь в память.

Женщина хмыкнула, а затем смяла в кулаке ветхую картинку, ведь вскоре эльфийка всё равно планировала вернуться в Предел, где было легко приобрести что угодно по сходной цене. В Эль’Тариоте продавались тысячи подобных карточек, незачем хранить нечто столь незначительное.

— Знаешь ведь поговорку: «в озёрном крае ты не ищешь воду. Куда не глянь — всюду вода», — тихо объяснилась Ирмингаут. — Если глаза так просто могут получить что-то необычное, то какова этому цена? Там, где я жила… там много невероятно прелестных и диковинных созданий. А ты давай не отвлекайся!

Женщины продолжили перебирать старые запасы, выбрасывая в корзину всё просроченное, истрёпанное, затхлое и прохудившееся. Внезапно Лили натолкнулась на очередную коллекцию с чародейской утварью из закромов Ирмингаут, только ингредиенты настолько подверглись разложению, что в воздух поднялись клубы густой и зловонной серой пыли. Откашлявшись и прочихавшись, травница решила приступить к более деликатной теме, что давно тревожила её сердце:

— Нана, послушайте… А Момо… он тоже умеет колдовать? Его тоже посетил дух Кардрагона?

— Что? Онкелиан — наш маг, и если тебе нужно спросить совета о чарах, то обращайся к нему, а Момо…

— Но, Глава! — Лили отпрянула от ящиков и на четвереньках приблизилась к Ирмингаут. — Мне показалось, что в храме Шалвиры я видела что-то магическое… Его глаза так странно и таинственно блестели, и он был… каким-то жутким, что ли.

После случая в подземельях заброшенного храма никаких подозрительных инцидентов более не приключилась, однако Момо продолжал пугать Лили с завидным упорством. То ли неумышленно, то ли специально — девушка ещё не решила, но Момо часто огрызался на неё, сверкал ледяным и непреступным взором и говорил с ней несколько заносчиво, хотя на Бел-Атара актёр никогда не смотрел свысока, скорее наоборот.

— И там были больные оспой предков, а он всё равно пошёл искать Носатого! Должно быть, всё это — какая-то неизвестная магия…

— Это была не оспа предков, я же тебе говорила, — Глава взялась вразумлять настырную девицу. — Оспа предков чрезвычайно заразна, однако её следы проявляются и на лице, а у этих хворых, как я поняла, язвы и нарывы были лишь на руках.

— Любой человек побоялся бы заразиться, — проворчала неудовлетворённая Лили, отворачиваясь от собеседницы. — А этот бесстрашный глупец только ухмылялся. Он всегда такой враждебный?

— Вообще-то, Момо изменился в лучшую сторону с вашим прибытием, — задумчиво промолвила Глава.

Ирмингаут не единожды дивилась тому, как Лан и на неё взирал глазами человека, которого породили льды. Он сам будто состоял из снега, и холода его только закаляли, а вот тепло грозило уничтожением. И даже он оттаял, чуток, но всё-таки.

— Он немного подобрел, так что, прошу тебя, прояви к нему участие. И не суди. Ему лучше находиться с вами, молодыми и полными надежд, чем с такими отчаявшимися и полубезумными стариками, как мы с Гвальдом и Виридасом. Плохие привычки быстро усваиваются, а чтобы избавиться от пороков не хватит жизни.

— Но он так суров и жесток ко мне!

— Так просто кажется. Окажи услугу — будь с ним терпелива, и я не засижусь у тебя в долгу.

Ирмингаут улыбнулась и аккуратно ущипнула Лили за нос — во всяком случае, на нём уже давно висели остатки пыли, которые порядком раздражали острый эльфийский взор. Вначале Глава хотела добавить что-то вроде: «всё равно, это ненадолго», но затем передумала. Незачем баламутить и без того мутные воды.

Ирмингаут, Главу братства Белой Семёрки и тенерукую, безликую сестрицу Мирн Разора, призывал вернуться на службу повелитель самой секретной и мрачной организации Мирсварина, и женщина с удовольствием этим словам внимала. Её мучения в Исар-Диннах вот-вот должны были подойти к концу, вскоре всё свершится, накануне Дней Великих Жертв. Ирмингаут планировала увести Момо с собой, в Предел, ведь там ему будет житься гораздо легче.

— Запомни, что пообещала мне кое-что. И не забывай о том, что сердце… оно только для близких. Остальное лучше близко к сердцу не подпускать. Я не прошу тебя обнажать перед Момо душу, просто будь к нему благосклонна.

— Тогда… взамен я хочу навсегда поселиться здесь, с вами! — выпалила радостная Лили. — Когда Ваш план претворится в реальность и мы заполучим Солнечную иглу, то я не желаю съезжать, но хочу по-прежнему находиться в братстве.

— Как бы не сложилось, у тебя появится достаточно средств для существования. Ты не пропадёшь.

— Как я пропаду, если буду здесь, рядом?

— Уже забыла, что я только что говорила о том, сколь губительна компания отчаявшихся стариков для молодой души? И когда ты стала такой пронырливой и хитрой лисой, — прошептала Глава, легонько проведя рукой по щеке Лили.

— Да я родилась рыжей, — хмыкнула травница.

Ирмингаут улыбнулась и подала собеседнице знак, что надвигается час ночного отдыха и пора бы расходиться по комнатам. Лили поднялась на ноги, помахала на прощание новой приятельнице и пошла наверх, на чердак башни.

Кажется, девушка начала разделять мнение многих путешественников о том, что всё старинное только потому и красиво, что время наложило на него отпечаток своей особенной заботы. Свыкшееся с тлением и пристрастное к истреблению, кое-что оно всё-таки не уничтожило, а сохранило для потомков. И как подобная компания способна навредить духу молодости? Скорее, наоборот, древняя мудрость закалит характер и поделится советами на будущее.

Пожалуй, Ирмингаут на правах сметливого и опытного многовекового создания действительно могла утверждать, что сердце — только для близких, и остальное лучше близко вообще не подпускать. Впрочем, такое откровение ничуть не унимало любопытства Лили. Девушка желала знать, что же близко для Главы, кто поселился в её мыслях… Однако не спросила этого потому, что уже слишком хорошо представляла ответ эльфийки. Та бы надменно хмыкнула и горделиво возвестила, что, мол, её сердце — не гостиница и не постоялый двор, чтобы хоть кого-то пускать в него.

Взлетая по лестнице на всех парах, Лили натолкнулась на Онкелиана, и маг расплылся в улыбке при виде девушки. Сперва Ватрушка показался Лили каким-то скользим и подозрительным типом, который строит из себя дамского угодника тогда, когда его непопулярную персону обходят стороной даже вши и блохи, но теперь она изменила мнение. Онкелиан всего-навсего придерживался законов простодушия и приветливости, и ныне Лили думала, будто тот не в силах обидеть даже муху.

— А! Лили! — воскликнул волшебник. — Завтра с утра будут пирожки с вареньем из шиповника.

— Славно, — травница слегка кивнула. — Ну, я — спать.

Несмотря на то, что Лили больше любила пряные булочки с луком, от пирожков с вареньем она тоже не отказалась бы. Ещё никогда в жизни она не питалась столь сытно, богато и разнообразно, а ведь изначально девчушка подозревала, что по приезду в Исар-Динны ей придётся перебиваться тем, что она найдёт в мусорных кучах или выпросит как милостыню. Воистину, неисповедимы пути судьбы!

Что же до Онкелиана, то его неспроста наградили прозвищем «Ватрушка». У этого потомственного волшебника, как и говорил Гвальд, в жизни хорошо получались лишь две вещи: стряпня из теста и чтение магических заклятий. Онкелиан не умел составлять формулы, был не способен сам сочинять чертежи для чародейства, однако колдовать по уже написанному у него выходило отменно. Но душа мага была отдана пекарству, и коли бы честолюбивая родня позволила ему лично выбирать собственный путь, то Ватрушка не стал бы сомневаться и думать дважды. Он бы предпочёл мучное тесто всем известным в мире ведовским опарам и закваскам.

На следующий день встав спозаранку и изготовив обещанные пирожки с вареньем из шиповника, Ватрушка планировал отправиться за Мраморные ворота, в престижную часть города, и половину сдобы хотел взять с собой. Там мужчине предстояла кое-какая встреча, и он, снарядившись и запасшись выпечкой, выдвинулся по делам верхом на ослике.

У каждого члена братства Белой Семёрки имелась важная задача, и Онкелиан, будучи магом, хоть и отставным, отвечал за чтение заклятий. Ирмингаут раздобыла пергамент с очень редкой магической формулой из-за границы, которую молодой человек обязался расшифровать, выучить и озвучить… одним словом — «постичь». Заклятье это было из числа идеальных, или совершенных, то есть оно всегда работало исправно и безошибочно достигало цели, если, конечно, кудесник мог правильно его понять. И сейчас именно этого не хватало Онкелиану — понимания.

Поскольку родиной заклятья являлся Предел, где колдуны ворожили немного иначе, Ватрушка никак не мог разуметь, что же обозначали все эти слова, круги, треугольники и чёрточки на пергаменте. Он просто ума не мог приложить, что изначально вкладывалось в кляксы и обрывки фраз из чертежа, столь непутёвые, что на первый взгляд они казались пустыми и даже издевательскими. Какой во всём в этом смысл?

Если бы Онкелиан до сих пор был подмастерьем и проходил обучение у своего наставника, то он мог бы привлечь к расшифровке его, более опытного и бывалого, или же обратиться к кому-то из коллегии, напрямую или опосредованно. Однако, после определённых событий Ватрушка считался чуть ли не врагом всех магов и волшебников в Элисир-Расаре, никто из гебров не желал с ним даже здороваться за ручку, не то, чтобы сподобился предложить помощь в сложном и мудрёном деле прочтения иноземных чертежей. Поэтому Онкелиан нынче был предоставлен сам себе, и своим тяжким думам, и вынужден был усердно вертеться, дабы выбраться, наконец, из болотищ непонимания. Впрочем, на этом поприще за непроходимыми топями и марями сразу следовали зыбучие пески.

Ирмингаут, которая немного разбиралась в магии, тоже не могла постичь смысл волшебного конструкта. И времени в запасе оставалось совсем чуть-чуть. Скоро начнётся Празднество Цветения, знаменуя тем самым середину первого летнего месяца, а затем — уже недалеко и до Дней Великих Жертв, что отмечают в первую неделю последнего месяца лета. Как раз тогда Белая Семёрка и планировала вторгнуться в Янтарную башню.

Конечно, Момо клялся, что сумеет разжиться вещественным приглашением в обитель небесников — так называемой перламутровой таблицей, — однако этого было недостаточно. Ведь Таолили — не единственная, кому надлежало пройти через врата башни, дабы всё предприятие возымело успех. И, поскольку никто не мог переступить порог этого храма без устной просьбы настоятелей либо перламутровой таблицы, то братству остро требовалось какими-то иными методами заполучить право на вход. Но жрецы-небесники славились несговорчивостью и неподкупностью, их волю невозможно было переломить угрозами, а мнение склонить на собственную сторону увещеваниями или монетами, они подчинялись лишь «провидению богов», поэтому оставалась только одна возможность — уповать на магию.

В Элисир-Расаре вряд ли бы отыскался столь могучий и незаурядный колдун, что сочинил бы подобную формулу, однако в Пределе уже наличествовали похожие чертежи, и Ирмингаут удалось раздобыть копию одного из них. И ныне дело было якобы за малым — перед походом нужно было просто огласить конструкт «покрова благонадёжности», под которым члены группы казались бы более приятными особами и внушали бы гораздо больше доверия любым незнакомцам. Звучит, как запретная магия… Что ж, так оно и есть. Только заклеймённым позором изгнанникам всё равно, к каким средствам прибегать, поэтому с Ватрушки многого не спрашивали, но ждали от него прочтения идеального чертежа.

И всё бы ничего, если бы он только мог понять написанное! Но нет же! Ватрушка думал, что на него с пергамента взирали бессмысленные каракули. Ежедневно Онкелиан ломал голову над чарами покрова благонадёжности, и ежедневно его постигали горестные неудачи. Молодой человек уже начал плохо спать, потерял аппетит и всяческое желание жить. Давление и ответственность так подкосили боевой дух мага, что тот перестал напоминать прежнего себя, и чтобы как-то отвлечься и, может, получить заветный свежий взгляд со стороны, Ватрушка погружался в любимое занятие — в выпечку.

Даже сегодня Онкелиана куда больше интересовали хлеба на сдобном тесте и хлеба на пресном, печёные пироги и жареные лепешки, чем чары, магические формулы и конструкты. Он, оседлав ослика по кличке Тортик, отправился в верхний город за Мраморные ворота, и только и размышлял о том, какие изысканные сладости найдёт на богатых прилавках торговцев.

Ватрушка договорился о встрече с тем единственным родственником, кто не отвернулся от него, или, по крайней мере, не успел отвернуться, — с дорогим кузеном Идорином. Вместе они принадлежали дому Ив, но не носили эту же фамилию, ведь входили в состав менее именитой и доблестной семьи. Однако и у предков Онкелиана имелись некоторые влияние и сила, они располагали неплохим поместьем вблизи Исар-Динн, где Ватрушка провёл массу славных и погожих дней в компании своего кузена, сына сестры его матери. Тогда мальчишки на пару изучали магические манускрипты и постигали основы колдовского ремесла, а ещё занимались всякими ребяческими забавами: объезжали пони, искали кроличьи норы или выслеживали «фей» в поле рано поутру. Затем подросшего и подающего надежды Онкелиана отослали на обучение в город, а Идорин остался в поместье, чтобы перенимать навыки господина и землевладельца у батюшки. И каждый кузен завидовал участи другого. Ватрушка всегда хотел сидеть дома, а Идорина привлекала работа в коллегии чародеев, он желал добиться большего, нежели богатые урожаи и тучные поголовья стад скота. Но непреклонная родня уже многое вложила в воспитание своих чад, и поэтому никогда бы не позволила своеволию и инакомыслию нарушить семейные устои.

А затем Онкелиан взбунтовался и окончательно выпорхнул из родительского гнезда. Учёный маг-наставник проявлял к нему чрезмерную жестокость, морил его голодом и бил по спине палкой, дабы воспитанник лучше воспринимал прочитанное и внимал урокам. Таков уж был порядок в Элисир-Расаре и, в принципе, ничего необычного не происходило в училище, однако Онкелиан отчаялся. А потом дал учителю отпор, чего не позволялось делать ни при каких условиях, ибо подобное поведение навлекало огромный позор на всё честное семейство ученика, а его самого навсегда лишало права присоединиться к коллегии. После необдуманной бунтарской выходки Онкелиана изгнали из училища, запретили ему колдовать или вести магическую деятельность, и тщеславные планы его матушки и батюшки потерпели грандиозное крушение. Теперь их отпрыск никогда не удостоится звания гебра.

Впрочем, семья не спешила давать шанс Идорину, ведь тому ещё при рождении боги предначертали стезю землевладельца, а спорить с всевышними в Исар-Диннах означало одно — гневить небеса. И это несмотря на то, что Идорин с радостью бы выдержал все побои и испытания, кои выпали бы на его долю по вине сурового наставника, он бы с лёгким сердцем принял розги, что когда-либо доставались Онкелиану в двойном объёме, лишь бы заиметь возможность заниматься тем, к чему лежала душа.

Добравшись до условленной таверны без приключений, Ватрушка привязал ослика в стойле, а сам отправился внутрь. Он сразу нашёл столик, за которым сидел его кузен Идорин, и после приветствий и общих фраз, что соответствовали случаю и отвечали требованиям приличий, оба быстро перешли к главному:

— Вот трактат, который ты искал, кузен, — проговорил Идорин, протягивая родственнику маленькую и пыльную записную книжку.

— Благодарю, друг мой.

— Знаешь, не так-то просто было найти его и… ну, «изъять» из коллекции тётушки. Скажи же мне честно, во что ты ввязался снова? Это… нечто неблагонадёжное и опасное? — прячась за высокой кружкой с мёдом, Идорин приподнял вверх левую бровь, и его светло-русые волосы двинулись вместе с хозяйской головой.

— Я живу в омуте… как думаешь, чем я буду заниматься? — нервно выпалил Онкелиан и тут же отвернулся в сторону. — Тебе лучше держаться от таких вещей подальше, и никому не сообщать, что ты встречался со мной.

Ватрушка, сегодня облачённый не в магическую рясу, а в одежды заурядного горожанина, непритязательные и скучно-серые, отвалился на деревянную спинку сидения и нахмурился.

— Ты… ты посмотрел то, что я тебе отослал? Те бумаги? — немного погодя, поинтересовался отставной маг.

— Да… — удручённо вымолвил его кузен. — Но я тоже ни черта в этом не понял! Какой-то вздор, а не колдовство!

— «Ни черта»… — загадочно повторил Онкелиан, складывая руки на груди в замок. — Осмелишься сказать такое дома за столом — и тебя выпорют.

— Я уже слишком взрослый для подобных наказаний. Теперь они бьют по слабому месту мужчины… по его карману, — хмыкнул Идорин.

Он немного расслабился, припоминая старые-добрые времена, когда они оба ещё были мальчишками, только и гораздыми, что на всякие дурацкие шалости и бессмысленные выходки, за которые регулярно получали нагоняй и от матерей, и от тётушек, и от главы поместья.

— Кстати, кузен, как тебе живётся нынче в этом… омуте?

— Недурно. Имеется и где поспать, и что поесть. Правда, иногда я до сих пор вспоминаю, какими пышными были караваи у нашей нянюшки… Мои никогда так не поднимаются, что бы я не делал.

— Ты ведь сейчас говоришь прямо, а не намекаешь на что-то скабрезное? — фыркнул статный собеседник Онкелиана, одетый по современной моде, в тёмно-синий камзол из слегка блестящих тканей.

— Что? Нет конечно! Что ты такое несёшь?

Идорин разочарованно наморщил нос. Когда молодым людям было по десять-двенадцать лет, их няне стукнул, наверное, уже пятый десяток, не меньше, но Идорин всё равно предпочёл бы, чтобы кузен думал о ней, а не о её пирогах. Чтобы помнил иное тесто, которое ему не удалость вымесить как следует, не буквальное… иначе они оба возвращаются к искомой проблеме.

— Ох, Онкелиан, у тебя имеются хоть какие-то несъедобные воспоминания?

Да, Идорин чувствовал именно разочарование. Чары спали с Онкелиана, он напрочь лишился всего магического и вдохновенного, отдав своё предпочтение самому насущному и суетному — простому хлебу.

— Воспоминаний всё меньше и меньше, дорогой кузен. Я просыпаюсь, я ломаю голову над волшебной формулой, и я снова ложусь спать. И если не расшифрую формулу заклятья, то воспоминания вовсе прекратят накапливаться.

— Что?! — встревожился мужчина. — Как ты… во что ты ввязался?! Тебе требуется помощь?

— Да, — Ватрушка поднялся на ноги и уже было вышел из-за стола, — не приближайся к омуту и на версту в таких одеждах, тебя там быстро вокруг пальца обведут. За меня же не волнуйся, я обучился плавать в мутных водах. Может, сом и угорь — рыбы неблагородные, однако они долго живут… и становятся огромными.

Ватрушка двинулся к дверям, решив, что безупречно провёл игру, хоть они никогда не были с кузеном настоящими соперниками, скорее наоборот — союзниками и соучастниками мелких преступлений. Однако жизнь разрушает союзы и умаляет участие, когда дороги расходятся по разным берегам, и когда один покоряет моря, а второй сидит в засаде на дне неглубокого пруда. В конце концов, между Идорином и Онкелианом навсегда останется одно слово — зависть.

— Подожди, — кузен ухватился за небогатый наряд Ватрушки и задержал его. — У меня имеются плохие вести для тебя…

— Какие-такие вести? — недоверчиво прищуриваясь, прошипел маг.

Он будто почувствовал, как через мимолётное прикосновение сквозь слои тканей ему передаётся холодный озноб, что уже разбил тело Идорина. Повеяло морозом, словно в таверну заявился бог северных ветров.

— Онкелиан, тётушка… она…

— Что с матерью? Она здорова? — Ватрушка быстро вернулся на собственное место.

— Да… но тебе это не поможет. Тётушка очень огорчена твоим поведением, она приказала лишить тебя, — какое-то время Идорин собирался с мужеством, но потом всё-таки закончил предложение стремительно и твёрдо, — …приказала лишить тебя всяческого довольства. Также она запретила родственникам поддерживать тебя, словом, делом или деньгами — не важно.

— Что?! — возмущённо заорал Ватрушка на всю таверну и ударил кулаком по столу. — Лишить меня довольства? Да я и без того перебивался от выплаты к выплате… Мне даже пришлось вернуть семейные магические реликвии и личные артефакты, что я приобрёл на средства отца. Так что же… что же мне делать теперь?

Онкелиан растерянно схватился за голову. Кузен с жалостью в глазах смотрел, как его стародавний закадычный приятель рвёт волосы, однако опальный маг быстро одумался и взял себя в руки. В итоге, ему, подобно Момо, тоже не нужна была ни жалость посторонних, ни снисхождение чужаков. Может, Идорин когда-то являлся самым близким человеком для Онкелиана, но ныне всё страшно изменилось. Теперь двоюродный брат Ватрушки превратился в иноземца, которому никакие власти не дадут взаймы земли, особенно из области сердца.

— Ну, а ты тогда что тут потерял? Зачем объявился на встрече? — прохрипел Ватрушка, протирая усталые веки. — Только навлечёшь на себя немилость матушки. Если ты думаешь, что способен помочь мне либо оказать услугу — то лучше и думать забудь. Всё, пора прощаться.

— Но, дорогой кузен…

Ватрушка резко подскочил с сидения. Он собирался вылететь из таверны на крыльях, что подарили ему гнев и негодование, но потом поменял своё мнение. Поддев за плетёную ручку аккуратную корзинку с пирожками, которую принёс с собой, Онкелиан передал дар двоюродному брату со словами:

— Вот тебе съедобные воспоминания обо мне. Нам не следует больше видеться. Удачи. Позаботься о моей матушке, и о тётушке тоже. Ты всегда был единственной отрадой для них.

Идорин ничего не успел ответить. Он беспомощно хлопал ртом, провожая взором порывистую фигуру Онкелиана, которого будто штормовые вихри сдули из таверны. Рядом с мужчиной осталась лишь корзинка, полная пирогов с вареньем из шиповника. Если бы Идорин знал, что на языке цветов шиповник означает удовольствие и боль, то смог бы оценить иронию.

Забрав из стойла Тортика, Онкелиан двинулся по ровным, мощёным улицам Исар-Динн уже налегке, если, конечно, не считать тяжесть в душе за истинное бремя. Ватрушка вёл ослика за поводья, пока сам шёл, уткнувшись в потрёпанный трактат, который вручил ему Идорин. Маг надеялся, что сумеет расшифровать злополучное заклятье на пергаменте, и ему не придётся опять что-то стряпать наспех в ставке с упованием на то, что больную голову озарит просветление сразу, как только руки займутся чем-то толковым.

Разве в Элисир-Расаре не говорили, что грешно оставлять руки без дела, голову — без мыслей, а уста — без добрых слов? Ещё как, только эта присказка прошла мимо Онкелиана, в отличие от тех невзгод, что сегодня нарисовались на столичных улицах специально для него. Возможно, из-за непокорности и сыновьей непочтительности судьба Онкелиану не благоволила, или боги и небеса на него прогневались — кто ж разберёт теперь? Главное, именно сейчас он натолкнулся на того, кого не желал лицезреть под светом солнца более всего. Ватрушка бы скорее предпочёл, чтобы дорога его свела с бесами, с демонами из преисподней, с матушкой, или лично с лысым чёртом, однако путь мага перехлестнулся с лысеющим колдуном по имени Азурок Алн, гебром из дома Быстрых Рек и его бывшим наставником.

— Взгляните, кто у нас здесь, — громогласно возвестил Азурок, вышагивающий в компании нового подмастерья и парочки служек. — Какая радостная встреча.

Смуглое лицо старика рассекла издевательская ухмылка. Тёмно-синяя мантия реяла за спиной волшебника, и в её тени укрылись все приспешники заклятого врага Онкелиана, причины его стремительного падания. По крайней мере, Ватрушка свято верил в это.

— Здравия тебе, добрый дин, — хмыкнул Азурок.

Но Ватрушка не спешил отвечать. Он не мог сейчас изречь какую-нибудь слащавую любезность, а дерзить и разыгрывать из себя заносчивого горделивца теперь у Ватрушки не было прав — он не носил на поясе меча или кинжала, и, следовательно, не принадлежал больше к знати, семейство от него отказалось, волосы его остригли — все зримые свидетельства указывали на то, что перед Азурком возник обычный смертный, не защищённый деньгами или властью, без покровительства фамилии, а, значит, если тот примется сильно докучать, то можно просто раздавить его ногой, словно назойливого жука.

— Так будет со всяким, кто рискнёт восстать против коллегии гебров! Прежде он седлал белогривую кобылу и разъезжал в шелках, а ныне вынужден сидеть на плешивом осле. Был почти что аром, а стал презренным черном!

— Вам, достопочтенный, ещё не наскучило меня оскорблять? — устало закатив глаза, прошептал Онкелиан.

— Уйди с дороги, — злобно оскалившись, объявил уважаемый маг, — сгинь с пути. Мое право проходить первым. Твоё же — это обязанность мне уступить.

— Как повелите, господин.

С этим правилом тоже было трудно поспорить в Исар-Диннах, где молодые всегда уступали дорогу пожилым, бедные — богатым, простолюдины — знатным вельможам, поэтому Ватрушка без проблем отодвинулся в сторону обочины, позволяя магической процессии во главе с Азурком пройти вперёд.

— Всегда был бы ты таким покладистым, то не обрушил бы позор на свою семью, — на мгновение глаза бывшего ученика и наставника встретились, из-за чего разразился настоящий пожар. — Однако, признаюсь, давненько ничто не услаждало мой взор так, как порка, которую тебе задали в счёт изгнания. Хотя, нет, я приврал. Гораздо приятней было видеть, как сановники обрезают твои волосы. Ха!

— Ха-ха-ха! — поддержала толпа предводителя.

По лицу Онкелиана было понятно, что ещё один миг — и он с голыми руками набросится на Азурка, и, чем демоны не шутят, ещё убьёт несчастного. Уж больно волшебник был дряхл и немощен. Поэтому новый подмастерье взял хозяина под локоть и повёл вверх по улице, прочь от беды. И почему на старость лет Азурок стал таким ненасытным и злопамятным? Видимо, добро проще забывается, а брюхо так вообще впрок не набить.

— Меня остригли, однако мои волосы по-прежнему со мной, — наконец, выдал Ватрушка шипящим тоном, словно изъяснялся на наречии змей. — А вот ваша грива, достопочтенный гебр, уже истлела и ушла под землю прежде своего владельца. Какое упущение! Небось, вы потеряли свою силу? Ну… я имею в виду, как волшебник?

— Что? Ах ты нахал! Ты никогда… повторяю: ты никогда теперь не сможешь колдовать! Руку твою поразит слабость, а уста сомкнёт безмолвие… Я прослежу… Прослежу! Чтобы тебя наказали снова!

— Пойдёмте, господин. Нам пора в магистратуру, — подмастерье аккуратно уводил разбушевавшегося старца.

Разумеется, Онкелиан не верил в подобную чушь: в магическую силу волос или в устные проклятья, но, тем не менее, в его душу закралось зудящее сомнение.

А что, если Азурок прав? И Ватрушка никак не может разобраться в заклятье только потому, что его лишили звания и остригли ему волосы?

Кажется, именно из-за таких злопыхателей в сердце Онкелиана начали заниматься и прорастать гнилые семена. Дай рукам дело… только если дело это будет праведным, так? Голову наводни мыслями, но не гнусными, а славными, и тогда в устах появятся добрые слова. Но если тебя сковывают мрак и духота, то во рту рождается лишь скверна проклятий.

Когда твой цветок цветёт по причине зла, то плоды, что он приживает — это ревность, зависть, ненависть и ожесточение сердца. В час заступничества Ватрушка неожиданно поклялся небесам, что отомстит Азурку во что бы то ни стало. Боги вольны назначать любую цену данному зароку, на выплаты Онкелиан не поскупится!

Впрочем, в тот день Ватрушка не поскупился только на выпивку. И вместо того, чтобы благополучно вернуться в ставку Белой Семёрки и приступить к изучению трактата, он взялся принимать на душу иную горечь — пил в тавернах зан, крепкий и прозрачный спиртной напиток Элисир-Расара, полученный из ржи и ячменя.

В итоге, волшебник вернулся домой лишь затемно, в компании початой бутылки вина. Чудом он добрался до дверей и совладал с мудрёным замком. Вообще-то, Ватрушка планировал отоспаться где-нибудь в укромном переулке или под мостом, но Тортик приволок к порогу ставки своего хозяина.

Когда Онкелиан проник в собственную спальню, с трудом преодолев крутую лестницу в башне, то рухнул на измятую постель. Из его рук выпала бутылка с вином и покатилась по полу.

Миновало какое-то время, прежде чем Ватрушка пришёл в себя. Приложив колоссальные усилия, он разлепил глаза ближе к полуночи, в час исчезновения света, и рядом с его койкой сидел Момо в небольшом раскладном креслице. Актёр, придя в покои после соседа, обнаружил последнего мертвецки пьяным, громко сопящим и храпящим, и распространяющим вокруг себя отвратительный смрад. В целом, картина была весьма впечатляющей, и Момо собирался как следует ей насладиться, поэтому уселся на раскладной стул, откупорил наполовину пустую бутылку вина, пригубил напитка и стал наблюдать за происходящем.

— Ты что делаешь, извращенец? — раздражённо прохрипел волшебник осипшим голосом.

— Да вот, смотрю, вдруг тебя начнёт тошнить, и ты ещё захлебнёшься рвотой. Хоть увижу, как ускользает жизнь из твоих немощных рук, как коченеет труп.

— Заткнись, полезай наверх и спи уже, — рыкнул Онкелиан, указывая жестом на второй ярус кровати.

— О, да я бы с радостью, только ты так отчаянно храпишь, что у меня уши закладывает! — злобно прокричал Момо, после чего снова прижал свои бледно-розовые губы к горлышку бутылки.

Ватрушка приподнялся на руках и сразу ощутил сполна, как трещала и раскалывалась его худая голова. Решив, что он уже непозволительно протрезвел, Онкелиан протянул к Момо пальцы и радушно улыбнулся.

— Это моё вино. Дай тоже выпить.

Только Момо не подчинился. Он хлебнул ещё, закупорил бутылку и отставил её, убрав на самый дальний краешек деревянного стола, захламлённого различными предметами.

— Ещё чего, ты и без того налакался.

Наспех сняв куртку и сбросив сапоги, Момо без стеснения улёгся поверх Онкелиана, после чего спокойно спросил:

— Ну? И в чём дело? Чего ты так напился?

— Ох, отвали уже! И без тебя… — Ватрушка зарядил расправленной пятернёй в лоб нарушителю, отпихивая наглеца как можно дальше от себя, — и без тебя тошно. Не липни ко мне.

Правда, вскоре Ватрушка вспомнил сам, отчего же он сегодня пустился во все тяжкие и набрался, словно моряк на побывке на суше, в родных степях. Его вновь охватил жар злобы и негодования, а во рту опять появился омерзительный вкус… что же это? Не зан, и не дешёвое вино. Тогда… что?

— Я не могу расшифровать заклятье, не могу прочесть его… — обречённо выдал до сих пор пьяный маг, утыкаясь лицом в подушку.

— Ах, это? Не переживай, я что-нибудь придумаю, — тихо объявил парнишка, сдвигаясь на край койки и обнимая собственные ноги. — Ты ведь не единственный маг в Исар-Диннах, а у меня имеются связи, я много кого знаю из гебров, и даже среди жрецов Дубовых Рощ. Да и сам могу взглянуть…

— Ну, конечно, куда без твоего бахвальства! — неожиданно вспылил Ватрушка и тут же подскочил, принимая сидячую позу. — Этот пергамент не подобает показывать кому попало, иначе «добрые помощники» навредят нам! Ты понимаешь это или нет?!

Ватрушка всё повышал и повышал голос, выплёскивая больное и накипевшее на неповинного соседа по комнате. В определённый момент волшебник начал думать, что разбудит и поднимет на уши весь дом своими криками, а это нынче не входило в его планы, поэтому мужчина снизил обороты.

Наконец, он понял, что за зловещий привкус разъедал его горло — то было полное бессилие, безграничная беспомощность. Что может деловой, сообразительный, талантливый и способный Момо знать о таких вещах? Как он смеет его утешать?

— В чём истинная причина…

— Закрой свой рот, — отчеканил Ватрушка. — Ты же у нас такой умный и находчивый, отчего не видишь, что сейчас не подходящее время, дабы лезть ко мне под кожу? Убирайся прочь!

— Ты… случайно встретил в городе своих былых товарищей по учёбе? Или, того хуже, учителей?

Внезапно Ватрушку обуяла ярость. Он прищурил правый глаз, а левый выпучил в сторону Момо так остервенело и озлобленно, что парнишка перепугался. Только было уже слишком поздно, и вместо того, чтобы прогнать нахала восвояси, Онкелиан опять поддался бурному порыву и сгоряча вцепился в шею Момо обеими руками.

Передавив гортань мальчишки, Онкелиан выдернул его с кровати и припёр к стене.

— Вечно ты суёшь свой нос, куда не следует. Давно пора преподать тебе урок. Ты должен выучить это, пока в запасе ещё имеется какой-то срок.

Лан ухватился за запястья нападающего. И хоть поток воздуха уменьшался, и парнишка начал немного задыхаться, он не спешил давать действенный отпор обидчику. Его холодные глаза ничуть не изменились, словно такое уже происходило ни единожды, и Момо свыкся с жестокими выходками окружающих.

— Ты у нас незаменимый и полезный, — продолжал шипеть Онкелиан. — И перламутровую таблицу-то раздобудешь, и выучишь иероглифы, и договоришься со жрецами, и лично проберёшься в башню… А теперь! Ха! На мою работу открываешь рот?! Вздумал отнять у меня пост мага? Хочешь самостоятельно постичь заклятье?! Не бывать этому! Я здесь — главный волшебник. А ты… ты всего лишь… мелкий…

— Не… вынуждай меня… применять силу, — прохрипел Лан, продолжая пронзительно взирать на вредителя.

Именно эти морозные и бесстрастные глаза остудили пыл Онкелиана. Будто протрезвев за миг, Ватрушка разжал пальцы и медленно выпустил Момо на свободу.

— Прости. Я пьян. Ты прав, я кое-кого встретил в городе и очень рассердился. Ты прав, и напрасно я так напился…

Придя в ужас от собственных поступков, Ватрушка отвернулся в сторону и прикрыл глаза рукой. А, когда снова посмотрел на приятеля, тот уже сполз на пол и выглядел полностью сокрушённым, так, будто в мановение ока перевоплотился в какого-то другого человека — слабого, уязвлённого, тоже бессильного и беспомощного. Глаза Лана потеряли былую устойчивость и непобедимость, их заволокла пелена из слёз. Словно льды, что сковывали нутро парнишки, принялись молниеносно таять и теперь вырывались наружу полноводными реками.

Ватрушка больше всего ненавидел подобные перемены в Момо, и потому раздражённо выпалил:

— Что? Опять началось? Опять впадаешь в помешательство? Бросай это, и поднимайся.

Волшебник протянул руку сидящему в углу актёру, но тот отпрянул от подачки, будто от горячей кочерги.

— Момо! Прекрати, ладно? Всё нормально, видишь? Прости меня, прости.

Онкелиан совершил робкий шаг по направлению к потерпевшему, но Момо подскочил на ноги и сиганул к дверям. Со взглядом испуганной лани он вылетел из покоев и побежал вниз по лестнице. Ватрушку изводили угрызения совести, и он поспешил по горячим следам беглеца, прикрикивая по дороге:

— Момо, погоди! Ну, прости меня! Момо?

На лестнице они натолкнулись на Лили и Бел-Атара, которых из постели выгнал шум. В компании фонаря, заспанные члены братства отправились на разведку, и в итоге обнаружили Момо, явно находящегося не в себе, и растрёпанного волшебника, от которого разило выпивкой за версту.

— В чём дело, что за крики? — спокойно поинтересовался Касарбин.

Молодой человек раскачивал в руках светильник, пока Лили зажимала нос вблизи Ватрушки — уж больно гнусное зловоние стелилось вокруг забулдыги. Пока мужчины перебрасывались дежурными словами, травница пошла за Момо.

Актёр остановился возле дверей в покои Главы, как и предполагала Лили. Напуганный белобрысый паренёк пытался применить какое-то заклятье на замке в спальню Ирмингаут, и у Лили сердце замерло от подобного зрелища. Задержав дыхание и разинув рот, девушка прижала взопревшую ладонь к груди и смяла своё ночное одеяние. Она всегда, всегда знала, что Лан не так-то прост, и что он, помимо ледяных айсбергов и заснеженных пустынь таит внутри себя горячую магию. Не к добру это! Так насколько близок тот, кто рядом стоит? И что известно об этом Главе?

С пальцев Момо слетали блестящие колдовские искры, но парнишка слишком волновался и заклятье не поддавалось ему. Он в ужасе озирался на Лили, явно представляя на её месте кровожадного и голодного демона из Междумирья, и нервно перебирал губами.

— Не может быть, — удивлённо прошептала травница.

— Не подходи! Не подходи, не подходи, не подходи, — в панике зачастил Лан.

Казалось, наконец чары немоты спали с бедолаги, но язык его заплетался.

Когда вниз спустились Бел-Атар и Ватрушка, магия уже оборвалась, и у Лили не осталось никаких доказательств того, что она только что видела, помимо её собственного ошеломлённого лица.

— Стойте, не приближайтесь, — девушка задержала соратников шёпотом.

Момо взялся отчаянно колотить в дверь Главы, ведь теперь ему мерещилось, словно число демонов увеличилось до троих, и нынче он точно обречён на гибель.

— Открывай! Открывай! Открывай! Сестрица, открывай, я забыл пароль! — истошно вопил Лан, молотя кулаками по деревянным балкам.

— Что с ним? — тихо спросила Лили, наклоняясь в сторону Ватрушки. — Опять бродит во сне?

— Нет, это… — сперва волшебник покачал головой, однако затем решил, что мудрее будет согласиться. — Ну, что-то вроде того, да.

Лили двинулась по направлению к актёру, который до сих пор пытался взять приступом спальни Ирмингаут, но Онкелиан резко схватил девушку за предплечье.

— Нет, не трогай его.

— В чём дело? Вы обезумили?! — наконец-то, зазвучал громкий и властный голос Главы.

Эльфийка распахнула дверь, и Момо сразу влетел в её спальни, словно мотылёк, едва не сбив хозяйку с ног.

— Сестрица, с дороги! С дороги, с дороги, с дороги, — ослабевшим тоном шептал Лан, будто одержимый.

— Что происходит? — почти взмолилась Лили, устремляясь к Главе.

Травницу быстро догнал Бел-Атар, ещё в самом начале полночного представления сообразивший, что нынче в ставке творится нечто неладное.

— Его опять терзают кошмары? — аккуратно предположил иноземец, только Ирмингаут не захотела отвечать.

Суровая и загадочная, она молча захлопнула дверь уже за двумя — за собой и Момо, как бы проводя черту между тем, что можно облекать в слова, и тем, что навсегда должно остаться недосказанным. Бел-Атар превосходно понял намёк, теперь у него перед глазами надолго застыл этот образ Главы с нахмуренными бровями и гневом в очах, и хоть Лили требовала немедленных объяснений, Касарбин увёл девчушку назад, на чердак.

Ватрушка остался один в потёмках. Во мраке и тишине он снова чересчур явственно ощутил отравляющий привкус беспомощности во рту, а потому со злостью плюнул на пол.

Прямо в сердце холодного крыла Янтарного дворца располагался крошечный световой дворик, окружённый крытой галереей и именуемый ледяным садом. Из него можно было проникнуть в замок, однако свободного выхода на улицы Исар-Динн или на Сломанный берег не имелось, поэтому прежде Его Высочеству без проблем позволялось проводить здесь время. Как-никак, принца точно не утащили бы птицы, а драконы… ну, хоть до сих пор по Элисир-Расару и бродили легенды о драконах, их веками не видели в королевстве, так что и королева-мать и Главный советник могли быть спокойными насчёт «атаки с неба».

Правда, когда юноше исполнилось пятнадцать лет, его характер начал претерпевать некоторые изменения, и условия жизни во дворце менялись вместе с ним. Зархель и Зармалессия всё больше страшились заветного «часа свершения, при котором звезда появится над озером золотых кувшинок», всем сообщив, что трон перешёл к новому правителю — наследному принцу Сэлю Витару Амуину Малидоту. Во всяком случае, так гласило пророчество… или же то были обычные слова из очередной присказки со дворов Исар-Динн? Не важно. Главное — другое, то, что ни советник, ни королева-регент не торопились делиться властью, а потому посадили законного наследника на короткий поводок, распустив по двору сплетни о том, что здоровье Его Высочества якобы подорвано неким недугом, и что у него, ослабшего и безвольного, пока нет возможности исполнять собственный долг.

Именно тогда в глазах своих опекунов Сэль из редкого и породистого зверя, «снежного кролика», начал перевоплощаться в иное существо — в призрака, скованного заклятьями, и потому не способного оставить пост. Блёклого и прозрачного, возможно даже нереального, однако всё равно наводящего ужас на непосвящённых простаков. Зармалессия и Зархель всё сильней сужали круг общения принца, заодно запрещая ему покидать определённые части дворца. Его Высочеству почти год не разрешалось и носа на улицу казать! Ставни и двери на веранду в покоях принца снабдили сложными замками, ведь яркий свет призракам противопоказан, он может разрушить чары, рассеять иллюзию.

И каковым же был восторг Сэля, когда пару дней назад матушка через слуг передала, что отныне он снова может обустраивать частный сад? Такое сумеет понять лишь тот, кто сам проходил через нечто похожее… например, через тюремное заключение, а Эйман Эр Данаарн ни раз сидел за решёткой.

Никто из величественных бессмертных в жизнь бы не стал превозносить садоводство — в Пределе это дело по праву считалось грязным, занятием простолюдинов и недалёких обывателей несмотря на то, что некоторые из эльфов всё-таки любили разводить цветы в горшках или высаживать возле домов ароматные зелёные изгороди. Никакой достопочтенный господин из Мирсварина добровольно не опустился бы на колени перед сырыми почвами, дабы собственноручно их возделать, засадить травой или садовыми цветами. Особенно, коли принадлежал бы королевской фамилии или являлся наследником престола.

В Элисир-Расаре же всё обстояло совершенно иначе, и здесь самые уважаемые и высокопоставленные из вельмож с удовольствием занимались такой пыльной работёнкой. В конце концов, местные жители считали, что рост сада и прирост божественной субстанции — это одно и то же. Да и всевозможные проклятья и благословения здесь были связаны с ростом, изобилием или цветением. «Пускай у вас плодов будет больше, чем листьев!», говорили горожане, когда хотели подбодрить унылого соседа или пожелать удачи другу.

Поэтому Эр не очень удивился, когда обнаружил наследного принца на коленях в ледяном саду. Юноша, по-прежнему облачённый в роскошные наряды светлых тонов, лично пропалывал грунт и окучивал грядки, а голову его венчала широкополая соломенная шляпа. Может, Сэлю запрещалось собирать или заплетать волосы, и даже покрывать чело диадемой или платком, однако во время работы в саду он имел право надеть шляпу со спокойной душой.

Дворик ледяного сада был просто крошечным по сравнению с другими частями Янтарного дворца, и из-за долгого пренебрежения в нём стихийно разрастались сорные травы, правда, кое-где пробивались нежные белые колокольчики. Посередине открытого пространства снежной глыбой возвышалась превосходная, изящная беседка, высеченная из привозного мрамора. Скамью защищала плоская крыша на тонких колоннах, края которой уже успела украсить преданная служанка Сэля. Эту знатную даму величали Сагрена, и она входила в лоно семьи Амуин. Барышня давно прислуживала наследнику, и потому хорошо знала вкусы своего господина. Ещё утром по периметру крыши беседки она развесила изысканные нити с бусинами из прозрачного хрусталя и речного жемчуга, и теперь гирлянды загадочно блестели в лучах солнца, когда его диск не скрывался за пышными кучевыми облаками. Сама Сагрена стояла в тени галереи и держала в руках поднос с двумя стаканами прохладительного напитка, когда рядом бесшумно появился Эр.

Подобные галереи обычно мостили каменными плитами или мозаикой, но ледяной сад долго находился в запустении, и поэтому растения здесь преодолели все преграды и запреты. Они сломали камни, выкорчевали дорожки и поглотили мозаику так быстро, что, казалось, миновали десятилетия с тех пор, как их в последний раз касалась рука садовника. Эр замер возле Сагрены, и туфли обоих придавили густую и сочную траву с росой. Где-то сквозь зелёный ковёр проклёвывались мелкие белые цветочки, а где-то, наверняка, затаились ядовитые змеи и опасные насекомые.

— Почему бы тебе не протянуть руку помощи своему повелителю? — тихо проговорил Эр, даже не поворачиваясь к прислужнице.

Сегодня его лицо обрамляли две косы, заплетённые вдоль ушей и уводящие волосы назад, из-за чего бессмертный маг выглядел ещё более внушительно. Он был высок, статен и невероятно красив, однако до дрожи пугал Сагрену. Женщина сжалась от голоса нового наставника Сэля.

— Его Высочество запретил мне помогать, он желает сделать всё сам.

Эр только хмыкнул, а затем небрежным жестом принял с подноса стакан, вырезанный из светло-зелёного куска нефрита и снабжённый золотой окантовкой по краям.

Пригубив напитка, демон-оборотень оглянулся по сторонам. В сумрачном углу, который никогда не озарялся беспощадным, палящим солнцем, беззаботно цвёл причудливый цветок — редкий гость клумб и садов Исар-Динн, весьма трудоёмкий в выращивании. Однако здесь, в благотворной сени холодного крыла Янтарного дворца, он привил себя сам, ибо высоко ценил уединение и прохладу.

Должно быть, цветам, которые распускаются только в тенях, известно очень много секретного. Они становятся свидетелями самого страшного и запретного, а затем бережно это хранят, ведь у цветов нет ртов, которыми так легко предать чьё-то доверие. Значит ли это, что тайны скрыты навсегда в их лепестках, или это чересчур самонадеянно — рассчитывать на порядочность цветка?

— Тогда какой от тебя прок, коли не хочешь помогать? — мрачно проговорил Данаарн, а затем пристально посмотрел прямо в глаза служанки. — Сначала слабостью нужно воспользоваться, да? А уж затем можно слабость защищать. И, желательно так, чтобы это видел каждый.

Затем он коварно улыбнулся и снова пригубил напитка. Бессмертный маг явно намекал на что-то, что выведал о Сагрене благодаря своим бестелесным соглядатаям и шпионам. По спине женщины побежали ледяные мурашки, она полностью потерялась и её глаза испуганно замельтешили, ища в саду то ли подсказки, то ли тропы к отступлению.

— Я не… понимаю… о чём Вы толкуете, почтенный господин, — наконец, выдавила из себя несчастная.

— Воистину не понимаешь? Ну, что ж. Тогда изволь покинуть нас. Твоя рука не требуется здесь более, женщина. Я сам в силах поднести Его Высочеству напитки.

Эр водрузил опустошённый стакан на поднос прислужницы, а затем отнял всю её ношу.

— Как… повелите, — прошептала ошеломлённая дама.

Она пристыженно опустила взор в пол, поклонилась наследному принцу, который был слишком занят, чтобы видеть её реверансы, и безмолвно удалилась.

На стропилах галереи Эр подметил филина. Птица неотрывно следила за мужчиной, всегда поворачивая голову в ту сторону, куда направлялся маг. Её янтарные зеницы казались чрезмерно яркими в тенях вычурных строений дворца. Они словно бросали вызов Эру, и демон-оборотень надул губы, бормоча:

— Неусыпный, но слишком зримый страж. Как же это безыскусно…

— А! Аман-Тар! — наконец, принц заметил своего новоиспечённого наставника и радушно улыбнулся.

Данаарн подошёл ближе к беседке и положил поднос со стаканами на скамью.

— Я думал, тебе ничего не дозволяется делать без слуг, — изрёк бессмертный уже после того, как лично расположился на сидении.

— Ничего, кроме этого.

Голос наследного принца звучал устало, но довольно. Он протёр рукавом лоб от пота и снова приступил к работе.

— Сегодня я хочу хотя бы расчистить алтарь Одакиса. Знали бы Вы, Аман-Тар, какое это наслаждение — вернуться к любимому делу спустя долгие годы, и понять, что руки ничего не забыли, и что тело само помнит все движения. Рост сада для нас — это прирост божественной субстанции, так и до просветления недалеко.

Сэль увлёкся, но затем перевёл возбуждённый взор на молчаливого сегодня Данаарна и быстро одумался:

— Ох, прошу меня простить, я забылся. Хвалюсь светлыми чувствами тогда, как Ваше сердце по-прежнему пустует.

Что ж, наверное, пустое сердце могло бы стать идеальным вариантом для жрецов и священников Элисир-Расара, ибо пустое проще наполнять. А в некоторых случаях, пустое так вообще равносильно чистому — как незапятнанная письменами и кляксами бумага, например. Только в отношении Эймана Эра Данаарна, чудовищного и «бессердечного» демона-оборотня, уже нельзя было подобное сказать… Что-то он да и начал чувствовать. В конце концов, уже немало дней прошло с момента его возвращения на земли Ассалгота, а договор маг так ни с кем не заключил. Теперь Эр всеми волокнами души ощущал, как исчезают возможности, как тает надежда, и как время ускользает у него меж пальцев… словно песок, да. Но, дабы повелевать песками, нужно быть с ними сопричастным; нужно установить контакт.

— Ваш суровый вид страшит Сагрену, — неожиданно для Эра выдал принц, до сих пор ковыряющийся в земле.

— Её страшит отнюдь не мой вид, а то, что я выведал о ней. То, каким образом Сагрена дослужилась до нынешнего положения.

Проникая в чужие мрачные тайны и грязные секреты недолго испачкаться самому, но, казалось, у Эра Данаарна, как у закалённого странника, имелся иммунитет ко всяческим ядам и болезням. Он выявил на свет множество скабрезностей благодаря своим подопечным магическим вихрям — обрывкам тех несчастных душ, что присосались к нему на выходе из Тчеланских врат, словно к заурядному демону. Как-никак, то был единственный шанс для проклятых и заблудших: чтобы покинуть пределы Тчелана, или Междумирья, им требовалась телесная оболочка, которую эти бродяги не умели создавать, поэтому они вселялись в демонов.

Демоны, или араши на языке древних лунгов, испокон веков наводняли Тчеланские просторы. Они вели там жизнь заурядных животных, однако, когда разверзался проход между двумя измерениями, демоны из-за природного любопытства порой устремлялись в портал. Араши тоже хотели выяснить, что лежит за тканью мироздания, и потому некоторые из них направлялись к разлому, только на пути их ждали тревожные духи клятвопреступников, отверженных и дезертиров, и погибших в ужасных муках. Захватив плоть демонов, — по сути, обычных животных, — духи эти начинали творить отвратительные бесчинства на почвах Ассалгота. Они жаждали пожрать и присвоить себе чужой огонь жизни, ибо давно лишились собственного тепла. Но сколько бы жертв они не поглощали, сколько бы не распространяли скверну тления под ногами, им всегда было мало. Их голод не утолялся никогда.

С Эром, бывшим яснооким и бессмертным лунгом, разумеется, всё происходило иначе. Он мог бы запросто прогнать осколки Тчеланских душ, однако дал добро на присоединение к себе. Так проклятые получили право повторно взглянуть на мир живых, а Данаарн обзавёлся полезными и безропотными прислужниками. Он мастерски умел ими управлять.

С помощью невидимых слуг Эйман раскрыл множество секретов дворян. Он зрел теперь, как все эти «благородные дамы» плетут интриги против своих соперниц, попутно сплетаясь в альковах замка с конюшими и садовниками, и наставляют рога мужьям от скуки. Видел, как готовятся и подаются яды, как знатные господа посреди кулуаров вступают в заговоры и заключают тайные союзы, как вымогают деньги, как клевещут на невинных, как непорочных принуждают взять на себя чужое преступление, как… впрочем, мало что поменялось за отсутствие Данаарна, нынче его трудно было удивить. Ведь лишь невежество легко впечатляется, а искушённого сложно поразить.

Эр прекрасно знал такие вещи, поэтому-то и задумал извести людей. С другой стороны, некоторые повороты событий оказались столь непредсказуемыми, что даже ясновидец-древний не сумел их предупредить.

— Прошу Вас, Эр, не делитесь со мной чужими секретами, — тихо промолвил принц, заканчивая работу на одной из грядок. — Не портите моего впечатления о Сагрене. Безусловно, она не совершенна… однако, коли бы она не помогла мне в своё время, я бы точно лишился рассудка.

— Наследный принц мудр не по годам, — мрачно прохрипел Данаарн.

Бессмертный маг до сих пор участвовал в поединке взглядов с филином.

Начал накрапывать мелкий дождь. Сегодня по небесам скользили пышные и набитые влагой кучевые облака. Сверху они сверкали непорочной белизной, и солнце раскрашивало их кайму в золотой, а вот снизу облака были полны жидкости, и на их пологом дне густели тёмно-синие цвета. С подобным подспорьем было легко предсказать явление дождя, и он не заставил ждать себя. В Элисир-Расаре часто говорили, что дождь — это песнь Шалвиры, богини ливней.

И пока Шалвира лишь робко разминала горло, наследный принц поспешил укрыться в сенях беседки. Он снял шляпу, уселся рядом с Эром, и маг протянул подопечному стакан с разбавленным сладким вином из заморских фруктов, которое только утром доставили ко дорву из порта вместе со свежими яблоками. Яблоки эти отличались маленькой, идеально-округлой формой плодов. Их обволакивала тонкая, но крепкая светло-зелёная, почти белая шкурка, постепенно покрывающаяся мелкими чёрными крапинками по мере порчи фрукта. Но пока что яблоки сохраняли безупречную свежесть, и были сложены в красивую горку на драгоценном блюде — эти яства специально приготовили слуги как часть подношения Одакису, ведь его алтарь благоустраивал принц.

— Но… я желаю знать правду о Зархеле, — твёрдо заявил юноша, смыкая пальцы в замок и размещая руки между разведёнными ногами.

Сэль не стал пить вина, он пододвинул стакан к блюду из полупрозрачного стекла, отложив и это угощение Одакису.

— Скажу одно слово — «метаморфозы», — загадочно молвил Эр. — Слабое сердце склонно к изменениям, и этот глупый человек даже не подозревает, что именно за демон призывает его на родину.

— Демон? Значит, это не бог?

— Это… не бог, и не демон, а нечто, гораздо более сложное и трудно постижимое. Правда, я ещё не уверен. Требуется больше времени, мой принц.

Оба неподвижно сидели на мраморной скамейке и увлечённо наблюдали за тем, как дождь набирал силу и превращался в пологий ливень.

— Думаете… пока Зархель рылся в почвах дома Тёмных Ручьёв, то нашёл нечто опасное среди руин старых святынь? — Сэль застенчиво повторил то, что уже не раз озвучивал для него Эйман Данаарн. — Ну, мы изначально понимали, что он там что-то нашёл, однако это…

— Однако это может быть совсем не тем, чем оно кажется для простого смертного, пускай и мага. Видишь ли, хоть не всё то время, когда я был жив — я жил, но и не всегда, когда я был мёртвым, меня не существовало. После преображения, после выхода из Редела и Тчелана, и возвращения в Ассалгот, мне открылись поистине удивительные вещи. Например, я знаю то, что неизвестно остальным разумным созданиям. Я поделюсь с тобой преданием, наследник. У этого мира три столпа: арашвир, либбо и непоколебимый металл, тайлин. Ну, или майн, тэсе’ра и кси. Либбо, средоточие огня жизни, поддерживает хрупкий баланс между изменениями и постоянством, между материей и нематериальным. Либбо способно искажать и изменять живое до неузнаваемости… возможно, в согласии с собственной волей, а, может, оно просто подчиняется тем законам природы, которые мы ещё не освоили. Во всяком случае, либбо может превратить даже человека в ужасное чудовище. И кто сейчас разберёт, каким образом Главный советник додумался до этого, и что именно он вытворяет с либбо. Вероятно, это — лишь злой рок, мрачное совпадение, однако ныне Зархеля ничто уже не спасёт, он сам попал под власть нового хозяина, только это вовсе не бог, отнюдь.

— Зархель, по Вашему мнению, раскопал источник с первобытным либбо? — недоверчиво искривляя брови, поинтересовался принц. — Я думал, они отрыли мумию какой-то древней жрицы и странные окаменелости, которые планируют выдать за вещественные доказательства божественного вмешательства, и тем самым изменить ход законов и навсегда отнять у меня право на престол.

— Ну, в чём-то ты, определённо, прав, Твоё Высочество. Только почему тогда Зархель слышит подозрительные голоса, которые приказывают ему вернуться на родину? Полагаешь, я ввожу тебя в заблуждение от скуки? — игриво спросил Данаарн.

— Разве Вы когда-то лгали мне, Аман-Тар? — совершенно серьёзно отозвался принц, наконец, повернувшись в сторону собеседника и оторвав глаза от дождевых потоков. — Вы потому и не можете заключить договор с Зархелем?

— Отчасти, — Эр брезгливо пожал плечами и продолжил. — Зархель — лишь жалкая песчинка, что возомнила себя выше сородичей только потому, что поднялась над уровнем барханов и дюн при содействии сторонних рук.

— А моя матушка? Она жаждет заключить с Вами договор. Она бы всё отдала во имя этого. Даже позволила мне выбраться на свежий воздух! Лишь бы я Вас убедил.

— Хм, — бессмертный фыркнул и замолк.

Он узнал много интересного почти обо всех обитателях Янтарного дворца, и Зармалессия Мелекудна не была исключением. Вообще, несмотря на то что она очень рано приняла королевские мантию и диадему, Зармалессия никогда не входила в число исключительных особ. При всём своём величии, при всех талантах, достоинствах и умениях, она оставалась обычной женщиной. В каком-то плане, даже самой посредственной. И её жизнь отравила ревность.

Зармалессию ещё в пятнадцать лет выдали замуж за старшего Тэя Алькосура, мага-короля. И несмотря на взаимную привязанность супругов, на искреннюю любовь между ними, Тэй никогда не горел желанием всецело хранить верность брачному ложу. С этим ничего нельзя поделать — таков уж порядок вещей в Элисир-Расаре. Тэй был статен, красив лицом и телом, силён, богат, ловок и искусен в колдовстве, и, следовательно, в речах, а, главное, он носил корону и являлся безраздельным владыкой всех земель, видимых и невидимых, которого простые смертные не имели права осуждать. Он считался безупречным, и чувствовал полную безнаказанность. Вокруг Тэя всегда кружили рои из наиболее привлекательных и достопочтенных женщин, и он никогда не отказывался от сладкого после обеда. Магу-королю не приходилось бояться, что оскорблённая супруга покинет за обман собственного правителя, ведь это уже была измена иных масштабов, и она каралась по всей строгости закона — смертью.

Долгие годы Зармалессия вынуждена была наблюдать, как возле её драгоценного венценосного мужа вьются молодые и легкомысленные дворянки. Можно сказать, что сердце королевы тоже было слабым, особенно, коли это касалось настоек на травах, магических эликсиров и волшебных снадобий. Однажды к Зармалессии пришла её любимая прислужница и сообщила радостную весть: недавно ей был представлен бродячий прорицатель из далёких земель, который знает рецепты поистине удивительных и чудотворных снадобий. Этот кудесник даже помог с помощью приворотного зелья вернуть назад возлюбленного королевской служанки, который давно охладел к своей зазнобе, а теперь снова души не чаял в ней.

Разумеется, женщины посоветовались и решили, что недурно будет, если Нин-дар-нана попотчует своего соправителя тем же магическим напитком. Может, тогда Тэй Алькосур, наконец, прозреет и поймёт, что нет никого прекрасней его супруги, и магу-королю незачем искать каждый раз новый морской порт, в коем можно пришвартоваться и бросить якорь. Ведь нет ничего удобней знакомых вод. Тем более, дама, предложившая напоить Тэя микстурой, была из числа самых близких и преданных Зармалессии, её возлюбленный уже как полгода испытывал к ней наисильнейшие чувства, а бродячий прорицатель заслужил отменную репутацию. Казалось, что намечается беспроигрышное предприятие, и Зармалессия поддалась искушению.

Конечно, она понятия не имела, что так называемый колдун и возлюбленный её служанки — оба подосланные шпионы Зархеля, которые лишь разыгрывали долгий и зловещий спектакль перед женщинами. В итоге всё сложилось так, что Зармалессия в собственных руках поднесла дорогому мужу яд под видом безвредного любовного напитка, разум Тэя затуманился, ну а потом… потом его со свитой якобы «пожрали» на охоте воплощения утопших.

Пока что Эр Данаарн не определил, раскусила ли Зармалессия хитрый план своего любезного кузена. Понимала ли она, что лично отравила мужа и была причастна к его падению? Наверное, Эру было на это наплевать, однако он принял решение ни за что не рассказывать наследнику, что его родная мать погубила отца, которым Сэль так восхищался.

— С твоей матушкой мне не по пути, увы, — уныло выдал Эр. — Её притязания я тоже вынужден отмести. Легко завладеть теми, кто подчиняется страстям. Однако ими трудно управлять, ведь огонь распространяется стихийно. Огню доверия нет.

Маг задумался, а потом загадочно прошептал:

— Теневой цветок выживает лишь потому, что кто-то ест его нектар, и кто-то разносит его пыльцу. Пчёлы, или мухи… не знаю.

— Говорят, что одна пчела лучше тысячи мух, — откликнулся наследник очередной пословицей.

Дождь напористо барабанил по земле. Вода, обрушившаяся с небес, создала целую завесу и отделила пространство беседки от прочего дворца, как бы одновременно и пленяя в укрытии Эра с Сэлем, и наделяя их свободой от любопытства посторонних глаз.

— Но я так и не выяснил, почему исчезла твоя прежняя наставница, эльфийка Ирмингаут, — безрадостно заключил маг.

— Если так сильно желаете знать, то я Вам сам расскажу, — прошептал принц приунывшим голосом.

Теперь никто не мог их увидеть или подслушать, и Сэль отважился высказать вслух то, что долго скрывал под замком в собственном сердце.

— Она… в общем, я прознал о том, что матушка и дядюшка собираются сотворить с ней, ведь она не хотела покидать дворец добровольно. Только я хорошо знал её характер. Все представители высоких происхождений отличаются непокорностью и своеволием, их невозможно принудить делать нечто, что не отзывалось бы в их умах.

— В этом имеется смысл, — кивнул демон-оборотень.

— Однако я не желал для Ирмингаут подобной участи! — неожиданно вскрикнул принц. — Как бы я смог жить с таким грузом на душе? Зная, что ничего не предпринял, никак её не защитил? Поэтому я решил, что если наставница во мне разочаруется, то сама покинет замок. У меня была в запасе единственная склянка с омиртетией. Вам знакомо это снадобье?

— Конечно.

Разве мог выходец из Мирсварина, родины сего великолепного усыпляющего зелья, не знать, что это такое?

Омиртетия, или сонная пыльца, на самом деле пыльцой не являлась, и чтобы изготовить это дурманящее средство, которое погружало в сон и смертных дев и бессмертных мужей, требовались колоссальные умения, навыки, крайне редкие и дорогостоящие ингредиенты и сложное оборудование. По правде говоря, рецепт омиртетии хранился в строжайшем секрете, и производили её только в двух местах — городе Киф, и на берегах озёр Кур и Элез Кур, и обе точки располагались в Мирсварине.

— У меня было совсем чуть-чуть, омиртетию дала мне Ирмингаут на крайний случай, как защиту от… от Зархеля, — принц гневно повёл бровью в сторону, — но мне пришлось подлить зелье наставнице. А когда она беспробудно уснула, я сделал вид, что опоил её, дабы улечься с ней на ложе и воспользоваться её… беспомощностью.

Закончив исповедь, Сэль замолчал. Он поднёс руку ко рту, после чего прошептал:

— О, небеса и священные озёра. Как же это мерзко звучит, я ещё никогда не произносил этого вслух…

По щекам наследника престола заструились слёзы, но он сам ничего не ощутил.

— Не думаю, что она ушла из-за такой отчаянной и глупой выходки. Тебя слишком легко раскусить, — хмыкнул Эр, искажая губы в ухмылке.

— Вы… Вы просто утешаете меня, Аман-Тар, — вымолвил наследник, протирая глаза пальцами и едва улыбаясь.

— Утешаю? У меня же нет сердца, забыл?

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался, и ледяной сад снова запрудили животворящие лучи солнца. Повсюду заиграли радужные всполохи, отброшенные драгоценной гирляндой из хрусталя, и Сэль быстро позабыл о своих печалях. По крайней мере, на сегодня. Уж слишком день выдался погожим.

Принц взял подношения для Одакиса, состоящие из яблок и стакана с разбавленным вином, и двинулся в сторону алтаря. С серьёзным и сосредоточенным лицом он возложил дары для бога-заступника, и тихо сказал Эру, который подошёл к нему со спины:

— Как бы там не было, теперь я знаю, что даже в моей темнице могут расцвести пышные сады… особенно, когда у них много тепла и света. Прошу, присоединяйтесь, Эр, давайте вместе вознесём молитвы Одакису.

Бессмертный устало закатил глаза, и Сэль тут же улыбнулся.

— Того, у кого в сердце добрые намерения, берегут боги. Если Вы не верите во всевышних, то назовите это иначе — случаем, или судьбой. Как пожелаете.

Эр принял такую же позу, как и наследник престола. То ли грозный маг желал подкупить Его Высочество своим расположением, то ли просто шутки ради проделал столь несвойственную лунгам вещь — но, всё-таки, Эр сомкнул ладони в молитвенном жесте и прикрыл веки. Правда, слегка наклонившись к Сэлю, он тут же злокозненно вышептал:

— Я же демон-оборотень, «порождение майна, отвратительное и чудовищное создание». Что боги приберегли для меня, как думаешь? Зачем ты веришь мне, нелепый мальчишка? Какой же ты глупец.

— Воистину, Аман-Тар.

Уже не раз Эр откровенно рассказывал Сэлю, для чего он вернулся на земли Ассалгота. Эр давно разочаровался в человечестве, развращённом и погрязшем в пороках, и возжелал изничтожить его, извести все смертные и «слабые» происхождения, дабы «расчистить дорогу свету». Он хотел освободить тропу для бессмертных: лунгов, эльфов и аранов, и выкорчевать все сорняки на пути, вроде людей, например. Только, кажется, наследный принц не совсем верил в намерения Эра. Сэль считал подобные угрозы обычной болтовнёй; пустыми разговорами, только и годными на то, чтобы наводить ужас на несмышлёных дураков или разгонять скуку промозглым днём.

— Вот заключу договор, и сразу возьмусь претворять в жизнь свой план, — словно пробежавшись по мыслям подопечного, надменно отчеканил Данаарн.

— Значит, мне просто нужно не заключать с Вами никаких сделок. А что будет со мной, когда Вы начнёте всё тут испепелять? — принц посмотрел на собеседника чистыми и прозрачными глазами, в которых блуждал игривый огонёк.

— Вы в безопасности, Ваше Высочество, — провозгласил демон-оборотень и чуток поклонился престолонаследнику. — Будете рядом, наблюдать за великими свершениями.

Сэль Витар хмыкнул и направился в ту сторону галереи, где прятались двери в холодное крыло дворца. Эр думал поспешить за ним, но задержался на мгновение, ведь заметил в глубине построек ещё одного «наблюдателя». В самом мрачном углу, возле диковинного бледного цветка, возвышалась чёрная фигура рослого Дуностара, однако стоило полководцу встретиться взором с бессмертным магом, и человек сразу убрался восвояси.

— Сначала слабостью воспользоваться, а затем слабость защищать, — повторил демон-оборотень, провожая вторженца взглядом.

Данаарн, проходя мимо чаши с песком для начертания заклятий, замер. Поверхность заволокла водная гладь, о которую ещё разбивались редкие капли дождя, и Эр столкнулся с собственным искажённым отражением. Недовольно нахмурившись, он изрёк:

— Да. Незачем бить лунга по спине, он всё равно слишком толстокожий и не внемлет наказаниям. Лучше ударить того, кто ему дороже всех. Любовь моя, я же больше не хотел быть глупым. Мечтал ничего не чувствовать, однако стоило чувствам покинуть меня, и я взялся тут же звать их обратно. Как… непостоянно.

Внезапно вспомнив недавние слова наследника престола, Эр лучезарно улыбнулся, а затем обомлел. Что сейчас произошло? Он… почувствовал нечто… тонкое, радостное и трепетное?

— Улыбаюсь, словно идиот.

Раздражённо рыкнув, Эйман помчался по следам Сэля Витара, и опять не заметил, как по воде в чаше пробежалась лёгкая рябь.

— Моя любовь… — шепнуло что-то прозрачное женским голоском ему в ответ.

Может, просто эхо?

Эру было не до зрительных и слуховых иллюзий, ему требовалось срочно подготовить собственные почвы: окучить принца, посеять семена сомнений в его душу, рассказать ему побольше о настоящих людях, тех, что жили во дворце или за стенами Янтарного замка и шли на любые ухищрения, лишь бы обмануть небеса во имя приземлённого и суетного. Наивный глупец, проведший долгое время в уединении, ничего не знает об обычных смертных, он взращён на сказках и вскормлен сладкими небылицами о героических свершениях, где славные воины и бравые путешественники всегда поступают в согласии со своими чистыми помыслами и добрыми намерениями. В конце концов, принц верил, что если в его сердце — светлые намерения, то случай его сбережёт. А на поверку в реальном мире зло никогда не наказывается, а за добро не воздаётся по заслугам, и зачастую больше всех выигрывает тот, кто вообще ничего не ставил на кон.

И теперь, когда у Сэля появилась возможность завладеть подлинной силой и всё исправить, неужели он упустит блестящий шанс? Слабое сердце склонно к изменам, тогда как чистое может быть и постоянным, и непреклонным. Конечно, если оно не пустое, если в нём ещё тлеет очаг тепла.

Даже посреди темницы зацветут пышные сады, коли им предоставить вдоволь насущной пищи.

Эйман Данаарн настиг наследника престола в первой же просторной галерее, где сводчатые потолки вздымались высоко в небо, а между мраморными колоннами на каменных древках раскачивались королевские знамёна, чередуемые со стягами различных домов. Здесь царил холод, как и гласило название крыла, однако нагревающееся лето вскоре превратит эти залы и коридоры в настоящее убежище от зноя, средоточие божественной прохлады, хоть Исар-Динны и никогда не славились чрезмерно жаркой погодой.

На фоне палевого и песочно-белого мрамора особенно ярко выделялась однообразная тёмная форма дворцовой стражи. Охранники стояли неподвижно и даже не следили глазами за проходящими мимо магом и принцем. Сэль, заострив внимание на экипировке солдат, печально вздохнул, ибо ничего ему сейчас не хотелось заполучить так, как меч. Впрочем, Его Высочеству сгодилось бы отнюдь не любое оружие, он интересовался исключительно легендарным клинком по имени Кровь и Вода, верным орудием его дорогого отца.

Если продвигаться с севера на юг по галерее, а затем резко свернуть налево во второй коридор, то по извилистому туннелю можно было проникнуть в усыпальницу былых правителей Исар-Динн и их приближённых, но Сэль направлялся в свои покои, желая приступить к урокам по чародейству как можно скорей, а маг неотступно вышагивал за ним.

— Ты так и не постиг глиц и не разгадал загадку на гробнице отца? — тихо прошептал Эр, поглядывая краем глаза на подопечного.

— Нет, иначе у меня в руках уже было бы оружие.

— Я ведь могу разнести к демонам весь склеп, выпотрошить гробницы, у меня имеются непреодолимые силы, и почти никакие чары не чинят мне помех, — торжественно объявил бессмертный, вытягивая перед собой напряжённые пальцы.

На его обнажённой ладони тут же вспыхнуло блестящее, бело-синее пламя в форме шара, немного потрепыхалось и потрещало, а затем исчезло без следа.

— Хах, благодарю, Аман-Тар, однако я вынужден отказаться от подобной «услуги», — добродушно хмыкнул принц. — Во дворце проживает множество алхимиков, и если бы я хотел, то давно бы приказал им «разнести к демонам» весь склеп, лишь бы завладеть мечом. Я и сам немножко разбираюсь в ингредиентах, и сумел бы составить зажигательную смесь, но ведь это же — чистой воды жульничество. Я должен пройти через испытание до конца, должен справиться сам. Меч отца…

Сэль задумался и его лицо украсила таинственная улыбка. Поднеся указательный палец правой руки к губам, он продолжил вещать:

— Меч отца является ко мне во снах. Я нахожу его в путешествии по Тчелану, думаю, у меня имеется с ним особенная связь…

— Ты хоть знаешь, как с ним управляться? Когда у тебя был последний урок боя на мечах? — нахмурившись, спросил провожатый.

— Давно. Мне тогда только-только исполнилось девять, и я сражался с Эмероном при помощи деревянных палок.

Эр покосился на Сэля и удивлённо поднял брови вверх. Что это за людское королевство, в котором ребёнку подают вино до обеда, и, не обучив как полагается использовать опасный предмет, обязуют быть в фехтовании на высоте, пускай в будущем? Как можно дать в руки меч тому, кто не прошёл должных тренировок?

Разумеется, Сэль Витар не был ребёнком ни для своей матушки, ни для подданых, он уже считался почти что взрослым, однако рядом с тысячелетним и бессмертным существом любой человек, даже почтенный старец, казался несмышлёным дитём.

— Вам снова повезло, Ваше Высочество, — пропел Эйман, демонстративно взмахнув кистью. — Кроме того, что Ваш смиренный слуга сведущ в чарах и колдовстве, он ещё недурно разбирается в оружии, и не единожды бился на смерть на мечах. Я участвовал во втором Беспокойном покрове лета… ты знаешь, что это?

— Да, конечно! Самые мрачные и беспросветные времена в истории Ассалгота, как мне этого не знать? Только, Аман-Тар, — принц смущённо приблизился к левому плечу Эра, поднялся на цыпочки и начал шептать, — у нас с Вами не выйдет раздобыть оружие без труда. Никто в здравом уме не даст нам мечей. Мне даже ножницы и нож для очинки перьев не доверяют. Боятся того, что я могу с ними предпринять.

— Тогда возьми оружие сам, — твёрдо и непреклонно выдал маг.

Сэль непонимающе пожал плечами, после чего Эр, искря ярко-золотистыми глазами, указал на ножны одного из стражников.

— Ты ведь единственный господин всех земель, значит, их оружие тоже принадлежит тебе. Почему бы не взять его?

Наследник опешил от столь дерзкого и крамольного предложения. Однако сердце его застучало сильнее, соглашаясь на авантюру. Принца подмывало любопытство и нетерпение, он даже пошатнулся в сторону часового, но резко остановился в нескольких шагах от цели.

Тогда Данаарн перехватил инициативу и размашистой походкой направился к стражу. Маг уже потянул пальцы к ножнам неподвижного охранника, и Сэль нервно вздрогнул.

— Как думаешь, что будет, если я вытащу у него меч из ножен? Он взбунтуется?

— А как же… Как же Ваша непереносимость металлов?

— Уже лучше. Правда, золото всё-таки предпочтительнее, нежели сталь, — наморщил нос Эйман. — Но чего не сделаешь на Ваше благо?

Смотря строго Сэлю в глаза, Эр продолжал приближать пальцы к рукояти меча, но принц обогнал его. Юноша не на шутку перепугался, потому как было совершенно неизвестно, как накажут Эра за столь сомнительную выходку, и «господин всех земель» решил принять ответственность на себя. Опередив бессмертного, Сэль аккуратно оплёл пальцами черенок меча. В конце концов, ему часовой точно не посмеет отказать.

Принц попытался обнажить меч, но клинок застрял, не желая отдаваться во власть чужака.

— О, небеса, какой позор, — пристыженно прошептал наследник и щёки его вспыхнули красной краской.

— Ничего, — обнадёжил его Эр. — Ошибок в начале не избежать.

Демон-оборотень положил свою ладонь поверх кисти принца, сжал его пальцы и снова потянул меч на себя. Клинок плавно покинул ножны и по его отполированной поверхности промелькнула стальная искра. Страж всё это время хранил спокойствие, тем не менее Сэль счёл нужным предупредить его:

— Солдат, пускай это останется между нами.

Мужчина в тёмных доспехах кивнул. Затем нарушители раздобыли второй меч точно таким же образом, только на сей раз Сэлю удалось вынуть клинок из ножен без заминок. А затем Эйман преподал юноше несколько уроков фехтования, и длились эти занятия пару часов подряд.

До своей гибели Эр являлся магом, властелином волшебного Покрова, или Йодена, первым арканом, а это означало, что его главное оружие — голые руки, а не сабли, мечи или кинжалы. Это правда, что он сражался во времена второго Беспокойного покрова не на жизнь, а на смерть, только второй Беспокойный покров миновал уже как два тысячелетия назад. И после этого Данаарн никогда не выказывал предпочтения холодному оружию, а посему он тоже многое позабыл, и навыки бессмертного померкли, так что ныне наставник был под стать ученику — не слишком сноровистый, не слишком умелый, определённо не блещущий мастерством. Но, всё-таки, прав был Сэль Витар, когда говорил, что тело помнит заученные движения, сколько бы эпох не прошло, и весьма приятно воскрешать подобные воспоминания, окунаясь в славное и весёлое дело, к которому склоняется настрой. Ведь иногда даже столь устрашающая и тревожная игра, как бой на мечах, может порадовать чьё-то тоскующее сердце.

После плотного обеда Сэль и Данаарн засели в покоях принца за книгами. Маг пытался научить престолонаследника, как надлежит обращаться к майну и как правильно составлять конструкты заклятий. Однако, поскольку эта техника ворожбы была иностранной, Сэль не мог понять основ. Пока что у принца ничего не получалось, и даже самые простейшие чары разрушались.

Слуги заменили обеденную посуду на вечерние блюда, за окном начали сгущаться сумерки, только двое корпящих над трактатами старателей так и не вышли из-за письменного стола. Сэль готов был впасть в отчаяние из-за череды неудач на поприще колдовства, но он быстро остывал и приходил в себя, что очень располагало Данаарна к юноше.

— Странно, никак не возьму в толк, отчего у тебя не выходят наиболее посредственные заклинания, — под конец рабочего дня заявил Эр, когда уже оба отдыхали. — Хотя я чувствую в тебе весомый потенциал, для человека.

— Вы просто говорите то, что я хочу услышать, Аман-Тар, — печально отозвался принц.

Он стоял за ширмой, где верная прислужница помогала ему переодеться для сна.

— Отнюдь. Тебе я говорю правду, а правду никто не хочет слышать, обычно она приносит только огорчения.

Когда все приготовления были завершены, Сагрена покинула опочивальни принца.

— Останетесь сегодня? — тихо поинтересовался престолонаследник, склоняя голову в бок и засматриваясь на Данаарна.

Его пышные, белоснежные волосы двинулись, порождая волну в своих глубинах, которая докатилась до упругих завитков на кончиках прядей.

— Я приказал постелить свежее бельё, так что дух Зархеля изгнан. Наверное, — Сэль хмыкнул, указывая на скромное одноместное ложе, расположенное недалеко от ширмы.

Эйман тем временем листал книги из личной коллекции наследника, посвящённые тактике и ведению войн.

— О, это я читал, — небрежно пробормотал маг, вгрызаясь в заморское яблоко, — неплохая история, правда, чрезмерно устаревшая. Однако она полна любопытных выражений, и потому кажется привлекательной даже сейчас.

Данаарн водрузил книгу обратно на полку, после чего сразу ухватился за следующий том. Принц устраивался на постели среди шёлковых перин и тонких льняных покрывал. За весь день он так и не осмелился пожаловаться Эру на то, что порой ему мерещатся странные, подозрительные вещи. Бледный призрак с мордой лося и телом богомола, например. Иногда у приведения не имелось пасти, иногда — глаз, а почему он обзавёлся дурной привычкой посещать покои наследника — вообще было загадкой, ведь призрак всегда молчал и не распространялся о целях собственных визитов.

— Это я тоже читал, — продолжал выдавать комментарии бессмертный, — настолько оторвано от ландшафта в Пределе и сосредоточено на войсках из колесниц и боевых животных, что ныне не несёт в себе практической пользы. Зато в трактате описано много лживых ухищрений, — Эр потряс книгой, чтобы принц понял, о чём идёт речь.

— Ну, и каков Ваш план? Начнёте свой разгромный поход против рода человеческого с Зархеля? — проворчал Сэль, восседающий на краю кровати и покачивающий босыми ногами в воздухе.

— Даже не знаю, — несерьёзно отозвался бессмертный маг, возвращая и эту книжку на искомое место. — А что мне союзник подскажет?

— Я Вам не союзник, не желаю заключать сделок с нечистой силой и быть причастным к таким масштабным злодеяниям.

Данаарн подошёл к ложу принца и уселся рядом. Его ступни, в отличие от наследника, спокойно доставали до блестящих плит пола, и Эр ощущал под ногами твёрдую почву. Бесспорно, он уже давно стоял на земле весьма уверенно.

— Я хочу защитить мой народ, а не являться причиной его исчезновения, — внушительно и требовательно проговорил Сэль, поворачиваясь к собеседнику.

— Что я планирую делать? Хорошо, я поведаю тебе, глупый мальчишка, — внезапно Эр изменил своё мнение.

Он раздвинул руки, слегка отвёл их за спину и перенёс вес на новые опоры, чуть-чуть завалившись назад. Сэль тоже принял более расслабленную позу на кровати, и маг начал свой рассказ:

— Планирую то, что и завещали нам древние в твоих трактатах: сперва разрушу замыслы противника, затем разрушу его союзы, а потом уничтожу войска. Арашвир и либбо уже имеются в Элисир-Расаре, тайлин будет гораздо труднее отыскать, однако я уверен, что справлюсь. Та женщина, о которой мы уже говорили прежде, бессмертный лунг, что вернулся на земли Ассалгота совсем недавно. Я кое-что знаю о ней. Нечто такое, что неведомо ни смертным, ни бессмертным, потому что они не прошли через то, через что прошёл я. Вообще-то, однажды подобное уже случалось на просторах нашей славной планеты… ты слышал об аранском происхождении?

— То есть, о вампирах? — Его Высочество поправил рассказчика с нетерпеливой улыбкой на устах.

— Уверен, они предпочитают именоваться аранами. Когда ты зовёшь столь величественных и волшебных созданий обычными «вампирами», создаётся впечатление, будто они — какие-то безмозглые упыри, живые мертвецы, подвластные жажде крови и ведомые исключительно примитивными инстинктами. Нет, аранское происхождение очень благородно, хоть и «запятнано» тлетворной демонической скверной, как некоторые говорят… Знаешь, как они появились?

— По легенде, аранское происхождение породили двое бессмертных близнецов, брат с сестрой, которые появились от богини и жуткого Телль’Араша, демона-оборотня, могучего тёмного колдуна из Тчелана.

— Насчёт Телль’Араша я согласен. Только матерью близнецов была отнюдь не богиня, а моя сестра, н’тал, как мы величаем собственных собратьев. Она была лунгом, — Эр замолк и поднял вверх одну бровь.

— Это простая легенда, коих множество, — принц махнул рукой на собеседника.

— Легенда легенде рознь. В конце концов, Ваше Высочество, мне тоже известно кое-какое пророчество…

Внезапно доверительный разговор прервал стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, нарушитель покоя бесцеремонно проник внутрь. Сэль успел только разинуть рот и натянуть одеяло себе до подбородка, но Данаарн быстро спохватился. Он подскочил на ноги и стрелой метнулся к дверям, где и встретил незваную гостью — очередную служанку королевы-регента. Девушка держала поднос с уплощённой агатовой чашей, до краёв наполненной чуть желтоватой жидкостью.

— Ох, прошу… прошу простить моё вторжение, милостивый господин, — залепетала служанка, пряча глаза от Эра, который своей плечистой и статной фигурой преградил ей дорогу. — Мне велено передать лекарство для Его Высочества…

— Отныне Его Высочество пьёт лишь кипячёную воду, — обстоятельно отчеканил древний. — Он выздоровел.

У служанки от звуков этого голоса мороз пробежался по коже. Эр принял агатовую чашу в руки и пригубил напитка, желая лично опробовать, чем же изволила королева-регент травить собственного отпрыска.

— Но Её Милость заботится о наследном принце…

— Передай Её Милости, что я так сказал.

Эр взмахнул рукой, и служанке пришлось спешно удалиться. После того, как дверь снова затворилась, Данаарн безразлично вылил содержимое чаши в первый попавшийся напольный горшок с цветком.

— Ступайте, и проследите за мерзавкой, — прошептал маг, обращаясь к невидимым струям энергии.

— Слушаемся, владыка! — ответили хором все три обрывка души и умчались прочь.

Только-только Эйман собирался вернуться назад и возобновить разговор, как дверь опять скрипнула. Мужчина раздражённо закатил глаза, а затем грозно рыкнул:

— А ты — бесстрашная, нахалка…

Он резко обернулся, однако, к вящему удивлению Эра, на пороге в этот раз нарисовался Зархель собственной персоной.

— О! Не ожидал Вас повстречать в покоях принца, Аман-Тар, — зашипел Главный советник, искажая потрескавшиеся губы в притворной улыбке.

Данаарн навис над нарушителем границ, словно исполинская сторожевая башня, и тоже жутковато улыбнулся.

— Неужели? Ведь подобный поворот событий было проще простого предугадать, — спустя пару мгновений, Эр продолжил. — Ваша Светлость, разве Вас не ждёт повозка? Вам разве не пора отправляться на родину? Долг зовёт.

— Чт… Откуда Вам известно это? — встрепенулся Зархель.

— Возвращайтесь восвояси, и забудьте дорогу в покои Его Высочества.

На прощание Данаарн насверкал глазами на советника, внушая тем самым страх и трепет в его душу, ещё разок безумно улыбнулся и захлопнул дверь прямо перед почтенной фигурой Его Светлости.

Уверенной и размашистой походкой Эйман приблизился к ложу принца. Но атмосфера нынче уже не благоволила доверительным беседам и исповедям, поэтому, присев на край постели, Эр снял с шеи свой главный козырь, который всё это время он упорно скрывал под богатыми одеждами. Бессмертный маг молча протянул принцу какой-то ключ на шнурке, и когда Сэль осознал, что это такое, то глаза его невольно округлились, а рот распахнулся, и юноша возбуждённо заголосил:

— Это… э-это же единственный ключ от моих покоев! Как Вам удалось заполучить его? Как Вы убедили матушку отдать его Вам, Аман-Тар?

— Неважно, как. Теперь я передаю его тому, кому он должен принадлежать по праву.

Эр предложил подарок наследнику на вытянутом пальце. Шнурок зацепился за длинный и острый демонический коготь бессмертного, однако Его Высочество не спешил брать гостинец, несмотря на радость и волнение.

— Что Вы желаете получить взамен? Хотите, чтобы я заключил с Вами договор?

— Не ты ли мне сказал однажды, что это неискренне, отвечать на милость просьбами? Бери же.

Маг бросил ключ на постель возле принца, поднялся на ноги и отправился к окну. Его Высочество уже давно должен был понять, что такому способному и могущественному колдуну, как Эйман Эр Данаарн, не страшны никакие преграды, и что его не удержат ни замки, ни запоры, ни двери, ни ставни. Поэтому обладание ключом для Эра представлялось совершенно бессменным, а вот подарить его жаждущему свободы — гораздо более мудрый ход.

— Это великолепная новость, Аман-Тар! — воскликнул Сэль, подбегая к древнему.

Его усталость как рукой сняло, и принц вновь был готов ринуться в бой.

— Вот бы ещё этим ключом можно было отворить дверь на веранду, — мечтательно прошептал юноша, стоя за спиной Эра и засматриваясь на происходящее за стеклом.

Данаарн коварно ухмыльнулся, дотронулся большим и указательным пальцем до замка, висящего на ставнях, и невесомым движением сорвал его.

— Прошу, Ваше Высочество. Вы ведь ещё не имели удовольствия воочию наблюдать за дюжей силой лунга, — отбил языком мужчина, подталкивая двери.

В помещение сразу ворвались потоки свежего и влажного ночного воздуха, и от переизбытка чувств у Сэля закружилась голова. Он первым выскочил на веранду. Данаарн, держа руки за спиной, направился за мальчишкой.

Когда маг догнал наследника престола, тот уже стоял возле ограждения. Принц положил обе ладони на прохладный мраморный бордюр и повторял одну и ту же процедуру — медленно вздыхал полной грудью, а затем столь же степенно выдыхал. Его длинные неубранные волосы развевались на лёгком ветру, скромно блестя в согласии со звёздами, рассыпанными по ночному небосводу.

— Полтора года. Я здесь не был полтора года, — промолвил принц.

Веранда выглядела полностью заброшено: всюду вздымались целые горы из песка и пыли, туда-сюда перемещалась ветошь и сухие листья, но для Сэля ничто не могло сравниться с убогим видом, что открылся перед ним благодаря стараниям странного сподвижника. Не справившись с наплывом эмоций, принц залился сухим кашлем, и Данаарн решил спровадить его в покои:

— Надо приказать слугам всё здесь вычистить. Идите внутрь пока что, Ваше Высочество.

Престолонаследник покорно удалился, и Эр остался один на один с ночным пейзажем. Хотя… не совсем. Из дальнего угла на него опять таращилась янтарными глазами какая-то ночная птица: то ли сова, то ли сипуха, то ли филин, и бессмертный решил раз и навсегда упразднить данную проблему.

Сова взмыла вверх, но Эр потянулся к ней, и животина тут же очутилась у волшебника в руке.

— Хочешь посмотреть на Его Высочество — изволь объявиться лично, Ирмингаут, — зловеще прошептал бессмертный, а затем резко сжал пальцы в кулак.

По его напряжённой конечности пробежались магические искры, словно по поверхности чёрного песка из стекла, и птица испепелилась за мгновение.

На другом конце города, под крышей ставки Белой Семёрки, Ирмингаут подскочила на собственной кровати так, словно ей по спине зарядили пламенеющим кнутом. Её прочная связь с питомцем — колдовской союз хозяина и зверя — распалась, потому что птица погибла моментально. Эльфийку разбила дрожь, из её носа хлынули потоки крови, женщина закашлялась и была готова даже окунуться в панику, ведь не представляла, что случится дальше, и насколько это безопасно — доверять наследника престола подобному чудовищу. Впрочем, заявись Ирмингаут немедля во дворец — это бы мало что изменило, кроме великих планов на будущее для многих, многих людей. Эльфийка не могла так нелепо подвести своих подчинённых, и тех, кто не служил ей, но осмелился поверить на слово. Коли суждено, то принца убережёт счастливый случай. Настал черёд небес.