Логово заядлых неудачников

Глава двенадцатая. Стихийное бедствие

Ирмингаут покинула Сломанный берег, пересекла омут и Песчаные врата, а когда добралась до медного холма, то ночь уже близилась к исходу. На небосводе не значилось ни единого облака, и её прозорливые эльфийские глаза могли видеть, как с востока пробивается заря, подсвечивающая слабым металлическим сиянием чёрно-кобальтовый свод, будто отлитый из стекла. В руках женщина накрепко сжимала зачарованный кристалл — эту золотую иглу раздора, — но искушение посмотреть ещё разок на арашвир было слишком велико, и Глава медленно расслабила пальцы. Мерклые блики от факелов и далёких огней, доносящиеся с богатых улиц, ловко проскользили по поверхности камня, тут и там порождая неземной блеск на острых гранях минерала, порой отражаясь белым, а порой рассыпаясь на радужные искры.

Эльфийка замерла на перепутье. И хотя она отчётливо видела, как довлеющий над окрестностями силуэт Янтарного дворца раскачивают, крушат и разбирают на камни неведомые силы, её внимание привлекли широко распахнутые южные врата. Стоило только преодолеть этот рубеж, неспешно прогуляться по благоустроенным кварталам Исар-Динн, и вот уже найдёшь себя возле внутренней городской стены. Дальше — дома и улочки победнее и поопасней, однако все местные старожилы знали, как без затруднений достигнуть внешней стены и выбраться за черту столицы без особых приключений. Почему бы ей не проверить намеченный маршрут, дабы лично убедиться в том, что это — правильный путь. В конце концов, разве сотни и тысячи могут заблуждаться?

— «Одна смертная жизнь ничего не стоит», — отрешённо прошептала Ирмингаут, потирая большим пальцем арашвир, расположенный на её ладони.

Эльфийка ещё давно заметила, что чем выше она забиралась на медный холм, тем становилось опасней. Из глубин раздавались тревожные крики, и гул постепенно усиливался. Пока женщина размышляла о побеге и изучала арашвир, на неё налетела первая волна пострадавших горожан. Вблизи дворца проживали либо наиболее богатые и знатные дамы и господа со своими домочадцами, либо полчища их слуг, и теперь вся эта честная братия мчалась на Ирмингаут. В ночных халатах, сорочках и колпаках, они бежали прочь с медного холма, расталкивая редких встречных стражей, многие из которых поддавались общему настрою и тоже присоединялись к панике.

Спрятав арашвир и едва успев убраться с пути одичавшей толпы, Ирмингаут взялась прислушиваться. Она пыталась разобрать среди бессвязных криков, что же именно сподвигло этих вельмож и зажиточных купцов бросить свои изысканные дома-особняки и пуститься в бега практически в чём мать родила, но даже её уши ничего толкового не уловили. Горожане Исар-Динн никогда не страшились золотых катаклизмов. Многие из них при умеренных толчках и взрывах в море вовсе не торопились спускаться в убежища, которыми располагал почти каждый приличный дом, а теперь вот ринулись наутёк без единой монеты в кармане и даже без приличных сапог?

Вскоре за группой беглецов показались их преследователи — уродливые, громоздкие големы, сочащиеся грязью и мерцающие зиртаном. Даже бывалую воительницу поразил их безобразный внешний облик, особенно обрывки тел других созданий, внедрённые в корпуса чудовищ посредством магии. Неудивительно, что мещане, привыкшие к выверенному течению событий, пришли в дичайший ужас от появления на улицах столицы подобных тварей. В конце концов, улицы эти всегда славились порядком и спокойствием, они будто были образцовыми по меркам и людей и лунгов, и испокон веков не ведали столь прискорбного нашествия незваных «гостей».

У Ирмингаут сердце застучало быстрей, когда мимо промелькнул один из големов, и она обхватила рукоять меча ещё надёжней. Впрочем, Глава не спешила обнажать Яротай, ибо потусторонний блеск его зачарованного клинка мог найти отклик у существ, напитанных и руководимых магией, и привлечь массу неприятностей. Пока големы не набрасывались на Ирмингаут лично и не чинили ей препятствий, эльфийка решила оставаться в тенях и ни во что не вмешиваться. Накинув на голову капюшон от куртки и обмотав лицо тёмно-фиолетовым шарфом, она помаршировала в направлении Янтарного дворца, стены которого продолжали трещать и содрогаться.

— Должно быть, этот город проклят, — ворчала женщина.

Она планировала проникнуть в замок через кухни и прачечные, в общем, через то место, где постоянно что-то коптилось, кипело, бурлило и жглось. Дабы защитить дворян, государственных деятелей и королевское семейство от скверных запахов, двор обширных кухонь был засажен плотным садом с ароматными плодовыми деревьями, вроде яблонь, слив и груш. Сад этот обносил забор, и у Ирмингаут ещё по старой службе имелся ключик от калитки, ровно, как и от задней кухонной двери, так что ей бы не составило труда явиться в Янтарный дворец тогда, когда заблагорассудится. Вдобавок, Ирмингаут была ловкой, проворной и умелой лазутчицей, это она обучила Момо карабкаться по стенам, незаметно перемещаться по крышам домов и управляться с верёвками.

Проблема заключилась в том, что сад, кухни и дворцовый забор от города отсекала широкая площадь, где теперь могло произойти что угодно. Там было негде спрятаться, ведь пустое пространство лучше подчёркивало величие замка. Ирмингаут не горела желанием сталкиваться ни с грязевыми големами, ни с армией иссушенных, которые то крушили соперников-чудищ, то обрушивали собственный гнев на мирных обывателей. Эльфийка даже Воинов Вереска видеть не хотела, ровно, как и городскую стражу. Правда у смертных в Исар-Диннах нынче имелась масса забот, и вряд ли бы они стали тратить силы на кого-то вроде неё.

Передёрнув плечами, Ирмингаут продолжила путь. Сейчас от территории Янтарного замка её отделяла лишь парочка зажиточных домов, и эльфийка прибавила ходу. Внезапно за углом одного из особняков на неё выпрыгнули две девицы с перепуганными, бледными лицами. Растрёпанные и неподпоясанные, в тонком исподнем и шёлковых домашних туфельках, они бежали туда, куда глаза глядят. И лучше бы глаза этих несмышлёных дурочек внимательней смотрели под ноги, чем по сторонам: может, Ирмингаут и уклонилась от удара, занырнув за хозяйственную постройку, только девицы совершенно не заметили вторую опасность — выбоину на мостовой. Туфля младшей зацепилась за разбитую и выкорчеванную плиту, которую не успели починить заблаговременно, и девчонка рухнула наземь, повалив за собой старшую сестру.

Ирмингаут раздражённо повела бровью, как вдруг из тьмы ночной выплыли два грязевых голема, что охотились на дочерей шестого ара дома Одиннадцати Островов. Сперва старшая, более смышлёная и деятельная, попыталась высвободить ступню младшей, но ничего не получалось, а големы всё приближались, роняя вниз комья грязи и пачкая те стены, которых касались широкими плечами. Тогда девица обняла свою сестрёнку, и обе они разразились истошным воплем, да таким яростным и сбивающим с толку, что он наверняка бы смог отпугнуть живого противника. Правда, призванных големов не волновали подобные мелочи: их было невозможно смутить или застопорить криками.

Ирмингаут могла равнодушно пройти мимо, как и всегда. Она уже неоднократно так поступала, и даже совесть не терзала её по ночам, ведь, в конечном итоге, все представители высоких происхождений повторяли на сон грядущий один и тот же ритуал: они твердили, что смертная жизнь ничего не стоит, снимая с себя ответственность столь холодными речами, а заодно прогоняя духоту и мрак.

Только эти барышни так отчаянно и противно визжали, что Ирмингаут решила взять ситуацию под свой контроль, хотя бы на сей раз.

Она потянула меч за черенок, вынимая его из ножен, и когда по поверхности Яротая пробежался лёгкий голубоватый блеск, эльфийка злобно прорычала себе под нос:

— Старею, видимо.

Она собиралась обрушить собственное недовольство на головы големов, как внезапно её опередил какой-то воин людского происхождения. Он, появившись словно ниоткуда, накинулся на монстров и принялся беспощадно разить их мечом. Видя, что даже беззащитным смертным не всегда требуется помощь, Ирмингаут двинулась вперёд, по направлению к замку, только её опять что-то остановило. Странный внутренний голос подсказывал женщине, что эти призванные твари слишком уж быстро поддаются чужому натиску, слишком уж просто разваливаются на части даже в бою с обычным человеком. Что-то здесь было нечисто. Ирмингаут обернулась назад.

Поверженные големы вновь обретали крепкую форму под влиянием магических потоков, запрудивших улицы и кварталы медного холма. Только что широкоплечий и могучий воин мнил себя победителем скверны и защитником невинных, и вот опять перед ним возвышалась прежняя напасть. На него сверху вниз поглядывали янтарные глазищи големов, сияющие во тьме и злобно искрящиеся.

— Хм, занятно, — тихо прошептала Ирмингаут как раз тогда, когда воин получил ощутимый удар в висок.

Мощный толчок сбил его с ног, голова мужчины дёрнулась и наклонилась на бок. Шлем его дезертировал, он покинул своего хозяина на поле брани, обнажая самую уязвимую часть тела перед врагом. Ирмингаут показалось, будто она знает этого темноволосого и хорошо сложенного господина. Прищурившись, эльфийка всё-таки ринулась в бой.

Ирмингаут со спины набросилась на голема, который опять замахивался на оглоушенного капитана стражи. Женщина с изяществом и грацией пронзила магическую тварь мечом, не позволяя той причинить вред молодому человеку и онемевшим от ужаса сёстрам, которые до сих пор в обнимку валялись в переулке за особняком.

— Г… госпожа? — изумлённо прошептал темноволосый красавец.

— Эмерон! — рявкнула Ирмингаут, грозно оскалившись.

Тут второй голем вцепился в предплечья женщины, подхватил её на руки, а затем с размаху выбросил в сторону каменной стены.

— Госпожа! — испуганно заголосил начальник стражи.

Настало его время сражаться на передовой. Эмерон Чёрный Вереск поднялся на ноги, крепче взялся за рукоять меча и сразу накинулся на голема, атакующего Ирмингаут, которая всё ещё не пришла в себя после столкновения с кладкой из камня. У неё из носа заструилась кровь, впрочем, эльфийка решила, что виной тому вовсе не сильный удар, а потоки магии, кружащие над городом. Пальцами левой вытирая кровь, а правой подтягивая обронённый Яротай, она смотрела, как Эмерон снова уничтожает в пух и прах одного монстра тогда, как второй обретает прежние очертания за его спиной.

— Идиот, беги отсюда, — хрипло проговорила эльфийка.

— Госпожа! Я вас не покину!

— Дурак, — злобно прошептала она. — Ненавижу людей.

Правда, внезапно на Ирмингаут словно снизошло лёгкое прозрение. В блестящем клинке Яротая отразились безупречные небеса, усыпанные звёздами, и этот тусклый свет пролил ясность на скрытую особенность монстров: всякий раз после «воскрешения» из небытия они вылепливались по новой форме, однако, кое-что даже в куче грязи оставалось неизменным. Часть тела негуля или мумифицированные человеческие останки всегда появлялись в одном и том же месте. Интересно, такое постоянство в природе — это сила или слабость? Нужно было срочно проверить.

Выпрямившись и снова вооружившись, Ирмингаут напала на чудище, надвигающееся на Эмерона со спины. Эльфийка и голем схлестнулись в молниеносном поединке, который быстро определил избранника небес, а заодно подтвердил все догадки бессмертной: после того, как Ирмингаут отсекла и разрубила мумифицированную руку, внедрённую в голема, он перестал восставать из земли.

— Бей в настоящую плоть, а не в грязь! — приказным тоном объявила женщина.

Только-только бравый капитан стражи собирался пронзить мечом человекоподобное лицо голема, как Глава Белой Семёрки первой сокрушила это отвратительное чудище. Клинок Яротая прошёл насквозь головы грязевого голема и высунулся наружу с обратной стороны — прямо там, где значился янтарный глаз монстра. С острия меча на мостовую закапала густая, медово-золотистая жижа.

— Ах! — воскликнул Эмерон, стараясь перевести дыхание. — Благодарю за такую чудесную подсказку! Теперь мы справимся с этим несчастьем.

— Что это за несчастье? — спросила эльфийка, подавая руку молодому человеку, а затем резким рывком выставляя его в вертикальное положение.

— Боюсь… боюсь, госпожа, что мы сами не ведаем! Медный холм заняли эти омерзительные твари, да ещё и воины Эра Данаарна, иссушенные, тоже порой нападают на нас. Хотя… по большей части, они на нашей стороне.

Ирмингаут молча направилась в глубины переулка. Там бы она перемахнула через пару стен, пересекла бы владения нескольких частных резиденций, и ей было бы уже достаточно лишь выпрямить руку, чтобы дотянуться до кухонных садов Янтарного дворца.

— Куда вы? — словами задержал её Чёрный Вереск. — На подмогу Его Высочеству? Прошу, пойдёмте с нами, госпожа, мы тоже спешим во дворец.

Поскольку бессмертная не отвечала молодому человеку, он поднял свой шлем, потом радушно улыбнулся, и предложил:

— Возьмёте мою кобылу, так же быстрей.

Внезапно взор Ирмингаут обрушился вниз. По булыжникам мостовой струилась вода, она уже подбиралась к носкам её сапог и времени на раздумья или сомнения не оставалось.

— Что здесь делает вода? — прошептала эльфийка, подбегая к Эмерону.

Вместе они резво метнулись к лошадям и прочим войскам Кирнов.

— Говорят, море вскипело и обрушило свою ярость на Исар-Динны.

— Но эти глупцы несутся вниз по улицам. Они спускаются с медного холма, устремляясь ближе к омуту. Омут первым уйдёт под воду. А ты сам… что ты забыл здесь в одиночку?

— Так… получилось, госпожа, — извинительно хмыкнул Эмерон, приглашая женщину забраться в седло лошади, которую он лично держал за поводья.

— Твой отец лишится ума, коли потеряет возлюбленного сына. Незачем так безрассудно рисковать, — сурово отчитала она молодого капитана уже из седла, взирая на него исподлобья.

Натянув поводья, эльфийка прошептала:

— Ненавижу этот город.

Когда Воины Вереска и солдаты дома Кирн запрыгнули на лошадей и пустили их галопом, дело стало двигаться значительно быстрей. Эмерон разделил коня со своим закадычным приятелем, тоже одним из отпрысков Кирнов. С новыми знаниями грязевые големы больше не представляли серьёзной опасности. Повстречавшись на северной границе площади с Эйлеттом Чесфероном и его людьми, Воины Вереска продолжили путь к центральным воротам Янтарного дворца, где вовсю велись бои между големами Зархеля и иссушенными Эра, поэтому пройти через главный портал не составило особого труда — на незваных ночных гостей никто не обращал внимания.

Вначале Ирмингаут, Эйлетт и Эмерон поразились тому, насколько страшно пострадал дворец: всюду зияли его внутренности, многие шпили были сброшены, мосты, переходы и купола — искорёжены, а башни — выкорчеваны.

Какое-то время обозревая масштабы трагедии с разинутым ртом, Эйлетт рассеяно произнёс:

— Поторопимся же. Надеюсь, Его Высочество жив и невредим, и да уберегут Одакис и Кисарит его от всяческих бед и хворей, да защитит его хаор от произвола чужих волшебных сил.

Первый ар дома Чёрных Ворот сложил руки на груди в молитвенном жесте, пока его сын изумлённо хлопал глазами с несчастным лицом. Ирмингаут не приняла участия в предрассветной молитве даже несмотря на то, что она выпала на наиболее удачную пору — на одноимённый час молитв. Впрочем, по порозовевшему на востоке небосводу эльфийка поняла, что час молитв близится к своему закономерному исходу, и следующий за ним — час свершений — уже спешит нагрянуть в Исар-Динны.

— В час свершений, когда звезда взойдёт над озером золотых кувшинок, — прошептала она на хатре.

— Прошу прощения, госпожа? — непонимающе покосился на неё Эмерон, но было уже поздно.

Ирмингаут направляла кобылу вправо, на восток, туда, где небо рдело и где зарождалось солнце. Туда, где прежде высилось холодное крыло Янтарного дворца, а теперь от горизонта до горизонта стелились живописные руины на фоне безмятежного озера с золотыми кувшинками. Солнце тоже рождалось и умирало в крови, окрашивая в багряный и алый целый мир два раза в сутки — и на рассвете, и на закате…

Для кого-то чёрный — дороже всего, другие же находят красоту лишь в красном. Кроваво-бордовые эльфийские зеницы наполнялись светом нового дня, и прямо перед самым явлением солнечного диска Ирмингаут заметила впереди её — таинственную и скрытную, вечно ускользающую от взора «Звезду Тысяч». Звезда Тысяч, или Звезда Свершений, на самом деле была обычной, мелкой планетой, чьё существование можно было подметить невооружённым глазом лишь изредка. В такие исключительные дни она загоралась с восточной стороны горизонта, практически там же, откуда должно было выплыть пылающее солнце. Её неясный, мерклый и холодный блеск моментально растворялся в небесной, золотисто-розоватой мгле, ведь вскоре его затмевало могущественное светило. Однако, сегодня и этого мгновения хватило для того, чтобы далёкий блеск узрел именно тот, кто в нём нуждался больше всех.

— Госпожа? Куда же вы? — окликнул эльфийку недоумевающий Эмерон, но батюшка снова отругал своего нерадивого отпрыска.

— Оставь её. Стезя бессмертия неисповедима, тогда как мы, смертные, прекрасно осведомлены о собственном долге и обязаны строго ему следовать.

Спешиваясь и навострившись на парадные двери замка, Чесферон заключил:

— Мы должны защитить Его Высочество во что бы то ни стало, а у бессмертных имеются свои пути.

Эйлетт вразумил-таки сына, принял командование над подтянувшимися войсками и начал штурм Янтарного дворца, пока Ирмингаут верхом на пегой кобыле всё больше и больше мельчала, постепенно исчезая из вида и теряясь в первых забрезживших солнечных лучах.

Она скакала на восток так стремительно, что со стороны казалось, словно эта эльфийская женщина норовит опередить новый день или же желает обыграть в салочки свистящие ветры. Капюшон соскользнул с головы Ирмингаут, обнажая её роскошные и рассыпчатые, белоснежные волосы, которые тут же стали развеваться позади. В конце концов, кроме двух расхожих красок в мире людей — чёрной и красной — существовала ещё одна. Недостижимая и непревзойдённая, чистая кипенно-белая, которая смотрелась наиболее выгодно и считалась самой выдающейся среди всех безупречных величин. Разумеется, её сложно было заполучить, а сохранить — ещё трудней, но на что только не готов пойти человек, дабы завладеть исключительным сокровищем? Когда строишь дворцы на горе из маркой грязи, оставаться незапятнанным — это поистине достоинство.

Ни на подступах к замку, ни возле его стен не наблюдалось никаких признаков затопления. Однако намёки на то, что Зелёное море всё-таки вышло из берегов, начали проявляться по мере того, как Ирмингаут приближалась к наиболее разрушенной части Янтарного дворца. От восточного крыла, располагавшегося на почтенном расстоянии от пруда с золотыми кувшинками, почти ничего не сохранилось. «Камня на камне не осталось», как говорили люди, и из серо-платинового песка, влажного и рыхлого, вверх вздымались лишь косые обломки гранитных плит да одинокие основания выкорчеванных колонн. Мысленно Ирмингаут вопрошала себя, зачем она сюда притащилась в порыве какого-то странного наваждения.

Впрочем, отсюда открывались чудные виды на Сломанный берег и на залив, и наконец Глава узрела, как морские пучины вздыбились вверх и завертелись в демонической пляске, словно бы одна волна гонялась за другой, образуя тем самым порочный круговорот. Все круги порочны по своей природе — из них не выбраться без боя или посторонней помощи.

Вдоль берега стелился шальной туман, который то надувался пышными клубами бело-золотистого пара, то взрывался горящими искрами. Это зиртан витал в воздухе, вступивший в сговор с дикими потоками майна, выпущенными наружу золотым катаклизмом. У Ирмингаут дыхание перехватило от сочетания прекрасных и чудовищных мазков на этом ошеломляющем холсте, но пока ещё она не могла понять, кого надлежит благодарить за проделанную работу: злой рок или божественное провидение.

Кобыла под эльфийкой встрепенулась и встала на дыбы, жалобно заржав. Она явно не собиралась участвовать в расследовании, точно так же, как и не желала постигать все сложности загадочных событий. Однако лошади не удалось сбросить столь умелую наездницу: Глава, чуток урезонив одичалое животное, добровольно покинула седло, после чего скотина дала дёру со всех ног. Уже во второй раз сегодня к ступням Ирмингаут подобрались едкие, солёные воды Зелёного моря, и женщина недоумённо уставилась на сверкающую белыми переливами жидкость. Создавалось впечатление, будто это робкое наводнение началось только что, хотя на самом деле воды Зелёного моря давно отхлынули от берегов, а теперь вот вернулись то ли чтобы поприветствовать новую гостью, то ли чтобы прогнать её.

Вроде бы, ничего подозрительного здесь и не происходило вовсе, настолько вокруг было тихо и спокойно, однако Ирмингаут, чуткая к магической энергии, медленно пошагала вперёд, вороша сапогами песок. Сэля нигде не было видно, ну, это скорее обнадёживало женщину, ведь, в конце концов, она вторглась в чужую вотчину не для того, чтобы нянчиться с наследником. За Сэлем приглядят куда более сердобольные, и заинтересованные личности, например Эйлетт или Эмерон, а ей, представительнице одного из самых редких высоких происхождений, нужно было следовать за зовом внутреннего голоса и идти своей стезёй — дорогой для бессмертных, на которой среди спутников и случайных встречных попадались лишь такие же долгожители. Она искала Эймана Данаарна, обезумевшего мага, или демона-оборотня. Наверняка, это Эр был ответственным за то, что приключилось с Исар-Диннами в последние часы.

Пенящиеся буруны Зелёного моря то накатывали на Сломанный берег, то отступали назад, приближаясь к Ирмингаут, но никогда не задевая её даже краем самого крошечного пузырька. Впереди она заметила, как из вод залива поднимаются вверх массивные руины, сложенные из тёмных гранитных блоков и светлых мраморных плит — всю эту гору намыли взбунтовавшиеся воды, и её царём нынче значился не кто иной, как Эр Данаарн. Он, окружённый уцелевшими иссушенными, насмерть сражался с наваливающимися волнами, которые обретали причудливые очертания: то они представали в образе гигантских и грозных морских коньков, то оборачивались водными драконами, то извивались змеями, покрытыми рыбьей чешуёй. Кажется, могущество противников было примерно равным, и победитель никак не мог определиться.

— О, звёздный свет! — прошептала Глава. — Неужели творец Ра’Ум вернулся в Ассалгот?

Ирмингаут наступила в воду и направилась к горе из обломков. Пока женщина пробиралась через лабиринт из осколков, каменных глыб, растерзанных предметов быта и тел погибших дворцовых стражников, она решила, что, должно быть, этот демон Эйман Эр Данаарн тоже претерпел чудовищные изменения, и на древнего лунга более не похож. Каково же было её удивление, когда на вершине мусорной горы Ирмингаут узрела того самого Эра, с которым встречалась не так давно.

Маг, как и полагалось, напоминал бессмертного лунга и вполне походил на себя лично, только более озлобленного и остервенелого, что ли. Его рыжеватые волосы, остриженные по плечи, развевались за спиной, брови сошлись на переносице, а верхняя губа чуток приподнялась, обнажая зубы и демонстрируя пугающий оскал. На нём не то, чтобы не было лица… напротив, физиономию его то искажала очередная дикая гримаса, то озаряла новая вспышка радости — слишком многое менялось за короткие мгновения, и порой у Эра возникало настолько противоречивое выражение, что его было не узнать. Глаза его блистали подобно двум жарким солнцам, искомо бело-жёлтым, или золотым, в противовес тем багряным дискам, что тонули в очах Ирмингаут. Её светила навсегда поглотили реки крови, они застряли то ли на заре, то ли на закате, так и не пройдя через рубеж переломного момента, и потому не обесцветились. Пылающие зеницы Эра, наоборот, навечно замерли в собственном зените, словно запечатлевая миг наивысшего развития в лучах славы, продлённой в бесконечность. Единственный отблеск света мог воскресить на их поверхности яркую золотую вспышку, что слепила всех вокруг. Что это, метка божественности, отпечаток настоящего просветления или клеймо демонической скверны, связанное с тем, что так почитали и так презирали люди — с нетленным золотом?

Не устрашившись зловещего золотого блеска, Ирмингаут начала своё восхождение на гору из обломков и покарабкалась наверх, к Эру. У неё из носа снова заструилась кровь, но даже это не остановило упорную эльфийку.

Демона-оборотня ударила в левый бок очередная волна, но он устоял, удержавшись на ногах, после чего разразился хохотом:

— Ха-ха! Утопить? Меня? Но мне благоволит другая текучая стихия. Я — властелин потоков майна!

— Эр! Эр, остановись! — закричала приближающаяся женщина, которую воды не трогали. — Прекрати эти бессмысленные разрушения! Усмири свой гнев! Город… он и без того вдоволь настрадался.

— Что? — отрешённо вопросил маг, смотря в иную сторону.

Воды Зелёного моря не могли сокрушить его защиту, а если даже водам предвечного океана бессмертия — Лассы — не по силам расквитаться с собственным сыном, то, что тогда сумеет противопоставить ему Ирмингаут? Здравый смысл? Трезвомыслие?

— Эр! Ты впал в помешательство! У тебя… у тебя вспышка гнева! Очнись же! Или ты сравняешь с землёй целые Исар-Динны!

Только бессмертный маг не внимал речам женщины, он продолжал неистово размахивать руками, всякий раз разрубая на части бушующую волну, которая сразу разлеталась вокруг сверкающими брызгами. Потоки колдовской энергии вибрировали и напрягались, из-за чего у Ирмингаут заложило уши.

— Эр! У тебя вспышка гнева! Очнись! Образумься! Как же Сэль?

— Вспышка… гнева? — поражённо прошептал маг, перебирая в памяти словосочетания со схожим звучанием.

Кажется, да… он что-то такое уже слыхивал прежде. Ясноокие древние лунги, великие создания, чьего чела не касаются ни старость, ни болезни, знамениты среди других происхождений не только своими выдающимися способностями или потрясающими талантами, но и одним изъяном, весьма разрушительным. Порой лунгов поглощали неконтролируемые вспышки ярости, под затмения которых древние творили поистине страшные и безбожные вещи, не отдавая себе отчёта в действиях и не беспокоясь о последствиях.

— Сэль… — отбил губами маг.

Глаза Эра по-прежнему сияли, словно два разгорячённых солнца, так, что в этом блеске тонули целые миры, и Ирмингаут не могла различить ни радужки мага, ни его зрачков, однако бессмертный замер. Волны тут же перестали пытаться сокрушить его, ведь на самом деле они не собирались убивать Эра, просто хотели остудить его пыл и вразумить.

— Прошу, внемли гласу рассудка и прекрати всё крушить! Прекрати уничтожение горожан и помоги… помоги усмирить море! Помоги разобраться с золотым катаклизмом!

Эр устремил взор на юго-запад, туда, где проглядывались очертания страдающего от катаклизма города. Неужели, что это из-за демона-оборотня морские пучины вышли из берегов и накинулись на мирных жителей, ведь колдовство Зархеля уже рассеялось. После гибели Главного советника все его старания сошли на нет, но сейчас прибывающие воды подгоняло чародейство Данаарна, подпитываемое тревогами, страхами, бессилием…

— Одумайся! Ведь Сэль так любит столицу!

…да. Бессилие, сомнения, неуверенность. Разгромное поражение всегда оканчивается в океане немощности. Эр плавно выдохнул, и глаза его принялись возвращаться в первозданное состояние. Он повернулся в сторону женщины, откинул голову назад и хмыкнул.

— Эльф. Ты принесла то, что я просил? Иначе разговора не предвидится.

— Да! Да!

Она тут же вынула сияющий кристалл арашвира и предложила его магу.

— Вот, забирай! Забирай, и сквозь землю провались! Теперь ты сможешь покинуть Исар-Динны и Элисир-Расар, ибо ты получил то, что столь страстно желал.

Демон-оборотень протянул к женщине распростёртую руку и поманил её пальцами, мол, можно не робеть и не стесняться, и подходить ближе. Ирмингаут преодолела последнюю преграду, перепрыгнув через обломок арки, и ступила на прямой, длинный обелиск, на конце которого возвышался Данаарн.

Ловко добравшись до мужчины и ни разу не запнувшись, эльфийка возложила треклятую иглу Виликарты на его расслабленную ладонь. Как только Эр заполучил арашвир в свои владения, то довольно безразлично улыбнулся, а затем произнёс:

— Я не могу покинуть Исар-Динны сейчас, тебе же это известно. Или нет, и я переоценил тебя, эльф? Высочество мечтает о короне, и я исполню его заветное желание.

Припрятав арашвир в карман, Данаарн снова поманил пальцем, и Ирмингаут тут же опутали плотные ленты из магической энергии, а затем поволокли её точно в руки к демону-оборотню. Вскоре Эр сомкнул свою беспощадную пятерню на горле женщины и подтащил её к обрыву.

— Я не сбегу, в отличие от тебя, при первых же трудностях.

— Я… никуда не… сбегала… — сдавленным голосом прохрипела Ирмингаут. — Я… всегда… была здесь.

В отчаянии она хваталась за стальные пальцы Данаарна, стараясь ослабить их напор и возобновить поток воздуха в собственном горле. Бессмертный маг уже держал пленницу на вытянутой руке прямо над обрывом, не прилагая особых усилий.

— Ты мне не нравишься, эльф, — с отвращением прошептал он, и верхняя губа Эймана дрогнула. — Твоё сердце такое же лживое, лицемерное и мелочное, как у смертных. Ты слишком долго бродила среди людей, и душу твою поразила скверна разложения. Ты смердишь, как они. Нет, ещё хуже.

— Но… принц… он же… он тоже…

Ирмингаут, лихорадочно цепляясь за запястье Эра, попыталась выгнуться и хорошенько врезать ему ногами, однако ничего у неё не получилось, демон-оборотень не позволил этому случиться.

— Сперва я добуду корону для Его Высочества, а потом вымараю все нечистоты с этих земель. И тебя сотру в том числе.

Сэля тоже влёк вперёд внутренний голос мага. Выбравшись из замка с восточной стороны, он направился к руинам холодного крыла, и юному правителю теперь везде сопутствовала удача. Даже пенящиеся воды залива перед ним расступились, обнажая серебристую полосу берега и приглашая пройтись по новой дорожке, специально вымощенной для Его Высочества.

— Хм, — немого засомневался Сэль, вскинув левую бровь вверх. — Что же это такое? Может, ловушка?

Впрочем, он прекрасно понимал, что магическая тропа, проторенная лично для него дремлющими в океане высшими силами, напрямую ведёт к обширной груде обломков, возле которой до сих пор кружил водоворот. Кажется, именно в этом месте надлежит искать пропащего Эра, и лучше будет поспешить, а не петлять, ища окольные пути.

Всё происходящее слишком напоминало сон, или недавнее погружение в Междумирье, где перед Сэлем и Данаарном выстлался ковёр к цели из песка. Правда нынче дорога прокладывалась прямо сквозь воду, и пока принц шёл вперёд, он вслух размышлял о былом:

— Неужто это очередной «правильный путь для хорошего человека»? Или просто для того, у кого чистое сердце?

В толще морских вод мелькали странные тени, то принимающие вид исполинских змеев с рыбьими гребнями, то очертания людских фигур, чьи глаза отливали тёмно-бирюзовым светом, словно павлиньи перья. Стараясь не засматриваться на все эти диковинки, Сэль побежал к острову из каменных обломков.

Принц уже не представлял, может ли быть сердце чистым при нечистых помыслах. Наверное, только тогда, когда чистое равносильно пустому, как бумажная страница, нетронутая пером. Никто ещё пока не вписал в неё ни благословенных строк, ни омерзительных проклятий, поэтому она ничего не значит, и может стоить больше, чем заполненная, или вообще не стоить ничего. Однако, ведь его сердце — не таково, оно давным-давно многое в себя впитало.

Подводные магические соглядатаи наблюдали за бегущим принцем, не проявляя особого участия. Во всяком случае, они пощадили Сэля и помогли ему добраться до горы из разбитых блоков восточного крыла Янтарного дворца.

Преисполненный рвения принц в мановение ока взлетел наверх, то перепрыгивая через очередной осколок, то подлезая под полуразрушенную арку, ведь ещё издали заметил спину своего друга — Эймана Эра Данаарна, чудовищного бессмертного мага и демона-оборотня, но и верного сподвижника Его Высочества по совместительству. Может, даже генерала или верховного советника? В будущем?

Оказавшись на вершине, возле самой кромки водоворота и на точке пересечения ветров, Сэль Витар, наконец, достоверно увидел цельную картину, и лицо его разбил первобытный ужас.

— Эр! — крикнул он во весь голос, заступая на длинный луч обелиска, что выпирал из кучи мусора и располагался почти параллельно горизонту.

— Высочество! — с облегчением ответил маг, оглядываясь на приятеля через плечо.

— Что ты творишь? Это… это же Ирмингаут! Отпусти её! Ты, что, спятил?!

— Да, конечно. Разве мог я навредить твоей неблаговерной возлюбленной?

Данаарн медленно разжал пальцы, один за другим, и вскоре Ирмингаут очутилась в свободном падении. Однако, вместо того чтобы разбиться о камни или утонуть в море, эльфийка плавно опустилась на плоский выступ — её подхватили невидимые магические вихри, насланные Эйманом, и заботливо водрузили в безопасное укрытие.

Сэль всё ещё грозно хмурился и свирепо искрил глазами, явно раздосадованный выходками Эймана, поэтому маг решил сменить тему и тихо проговорил:

— У тебя новая причёска?

Мужчина спокойно протянул руку, приглашая принца прильнуть к себе. Данаарн думал, что вот сейчас заключит юношу в крепкие объятья, недолгая разлука завершится радостным воссоединением, и все тревоги и печали тут же улетучатся. Сэль, немного потоптавшись на месте, направился к Эру.

— Как видишь. Мне идёт?

Демон-оборотень положил кисть на шею принца и слегка потрепал его, раскачивая туда-сюда.

— Надо будет с боков подровнять, а то вышло немного топорно. Однако, в целом — ничего. Мне даже нравится. Отныне мне полагается обращаться к тебе: «Ваше Величество»?

— Оставим это на будущее.

— Как мои слуги? Они тебе помогали, или, напротив, только докучали? — хмыкнул бессмертный.

Наследник искоса посмотрел на собственный меч, который вдруг превратился и в тюрьму, и в уютное пристанище для обрывков душ, что раньше были привязаны к Эру, нахмурился, и затем проворчал:

— Это запутанная история.

Принц ощутил, как к глазам подступают слёзы.

— Прости меня, — прошептал Сэль, съёживаясь на плече мага.

Он приложил колоссальные труды, дабы не расплакаться, однако даже в узких щёлках, что остались от его зажмуренных глаз, заблестели слёзы.

— За что ты извиняешься? — непонимающе вопросил Эр, похлопывая принца по спине.

— Я заполучил корону, я сам исполнил своё заветное желание. Следовательно, у меня для тебя новая задача — прекратить это безумие.

Эр немного отпрянул от собеседника. Он окинул взором Сэля, и наконец сподобился заметить корону на его челе, ровно, как и отцовский меч в ножнах на поясе. А ещё внутренним взглядом прозорливца Эр уловил те перемены, что случились в принце. Сэль Витар не только расправил плечи, разжился мужеством и повзрослел, но и открыл свой глиц, а это значит, что отныне он тоже — великий и непревзойдённый маг. Данаарн удовлетворённо хмыкнул. Возможно, так даже лучше, ведь и он раздобыл предмет своих мечтаний — потайной карман его богатого, но изодранного в лохмотья кафтана нагревал арашвир, проклятый сокровенный камень.

— Прошу, Эр, одумайся и откажись от своих бредовых идей по уничтожению человечества! — отчаянно взмолился Сэль. — Забудь эту дурную затею, словно скверный сон накануне рассвета! Отступись от прежнего плана и останься со мной, здесь, в столице… мы можем… ты поможешь мне в управлении королевством, станешь моим советником.

— Или генералом? — усмехнулся древний.

— Да! Или генералом! Мне так пригодится твой опыт и твоя мудрость! И мы всегда… всегда найдём время для бесед.

— Ты же знаешь, Высочество, что это невозможно. Оценил ли бы ты столь высоко мою компанию, если бы я отрекался от убеждений с подобной лёгкостью?

— Но я ценю… я ценю твою дружбу… — губы наследника принялись дрожать, и по его щекам, наконец, заструились горячие слёзы.

— Лучше отойди, и не мешай мне вершить задуманное. Поговорим позже, когда я изгоню нечисть с этих земель. Я расчищу их для тебя, а после ты возделаешь поля по своему усмотрению, ведь ты здесь — безраздельный правитель.

Данаарн отодвинулся ещё дальше от принца. Вспышка гнева перестала влиять на его разум, ярость больше не затмевала реальную картину, и маг хотел приступить к загаданному: ведь всегда лучше браться за дело со свежей и холодной головой. Расчётливость, трезвомыслие и беспринципность — вот три вехи, которые необходимо отмерить перед тем, как рубеж полного успеха будет пересечён. Правда, с беспринципностью у всех лунгов издревле имелись серьёзные проблемы, даже у тех, кто превратился в демонов-оборотней, так что с этим положением, вероятно, возникнут трудности, но это — в будущем. Эр планировал устранять одно бедствие за раз, а это значит, что сейчас можно оставить долгие рассуждения и просто воплощать давнишнюю затею.

Бессмертный шагнул вперёд по обелиску, явно целясь в сторону столицы. Воздух до сих пор наполнялся искрами зиртана, что, безусловно было дополнительным бонусом, ведь либбо помогало преодолеть грань между миром материального и миром эфемерного. Оно способствовало претворению задуманного в явь, а это — именно то, чем занимались маги в Ассалготе. Данаарн расправил руки и приподнял их вверх, желая приказать вскипевшим водам вновь обрушиться на Исар-Динны и стереть город с лица земли, но у Сэля Витара мигом возникли резкие возражения:

— Нет, остановись! Иначе…

— Иначе, что? — надменно хмыкнул Эйман.

Он растянул бледные губы в улыбке, совершил ещё один шаг по обелиску и уже собирался перевоплотиться в бестелесный пар, как всё-таки надумал бросить прощальный взгляд на принца. Тот стоял позади с обнажённым мечом в руках, остриё которого направлял себе в горло. У Данаарна от подобного зрелища мороз пробежался по коже, и демон-оборотень тут же замер в неподвижности.

— Иначе мне придётся нарушить договор! — прокричал Сэль, чуть-чуть надавливая легендарным оружием себе на шею.

Клинок Крови и Воды дрожал и шипел от негодования, однако он не мог пересилить волю владельца и не исполнять его приказов по личному желанию.

— «Не до́лжно проливаться крови», так? Ведь только благодаря договору я не пострадал сегодня! Я побывал… я побывал в стольких битвах! Участвовал в сражении с големами, чудом отбился от Дуностара, собственноручно убил дядю… Слетел вниз по опасному скату из мрамора и даже не поцарапался! Почему? Потому что твоё колдовство меня берегло! Но!..

Растерянный и выбитый из колеи Эр опустил руки вниз. Он сделал первый шаг в сторону принца, но Сэль тут же отшатнулся назад, ещё сильней прижимая меч к собственному горлу. Зоркие глаза Данаарна отчётливо видели, как раскраснелась белоснежная, тонкая кожа Его Высочества в том месте, где в неё впивался металл. Там словно бы уже распустился демонический цветок, ибо так всегда происходило: от прикосновений на алебастровом теле Сэля появлялись алые отметины, которые бесследно исчезали, если давление вовремя ослабевало. Пускай на белом поле маки расцветут…

— Но! — продолжил принц. — Если ты не одумаешься и будешь упорствовать дальше, то мне придётся нарушить договор! Одакисом клянусь, я сам пущу себе кровь и даже пронжу собственное горло, коли только это удержит тебя от уничтожения моего народа!

— И кто из нас двоих истинный безумец? — рыкнул Эр, напористо шагая к принцу.

— Я нарушу договор, и ты станешь моим рабом до тех пор, пока не исполнишь загаданное желание! Я желаю, чтобы ты не трогал моих подданных! Чтобы ты оставил в покое Элисир-Расар и…

За мгновение Эр перевоплотился в плотное облако чёрного дыма, а потом материализовался рядом с принцем. Бессмертный голой рукой ухватился за клинок, не позволяя Сэлю и дальше разыгрывать этот спектакль. Тем более, принц уже переусердствовал, и остриё меча давно окропила алая жидкость, брызнувшая из рассечённой кожи. Правую ладонь и пальцы Эймана теперь тоже исполосовали ровные порезы, его кровь капала вниз, на каменные плиты, но какие-то из ручейков скапливались в доле, где и произошло смешение — на мече, словно на палитре, соединились две горячие жидкости.

— …хочу, чтобы ты оставил в покое Элисир-Расар, и затем остался со мной, — тихо прошептал Сэль, глядя точно в глаза друга.

На его длинных пепельно-серых ресницах повисли грозди из хрустальных слёз, через которые проскальзывали шальные лучики света, ибо солнце давно воспряло над землями мага-короля, видимыми и невидимыми. Оно взошло и окрасило могучие пресные реки и солёные озёра в золотистый, так похожий оттенком на зеницы Эра.

— Это уже два желания, Высочество, — хмыкнул демон-оборотень, не давая принцу продвигать вперёд оружие. — Так и быть, я не трону местных жителей и вообще миную Элисир-Расар стороной, коли тебе ради этого даже жизни не жалко! — злобно прокричал он, выпуская клинок Крови и Воды.

— Правда? — ошеломлённо, но радостно вопросил принц.

— Правда, глупый мальчишка. Посмотри, что ты натворил. Тем более, наш договор уже себя изжил. Я ведь тоже заполучил обещанное.

Сэль немного расслабился и опустил меч на уровень талии, пока Данаарн извлекал из кармана сияющий золотисто-белыми искрами арашвир.

— Видишь, камень у меня, а это значит, что договор уже не работает. Тебе незачем жертвовать собой, отныне даже нарушение правил не превратит меня в вечно обязанного раба, да и исполнить твою просьбу не столь уж…

Пожалуй, у судьбы были иные планы: гора из мусора — не столь устойчивый фундамент, каким кажется издалека. Сэль и Данаарн давно покинули монолитный гранитный обелиск и ступили на более опасные и рыхлые земли. Внезапно что-то зашевелилось под сапогами Сэля, затем покатилось вниз, и вместе с плитой принц и демон-оборотень рухнули к подножью груды хлама, туда, где залегали более ровные и надёжные пласты.

Падение только рассмешило и раззадорило Эра. Что он вообще о себе возомнил? Подобные события отлично сбивают спесь с самых могущественных, удачливых и смелых. В конечном итоге, они с принцем — лишь расходные фигурки на столе игр для высших сил, безразличных и поистине бесчувственных к страданиям живых. Эти силы, как настоящие хозяева правды и природы, знают только те законы, которые нельзя нарушить в любом из случаев, они властвуют над стихиями, повелевают космосом и распоряжаются всем сущем, в упор не замечая никого. Для них, что смертные, что бессмертные — всё едино; просто-напросто однородный и бесплодный песок.

Когда грохот падающих камней прекратился, а пыль осела, Данаарн заключил:

— Не сложно будет исполнить твоё новое повеленье, Высочество.

Он присел на колени и принялся отряхиваться от грязи. Оглянувшись вокруг, демон-оборотень подметил, что водоворот в море ещё не усмирился, хотя уже перестал исторгать из своего чрева струи зиртана, но, в целом, всё как-то слишком притихло.

— Сэль? Ты счастлив? — насмешливо и иронично вопросил маг, поднимаясь на ноги.

Принца нигде не было видно, ровно, как и Ирмингаут.

— Сэль? Ты язык проглотил?

Вскоре из-за поваленной на бок двери из массива красного дерева раздался сдавленный кашель, и Данаарну вновь выпал шанс испытать кое-что, что он давненько не испытывал: это неприятное, инородное и зудящее чувство, когда по наличию маленькой тревожной детали в голове сразу складывается картинка худших обстоятельств, которая выбивает почву из-под ног, и ты будто бы плывёшь в пространстве, сам становясь чем-то несуществующим. Дыхание замирает, сердце леденеет, и по всем членам струится холодный ветерок, шепчущий на ушко как проклятье страшные слова — «непоправимая беда».

— Кха-кха-кха! Кха-кха!

Эр что есть мочи помчался на внутриутробные звуки.

— Хорошо, что королевы здесь нет, а то бы она пришла в ярость из-за того, что ты снова её ослушался и осмелился кашлять, — наигранно выдал Данаарн.

Однако на сей раз явь оказалась куда страшней фантазий: в тени огромной двери на спине лежал наследный принц, и из его живота торчал его же собственный меч, рукоятью устремляясь влево и вверх, к солнцу. Данаарн, лишившись дара речи, просто покачал головой из стороны в сторону. Он то ли пытался изгнать из глаз это наваждение, то ли счёл, что всё происходящее — лишь результат проделок больного воображения. Призрак, дурное и скверное приведение наиболее жутких и нежеланных ситуаций, как отголосок странной тяги к всему чудовищному и запретному, или как знамение неминуемой расплаты; как наказание после смерти. Но — нет, это бедствие произошло взаправду, и его мираж было не развеять даже столь передовому магу, даже властелину всяческих иллюзий.

Упав на колени рядом с обречённым принцем, Данаарн, выпучивая глаза, пристально уставился на белеющее лицо раненого. Кровь, что питала и обогревала кожные покровы Сэля, медленно отступала, сдавая врагу позиции. Его щёки и губы бледнели, однако из раны стремительно вытекали густые, насыщенно-бордовые реки.

Сэль потянул руку к подельнику, и Эр тут же принял его изящные, остывающие пальцы в свою массивную ладонь. Бессмертный до сих пор поверить не мог, что, когда уже практически все трения успешно разрешились, а перипетии были преодолены, случилось это несчастливое… эта безобразная, отвратительная, чудовищная несправедливость.

— Что я натворил?! — сорвавшимся голосом заревел маг.

— Нет, ничего. Ты не виноват. Прошу… — принц произносил каждое последующее слово всё тише и тише, и Данаарну пришлось склониться над ним, дабы иметь возможность хоть что-то слышать. — Прошу, убирайся с миром из моих земель и никогда не возвращайся. Если хочешь… можешь забрать моё сердце себе, в мире теней оно мне не пригодится.

— Что ты такое несёшь?!

Пальцы Его Высочества начали выскальзывать из могучей руки демона-оборотня, и тогда бессмертный приподнял его, крепко обнял за плечи и прижал к себе.

— Какой же ты дурак! Глупый мальчишка, я же говорил тебе не играть с холодным оружием! У тебя слишком мало опыта…

— Обещай, — прохрипел Сэль.

В уголках его рта появились капельки крови, и юноша медленно прикрыл глаза.

— Я ведь уже сказал, что обещаю! — рыкнул демон-оборотень, прижимая тело принца, которого покидали силы. — Замолчи! Я общею, и договор станет мне свидетелем.

— Ха… — усмехнулся Его Высочество, пытаясь приобнять Эра в ответ. — Договор… уже не работает.

На последнем слове Сэль обмяк.

После своего возвращения в Ассалгот и обретения шанса на вторую жизнь Эйман Эр Данаарн почти ничего не чувствовал. Печали ему не досаждали, тревога не размывала зрение, радость и отчаяние не терзали изнутри, лишая сна, спокойствия, уверенности, сил. Ничто не омрачало его дни, но ничто и не разгоняло тьму ночи, и, возможно, лучше было бы всё оставить в первозданных сумерках, только вот всякий лунг славился упрямством и своеволием на весь честной мир. Эйман Эр Данаарн решил тогда во что бы то ни стало вернуть себе чувства и оживить собственную душу мощной волной свежих ощущений. Кто бы знал, что с ним приключится такое злое происшествие и его новое сердце тоже разобьётся в дребезги?

Время в мире людей лучше коротать без сердца, так проще добиться успеха, и так легче двигаться к победе по долгому, единообразному пути.

Обливаясь слезами, сокрушаясь, и качая головой, Эр не мог поверить в то, что Сэль только что испустил свой дух.

— Судьба дала мне второй шанс, только чтобы посмеяться надо мной?! — заревел маг, запрокидывая голову назад и воздух содрогнулся от раскатов его демонического плача.

Он по-прежнему не выпускал из рук наследника.

— Я проклинаю тот день, когда ступил на эти дурные земли! Я проклинаю того, кто!..

— Любовь моя? — прозвенел внутри него золотой голос.

Этот голос, что оберегал Эра с самого начала, и что стерёг и взращивал его лучшие, наиболее светлые чувства, принялся медленно отделяться и оформляться в нечто понятное и осознанное, то представая в образе золотистого, мерцающего облака, то пронзительного луча солнца.

— Моя… любовь? Ты… можешь ему помочь?

На крики явилась Ирмингаут. Она вынырнула из-за тёмно-серой поваленной глыбы — куска стены, украшенной причудливым орнаментом, — и сама походила на чёрного призрака скорби, облачённая в мрачные и потрёпанные одежды. Сперва женщина не поняла, что случилось, но когда общая картина достигла цели — её глаз, и её сердца, эльфийка почувствовала, как нутро её изрезали в клочья восемь промороженных до основания мечей. Восемь — скверное число в её культуре, сулящее беды и предвещающее лишь невезения. Ирмингаут прикрыла рот руками. Сначала Тэй Алькосур, теперь его сын… сын тоже присоединится к сомну великих предков столь бестолково, столь бессмысленно и… рано? Не может быть! Поистине проклятье!

— Я ненавижу этот город! — завыла женщина.

Водоворот, всё это время находящийся в некотором отдалении и ничем не мешавший присутствующим, стал плавно приближаться. Он медленно брал в оцепление остров из мусора и обломков, затем разделился посередине, окутал сушу и вновь сомкнулся воедино. Вскоре плотные стены воды уже вздымались с каждой стороны, продолжая стремительно закручиваться и раскачиваться. Ирмингаут, Эра и бездыханного принца сразу накрыла гигантская тень. Сверху ещё пробивались лучи солнца, и по кромке водоворота пробегались золотые искры зиртана, добавляющие света и блеска гнетущей обстановке.

Эльфийка подпрыгнула к демону-оборотню и тут же накинулась на него с обвинениями:

— Что ты наделал? Что ты…

— Не приближайся, эльф, — грозно отчеканил Эр.

Маг взмахнул рукой в её направлении, и волшебные потоки тут же сбили с ног Ирмингаут, после чего отбросили нарушительницу на приличное расстояние.

Затормозив об очередную поломанную стену, Ирмингаут возобновила натиск:

— Это ты натворил! Исправь это! Исправь всеми силами и любыми средствами!

Она оглянулась влево и вправо, и ей почудилось, что в сине-бирюзовых толщах водоворота сверкает множество любопытных зенок. Будто злополучный бог с миллионами глаз и тысячами сердец на самом деле жил не на небесах, но поселился в море, и теперь явился, дабы засвидетельствовать великий рок, а заодно и выказать своё почтение действующим лицам. Он не вмешивался, однако ему было интересно.

— Эр! Аман-Тар! Ты ведь могучий и непревзойдённый чародей! Исправь это! Я же отдала тебе камень!

Слова эльфийки глушил шум бурлящей воды, и ушей Данаарна ничего не достигало.

На мгновение Эйману показалось, будто по расслабленным бровям Сэля Витара пробежалась слабая волна негодования. Конечно, скорее всего, — это результат простого отчаяния, вкупе с воспалённой фантазией, что всегда рада принять желаемое за существующее, но всё-таки! Рано хоронить того, кто только что преставился и не был внимательно изучен опытным врачом. Надежда — тварь лживая и изворотливая, но именно поэтому она так долго живёт.

— Камень! Да! Арашвир, — прошептал Эр хриплым голосом, опять извлекая на свет Солнечную иглу Виликарты. — У меня имеется арашвир, и, должно быть, я один на целой планете знаю, как его правильно использовать! Да!

Бессмертный снова запрокинул голову, обращая взор наверх, к белой, пенящейся кайме водоворота и голубому небосводу. Может, люди смотрят на звёзды лишь тогда, когда им что-то нужно от небес, например, предсказание на будущее, календарные советы или поправки по проложенному маршруту, но бессмертные принадлежали к иной породе. В конце концов, чем солнце — не звезда? Она и есть — самая яркая, потому что самая близкая…

— Да! Спасибо! Пускай же у меня получится! Моя любовь?

— Любовь моя! — отозвалась былая возлюбленная Эймана, плавающая рядом в виде полупрозрачного сияющего облака.

Она тоже приросла к демону-оборотню после выхода из Тчелана, потому что страшно ему задолжала при прежней жизни. Их узы никогда не были образцовыми, никто из лунгов не стал бы на них ровняться, однако даже у проклятой клятвопреступницы Ульлилланы Таннаум, известной также как Эоле — Солнце, или Золотце, — наличествовали зачатки совести. И она приняла взвешенное, судьбоносное решение: вместо того, чтобы скитаться по Тчелану в поисках священного пристанища под названием Редел, где якобы всё сущее сливается воедино и становится частицей Уто, Абсолюта, Эоле срастила остатки собственной расколотой души с духом демона-оборотня, дабы оберегать и наставлять на путь истинный своего благоверного, преданного и бескорыстного союзника. Это она берегла лучшие качества лунга в чудовищном, тлетворном и нечестивом демоне — исчадии скверны; и это она показала ему свет маяка во мраке бури, что охватила бушующий океан бессмертия, взбаламутив Лассу. А маяк, в свою очередь, привёл Эра к Сэлю. И разве нужно теперь спасать пропащую душу Данаарна, когда он уже изначально считался небесами за спасённого? Отныне у Данаарна имелись иные планы, и Эоле предстояло иначе выплачивать долги.

Длинный и продолговатый кристалл арашвира, точь-в-точь как уменьшённая копия обелиска, что всё ещё торчал из горы мусора, сверкнул божественной искрой, и этот белый свет ослепительной вспышкой озарил всю округу.

Ирмингаут лежала среди обломков, и ей пришлось намертво вцепиться в выступающую из груды хлама мраморную балюстраду мостика, чтобы не улететь в водоворот — такие поднялись и задули ветры на острове.

Эр, наконец, освободил тело принца от меча, который пронзал его насквозь, а затем зашвырнул оружие куда-то далеко-далеко, словно поломанную ветку, непригодную даже для того, чтобы стать топливом в костре.

— Х-х-х-хозяин! Пощади-и-и-и-! — запел клинок Крови и Воды ещё в полёте, но бессмертный маг и не взглянул в сторону оружия.

Бережно обняв одной рукой голову раненого, по-прежнему увенчанную короной из янтарных цветов, золота и крупных жемчугов, Эр зажал арашвир между большим и указательным пальцами левой.

— Я — бог чёрного песка и пыли. Я — бог огня, я — бог войны, я — бог погибели…

Воздух возле Данаарна напитался майном. Он позолотел, напрягся и протянулся длинными тонкими струнами, насытившись магической энергией и укрепившись из-за поддержки либбо. Будучи демоном-оборотнем, особой разновидностью лунгов, Эйман являлся воплощением всего волшебного и эфемерного. Он взялся озвучивать своё идеальное заклятье, — а это значило, что чары не могли промахнуться мимо цели. Колдовство началось.

— …я сжёг все мосты, я спалю весь этот мир дотла, но… ничего, ибо огонь — моя стихия.

Его золотые глаза вновь вспыхнули с яркостью и силой двух испепеляющих солнц, и Ирмингаут пришлось зажмуриться.

Эр взял арашвир в левую руку так, словно вооружался кинжалом, и когда напряжение атмосферы достигло высшей точки, он вонзил кристалл прямо в сердце наследника престола Элисир-Расара под гром могучих, чародейских слов, что трещали электричеством:

— Повелеваю: ты должен жить!

Солнечная игла Виликарты легко рассекла грудную клетку Сэля Витара, погружаясь в плоть до основания.

— Любовь моя! Отныне тебе предстоит заботиться о принце. Дай ему силы, вдохни в него великую искру. Теперь он на твоём попечительстве, а я сам позабочусь о себе.

Золотое свечение до конца отщепилось от Данаарна и при помощи кристалла присоединилось к принцу, даруя юноше невероятно редкостную вещь: шанс всё изменить.

Арашвир как средоточие и воплощение майна, — магической энергии, что неравномерно пронизывала планету Ассалгот, — хранил в себе множество секретов, но Эйману Данаарну был известен главный. На самом деле арашвир обнаруживался только в останках демонов, которые испокон веков обитали в Тчелане и порой устремлялись на земли смертных через врата — пространственный разлом, появляющийся в ткани мироздания по тем или иным причинам. В таких путешественников между измерениями неизбежно вселялись призраки погибших, что тоже блуждали по туманным полям Тчелана-Междумирья. Состоящие из убийц и клятвопреступников, покинутых и отверженных, умерших в чудовищных муках, а потому ищущих отмщения, духи эти внедрялись в тела демонов, а затем выбирались из врат. На почвах Ассалгота демоны уже были обречены нести бремя погибших, всецело подчиняясь чаяниям поселившейся в них скверны. Они рыскали в поисках чужого огня жизни, и единственное, что их влекло — это бессмысленные разрушения… Однако удерживались проклятые духи в живых существах в подлунном мире лишь благодаря поистине магическим камням — арашвирам, или «сердечникам» демонов.

Впрочем, арашвир можно было использовать иначе. Ведь он просто сплачивал две сферы — невидимую сферу потенциальных течений магии и твёрдую, оформленную сферу предметов, веществ и материалов. Драгоценный минерал помогал управлять потоками магии врождённо, как бы на инстинктивном уровне, и позволял не тратить на это концентрацию и сосредоточение желаний. И, в общих чертах, если бы внедрённые осколки души содержали в себе нечто светлое и нетленное, то, может быть тогда это не причиняло бы вреда владельцу, а, напротив, оздоравливало бы его сердце?..

Только Данаарну было глубоко наплевать, станет ли Его Высочество ещё более просветлённым и порядочным, или его душу поразит страшный недуг в виде самых тяжёлых, самых горестных и дурных чувств: лишь бы принц жил, а дальше они как-нибудь разберутся с последствиями. Вместе. Ведь древние лунги никогда не поворачивались спиной к своим друзьям, даже если те слыли гнусными мерзавцами и подлыми мошенниками. И не потому, что боялись получить коварный удар исподтишка, а потому, что не способны были вымарать их из памяти или вычеркнуть из сердца.

В конце концов это — последний шанс для Его Высочества. В воздухе до сих пор клубился зиртан, а в стене морской воды теплилось жидкое либбо, которое при содействии арашвира могло бы подсобить собственными магическими силами, и залатать раны того единственного, кто был действительно достоин этого. Данаарн знал истину, что при наличии трёх воплощений вселенских столпов — арашвира, либбо и тайлина, — можно было творить по-настоящему непостижимые и великие вещи… но и с двумя субстанциями на руках реальность вокруг уже становилась куда интересней. Либбо и арашвир образовывали прекрасный союз, дополняя и поддерживая друг друга, а ещё они были способны соткать новую плоть тому, с кем вступали в контакт.

Небеса содрогнулись, а звёзды затрепетали, потому что на земли Элисир-Расара снизошло подлинное чудо, призванное бессмертным магом.

Рана на животе Его Высочества, которую прикрывал рукой Данаарн, уже немного затянулась. К щекам и губам Сэля вновь прильнула кровь. Сперва он сурово наморщил лоб и нахмурил брови, а когда распахнул глаза, то бушующее Зелёное море уже совершенно успокоилось. Вокруг стояла тишь да гладь, водоворот исчез, и все признаки золотого катаклизма бесследно растворились, словно бы морские боги удовлетворились зрелищем: они остались весьма довольны теми, кто исполнял главные роли на сцене, и потому решили не нарушать хрупкого баланса в мире живых, и поспешили удалиться.

— Кха-кха! Кхе-кхе-кхе! — горло Сэля опять сковал приступ удушливого кашля, но на лице Данаарна было настолько неподражаемое выражение счастья, что принц засомневался в происходящем.

Он, что, умер и вознёсся в чертоги небожителей?

— С повторным рождением, Высочество. Поверить не могу, вместо первых слов ты исторг лишь невнятный кашель.

У престолонаследника пока что сил не хватало даже для того, чтобы поднять голову над землёй, и он ощущал себя беспомощным младенцем, однако Сэль всё равно сумел улыбнуться Данаарну, после чего снова сомкнул веки.

К двоим мужчинам подбежала Ирмингаут с растрёпанными волосами и рухнула рядом на колени. Эльфийка не знала, что сказать, и как надлежит благодарить спасителя, поэтому с выпученными глазами просто кивала головой, одновременно ощупывая тело принца руками, так, будто проверяла его целостность и невредимость. Рана Его Высочества полностью затянулась и покрылась аккуратной корочкой, однако юноша порой издавал мучительные стоны, а его ноги то и дело сводили болезненные судороги. Но, несмотря на эти неприятности, и Эйману Данаарну, и Полярной Лисице Ирмингаут было очевидно, что худшее осталось позади. Главный рубеж пройден, и вокруг мусорного острова установился штиль, который, по сути, всегда обладал двойной природой для моряков: штиль после бури — это хорошо, но вот штиль в открытом море сулит новые невзгоды.

Потому что свет находится во тьме, цветок рождается из грязи, а истина добывается из тайны. Да здравствует двоякость! И маг-король.

Перед взором Его Высочества и Ирмингаут простирался чистый горизонт, который словно на ладонях явил и безупречную синеву Зелёного моря, и нетронутую облаками небесную лазурь, заодно с серебристым гребнем Сломанного берега, за бархатной полосой которого виднелись руины восточного крыла Янтарного дворца, а также целые Исар-Динны, что чернели вдалеке. То был мир на фоне разрушений: спокойный, тихий и приветливый. Солнечные лучи заливали округу, отражаясь от воды снопами белых искр или золотыми брызгами. Грязевые големы и изменённые негули Зархеля были повержены, как и он сам, а иссушенные демона-оборотня пропали без вести.

Ирмингаут сидела возле Сэля Витара Амуина Малидота, плечом к плечу, и их изодранные, промокшие и грязные одежды разве что не тёрлись друг о друга. Они молчали и смотрели в одну точку. Это была их первая встреча более чем за два долгих года.

Тело принца быстро пришло в норму, окрепло и восстановило силы. Наверное, оно даже стало лучше прежнего, однако некоторые перемены в Его Высочестве всё-таки оказались не столь полезными. Например, необыкновенный цвет его очей вдруг принялся меняться, и радужку Сэля уже разрезали золотые нити и испещрили янтарные вкрапления, страшно походящие оттенком на арашвир, который то ли нынче находился в груди наследника, то ли растворился в его крови. Одно было ясно — Сэль получил право на жизнь. С таким благословением всевышних умирать «бестолково и бессмысленно» — как-то совестливо и даже стыдно. В конце концов, Эйман растратил драгоценный камень на него, он использовал единственную возможность, отказавшись от собственного замысла в пользу блага Его Высочества. И, коли Сэль, как и прежде, не будет дорожить жизнью, то разве этим самым он не обесценит щедрость Данаарна? Вот ведь демон, удружил!

Принц язвительно ухмыльнулся.

— Как… ты себя чувствуешь? — осторожно поинтересовалась Ирмингаут, едва склоняя голову на бок, в сторону Его Высочества.

— Недурно. У меня… ничего не болит.

После затяжного молчания и праздного изучения окрестностей, принц вонзил свой пытливый взгляд в собеседницу, нахмурился, и грозно отчеканил:

— Это наша с тобой первая встреча за долгий срок… и столь скупые слова — это всё, что ты желаешь мне сказать?!

Эльфийка пристыженно опустила глаза, вперившись в кучу мусора. Они до сих пор восседали верхом на горе из намытых прибоем обломков замка, словно ждали чего-то, какого-то волшебного знака. Или, быть может, просто боялись покинуть священное место. Вдруг, сорвавшись с горы, они обнаружат, что всё то славное, великое и светлое, что сотворил Эр — лишь иллюзия?

— Ха! Какой же я дурак! И почему всегда во мне жила эта безрассудная, глупая надежда на то, что однажды ты тоже вручишь мне собственное сердце?! Я всегда хотел, чтобы ты полюбила меня, Ирмингаут.

— Но смертному…

— Да-да, — раздражённо кивнул Его Высочество. — «Смертному не дано сберечь свою любовь на этих землях». Впрочем, я начинаю думать, что вы, эльфы, просто-напросто закоренелые трусы. Я хотел, чтобы ты полюбила меня, сначала как мать, потом — как наставница, ну, а затем… я повзрослел, и стал желать большего.

— Но я любила тебя! И люблю! — внезапно Ирмингаут накрыл приступ откровенности, и она решила выдать Сэлю всю подноготную. — Только какой в этом смысл? У нас с тобой совершенно разные пути! Вернее, у меня имеется вечная дорога, а ты, будучи прирождённым правителем и безрассудным героем до глубины души, никогда не захочешь покидать пределы собственной страны! И это нас рознит!

— Хотя, это может и объединить.

— Посмотрите, как он нынче заговорил, — Ирмингаут тоже надменно хмыкнула и улыбнулась. — Лучше Вам последить за языком, Нин-дар-дин, и поберечь драгоценные слова. Не тратьте Ваши магические силы на пустую болтовню.

— Ни к чему скупиться на обычные слова. Однако, существуют и другие, которые надлежит ревностно беречь. Хаор открыл мне одну простую вещь: незачем придумывать тысячи новых слов, для волшебства лучше выбирать из самых верных и надёжных, пускай их всего лишь пригоршня. Но вот их не следует озвучивать тогда, когда за ними ничего не кроется, это… истощает магию. Поэтому, когда я говорю, что в моём сердце живёт к тебе любовь, не нужно от этого отмахиваться.

— Сэль, — загадочно прошептала женщина, запуская пальцы в растрёпанные волосы принца и заправляя ему за ухо выбившиеся пряди, — я тоже всегда буду любить тебя, как друга. Людская дружба дольше проживёт, и поэтому я выбираю её.

— Да, знаю.

Ирмингаут всегда считала, как и многие представители высоких происхождений, что любовь надевает оковы и связывает, а дружба, наоборот, освобождает. Дружба подходит странникам, не знающим осёдлость, а любовь… она даже не для героев, она — для проклятых изгнанников.

Прильнув к принцу, Ирмингаут пылко поцеловала его в губы. Она не устояла, не смогла бороться с искушением, ведь это так бессмысленно — отрицать подаренное судьбою подношение, пренебрегать возможностью. Вероятно, заключительной.

Может, собственный народ прозвал Ирмингаут бессердечной и холодной, однако, правда заключалась в том, что на самом деле эта эльфийская женщина вовсе не боялась растаять, попав под жар людского влияния, она просто предпочитала божественную прохладу; не мир из снега и льда, а долины ветров.

Сэль оплёл пальцами шею Ирмингаут, а вторую руку погрузил в волосы напарницы, привлекая её ещё ближе, и не позволяя отстраниться раньше времени. Всё-таки отлипнув друг от друга спустя несколько минут, и напоследок обменявшись скромными братско-сестринскими поцелуями, они оба ненадолго притихли, но затем принц спросил:

— И ты всё равно уйдёшь?

— Да, ты же знаешь. Меня ждёт Мирсварин, я желаю туда вернуться, чтобы… не важно.

Она взяла его руку и притянула на свою сторону, однако тут же вернула кисть владельцу, водрузив обратно на колено юноши.

— Отправишься со мной?

— Нет, — разочарованно усмехнулся он. — Ты же знаешь. Отныне я — маг-король, правитель сих земель, и я хочу совершить что-нибудь весомое на благо своего народа.

Ирмингаут тоже хмыкнула. Его Высочество, конечно, повзрослел и окреп, пройдя через некоторые лишения и испытание смертью, однако даже это не сумело вытравить из него наивность. В конце концов, здравый смысл гибнет раньше надежды, но и врагов победить проще, нежели свою любовь. Сэлю предстоит тот ещё бой с горделивыми аристократами и алчными вельможами, коли он намеревается действительно что-то сделать для подданных Элисир-Расара.

— Твоему королевству несказанно повезло, — прошептала женщина, ласково проведя рукой по щеке Сэля. — Я горжусь тобой.

— Смотри!

Вдруг наследный принц совершил резкий, грубый жест, не приличествующий более его высокому положению: он ткнул пальцем в самую восточную точку Сломанного берега, туда, где обозначилась тёмная фигура Эра Данаарна.

Пока маг исполнял волю правителя и «убирался прочь» с земель благословенных, Сэль и Ирмингаут провожали его взглядом, внимательно следя за горизонтом и терпеливо выжидая появления бессмертного. Сэль подскочил на ноги и побежал наверх, на кучу обломков. Он собирался снова прогуляться по лучу обелиска, ведь оттуда открывались наиболее чарующие и зрелищные виды. Здесь принц лучше мог рассмотреть, как в размытых и неопределённых далях исчезают очертания его верного друга и закадычного приятеля, демона-оборотня, проклятого изгнанника, настоящего спасителя Исар-Динн.

Эр остановился и оглянулся назад, и принц в волнении замер. Пробудившиеся от спячки ветры снова задули и закружились, временами путаясь в белоснежных волосах наследника, грязный и прохудившийся камзол которого реял, словно стяг. К Сэлю неспешно подошла Ирмингаут, тоже намереваясь молча проститься с великим магом навсегда.

За спиной Эра светилось золотистое солнце, а позади Сэля и Ирмингаут повисли растущие луны — две вечные спутницы и неразлучные подруги планеты Ассалгот, — Дион и Цер, что сегодня показались на небе в первой половине дня. Они сияли белым.

— Значит, скоро ты тоже покинешь столицу, — промолвил принц.

— Да, но сперва, Ваше Величество, я желаю Вам кое-кого представить.

— Я до сих пор «Высочество». Меня ещё не короновали.

Данаарн взирал на остров обломков издалека, с излучины Сломанного берега. Растянув бледные губы в надменной ухмылке и чуток закинув голову назад, он хмыкнул. Потом сложил руки в замок за спиной, развернулся и пошагал вперёд, постепенно теряясь среди барханов блестящего песка.

— Ещё увидимся, — заверил он сам себя.