Логово заядлых неудачников

Глава первая. Редкое гостеприимство

Темнеющее Зелёное море успокоилось в предрассветный час, в «час восхождения», как нарекли его подданные королевства Элисир-Расар. Взбитые, пенящиеся волны до сих пор перемещали по песчаному берегу груды мутной воды, однако за прибоем уже следовал молодой хрупкий парнишка с бледно-пшеничными волосами. Вооружённый длинной палкой с крюком на конце, он искал нечто, что могли бы преподнести ему в подарок морские боги… или счастливая утренняя звезда, которая должна была вот-вот вспыхнуть на востоке, там, где иссиня-чёрная бронза неба принялась белеть и нагреваться. Но пока улов его не радовал.

То был второй месяц весны, восемнадцатый день календаря, и пока что каждый из двенадцати «часов» в сутках чётко соответствовал своему наименованию. Если данный период обозначался как «час восхождения» — так оно было, и светило просыпалось точно в срок. Но… это не навсегда. Зимой всё снова перепутается. Наверное, давно пора каким-нибудь мозговитым и рассудительным чиновникам переименовать промежутки дня, ибо не порядок это — давать ложные названия важным вещам. Однако! Только в Элисир-Расаре час идёт за два, ведь во всех прочих житницах Ассалгота звездочёты насчитали в сутках двадцать четыре отрезка, вместо скромных двенадцати.

— Скоро я тебя поймаю. Скоро я… поймаю тебя, — не скрывая радости, бубнил юноша себе под нос.

Золотое бедствие, развернувшееся ночью, только-только отгремело, поэтому время для прогулок было не очень подходящее… Но, как же можно выиграть главный приз, если вообще ничего не ставить на кон? Несмотря на опасность и предостережения друзей, парнишка продолжал упорно искать сокровища.

После так называемых золотых бедствий — непонятных толком катаклизмов, вызванных движениями подводных залежей либбо, горячей волшебной субстанции, — на берега Исар-Динн иногда обрушивались силы разгневанных стихий. Например, по городу и окрестностям ударяли цунами, или, напротив, вода надолго отступала назад, обнажая внутренности Зелёного моря, будто кишки и кости освежёванного чудища. Но не бывает худа без добра, и вместе с разорением и смертями морские воды приносили с собой янтарь. Как обычный смолистый, так и окаменевшее либбо — зирта́н, который использовался магами и кудесниками во всевозможных областях. Обе эти диковинки высоко ценились на рынках, и потому многие горожане шли на серьёзные риски, чтобы заполучить лучшие куски совершенно бесплатно.

Именно на такой промысел выбрался белобрысый и ясноглазый парнишка, бесстрашно рассекающий песчаную отмель широкими шагами. Ловкими и умелыми взмахами своего орудия он ворошил кучи мусора и потрошил стога из намытых водорослей, но не находил ничего стоящего. Сегодня как правило щедрое Зелёное море проявляло редкостную скупость. Оно не наводнило Исар-Динны болезнями, не нарыло новых ходов для воплощений утопших — местного вида нежити, и даже не приманило на берега уграшей — отвратительных и зловредных плотоядных тварей. Но и не подняло со дна ни зиртана, ни янтаря. Ни кусочка. Лёгкая плетёная корзинка для добычи оставалась пуста, но парнишка-ловчий не унывал. По большей части, он выбирался на охоту, дабы развеяться.

Ещё пару мгновений — и восток окончательно порыжеет, а потом солнце озолотит своим явлением все окружные земли. Позади мальчишки, на пепельно-сером песчаном бархане, не зализанном волнами и потому сохранившем матовость, нарисовался юркий зверь размером со среднюю собаку. Он резво бежал к пареньку и хвост его вздымался вверх, будто знамя военачальника-победителя. Таким нехитрым образом животное сообщало, что время на досужие развлечения истекло и настала пора возвращаться.

— Надежда даёт много обещаний, да? — парнишка чеканно отбил языком, присаживаясь на корточки и лаская питомца за ушком. — Именно так здесь и говорят, да? Даёт много обещаний, только слова не держит своего. Какая… безнадёга… что же я поймал?

Бросив поиски, которые сегодня не прибавили монет в кармане, он двинулся прочь, ступая в те места на сером песке барханов, где уже отпечатались следы животного. Да забрезжит магия!

— Благодарю тебя за новую одежду, — проговорил молодой человек, пока облачал своё стройное и жилистое, но статное тело в свежую льняную рубаху.

Крупная золотая монета, висящая у него на шее на простом кожаном шнурке, жадно ловила лучи света, и внезапно отразила один из попавшихся прямо в лицо другому представителю людского происхождения — высокому, хорошо сложённому и крепкому мужчине, что расселся на лавке в углу и разжёвывал между зубов тростинку.

— Не переживай об этом, — хриплым голосом отрезал он, недовольно щурясь и потирая зенки. — Твоя одежда мало того, что порядком износилась, дак она ещё и это… как сказать? Она слишком иноземная.

Мужчина растянул потрескавшиеся губы в ухмылке, а затем коварно усмехнулся. Молодой человек, который мог похвастаться не только приятной внешностью, но и весьма приятными манерами, улыбнулся в ответ. Он уже надел дарёные штаны из неплохого тёмно-синего сукна, которые, кстати, недурно на нём сидели, и теперь не знал, стоит ли прикреплять к ремню обтянутые кожей ножны. Его печальные, светло-зелёные глаза на мгновение задержались на осиротевших пряжках.

— И саблю тоже не вынимай без резкой надобности. Сабля — это странно для Исар-Динн. Здесь простой люд не носит оружия, и уж точно не размахивает им на рынках или в тавернах. Будь начеку. Если городская стража завидит у тебя кинжал или меч, ты очутишься у них на плохом счету. А нам не следует привлекать внимания.

— Хах, как забавно, — хмыкнул зеленоглазый и темноволосый паренёк. — Кто бы мог подумать, что однажды ты окажешься по ту сторону и… ну, в общем, ныне я посоветую тебе не переживать об этом, ибо моя сабля уже принадлежит другим.

Мускулистый мужчина поднялся на ноги, прихватив с лавки камзол из плотной и мрачной ткани без особых примет, и направился к собеседнику. Заложив руки за спину вместе с нарядом, он снова ухмыльнулся и плутовато стрельнул тяжёлыми карими очами, как бы спрашивая всем своим видом у рассказчика: «что всё это значит?»

— Мне пришлось отдать саблю тем, с кем я плыл.

— Ты отдал фамильное оружие каким-то бандитам?! — негодующе и даже малость злобно прошипел высоченный бугай, подбородок и щёки которого украшала густая трёхдневная щетина, почти чёрная, под стать его смоляным волосам.

Однако парнишка ничуть не смутился. Он давно знал этого пугающего, но добродушного и прямолинейного человека, который в общем-то умел сохранять невозмутимость всегда, ведь того требовали его пост и должность в прежние времена. Но всё менялось, когда дело касалось мужских драгоценностей — верного оружия, полученного по наследству, например.

— Так приключилось. Или мне лучше было держаться за саблю, а не за жизнь?

— Ты это прекрати, — тихо отозвался щетинистый, и взгляд его вмиг подобрел. — Здесь никто так не говорит, оставь позади былые привычки и старые традиции. Отныне ты — житель Исар-Динн, богатой и прославленной столицы королевства Элисир-Расара. Недаром же мы сперва наведались в бани — ты должен смыть с себя всё старое.

— А я думал, что мы сюда пришли, потому что от меня смердит.

— Ну, да. Воняло знатно, — хамовато изрёк мужчина, как бы невзначай предлагая гостю иное слово для использования. — И как вообще брат тебя одного отпустил?

— Он ведь мой младший брат, какое он имеет право мне препятствовать?

Силач устало и раздражённо приложил руку к голове, ведь его закадычный приятель — уроженец весьма отдалённых от Элисир-Расара земель, — продолжал упорствовать и опять разговаривал так, будто находился на светском рауте.

— Младший брат, а ведёт себя, будто он — мой отец.

Вдруг раздался скромный стук. Правда, в небольшой комнатке, что предваряла ещё более тесное помещение с частной деревянной купальней, кое-где в стенах между балками мелькали такие дыры и зазоры, что стук казался попросту излишним. Очевидно, что здесь — всё на виду, и здесь — не до приличий.

— Мастер Гвальд, позвольте-позвольте, — засвистел какой-то горбатый старичок, который самовольно просочился в комнату, не дожидаясь приглашения.

В руках он нёс таз с горячей водой и чистое полотенце, на котором блестели ножницы и острая стальная бритва.

Темноволосый парень прислонился к плечу своего массивного приятеля и тихо прошептал

— Я… я же сказал, что сам побреюсь.

— И подстрижёшься тоже сам?

— Подстригусь?! — пришло время возмущаться гостю. — Я не собираюсь…

— В Исар-Диннах никто из мужчин не отращивает волосы, — настоятельно увещевал Гвальд, беря при этом в руку прядку маслянисто-тёмных косм приятеля, которые доходили тому до челюсти, но, почему-то, лишь с левой стороны. — Только магам и знатным вельможам дозволяется иметь длинные волосы. Тебе придётся. Эта причёска… слишком дерзкая.

Горбач уже атаковал юношу справа, уцепляясь костлявыми пальцами ему за предплечье и привлекая ближе. Цирюльник принялся старательно ощупывать материал, с коим ему предстояло работать — роскошную гриву незнакомца — и смачно приговаривал:

— Дивно! Дивно! Эка диковинка! Видать, парнишка-то — маг!

— Он не маг!

— Я не маг! — хором выдали оба посетителя столичных бань.

— Ёминдаль, не болтай ерунды, — спохватился щетинистый и отчитал любопытного. — Просто подстриги его как-нибудь… как-нибудь обычно.

— Как прикажите, мастер Гвальд.

Старик успел усадить юношу на низкую трёхногую табуретку и уже начал хлопотать вокруг заказчика. Гвальд пожал плечами и шагнул на выход, желая оставить уставшего и изнурённого путника в покое. В конце концов, жители Элисир-Расара свято верили в могучую силу волос, и если Гвальд был не готов расстаться с только что приплывшим товарищем ни ради принятия ванн, ни ради переодеваний в чистое, то уж точно он бы сподобился дать тому попрощаться с пышной гривой одному. Ведь людям всегда казалось, что в красивых волосах крылся какой-то особый смысл.

Другое дело, что лично Гвальд не разделял подобной веры, ибо его тоже вскормили иные земли. Его взрастили отдалённые равнины, совсем чужбинные, где взгляды и убеждения народа разительно отличись от местных обычаев. И Гвальд сам считался чуточку инакомыслящим.

Закрыв было за собой хлипкую дверь, Гвальд вдруг поспешно вернулся, чтобы осыпать цирюльника новыми наставлениями:

— И не распускай по городу слухов о нашем сегодняшнем визите! Ты вообще никого не видел, понял, Ёминдаль?

— Я? А? Да? Что?

Старик уже вовсю орудовал ножницами и гребнем, а потому взялся оскорблённо взмахивать руками над головой подопечного и грозно шипеть в ответ:

— Что? Как можно, а? Да я — да никогда!

Гвальд расслабленно хмыкнул, после чего удалился.

Снаружи его дожидался свежий и солоноватый морской воздух, который по утрам частенько наводнял портовый район Исар-Динн. Однако, сейчас уже было далеко заполдень, «час кубков», как это время величалось столичными жителями, а по искривлённым переулкам по-прежнему продолжал гулять студёный бриз.

Как же это было приятно! Ветер сдувал все докучливые запахи, коими пропитались доки и пристань: будь то истлевающие водоросли или разлагающаяся рыба, смола или дёготь, пьянящий аромат от сотен заморских приправ или стойкий дурман гниющих досок — всё улетучилось. Горизонт обнажился от самой кромки мыса Кольфурны на западе до шпилей башен Янтарного дворца с противоположного края, и оставался кристально чистым. Ни лёгкой дымки над морем, ни серого марева над городом.

Только далеко на востоке, за желтовато-серым силуэтом Янтарного дворца, резиденции королей и места заседания царских советников — донгов, просматривалось нечто мрачное и пугающее. Тёмное, размытое пятно, словно угольная клякса на полупрозрачном полотне художника, написанном яркими, звенящими водными красками, зависло над красотами этого славного града как зловещий фон. Пятно, больше походящее на призрачное видение, нежели на нечто реальное, было напоминанием обо всём тревожном и сомнительном — о том, чем так «любили» отягчаться сердца свободных горожан даже когда столы их ломились от яств, а в очагах трещал огонь. Нынче, правда, в Исар-Диннах дела никогда не желали идти так, «как надо», да и пятно это, вообще-то, имело вполне вещественное обличие — то был мираж Дремлющего леса. Густой, непроходимый (или, вернее, непроплываемый — ибо лес был мангровым), он отваживал от своих владений всякого мореплавателя, всякого путника, в чём ему помогали и устрашающий внешний вид, и скверная репутация. Говорят, Дремучий лес кишит… а, впрочем, неважно!

Гвальд даже был не уверен, что видел лес с такого внушительного расстояния. В конечном итоге, в этот конкретный, данный момент — он здесь, на деревянной галерее портовых бань, обвитой плющом. Вот крепкие, но безыскусные перекрытия, отделяющие территорию здания от улицы, вот, недалеко от дверей, стоят две походные сумки и ещё какой-то узкий, прямоугольный ящик на кожаных лямках, которые и составляли скарб приятеля Гвальда. Хочешь устойчивости? Хватайся за мгновения, они надёжны. Они существуют в настоящем.

Вскоре дверь отворилась и сперва в проходе показался моложавый темноволосый мужчина, обзавёдшийся новой короткой стрижкой, но его мигом обогнал пронырливый низкорослый старичок. Пробегая мимо Гвальда, цирюльник малость поклонился ему, пробормотав на прощание:

— Исполнено, мастер Гвальд. Молчу-молчу.

— Ёминадаль, где ты? — раздался раздражённый вопль из соседней комнатушки.

— Бегу-бегу!

И, будто шустрая крыса, цирюльник скрылся за дверью прибежища следующего странника, почтенная фигура которого требовала особого отношения к себе.

— Удивительно, что никто не украл мои вещи. Здесь ведь без зазрений совести воруют даже честь, — провозгласил зеленоглазый парнишка, улыбаясь широко и лучезарно.

Его худощавое, но манящее лицо озарило весеннее солнце, будто отлитое из платины. Гвальд стоял, скрестив руки на груди и облокотившись на ограждение позади себя.

— Никто не посмел бы воровать у меня. А теперь пойдём, я угощу тебя выпивкой. Ты, верно, устал с дороги.

После чего возложил свою огромную и увесистую лапищу на плечо приятеля со словами:

— И кончай дерзить. Не веди себя столь вызывающе. Ты… ты не забыл взять краски?

Паренёк язвительно улыбнулся. Без волос привычной длины он чувствовал нечто необычное — как по затылку и шее гуляют ветры, и теперь со стороны он мог показался гораздо более молодым, чем был на самом деле. Видимо, в волосах и вправду притаилась магическая сила, и вместе с прядями иноземный гость лишился нескольких прожитых лет.

— Конечно, не забыл, — молодой человек перекинул через плечо лямки от прямоугольного ящика. — Наиболее ценные пигменты со мной, я не мог занести их в эти парильни, они бы там просто отсырели и испортились. Остальные ингредиенты дешевы и распространены повсеместно, их можно купить где угодно за сходную плату. Ты думаешь…

Тем временем Гвальд уже прихватил прочую поклажу и бодрым шагом двинулся вдоль галереи.

— Барадульф, ты правда думаешь, что моё мастерство может пригодиться вашему плану? — растерянно поинтересовался иноземец, когда мужчины выбрались из укрытия галерей и покинули бани.

Они оба замерли в арке тёмного переулка, и Барадульф, которого нынче никто так не называл, окатил своего неучтивого приятеля холодным взором.

— Теперь я — Гвальд. Потрудись запомнить это.

— Да, прости, — прошептал парнишка, пристыженно опуская глаза.

Отчего-то, даже во мраке глухого переулка глаза его сияли, пуще вежд божеств озёр и рек, и Гвальд уже понятия не имел, что с этим делать и как скрыть истинную личность и происхождение своего новоявленного прихвостня.

— Барадульф был капитаном дворцовой стражи. Его отряда больше нет, этой стражи тоже больше нет, он сам остался в прошлом. Возможно даже, что он умер. Теперь я — Гвальд, а Гвальд — тот ещё проныра. Он — человек столь же ловкий и коварный, сколь непредсказуемый и опасный, так что лучше не задерживайся у него на путях. Кстати, Бел-Атар, тебе бы тоже обзавестись другим именем. Твоё никуда не годится. Оно не подходит для Исар-Динн, чересчур причудливо звучит. Выбирай новое.

— Но…

— И, отвечая на твой вопрос, — да, Гвальд считает, что твоё умение художника может послужить нашей затее на славу. Глава считает точно так же. А что касается Барадульфа, этого безмозглого глупца, то он думает, будто тебе вообще здесь не место. Лучше тебе убраться от Исар-Динн и Элисир-Расара как можно дальше.

— Но мне некуда больше пойти, поэтому я и припыл…

— Да. Я знаю, — обречённым, печальным голосом объявил Гвальд как раз тогда, когда путники добрались до рыночных прилавков. — И поэтому: добро пожаловать!

По правую руку от мужчин возвышались стройные ряды торговых палаток, где выставлялись напоказ разнообразные заграничные изыски: будь то жгучие и яркие специи, или душистая корица, или куски просвечивающего ладана, что наполняли небольшие медные горшочки с изящными узорами на стенках, — всё блестело в лучах солнца и имело здесь собственную ценность. Или, скорее, цену.

Где-то с лотков свисали гирлянды из красного перца и пахучего чеснока, где-то сверкали россыпи иных драгоценностей — тут и там лоснились нанизанные на нити бусины янтаря, жемчуга и нефрита. Откуда-то доносился призывный аромат спелых фруктов или сладостное благоухание различных наливок, рядом же стелился дух спиртовых настоек на травах. От других соседей, наоборот, исходил тошнотворный запах, ибо там продавали наилучших, самых свежих и ещё живых морских гадов — столь уродливых тварей, с которыми не сравнятся даже морды уграшей или воплощений утопших, распухшие в воде! Креветки, осьминоги, кальмары… нет, Бел-Атар Касарбин в жизни подобного не видывал, хоть и провёл целых три недели на корабле.

— О, звёздный свет! — воскликнул молодой человек, когда один из лавочников вытащил из бочки какое-то невообразимое морское чудовище в панцире и с кучей лапок.

— Не призывай сюда звёзды, здесь звёзд и так не счесть. Все звёзды отразятся в чёрной воде. Хочешь чем-то восхититься, говори: «о, священные воды и отражённые в них небеса!». Нечто поразило тебя — вспомни Одакиса. А чтобы отвадить лихо, закляни его и миром занебесным, и миром заозёрным. Эй…

Однако стоило Бел-Атару отвести взор от торговцев, как глаза его направились на простирающийся по левую руку порт. По слегка мерцающей серебряной поверхности безмятежных вод Зелёного моря скользили большие корабли и щуплые лодочки, рулящие по гавани, а на северо-западе на линии горизонта повисли два спутника Ассалгота — луны Дион и Цер, сегодня принарядившиеся во всё чистое и белоснежное. Несмотря на то, что ещё даже сумерки не изволили опуститься на город, луны были столь отчётливо видны, что создавалось впечатление, будто сейчас можно детально изучить их рельеф. Серые впадины, перламутровые вершины… Бел-Атар глубоко вздохнул, но тут его из транса вывел грубый голос товарища:

— Эй! Ты слушаешь меня или нет? Не отставай!

— А! Да… да, — растерянно прошептал темноволосый.

Невзирая на все обновки, он до сих пор сильно выбивался из общей массы, и Гвальд боялся, как бы чего не приключилось по пути до ставки.

— Наверное, мне нужно оружие. Как думаешь? Для вашего плана будет полезным иметь при себе меч?

— Для нашего плана меч может статься весьма полезным, — загадочно проворчал провожатый.

Широкими плечами он расчищал дорогу сквозь толпу, спеша как можно скорее покинуть рыночную площадь возле пристани, да и вообще, выбраться из порта — места опасного и неблагонадёжного, кишащего попрошайками, бездомными пьяницами, крысами и продажными женщинами. И, да, — ещё приезжими.

— Только трудно нынче будет раздобыть славное оружие.

— Возможно, мне сгодится скверное? — шутливо предложил Бел-Атар, поправляя волосы левой, ведь они никак не могли улечься. — Всё равно его придётся прятать за плащом.

— От скверного меча — скверный толк. Послушай, друг. Может, тогда не поскупишься и тоже внесёшь лепту? Мне придётся знатно покрутиться, чтобы разжиться для тебя мечом, — последнее слово Гвальд едва вышептал, украдкой прижимаясь к уху товарища.

Зеленоглазый иноземец боязливо возложил руку себе на грудь, туда, где одежды соприкасались с его последним сокровищем — монетой из чистого золота, — высокопробным «дайном», который отчеканили величественные и бессмертные создания далеко на юго-востоке, и родина которого звалась «Предел».

— Ты всё понял правильно.

— Нет, — отрезал Бел-Атар.

Внезапно он вырвался вперёд и перегородил дорогу Гвальду.

— Эта монета проклята. Она — источник страшных бедствий. И я не могу просто так передать её другому, не могу избавиться от неё по собственной воле. Сегодня я даю её тебе — завтра тебя находят на какой-нибудь свалке. Безголовым. А послезавтра монета опять у меня на шее!

— Ха! — может, чужеземный друг его говорил с поразительной серьёзностью и внушал чуток тревоги, однако в подобный вздор Гвальду всё равно верилось с трудом.

— Это правда чистой воды! Разве буду я лгать тебе?

— Ладно, забыли, — замявшись на мгновение, мужчина задумчиво продолжил. — Проклята, говоришь? Значит, ты точно приплыл сюда по божественной милости и небесному провидению. Пойдём.

Плечистый мужчина увёл друга окольной тропой с рыночной площади, и вскоре двое очутились возле мощёной развилки, от которой ответвлялись две надёжные дороги. Одна устремлялась в верхнюю часть города и направлялась в опрятные, благоустроенные кварталы, вторая тоже чуть-чуть поднималась наверх, но затем петляла и спускалась всё ниже и ниже к так называемому «омуту» — трущобам, где проживали не самые обеспеченные и добропорядочные горожане. Каждую дорогу обрамляли парадные арки: Мраморные ворота и Песчаные врата.

— Пройдёшь сквозь Мраморные ворота, и окажется в сердце Исар-Динн, на холме меди, где множество прекрасных высотных зданий, каменных построек, обителей магов и университетов учёных, где куча храмов, тьма харчевен и гостиниц, и миллион борделей, — торжественно объявил Гвальд, указывая направо.

Мраморные ворота были высечены из привозного, якобы «белоснежного», мрамора, как и полагалось. Кое-где, правда, камень уже пожелтел, в иных же местах изначально проклёвывалась его истинная сущность — в укромных уголках зияли тёмные полосы или рыжели рытвины. В целом, выступали всяческие несовершенства. Со стороны города ворота украшала лепнина и барельефы в морском стиле: там нашли своё отражение и корабли, и ракушки, и божества воды. Однако, перед выходящими из порта представала совсем другая картина — для них с арки позировали скульптурные рыцари, драконы и замки, колосья пшеницы и ржи, сочные плоды и, конечно, гигантские кувшинки — символ королевской семьи.

— А если пройдёшь через Песчаные врата, попадёшь в район победнее, а потом вообще дойдёшь до самого дна — до омута. Бордели и харчевни там тоже есть, — в конце речи язвительно прибавил Гвальд, направляясь налево, в небогатые кварталы.

Песчаные врата были возведены из серого, пористого материала — песчаника, — и из-за сырости и влажности на них сверху проросла трава, а часть лепнины укрывалась под ковром из мха и лишайника. Почему-то на мгновение Касарбину показалось, будто у этих испорченных и старых камней имеется собственное очарование. Врата, хоть и создавались людьми и вырезались из близлежащих скал, по-прежнему существовали в строгой гармонии с дикими краями. Они оставались верны природе, и они напоминали Разбитые горы, частью которых когда-то являлись. Даже если бы судьба не повернулась спиной к Бел-Атару, наверное, он бы выбрал именно Песчаные ворота. Добровольно.

Спустя сотню-другую шагов путники прошли под аркой, и таким вот образом Бел-Атар Касарбин, приплывший в Исар-Динны чужаком, ступил в город уже «своим», уже почти-что местным жителем — безоружным, в правильных одеждах и с надлежащей стрижкой, знающий, как надо говорить и как подобает вести себя на людях.

По пути Гвальд увлечённо разорялся на тему достопримечательностей Исар-Динн, однако говорил он в основном о благоустроенной части.

Этот людской город вырос из двух селений — Исар и Динн, которые издревле занимали берега реки Басу́л и вскоре расплодились так, что переплелись друг с другом, запруживая все окрестности и обживая близлежащие земли вплоть до устья. Басул впадала в Зелёное море тихо и спокойно, и рядом с ней водилось множество озёр — начиная с мелких прудов, Медного и Бронзового, и заканчивая крупными, вроде Больших кущ или Мокрых углов. В черте города, прямо возле Янтарного дворца, тоже имелся водоём — озеро Золотых кувшинок, на поверхности которого распускались прекрасные цветы сливочно-медового оттенка в середине лета и цвели до начала осени. В безветренную погоду в нём отражались светло-янтарные стены замка на фоне лазурных небес, словно в зеркале, и особенного шарма зрелищу добавляла насаженная вокруг зелень — плакучие ивы и плющи.

В Элисир-Расаре ценили и почитали не только пресные и морские воды, но и всё растительное: начиная прибрежным камышом и осокой, что росла вдоль дорог, и заканчивая пшеницей и рожью, из коих производился хлеб, и, конечно, не пренебрегали разнообразными фруктами. Поэтому городские власти позаботились о том, чтобы в Исар-Диннах и приезжим, и коренному народу было на что полюбоваться, и ещё как полтора столетия назад разбили «подвесные» сады — впечатляющее сооружение, раскинувшиеся на террасах, где разводили самые экзотические и примечательные образцы из мира растений.

Поговаривают, будто в центре Исар-Динн ещё имеется пара-тройка выдающихся храмов, которые непременно стоит посетить, и которые могут посоперничать со своими собратьями из городов бессмертных существ, вроде эльфов, например. Только всё вышеперечисленное находилось за Мраморными воротами, там, куда сегодня Гвальд и Бел-Атар не пошли. И Касарбин вынужден был довольствоваться малым — историческими справками и перечнем забавных слухов, подчерпнутыми из рассказов Гвальда, пока они оба шагали по вполне сносной мостовой.

Бел-Атар уже чувствовал себя немного лучше, ведь всё-таки он был человеком суши и предпочитал держать ноги на твёрдых почвах. Вдруг провожатый застыл рядом с невысокой круглой аркой, отверстие в которой живописно обрамляли ветви поникшего деревца. Такие арки — совершенно круглые без единого угла, — обычно предваряли входы в храмы богов, коих поселилось на просторах Элисир-Расара просто немерено.

— Зайдём сперва сюда, — мрачно проворчал Гвальд, потирая щетину на подбородке. — Надо представить тебя богам.

— Я… вообще-то, я не очень суеверный, — принялся отнекиваться Касарбин.

Скорчившись от недовольства и наморщив нос с аккуратной горбинкой, что шёл его лицу и чудно сочетался с прочими чертами, юноша продолжил:

— Я подожду снаружи.

— Нет, исключено. Теперь ты в Элисир-Расаре и должен уважительно относиться к местным богам. В конце концов, ты полностью в их власти. Нужно им тебя показать, чтобы в час нужды они тебя узнали среди безликой толпы, или чтобы помогли в час отчаяния.

Бел-Атар хмыкнул, не припоминая, чтобы прежде его товарищ был столь богобоязнен или проявлял хоть какое-то религиозное рвение. Но, очевидно, времена меняются даже здесь!

— Не стой в дверях, это плохая примета! — окликнул приезжего Гвальд, когда уже скрылся за пологом из зелёных ивовых веток.

Пожав плечами и чуток помявшись, Касарбин всё же нырнул в арку следом за приятелем.

— Бел-Атар, я знаю, что твоя родина не славится учтивостью к богам, и знаю, что вся твоя семья давно отравлена ядом непокорности небесным силам, который распространяют вокруг себя древние. Древние до сих пор имеют огромное влияние на Хис-Чад, но здесь всё иначе. Это Элисир-Расар — людская отчизна. Простые смертные любят уповать на что-то высшее. Древние лунги… разве эти развращённые безбожники понимают, что это значит — иметь дряхлеющее тело?

— Лунги — ясноокие бессмертные, чела которых не касаются ни старость, ни болезни. Если кто и зрит в корень истины — то это они, ибо взор их самый провидческий.

Преодолев скоромный и ухоженный дворик, «паломники» оказались возле куцей двери незатейливого одноэтажного строения из каменных блоков.

— Эх, — Гвальд устало почесал макушку. — Я не прошу тебя отказываться от собственных убеждений. Просто сделай вид. Так нужно для общего блага.

И чужак понимающе кивнул. В конечном итоге, если он никогда не выказывал верности богам, не давал им клятв или обещаний, то не сумеет и предать их доверия? Он сможет сыграть сразу за два лагеря — за себя, и за прилежно верующих.

— Это святилище трёх главных покровителей Исар-Динн, — Гвальд завёл речь издалека. — Дом Великой Богини Кисари́т, матери нашей в водах, Великого Бога Ода́киса, отца нашего в зарослях камыша, и Химгу́ра Кардраго́на, бога магии и волшебной энергии — майна, ткущего всё сущее из несуществующего.

— Я знаю, что такое майн, — улыбнулся Касарбин.

На пороге храма их встречала девушка, облачённая в рыже-серое платье с глубоким вырезом на груди и пышной юбкой, сверху задрапированная обширным бледно-синим покрывалом. Волосы её были подняты и заплетены в небрежную причёску, однако некоторые пряди кокетливо спускались по длинной белой шее вниз. На горле привратница носила тугую повязку — полупрозрачную ленту небесно-голубого оттенка, как это делали все местные молодые и незамужние женщины.

— Мастер Гвальд, — сладким голоском пропела барышня, и её утончённые чёрные бровки встрепенулись, придавая лицу лёгкую игривость. — В удачный час вы наведались, сейчас здесь почти никого нет, лишь парочка торговцев в главном молитвенном зале. Чего изволите сегодня?

Не дожидаясь ответа на вопрос, служительница протянула Гвальду уплощённую глиняную чащу, заполненную мелким речным песком, на поверхность которого уже кто-то заботливо нанёс спиральные узоры и концентрические круги с конусами благовоний посередине.

— Каков цветок вашего дома? — поинтересовалась жрица без малейших интонаций.

— У меня нет дома. Любой цветок сойдёт, — столь же равнодушно отозвался Гвальд.

— Тогда возьмите ромашки, они спросом не пользуются.

Девушка возложила пучок увядших ромашек поверх чаши и затем её взор упал на спутника мастера Гвальда — на стройного и видного незнакомца с тёмными волосами, выдающимися скулами и вкрадчивым, пронзительным взглядом.

— Зелёные глаза, как воды цветущего озера, и золотистая, загорелая кожа, — мечтательно прошептала она и улыбнулась пришельцу. — Каков цветок вашего дома?

— У… меня нет дома. Любой цветок сойдёт, — Бел-Атар повторил за товарищем и ожидал получить от жрицы пригоршню подсушенных ромашек, однако она вручила симпатяге иное подношение.

— Возьми тогда незабудки. Почему-то мне кажется, что незабудки — для тебя.

Вскоре Касарбин держал миску с песком и благовониями, которую сверху прикрывали свежие, ярко-голубые незабудки, столь насыщенного и звенящего цвета, что молодому человеку померещилось, будто он слышит их подозрительную трель собственными ушами. На самом деле в тесном и тёмном храме действительно раздавались мелодичные звуки, ведь Гвальд потревожил колокола, развешанные возле входной двери для того чтобы прихожане и верующие обращались посредством них напрямую к богам.

Вместо того, чтобы проникнуть в большой молитвенный зал, Гвальд двинулся налево. Там, за занавесом из неокрашенных тканей, располагалась тайная комната для «особых гостей», и Касарбин поспешил следом за другом. Жрица провожала его ласковым, но пылающим взором, за пеленой которого крылись бесстыжие притязания.

Когда Бел-Атар добрался до алтаря, Гвальд уже возложил свою чашу на каменную лавку перед статуями трёх божеств, и стоял на коленях, смыкая ладони перед грудью в молитвенном жесте. Чужестранец водрузил свои подношения рядом с дарами друга и опустился на пухлую циновку, сплетённую из камыша.

— Не обращай внимания на её грязные намёки, — процедил сквозь зубы Гвальд.

— Какие ещё намёки? — то ли непонимающе, то ли издевательски отрезал Касарбин.

— Она ложится и с первым встречным, и со вторым, а народу здесь — тьма. Так что уж не знаю, что там у неё между ног — то ли колодец болезней, то ли желаний. Лучше быть аккуратней и поберечь единственный стручок.

Бел-Атар с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться прямо в святилище трёх главных богов столицы.

— Ты, как и прежде, весьма откровенен. И это болезненно. Разве это не богохульство, исторгать столь греховные речи перед ликами всевышних?

— Богохульство? Нет, богам плевать на наше сквернословие. Их волнует лишь тот яд, что в сердце, а не на наших языках. Так что, рекомендую тебе сейчас почувствовать что-то именно этим органом, иначе Исар-Динны не примут тебя.

Касарбин поддался порыву вдохновения и прикрыл глаза, дабы иметь возможность «почувствовать что-то сердцем», однако неугомонный Гвальд тут же его прервал, грубо выпалив:

— Ну, теперь можно и в кабак! А то я слышу, как у тебя в животе урчит.

Наспех выбравшись наружу и распрощавшись со жрицей, мужчины двинулись ниже по улице. Они всё ближе и ближе подбирались к «омуту» — кварталам трущоб со страшной репутацией, но тут внезапно раздался писклявый женский голос:

— Ау! Сюда-сюда! — из дальнего лотка, прилаженного к невзрачному домику, путников окликнула миловидная молоденькая барышня. — Мастер Гвальд, сюда, прошу!

— А! Розочка! — в ответ запел здоровяк, и Бел-Атар втихаря даже усмехнулся, потому как ни разу в жизни не слышал от приятеля подобных интонаций. — Душенька моя, как дела? Как семейство?

— О, благодарю, мастер Гвальд! Всё наладилось после того, как вы разобрались с этими мерзкими тварями! Никто больше не беспокоит дедушку, — девчушка перегнулась через прилавок и повисла на балках, в открытую уставившись на потенциальных покупателей. — Передайте моё почтение Главе! Всё благодаря вам!

— Да, Глава славно умеет разбираться со всяческой скверной.

— Вот, возьмите это! Не совсем то, что вы просили, но… — она развернула перед мужчинами первоклассный укороченный сюртук, пошитый умело и надёжно, и из дорогостоящих материалов — шерсти и бархата.

— Не пойдёт, слишком роскошно, — отмахнулся Гвальд. — Продай его, а нам дай что-нибудь попроще.

— Нет, мастер. Возьмите его, прошу.

— Сюртук совершенно новый.

— Но он заколдован! — звонко взвизгнула торговка. — Его пошила моя соседка, Невьяжа, для своего муженька. Вы же знаете её? С нижнего этажа? Они особенно ни в чём не нуждаются! Дак вот, когда Невьяжа закончила работу над сюртуком, уже стояла глубокая ночь. Она страшно засиделась, потому что это очень на неё похоже — никогда не отступаться от задуманного, даже от самой вздорной идеи.

Бел-Атар нерешительно кашлянул, пытаясь подать знак спутнику, что, мол, у него уже голова разболелась от бестолкового девичьего треска, и пора бы продолжить путь, однако Гвальд внимательно слушал рассказчицу с серьёзным лицом.

— …о чём это я? Так вот! Стоило ей только закончить работу, как из Дремлющего леса раздались крики птиц! Представляете? Четыре раза крикнул филин и два раза — козодой! Представляете? Это ведь к страшному несчастью! И знаете, что?

— Что? — спокойно вопросил мужчина.

— А то, что муженёк Невьяжи, этот распутный забулдыга, так и не вернулся тогда домой! Ага! Он утонул в Ржавой топи. Представляете? Он напился и свалился с Кривого хребта!

Кривым хребтом в омуте называлась узкая деревянная переправа — длинный мост-колея на крестовидных опорах под углом, по которой можно было перебраться через опасное препятствие — Ржавую топь. Это некрупное болотце отделяло более-менее приличные кварталы омута от хлипких, крошечных коморок, возведённых где-нибудь на отшибе, или вообще за городской стеной — там, где был не властен закон, зато орудовали злые силы. Ведь с восточного побережья Зелёного моря частенько сама нелёгкая приносила кровожадных и плотоядных уграшей. А иногда на тусклый огонёк лачуг и притонов заглядывали даже воплощения утопших — омерзительная и зловредная нежить, поднимающаяся из глубоких вод, кою порой в Исар-Диннах именовали не́гулями.

Что же делал муж Невьяжи в столь скверном местечке, — вообразить трудно.

— Он помер в тот же день! А потом среди ночи случился золотой взрыв! Бедствие! Опять! Представляете? Невьяжа хотела продать сюртук подороже, но никто его уже не брал, ведь люди знали об этой истории… филин прокричал четыре раза, и два — козодой! Я, как добрая соседка, предложила ей справедливую цену, и что теперь?

— Что теперь?

— А теперь, мастер Гвальд, я сама в бедственном положении! Вот куда приводит доброта! Никто не хочет покупать проклятый сюртук даже за ржавые монеты, и я сильно поиздержалась, так что…

— Так и быть. Берём, уговорила, — снисходительно фыркнул собеседник, подхватывая модную обновку и передавая её спутнику.

— Но… очевидно, что кафтан проклят, — нахмурился Бел-Атар.

— Это сюртук! — вскрикнула склочная барышня так, что на троих праздных бездельников стали оборачиваться прохожие. — Простите, мастер.

— Не проклят, а «заколдован». И, вообще, — то не беда, — издевательски улыбнулся Гвальд, исподлобья поглядывая на поникшего парнишку, — ведь ты не суеверный. Да?

— Нет. То есть, да! — огрызнулся Касарбин, однако сюртук всё-таки взял.

— Ещё что? — как бы между делом поинтересовался Гвальд, облокачиваясь на прилавок торговки.

— Ещё есть старый плащ. Немного поношенный, правда… Мы сняли его с мертвяка, что нашли на берегу…

— Роза, мы ищем выгодную сделку, а не подробности, — прервал поток девичьих рассуждений строгий надзиратель-Гвальд.

— Да, нам бы подешевле, — тихо проговорил чужак, запуская пальцы в полупустую суму для денег.

Вскоре в руках Бел-Атара очутилась внушительная стопка одежды, поношенной или нет — одно было ясно: все эти вещи были раздобыты не слишком честными путями и добрались до нового владельца окольными тропами. Однако, Касарбин и сам недавно покатился по наклонной после того, как его семейство на родине угодило в немилость к высокопоставленным вельможам, жадным и развращённым, да так, что пришлось стремглав уносить ноги. Недруги пустили его по миру гулять почти что босяком, и сейчас он не мог носа воротить ни от ворованного (да-да, «заколдованного») сюртука, ни от плаща покойника. Хотел бы Бел-Атар сказать, что «ему не привыкать», но — нет. Молодой человек ещё не успел привыкнуть к тому месту, куда его закинула судьба. В омут, на дно, словно бесхозную монетку, брошенную в фонтан во имя удачи или же как дань, как жертву жестоким богам… Пока трудно судить. Правда, в отличие от прежних хозяев одежды, Бел-Атар был жив. Он до сих пор дышал. И лишь это внушало надежду.

Иноземец протянул настырной торговке пригоршню местных монет, которые успел разменять в порту, но барышня наотрез отказалась принимать мзду.

— Нет-нет, забирайте даром. В знак моего уважения к Главе. Мастер-Гвальд, прошу, передайте Главе мои самые горячие слова благодарности и низкий поклон.

— Будет сделано. Бывай.

— Спасибо Вам, нана, — едва вымолвил зеленоглазый «везунчик».

Гвальд подмигнул девчушке на прощание и за локоть потащил Бел-Атара дальше, тихо нашёптывая другу на ушко:

— Поверить не могу, что тот, кто не принимает благословления богов, остерегается всяческих проклятий.

— Проклятья — это не суеверный вздор. Это явь! — чуть ли не торжественно провозгласил Касарбин, когда мужчины подходили к размашистому крыльцу знаменитого постоялого двора. — Я правильно к ней обратился? «На́на»?

— А? Да, — как-то отвлечённо отозвался его приятель.

Возле двустворчатых дверей двухэтажной таверны даже на мускулистого и широкоплечего Гвальда напали некоторые сомнения, ибо он столкнулся взором с людьми на противоположной стороне улицы, что выбрались подышать из похожего заведения. То были очень скверные люди, одно появление которых заставляло дрожать многих столичных жителей, что и говорить о поведении их несметных должников? Они всегда были при оружии, и носили мечи и кинжалы в открытую, не страшась ни стражи, ни городских законов, ибо имели прямое отношение к большим деньгам.

— Уважительно обращаясь к женщине, добавляй «нана», к мужчине — «дин», только если этот мужчина не из братства, даже соперничающего с нашим! К такому господину нужно обращаться более чинно, и звать его «тан». Обратишься к члену братства «дин» — и жди неминуемой беды. И никогда не зови так благородных! Хотя… пока ты похож на приезжего — тебе всё спустят с рук. Запомнил, Касарбин? Или запишешь?

После разъяснений Гвальд хамовато вздёрнул вверх левую бровь и хмыкнул, однако приятель его не принял издёвку на собственный счёт, наоборот, он взялся рыскать по сумкам.

— Серьёзно собираешься записывать? Я… я ведь пошутил! В омуте большая часть жителей — неграмотная чернь. Не привлекай внимания, не демонстрируй свои навыки и таланты всем.

Бел-Атар выпрямился и внезапно его взор упал на троих человек, которых недавно изучал Гвальд.

— Те люди… кажется, я уже видел их в порту, когда менял Хис-Чадские монеты на местную валюту…

— А? Да, это члены братства Золотой луны. Пойдём, не задерживайся. Мы и так уже знатно затянули путешествие.

— Как думаешь, я понравлюсь Главе? — немного печально и совсем невпопад выдал Касарбин.

— Скоро узнаем, но это не важно. Ведь ты под моей опекой, — Гвальд покровительственно взмахнул рукой и пригласил гостя пройти через двустворчатые двери, дабы выпить и закусить в его излюбленной таверне.

В конце концов, не важно, где ныне Гвальд остановился после собственного затяжного падения вниз. Он всё равно сохранил все старые привычки, все прежние свои обычаи. Он не был вежлив или обходителен, зато всегда говорил прямо, честно и по существу. Он знал, что такое верность, что такое истинная преданность делу и правителю, и, конечно, лучше многих понимал значение слова «друг». За Песчаными вратами Исар-Динн, в омуте, этого могучего мужчину, которому стукнуло уже за тридцать пять, нарекли Гвальдом и считали опасным преступником, неисправимым бандитом. Но если пересечь Мраморные ворота и подняться наверх, на холм меди, и войти в Янтарный замок, то можно было узреть его в старом (в новом) свете. Там до сих пор помнили имя первого, среди дворцовой стражи, командира, капитана. Это имя — Барадульф.

По узкой и крутой спиральной лестнице поднимались две фигуры — одна долговязая, но слишком упитанная и объёмная, облачённая в рясу из парчи бледных тонов, и вторая, не высокая и не низкая, узкоплечая и немного щуплая, задрапированная в драгоценные наряды светлых оттенков. Были на ней надеты и раскидистые нижние рубахи, выбеленные и расшитые замысловатой вязью, и кафтан из нежно-серого бархата, украшенный сверкающими каменьями и металлическими бусинами, и шёлковые шаровары, и даже просторная накидка с золотым тиснением.

Но любому стало бы понятно, что владелец столь пышного костюма до сих пор растёт — кое-где вещи провисали или скверно сидели, оставались широкими там, где следовало бы лучше облегать тело, и в целом смотрелись чуть-чуть нелепо. По плечам хозяина рассыпались идеально белые, густые и прямые локоны, завершающиеся на талии тугими завитками. Простоволосый, с непокрытой головой и без каких-либо диадем или отличительных знаков знати, он нёс в руках около пяти грузных фолиантов, и на вид ему было лет шестнадцать, не более того.

— Ваше… Высочество… Негоже Вам брать на себя мой долг и таскать… таскать такую тяжесть, — пыхтел толстяк, пока медленно взбирался по ступенькам.

Он закрывал собой весь лестничный пролёт, поэтому наследному принцу приходилось ждать, пока сопровождающий совершит очередной шаг правой и взойдёт повыше, пока за ним наверх поднимется длинный шлейф мантии придворного мага, и пока освободится пространство для ещё одной пары ног.

— Если ты сам понесёшь книги, мы никогда не доберёмся до Снежного купола. Тем более, здесь никого нет, никто нас не увидит.

— О, не будьте столь наивны! — молящим тоном воскликнул Сагар Молниеносный.

Сагар, Главный волшебник, занимающий титул Верховного гебра — королевского кудесника и умельца собственного дела, являлся ещё и наставником Его Высочества наследного принца, Сэля Вита́ра Амуи́на Малидо́та, и зачастую был единственным человеком, с которым будущий маг-король вообще мог переброситься за день несколькими словами. Ко всему прочему, Сагар принадлежал дому Амуин, правящему дому, из которого происходили многие маги-короли, в том числе отец Сэля, и считался троюродным дедушкой наследного принца. Поэтому, зачастую старый толстяк баловал своего воспитанника, позволяя ему неслыханные вольности и спуская с рук любые «прегрешения». Сагар разрешил бы принцу дерзить, будь тот дерзок от природы, или же блудить — выказывай Его Высочество хоть какой-то интерес к плотским утехам, но… всего этого не требовалось, и Главному волшебнику приходилось угождать наперснику иным образом. В конечном итоге, Сагар всегда жалел его.

— Сагар, ты меня слушаешь? — принц продолжил допрос уже после того, как двое оказались возле полукруглой двери Снежного купола. — Я говорю: не похоже, чтобы этот человек был нашим дорогим гостем. Тот человек, я о нём… матушка полагает, будто он — могущественный бессмертный маг, но разве можно держать мага взаперти в чертогах из пал-силбани? Даже бессмертного? Разве маг не должен от такого обращения с ума сойти?

Сагар Молниеносный потянулся за золотой цепью на поясе, на которой вместе со сферическим сосудом для благовоний, якобы отпугивающим нежить и нечистые силы, у него висела связка ключей. Выбрав нужный предмет, Верховный волшебник просунул ребристый хвостик в замочную скважину и отворил дверь.

— В прошлый раз я заметил, что у него на шее гривна покорности, разве так надлежит обращаться с гостем? Что задумала матушка?

— Мне не полагается угадывать её намерения, и я — не советник Её Милости, я — Верховный гебр и Ваш скромный слуга. Обустраивайтесь, принц.

Бородатый старик окинул помещение пухлыми пальцами, на каждом из которых красовалось по кольцу из драгоценных металлов, инкрустированных блестящими каменьями. Вся обстановка в Снежном куполе кричала о том, что здесь обосновалась неподдельная магия, и о том, что величайшие чары королевства куются тоже здесь. Тут и там сияли розовые и фиолетовые кристаллы кварца, лоснились натёртые шары из прозрачного хрусталя, которые использовались не для гадания, отнюдь. Скорей они служили как увеличительные стёкла, или как рассеиватели огня, ибо в башнях магов издавна не хватало света — уж слишком узкими в них были окна-бойницы.

Не сказать, что Снежный купол мог сойти за полноценную башню. В конце концов, укрываться в башнях было скорее свойственно магам Предела, знаменитой территории, наводнённой как чудотворной энергией — майном, так и бессмертными существами, вроде могущественных и неуязвимых лунгов, прекрасных эльфов или аранов-кровопийц, опасных и запятнанных тлетворным влиянием демонов. Наверное, башня поднимала волшебников над бренными почвами и позволяла им соприкоснуться с чем-то небесным и неземным, поэтому народ Элисир-Расара не осмелился полностью пренебречь подобной традицией. Снежный купол тоже вздымался чуть выше множества шпилей Янтарного дворца, правда, располагался он в холодном крыле — той части королевской резиденции, которая не славилась ни высотными строениями, ни вычурной отделкой.

Изначально купол покрывала облицовка из белоснежного алебастра, настолько чистого и сверкающего, что его поверхность походила на спрессованную снежную глыбу. Однако затем изваяние обновили и снабдили полупрозрачной глазурованной плиткой, из-за чего купол стал издали смахивать на кристалл. Некоторые так его и называли — кристалл, другие же из дворцовой прислуги, в основном занятые на кухнях, величали обитель магов «сахарной головой», но всё-таки в народе сохранилось первое наименование.

Вообще, по преимуществу Снежный купол заполняли всевозможные фолианты, свитки и пергаменты, написанные как на тему магии и ворожбы, так и на научный лад. Здесь залегали целые сады и гнездились грядки из сочинений по географии, природному естеству, алхимии, травничеству и ле́карству, военному делу, дипломатии и грамматике, ровно как и по искусству составления заклятий. И наследному принцу до́лжно было эти книги изучить.

— Прошу, Ваше Высочество, приступим к занятиям, — нехотя проворчал Сагар, усаживаясь на удобную кушетку и предлагая подопечному поспешить.

Сэль положил принесённые тома на подставку и опустился на стул с высокой спинкой.

В основном наследный принц занимался тремя вещами: молился богам, корпел над трактатами с тех самых пор, как помнил себя, и старательно пытался постичь тайный смысл чародейства. Он всей душой желал раскрыть суть волшебства, однако для этого требовалось без малого получить личное откровение — узнать свой глиц.

Что такое глиц? Втолковать иноземцам довольно трудно.

В Ассалготе испокон веков маги использовали волшебную энергию — майн — как бы направляя её в заданное русло с помощью трёх столпов: зачарованных знаков, жестов и слов. В то же время в Элисир-Расаре колдуны, которые всегда входили в число потомственной знати, с ранних эпох обращались к более сложным эманациям, — они брали в союзники для ворожбы так называемый хао́р — средоточие духовной силы, состоящее по большей части из трёх первичных субстанций, нитей для ткани мироздания, — из майна, кси (проявления воли и тяги к материальности) и тэсе’ра (огня жизни), с добавлением вдохновения и рвения.

И для того, чтобы получить доступ к настолько непостижимому и слоистому источнику, приходилось знатно попотеть. Для всякого тёмного секрета необходимо раздобыть индивидуальный ключик, и, как это обычно бытует у магов, нужный инструмент затерялся где-то в словесной среде. Глиц — это просто слово, случайное или произвольное, которое внезапно укажет адепту правильный путь.

И как же найти единственное слово среди сотен тысяч и миллионов его собратьев из гласных и согласных? Немудрено, что наследный принц всё свободное время посвящал чтению и поискам. Он штудировал научные труды, он листал трактаты с магическими формулами — символическими деталями заклятий, даже просматривал записи иноземных колдунов, но… всё безрезультатно, а ведь Сэлю Витару Амуину уже исполнилось шестнадцать. Без глица его не признают подданные, без глица его не венчают на трон, без глица тиара из янтаря, золота и жемчугов не превратит его из наследного принца в мага-короля. И ныне для Сэля глиц был превыше всего.

Однако… душа его молчала, а сердце оставалось как будто глухо — ничто не пробегалось рябью по воображению Сэля, коли это не касалось приключенческих повестей о странствующих рыцарях или борцах с демонами. Даже если принц случайно видел нужное словечко — оно вечно ускользало.

— У него на шее гривна покорности! — грозно отчеканил наследный принц, отложив в сторону перо и прислонив лоб к столешнице. — Невероятно!

Прежде безропотный и прилежный ученик, теперь Сэль выказывал некоторое пренебрежение к делам. Правда, перемены эти скорее вызывали в Сагаре постыдную улыбку и лёгкий смешок, ибо он считал, что давно уже время пришло молодому господину проявить неповиновение. «Робкий снежный кролик» — так за глаза его троюродного внука звали злые языки, а кроликам нет места на троне. Трон — это вотчина хищников, таких, как драконы и львы.

Но с тех самых пор как Его Высочество впервые повстречался взором с незваным полночным гостем — загадочным «человеком» (а, скорее, существом величественным и бессмертным), что обрушился на Янтарный дворец, словно снег на голову, — парнишка не способен был сконцентрироваться и выбросить из мыслей его образ. Как будто это столкновение, продлившееся всего-ничего, пронзило естество Сэля по подобию электрического разряда. Оно словно намагнитило воздух и выписало перед глазами наследного принца своими молниями-хвостами знак «судьба» или «рок», и теперь Сэля нещадно влекло к незнакомцу…

— Следовательно, Его Светлость Зархель считает этого грозного мага чрезмерно опасным, — монотонно пробубнил Сагар, попутно перебирая некоторые бумаги.

Сам он, будучи Верховным волшебником, так не думал, конечно. Вдобавок, старик этот перешагнул седьмой десяток своей тучной ногой, и иметь нынче возмутительные мысли либо мятежные идеи для него было совершенно непростительно. Сагар и без того уже устал от жизни, но единственная его отрада — внук — упорно и настойчиво притягивал троюродного дедушку обратно, к бытию.

— Ваше Высочество, обратите внимание на этот отрезок…

Верховный гебр поднялся на ноги и чинно направился к столу подопечного, только юркий снежный кролик ускользнул от этого увальня — Сэль подскочил со стула, ловко обогнул старика, зашёл ему за спину и тут же стрелой взметнулся по длинной лестнице, которая вела к самым высотным полкам с книгами. Там, наверху, в тайнике, хранились наиболее скабрезные истории и подрывные выдержки из зарубежных фолиантов. И Сэль безошибочно ухватился за нужный том.

Сагар подивился бы проворству и юношеской удали наследного принца, если бы не помнил, каким был его отец в молодости. При царствовании Тэя Алькосу́ра Амуина Малидота, драгоценного сына и единственного отпрыска мага-короля ещё обучали тем дисциплинам, которые приличествуют благородным мальчишкам: сражениям на мечах, владением алебардой и пикой, верховой езде, стрельбе из лука и рукопашному бою, однако после скоропалительной и безвременной гибели правителя всё изменилось к худшему… И ныне этот белоснежный чистокровный принц был вынужден корпеть над книгами и портить собственное зрение чтением при свечах, вместо того чтобы наслаждаться солнечным светом в кругу самых высокопоставленных дворян и проводить утренние часы за играми на свежем воздухе. Куда исчезли те славные дни?

Годы шли, и после того, как мать Сэля, первая госпожа дома Ао́н, законная супруга почившего короля, взяла на себя бразды правления до совершеннолетия наследника престола, всё принялось стремительно меняться и будто обращаться вспять. Блага и дань, что стекались в Исар-Динны со всего Элисир-Расара, оседали в карманах королевы-матери и Главного советника, а народ почти что голодал. Дом Амуин — дом Морозного Камня, — коему принадлежали лучшие земли на берегах Сломанного берега, который владел самыми ретивыми реками и самыми рыбными озёрами, начал скудеть и мелеть, тогда как дом Аон — Тёмных Ручьёв — расцветал. Зархель Великолепный, главный царский советник и правая рука королевы-регента, был её двоюродным кузеном, и, судя по слухам, — ещё и грел её постель. Когда дом Амуин совсем потеснили на задворки, Сагар уже сам был не в том положении, чтобы как-то помочь внуку, оказать внушительную поддержку наследнику престола, однако он остался при дворе, дабы приглядывать за подопечным.

— Гривна покорности ведь тоже изготавливается из пал-силбани? — пробормотал принц себе под нос, но сферическая зала Снежного купола усилила его голос.

— Ваше Высочество, немедля спускайтесь! — слёзно попросил его Сагар, но Сэль не думал двигаться.

На самом деле, принцу нравилось это место — точка на вершине лестницы перед стеллажами с книгами, откуда он мог окинуть взглядом волшебный кабинет и всю честную библиотеку, и даже обозреть через узкое окно в стене то, что обычно скрывалось из вида. В роскошных и просторных опочивальнях Сэля значились точно такие же окна — роскошные и просторные, но их заслоняли плотные стёкла в свинцовой сетке, которые никогда не открывались. А здесь, в башне Сагара, ничто не мешало Его Высочеству восторгаться природными красотами. На миг Витару почудилось, будто он видит зелёный хребет Разбитых гор, однако это — всего лишь проделки воображения. Сладкая иллюзия.

В конечном итоге, Разбитые горы находились на западе от Исар-Динн, и даже если в ясную погоду их можно было заметить где-то на кайме горизонта из окрестностей порта, то они всё равно оставались невидимыми с востока. А Снежный купол примыкал к холодному крылу дворца — безлюдному, неотапливаемому и полузаброшенному, смотрящему на восток, на восходящее солнце, но уже давно прожившему собственную зарю. Правда, если ты отправишься на самый дальний запад… разве не явишься на крайний восток? Ведь в этом — соль всех дорог.

Разбитые горы не всегда звались «разбитыми». Когда-то они представляли из себя полноправные, пышнотелые скалы с непроходимыми кряжами и непреодолимыми утёсами, но однажды предприимчивые люди в их недрах нашли пал-силба́ни, очень редкую и ценную горную породу. Пал-силбани не пропускала сквозь себя потоки майна, а это может статься весьма полезным в мире, где от нечестивых колдунов и чёрных магов исходит смертельная угроза. Поэтому местные жители выкорчевали почти всю породу, опустошили горы, уничтожили пики, а хребты сравняли с землёй. Вообще-то, горы пережили такое надругательство над собой — они присмирели, поумерили пыл и вскоре снова поросли травой. На них уже колосилась свежая жизнь, чего не скажешь о тех, кто занимался промыслом. Шахтёры и рудокопы сгнили, их скосила страшная болезнь. Добыча пал-силбани всегда вызывала множество проблем в среде смертных, малых происхождений. Но, с другой стороны, люди славились упорством и безрассудством на целый Ассалгот, и ни хворь, ни мучения, ни боги или здравый смысл не смогли бы предотвратить то, что было предопределено их собственной природой.

Ибо в итоге Элисир-Расар чудовищно разбогател, продавая пал-силбани за границу. Золото должно течь, только оно может остановить кровопролитие.

В Исар-Диннах для пал-силбани тоже нашлось применение — где-то в лабиринтах из коридоров Янтарного дворца, в его несметных сокровищницах и схронах, притаилась комната, стены которой возводились из блоков «антимагической» горной породы. И, судя по слухам, именно в ней сейчас держали загадочного гостя.

— Ваше Высочество! — стонал Сагар, призывая наследного принца своим несчастным видом вернуться назад, вниз.

Внезапно в дверь учтиво постучали.

— Кто там? Негоже это — мешать занятиям Его Высочества! — громко прокричал Сагар, стараясь как можно сильнее растягивать слова для того, чтобы у принца была возможность вернуться на надлежащее место — за письменный стол.

Пока Сэль слетал вниз по ступенькам и спешил к чернильнице с пером, из-за дверей послышались оправдательные речи:

— Ваше Мудрейшество! Прошу, дайте дозволение говорить!

— Говорите, — рыкнул старик, плутовато посматривая на притихшего за столом принца.

Верховный волшебник запустил руку в карман, извлёк на свет песочное печенье и медленно положил его на язык.

— Ваше Мудрейшество, для начала позвольте войти!

— Да входи, входи уже, — буркнул Сагар, взмахивая кистью на дверь.

В залу под Снежным куполом промаршировал элитный стражник, облачённый в тёмные доспехи. Стоило ему завидеть принца, как военный тут же пристыженно отвёл взор в пол. Никому не разрешалось праздно глазеть на Его Высочество.

— Её Милость королева-мать призывает дражайшего сына в кабинет земли.

— Сейчас? — удивлённо ответил за принца жующий маг.

— Немедля, Ваше Мудрейшество. Нам было приказано Вас сопроводить.

— Благодарю, но я способен найти дорогу, — спокойно, но уверенно проговорил Сэль, поднимаясь на ноги.

От резкой смены положения тела по его длинным волосам промелькнула лёгкая волна, породившая в белоснежных, обычно матовых глубинах прядей игру света. Страж занервничал.

— Нам было приказано сопроводить Его Высочество наследного принца и Ваше Мудрейшество Верховного волшебника, и мы не смеем нарушить приказ, — отчеканил закованный в латы мужчина, словно скороговорку.

Что ж. Иного было глупо ожидать.

Все обитатели Янтарного дворца убеждали Сэля, будто это — не дворец, а его отчий дом. И в тот же момент ему никогда не позволялось перемещаться по собственной резиденции так, как вздумается, но всегда требовалось «особое сопровождение». На самом деле, Сэль не был наивным дураком, отнюдь. Он являлся принцем, и по крови, и душой. Он прекрасно понимал, где прячутся носы шпионов матери и его двоюродного дяди, он замечал их любопытный взор, и чётко осознавал, почему ему запрещают гулять и зачем переселили в холодное крыло — подальше от вельмож и знати. Во что превращается отчий дом, когда отец твой умер давным-давно, а у тебя в руках нет власти? Он здесь пленник или гость?

По пути до пункта назначения — кабинета земли — придворному волшебнику и принцу предстояло преодолеть весьма значительное расстояние. Им встречались и галереи, меж опор которых висели королевские знамёна — золотые кувшинки на чёрно-красном фоне, и переходы из одной башенки в другую, замощённые стеклом, и просторные залы, где горели масляные фонари или сияли бледно-синим полупрозрачные куски драгоценных минералов — кримов, и пышные альковы, посвящённые какому-то определённому божеству. Янтарный дворец славился своими впечатляющими размерами на целый Элисир-Расар, и скорее напоминал великолепный город, высеченный из гранита и мрамора на зависть смотрящим, людям или небожителям — не важно.

Все стражники, стоило им только завидеть издали фигуру Сэля, моментально замирали по стойке смирно, а слуги опускали глаза, и принц уже не знал, живые это люди или статуи, которых он своим же взором обращает в камень. Так происходило всегда с недавних пор, никто не желал вести светские беседы с Сэлем, никто с ним даже не пересекался взглядом — уж слишком наследный принц считался величественным и знатным. Или, может, виной всему какое-то древнее проклятье? Он проклят, у него на голове, среди белоснежных волос, вьются змеи, и потому никто не осмеливается даже просто поздороваться?

— Говорят, сегодня Ваша матушка в хорошем расположении духа, — Сагар завёл шёпотом отвлечённый разговор, после фразы закладывая в рот очередное печенье. — Недуг ещё не подкосил её, голова у ней не кружится и глаза не заволокла пелена пророчеств, так что…

Однако Сэля это ничуть не обнадёживало. Не имеет значения, в каком настроении будет пребывать королева, покуда по её правую руку находится За́рхель Великолепный. Этот опытный игрок умел направить в выгодное русло всё, что слетало с пальцев госпожи: хоть гнев, хоть милости, проклятия или благословения — для всего у Главного советника были припасены свои пазы и формочки. Затем Зархель извлекал полученное и тщательно вылепливал собственные законы и ответы, необходимые ему в конкретных случаях. И, самое смешное, — на выходе никто уже не видел разницы! Сорвался ли очередной приказ с уст королевы-матери? Или советника? Неужели это важно?

— И, молю Вас, Ваше Высочество, — уже на подходе зашипел Сагар с набитым ртом. — Не доверяйте этому чудно́му незнакомцу! Не знаю, настолько ли он непревзойдённый маг, как думают Её Милость и Его Светлость… существуют ли вообще столь могучие создания, и, если да, что они забыли здесь, на людских землях? Почему б им не отправиться в Предел!

Внезапно Верховный гебр закашлялся, решив было, что его занесло совсем в другую сторону, и он отклоняется от курса дела:

— Это я к тому, Ваше Высочество, что коли он действительно столь могучий маг с непреодолимым колдовством, то сдержат ли его ухищрения Зархеля и Вашей матушки? Пал-силбани — это, конечно, хорошо… но разве ж можно полагаться на цепи и камни?

Резко застопорившись на месте, Сагар Молниеносный ухватился за хрупкие плечи наследного принца и слегка по ним по хлопал своими гигантскими и толстыми ладонями.

— Берегитесь колдунов… Вы же знаете, да, Ваше Высочество? Их речи… их речи сладкие, потому что они отравлены! Такая чудовищная сила… она погубит Вас, погубит весь Элисир-Расар, подобно тому, как засуха губит зерно и как пески засыпают водоёмы. Бог чёрного песка и пыли — это страшное зло!.. — после чего снова громозвучно раскашлялся.

До нужных палат оставалось всего-ничего, но охранник терпеливо ждал, пока престарелый волшебник снабдит юного принца столь странными наставлениями. Лично он ничего не знал о загадочном пленнике, то есть, о «почтенном госте» королевы-регента, однако даже кто-то вроде него — вояки по призванию — краем уха слыхивал о том, что наиболее могущественные маги всегда сходили с ума, так или иначе. Так заведено, так предрешено богами. Это — плата. И старик Сагар — не исключение.

Кабинет земли ютился в холодном крыле Янтарного дворца потому, что происходящее в нём всегда окутывали тайны, а самые непроницаемые тайны вьются там, где нет живых. Правда, он был задвинут на задворки замка отчасти ещё и потому, что предварял крошечную комнатку, стены которой слагали блоки из пал-силбани. Все уважаемые колдуны, волшебники и маломальские маги издавна старались держаться как можно дальше от пал-силбани. Рядом с этой светлой, слегка мерцающей горной породой у бессмертных чародеев начинала кружиться голова и путались мысли, но, что более важно, — они не могли использовать свои силы. Им казалось, будто кто-то голыми руками вырвал из их тела орган, способный улавливать волшебные токи и управляться с майном, и теперь они обречены на посредственную, мучительную жизнь в невыносимых страданиях, ибо ране этой не суждено закрыться. Немилосердней пытки не сыщешь.

Кабинет земли украшали многочисленные кристаллы драгоценных и полудрагоценных камней невообразимой формы, размера и расцветки. В разных уголках помещения на друзах и щётках минералов то вспыхивали, то гасли блики, отброшенные масляными светильниками. На потолке, на наличниках дверей и у некрупного окна висело множество пучков сушёных трав, самых разнообразных: тут был и розмарин для памяти, и рута, и жимолость, как оберег от ведьм, и цветы калужницы — для защиты от молний, и чертополох — от чумы, желтухи и головокружений. Из-за столь разноцветного, душистого занавеса комнатка превращалась в магическую страну, где горы из себя представляли чистые, породистые кристаллы, а леса, что цвели вверху, состояли из отборных лекарственных и магических растений. Не хватало только водоёмов, в которых вместо воды плескалось бы жидкое золото, или либбо, на худой конец.

— Он проявляет завидное упорство и своеволие, — проворчал Зархель Великолепный, раздосадовано потирающий взопревший лоб морщинистыми пальцами.

Из-за мимолётного движения рукав его просторного чёрно-синего балахона немного обнажил кожу, выставляя напоказ чуток загорелую плоть, покрытую тёмными родинками, слишком истончённую и обветшалую для мужчины, которому было слегка за сорок.

— Упорство и своеволие — неотъемлемые черты всех представителей его возвышенного происхождения, если мы, конечно, не ошибаемся, — более спокойно отозвалась королева-мать.

Она стояла напротив окна и утопала в мистическом серебристом свете, что вливался в кабинет земли снаружи. Никто и никогда не подумал бы, что эта женщина уже успела породить наследника престола и сама держала тяжёлые поводья власти, направляя колесницу из вельмож и знати и создавая нужные борозды, — чересчур она казалась молодой. Впрочем, такое впечатление не являлось ложным. Королеве-матери, нынешней единоличной государыне Элисир-Расара, всего-то было тридцать два, и ни седина, ни морщинки не успели омрачить её безупречный, лучезарный облик. Слишком рано она подарила жизнь другому, вышла замуж за отца Сэля — ещё раньше, и после законного соединения на супружеском ложе, зачатия и рождения наследника, она больше не могла иметь детей, что открывало для неё множество ходов, теперь, когда муж её преставился, а сын был несовершеннолетним. Впрочем, не суть.

Её величали Зармале́ссия Мелеку́дна Ао́н, Нин-дар-на́на, Госпожа всех земель, левое око всевышних, восседающая на янтарном троне, первая, среди дома Аон. Она принадлежала дому Тёмных Ручьёв, тому же, что и её кузен Зархель. По традиции дом Аон часто отдавал наиболее знатных дев в жёны магу-королю, Нин-дар-дину, Господину всех земель, и Зармалессию этот обычай не обошёл стороной.

— Как мы можем ошибаться? — рявкнул Главный советник, брызжа слюной. — Он не похож ни на арана, ни, тем более, на эльфа. У него обычные уши, подобны ушам простого человека… О, великие отражённые небеса! Да не об этом речь. Дело в том, любезная кузина, что он не желает ни с кем беседовать, помимо этого щенка! Как же мы тогда убедим его…

— Щенка? — возмутилась королева.

Подойдя ближе, она бесцеремонно ухватилась за впалые щёки Зархеля.

— Не смей так отзываться о моём сыне. Он — твой будущий король, владыка всех земель, озёр и рек, а не какой-то там щенок. Он — Господин, Адон, чья звезда взошла над озером золотых кувшинок в час свершений.

Однако Зармалессия быстро сменила гнев на милость и ласково улыбнулась Главному советнику. В конце концов, они — заодно, они вышли из дверей общего дома и бьются за единое — за прославление собственной фамилии, за престиж рода, к коему Сэль не имеет никакого отношения, ведь он — Амуин. Но, если кто-то порочит имя отпрыска правительницы, то, должно быть, в тайне он желает попрать и её честь?

— Да-да, не серчай, любезная кузина. У меня длинный язык, ты же знаешь. Но я всегда его пускаю только на благо. На благо тебе, и на благо себе. Тебе же по нраву это? — Зархель растянул тонкие губы в ухмылке и прищурился, намекая на кое-какие непристойности, после чего королева умерила свой пыл. — Если бы не золотой катаклизм и не явление этого жуткого создания, то я бы давно отправился на родину, где у меня масса дел.

Главный советник раздражённо ударил пальцами по деревянной столешнице — первому предмету, что попался под руку. Вот истинная причина его скверного настроения: поездка, которую Зархель спланировал заблаговременно, вроде как предупредив все возможные «непредвиденные случаи» и «неприятные происшествия», всё-таки отложилась на неизвестный срок. А возле центрального города вотчины Аон, дома Тёмных Ручьёв, знаменитого своими живописными болотами и чёрными лесами, уже вовсю кипели раскопки, на которых рабочие денно и нощно расчищали дорогу к весьма примечательному объекту. По задумке Главного советника, сей объект должен быть доставлен ко двору к началу празднества Дней Великих Жертв, которые приходятся на последний летний месяц, и Зархель желал лично проследить за подготовкой и отправлением «даров». Его самого влекло на родину нечто необъяснимое и неизведанное, а он, как человек, вкусивший власти, привык удовлетворять собственные прихоти.

— Но пока я занимаюсь делами в родной вотчине, ты ведь знаешь, что может произойти? Боюсь, что этот маг не выдержит и тронется умом. Пал-силбани — очень опасная вещь для колдунов. Поэтому лучше направь неразумность своего отпрыска в нужную нам точку, откуда мы сможем надавить на обоих. Иметь в распоряжении такие силы, — мечтательно закатив глаза, замурчал Зархель, — как же это было бы дивно! Никто из донгов и аров больше не осмелился бы нам перечить!

Однако закончил речи Главный советник на заунывной ноте, и стал таким раздражённым и таким озлобленным, что Зармалессии пришлось собственноручно успокаивать своего союзника — она положила ледяную ладонь мужчине на плечо в знак поддержки. Мол, ничего, все эти надменные дворяне и князья ещё узнают, почём нынче лихо в правящих кругах. Узнают, каково это — переходить дорогу тому, на ком сейчас корона.

— Это — просто чудо, что маг оказался здесь… Воистину, подарок всевышних небожителей! Но если мы промедлим и упустим шанс, то от его силы не останется и следа! Он обезумеет! Держать на привязи бешеного пса — затея весьма сомнительная, авось, он хозяина укусит. Или пожрёт сам себя. И как теперь я смогу оставить тебя одну и отправиться в поездку?

— В болотах крокодил побеждает пса, а на суше — пёс крокодила, — королева-мать прошептала Зархелю на ушко поговорку, распространённую в вотчине дома Тёмных Ручьёв, просторы которого покрывали мари и топи.

Королева знала, кто в Янтарном дворце — пёс, а кто — крокодил, её с детства научили этой премудрости. Дело было за малым — создать под ногами нужную почву. Но за стенами кабинета земли раздалось тихое шуршание, и она поспешно отстранилась от Зархеля.

В дверь тут же постучали.

— Ваша Милость?

— Войдите, — равнодушно отвечала правительница.

Перед тайным кабинетом располагалась небольшая прихожая, в которой явления приглашённых дожидался рослый и массивный Дуноста́р — ещё один отпрыск дома Аон, седьмой ар, и дальний родственник Его Высочества. Никто в Элисир-Расаре не мог сравниться с Дуностаром в силе и физических способностях, однако умом он не блистал. В лёгком, тёмно-коричневом кожаном доспехе, укрытый плащом из чернильного бархата, Дуностар походил на огромную скалу из полночного металла, и тем паче на столь мрачном фоне выделялось его великолепное лицо.

Все князья и княгини дома Тёмных Ручьёв славились завидной красотой. У многих имелись густые, чёрные или тёмно-каштановые гривы, глубокие карие глаза и белоснежная кожа, однако этот знатный представитель отличался особенной и неповторимой внешностью. Он был так хорошо собой, что каждый раз при поединке либо на турнире окружающие переживали не за жизнь бойца, а за сохранность его безупречного лица.

Королева-мать тоже обладала подобной добродетелью — о её длинных волосах и бездонных виноградных глазах слагались легенды.

Именно Дуностар встречал на пороге Сэля и Верховного волшебника, затем он же постучался в дверь кабинета земли, попросил разрешения войти и проводил пришельцев к своим господам.

Лишь Сэль Витар Амуин Малидот мог соперничать с королевой-матерью и Дуностаром за звание наиболее выдающегося среди людей. Юноша унаследовал благородство отца и его заоблачную, холодную стать, заодно с белоснежными волосами и светло-голубыми глазами Амуинов, и неповторимое лицо своей матери, только чуть менее округлое, с более острыми чертами — выступающими скулами и крепкой челюстью. Он считался самым красивым в Элисир-Расаре, среди мужчин, и даже среди женщин. Но разве мужчинам нужна красота?

Сейчас макушка Сэля завершалась там, где начинались ключицы Дуностара, и седьмой ар быстро протолкнул наследного принца в кабинет без рукоприкладства, лишь при помощи ауры могущества, исходящей от его пугающей фигуры.

— А! — воскликнула королева-мать, отряхивая пышные юбки платья. — Мой драгоценный сын. Как провёл утро? Это ты сейчас кашлял? Я запрещаю тебе кашлять.

— Это я кашлял, Ваша Милость, — выступил вперёд Сагар.

Зармалессия искривилась, не особенно доверяющая россказням Верховного волшебника. Тот имел склонность потакать наследному принцу, а потому всегда выгораживал его. Нахмурившись, женщина окинула подозрительным взором своё чадо. С каждым месяцем Сэль становился всё более похожим на отца, и порой от единственного взгляда на принца в королеве вспыхивали старинные воспоминания, сладостные и трепетные, что волновали её душу. В такие дни она испытывала прилив любви к собственному отпрыску.

— Благодарю, матушка. Утро прошло славно, — наконец ответил Сэль без каких-либо чувств. — Как Ваши дела? Как Ваше здоровье? До меня дошли добрые вести о Вашей бодрости сегодня.

Однако королева ничего не сказала, она распахнула перед сыном объятья, предлагая тому уткнуться в материнскую грудь на глазах у Главного советника, Верховного волшебника и Прославленного полководца, должность которого занимал двадцатидвухлетний Дуностар. Такое поведение совсем не приличествует будущему правителю, Нин-дар-дину, господину всех земель, а потому Сэль замешкался. Но Зармалессия продолжала призывать его манящими движениями пальцев, будто робкого зверька, и принц сдался. Королева крепко прижала Сэля к собственному телу, после чего пухлым, круглым ротиком запечатлела на лбу отпрыска приветственный поцелуй.

Кабинет земли утопал в странном серебристо-зелёном свете, и в таком обрамлении плотно облегающее ожерелье на шее королевы-матери из бусин граната казалось ещё более причудливым. Оно напоминало чудовищный кровавый шрам, который словно отделял голову правительницы от хрупкого и маленького тельца, облачённого в парадные бархат и шелка бордовых, красных и золотых цветов — знаковых для дома Амуин. Сэль нервно сглотнул.

Пока Зармалессия тискала своего потомка, Зархель Великолепный покорно и безропотно ждал, однако его тяжёлый взор был прикован к лицу Его Высочества. Наследный принц всегда ощущал этот проникновенный взгляд Главного советника на своей коже как липкую и густую плёнку. Чёрные болота, мари и топи родины Зархеля оставили неизгладимый след в его глазах, наделяя их чем-то схожим — то ли грязным, то ли тревожным, но, определённо, затягивающим. Чем-то таким, в чём лучше не увязать.

— Ты постиг свой глиц? — Зармалессия задала сыну дежурный вопрос.

— Нет, прошу меня простить.

— А как твоя болезнь? Покажи мне, — потребовала королева.

И наследному принцу пришлось при всех обнажить руки до локтей, демонстрируя сердобольной матушке чистую, фарфоровую и полупрозрачную кожу без единого красного пятнышка. Жадный взгляд Зархеля не отлипал от Его Высочества.

— Наш гость снова изволит беседовать с тобой, сын мой. Вразуми же его, это твой долг как будущего короля. Он даже не желает принимать пищу без тебя, это неслыханно! Объясни ему, что выгодней будет сражаться не с нами, но сражаться за нас.

— Вы… матушка, Вы надели на него ошейник раба, а теперь желаете превратить его в союзника? Удивляетесь… или негодуете от того, что он выказывает недовольство и сопротивляется?

Неожиданно принц сверкнул глазами, но мать его не потерпела бы такой дерзости ни от кого, а потому схватила наглого юнца за щёки.

— Закрой свой рот! Я подарила тебе жизнь, не разбазаривай её, не растрачивай силы на пустые разговоры. Лучше поспособствуй общему делу, будь полезным. И послушным.

— Ваше Высочество… — в разговор учтивым голосом вклинился Зархель, подступая ближе к Сэлю, — …Это ведь всё на благо нашей страны, а не ради нас самих. Всё во имя Элисир-Расара, Вашей возлюбленной отчизны. Нам очень пригодятся чары этого иноземного господина.

Главный советник взял со стола серебряный поднос с едой и уже было протянул его наследному принцу, но королева-мать решительно выхватила подношение и лично всучила посуду Сэлю.

— И впредь не дерзи мне, мне не по нраву твой тон. Такое поведение не приличествует твоему положению, ни нынешнему, ни будущему. Всегда помни: ты станешь магом-королём, Господином всех земель и всех озёр. Тогда взоры каждого будут обращены на тебя, и у тебя не останется права на ошибку. Иди, иди уже.

Зармалессия подтолкнула Сэля к дверям тайника из пал-силбани, после чего набросилась на Верховного волшебника с упрёками и допросами:

— Почему наследный принц ещё не выявил свой глиц? Он хорошо кушает? Куда Вы смотрите, Ваше Мудрейшество…

Но её обвинительные речи таяли по мере того, как за Его Высочеством затворялись двойные двери. Пал-силбани было непроницаемо не только для майна, но и для звуков. Убедившись, что никто больше за ним не следит, принц ехидно ухмыльнулся. Странно было выслушивать подобные замечания от той, которая всеми силами препятствует его восхождению на трон. В конце концов, Сэлю уже шестнадцать, а он до сих пор не провозглашён новым королём. И глиц — далеко не единственная помеха на пути к трону.

— Ты удивишься, матушка, узнав однажды, что не всё в этом мире вершится во имя выгоды, — ворчал наследник престола, неся в руках поднос, и металлическая посуда на нём дребезжала. — И не всех можно покорить мечом.

Наконец, он преодолел последние двери и очутился в крошечной комнате без окон, освещённой лишь тройкой свечей. Здесь не было ничего, достойного внимания, — только простой деревянный стол, табурет, и жёсткое и неудобное кресло, на котором развалился полубессознательный пленник, закутанный в стёганое одеяло — милость и дар наследного принца.

Заключённый большую часть времени проводил в беспамятстве, а когда бдел — явно находился не в себе. Слова его путались, речи звучали диковинно и загадочно, и он выказывал очевидное равнодушие как к пыткам, так и к поощрениям. Его будто бы вообще ничего не волновало и не трогало, однако, стоило нарисоваться на пороге худосочной фигуре принца, как он поднимал свой туманный и изнурённый взор.

Даже мучительное заключение не смогло стереть с лица пленника его выдающуюся, особенную красоту, которая была присуща исключительно бессмертным. Наследный принц на своём коротком веку уже встречал парочку таких возвышенных созданий, представителей «великого происхождения», как поговаривали на просторах Элисир-Расара, и был убеждён, что ни матушка, ни Зархель не ошибаются на счёт этого непреклонного господина. По его плечам клоками спускались спутанные волосы потрясающего, искрящегося цвета — приглушённого, благородно-рыжего, а светло-карие глаза будто жили собственной жизнью, порой мутнели, порой сияли, и иногда вспыхивали, словно наполнялись жидким золотом.

Водрузив поднос на стол, Сэль взял в руки миску с кашей и подошёл к молчаливому пленнику. На его лбу ещё виднелись следы испарины, и принц нервно повёл бровью.

— Уже девять дней прошло, а Вы всё упрямитесь. Лучше бы Вам сдаться и согласиться на их условия, они от своего не отступят, — хмыкнул парнишка, сперва запуская руку в карман. — Это ведь разумно?

Он вытащил изящную ложку, вырезанную из слоновой кости, которую принёс из своих опочивален, и погрузил её в пищу. Пленник ничего не отвечал, только его обескровленные губы двинулись, а затем расплылись в ухмылке. Сэлю мерещилось, будто восковая кожа этого мужчины светится изнутри так сильно, что принцу захотелось тут же провести пальцем по лёгкой горбинке носа заключённого «гостя», дабы выяснить, из чего тот состоит — из плоти, или из камня, подобно статуе.

— Вам ведь нужны союзники на новых землях.

Принц приставил ложку с кашей ко рту мужчины и тот пригубил овсянки, и впервые проделал это без отвращения. Сэль слегка улыбнулся.

— Ну вот, я так и думал. У Вас какая-то непереносимость металлов… или же Вы просто их ненавидите.

— О… наследный принц столь внимателен и учтив. У него такое доброе сердце, — хрипло вышептал пленник голосом, который явно давно не использовался.

— Это неправда. На самом деле, у меня тоже имеется корыстный интерес, Аман-Тар. Я ведь правильно Вас назвал? Да? Матушка считает, будто Вы — лунг. Это так?

— Лунг? Пусть… будет так.

Вскоре пленник умял всю кашу, и Сэль отложил приборы на поднос.

— Значит… Вы и вправду настолько могущественны и преуспели в колдовстве, как полагает Зархель?

— Не знаю, — надменно изрёк заключённый, закидывая голову за спинку кресла и вонзаясь взором в непроглядный, чёрный потолок. — Может, ты расскажешь мне, наследник трона? Пройдёт время, минует определённый срок, я восстановлю силы и ускользну отсюда, прямо через потолок. Через воздуховоды… я вижу этот выход, даже когда глаза мои закрыты. Я уже бывал на воле… стены и цепи — не преграда мне, они не скуют моё могущество. Поэтому, коли желаешь остановить меня, коли собираешься предлагать и далее какие-то там «союзы», тогда сперва избавь меня от пал-силбани. Это ведь оно? Оно здесь повсюду…

Наследный принц нащупал в своём кармане печенье, что вручил ему Сагар ранним утром, достал угощение, отряхнул и аккуратно засунул в рот пленнику.

— Да, воистину так.

— Впрочем, — прожевав подачку, загадочный мужчина заговорил снова, — в этом королевстве имеются залежи либбо, и ещё одна вещица, что будоражит умы. Стало быть, я вполне могу добровольно задержаться здесь. Расскажешь мне об игле Виликарты?

— М… да. Наверное, я могу, — после того, как собеседник был накормлен и напоен, Сэль вынул из кармана гребень из рога оленя, и принялся расчёсывать его спутанные пряди.

Интересно, откуда пленник вообще узнал о бесценном сокровище Исар-Динн, Солнечной игле Вилика́рты? Наверное, не составит великого труда услышать хотя бы разок о столь достохвальном и прославленном артефакте, молва о коем прогремела далеко за пределы Элисир-Расара. Правда, будет в корне неверным называть его именно артефактом, ибо предмет этот — не из рукотворного числа. По легенде, этот длинный и тонкий призматический кристалл обнаружили среди останков лютого демона из Междумирья ещё в незапамятные времена предки нынешних магов-королей, и теперь камень содержался в Янтарной башне под бдительной охраной жрецов-волшебников — небесников. Никто так и не понял, обладает ли кристалл какими-то чудодейственными свойствами, помимо чрезвычайной редкости, конечно, однако порой он будто источал дикий и непокорный майн. Камень быстро стал достоянием правителей и символом власти, но его хранили подальше от замка, за печатями, под надзором магических заклятий, как нечто непредсказуемое и весьма опасное.

— Но не сейчас, это подождёт, — тихо вышептал бессмертный гость, когда наследный принц заканчивал причёсывать его.

Юноша отошёл обратно к столу и возложил гребень на поднос, после чего резко обернулся и глаза его сверкнули бесовскими искрами заговорщика или преступника, а волосы содрогнулись в такт телу.

Его кожа была цвета лотоса, как нежный и студёный закат безоблачным зимним вечером, как перламутровая заря свежей весной. Он походил на блестящий снежно-белый лепесток с лёгкой розовой каймой, тонкий и манящий. Но брови принца были потемнее, как книжный пепел, как прах сожжённых не дотла страниц, что Сэль так любил. Брови плыли по лбу, словно галки в чистом небе, или словно взмахи птичьих перьев, расходились и вздымались, как росчерки дерзкого художника на превосходном полотне. А длинные ресницы в цвет таили за собой секрет его бездонных и лучистых глаз светло-голубых оттенков, под стать озёрам и рекам Элисир-Расара, которые должны были отойти ему однажды, как полновластному владыке сих земель. Эти колодцы-вежды отражали много света, но в них самих утонул бы всякий, кто отважился туда бы заглянуть. Но… не нашлось таких отчаянных и смелых — никто ему не был ровней, никто не подходил по статусу. И колодцы без присмотра засорились, погрязли в тине и заросли осокой, потому что ныне в этом омуте тонули лишь печали да обиды.

Да… именно такие слова приходили на ум бессмертного пленника, и могли бы вызвать определённого сорта отклик, если бы он что-то чувствовал. Но мужчина по-прежнему ничего не чувствовал, поэтому не стал произносить их вслух, иначе сказанное всё равно бы превратилось в пустой и заунывный звук. Он даже не улыбнулся.

Хотя один пронырливый голос нашёптывал заключённому, что лестью и лаской можно добиться большего, в конце концов, ему тоже нужен соучастник… это будет выгодно. Только-только мрачный гость попытался скорчить очередную наигранную гримасу, как принц опередил его:

— Знаете, Аман-Тар, — чересчур увлечённо провозгласил Сэль Витар. — Я размышлял над Вашими словами… Над тем, что Вы ничего не чувствуете, что Вы потеряли все человеческие чувства… И я загорелся желанием помочь Вам их вернуть. Я Вам помогу. Это точно.

— Почему? — спросил собеседник. — Взамен ты тоже что-то хочешь?

— Но это… как-то неискренне. На милость нужно добром отвечать, а не просьбами.

— Глупый мальчишка… где ты этого понабрался?

Вдруг в дверях показалась угрожающая фигура Дуностара. На миг взгляды принца и седьмого ара Аон пересеклись, но полководец пристыженно опустил глаза. Сквозь зубы он прошептал:

— Ваше Высочество, — и взмахнул рукой, намекая на то, что время истекло.

— Да так. Читал всякое, — тихо произнёс Сэль, ловко и почти незаметно наклоняясь к пленнику. — Крепитесь. Мне пора. Слово даю, я Вас вызволю.

Заключённый сидел и слушал, как за посетителями затворяются двери. Сверху над ним вились три тёмно-фиолетовые блестящие струи магической энергии, которые оставались незримыми для окружающих, но которых он сам слишком отчётливо наблюдал с первого мгновения «новой жизни». С тех пор как он очнулся на берегах Зелёного моря, весь покрытый водорослями и тиной, мокрый и продрогший, эти трое не отлипали от своего свежеиспечённого владетеля и досаждали ему зудящими голосами, вечно недовольными и постоянно молящими, как и полагается подданным.

— Хозяин? Хозяин! — звал один, тонкий и звенящий.

— Повелитель… какиебудутуказания? Чегоизволите? Чтоприкажете? — шептал другой чудовищным, искажённым и неразборчивым тоном.

Второй был слишком многословен и зачастую вызывал негодование во владыке.

— …

Третий же голос, он точно существовал, был твёрд и исполнителен, однако он всегда молчал, за что и заслужил любовь правителя.

— Что мы будем делать?

— Кудаприкажетенампроникнутьснова? Проследитьзамальцом?

— Да! Да! Мы можем проследить! Мы нашли выход через воздуховод!

— Будем ждать, — твёрдо и спокойно отчеканил пленник, — ничего не делать без моего дозволения, иначе я испепелю вас… или отошлю обратно в Тчелан. Я вас спас и приютил, а вы впились в меня как паразиты, и я изничтожу вас, когда посчитаю нужным. Если, конечно, не принесёте мне выгоды.

— Мы послужим Вам! — хором прокричали все три струи, пришедшие в ужасное волнение.

Видимо, суровый и жестокий хозяин действительно обладал властью над мечущимися завихрениями из магической энергии, и они не смели его ослушаться.

— Но… Хозяин, Вам нужно выбирать из трёх! Вам нужно определиться! Пора, пора. Если Вы не выберете кого-то из них, то Вы… то мы можем не успеть! Мы исчезнем! Растворимся!

— Уймись уже, и делай, как велят. Незачем слугам знать намеренья владыки. Я чую — у меня имеется в запасе время. Пока мы будем ждать.

— Повинуемся, — хором молвили фиолетовые струи и заискрились.

— Как я сыграл? — поинтересовался бессмертный мужчина, сложив руки на груди.

— Великолепно!

— Превосходно! Чудесно! Просточудесно!

— Но… хозяин. Нужно больше тренировок! Поработайте над мимикой. И улыбайтесь, смейтесь хоть иногда!

— Мне бы зеркало… ах, да. Какой же я дурак, — вымолвил рыжеволосый пленник, и внезапно его глаза вспыхнули золотом, — перед смертью только и думал о том, что хочу совсем ничего не чувствовать… Кто бы знал, что моё желание исполнится буквально.

— Разве не лучше вершить великое при помощи холодного рассудка? — зашипел звонкий, дрожащий голосок.— От пылкого сердца сплошные проблемы! Одни невзгоды и никакой пользы! Сердце — источник бурных чувств, а они — хуже стихийного бедствия! Мы вот не горюем, что лишились его!

— Может, и так. Сердце ведь колотится по поводу и без, оно неразумное. А теперь молчите, я хочу окунуться в сладкий сон.

Он закрыл глаза и струи тут же присмирели. Шли часы, возможно, даже миновало пару дней, как дверь в камеру из пал-силбани снова отворилась и помещение опять залил яркий, беспощадный свет.

— На выход, — грубо провозгласил кто-то из стражников. — Тебе жаловали титул, и тёплое местечко во дворце.

Пленник растянул бледные губы в улыбке. Или только попытался сделать вид.

— Мне не нравится твой план, — сквозь зубы шипел Бел-Атар, вообще-то не склонный открыто выражать гнев или озлобленность. — Скажу больше: это не план, а какое-то безумие!

— Это не мой план, это план Главы, — пристыженно проворчал Гвальд, отведя глаза. — Но… на данном этапе уже не имеет значения.

Мужчины сидели в уютном закутке таверны, отделённом от общего зала перегородками, уже давно доели свой обед и теперь мирно попивали захмелевший мёд — фирменный напиток Исар-Динн. При последнем посещении столика служанка забыла задёрнуть шторки с хлипкой бахромой, и поэтому перед трапезничающими господами нынче раскинулся превосходный вид на всё происходящее вокруг — Гвальд был на хорошем счету у местных жителей, его уважали и почитали, и всегда предлагали лучшее.

— Вот именно! Какая будет разница после того, как вас раскроют и вздёрнут на площади! Одного за другим! И ты хочешь, чтобы я помог тебе в этом… в этом самоубийстве?

— У Главы слишком великие планы на будущее для того, чтобы так легко прощаться с жизнью. Не волнуйся, у нас всё схвачено. Всё прекрасно продумано.

Касарбин только разразился потоком брани, а затем и вовсе схватился за голову.

— Я понимаю, что это опасно. Ты… не обязан вмешиваться, можешь постоять в сторонке, — тихо прошептал мастер Гвальд, наклоняясь ближе к Бел-Атару.

Совершив пару жадных глотков, приезжий продолжил тираду, которую обрушивал на плечи приятеля уже добрых полчаса:

— Вы хотите… Нет, поверить не могу. Вы надеетесь так просто вычистить эту Янтарную башню? — и резко закрыл лицо руками. — Уф! Даже я слышал о ней! Как вы это сделаете? Вроде бы, туда невозможно добиться приглашения, а без приглашения — никак не войти! Там всюду вооружённая стража, защитные заклятья, лабиринты и ловушки, а ещё эти безумцы-жрецы — небесники!

— Ты… чудно осведомлён, друг мой, — с удовольствием проговорил Гвальд, поглаживая свою щетину.

— Моим попутчикам на корабле было больше не о чем трепаться, помимо этой башни! И камня, что хранится в ней! Если эта вещица и вправду настолько редкая и ценная, как о ней судачат, тогда ответь мне на один вопрос: кто у вас её купит? Даже если… ох! Даже если у вас получится провернуть столь идиотскую затею!

Последние слова Касарбин вообще прокричал, но никто в таверне не обратил на него внимания. Его речи поглотил шум и гам жужжащей толпы, которая предавалась праздным гуляниям, обжорству и распитию спиртного. В конце концов, десять дней назад на город снова обрушился золотой взрыв, и никто не знал, чего ожидать дальше. В прошлый раз, два года назад, когда в бурлящих водах бухты случился катаклизм, поднялись такие волны, что смыло мол и одну пятую стены, и теперь восточная часть Исар-Динн была полностью беззащитна перед происками стихий и кровожадными уграшами. Вместе со стеной в Зелёное море тогда уплыли дома и пожитки бедняков, однако это не тревожило городские власти, ведь задевало только омут — приют обездоленных, которым некому жаловаться.

— Это — уж точно не твоя забота, Бел-Атар. Ты, коли надумаешь внести свой вклад, то надлежащую награду получишь.

— Я спрашиваю не потому, что забочусь об оплате собственных трудов! Вот дурак! — парнишка резко дёрнул головой, как бы отбрасывая в бок волосы, которых у него уже не было и к отсутствию которых он ещё не успел привыкнуть.

Затем Касарбин ещё пару раз отхлебнул из массивной кружки, вытер рот и провозгласил:

— Я спрашиваю потому, что забочусь о твоей сохранности! Тебе что, жизнь более не дорога?

— Дорога. Но имеется кое-что дороже жизни, — твёрдо и уверенно, но совершенно спокойно выдал Гвальд, кладя руки перед собой.

Да, вот так просто… Именно такого ответа и ожидал Бел-Атар от начальника дворцовой стражи Янтарного дворца, первого, среди сослуживцев и однополчан. Этот здоровяк ничуть внутри не изменился.

Раздражённо откинувшись на спинку длинного деревянного сидения, Касарбин скрестил руки на груди и проворчал:

— Надеюсь только, что это «кое-что» — не золото и не шелка.

Внезапно в центре огромной двухэтажной таверны — части обширного постоялого двора — завязалась какая-то бурная возня, которая обещала вот-вот перерасти в драку. Прямо перед хозяйским прилавком компания из разношёрстной публики играла в азартную забаву, и страсти накалялись.

— Слушай, Гвальд. Не надо мне ничего рассказывать, я не желаю об этом знать… Но я помогу вам.

— Наивный, словно мальчишка, — щетинистый мужчина растянул губы в ухмылке. — Думаешь, я бы сразу тебе всё выложил? Это как-то не рачительно! Торт едят по малым кускам, а не заглатывают его разом.

Чуток помедлив и пораскинув мыслями, он шёпотом добавил:

— Тебе действительно будет лучше многого не знать, так безопасней. Но нам очень, очень пригодится твой талант, Бел-Атар… тан?

— Да, — игриво и расслабленно отчеканил Касарбин, и его глаза засияли, — теперь я — твой «тан», — и поднял кружку в воздух, дожидаясь, пока приятель проделает то же самое. — И не важно, что это слово значит на других языках. Ныне я понимаю только наречие Элисир-Расара.

— Разве это в твоём обыкновении, напиваться до забвения? Грех забывать столь толковое и полезное.

Только-только мужчины звонко чокнулись полупустыми кружками, как таверна наполнилась оглушительным шумом.

— Ты и сам сейчас многого обо мне не знаешь. Я тоже изменился. Посмотри, как низко пал. Спелся с отъявленными головорезами и бандитами… что… что там происходит, Гвальд?

— Там «происходит» игра в дорон.

Чужестранец непонимающе вскинул вверх брови и скорчил такую забавную гримасу, что мастер Гвальд чуть было не расхохотался в голос.

— Доро́н — игра очень сложная и выиграть в неё почти нереально, поэтому в ней никто и не желает участвовать. Особенно, когда партия проходит под началом таких вот мошенников и шулеров, — мужчина стрельнул своими чернильно-карими глазами в смутьянов. — Лишь приезжие, иностранные купцы, желторотые юнцы, незаконнорожденные отпрыски знатных семей, дети и невежественные бабы становятся их жертвами. Ну, и деревенский люд. Разумного человека в дорон невозможно втянуть. Там нужно запомнить такие комбинации чисел, выпавшие на костях, что меня аж дрожь пробирает! Брр!

— Не может быть! Как она могла выиграть? Она ведьма! Ведьма! Накажем её! — взвизгнул один из «мошенников и шулеров», под руководством которого шла сегодняшняя партия.

— Проучим эту попрошайку! — подхватили его прихвостни.

— Держи её!

— Ха! — хмыкнул Бел-Атар, указывая кружкой в направлении нарушителей покоя. — А ты говорил: «невозможно». Но «ведьма» только что выиграла. Что ж, раз так, теперь мне больше верится в ваш план. Видимо, звёзды благоволят Элисир-Расару, ведь здесь случаются истинные чудеса!

Гвальд неодобрительно покачал головой в знак того, что Касарбину уже пора заканчивать вещать столь чванливые и напыщенные речи в стиле лунгов, к которым он был приучен сызмальства.

— Лови её! Держи попрошайку!

— Ведьма она! Ведь-ма!

Группа картёжников схватила совсем молоденькую барышню в простеньком тёмно-синем платье длиной до щиколоток, из-под которого выбивались нижние юбки, покрытые дорожной пылью и грязью. Ещё на ней были надеты удобные, но некрасивые ботинки, подходящие для долгих пеших прогулок, и плащ, и даже каждому близорукому стало б очевидно, что она — приезжая.

— Я не ведьма! И не попрошайка! — резко, но бесстрашно заявила девчонка, злобно искря глазами. — Плати! Ты дал мне слово, я выиграла при свидетелях! И все числа назвала правильно! Деньги на стол! Или ты не мужчина вовсе? Только мелешь языком!

— Она ведьма! Она затуманила наш разум своим хитрым колдовством!

— Змея! Жаба!

— Не мели ерунды! — взвизгнула несчастная.

Однако бойкую девицу уже держали за руки, да и внешний вид немного напакостил собственной хозяйке: на поясе у неё значилась сумка для сушёных трав и висел наточённый серп, а среди её скудной поклажи отчётливо выделялись две книги, перевязанные платком. И ещё каштановые волосы бедняжки слегка вились, в глубине обличая свой истинный цвет — тёмно-рыжий. Цвет ведьм.

— Гоните попрошайку прочь! — крикнул кто-то из толпы.

— Да! Долой её, если она ведьма! Из-за неё прокиснет молоко! — выпалила жена хозяина таверны, хлопотавшая за прилавком.

— Нет! Нет! Я не… я не ведьма, я правда… правда запомнила, клянусь вам, — наконец до барышни дошло истинное положение дел, она поняла, что народ собирается учинить над ней расправу, и страшно испугалась.

По спине девушки побежали мурашки, устремляясь к самым пяткам и выбивая почву из-под ног. Впрочем, создать такое впечатление помогло и то, что два бугая подняли её крошечное тельце вверх, так, что их вожак мог без помех встретиться взглядом со своей обидчицей.

— Гвальд! — встревоженно изрёк Бел-Атар. — Что происходит?

— Какая, к чёрту, разница? Благородный «рыцарь» Бел-Атар Касарбин возжелал выручить из беды «даму»? Хах.

Однако, посмеяться как следует у Гвальда не вышло, ибо его совестливый и честолюбивый приятель подскочил на ноги и направился к спорщикам. Мастер сердито передёрнул плечами, но тоже встал, выпрямился во весь рост, и опередил безоружного Касарбина, пока ситуация ещё не приняла скверный оборот.

— В чём дело? Зачем подняли шум и мешаете людям отдыхать? — внушающим ужас тоном проговорил Гвальд, вставая прямо напротив главаря картёжников. — Тан?

— А? Да? Да, тан, — не сразу сориентировался плешивый мужичок. — Эта девица — ведьма! И грязная попрошайка! Она обманом выиграла у меня в дорон.

— А разве ты не собирался проделать то же самое? Обманом выиграть у неё? А, тан?

— Ха… ха-ха-ха! — залилась вся банда, словно дикие горные обезьяны, но смех их звучал боязливо и чуть-чуть пристыженно.

В конце концов, даже если они никогда не сталкивались с глазу на глаз с мастером Гвальдом, правой рукой Главы братства Белой Семёрки, то определённо о нём слышали жуткие истории, и не раз. В народе поговаривали, будто могучий Гвальд голыми руками валил оленей и медведей, и мог в клочья разорвать боевого кобеля, натренированного на травлю людей. Этот мужчина-гигант, что возвышался напротив как неприступная скала, точь-в-точь соответствовал подобному описанию, и одна его десница, упёртая сейчас кулаком в ремень, была размером с голову мошенника. Мужичок запаниковал.

— Д-да, но… Но, тан, это ведь дорон — такова его особенность! Как у нас толкуют: дороном идиоты и чужаки платят омуту налоги!

— Ко всему, эта девка — ведьма! — выступил вперёд какой-то юнец с ярко-зелёным шарфом на шее.

— Ведьма? Будь девица ведьмой, неужели бы она стала тратить силы на вас и ввязываться в заведомо проигрышные затеи?

Гвальд решил надавить на рассудительность заядлых картёжников. Предприятие, в общем-то, гиблое, однако посетители таверны присмирели и внимательно вслушивались в происходящие. Стоящий за спиной Гвальда Касарбин попытался придать себе грозный облик, он сурово свёл брови, нахмурился и принялся бурить зачинщика своими пронзительно-зелёными глазами так настойчиво, что тот аж сглотнул слюну от тревоги.

— Будь ей подвластна настоящая магия, неужели бы она пришла сюда, в омут? Она бы обитала где-нибудь на медном холме и знать не знала о таких, как мы с тобой.

— Ха, верно, — подхватила сварливая супруга трактирщика и протиснулась вперёд. — Что за бузу вы затеяли, негодники? И клевещите ещё на честной народ! Проваливайте прочь! Вон!

— Она — попрошайка и обманщица! — сквозь зубы прорычал главарь.

— Я не попрошайка! — вскрикнула девчонка и начала извиваться в руках пленителей.

— Попрошайка или нет — не имеет значения. Ты своё получил, тан, чего ещё желаешь?

— Отмщения за мою честь. Сильный пожирает слабого, это закон природы.

— Это омут, он без разбора губит всех, — прошипел Гвальд, сжимая пальцы и напрягая кулаки, но… внезапно главарь мелкой банды мошенников отступил.

— Да, я своё получил. Выкиньте попрошайку прочь!

Подручные быстро вынесли девчонку за пределы таверны, однако предводителю показалось, что и этого было недостаточно, он схватил в охапку пожитки «ведьмы», выскочил следом за ней и зарядил ей книгами точно в голову, разъярённо вопя и брызжа слюной:

— И забери свои поганые гримуары!

— Мерзавец. Трусливый оборванец, — ворчала потерпевшая, рассевшаяся в нелепой позе возле крыльца постоялого двора, прямо посреди травы. — Склочная баба. Торговка рыбой.

На улице уже стемнело и на небесах проклюнулись звёзды, которые отражались в лужицах на мостовой, образовавшиеся после короткого и тёплого вечернего дождя. Девчушке было некуда идти, и некуда податься, эти злостные обманщики вытянули из неё последние монеты, и снять комнату для ночлега не представлялось возможным. Пожалуй, завтра утром ей надлежит первым делом найти ростовщика и заложить свои истинные богатства — две книги, посвящённые ремеслу травников, а сейчас лучше отыскать какой-нибудь мост и попробовать скоротать ночь под ним. Но на крыльце вдруг нарисовались её «защитники», и девушка засопела ещё более негодующе.

— «Гримуары!» Какие словечки-то знает этот упырь! — промолвил первый, зеленоглазый и жилистый парень привлекательной наружности.

— Ты это… потише, а? Не язви. Здесь в чести всё магическое, так что люди любят подбирать любопытные выражения из речей чародеев и волшебников, — шептал второй, огромный, плечистый и высоченный хмырь. — Милочка, ты в порядке?

— Отвали, — отрезала пострадавшая, до сих пор сидящая в мокрой траве. — Иди, куда шёл. Оставь меня в покое.

Она принялась неохотно собирать разбросанные по сторонам личные вещи, и не редкие прохожие, ни новые посетители харчевни, что начинали подниматься вверх по лестнице, не считали это зрелище за нечто интересное. Только Бел-Атар подбежал к барышне, тоже присел на корточки и взялся ей помогать, однако вместо слов благодарности получил от неё укол холодным взглядом и раздражённое шипение.

— Вы… в порядке? — учтиво прошептал симпатичный парень, но снисхождения травницы он всё равно не снискал.

Девушка бесцеремонно выхватила у него свою книгу — сборник с рисунками лекарственных трав.

— Вам случайно не требуется помощь?

— Ой, проваливайте уже! — взвилась проигравшая, подскакивая на ноги и всплеснув руками. — Один выглядит так, как будто людей пожирает на обед, второй — явно иноземец, с такими-то глазами и этой золотистой кожей! От таких, как вы — только и жди беды! И вы уже оказали мне медвежью услугу!

Бел-Атар не удержался и прыснул со смеху, припоминая, что в былые времена Гвальда величали не иначе, как грозой косолапых. Среди его полка гуляла молва, что он однажды заплутал в лесу, а там натолкнулся на безобразного бурого стража чащоб — медведя, и титаны схлестнулись в поединке. Гвальд уцелел.

— Где я теперь возьму деньги? Где буду ночевать? На что завтра куплю хлеб?

— Послушай, красавица, — своим самым льстивым тоном выдал Гвальд. — Не связывайся больше с такими людьми, видно же сразу — они проходимцы. Это событие послужит тебе уроком. А как… как ты их обманула?

— Да никак! — в ярости взвизгнула барышня, напряжённо натягиваясь, будто струна. — Я не обманывала их! Клянусь озёрами и реками родного селения! Я всё запомнила!

Но оба незнакомца — и вежливый парнишка и великан — стояли и недоумённо хлопали ресницами. Очевидно, они не верили ей, как и всегда. Устав от бесплодных разговоров, девица вернулась к сборам имущества.

— Это мой талант. Особенное благословение небес, у меня совершенная память, я помню всё, каждое мелкое событие, каждое мгновение своего…

— А не лжёшь ли ты? — ехидно хмыкнув, прохрипел Гвальд.

Он явно знал, как надлежит вращаться в разных кругах, и как именно следует выведывать все интригующие его сведения. Девица повелась.

— Я докажу тебе! Невежественный! Ограниченный человечишка!

— Для начала: как тебя величать? — спросил Бел-Атар, скрещивая руки на груди.

Кажется, он догадался, чего желает добиться Гвальд от новой взбалмошной знакомой.

— Таолили! — прокричала барышня, гневно искривляя брови.

Черты её молоденького, но худощавого лица нахмурились. Изящные брови, что обрамляли ореховые глаза идеальной миндалевидной формы, куда-то поплыли без ведома хозяйки, и Касарбин тепло улыбнулся, распознав в случайной встречной нечто… тонкое, неуловимое, но интересное.

— Лилия? Приятно познакомиться, нана, — Бел-Атар учтиво протянул девице руку, но она не приняла сей чистосердечный дар.

— Таолили! Не подлизывайся, нахал!

Впрочем, её высокая натура не выдержала натиска столь обворожительного красавца, и она сдалась. Заправляя за ухо выбившуюся прядь, девушка прошептала:

— Можешь звать меня Лили. А тебя как звать?

— Да? Как тебя звать? — увлечённо подхватил Гвальд, отходя в сторонку от крыльца, под раскидистое яблоневое дерево, и подманивая к себе отстающих.

— Не знаю. Касарбин? Обсудим это позже.

Затем Таолили быстро и безошибочно прошла все проверки, предложенные мастером, после чего получила заслуженное восхищение и признание двоих мужчин.

— Вот это да-а-а! — тихо поражался Гвальд, восседая под деревом на лавке с широко разведёнными ногами и стуча пальцами по коленкам. — Кто бы мог подумать? Ты такое видал?

Он обращался к Касарбину, и парнишка удивлённо ответил вполголоса:

— Кое-что читал, но никогда не наблюдал подобного собственными глазами. Древние лунги славятся своей великой памятью, во всех смыслах, однако такие высоты даже им не по плечу! Это просто… поразительно.

— Воистину! Ну! Будет! Мы пойдём.

Вдруг мастер подорвался с места и поспешил отойти от таверны прочь, однако в Лили уже тоже вспыхнули определённые надежды, и она добровольно увязалась за мужчинами.

— Послушайте, дорогие таны, вы ведь — члены какой-то банды? Возьмите меня с собой. Мне идти больше некуда, у меня нет дома, нет семьи. В городе я новенькая. Я могу быть полезной, так? И… я ведь способная травница! Не ведьма! — на последнем слове она подняла вверх указательный палец, как бы заостряя внимание на главном. — У вас опасная работёнка, а я умею лечить и штопать раны, умею врачевать различные хвори. У меня есть множество рецептов снадобий!

— В твоих книгах сплошные картинки, символы и условные обозначения, и ни единого рецепта или дельного совета по врачеванию, — отразил Касарбин, который успел пролистать чародейские «гримуары», пока помогал пострадавшей.

— Это потому! Потому! Ах, — девчушка разочарованно взмахнула в воздухе книгами, которые несла в руках. — Да я всё равно читать не умею, наставница меня так и не обучила. Не важно, я всё помню. Все премудрости, которыми она со мною поделилась.

— Это паршиво, — отвлечённо пробормотал идущий впереди Гвальд.

— Почему она отпустила тебя одну в незнакомый город? — спросил Бел-Атар, в открытую уставившись на Лили.

Деревенской девушке почудилось, будто глаза этого благородного юноши излучают теплоту и неподдельное участие. Он показался ей совершенно искреннем, поэтому Лили решила ответить честно:

— Да потому что она умерла.

— О… прости. Мои соболезнования, да отразятся лазурные небеса в зелёной воде.

— Да отразятся они в вечности, — прохрипела рыжеволосая так, словно собирается вот-вот расплакаться.

— Т-с-с! Разве не знаете, что нельзя ночью говорить о мёртвых? — взъелся Гвальд. — Это плохая примета.

— Так, что, таны, возьмёте меня в банду?

— В банду? Во-первых, это тебе не какая-то там «банда», многоуважаемая травница Таолили, это самое настоящее братство. Обзывать наше объединение бандой — всё равно, что сыпать оскорблениями, ибо мы — верные и славные члены братства Семёрки Белых.

— Не может быть! — ахнула девица.

— О, да. Так и есть, — продолжал представление мастер, пока трое путников шли по узким и запутанным улочкам омута, опускаясь всё ниже и подступая чуть ли ни к Сломанному берегу.

Давным-давно, а точнее как лет семь назад, за стенами Исар-Динн ютилось целых восемь городских банд, или «братств», как принято было величать их, и всем хватало места, потому что главы следовали заветам предков: они разделяли, дабы властвовать.

В порту орудовал Мираж на Воде — сборище фальшивомонетчиков, поставщиков подделок и порченых товаров, сразу за Песчаными вратами действовала Чёрная Змея, в основном ответственная за содержание борделей и притонов, распространение дурманящих веществ и продажу рабов. Центральные, лучшие кварталы омута занимали Воины Вереска, или двойная «В». Далее шли Странствующие меченосцы — служители смерти, выходцы из разорившихся дворян, у которых ничего не осталось, помимо меча, и которые были готовы взяться за убийство или вооружённое притеснение соперников. У них не было какого-то конкретного района, но эти головорезы любили собираться в кучки и ошиваться на рынке, где к ним на версту никто не подходил. Служители костей, поклоняющиеся богине разложения и пупырей Мора́нне, снискали себе славу опасных прокажённых, и околачивались возле храмов. Они промышляли мелким воровством и сбором подаяний. А ещё всяческими махинациями с подношениями для богов, и продажей бестолковых безделушек под видом реликвий.

Самые восточные границы омута порой атаковала банда Одичалых, коих все одинаково презирали и ненавидели. Их ряды пополняли только умалишённые преступники, изгнанные из города, но самовольно вернувшиеся, и отсталые дикари, что спустились с Разбитых гор и перекочевали с запада на восток, ведь именно там в Исар-Диннах царило запустение. Одичалые проявляли бессмысленную жестокость и их проклинали как боги, так и люди.

Ещё имелось сложное и разветвлённое братство Золотой Луны, состоящее из ростовщиков, менял и полузаконных банкиров, наиболее богатое и обладающее рычагами управления во всех слоях общества, начиная с презренных чернов, проходя сквозь добрый люд — простых горожан, аров — благородных, потомственных дворян, и заканчивая даже гебрами — таинственным объединением могучих магов.

И последняя организация, самая загадочная и самая неуловимая — Белая Семёрка. Никто толком не знал, чем занимаются её члены, однако именно Семёрка связывала все братства и друг с другом, и с народом, и с правительством во дворце. Впрочем, всё это — всего лишь неподтверждённый слух.

Но однажды в Зелёном море, недалеко от берега, произошёл мощный золотой взрыв, последствия которого полностью перекроили карту власти братств. Сначала волны обрушились на низкую часть города, разрушив стены и дома, потопив кучу народа и навсегда смыв с лица Исар-Динн Одичалых, которых никто и никогда больше не видел после катаклизма. Потом пали Странствующие меченосцы, затем — Чёрная Змея. Итог разгульного стихийного бедствия был поистине печальным: половина кварталов омута действительно ушла под воду, стена Исар-Динн проломилась и в нижний город устремились уграши, безмозглые твари, жадные до плоти. Потом в город через разлом со Сломанного берега потянулись другие инородные создания — воплощения утопших, или не́гули.

Суеверные считали, что всё это — кара небесная за тот позор, что навлекли на Исар-Динны и весь Элисир-Расар нечестивая и развращённая королева и безумец Главный советник Зархель, купающиеся в роскоши и излишествах и укравшие престол у законного правителя — наследного принца. Богобоязненные верили, что в бедствиях виноваты проснувшиеся боги морских глубин, которые не потерпят грязного и осквернённого в Янтарном дворце, а ведь каждому известно, какая там творится мерзость. Ибо, как говорится, в море грязи не бывает, море только очищает. Видимо, коварное это событие — провидение божеств, потому что из пучин вздыбленного моря выплыли воплощения утопших, которые взялись тоже кусать и обескровливать восточный берег Исар-Динн. И этот поганый Дремлющий лес, казалось, на своих корнях-манграх приближался всё ближе и ближе к омуту. Иногда его заволакивали непроглядные туманы, густые и яркие, словно белоснежный снег. Однако всякий обыватель Элисир-Расара знал, что погребальный саван ещё белей. С лесного «острова» доносились странные стоны, заупокойное пение и заунывный смех, и кто ж разберёт теперь, что там за силы притаились.

В итоге, голову Чёрной Змее отрубили Воины Вереска. Они имели связи с домом Чёрных Ворот, домом Кирн, чей символический цветок — именно вереск. А Мираж на Воде рассеяла Золотая Луна, такая же постоянная и нетленная, как два объекта, в честь которых и была наречена.

Нынче в Исар-Диннах незаконными делами управляли три братства: Воины Вереска, Золотая Луна и Служители костей, которые из сборища ничтожных попрошаек перевоплотились в могучую религиозную секту, поддерживаемую домом Аон. И между ними по-прежнему балансировала едва заметная, натянутая, тонкая верёвочка — Семёрка Белых, наименованная так в честь одного славного созвездия.

— Не может быть, что вы оба — из числа Семёрки, их ведь так мало! — восхищалась Лили, широко разинув рот. — Прошу, примите к себе и меня!

Она держала пожитки плотно прижатыми к груди, пока все трое приближались к некой торговой лавке.

— А во-вторых, — Гвальд навёл на шумную барышню свои непреклонные карие глаза. — Сколько лет тебе, девочка?

— Мне? — почуяв шанс, Таолили принялась суматошно сочинять. — Мне двадцать!.. два! Мне двадцать два, добрый тан.

— Не лги.

— Два! Двадцать! — но и в эту ложь мастер не поверил. — Девя… восемнадцать! Мне восемнадцать!

— Мы ведь не на рынке, крошка. И дальше будешь цену сбрасывать?

Путники подошли к торговому домику, который уже давно закрылся, ведь на Исар-Динны опустилась густая ночь. На улицах стояла непроглядная темень, нигде не было видно ни факелов, ни осветительных жаровен, и только в редких лужах отражался свет двух лун Ассалгота — Дион и Цер смотрелись в воду, словно в зеркало. Как и прочие холёные и белоликие девицы, они слишком сильно увлеклись поверхностью и были пленены своей же красотой, и происходящее их не тревожило.

Над торговым домиком значилась надпись: «Лавка волшебного Северона. Скупаем всё ценное и драгоценное». Таолили, поскольку была неграмотной, не могла этого прочитать, в отличие от Касарбина. Девчонка даже не сподобилась подумать, в какую передрягу угодила — Гвальд и Бел-Атар завели её в глубины омута, очень опасные края, откуда простирались шикарные виды на Сломанный берег и на Ржавую топь, что отделяла полуразрушенные и покинутые городские предместья от обсидиановых вод волнующегося моря. Где-то вдалеке даже мелькали чёрные скелеты деревьев Дремлющего леса.

— Хм. Никого уже нет. Впрочем, предсказуемо, — промычал себе под нос Гвальд, ступая на разбитую дорожку и спускаясь ещё ниже. — Нам сюда.

Касарбин молча пошагал за приятелем, и Лили помчалась за мужчинами.

— Так мне можно с вами? Можно? — тараторила она.

— На сегодня — да. Разок переночуешь, а потом глянем, что скажет Глава, — обрадовал Гвальд попутчицу. — Не бросать же тебя на улице.

Вскоре, правда, воодушевление новоявленной последовательницы сменила тревога. Она наблюдала за тем, куда устремляются сверкающие глаза Бел-Атара — на изломанный силуэт Дремлющего леса, в чащобах которого зарождались туманы. Ничего удивительно, как недавно объявил мастер, ведь ночь в самом разгаре, а ночь — это время для происков зла.

— Мангры… как в Хис-Чаде? И в такие холода? — тихо вышептал иноземец припухшими и чуток потрескавшимися губами.

— В какие-такие холода? — возмутился Гвальд, пока компания подбиралась к странной постройке на отшибе — обстоятельному и просторному каменному дому с башней в четыре этажа. — В Элисир-Расаре не бывает ни слишком холодно, ни чересчур жарко. Это ведь благодатные края! А лес — это обитель колдовства и майна. Это отнюдь не такие же деревья, как у тебя на родине, приятель.

— Там проживают ведьмы! И вампиры! — перебила его настырная девчонка, но Гвальд только расслабленно хмыкнул.

— Нет, там проживают навы — непонятные создания из потустороннего мира. Это они поднимают воды в бухте, они призывают воплощения утопших, и они колдуют туман.

— Какие ещё «навы»?!О чём ты, тан? — вопросила Таолили.

— Сам не знаю толком…

Все трое замерли недалеко от входной двери в ставку Белой Семёрки, однако взоры каждого направлялись на горизонт. Пейзажи тонули в чёрных и тёмно-синих красках, и трудно было среди мрака различить хоть какую-то благонадёжную фигуру — всё здесь вызывало лёгкую опаску, впрочем, в людских душах быстро поселяется ощущение чужеродного присутствия.

— …но однажды я с ними столкнулся. Они как-то связаны с Зелёным морем, и для чего выбрались на сушу — не ясно. Боюсь только, что когда мы это выясним, то станет уже слишком поздно.

— Боги прогневались на королеву и Главного советника, — предложила девушка, посмотрев на поникшего здоровяка. — Вот взойдёт на трон наследный принц, и море усмирится. Хотя… в моей деревне болтают, будто принц вообще умер.

— Он не умер, не сочиняй, девочка. Так, всё. Молчком. Я вас лично представлю прочим обитателям.

Гвальд мигом обрёл серьёзность и прежнюю неуязвимость, поднялся по лестнице, проделал какие-то странные манипуляции с ключом и замком, отворил дверь и первым прошёл в дом. За ним шагал Бел-Атар, до сих несущий на плечах собственный скарб, и цепочку замыкала Таолили, вторгнувшаяся в чужие чертоги почти что с пустыми руками.

Раскинувшаяся перед глазами комната представляла из себя невесть что: она походила и на приёмную, и на прихожую, и на гостиный зал, и на склад. Здесь имелась даже кухня, где за плитой хозяйничал юный и стройный паренёк. Светловолосый и голубоглазый, в тёмных штанах, белой рубахе и кожаной куртке, он показался Таолили чересчур красивым, миловидным и молодым для того, чтобы числиться в каком-то братстве.

Паренёк увлечённо помешивал пыхтящее жаром варево в котле и был не на шутку занят серьёзным делом, однако он первым из домочадцев заметил возвращение мастера.

— Где тебя носили черти, Гвальд? — рявкнул белобрысый жутким, внутриутробным голосом, столь не подходящем его утончённой наружности. — Ужин уже давно готов, сколько ещё мне держать его на огне?

— Не серчай, — ласково улыбнувшись и посмотрев в сторону паренька, изрёк Гвальд.

— Там, где ты господин — там я госпожа, — игриво ответил ему парнишка изменившемся в корне тоном, и сложил ладони на груди в молитвенном жесте, прикрыв глаза.

Почему-то, он произнёс строчку из брачной клятвы, чем ввёл Лили в полный ступор.

— Любезные гости, не стойте в дверях! Это плохая примета! — учтиво попросил парнишка, раскладывая рагу по мискам.

Гвальд наклонился к Бел-Атару и прошептал:

— Это — Мо́мо, он — третий, после Главы и меня. Эм… послушай, друг. Прошу, не упоминай при нём бродячих актёров, караваны, сцены, кибитки, акробатов и жонглёров, не прикасайся к нему первым, и никогда, никогда не вспоминай… виноград, — последнее слово мастер произнёс едва различимо. — Запомнил? Усёк?

— Я всё поняла, — шепотом отозвалась Лили.

Гости успели оставить в прихожей вещи, среди полупустых ящиков и металлических объектов неясного назначения, и продвинуться во вторую часть дома — ближе к жаровне, возле которой покоилось семь пухлых, набивных подушек для сидения, сплетённых из камыша или тростинка.

— Муженёк! — окликнул Гвальда сияющий и распрекрасный Момо, руки которого так и мелькали по кухонной столешнице. — Объясни своей доброй госпоже, кого ты к нам ещё приволок? Я ждал только одного гостя! Один дополнительной рот!

После небольшой смешливой паузы Гвальд подбежал к светловолосому мальчишке и, прильнув к нему, шепнул:

— Всё, завязывай пугать народ. Выступишь позже.

Внезапно у ноги Лили показался непонятный буро-рыжий зверь с длинной, острой мордочкой и стоящим трубой полосатым хвостом, и от неожиданности бедняжка даже вскрикнула. Зверь равнодушно промчался между ног девушки, растревожив ей юбки, и затем устремился в сторону кухни, где молниеносно запрыгнул на плечо Момо и воротником обвился вокруг его узкой шеи.

— Имелся здесь ещё один брат, который недавно погиб, и место которого Гвальд пророчил какому-то красавчику-иноземцу, но больше мы никого не приглашали, — закончив ворчать, парнишка взялся за представление. — А, это Носатый, он принадлежит мне и моему стародавнему… ну, не важно. В общем, Носатый безобиден. Он любит две вещи — есть и спать, ведь он уже очень-очень стар. Носатый готов сожрать всё что угодно, так что хорошо прячьте свои вещи. Но больше всего он любит…

Пока парнишка выкладывал подноготную своего питомца, Гвальд рассаживал Бел-Атара и Лили по подушкам. Вскоре в залу заявился ещё один член группировки — худой и долговязый, светловолосый парень в балахоне мага, нос и щеки которого испещряли веснушки. Парень принял у Момо пару наполненных мисок и понёс пищу гостям.

— …больше всего он любит шоколад, так что подкупить его не трудно. Просто очень дорого.

— Больше Носатого шоколад любит только Момо, так что, за лакомства тут может возникнуть великая бойня. Конечно, будь у нас подобные редкости, — веснушчатый маг в бордовом одеянии сначала выдал плошку девушке, затем Бел-Атару.

— Это наш волшебник, — Гвальд представил пришедшего. — Онке́лиан из дома Ив.

— К вашим услугам, — лукаво прошептал молодой мужчина, протягивая Лили руку.

— Маг? Не может быть! — взбунтовалась гостья. — Маг и с остриженными, короткими волосами?

— Его выставили из училища… а, не важно, — мастер Гвальд махнул рукой на рассказы и разъяснения, и поспешил в закуток за кухней. — Теперь вы знакомы, дальше разберётесь сами. Мне нужно с Главой беседовать.

Он скрылся в коридоре, который вёл к трём смежным комнатам-опочивальням.

— Куда! А ужин? — рявкнул Момо беглецу вдогонку.

— Вообще-то, мы не знакомы. Как Вас величать? — сверкнув глазами, вопросил маг Онкелиан, после чего плюхнулся на подушку рядом с Лили.

— Таолили, — скромно ответила она.

— И меня не просто «выставили», — зашептал волшебник, наклоняясь ближе к женскому плечу. — Мастер, под началом которого я проходил обучение, намеренно изводил меня, он собирался со свету меня выжить, поэтому, мне пришлось принять кое-какие меры… всё завертелось… и вот я здесь, без волос и без поддержки семейства.

— Ой, умоляю, заткнись! — взвыл Момо. — Никому не интересны терзания твоей измученной души! Пожалеют тебя лишь те женщины, которым ты заплатишь! А тебя как звать, тан? — после чего стрельнул взором на смирно сидящего и молчаливого темноволосого пришельца.

— Меня… зовите меня Бел-Атар. Хм… «тан», означает «мой» на хатре, — последнюю фразу Касарбин вымолвил чрезвычайно тихо, но ловкий Момо всё равно его расслышал.

— На хатре? — переспросил хрупкий белобрысый мальчишка. — Ты что же это, не местный? Здесь не жалуют иноземцев!

Он так резко и злобно огрызнулся, что Бел-Атар обомлел. Момо успел разнести наполненные едой миски, выставляя каждую напротив подушки.

— Ты — точно иноземец, с такой-то кожей и такими глазами.

— Я… всего лишь загорел на корабле! — попытался выгородиться Касарбин, но не было ему оправданий.

— Успокойся, — совсем иным тоном, чуток игриво, чуток нахально пропел Момо. — Я просто дразню, просто испытываю тебя.

Он чинно и грациозно опустился на подушку рядом и с любопытством впился колючим взглядом в новичка. Лицо Момо походило на безупречное изваяние без малейшего изъяна, и ввиду глубокой юности трудно было сказать, кому конкретно оно принадлежит — мужчине или женщине. Его глаза — ледник из стали — обрамлял ворох пышных ресниц, а светло-пшеничные локоны прикрывали мочки ушей, и были явно длинней, чем у большинства мужчин в Элисир-Расаре, из-за чего казалось, будто именно Момо здесь — маг во плоти.

Прильнув к плечу Касарбина, Момо колдовским голоском прошептал тому на ушко:

— Я ведь не вчера родился, и знал, что Гвальд приведёт нам помощника. Того, кто станет последним, заключительным звеном — семёркой. Ты… превзошёл все ожидания. Сколько знаешь языков? — и Бел-Атар почувствовал на себе его дыхание, после чего вздрогнул.

— Шесть, если считать наречие Элисир-Расара.

— Ха! Значит, будет о чём поговорить с нашим Учёным! А, вот и он!

В залу безмолвно и с достоинством вплыл некий господин средних лет с чёрной бородкой, облачённый по заграничной моде: на нём была тёмно-серая накидка и шаровары, а чело его покрывал странного вида убор, составленный из длинной и узкой полоски ткани. Сооружение это горделиво звалось «тюрбаном».

— Да, как же. Будет о чём поговорить, ведь Учёный тоже знает много языков! — речь подхватил маг Онкелиан. — Только вот Учёный вообще ни с кем не разговаривает! Никогда! Ха-ха!

Остряк украдкой взглянул на Таолили, но девица не впечатлилась его выходками, и он отчаянно вздохнул. Учёный уселся на противоположной стороне, не желая ни с кем соседствовать добровольно, и уставился голодными очами в миску с пищей, где шкворчало превосходное рагу из оленины, овощей и пшена. В тарелке уже лежало по деревянной ложке, а сверху её перекрывала пресная лепёшка.

Следом в гостиную ворвался какой-то взбалмошный мужичок, весь обвешанный амулетами, с тряпичной маской на лице и в массивных стеклянных очках, необходимых ему для работы.

— Это Алхимик, — маг представил гостям пришельца.

— Вздор! Вздор! Помолчи! — заголосил он невпопад.

— Мне кажется, он чуток сумасшедший, — на полном серьёзе выдал Момо, смотря точно Бел-Атару в глаза. — Ну, как и все мы. Только он — истинный умелец. Кстати, никто не зовёт этого дамского угодника Онкелианом, мы зовём его Ватрушкой.

— Ватрушкой, ага! — завизжал Алхимик. — Ватрушки! Горячие, с пылу с жару!

Бел-Атар и Лили уже не просто чувствовали себя неуютно, они сжались и приготовились к худшему, однако к очагу вернулся Гвальд.

— Глава желает трапезничать у себя, — отчитался мастер, занимая место у подобия «стола».

— Тогда приступим! — торжественно провозгласил Момо, простирая руки над снедью, которую состряпал сам.

— Погодите! — Алхимик взвизгнул так неожиданно, что Лили подпрыгнула. — У одной чаши нет хлеба! Нет хлеба! Как же так? Как так?

— Спокойно, мы поделимся. Это же братство — убежище для благородных господ! — чуть ли не прокричал Момо.

— И дам, — шёпотом добавил Ватрушка, опять нависая над Таолили.

Только участники пиршества начали ломать свои лепёшки, чтобы отдать по маленькому кусочку Лили, которую никто к ужину не ждал, как Бел-Атар всех опередил. Он протянул девушке целую лепёшку с безразличным лицом, и истощённая приняла угощение с радостью.

— Стойте-стойте! — снова заговорил Момо. — Поступим иначе, — а потом предложил Касарбину собственный хлеб, но тот, разумеется, чужое брать отказывался. — Да держи уже, мне всё равно лучше такое не есть. А то не влезу в платье.

Бел-Атар всё-таки взял лепёшку, ибо было бы не вежливо отнекиваться и дальше, после чего перевёл взор на Гвальда и тихо вымолвил:

— Он ведь шутит?

— У Бел-Атара, помимо прочих достояний, имеется один талант, что может статься весьма полезным в нашем деле, господа, — монотонно отчеканил Гвальд, никак не реагируя на вопросы иноземного приятеля. — При помощи простых красок, тонкой бумаги и ткани, различных притирок и мазей он может до неузнаваемости изменить лицо!

— Какое лицо? — поинтересовался Алхимик, выпячивая зенки, и те показались невероятно крупными сквозь стёкла защитных очков.

— Какое? Да хоть какое, — тихо отозвался Бел-Атар, не отрывая от миски взгляда.

— И даже моё? — протянул Момо, беря свою голову в рамку из длинных, узких пальцев. — Сможешь сделать меня ещё слаще?

— Твоё лицо… и без того прекрасно. Ты хорош таким, какой есть, боги над тобой потрудились на славу, — смущённо ответил гость. — А вот Гвальда могу разукрасить так, что ни вблизи, ни издалека прохожие не догадаются, кто перед ними предстал: господин или дама. Или же демон.

По комнате пробежалась лёгкая волна смеха, а Момо аж вспыхнул от счастья.

— Да! Воистину! Красотой со мной никому не сравниться! — и после этих слов повис на плече Касарбина, но строгий мастер быстро одёрнул подопечного.

— Момо! Не липни к новичкам! Ты их пугаешь, они не понимают твоих шуток.

— Да никто вообще на всём белом свете его шуток не понимает, — поворчал Ватрушка, заканчивая жевать.

Пока Белая Семёрка опустошала тарелки, попутно подкармливая Носатого, который ловко, со знанием дела клянчил у каждого самый лакомый кусок, Гвальд продолжил сыпать распоряжениями:

— Так что Бел-Атар будет по большому счёту со мной… а девчонка…

— Лили! — встряла вышеупомянутая. — Зовите меня Лили.

— … а девчонка, вроде как, травница. Она поможет Алхимику. Тебе ведь всегда был нужен кто-то, кто сможет достать правильные ингредиенты и сбегать с поручением в лавку, на опушку за травами и жуками, или в лес?

— Вы все — олухи! Вы не отличаете аир обыкновенный от аира кряжистого!

— Ну, она отличит. Ещё она поможет на кухне Момо, нашей Фее очага, — Гвальд всё говорил и говорил, и по мере его рассказов глаза Таолили зажигались, ведь в них начинала искриться надежда. — Она не умеет читать, но мы это исправим.

— Ис… что? Зачем? — возмутилась «девчонка», но никто не внимал её речам, лишь маг в бордовых одеяниях как-то интересно на неё посматривал.

— И сделает это Бел-Атар.

— Я? — теперь настало время возмущаться второму гостю.

От удивления молодой человек чуть не поперхнулся крошками.

— Почему я? Я не учитель!

— Так надо, — бескомпромиссно и непримиримо выдал мастер.

Только успел последний член братства доесть свою порцию, как огни в зале потухли и дрогнул занавес, что висел за очагом и отгораживал общую часть комнаты от неизвестного ещё пространства. Бел-Атар инстинктивно отодвинулся назад, а Лили выпучила зенки и затаила дыхание.

За занавесом засияли новые огоньки, которые высветили тень человека, скрытого портьерами. Изогнувшийся и замерший в вычурной и неудобной позе, человек этот взялся вещать хорошо поставленным голосом:

— И мудрецы, и праздные гуляки твердят одно: лови момент! Но момент вечно ускользает. И только смерть навечно запечатлеет единственный момент!

Занавески поплыли вверх, и перед зрителями предстал не кто иной, как Момо, успевший вовремя улизнуть и подготовиться к представлению для дорогих гостей. Сперва Касарбин даже не признал в статном и грациозном исполнителе этого несносного мальчишку, однако с каждым последующем мгновением сомнений оставалось всё меньше.

— В свежее предание верится с трудом, — уже женским, высоким голоском завёл актёр после того, как незаметно сменил левую сторону на правую, — а вот старинные байки частенько приобретают правдоподобный ореол.

Снова перескочив на прежние позиции и примеряя личину воинственно настроенного господина, Момо продолжил:

— Так расскажу же я вам, добрые зрители, историю о наших правителях, — на этих словах все присутствующие, кроме Лили и Бел-Атара, неодобрительно заулюлюкали, явно привыкшие к подобному. — История новая, но уже стара как мир. Правители и секли нас, и рубили, и кромсали и морили голодом, но сердце не покоряется мечу! Узрите же нашего настоящего владыку! Небеса его зовут! О, где же ты…

Внезапно занавес резко опустился, а когда снова поднялся наверх, на наспех слепленной сцене вместе с Момо уже находился какой-то чёрный, колеблющийся ком жуткой наружности.

— Где ты, наш спаситель? Позвольте, я представлю вам!..

Ком начал шевелиться и сотрясаться. Прищуриваясь, Лили не могла разобрать, из чего он состоит — то ли из змей, то ли из крыс, но вдруг, после очередного величественного паса Момо, в воздух взмыла стая иллюзорных летучих мышей. Они ударялись о стены, стропила и балки и разлетались нематериальными блестящими брызгами, а под ними пряталось какое-то страшное существо с безобразной мордой. Такого накала страстей деревенская жительница Таолили не выдержала. Она истошно завопила:

— Демоны! Демоны! — затем подскочила на ноги бросилась наутёк.

— Аккуратно, там…

Ватрушка попытался предупредить её, но девчушка с разбега влепилась лбом в низкий потолок.

— …балка.

Лили рухнула на пол без сознания, Момо испуганно разинул рот, однако его рука продолжала выполнять работу и сохраняла утончённую, изящную позу. «Демон», наряженный в лёгкие кожаные доспехи, поднял шаманскую маску, демонстрируя своё лицо — лицо великого, бессмертного создания с узкими, чуть-чуть раскосыми багряными глазами, длинными ушами, и копной белоснежных волос.

— Глава! Мы такого не ожидали! Не ожидали! — завыл Алхимик, подбегая к Лили и проверяя, жива ли бедняжка.

— Как она? — раздался мелодичный голос той, которую звали Главой, первой, среди Белой Семёрки, известной под разными именами — Духа-хранителя, Полярной Лисицы и так далее.

Женщина склонилась над пострадавшей и заботливо провела по лбу Лили холодным пальцем. Главе многого не требовалось, чтобы понять, что девчонка в безопасности.

— Глава — это эльфийка, представительница высокого происхождения? Да ещё и такого редкого? Родом с крайнего севера? — будто заколдованный, прошептал Бел-Атар, с укором и подозрением посматривая на Гвальда. — Она из этлиаров! Немыслимо! Почему… ты мне не сказал?

Сперва Бел-Атар подумал, будто он здесь — один трезвомыслящий посреди дома скорби, однако теперь молодому человеку казалось, что на самом деле только он и тронулся умом. Во что он ввязался?

Его определили на чердак четырёхэтажной башни — в комнату «новичка», которую он должен был делить со второй пришелицей — Таолили.

Девушка знатно приложилась головой, и до сих пор находилась без сознания, но скорее от тех напитков и притирок, которыми её почивал Алхимик. Она развалилась на хлипкой, одноместной койке, возле которой на полу сидел Алхимик, бормочущий себе под нос какие-то выдержки из религиозных трактатов, словно они смогут помочь несчастной. Разумеется, Лили им не внимала, она продолжала неразборчиво шептать:

— Демоны… демоны… нет, спасите меня, милостивые боги. Защитите меня… о, небеса… и священные воды… Демоны! А!

Поморщив нос, Касарбин спустился вниз. Он быстро ориентировался в пространстве и легко нашёл Гвальда — мастер стоял возле ограждения длинной деревянной веранды, что соединяла три смежные комнаты со стороны сада. Одна из комнат, крайняя с юга, принадлежала Алхимику, где тот основательно угнездился и обустроил собственную лабораторию, ровно, как и спальное место. В эту комнату никто не желал заходить, кроме хозяина, ибо запах там стелился резкий и весьма «впечатляющий». В средних опочивальнях жил молчаливый Учёный, и, вроде как, у него в распоряжении имелось множество диковинных свитков и редких пергаментов. А северные «палаты» были во власти Гвальда. Момо и Ватрушка вдвоём теснились на третьем этаже башни, на втором располагался общий кабинет, а первый этаж, как ни странно, отводился Главе.

На веранду можно было проникнуть как через одну из трёх комнат, так и через общий коридор, который проходил через весь дом и затем уводил в башню и отделял главную залу и кухню от индивидуальных спален с помощью каменной стены. Стена эта соединялась с печью, что зимой постоянно топилась и обогревала всё помещение, но до зимы ещё было далеко.

Медленно приблизившись к Гвальду, Бел-Атар принял точно такую же позу и уставился на мрачный горизонт.

— Желаешь что-то сказать? Что-то спросить? — первым не выдержал мастер.

— Даже не знаю… наверное, не буду докучать тебе нравоучениями, как и не примусь выпытывать, каким же образом ты намереваешься провернуть столь сложный и рискованный план в подобной… кхм… «компании». В конце концов, с вами бессмертная эльфийка, которой явно не чужда магия.

Гвальд улыбнулся и придирчиво взглянул на старинного приятеля.

— Говорил, что не будешь. А сам по полной отчитал!

— Как настоящее имя этого мальца? — Касарбин резко сменил тему.

— Момо-то? Спроси у него сам. Авось, он тебе расскажет. И не бойся его, парнишка полностью безобиден.

После затяжной паузы Гвальд порыскал по нагрудным карманам и извлёк фляжку.

— На, выпей. И отправляйся спать, завтра рано подниматься.

Молодой человек пригубил какой-то крепкой браги и хотел было направиться назад в башню, но внезапно Гвальд опять заговорил:

— Если ты передумал, то я не буду настаивать. И не возьмусь задерживать тебя.

— Не передумал. Ведь… мне нечего терять. Я уже обещал.

Бел-Атар двинулся прочь размашистыми шагами, но на самом тёмном участке натолкнулся на Главу. Её упругая, фарфоровая кожа сияла даже ночью, особенно ярко выделяя неестественные, блестящие бордово-алые глаза, что походили на два красных солнца, которые тонули в мареве кровавого заката на фоне пустыни из снега и льда. Мираж её холодной родины никогда не покидал её лица.

— А… — гость растерялся, но потом быстро собрался и поприветствовал женщину так, как было принято у него в королевстве. — Эмин-Тар.

— Зови меня «Глава», — приказным тоном провозгласила эльфийка.

Касарбин немного склонил голову в знак почтения и отправился спать.

Дождавшись, пока человек скроется из виду, Глава подошла к Гвальду. Сейчас на ней значилась её повседневная одежда: неприметные штаны и простой серый камзол, что скрывал как можно больше кожи, а посередине её переносицы светились две смачные красные точки.

— Жаркая выдалась ночка, а лето ещё не началось, — заявил мастер, скрещивая руки на груди и посматривая на сподвижницу испытующим взором.

— Этот человек выглядит жалким, — бесцеремонно отрезала эльфийка. — Ты уверен, что он справится?

— Подумай лучше над тем, как в его глазах выглядим мы.

— Ну, мы-то всех разыгрываем, так что…

— Разыграть всех не выйдет даже у тебя, — издевательски подметил Гвальд, поднимая одну бровь вверх и наклоняясь ближе к Главе.

Да, она была эльфийкой — созданием возвышенным, бессмертным и просветлённым, но даже эта долговязая женщина не смогла бы сравняться с Гвальдом ростом.

— Бел-Атар многое знает. Между прочим, он безошибочно назвал твоё происхождение с первого раза — этлиары. Кто ещё разбирается в подобном?

— А девчонка?! — сквозь зубы, очень раздражённо, вышептала морозная эльфийка. — Зачем ты приволок к нам в дом её? Она будет восьмой, а восемь — скверное число!

— Но её зовут Лилия! Лилия — славный цветок, это доброе знамение. Девочка — это дар божеств для нас. У неё совершенная память, она влёт запомнит священные письмена.

— Уверен? Разбуди её завтра с утра пораньше, да испытай. Сделает хоть одну ошибку, тогда гони её прочь. О, отец небесный, да она не умеет даже читать простые буквы, куда ей до иероглифов!

— Но она быстро научится! Разве ты не видишь, как нам повезло? Лили гораздо лучше впишется в роль Владычицы янтаря. Она хотя бы женщина, в отличие от Момо! — Гвальд начал кипятиться, из-за чего бурно взмахивал руками перед лицом Главы.

На веранде разгорались ожесточённые бои между двумя предводителями Белой Семёрки.

— Момо — актёр! — прошипела эльфийка, сжимая кулаки. — Он справится с любой задачей! А девчонку мы не знаем!

— Он — незрелый! Ты взвалила на его плечи неподъёмный груз и требуешь чрезмерно многого!

— А ты — ничего! Только балуешь его!

— Известно, почему… судьба была к нему сурова. Ладно, давай заканчивать это. Обсудим всё завтра в городе, на медном холме. Ребята не должны слышать, как мы пререкаемся в столь ответственный момент. Это вредит боевому духу.

— Хватит относиться к ним, как к рядовым в своём полку.

И Глава, и её правая рука замолкли. У них над головами промелькнули сипуха, филин и сова, взмывшие вверх с башни. Две птицы устремились в черту города, а одна — на северо-запад, возможно, к Янтарному дворцу. По блестящим и чёрным небесам бесшумно скользили летуны в светлом оперении, и Гвальд замечтался.

— Судьба и тебя не обделила испытаниями и бедами. Но ты такой участливый, — вдруг тихо изрекла Глава, — вечно всех жалеешь. А кто пожалеет тебя?

— Может, ты? — не без дерзости предложил мастер.

— Спокойной ночи, Гвальд, — равнодушно и спокойно ответила женщина, скрываясь в недрах дома.

Когда наследный принц встретился с бессмертным магом в следующий раз, их окружала совершенно иная обстановка. Загадочного гостя ещё не пропускали далеко в замок, как и не предоставили ему полную свободу — шею мужчины по-прежнему сдавливала тугая гривна покорности, — однако он уже якобы занимал незначительную должность при дворе и потому ему пожаловали собственные покои. Здесь имелось и уютное ложе под полупрозрачным пологом, заправленное чистыми льняными простынями и снабжённое всеми удобствами, и красивая посуда, вырезанная из минералов вроде нефрита или агата, и столики для письма и закусок, и зеркала, и свечи, и лампы, и шторки, и различные пуфики… В опочивальнях столь подозрительной персоны находились всевозможные редкие диковинки и драгоценные предметы обихода, что казалось, словно они рекой сюда стекались со всего Элисир-Расара. Поток вымывал из почв золото, а оно, в свою очередь, крупицами оседало на картинах, мебели и тканях. Какое изобилие!

Наследный принц восседал в благородной позе за письменным столом, а бессмертный маг, новоявленный гебр начального ранга, вальяжно развалился на кушетке.

— Аман-Тар, — Сэль обращался к собеседнику так, как было принято звать древних лунгов. — Значит, Солнечная игла Виликарты — это Ваша истинная цель?

— Хм. Кто поймёт? — безразлично отмахнулся рыжеволосый господин.

— Но… зачем же Вам этот бесполезный камень? Значит, в нём всё-таки заключается какая-то неведомая сила?

— Сила неведомая и непостижимая для земных обитателей. Или же, просто не открывшаяся вам, жителям Элисир-Расара. Вы же так и не сумели разгадать, в чём конкретно заключается мощь этого камня, и не вняли, как извлечь пользу из такого достояния?

— Н-нет, — слегка замявшись, принц удивлённо распахнул веки, затем поднялся на ноги, подошёл к магу и присел возле него, — но… Вы со мной поделитесь однажды? Вы всё-таки желаете заполучить иглу?

— Главный вопрос здесь другой, — хмыкнул бессмертный, а затем наклонился к Сэлю и внятно прошептал, — чего желает наследный принц? Чего хочет он?

Сэль Витар, сегодня облачённый в царственные наряды светло-песочных и бежевых оттенков, вдруг подскочил с места, будто ошпаренный. И свеженазначенный гебр наблюдал, как рассыпаются густые белые пряди по мальчишеским плечам, словно снежный покров, что обволакивает скалы.

— Да, я понял Вас, — тихо промолвил принц так, будто чего-то смутился.

Он приблизился к одному из подставочных столов, а затем принял в руки резную плошку в форме цветка белокрыльника, высеченную из превосходного агата.

— Мой дом — полная чаша. Когда у тебя есть всё, то чего ещё можно пожелать? Изначально я думал также, мол, коли у меня имеются все блага, то мне и хотеть больше нечего, но, почему-то, это не работает так…

— Глаза ищут красоту, но сердцу милей иные вещи, — кто-то неожиданно подул Сэлю в ухо, он в ужасе обернулся и обнаружил позади себя бессмертного, который подкрался совершенно бесшумно. — Так что же это? Чьё-то чужое сердце? И что таится в Вашем?

Впервые иноземец обратился к наследному принцу с уважением, и на мгновение Сэлю почудилось, будто это — не к добру. Он задумался, но не испугался, и не отпрянул.

— Моё сердце — покинутый дом. В нём было всё, что нужно, но это было никому не нужно, — Его Высочество печально отбил языком и опустил взор на пол.

— Да, — неожиданно бодро подхватил собеседник. — Чем проще жизнь, тем сложнее её вынести.

— А что в Вашем сердце, Аман-Тар? Или кто?

Маг резво отпрыгнул обратно и рухнул на кушетку. Лукаво улыбнувшись, он загадочно изрёк:

— Не знаю… быть может, любопытство? Хотя… нет, в моём сердце этого нет тоже.

— Значит, чувства ещё не успели вернуться? Это весьма странно! — увлечённо затараторил наследный принц, однако бессмертный гебр быстро прервал все его потуги.

— Разве хладнокровие — это не достоинство? И разве достоинство не выражается через умение держать себя в руках и не проявлять на публике эмоций? Тогда… не разумней ли будет чувства навсегда изгнать?

— Не проявлять, и не испытывать — это разные озёра. Одно из них пресное, второе — солёное.

— Если тебя это так беспокоит, Твоё Высочество, то в следующий раз принеси мне побольше книг, напечатанных в Мирсварине за последние пару десятилетий. Я желаю окунуться в гущу событий и назначить собственный курс…

Рыжеволосый очень вовремя затронул тему очередного визита, ибо в дверях без стука и предупреждения нарисовалась дворцовая охрана. Всем своим видом она как бы говорила, что очная ставка окончена, и настала пора прощаться.

— … что-то мне подсказывает, что только вблизи своих братьев и сестёр бессмертных я сумею оживить чувства. Мне нужны словесные напоминания о доме, и тогда моё сердце забьётся с новой силой. Ничего, если книги будут на иностранном, непонятном тебе языке.

— Договорились. До встречи, Аман-Тар.

После того, как улыбчивый принц покинул опочивальни, а вместе с ним удалилась и охрана, маг выждал положенный срок и подошёл к окну. За стеклом простирался чудесный вид на гавань, ведь его поселили в западное крыло, подальше от наследника. Своим проникновенным и стремительным взором мужчина мог теперь окинуть бухту Зелёного моря.

— Давненько я здесь не бывал. Нынче измельчало даже море, что и говорить о людских нравах, — с ровным дыханием вымолвил гебр, и ни одна мускула не дрогнула на его лице. — Но мы исправим это.

Оранжевый диск солнца уже готовился уснуть в последний день второго месяца весны и катился к горизонту, граница которого едва угадывалась, ибо разделяла небеса и воду одинаковых, пепельно-золотистых цветов.

Элисир-Расар — обширный полуостров с горами, равнинами, речными долинами и бесчисленными озёрами, плодородными полями, вересковыми пустошами и болотами, где солнце никогда не восходило слишком высоко, зато часто зависало чрезмерно низко. Но ведь не грех опуститься на бренную землю, когда нужно что-то поднять с неё?

— Хозяин? Хозяин! — позвал бессмертного звенящий голос. — Ну же, хозяин, определитесь.

— Определяйтесь! Определяйтесьуже! Выбирайтеизтроих! — искажённо зашипел второй.

— Скудный выбор, — задумчиво вышептал владыка, отстраняясь от окна и направляясь к зеркалу.

— Выбирайте королеву! Она умна, молода и у неё железная хватка!

— Однако, она — женщина, и в Элисир-Расаре никто не будет ей подчиняться, коли за её спиной не встанет десяток знатных господ.

— Выбирайтесоветника! Оноченьамбициозеничестолюбив!

— Да, но Зархель уже находится под чьим-то влиянием, и развеять это колдовство даже мне не по силам.

— Мы поможем! — хором объявили все три струи энергии, и закрутились по спирали.

— Не получится. Эта магия идёт своей дорогой, она в согласии с законами природы. А истинный закон нельзя нарушить.

— Только не берите мальчишку! Его никто не слушает, он здесь один! Он — нищий! У него ничего нет, он беспомощен! Его дом — полная чаша, но душа — пустой стакан.

— Воистину, так. Однако, душу можно направлять, ничего толком в ней не понимая. И пустое проще наполнять.

— Повелитель понимает, — пропели все три струи. — Скоро мы получим три основы, и тогда!..

Голоса затихли. Бессмертный маг повертелся у зеркала, изучая собственное отражение.

— Хм. Рыжий, значит, на сей раз, — проворчал он, проводя рукой по чуток взъерошенным волосам, которые кончиками задевали ключицы. — Должно быть, это во имя тебя, моя дорогая возлюбленная. Ты столько натворила… и, хоть я тебе и благодарен в какой-то мере, но в этой жизни нам лучше не встречаться. Отныне у каждого своя стезя.

Мужчина поправил дворянский кафтан из светло-зелёной шерсти с высоким воротником-стойкой, и пошагал прочь из покоев. Наверное, он не заметил, как по поверхности зеркала промчался лёгкий холодок — всего лишь дыхание, что осело на стекле испариной, а после перевоплотилось в эхо.

Настало время хладнокровно и рассудительно вершить великие дела. И никакого вреда.