Логово заядлых неудачников

Глава вторая. Чёрно-белые страницы

Сэль вздрогнул и распахнул веки. Всё его тело покрывал холодный пот, он ворочался на ложе третью ночь подряд. Стоило наследному принцу только-только погрузиться в сон, как его тут же что-то выдёргивало из этого блаженного состояния, и Его Высочество вновь был вынужден вертеться среди подушек и одеял туда-сюда, ища удобное положение в кровати.

Одно успокаивало принца: кушетка «надзирателя» давно пустовала, ибо у того теперь всегда имелись неотложные дела. А ведь когда-то на его месте спала куда более приятная особа, которая не на шутку волновала молодого наследника престола.

— Сердце моё тоскует по тебе, глаза мои желают видеть тебя… — шептал напряжёнными губами Сэль Витар, зажмурившись и перекладываясь на левый бок. — Ирмингаут… наверное, можно проснуться завтра, ещё разок. Чтобы узнать, придёшь ли ты навестить меня…

Но он снова не выдержал и медленно открыл свои лучезарные зеницы. За его ложем в кромешном мраке возле самой стены стоял длинный белёсый призрак с разинутой зубастой пастью и лосиной мордой, только без глаз, зато с лапами богомола, сложенными на груди. Принц никак не реагировал, он не верил в явление этого полночного гостя из потустороннего мира.

Получается, чудовищные драконы-обереги не помогли?

Сэль решил, что он и вовсе ничего не видит, но в противоположном конце комнаты вдруг скрипнула ставня, чего тоже никак не могло быть — окна и выход на просторную террасу всегда оставались закрытыми, а у принца не имелось ключей. Он чуток приподнялся над ложем и тихо позвал:

— Ирмингаут?.. Это ты?

Только никто не отвечал, и тогда Его Высочество встал на ноги и подошёл к окну. По мере продвижения принца по комнате скользил голубовато-металлический свет, оседающий на всех блестящих поверхностях. Разумеется, ни во второй части опочивален, где располагался кабинет, ни за окном на террасе наследник не обнаружил вторженцев, но теперь кто-то потревожил входную дверь в его покои. Укрывшись за занавесками, юноша подождал немного, а затем направился к источнику шума.

Действительно, одна из створок оказалась приоткрытой, но, поскольку двери не запирались изнутри, такую вольность мог себе позволить даже ветер. Сэль еле слышно спросил:

— Сагрена? Это ты? Что тебе нужно?

Однако по залу по-прежнему растекалась лишь тишина, и он захлопнул дверь.

На утро Сэля вызвала к себе матушка-королева.

На самом деле Момо звали Лан Кер-Велин, и он отнюдь не шутил, когда говорил, что может однажды не влезть в платье. Момо был прирождённым актёром, знал много различных фокусов, умел исполнять акробатические трюки, ему привили любезные манеры и грамоту, и зачастую он переодевался в хорошенькую барышню для того, чтобы выйти на промысел. Момо любил совершать мелкие кражи и обчищать карманы праздных богачей, но не во имя наживы, а только ради собственного удовольствия, за что регулярно получал взбучку от Главы, ведь Белую Семёрку ни при каких условиях не должны были раскрыть. Момо же брал всё самое выдающееся и интересное, настолько, что добычу потом вообще было невозможно сбыть.

Он без каких-либо затруднений выложил свою историю Бел-Атару, собственно, потому что и рассказывать-то было особо нечего. Ведь однажды случилось так, что Момо, то есть Лан, почти полностью потерял память. В ставке Белой Семёрки шептались, будто после предпоследнего золотого бедствия, разрушительного и богатого на катаклизмы, Глава нашла Момо слоняющемся по размытым окраинам восточной части города, недалеко от развалов стены, всего покрытого грязью и тиной и не помнящего ничего о прежнем себе. Первое осознанное воспоминание Лана — это лицо Главы, и теперь парнишка очень бережно хранил в голове дорогую картинку. Глава приютила Момо примерно два года назад, и, скорее всего, тогда ему было около тринадцати лет, но никто не может знать наверняка. Белобрысый казался слишком ловким и умелым для желторотого пятнадцатилетнего юнца, но таковой была местная легенда, и Касарбин не имел причин в неё не верить.

— Хочешь посмотреть на меня в парике? — плутовато изрёк Момо, отбивая каждый звук языком и чуть-чуть прищуриваясь.

Когда он так делал — это означало, что парнишка не исполнял какую-то роль, а являлся самим собой, что происходило крайне редко.

— Да, — без малейших промедлений ответил Бел-Атар и сверкнул белоснежными зубами.

Они стояли на веранде, но рассвет ещё толком не начался. Зато пасмурное небо уже окрасилось в пепельные и перламутровые тона, и подёрнулось лёгким свечением на востоке. Сейчас были отчётливо видны заросли высокой травы, что со стороны сада окружали каменный дом с башней. На тёплом весеннем ветру трепыхались пушистые кисточки тростника и колыхались толстые початки рогоза. Тихо и мелодично шелестя, они словно переговаривались с духами, которые обитали неподалёку.

— Тогда решено. Обязательно покажусь, — звонко вымолвил Момо, после чего похлопал руками по перекладине ограждения и двинулся в дом.

В ушах он носил длинные серёжки из прозрачных призматических кристаллов хрусталя, но когда должен был отправляться в город по делам, — на «выступления», как Лан лично это именовал, — то снимал украшения и прятал в шкатулку.

Момо делил комнату с магом Онке́лианом — Ватрушкой, и сперва можно было подумать, будто эти двое не ладят. Однако, как Бел-Атар выяснил в последствии, парни прекрасно ладили, просто, как и заведено у молодых, постоянно задирали и подковыривали друг друга.

По утрам Момо частенько шёл на пару с Ватрушкой в «торговый дом» Белой Семёрки — по сути, обычную лавку старьёвщика, где они оба работали, скупая для перепродажи различное добро, но, в основном, поношенную одежду и домашнюю утварь. Магазинчик этот гордо величался «лавкой волшебного Северона», и там хозяйничал Онкелиан. Однако, он тоже выглядел слишком юно, а потому у него имелся специальный костюм для приёма посетителей: потрёпанный балахон колдуна, старенький колпак и накладная борода отвратительного качества. И Касарбин задумал исправить худую маскировку.

Вообще, вначале Бел-Атар не понимал, что именно происходит в лавке Северона и чем конкретно занимается всё братство. Вокруг всегда кипела деятельность, у всех имелась масса занятий, помимо него. Гвальд тоже регулярно наведывался в торговый дом Семёрки, но большую часть времени он проводил в верхнем городе, за Мраморными воротами или вовсе на медном холме. Алхимик, вроде как, производил на продажу кучу разнообразных «магических» зелий, мазей и притирок, которые выставлялись в лавке волшебника или уезжали из омута вместе с Гвальдом, туда, где их путь уже было невозможно отследить. С иной стороны, в истинные обязанности Алхимика входило кое-что совсем другое: он властвовал над неким «списком».

В списке этом значилось более семидесяти пунктов, и целое братство гнуло спину над тем, чтобы раздобыть в надлежащем виде каждый ингредиент, даже самый незначительный. Дела Алхимика пошли в гору, когда к нему подрядили ещё и Лили. Девчонка, несмотря на то что была сиротой и все свои семнадцать лет прожила в деревне, проявляла редкую смекалку, аккуратность и щепетильность. Она разбиралась в травах, минералах и веществах животного происхождения, ловко обращалась с оборудованием, и, что не менее важно, была до пугающего напористой. Последняя особенность новой подопечной шла Алхимику на руку — беда в том, что он никогда не выходил за пределы ставки, а если ему всё-таки требовалось по каким-то невообразимым обстоятельствам покинуть дом родной, то он с головы до ног закутывался в одеяло.

Разумеется, со столь диковинно «одетым» и странным господином никто не желал водить знакомств. Люди боялись вступать с Алхимиком в открытую беседу, что создавало огромные проблемы на пути к приобретению, и даже к производству нужных ингредиентов. Прочие члены братства, такие как образованная и сведущая Глава, например, или ловкий делец Момо, могли купить нужные субстанции по указке, но они не умели надёжно проверять качество, и, как уже отметил Алхимик, никто из Семёрки в жизнь бы не отличил аир обыкновенный от аира кряжистого, не говоря уже о том, чтобы разбираться в бесчисленных сортах какого-нибудь там багульника.

Бел-Атар быстро догадался, что, хоть члены братства и ковали себе дурную славу, а со стороны казались вовсе дикими, их предприятие — всё равно, что слой золота, нанесённый в лаборатории фальшивомонетчика на дешёвую медь — лишь нарочитая видимость. Стоило провести по поверхности ногтем, как перед глазами проклёвывалась истина, как всегда, неприятного, не успокаивающего цвета. Все здесь работали на благо «списка».

Никто в братстве не ел задаром свои харчи, у каждого члена имелась чёткая, тщательно выверенная роль, предписанная ему мастером или Главой. Только, почему-то, подобное положение вещей держалось в строжайшем секрете и покрывалось завесой мрака перед новичками.

Впрочем, проницательные глаза Бел-Атара было не так-то просто обмануть. Он, начитанный и любопытный от природы, многое замечал, и все свои открытия старательно мотал на ус. К примеру, Белая Семёрка вечно пыталась обстряпать свою деятельность так, словно она терпит страшные издержки и чуть ли не нищенствует, только вот никто в доме с башней по-настоящему не нуждался в деньгах.

Начнём с того, что у Момо был целый гардероб из прекрасной женской одежды. Сундуки в его комнате ломились от пышных нарядов, а ларцы проседали под тяжестью украшений. В опочивальнях Учёного, которого звали Ви́ридас, находились бесценные рукописи в единственном экземпляре из-за далёких морей, дорогостоящие свитки и пергаменты, и он, в общем-то, был не прочь поделиться с Касарбином некоторыми картами и фолиантами, ведь узрел в новичке схожий интерес. Алхимик никогда не стоял за ценой, коли ему действительно нужно было заполучить определённый ингредиент. У него в запасниках томились и ладан, и корень женьшеня, и сушёные лепестки чёрного лотоса, как и семена голубого, и многое, многое другое редчайшее сырьё. Маг тоже кое-чем владел: фамильными реликвиями из сферы волшебного и книгами по чародейству, ровно, как и формулами, или чертежами заклятий.

Глава, величественная и прекрасная эльфийка с белоснежными волосами и алыми зеницами, испытывала странную слабость к холодному оружию. Бел-Атар с лёгкостью отметил этот «порок» женщины, ведь сам был грешен тем же. Он сызмальства обожал сабли, мечи и кинжалы, прочёл немало книг о них, изучил массу справочников, и часами мог разглагольствовать о древних и достославных артефактах так, словно лично ковал и зачаровывал их.

Даже наиболее приземлённая в ставке вещь — пища — всегда была на высоте. Здесь обитателям не приходилось изо дня в день давиться одинаковой похлёбкой, и в своё жарко́е они клали настоящее мясо, причём изысканное, вроде оленины, а не какую-нибудь там красную рыбу или дешёвые устрицы, которыми насыщались бедняки. С первой минуты в братстве Касарбин только и слышал, что о всяких диковинках: «виноград», «шоколад», сколько же стоят подобные лакомства на берегах Исар-Динн?

И к чему такое расточительство?

Безусловно, Лили не обращала внимания на различные мелочи. Она уже была довольна тем, что у неё появилась крыша над головой и что её не гонят взашей. А беспокойство Бел-Атара росло по мере того, как весна продвигалась вперёд, увеличивая промежутки света и выбеливая тёмное время. Ночь сокращалась, и солнце всходило на горизонте всё раньше и раньше, что должно было продлиться вплоть до солнцестояния — празднества цветов.

Однако, главная проблема Бел-Атара заключалась в ином: для него почти не находилось работёнки после того, как он починил накладную бороду Онкелиана. Касарбина не приглашали трудиться в лавку, его не нагружали домашними заботами, не допускали на кухню в страхе перед тем, что неумелый повар сожжёт вкусное блюдо, и даже Гвальд не брал его с собой в высотную часть города. У Гвальда и Главы имелись какие-то подозрительные дела на медном холме, но какие именно — не представлялось возможным выяснить. Ходили слухи, что нынче Белая Семёрка спелась с Воинами Вереска, а вот с братством Служителей костей, наоборот, в плохих отношениях. Но Глава считала Бел-Атара слишком рассудительным и… порядочным, а потому не доверяла ему, Гвальд не посвящал приятеля в секреты братства, так как переживал за его благополучие, и чужаку только и оставалось, что слоняться по округе и погружаться в личные раздумья.

Его час наступал тогда, когда звёзды зажигались над башней ставки. К этому времени все члены Семёрки возвращались в дом, затем совместно ужинали, после чего Бел-Атар принимался за собственную задачу: обучал Лили чтению, что было не трудно, право слово, ибо память девчушки действительно была совершенно выдающейся.

Лили, напротив, с самого утра носилась по дому как пчёлка. Она прекрасно сошлась характером с Алхимиком и с жаждой и вниманием поглощала каждую крупицу знаний, что ей предлагал новый учитель. Лили могла заниматься уборкой, ведь Главе особенно нравилось, как эта проворная девчонка складывает её облачения, могла помогать у плиты Момо. Правда, самодовольный юнец довольно быстро спроваживал навязавшуюся прислужницу, ведь ничто не грело его сердце так, как похвала и восхищение. Момо любил принимать хвалебные отзывы об ужине единолично, и поэтому никому бы не позволил помогать… то есть, мешать ему готовить. Он не желал делиться славой за заслуги, но был не против, если Лили мыла посуду.

Иногда Таолили отправлялась в лавку Северона, где с многочисленными работниками сортировала недавно прибывшую одежду, посуду и постельные принадлежности. Порой девчонке перепадала какая-нибудь не очень свежая обновка, которой её награждал Онкелиан или лично мастер. А посему, когда Гвальд брал новую подручную в высокий город, то она с лёгкостью могла изменить собственную внешность: спрятать лицо, накрыться пёстрым платком или закутаться в бесцветное покрывало для того, чтобы её не узнавали, или, наоборот, дабы лучше выделяться в толпе. То же самое проделывал Гвальд.

Вообще, его облик всегда оставался примечательным. В конце концов, разве удастся человеку скрыть поистине грандиозный рост на людских землях, кои не наводняют рослые лунги, араны и эльфы?? Вряд ли, а потому Гвальд даже не пытался. Он играл от обратного, и наряжался вычурно, броско и кричаще. Вчера он значился заезжим купцом, сегодня изображал служителя культа в рясе, а завтра мог представиться прокажённым, главным было одно — не подставлять лицо и тело обличительным солнечным лучам.

Бел-Атар решил, что именно для того Семёрке и нужна столь сомнительная лавка — дабы иметь свободный доступ к потоку разнообразных сменяющихся нарядов. Весьма умно, коли знать, как люди встречают новичков, — по одёжке. В омуте у пропащих пьяниц и отпетых бродяг могло не быть даже личной кружки, но у последнего нищего имелся свой собственный запоминающийся сюртук.

В будние Гвальд частенько уходил на медный холм, и сегодня к нему присоединилась Лили. Вместе они должны были раздобыть что-то из списка Алхимика, что поступит в продажу к обеду в одной престижной магической лавке. Момо собирался наведаться в знаменитый и роскошный дом увеселений, где у его персоны как под мужской личиной, так и под женской имелось множество постоянных посетителей.

Как понял Касарбин, каждый из братства занимался каким-то «особенным» делом, однако, орудовал он на благо всех Белых. Алхимик что-то отчаянно мастерил в своей лаборатории, некое неповторимое зелье тогда, как основное достояние Момо заключалось в его связях. Лан упоминал, что он не просто водил знакомство с жрецами дома Дубовых Рощ, но даже встречался с некоторыми небесниками — служителями Янтарной башни. Именно Момо должен был раздобыть очень важную деталь, столь необходимую для успеха целого плана — перламутровую таблицу-приглашение.

Загвоздка в том, что Солнечная игла Виликарты, коя и интересовала Главу с Гвальдом, содержалась в запертой Янтарной башне, а туда было не попасть. Кроме того, башня возвышалась на опасном участке Сломанного берега прямо среди воды, кишащей уграшами и воплощениями утопших, и соседствовала с Дремлющим лесом. Без приглашения визит в Янтарную башню не представлялся возможным, ибо на ней лежали невероятно могучие чары, такие крепкие, что ни смертные, ни бессмертные, ни даже маги-короли не в силах были нарушить их указ. Однако, приглашение могла получить одна особа — Владычица янтаря.

Владычица янтаря — полумифическая фигура, служительница древнего культа, адепты которого превозносили драконов и магию, покровительница как настоящего янтаря, так и зиртана — затвердевшего либбо. Мало кто из жителей Элисир-Расара до сих пор веровал в её существование, однако проводить смотрины на подобную роль было своего рода традицией. Правда нынче почти никто не осмеливался подплывать в надлежащий день к острову Янтарной башни для того, чтобы предложить собственную кандидатуру — претендентку ждало суровое испытание, нужно было иметь при себе перламутровую таблицу, и, вдобавок, никто не знал, что впоследствии происходило с потерпевшими неудачу. Во всяком случае, об этих потерянных душах в Исар-Диннах не вспоминали.

Погружённый в размышления Бел-Атар вот-вот закончил заносить в обитель Семёрки ящики с горной породой, которые назаказывал Алхимик и которые почему-то выгрузили на другой стороне улицы. Теперь Алхимик желал в уединении и тишине переворошить все камни и булыжники, дабы найти в них нечто ценное, поэтому Касарбин его покинул и снова выбрался наружу.

Он стоял возле крыльца и отряхивал от пыли руки, и вдруг заметил впереди прелестную молодую девушку в шляпке и тёмно-изумрудном платье. Со светло-золотистыми кудрями и розовым личиком она казалось столь невинной, что Бел-Атар не на шутку распереживался за её благополучие. Что эта беззащитная пташка позабыла в столь неприветной пустоши, открытой для стервятников и коршунов?

— Могу я вам чем-то помочь? — Касарбин начал говорить ещё до того, как подошёл к даме.

— А справитесь ли, тан? Силёнок хватит?

По спине молодого человека пробежались мурашки.

— У меня ведь зверский аппетит, — продолжала девица.

Бел-Атар подпрыгнул к барышне, подступил совсем вплотную, отгибая рукой полу соломенной шляпы и вторгаясь в чужое затенённое пространство.

— Лан, ты спятил?! В подобном виде расхаживаешь посреди ясного дня!

Момо заливисто расхохотался. Грациозным, женственным движением он снял шляпку и вынул шпильку из волос. Натуральные, кудрявые пряди рассыпались по его узеньким плечам, прикрытым кружевным платком. Шею лицедея стягивала небесно-голубая бархатная лента, так, как это и было принято в столице у молодых девушек, проходя как раз в том месте, где располагался кадык.

— Ты же говорил, что тебе интересно посмотреть на меня в парике. Узри!

Не позволяя потрясённому Касарбину опомниться, Момо согнул руку в локте и предложил собеседнику прогуляться вдвоём.

— Не желаете ли, тан, сопроводить меня? Мы с вами прошлись бы до Мраморных ворот, а затем посетили бы подвешанные сады? Что скажете?

— Это подвесные сады, — поправил его Бел-Атар и улыбнулся.

— Ха-ха! Какая я глупая! Лучше для вас, тан. Разве так не проще? С лёгкостью сумеете меня обвести и получить своё!

Приняв условия странной игры, иноземец скорчил надменную и безразличную гримасу, будто бы принадлежащую то ли городскому повесе, то ли отставному дворянину, и подхватил под руку Лана.

— Прошу вас, голубушка, отбросьте дурные шутки! Я — не из таких коварных!

— Зато я — из таких, — уже грубым мужским голосом выдал Момо, уводя Касарбина прочь.

Возможно, парнишка пожалел заморского гостя, вечно сидящего взаперти, предложил ему развлечься от нечего делать или же собирался целенаправленно ввести в курс некоторых событий и что-то разъяснить на личном примере — сегодня для Бел-Атара это не имело значения. В конечном счёте, Касарбин был художником. Он хотел выбраться из привычного, сменить угол зрения и по-новому взглянуть на мир.

Довольно много времени прошло с тех пор, как бессмертный маг поселился в Янтарном дворце, а посему он успел освоиться. Его не допускали в центральные чертоги, где располагались все приёмные и парадные залы, палаты советов или кабинеты чиновников, но это не означало, что пленник не мог наблюдать за происходящим издалека.

Сегодня он восседал в образцовой позе на мраморной лавочке у стены и внимательно следил за тем, как на противоположной стороне по длинной галерее прогуливаются люди. Вельможи, волшебные гебры, должностные лица, дворяне и родственники правящей семьи с самого утра наполняли комнаты центральной части дворца, чтобы что-то выпросить у королевы-матери или Главного советника. Маг ещё никогда не сталкивался с ними лично, даже сейчас его и суетящихся посетителей разделял обширный пролёт великолепной лестницы. Таких лестниц в Янтарном дворце насчитывалось две, и они разграничивали западное и восточное крыло, отсекая их от сердцевины здания.

Уже который день взор мага задерживался на одном господине средних лет с усами, скромной бородкой и лёгкой сединой в каштановых волосах. Хорошо сложённый, мерящий пространство размашистыми шагами и всегда держащий правую руку на набалдашнике меча, он точно принадлежал к потомственным военным. Помимо физической силы маг ощущал в нём какую-то особенную крепкость, ту, что не заметна глазу. Однако этот бравый воин никогда не спешил посещать королеву-мать, не искал встречи с Главным советником или его подчинёнными, и не кланялся в пятки жрецам Дубовых Рощ. Зато он кружил по приёмной и переговаривался с такими же страждущими, иногда беседовал с царской свитой.

Ещё один любопытный человек огромного роста и могучей комплекции постоянно держался в тенях и носил чёрное, и был при этом невероятно красив лицом. Однако, с ним никто не желал иметь дел, вельможи опасались даже начинать с ним разговор, зато он не отставал от Главного советника Зархеля, и всегда числился в первых рядах охраны государыни.

Глубоко вздохнув и прикрыв глаза, маг постановил, что за время его отсутствия в Ассалготе мало что переменилось. Старики по-прежнему ищут молодость, немощные — силу, смертные — бессмертия, невольники — свободу, а свободные — плена в уютном доме, как и было всегда заведено в природе. Только народу вокруг стало гораздо больше: человечество невероятно расплодилось! Маг знал, что люди либо размножаются, либо растут, ведь рост заключается в трудностях, а размножение — в изобилии. Земли Элисир-Расара богаты и плодородны, они приносили немало богатств своим владетелям, помимо самого насущного дара, разумеется…

И почему там, где столько всего происходит, никогда ничего не меняется?

К своему глубокому разочарованию, в пёстрой и галдящей толпе маг не увидел ни единого бессмертного: ни эльфа, ни митриникийца, ни арана, ни, тем более, лунга.

— Что за насмешка судьбы? — прошипел он сквозь зубы. — Бессмертие в этом мире вымирает, а смерть живёт.

Затем поднялся на ноги, выпрямился, немного покачался из бока в бок и двинулся в сторону холодного крыла. Всё-таки, его ожидали.

— Но мы это исправим.

— Хозяин? Хозяин! — шептала тоненьким голоском одна из фиолетовых магических струй.

— Выясните, кто этот человек с синими глазами, что привлёк моё внимание. Что ему здесь нужно? Что у него на уме и что на устах?

— Как прикажете! — хором ответили все.

— И ещё… не попадайтесь на глаза Зархелю. И второму господину Аонов тоже, этому принцу в чёрных доспехах.

— Повинуемся!

Две струи немедля отправились выполнять поручения, но третья осталась.

— Хозяин! Не следует разговаривать вслух! Вдруг, кто подслушает?

— Ну и что? Пускай слушают, всё равно ничего не поймут. Я же маг, и безумие естественно для меня.

Волшебная энергия больше ничего не изрекла, она покружила возле повелителя, затем лентой протянулась в том направлении, куда помчались её собраться, и исчезла.

Зармалессия и Зархель думали, будто пленник не может пользоваться чарами и любой колдовской силой, пока на нём надета гривна покорности, вырезанная из пал-силбани. С одной стороны, так оно и было, да, и этот проклятый ошейник не давал бессмертному развернуться в полной мере… однако, его тень уже сверкала металлическими искрами. Он лично сдерживал и присмирял стихийный огонь из майна внутри, позволяя другим участникам сражения расслабиться, опустить копья и мечи, снизить уровень защиты и по-настоящему себя проявить. В конце концов, дворцы и интриги неразлучны, словно братья-близнецы. И теперь бессмертный гость — дворянин. Чтобы понять, как надлежит плавать в неизведанных водах, сперва лучше залечь на дно… дабы испытать, исследовать его. Узнать, где притаились острые, невидимые камни.

Наследный принц находился во внутреннем дворцовом храме, где располагались прелестные изваяния самых важных для Элисир-Расара богов: здесь были статуи покровителей каждого из двенадцати домов, три скульптуры защитников столицы, и даже идол, изображающий мага-короля. Вообще, последнее божество считалось переходным, так сказать, и всегда представляло предыдущего правителя в то время, как ни лицо изваяния, ни детали не менялись столетиями. Сейчас подразумевалось, что воплощённый в сером мраморе маг-король — это образ почившего отца Сэля, Тэй Алькосур Амуин Малидот.

Его Высочество должен был исполнять распоряжение матушки и в наказание читать священные писания, однако он схитрил на этот раз, и между страниц толстого богословского фолианта заложил свою любимую книжицу о приключениях Касана. Судя по той улыбке, что озаряла прекрасный лик наследника, повествование явно вызывало слишком могучий отклик в его душе, порождая совсем не религиозные чувства. Один раз Сэль почти что расхохотался, но вдруг неудачно потянул раненую изнутри щёку и боль остановила его от святотатства. Дотронувшись пальцем до уголка рта, принц отвлёкся от текста и только теперь заметил тень, что сзади падала на полы его вышитого серебром кафтана.

— Аман-Тар! — обрадовался Сэль. — Как славно, что Вы нашли меня! Что ж, значит, отправляемся?

Он поднялся на ноги, возложил трактат на специальную подставку, не забыв убрать за пазуху собственную книжицу, и двинулся к каменной скамье, посреди которой лежали чужеземные издания, приготовленные наследником для мага.

На мгновение Сэлю Витару почудилось, будто посетитель чуток изменился. Волосы и глаза бессмертного стали ярче, что ли, а кожа приняла слегка розовый оттенок.

— Я подобрал для Вас несколько книг, напечатанных в Пределе, но это оказалось не столь просто. Может, в следующий раз сами зайдёте в королевскую библиотеку? Меня туда не допускают без надзора. Я могу выбирать лишь из тех томов, что имеются в Снежном куполе — в кабинете моего наставника Сагара, но Сагар не интересуется иными землями.

Пока принц то ли оправдывался, то ли всего-навсего делился впечатлениями, бессмертный маг взялся прохаживаться по небольшому, полукруглому храму, где горели масляные лампы и всё выглядело каким-то красно-серым. Добравшись до очередной подставки с увесистым фолиантом, пленник раскрыл книгу на случайной странице, и перед ним предстала мрачная картинка с изображением некоего тёмного бога или, возможно, демона.

— Его Высочество знает, кто это? — тихо, почти по слогам выговорил мужчина.

— А, да, конечно, — спохватился принц, заходя собеседнику за спину. — Это — бог чёрного песка и пыли, чьё имя мы редко произносим вслух, дабы не любим произносить вслух, дабы не пробудить злые силы и не накликать беду. Однако, я Вам скажу…

Сэль взглянул на мага именно тогда, когда и мужчина обернулся в сторону принца. Их взгляды на миг пересеклись, и бессмертный улыбнулся.

— Его имя Агро́т, он — единокровный брат Моранны, богини разложения и пупырей. Существует старинное предание, будто однажды бушующий пламень охватит все земли Ассалгота, словно стихийное бедствие. Всё живое, все растения и звери погрязнут в испепеляющем огне, и даже скалы расколются и раскрошатся, обернувшись чёрным песком. Из дыма и гари пожаров воспрянет Агрот, который превратит останки живого в пыль, а песком засыплет водоёмы. Он — бог изничтожения, бог погибели, которого страшатся прочие всевышние и небожители, и непримиримый соперник Моранны. Моранна лежит в земле, и всё мёртвое перерабатывает в свежую почву, из которой затем поднимается новый росток или выползает насекомое. Смерть, преподнесённая Моранной, дарует жизнь другому. Но смерть от рук Агрота — это абсолютное исчезновение. Он не проливает крови, не обгладывает плоть с костей, а просто высушивает или испепеляет. Он вытягивает всю жидкость, оставляя после себя лишь пыль и чёрный песок — бесплодные почвы, на которых никогда ничто не прорастёт. Он ратует за неизменный порядок. Впрочем, Моранна тоже подчиняется законам и порядку, но с ней можно как-то договориться. Её можно умилостивить, в отличие от Агрота. Бог чёрного песка и пыли глух и нем к чужим мольбам, и потому с ним не заключают сделок. Мы, жители Элисир-Расара, чтим озёра и реки и поклоняемся живительной силе воды, так что не удивительно, что мы не жалуем Агрота. Но мы не имеем права не уважать его величие…

Бессмертный маг растянул губы в ухмылке как-то чересчур подозрительно и провёл обнажённой рукой по качественно выполненному рисунку.

— Хм. Это может быть интересно. Бог чёрного песка и пыли, который не проливает крови, и с которым невозможно договориться…

Он произносил слова настолько тихо, что Сэль почти ничего не расслышал. Тоже водрузив руку на фолиант, Его Высочество посмотрел в глаза собеседника и прошептал:

— Аман-Тар, кажется, я знаю, кто Вы. Вы ведь ничего не помните о прежней жизни, так? Потому и не можете мне ничего рассказать? А я всё спрашиваю и спрашиваю, неучтивый глупец.

— Не помню? Напротив, я помню всё весьма отчётливо.

— Да? — с неменьшим любопытством выдал Сэль Витар. — Значит, я ошибся… Раз так, быть может, назовёте мне своё истинное имя и, наконец, представитесь?

— Может и назову, может и представлюсь, — промолвил маг так, словно заманивал в ловушку нерадивую добычу. — Когда Его Высочество догадается о моём происхождении, тогда и назову.

— И скажете, зачем пожаловали в Элисир-Расар?

Воображение принца только распалялось, ровно, как и его энтузиазм.

— Безусловно, скажу. А теперь покажи мне дворец, наследник престола, как и обещал.

Первым делом принц метнулся к мраморной скамье на ножках в форме драконьих лап, взял книги и протянул их магу:

— Я подготовил это для Вас.

Сверху стопки лежал образец из секретной коллекции Сэля — очередной сборник, посвящённый приключениям странствующего рыцаря. Смутившись собственной оплошности, Его Высочество попытался отнять у мага хлипкий журнал о похождениях героя Касана, однако мужчина возразил:

— Оставь. Этому тоже уделю внимание.

Такого поворота принц явно не ожидал. Его щёки зарделись и вспыхнули, и впервые бессмертному владыке подумалось, что даже в глубинах этого морозного лотоса притаилось что-то трепетное и жгучее, во всяком случае, наследник ещё ни разу не краснел, в открытую проявляя пыл юной крови. Пожалуй, лёд застывшего озера до сих пор не сковал его душу тисками скорби. По крайней мере, полностью.

— А я всю жизнь гадал, и кто же примется подобное читать? — издевательски изрёк маг, выходя из храма следом за принцем.

— Н-но… я… — Его Высочество растерялся, однако бессмертный не позволил несчастному рассыпаться в оправданиях.

— Теперь я вижу сам: тот, кто от природы светел и носит лишь белые наряды. На тебе то серые ткани, то кремовые, то бледно-голубые, и всегда под верхним облачением кипенно-белые нижние одеяния. Так не долго замараться, вечно стоя на коленях. Знаешь ведь, что грязь лучше прилипает к чистому?

— На светлом грязь просто лучше видно, — парировал принц. — Вообще-то, Аман-Тар, — сквозь зубы прошипел Сэль и перебрал воздух пальцами, — я терпеть не могу светлые цвета, но… мне велят так одеваться, и я не имею права отказать.

— А какие же цвета ты любишь?

Наследный принц вёл гостя по просторной галерее, желая сперва продемонстрировать ему те чертоги, которые предназначались для магических практик.

— Чёрный, бордовый, тёмно-синий… фиолетовый. Однако матушка в жизни не разрешат мне надеть нечто подобное, ведь иначе я уже не буду напоминать миловидного ребёнка… Это традиция Элисир-Расара: до совершеннолетия я обязан носить только светлое, словно оберег, или приманку для счастья. Светлые дни для народа, встреченные правителем в светлом. От меня многого не требуют, лишь кротости и послушания.

— Какие ещё нелепые предписания тебе необходимо выполнять? — хмыкнул маг.

Двое шагали мимо анфилад из пустующих комнат и вскоре преодолели огромную, пышно украшенную лестницу, что отделяла холодное крыло Янтарного дворца от его центральной части. Неподалёку располагался главный зал советов, где заседали донги — избранные представители от каждого из домов.

В Элисир-Расаре было двенадцать наиболее влиятельных домов, которыми управляли потомственные князья — ары, выбирающие собственного представителя в королевские палаты, так называемого донга. Первому дому, Амуин, или дому Морозного Камня, принадлежал наследный принц и Верховный гебр Сагар, ко второму — дому Аон, Тёмных Ручьёв, — относились королева-мать и Зархель Великолепный. Символом дома Амуин были кувшинки, дома Аон — багульник. Затем шёл дом Дубовых Рощ, Маль, за стенами коего собирались могущественные жрецы-прорицатели, и своим знаковым цветком они, разумеется, назначили омелу — магическое растение, что выживает на деревьях без корней и остаётся зелёным даже в зимнюю пору. Жрецы Дубовых Рощ пользовались уважением как среди правителей, так и прочих донгов и аров, к их мнению принято было прислушаться, затаив дыхание, и по возможности не полагалось им перечить.

— О, да в Янтарном дворце я вынужден соблюдать массу нелепых предписаний! — чуть было не рассмеялся принц и его задорный молодой голос наполнил коридоры.

Голос отправился путешествовать по галереям и вереницам комнат центрального дворца, но двое живых из плоти и крови — маг и Сэль — двинулись в иную сторону. Сразу после лестницы принц завернул в один из закутков, и толкнул двустворчатые двери, которые прикрывали очередную сеть из разветвлённых коридоров. Получается, что исследователи вроде бы и покинули холодное крыло, но, вроде как, не вступали в запретную зону замка.

— С чего же начать? — приподнятым тоном вещал Сэль Витар.

Он приготовил длинные пальцы, усыпанные тонкими кольцами и тяжёлыми перстнями, и взялся перечислять:

— Во-первых, мне не дозволяется ничего делать собственными руками. Во-вторых, нельзя выходить на балконы и террасы, нельзя покидать дворец, никому не разрешается разговаривать со мной, ибо простые смертные «не достойны вести беседы с магом-королём». На самом деле, — принц хмыкнул, — когда я открою глиц, то ситуация ещё больше усугубится, ведь тогда все мои слова, случайные или нет, будут иметь в себе магическую искру. Они пропитаются майном насквозь, так что… мне нельзя будет праздно трепаться о мелочах. На счету окажется каждое слово, а если буду расточителен в речах, то впустую разболтаю собственную жизнь. Буквально…

Наследный принц взглянул на спутника с тоской и нетерпением, будто искал одобрения. Или понимания.

— Почему бы не воспользоваться положением и вдоволь не поговорить сейчас? Да, Аман-Тар?

— У принца не только доброе сердце, но и светлая голова на плечах, — чуть-чуть зловеще прошептал бессмертный.

Он твёрдо шагал, заложив руки за спину, и позади развевались полы его удлинённого кафтана, сегодня тёмно-синего с богатой отделкой тесьмой и вышивкой. Разве тёмно-синий — не один из любимых цветов наследника? Да, если верить человеку. Заслуживает ли веры слово смертного из Элисир-Расара? Нет, маг так не считал. Тем и знамениты людские клятвы — они не чинят преград, через них легко переступать, особенно, когда твой долг и твоя стезя — торговля. Диалог всегда можно возобновить, а слово — нарушить, и всё это во имя золота.

Мужчина двигался уверенно, будто уже знал обстановку дворца и давно догадался о том, куда спешит Его Высочество.

— Нет же! Даже сейчас матушка не разрешает мне «болтать»! Отвечать нужно чётко и по делу, а «накопленные впрок» слова дозволяется тратить лишь на молитвы. Раньше, до смерти отца, меня окружало множество сыновей из самых знатных домов, у меня имелся наперсник и оруженосец, и я с ними беседовал, однако потом… Впрочем! Вы же не об этом спрашивали, верно?

Принц усмехнулся сам над собственными жалобами и принялся дальше развлекать гостя нелепыми традициями двора:

— В-третьих, нельзя одеваться самому, это недостойно. Мне ни в коем случае не позволят остричь волосы, ведь якобы в них тоже заключается великая магическая мощь. Нельзя заплетать их или сооружать причёски. Но это ещё что! В былые времена магам-королям запрещалось даже состригать ногти, и слугам приходилось делать это в тайне по ночам, что считалось за кражу, а не добровольное нарушение обычаев.

Наконец, Сэль привёл бессмертного туда, куда хотел — к обширной зале, которая использовалась только лично им, Верховным волшебником или придворными гебрами.

— Не боишься столь откровенно насмехаться над своими же традициями? Как быть, если слуги или стража услышат?

— Недавно я понял одну забавную вещь: не так уж и плохо быть призраком во дворце. Здесь много закутков, но мало людей, и не важно, видит и слышит ли меня кто-то — они всё равно сделают вид, словно ничего не было, ведь не знают, как надлежит относиться к подобному. Обманы зрения опасны, но главней другое: веришь ты собственным глазам или нет. И человеку выгодней не верить в приведения, нежели страшиться теней.

Принц самодовольно улыбнулся и подтолкнул руками дверь, перед которой беседовал с иноземцем.

— Прошу, Аман-Тар!

Только Сэль пригласил мага пройти в помещение первым, как наверху раздался пронзительный крик. Бессмертный задрал голову и впился позолотевшими зеницами в сводчатый потолок. Из серо-песочного фона он быстро и безошибочно вычленил палевый силуэт летящей мимо совы.

— Не будь так наивен, глупый мальчишка. Люди внимают призракам с большим рвением, чем слушаются наставлений живых мудрецов. В конце концов, только у призраков имеется связь с прошлым, а, значит, они знают много интересного… Хм, что тут делает птица?

— Птица? Янтарный дворец — сооружение огромное. Птицы частенько залетают сюда через открытые двери и окна. А затем гибнут, если не могут найти добычу…

Сэль Витар уже перешагнул через порог и проник в затенённую залу тогда, как маг до сих пор мялся у дверей, внимательно изучая потолок.

— Очевидно, не один я такой сообразительный. Здесь много соглядатаев.

— Аман-Тар! — позвал его наследник престола, и мужчина решил разобраться с возникшей проблемой позже.

Тут же перед глазами бессмертного предстала загадочная зала почти без окон. Её наполняли многочисленные свечи и лампы, которые словно только и ждали, когда же посетители их зажгут. Густой пологий мрак разбавляло приятное, светло-голубое свечение, исходящее от массивных кристаллов — кримов, и каждый покоился в кованой подставке. На полу простирались три гигантские круглые пластины, перехлёстывающиеся друг с другом. Одна из пластин была серебряной, вторая — бронзовой, и третья, центральная и самая крупная, сияла медью, и на её поверхность по бокам были нанесены выгравированные изображения кувшинок. Пластина эта именовалась медным плато (или полем), и возле её кромки наследник частенько отправлялся в мистическое путешествие. Приняв должную позу, расслабившись и сосредоточившись, избавившись от суетных мыслей, он погружался в так называемый Мираж — особое состояние сознания, которое позволяло заглянуть за грани привычного, лучше познать собственный внутренний мир и даже проникнуть в иное измерение — в Междумирье, или Тчелан, как звали это место выходцы из бессмертных происхождений.

Обитатели Ассалгота считали, что вселенная состоит из трёх связанных звеньев, зримых или незримых, и переход между ними вполне осуществим при помощи определённых магических практик. Первая область, заселённая живыми созданиями из плоти и крови и заполненная тремя первородными энергиями в разных пропорциях — майном, тэсе’ра и кси, — была частью видимого мира. Вторая область, Тчелан, зачастую оставалась за пределами познания и была доступна лишь немногим старателям, научившемся отделять дух от тела и странствовать таким образом по просторам Междумирья. Его холодные и туманные поля почти лишены огня жизни — тэсе’ра, зато наполнены майном, и поэтому Тчелан наводняют призраки погибших, тени прошлых воспоминаний и отблески чужих умов, однако там водятся и коренные твари — демоны. Третья область, Редел, была вотчиной бессмертных происхождений, наподобие лунгов и эльфов, и людей она интересовала крайне редко, поэтому смертные почти ничего не знали о ней.

Пленённый маг, будучи бессмертным, разделял точно такие же убеждения, и эти сведенья не казались ему заграничной диковинкой. Правда, в Элисир-Расаре волшебники именовали Миражом то, что древние изначально нарекли «Покоем».

В зале, помимо натёртых до блеска пластин, которые использовались для того, чтобы быстрее достигнуть поворотной точки и изменить ход сознания, размещались ещё каменные чаши на длинных ножках, заполненные просеянным песком. Здесь кудесники и сочинители заклятий тренировались рисовать формулы — детали магических конструктов, необходимые для сотворения чар и направления майна в нужное русло. Только бессмертному магу не нравилась эта методика.

В Элисир-Расаре было принято обращаться к хаору — противоречивой эманации из трёх первичных энергий и магического вдохновения, однако на родине пленника никто так не поступал. В Пределе, где он провёл большую часть прежней жизни, все колдовали по-другому, что, может, делалось чуточку сложнее, зато надёжней. В конце концов, Сэль Витар принадлежал знатному чародейскому роду Малидот, его дом — Амуин — давненько снискал славу пристанища великих волшебников, мальчишке уже стукнуло шестнадцать, в его крови бурлил майн, что бессмертный явственно ощущал, но почему же принц до сих пор не разумел, как следует обращаться с чарами? По большому счёту, это ведь всегда происходит естественно, само собой, словно по мановению заколдованной палочки…

— Так вот чего желает наследный принц? Чтобы я обучил его настоящему искусству ворожбы?

Сэль хихикнул. Он расположился у одной из чаш с песком, большие пальцы обеих рук сложил на кромку и отвёл взор в пол.

— Станете тогда моим учителем? Союзником? Или генералом? — с издёвкой поинтересовался принц, но маг уже разминал в ладони палочку для письма из слоновой кости с янтарной рукоятью. — Выбирайте роль генерала, и тогда я не буду Вами управлять, как мудрый государь.

— Да, это пришлось бы мне по нраву, — притворным голосом ответил бессмертный, явно имеющий в виду совсем не то, что сейчас было у него на устах.

Но Сэль пока плохо разбирался в этих играх. Он сам с трудом плавал в новом озере, сплошь иссечённом подводными камнями и непроходимыми порогами, у наследника не было ни карты, ни путеводителя, ни провожатого. В тихом омуте водятся черти, а в бурный никто и не заглядывает. Жуткий бессмертный гость с золотистыми глазами завлекал его в иносказательные дебри. Туманные намёки, двойные толкования, слово в слове, а не слово за слово — вот те столпы, те основы магии, что предлагало его происхождение как бесценный дар живым.

— Что бы Вы не предпочли… Вы же не отвернётесь от меня? — печально выдал принц, и настроение его переменилось.

— Разве я посмею? Если отвернусь, то ты первым вонзишь кинжал мне в спину, — злокозненно вымолвил маг.

Его лицо рассекла бесчеловечная ухмылка, и по зубам заскользили лоснящиеся блики.

— Праведному клинку всегда найдётся цель, так поговаривал мной отец. Но, можете не переживать, Аман-Тар. Я не владею магией, и у меня нет ни меча, ни кинжала.

— Я дам тебе меч, — торжественно объявил маг, вручая Его Высочеству палочку для письма. — Слово — твоё главное оружие, оно разит стремительней и беспощаднее металла. Верно подобранное, оно никогда не промахивается, а раны от него не затягиваются до конца. Тем более… не до́лжно проливаться крови. Или ты веришь, что колдовская сила поистине спрятана у тебя в волосах?

— Как я могу разделять подобный суеверный взгляд? Мне просто наказано соблюдать традиции и уважать верования народа.

— Пиши тогда. Начертай для меня заклятье.

Воодушевившись и поддавшись мимолётному порыву, принц тут же начал выводить круги и каракули на песке, однако он быстро потерял из виду тонкую, блестящую, но полупрозрачную нить, что соединяла его сознание с воображением, и вскоре потерпел неудачу. Маг нахмурился.

— Что-то не так? Я где-то ошибся? — испуганно выпалил юноша.

— Ошибся? Не знаю. Для чертежей не имеется свода правил, зато имеется свобода действий. Ты обязан нутром понимать, что подходит для данного момента, а что — нет. Это называется чутьём мага, отдайся в его власть, и да поведёт оно тебя.

— Чутьё мага? Боюсь, в Элисир-Расаре не знакомы с этим методом…

— А ты не бойся, Твоё Высочество. Страх всё портит. Следуй за внутренним голосом. Откликайся на зов.

Принц попытался внять указаниям и начертить на песке новые знаки, но свежеиспечённый наставник опять остался не удовлетворён.

— Нет, это не к добру, — мрачно подытожил бессмертный, прикусывая согнутый палец. — Беда местных колдунов в том, что их ошибки слишком легко стираются. Ты должен чертить свои чертежи пером, должен измарать стопку бумаги, испортить дорогостоящий папирус, уничтожить драгоценный пергамент, чтобы чему-то научиться! Чтобы понять главное.

Внезапно пленник осознал, что сам увлёкся, а такого поворота никто не ожидал. Вновь напустив на себя неуязвимый и беспристрастный облик, он медленно подошёл к принцу со спины, аккуратно прикоснулся к левому плечу Сэля и вымолвил:

— Так и быть, Ваше Высочество. Я обучу Вас истинному колдовству, не такому, что принято на Вашей славной родине, но такому, что практикуют в кругах бессмертия. Я стану Вашим проводником. А Вы, в свою очередь, представите меня другим бессмертным.

— Аман-Тар! — возмущённо и даже малость оскорблённо выкрикнул принц, поворачивая голову и сталкиваясь взором с собеседником. — Я клянусь Вам, что здесь нет больше бессмертных. Поэтому матушка настолько Вами дорожит. Здесь…

На миг наследный принц замялся и отступил на противоположную сторону, откуда лучше просматривалось бы выражение лица гостя, только юноша устало обрушил взгляд себе под ноги.

— Нет здесь больше бессмертных. Здесь… когда-то во дворце проживала одна бессмертная женщина, она… она была моей наставницей, и в то же время нянькой. Но… она исчезла. Уже как два года прошло…

— Хм-м-м, — протянул маг довольным голосом. — Так вот чего желает принц? Женское сердечко?

На щеках Сэля опять проявился стыдливый румянец. Загнанный в угол снежный кролик решил, что достаточно с него унижений на сегодня, и он не обязан объясняться.

— Так вот, чего он хочет. Жаль. Какая жалость, этого я исполнить не могу, — задумчиво прошептал мужчина.

Однако его тяжёлые, неаккуратные слова вызвали лишь улыбку в Сэле.

— Конечно, не можете! Как бы Вы такое исполнили, ведь эта госпожа учила меня, что сердце не покоряется мечу.

— Да. Точно, — резко расставил все ударения и точки бессмертный. — Завтра я преподам тебе первый урок, наследник. Так что, ты уж потрудись и принеси мне парочку книг с заклятьями из Мирсварина. Имеются у вас такие в запасниках?

— Благодарю, Аман-Тар, — кажется, Сэль даже просиял от столь чудесной новости. — Всё, что будет нужно, я непременно разыщу! Да отразится Янтарный замок под лазурными небесами в зелёной воде!

Его Высочество выпорхнул из комнаты, весь пылающий от радости, предвкушения и нетерпения, а вот на бессмертного гостя, напротив, нахлынули мрачные мысли.

Почему он не мог понять, что за символы и знаки принц чертил на песке? Потому ли, что наследник престола — тот ещё неумеха, неопытный и неуклюжий? Или же дело заключалось в чём-то ином: более мерклом, более зловещем? И тот, кому прежде беспрекословно подчинялись потоки майна и у кого с пера всегда слетали превосходные волшебные конструкты, ныне лишён важнейшего для восприятия чертежей и формул? Он… он больше не в силах постигать смысл конструктов? Почему, ведь он по-прежнему умеет ловко колдовать и способен совладать даже с дикой и необузданной энергией… Он понимает умом, он понимает их, но…

Что это за демонические происки, что за злые козни?

Взмахнув рукой, бессмертный разом зажёг все свечи и лампы в зале, дабы доказать себе, что он всё ещё умеет управляться с магией. Сотни мелких огоньков вспыхнули, и отражения языков пламени поплыли по металлической пластине медного плато, по бокам которого цвели выгравированные нетленные кувшинки. В Элисир-Расаре короли верили, что эти водные цветы видели каждого из их предков и помнят древние времена. Однако… помнить и понимать — это вовсе не то же самое, что и чувствовать сердцем, да?

После того, как сизо-фиолетовые сумерки сгущались настолько, что в их недрах готова была зародиться прохладная ночь, кабинет на втором этаже башни Белой Семёрки оживлялся, и в его окне подолгу горел свет. Обычно за столом восседала Глава в какой-нибудь величественной позе. Она занималась бумагами, счётными книгами, просматривала полученные письма и доносы, а по бокам от неё хозяйничал молчаливый и темнокожий Учёный по имени Виридас. Он был ответственным за документы, хранящиеся в ставке, знал множество языков, даже больше, чем Бел-Атар, был подкован в вопросах права и законодательства, но, главное, прекрасно умел читать священные письмена богов — иероглифы, точно такие, что заполняли собой стены Янтарной башни.

Нет ничего проще, чем выдать вышколенную особу подходящей наружности за претендентку на звание Владычицы янтаря. Иное дело — обставить всё так, чтобы кандидатка действительно прошла испытания. А испытаний ей предложат немало, ведь жрецы-небесники на весь Элисир-Расар славились дотошностью и нетерпением к ошибкам. Однако… ситуацию облегчали два обстоятельства.

Во-первых, все проверки, которые выпадут на долю будущей Владычицы в Янтарной башне, не имеют никакого отношения к магии, и, следовательно, не требуют наличия ни жилки колдуна, ни талантов к чародейству. Они скорее направлены на выявление «чистоты души и непорочности сердца», и… на знания мифов, легенд и священных текстов. Содержание этих текстов — загадка, похлеще сути бытия, столь же непостижимая, как и общий замысел божеств. Почти никто отроду не бывал за стенами башни, за исключением небесников, потомственных слепцов, принадлежащих к единственному дому в Элисир-Расаре, что лишён земельных наделов и каких-либо доходных предприятий, кроме пожертвований. И, значит, почти никто в глаза не видел их священные письмена. Ни магу-королю, ни Верховному гебру, ни даже вездесущему Главному советнику не было известно, о чём конкретно повествуют тексты, однако, они были начертаны отнюдь не уникальным методом, а древними иероглифами. И иероглифы эти вполне недурно знал Учёный Виридас.

Во-вторых, на всё, что бы небесники не спросили у Владычицы янтаря, имелся чёткий ответ, и он уже обрёл устойчивость и неизменность, ибо был высечен в камне… прямо на стенах башни Янтаря. Претендентка могла просто прочесть священные писания, если бы, конечно, понимала божественный язык, недоступный смертным. А жрецы даже не заметили бы подобного «мошенничества», потому что среди них не затесалось зрячих.

Кажется, и судьба, и всевышние, и звёзды благоволили теперь Главе Белой Семёрки, ибо прямо ей в руки послали несмышлёную, однако весьма сообразительную девчонку Лили, счастливую владелицу совершенной памяти. План Главы приобрёл более надёжное основание, стал отчётливым и даже покрылся блестящей позолотой. Изо дня в день он наполнял сердце эльфийки радостью.

Теперь вместе с ней и Учёным в кабинете заседали ещё Гвальд и Лили, которой предстояло усвоить массу сложного и заковыристого материала.

Пока Глава и Учёный в уголке перебирали старые записи и просматривали древние гравюры, Гвальд перекладывал листы с рисунками из одной стопки в другую и попутно поглядывал на Лили, которая читала какую-то тонкую книжицу, восседая за противоположным краем стола. Прищурившись, мастер попытался выяснить, что именно читает девчушка, потому что ему показалось, будто ученица жульничает, и вместо трудного для восприятия богословского текста она уже переключилась на дешевый романчик. Но тут на очередном листе бумаги перед Гвальдом, наконец, предстал образ, который он столь старательно разыскивал.

— Вот же, глянь, Глава! Не иначе, как вылитая Лилия! — торжественно провозгласил мужчина, поднося к лицу девчушки традиционное для Исар-Динн изображение Владычицы янтаря. — Ещё скажи, что я был не прав!

— Ты великолепен, право слово, — иронично выдала Глава, даже не поворачиваясь в сторону Гвальда и Лили.

— Или же ты по-прежнему думаешь, будто нам надлежало использовать Момо? — холодным и острым тоном отчеканил мастер.

Он резко поднялся на ноги и подошёл к Главе, которая устроилась у тонкого застеклённого окна и изучала тяжеловесный сборник старинных преданий. Мужчина едва склонился к её хрупкому плечу, покрытому струящимися прядями распущенных, белоснежных волос. Он знал, насколько сильны и могущественны представители высоких происхождений, особенно эльфийского, но до сих пор дивился удали этой воительницы. Глава с лёгкостью держала на руках фолиант, который с трудом поднимал Учёный — вполне крепкий мужчина в расцвете лет. Уже не единожды Гвальд становился свидетелем выдающейся физической формы Главы, однако он всё ещё не привык к подобному, и его, как благородного и славно воспитанного человека, всегда подмывали крамольные мысли. Он хотел помочь слабой женщине, защитить её… но всё было бесполезным. Глава не нуждалась ни в поддержке, ни в участии со стороны людей.

— «Использовать Момо»? — злостно повторила эльфийка, — не Момо, а его таланты. И не «использовать», а «обратиться к».

— А, ну как же я запамятовал о том, что эльфы вечно придираются к словам. Впрочем, ты и без того прекрасно понимаешь, что я имел в виду. Да ведь?

Кажется, она вонзилась прямо в душу Гвальду своими ядовито-красными зеницами и надменно улыбнулась.

— Вопрос другой: а понимаешь ли ты сам, коли не можешь выразить задуманное?

Глава, будучи прирождённой охотницей, загоняла добычу в угол. Однако Гвальд не походил на кроткую лань или пугливую серну, он скорее смахивал на могучего медведя, с которым тягаться не каждому по силам и который будет сопротивляться до последнего. Но… костёр вражды не разгорелся, не напитался косыми взглядами, колючими словечками или насмешками. В конце концов, Гвальд правду говорил, и Глава всегда зрела в корень его намерений. Она знала, что сердце Гвальда — одно из самых честных и прямолинейных среди тех, которые ей довелось испытывать. И даже если грозный воин порой не отдаёт себе отчёта в том, что конкретно его гложет или что терзает его на данный момент, он никогда не покривит собственной душой, которая, может, ему и не открылась вовсе. Он не понимает тайных языков, но здесь важней иное: не осознавая, как прокладывается курс, Гвальд чувствовал его нутром и придерживался выбранной дороги.

— Лили, что ты там читаешь? Я по твоему хитрому лицу вижу, что это совсем не то, что полагается! — вдруг рявкнул Гвальд, отстраняясь от Главы. — Лили!

Девушка настолько увлеклась рассказами о любовных похождениях лесной нимфы, оставившей дикие чащобы и присоединившейся к людям, что не обратила внимания на упрёки.

— Лили! Сосредоточься! Из-за твоей оплошности пострадаем все мы, ты вообще… — Гвальд устало возложил руку на лицо, — ты вообще осознаёшь, что происходит и насколько это опасно?

— Да, мастер, — спокойно и уверенно ответила девушка, мигом спрятавшая запретную повесть. — Я ведь травница, и лекарь. Мне не привыкать к ответственности. Тем более, я уже закончила на сегодня!

— Гвальд! Гва-а-а-а-а-а-льд! — откуда-то из дома послышался истошный вопль, выпущенный то ли Ватрушкой, то ли Алхимиком, и мастер молча поспешил на помощь потерпевшим.

Вскоре кабинет покинул и Учёный, предварительно собравший самые ценные записи и понёсший их обратно в личную комнату, дабы редкие свитки и пергаменты ночевали рядом с хозяином. Иноземец Виридас, в жилах которого по слухам плескалась разбавленная кровь возвышенного происхождения — митриникийского, — стерёг свои сокровища, словно истинный дракон, и лучше было к ним без дозволения не прикасаться. Разве мифы и легенды не гласят наперебой, что драгоценности драконов издревле преследует страшное проклятье? И тот, кто пожелает что-то выкрасть из запасов ящера, прослывёт явственным глупцом, ибо заодно получит суровый наговор. И неважно, что золото этого дракона заключалось в знаниях.

Глава убрала фолиант, который изучала, и подошла к письменному столу. Рыжевато-медовый свет от масляных ламп заливал пространство и облизывал пальцы молодой девчушки, которая своей худенькой ручкой делала какие-то наброски. Эльфийка отыскала копию одного документа, ткнула в первый попавшийся символ и строго спросила:

— Что это значит?

— Красота, — без заминок откликнулась Лили, — или нечто прекрасное.

— А это? — Глава перевела собственный острый пальчик на иной знак.

— Дом, или хлеб.

— Это?

— Хм, — испытуемая захихикала. — Проверяете меня? Этот символ ничего конкретного не означает, он лишь показывает, что речь идёт об отвлечённом понятии.

Несмотря на то, что Лили безошибочно ответила на все каверзные вопросы, создавалось ощущение, будто Главу успехи подопечной никак не впечатляли. Напротив, жёсткий и твёрдый лик воинственной женщины ещё больше нахмурился, а брови соединились на переносице в глубокую морщинку. Нрав морозной эльфийки был подобен её далёкой и беспощадной родине. Он, словно бескрайняя ледяная пустыня, никогда бы не оттаял и не заколосился травами от единственного лучика солнца. Однако, холода особенно отягчают сердце в преддверии весны.

— Видите? Я ничего не забыла, всё помню.

— Что на самом деле ты читала? — вдруг неожиданно добродушно поинтересовалась Глава.

— На примере этой книжицы Касарбин учил меня, правда, история оказалась…

Лили осторожно оглянулась по сторонам, убедилась, что никто не наблюдает за двумя сплетничающими дамами, и продолжила:

— …оказалась очень пикантной. Нимфа пресноводного ручья, дочь хозяина леса, однажды повстречала на берегах своих владений молодого человека. Они полюбили друг друга, однако богоподобная родня нимфы не давала согласия на такой неравный союз. Но потом выяснилось, что её возлюбленный являлся сыном верховного правителя, которому жрецы пророчили великое будущие, и у них всё сложилось.

Таолили мечтательно закатила глаза. Вначале она вообще не понимала, зачем Глава повелела обучить её чтению, ведь девчонка могла попросту запомнить каждый из иероглифов, а затем найти любой среди писаний на стенах Янтарной башни. Однако теперь Лили тоже получила некоторую выгоду от столь сомнительной затеи — она пристрастилась к второсортным книжкам, где всё повествование вертелось вокруг двоих, и воздух рядом с ними намагничивали бури из стихийных чувств.

— Чёрно-белые страницы — чёрно-белая жизнь, — мрачно выдала Глава.

— Что, простите? — переспросила Лили, ибо её опять унесли вдаль фантазии.

— Я говорю, что изначально эта история завершалась иначе.

— Да? Как? — удивилась неопытная барышня, и её тонкие бурые брови поплыли вверх.

— Так, что нимфе пришлось вернуться в лес. Она ушла в чащобы, ведь её постоянно призывала магическая суть — её истинная природа. А принц остался с воспоминаниями, но без возлюбленной. Он больше никому не раскрывал сердца, хоть и был вынужден жениться на обычной земной женщине, дабы продлить род и получить наследника. Это теперь среди знати Элисир-Расара больше принято то, что и более всего приятно. На лживых сказках можно недурно заработать, вот они и расплодились.

— Не-е-е-е-т, — возмущённо прошипела Лили, которой не понравился старинный вариант легенды. — Фу, тоска такая. И почему всё так печально?

Тем не менее, Лили тоже была прямолинейна и честна: она не искала в дешёвых книжках чего-то возвышенного, просто хотела развлечься, погрузиться в иное измерение и услышать слова утешения, что шептали ей на ушко подобные истории сладким голосом. Пускай притворным, ну и что?

Глава же, внезапно упав духом, побрела к окну, сложила руки на груди и устремила взор на горизонт, который едва проглядывался через жёлто-зелёное стекло.

— Потому что такова реальность. В этом мире смертному не дано сберечь свою бессмертную любовь.

От такого скорбного откровения Лили разинула рот. Глава, осознав, что дала слабину и сболтнула лишнего, решила тут же избавиться от свидетелей своего грехопадения и прогнала девчонку прочь.

— На сегодня достаточно, ты свободна.

Лили собрала тетради и записные книжки, поклонилась на прощанье Главе и поднялась на четвёртый этаж башни — в комнату, которую она с первого дня делила с Бел-Атаром, однако иноземца нигде не наблюдалось. Его кровать, аккуратно заправленная, стояла не тронутой с самого утра, на тумбочке в тарелке лежали остатки ужина и целое яблоко. Лили бросила пожитки на собственную койку, добавляя беспорядка смятым простыням, взяла яблоко и по приставной деревянной лестнице двинулась наверх.

Через люк можно было проникнуть на плоскую крышу, откуда открывались чудесные виды как на городские предместья Исар-Динн, так и на небеса. Лили знала, что именно входит в сферу интересов её соседа, необъятных и всеобъемлющих, словно океан. Стоило только ночи опуститься на землю и зажечься первой звезде, как Бел-Атар карабкался на крышу, раскладывал поверх покрывал и циновок списки и таблицы небесных тел и измерительные приборы, и приступал к исследованиям в полной тишине. Сегодняшний вечер не стал исключением, и Лили обнаружила приятеля на привычном месте, среди подушек, в компании тусклого фонаря, при свете которого Касарбин делал некоторые записи. Наверху сверкали россыпи бриллиантов из созвездий, и ничто не заслоняло их пересечения от опытных глаз, ведь погода была безупречна.

Бел-Атар заметил пришелицу, как только в распахнутом люке показалась девичья макушка, и медленно произнёс:

— Тебе что-то непонятно в тексте? Объяснить ещё раз?

Молодой человек не отрывал взора от таблиц и даже не удосужился взглянуть на Лили, из-за чего она немного насупилась. Забравшись на крышу, девушка подошла поближе к Касарбину и присела рядышком.

— Нет, там всё просто и понятно. Я принесла тебе это, — она протянула собеседнику свежее алое яблоко и Касарбин довольно хмыкнул.

Бел-Атар впился зубами в угощение, но так и не пожелал отвлечься от работы. Раздался звонкий хруст, и под шумок Лили вздохнула.

— Я думала, Учёный тебе отдал личные записи, где имеется вся нужная информация… время восхода и захода определённых планет и прочее.

— Ну, да. Только я хочу провести собственные исследования, чтобы не терять сноровки, а заодно убедиться, что мои данные сходятся с его данными, и… в общем, не важно.

Касарбин отложил в сторону измерительные приборы.

— Ладно, скажи лучше вот что, Лили, — он чуток полистал списки, нашёл слово потруднее и предложил девушке ознакомиться с написанным, — прочти-ка это.

— Хм, — снова хихикнула она. — Тоже проверяешь меня? Даже несколько обидно. «Ар… Арамаль-Ум, не-пре-клонная и надёжная звезда».

— «Благонадёжная». Тебе надо внимательней следить за текстом, и меньше сочинять, — юноша выдал свой безжалостный вердикт, но его лицо украшала доброжелательная улыбка, а в глазах блестело что-то тёплое и нежное, так что Лили не расстроилась.

— Не думаю, что в текстах, которые мне по душе, я увижу подобные слова. «Непреклонная», «благонадёжная»… а! — фыркнула девица, взмахивая рукой на звёздные таблицы.

— Но это может статься весьма полезным, и даже увлекательным, — заверил её собеседник, прислоняясь ближе и наставляя палец на яркую, мерцающую белую точку в северной части небосклона. — Вот она, Непреклонная Арамаль-Ум, или Полярная звезда, она так называется потому, что находится на северном полюсе мира и никогда не сдвигается со своего места в то время, как другие звёзды меняют положение. Она очень удобна для ориентирования, ведь её высота над уровнем горизонта соответствует географической широте того пункта, из которого ведётся наблюдение. А чтобы вычислить долготу, достаточно знать разницу во времени между пунктом назначения и пунктом отбытия…

Бел-Атар взглянул на Лили, однако взор девушки скорее был прикован к нему самому, нежели к небу, и звездочёту не оставалось ничего, кроме как посмеяться над собственной нелепостью.

— Впрочем, тебе такое не интересно. А что ты видишь, когда смотришь на звёзды?

— Что я вижу? — озадаченно переспросила Лили, хлопая широко раскрытыми, ореховыми очами, на влажной поверхности которых отражались небеса. — Знаю, что я должна видеть там всякие корабли, драконов, рыб и лучников, но ничего такого не происходит. Я вижу только россыпи блестящих брызг, лишь белые мигалки. Они красивые, конечно, но, пойми: я — травница. Я опускаюсь на колени, чтобы поднять дары с земли. Дабы залечивать раны и исцелять хвори, мне не нужны небесные помощники.

Да, Касарбин уже догадался об этом. Таолили звёзд с неба не хватала, ведь ей всегда с лихвой хватало того, что преподносила земля. И идеальный небесный порядок превращался в хаос в её неопытных глазах.

— Не случайно мудрецы считают, будто некоторые из звёзд уже умерли. Они потухли, и до нас доходит лишь свет того, что давно сгинуло в пучинах небытия, — заунывно прошептал Бел-Атар, смотря куда-то вдаль. — Никому не нужны советы несуществующих.

— Ох, это так грустно. Сегодня все прям так и норовят расстроить меня.

Значит, звёзды умерли, их свет — холодный отблеск погребального костра, что сам отсчитает время смертных на планете, а затем поспешит исчезнуть навсегда? А после воцарится безграничная тьма? И у человека нет даже права на бессмертную любовь, потому что жизнь его истончается и портится столь скоропалительно? И что же делать?

Не удивительно, что люди потеряли интерес к небесам, хотя красота созвездий до сих пор бывает притягательна и радует глаза. Ныне смертным дороже те цветы, плоды, злаки и деревья, до которых рукой подать, и от которых предвидится мгновенная польза. И как Бел-Атар Касарбин вообще удосужился причалить к подобным берегам?

— Эй, — удручённо прошептала Лили, прижимаясь плечом к руке молодого человека, дабы ощутить добрососедское тепло, — ты всегда говоришь так, словно сам являешься мудрецом. Всегда поражаешь меня. Но сколько тебе лет на самом деле?

— А тебе сколько? — ехидно улыбнувшись, вымолвил собеседник. — Очевидно, что ты тогда солгала Гвальду.

— Семнадцать, и я не вру. Ну, или около того, я же сирота, откуда мне знать? Меня приютила и воспитала наставница Рута. Она была великой травницей в нашей родной деревне, всему меня обучила, мы вместе помогали жителям, но потом она захворала, и недуг её оказался смертельным… эту зиму она не пережила. Потом кое-что случилось, и мне пришлось податься в город на поиски работы. Если хочешь, могу дальше рассказать, только сперва ответь на мой вопрос.

Девушка игриво улыбнулась, и Бел-Атар отозвался тем же.

— Даже если скажу — ты всё равно не поверишь.

— Почему? — возмущённо завыла Лили. — Я поверю во всё, что ты мне скажешь.

— Неужели? Во всё? — отвернувшись в сторону и чуток помявшись, мужчина произнёс. — «На самом деле», мне двадцать девять.

— Что? Нет! Не может быть! — девчушка всплеснула руками.

Касарбин тоже придерживался заданного курса — он продолжал поражать Лили до глубины души.

— Никогда бы не подумала! Ты так молодо выглядишь.

— Да, такова особенность нашей семьи. Трудно поверить, однако я ненамного младше Гвальда, где-то на пять-шесть лет…

— Быть не может! Да он как будто твой отец! — радостно прокричала девушка и рассмеялась.

— Всё, мне надоело. С вами никакого покоя не предвидится, — раздался раздражённый голос, доносящийся из-за укрытия.

На крыше имелась навесная пристройка, наподобие небольшого балкончика, которую от общего пространства огораживал тент. Лили даже не догадывалась, что под навесом всё это время спал Момо в компании Носатого. Но парнишка пробудился от разговоров и теперь пребывал в дурном настроении. Высунувшись из-за укрытия, Момо окинул Лили и Бел-Атара негодующим взором, однако его волосы растрепались и взъерошились, пряди на затылке задрались вверх, и ныне актёр выглядел столь уморительно, что весь его гнев промчался мимо присутствующих, никак их не задев. Явление Момо в таком виде вызывало в Лили лишь смех, ведь у него на голове словно демоны водили хороводы.

— Момо! — пропела Таолили, растирая озябшие ладони. — Я не знала, что ты здесь.

— Ваша бесконечная болтовня так утомительна, — процедил парнишка сквозь зубы, выбираясь из-под навеса. — Я прихожу сюда именно потому, что Касарбин работает тихо.

Белобрысый, прихватив с собой полупустую бутылку вина, в обнимку с которой он почивал, быстро подбежал к новичкам и рухнул на подушку для сидения рядом с Бел-Атаром. Лили смутилась внезапного появления третьего лица, ведь было непонятно, как много и что именно слышал Момо.

— А ты трещишь без умолку, — прорычал Лан, наигранно злобно огрызаясь на девчонку. — У меня уши болят.

Внезапно в люке нарисовалась очередная макушка, на сей раз, принадлежащая Гвальду.

— Касарбин, вот ты где. Ты мне нужен, — позвал мастер друга и сразу скрылся в башне.

— Да, иду.

Пока Бел-Атар внимательно собирал записи и инструменты, Момо продолжал настойчиво и неотрывно буравить взором Лили, из-за чего несчастная даже поперхнулась.

— Слова, которые ты произносил при выступлении, мне тоже показались мудрыми, весьма, — прошептала девушка, отворачиваясь в противоположную сторону от Момо.

Касарбин ушёл, Носатый, покатавшись на спине возле колен Момо, тоже поспешил в дом, следуя за новым любимцем. На крыше опять установилась тишина, и только ветер гулял туда-сюда, завывая и подсвистывая, ведь Момо не торопился отвечать. Он медленно попивал скверное вино из горлышка бутылки, смотря куда-то вдаль так пристально, что создавалось впечатление, будто эти его ледяные глаза пересилят законы бытия и пронзят пространство и время, но, в итоге, заполучат то, чего хотят. Лили изучала безупречное лицо парнишки. Только… что же это? Что он ищет?

— Это были слова Главы, она их сочинила, — выдал Момо после долгой паузы.

Он отставил бутылку назад, порыскал за пазухой и извлёк из потайного кармана трубку, которую тут же принялся раскуривать.

— Не… рановато ли тебе увлекаться подобным? — голосом заботливой старшей сестрицы поинтересовалась Лили. — Сначала вино, теперь ещё и табак… Момо, тебе-то сколько отроду?

Тут в Лана будто вселился бес. Он окатил девушку холодным и презренным взором, открыл рот, обнажил острые клыки, которые были длинней обычных человеческих, напрягся и приготовился к излиянию накипевшего, но… так и не разразился гневными речами. Поднявшись на ноги, он захватил с собой бутылку и двинулся на выход, однако на прощание всё же грозно выпалил:

— Мне не нужны нравоучения. Отныне не заговаривай со мной первой, если это не вопрос жизни и смерти.

А затем исчез. Ошеломлённая Лили осталась сидеть на месте.

Сперва Момо спустился на третий этаж башни. Отворив дверь в комнату, которую он занимал вместе с Ватрушкой, и просочившись внутрь, актёр обнаружил соседа спящим лицом вниз на собственной постели. Ватрушка немного храпел, и подобная поза ещё сильней усугубляла плачевное положение вещей. В отличие от чердака, где проживали Лили и Касарбин, здесь всё было немного чище и обстоятельнее. Однако для обширного гардероба Момо требовалось пространство из-за чего пришлось отказаться от лишней мебели, и у Ватрушки с Ланом была двухъярусная кровать на двоих. Сбросив штаны, куртку и нижнюю рубашку, Момо нацепил свободное ночное одеяние и полез наверх, в свое уютное гнёздышко из перин.

Правда, даже закутавшись в покрывала с головой и положив на ухо подушку, парнишка понял, что ему не доведётся сегодня уснуть в такой шумной компании. И если Лан всё-таки отключится, Онкелиан всё равно его разбудит среди ночи храпом, так что лучше и не пробовать. Повертевшись среди пуховых одеял и белоснежных льняных простыней, Лан снова поднялся на ноги. Не заботясь о приличиях и никого не смущаясь, он, полусонный и разбитый, с одним прикрытым глазом, направился туда, где его всегда радушно встречали — в покои Главы. На парнишке значилась лишь длинная ночная рубашка из тонкого хлопка, да и та просвечивала. Шагая вниз по лестнице на первый этаж башни, он явственно ощущал, как под тканью его хрупкое, нагое тело кусают обрывки студёного ветра, протиснувшиеся сквозь щели в каменной кладке башни, но даже это не привело Лана в чувства, он будто прогрузился в маковый дурман.

Когда в дверь постучали, Глава уже сама готовилась отходить ко сну. Её комната занимала не просто нижний ярус башни, она углублялась в почву, вгрызалась в подвал, из-за чего потолки в ней были значительно выше, и в принципе помещение раздувалось по бокам. Но, несмотря на близость к земле, здесь не наблюдалось ни излишней сырости, ни холода, только приятная прохлада стелилась снизу, тогда как сверху скапливался тёплый воздух, нагретый огнём в очаге.

— Лан, это ты? — позвала эльфийка.

В опочивальнях Главы стояла роскошная кровать из красного дерева, покоящаяся на четырёх массивных, спирально закрученных столбах, которые поднимали ложе на высоту человеческого роста. Похожую мебель использовали сородичи эльфийки, разумеется, уже после того, как покинули переносные дома-палатки, отказались от кочевого образа жизни и осели в городах. На первом уровне сооружения располагалось место для письменной работы, книжные полки, а заодно постель более скромных размеров, тогда как на втором могли свободно улечься двое или трое взрослых людей, по размерам сопоставимых с Гвальдом. Глава растянулась наверху, среди перьевых подушек, и одеяло из мягкой серой материи обнимало её стройные, обнажённые ноги, от пальчиков до колен покрытые красными татуировками. Издалека казалось, словно на ней были надеты изящные чулки из тонкого кружева, однако на самом деле эти узоры обладали сакральным смыслом и защищали владелицу от злых чар и вредоносных ду́хов.

— Момо? — женщина снова обратилась к молчаливому мальчишке, только тот спал на ходу.

Замок щёлкнул, раздались шлепки босых ног. Момо мигом промчался мимо камина, книжных стеллажей и полок с холодным оружием, жерди для птиц и повис на резной лестнице с витиеватыми ступеньками, которая вела на второй этаж, к Главе.

— Тебе опять приснился кошмар? Ты спишь внизу.

— Я сплю с тобой, — наконец выдал наглец.

Он резво забрался на ложе, прилёг на плечо Главе и обвил руками её шею. Мальчишка вцепился в эльфийку так крепко, что их волосы переплелись.

— Ты спишь внизу, — суровым, внушительным голосом отчеканила Глава, только всё было бесполезно, ибо Момо совершенно её не боялся и не собирался исполнять приказы, которые были ему не по душе.

— С тобой, — промурлыкал парнишка, растягивая губы в блаженной улыбке.

Глава прекратила сопротивление, поняв, что и сегодня ночью ей не удастся отлепить от себя столь слизкого удава белых мастей. Она задёрнула плотный занавес из фиолетовых бархатных шторок, которые затеняли второй ярус кровати и сохраняли чистоту, а заодно берегли тёплый воздух. Немного повозившись и разместив руки Момо на собственной шее так, чтобы они не очень сильно её душили, Глава скрестила ноги, улеглась на локоть и уставилась в потолок из красного дерева.

С панелей сверху вниз на неё глядели маленькие кусочки кристаллов крима, вставленные в пазухи резных цветов, которые светились в темноте приятным нежно-голубым оттенком. И в обрамлении такой изысканной красоты хранилась одна из ценнейших вещей Главы, что она привезла из Предала, — портрет другой женщины, тоже бессмертной. Прославленная воительница, сокрушительница скверны и страж порядка, эта женщина толком не знала свою самую ярую почитательницу, белокурую и красноокую эльфийку из редкой, вымирающей ветви этлиаров, однако когда-то давно они обе ходили среди теней, под покровом сомнительной организации — так называемого Мирн Разо́ра, братства тенеруких и безликих бойцов в Мирсварине. И сейчас Мирн Разор, некогда разрушенный и потопленный, восставал из пепла и обломков, и выплывал на сушу. Он обещал стать ещё более величественным, ещё более могущественным под руководством нового владыки, который теперь выходил на связь с преданными братьями и сёстрами, разбросанными по целому миру, и призывал их обратно на службу.

Глава всегда знала, что, сколь бы прекрасным и изобильным не являлся Элисир-Расар, ему никогда не удастся завоевать её сердца, никогда не превратиться в то место, которое она однажды сможет наречь домом. Её дом, и её сердце ещё с незапамятных времён обосновались в Пределе, житнице бессмертия, которая своим отпрыскам предоставляла куда больше свободы, чем принято среди прочих стран. В конце концов, душа Главы — до сих пор кочевническая, и взгляд её блуждал в поисках чего-то эдакого. Она засматривалась на горизонт, словно на вожделенный плод, всякий раз перед сном мечтая о том дне, когда настанет пора снова двигаться в дорогу. И в этот путь она не может взять кого-то смертного, слишком тягостны последствия подобного союза.

Поэтому, находясь на людских землях, лучше запереть собственное сердце на замок и выбросить ключ на дно самого глубокого омута. В человеческом кругу дружба дольше проживет, нежели любовь. Нужно строго придерживаться разработанного курса, дабы не налететь на скалы. Так прозорливей, и безопасней. Так дорога дальше заведёт.

Сэль Витар сидел за письменным столом в кабинете Сагара Молниеносного, в Снежном куполе, основательно обложившись старинными книгами и иноземными трактатами. Вокруг наследного принца выросли целые башни из томов и горы из свитков, и возникли поля пергаментов. Верховный гебр посматривал на всё это дело неодобрительно, то хмуря, то выпячивая вперёд пухлые надбровные дуги, и не важно, что он лично обеспечил Его Высочество данными сокровищами. Умудрённый опытом Сагар отлично понимал, что дыхание древности, которое зачастую представляется людям столь свежим и вдохновляющим, всегда доносится до нынешних времён сквозь толщу мёртвых эпох, и само давно истлело, а потому негоже это — попадать под его очарование. Но принц был слишком молод, и считал иначе.

Сагар нетерпеливо прохаживался по библиотеке, держа в руках графин из прозрачного стекла, в котором раскачивалось и волновалось белое вино. Недолго подумав, Верховный волшебник остановился возле столика, наполнил кубок и пригубил напитка, невзирая на то, что ещё шёл час ворот и даже до обеда было далеко. В итоге, никаким травам и настойкам не по силам сегодня усмирить его клокочущее сердце, зато эту битву сможет выиграть вино. Сагар был заядлым любителем сладостей и славных спиртных напитков, иногда он пытался бороться с дурными привычками, однако впоследствии всегда сдавал отвоёванные позиции врагу. Он чувствовал себя чрезмерно вялым и дряхлым для того, чтобы вообще вынимать оружие из ножен; даже для того, чтобы крепить меч к поясу по утру.

— Ваше Высочество! Вы слишком часто стали пренебрегать учёбой, — выдал обеспокоенный Сагар, после чего пригубил ещё вина и покатал во рту терпкую жидкость. — Я же говорил Вам, что пустая голова даже при наличии доброго сердца не принесёт света в этот мир!

Впрочем, Его Высочество наследный принц совсем не слушал своего престарелого наставника. Сейчас он был подобен прекрасным статуям, что украшают могилы видных учёных мужей и, кажется, продолжают размышлять за погибших на этой бренной земле, пока дух их резвится где-то в ином измерении. Сэль сидел, поддерживая подбородок собственным кулаком, и волосы его спускались молочными реками по спине до самой поясницы, а взор неотрывно следил за строками в книге.

— Это всё не то, что мне нужно, — мрачно вышептал принц, никак не реагируя на Сагара.

С одной стороны, Верховный гебр только радовался тому, что его тихий и скромный воспитанник, наконец, решился на сопротивление. Молодому мужчине, ровно, как и будущему правителю, только на пользу пойдут такие перемены. Принцу нужно обрести самостоятельность и независимость, это хорошо, что он больше не желает беспрекословно подчиняться матушке и Главному советнику. С другой стороны, Сагар надеялся, что Его Высочество отобьётся лишь от недобросовестных рук Зархеля и Зармалессии, а не примется ещё и уклоняться от заботливого крыла своего троюродного дедушки. Престолонаследник задумал нечто поистине опасное, и центром этого замысла стал загадочный бессмертный.

Старый волшебник устало рухнул на кушетку и наполнил вином очередной кубок, которой выхлебал почти залпом.

— Сагар, ты не сумел разыскать тот странный древний трактат из Мирсварина? — прозвучал вопрос, которого наставник боялся больше всего.

На раскрасневшемся лбу Верховного гебра проступила испарина, и толстяк поспешил избавиться от улик при помощи шёлкового платочка, который до необходимого момента хранился в нагрудном кармане мантии, соседствуя с злополучной книжкой. Сагар давно нашёл нужный принцу томик, просто он ещё не определился сам, что надлежит предпринять. Что будет верным здесь? Как узнать предсказание? Сагар днями и ночами раздумывал над будущим, пытался погружаться в Мираж в поисках наводок, хотел даже обратиться к придворному астрологу за дельным советом, однако… лучше было не посвящать во все эти перипетии третьих лиц. В конечном счёте, его возлюбленный воспитанник мог бы прожить вполне долгую и умеренно счастливую жизнь, если ни во что не будет вмешиваться, только, кажется, кровь его отца, Тэя Алькосура, уже дала о себе знать. И, как говорится, от судьбы не убежишь!

— Сагар? — позвал дедушку Сэль, сразу уличив подвох. — Сагар, отчего ты молчишь? Та книжка? Ты нашёл её?

— Ваше Высочество! — взмолился старик. — Это дурная и бесполезная книжка, да и перевод выполнен очень скверно! Она такая старомодная и древняя, и язык её Вас разочарует…

Сэль встрепенулся и подскочил на ноги столь резво, что стул, на котором он сидел, обрушился вниз, издавая пронзительный грохот. Чёрно-белая глазурованная плитка, покрывающая полы в Снежном куполе, едва не треснула. Наследник за два прыжка преодолел пространство, что разделяло его письменный стол и кушетку, и в мановение ока очутился возле Сагара.

Волшебник поохал и повздыхал, однако вскоре сдался — из мягкотелого Сагара никогда не получался славный, бравый воин. Он пошаркал по всем карманам несмотря на то, что прекрасно знал, в каком именно лежал трактат, написанный лунгом по имени Зар Нефициан Марг больше двух тысячелетий назад.

— Вот, держите, Ваше Высочество, — хмуро проворчал гебр, протягивая наследнику тонкий томик. — Только будьте осторожны, и ни в коем случае не доверяйте этому бессмертному магу! Несомненно, у него корыстные цели и чёрная душа!

Когда в руки принца попал заморский трактат, он просиял. На потрёпанной обложке значилось: выдержки из «Заметок о страшном и секретном» с толкованием. Переводчиком с хатра, языка древних лунгов, оказался весьма матёрый и знаменитый Умбар Зелёный, имя которого до сих пор помнили в научных кругах Элисир-Расара. Сэль рванул обратно к письменному столу и мигом взялся за изучение в то время, как Сагар продолжал причитать:

— Ох, Ваше Высочество! Лучше было бы, коли бы Вы открыли свой глиц и завладели, наконец, хаором. И могила отца… как давно Вы не посещали могилу Вашего отца? Вам бы весьма пригодился меч, знаете ли!

— Я был в склепе вчера, и это ничего не изменило.

Сэль отвлёкся от текста и вытянул перед собой правую руку, пальцы которой украшали изысканные золотые и платиновые кольца. Многие из них венчались крупными сапфирами различных оттенков в обрамлении бесцветных и искрящихся камней. Вообще, знать Исар-Динн очень уважительно относилась к синим прозрачным минералам, что не удивляло, ведь в этой стране почитались воды. Однако у подобного обычая имелась и более приземлённая сторона.

— Коли бы Вы, Ваше Высочество, открыли свой глиц и получили хаор, то запросто бы справились с тайником. И меч стал бы Вашим.

Тэй Алькосур Амуин Малидот пал в бою с воплощениями утопших, когда наследнику было всего восемь лет отроду. Маг-король отправился со свитой из самых приближённых воинов на традиционный промысел — царскую охоту. По весне к устью Басул из Зелёного моря подплывали могучие твари — свирепые и клыкастые ди́граки. Чем-то они напоминали моржей, чем-то — бегемотов, обладали скверным и непредсказуемым нравом, плотной чёрно-серой пупырчатой кожей и ужасающими бивнями, которые местные знахари использовали как ценный ингредиент для снадобий. Впрочем, важней иное: маг-король, собственноручно убивший вожака диграков, наделялся ещё большими почестями, обретая в глазах подданых богоподобный ореол. Сразиться с таким чудищем один на один и выйти победителем считалось за истинное чудо, уж получше тех случаев, когда заблудшие в лесу выставляли против медведей голые руки. Но, каждому своё: простым смертным достаются обыденные подвиги, великие и тщеславные правители же готовы покорить даже небеса.

Отцу Сэля было не страшно целое стадо диграков, но его в походе настигла буря, которая подняла в воздух мелкие крупицы зиртана и ослепила всех присутствующих: и оруженосца, и загоняющих, и охрану. Что произошло дальше, невозможно выяснить точно. Скорее всего, под покровом бури из прибрежных гротов выбрались воплощения утопших и растерзали Тэя Алькосура заодно со свитой. Когда тела погибших нашли спустя несколько дней, придворные врачи выдвинули именно такую версию событий.

Донги и ары из тех домов, которым был выгоден подобный расклад, согласились с выводами лекарей. В головы же тех, кто что-то терял из-за скоропостижной смерти короля, закрались крамольные мысли, а в душах их поселились сомнения. Ибо не могло сложиться так, чтобы могучего воина и передового колдуна, коим и являлся Тэй, погубила горстка жалких мертвяков. Но всё было решено, совет из двенадцати донгов постановил, что отныне править станет овдовевшая королева от имени своего несовершеннолетнего сына, пока наследник не повзрослеет и не окрепнет, и не примет бразды власти в собственные руки.

Тэя Алькосура похоронили с помпой и почестями. Его сердце отделили от тела и запечатали в пышном каменном саркофаге, прямо в Янтарном дворце, в склепе под центральными залами, а прах развеяли по плодородным берегам рек и озёр. Меч правителя с прекрасным, магическим клинком, обладающим личным именем, замуровали вместе с ларцом, в котором содержалось забальзамированное сердце почившего. На могилу наложили особые чары, которые можно было развеять двумя способами. И первый, разумеется, заключался в том, что наследник престола открыл бы свой глиц и заполучил хаор, рассеял бы колдовство и затем с лёгкостью отворил бы тайник с мечом, всеми этими действиями демонстрируя вельможам, что он созрел, и готов взойти на трон. Это был своего рода ритуал, должный показать, что принц достоин титула мага-короля.

Да, звучит весьма заковыристо, причудливо… и ненадёжно. Поэтому, всегда существовал второй метод вскрытия саркофага, практичный, о котором знали немногие. На могильной плите была высечена загадка, постигнув которую и воспользовавшись ключом, можно было распечатать тайник с мечом. И ключ представлял из себя не что иное, как кольцо. Кольцо с сапфиром, с синим камнем. Многие ловкачи во дворце уже попытали счастье на гробнице Тэя, но никому не повезло. Во-первых, кольца, что носили дворяне, не подходили к прорези замка́, ни одно, а во-вторых, никто не отгадал загадку. В-третьих, вскоре Зармалессия и Зархель вообще прикрыли доступ к могиле Тэя, дабы прервать поток из паломников и безродных искателей приключений.

— Когда я взойду на престол, то отменю этот устаревший обычай, — безжалостно отбил языком Сэль, впиваясь взором в свои сапфировые кольца. — Дабы моим будущим потомкам не пришлось так же страдать и унижаться для того, чтобы получить то, что их по праву.

Сагар уже принялся за красное вино, хотя в Элисир-Расаре считалось, что знатным господам его не полагается пить до ужина. Набрав полный рот подслащённого напитка, маг перекатывал его туда-сюда, будто пробуя и испытывая не жидкость, но речи нахального юнца.

— Возможно, Вы и правы, Ваше Высочество, — проговорил гебр, проглатывая вино. — Так и следует поступить. Однако, для начала Вам надобно открыть глиц! И заручиться мечом! Если… хм… ну, коли Вас вдруг надумают поддержать какие-то дома, то Вы должныдоказать арам и донгам, что достойны занять престол… Понимаете, о чём я?!

Толстяк, несколько захмелев, шагнул на рыхлую почву и то ли случайно, то ли намеренно выдал подопечному подноготную дворца. Он прищурил левый глаз, и выпучил на наследника правый, склеру которого покрывали красные жилки из-за усталости и бессонных ночей.

— Разве Вы имеете право, Ваше Высочество, взять и оступиться сейчас, доверившись не собственному наследию, а этому непостижимому бессмертному магу? Нам… Вам нужна поддержка знати. Ох, Ваше Высочество… Вы так наивны, и я боюсь… что этот маг сведёт Вас с пути.

— Невозможно свести меня с пути, только если я сам решу пойти той же дорогой.

Сэль глубоко вздохнул. Он уже давно прочёл в трактате тот отрывок, который его волновал и о котором он как-то раз слышал из уст былой наставницы, бессмертной уроженки Предела. Наконец, судьба улыбнулась ему, наконец, к его берегам подобрались свежие воды разлившейся реки, и вот-вот на полях должны были взойти посеянные злаки. И выпавшего шанса наследник не упустит. Да, с ним правда. Однако в Элисир-Расаре это означало совсем не то, что на других, более просвещённых землях. Здесь, если правда на твоей стороне, то удача неизбежно отворачивается от тебя. Надо ловить момент, и действовать без оглядки. Когда жизнь коротка — везение вероломно и непостоянно.

— Сагар, я доверял тебе всегда, слепо и беспрекословно. Но настало время, когда тебе придётся сделать тоже самое. Просто доверься мне, я — твой будущий король, твой правитель, Нин-дар-дин, Господин всех земель, чья звезда вскоре взойдёт над озером золотых кувшинок в час свершений. Неужели ты сомневаешься в моих намерениях? Знаю, мы превозносим воду, но кровь важней воды. Разве ты не хочешь помочь народу, восстановить славу и честь нашего дома? Ты ведь тоже Амуин!

— Ох, Ваше Высочество… — просопел гебр, обильно запивая собственные тревоги вином.

Его мысли то резвились на вершине гор, где трон займёт новый повелитель — славный, любимый народом, милосердный и непорочный Сэль, то обрушивались на дно бездны, в которой его и наследника престола выволакивали на лобную площадь по приказу королевы-регента и Зархеля Великолепного. А затем, под общее улюлюканье толпы, наточенный топор палача отделял горячие головы бунтовщиков от уже остывающих тел. Что более вероятно без помощи могущественных и участливых?

Сердце Сагара давно не выплясывало в груди столь диких и безумных танцев, поэтому он налил себе ещё бокальчик красного, а затем плеснул спиртного в царский кубок из нефрита и поднёс Его Высочеству, как успокоительное для возмужавшего. Или же как зарок успеха.

— Вы же знаете, Ваше Высочество, Вы — моя отрада, вода в моём стакане. Я всегда буду на Вашей стороне, и плевать, правы Вы или нет.

Дабы доказать серьёзность своих слов, Сагар Молниеносный залпом опустошил бокал с вином и плюнул на пол.

— Вы — мой король, и да будет так, как Вы решили. Да отразятся лазурные небеса в изумрудной воде!

Сэль Витар внимательно смотрел, как бордовый напиток изменяет цвет стенок его кубка, уродуя зелёный нефрит тёмными полосами, которые на неподходящем фоне казались грязно-коричневыми или чёрными. Принц знал, что даже по неправильному пути можно прийти в нужное место, потому что земля круглая, и дорог, соединяющих и опоясывающих нечто сферическое — великое множество. Так говорил его отец.

Наследник одним могучим глотком осушил кубок, усмиряя тёмно-красное море столь беспощадным образом. Во всяком случае, не до́лжно проливаться крови. Эту науку он усвоил благодаря бессмертному.

Стоило только Сэлю отставить прочь пустой кубок, как в двери Снежного купола учтиво постучали. Вскоре в помещение просочилась личная служанка наследного принца, молодая девица по имени Сагре́на, ещё одна благородная представительница немногочисленного ныне дома Амуин. В руках она держала широкий поднос, сплошь заставленный различными мисочками и блюдцами, прикрытыми сверху ажурными и воздушными крышками.

— Ваше Высочество, я всё подготовила так, как Вы велели, — проговорила девушка, водружая ношу на письменный стол наследника.

Её чуть завитые тёмно-русые волосы были свёрнуты в два бараньих рога и украшены драгоценной сеточкой с жемчугом, поэтому при ходьбе она издавала слабый звон.

— Здесь всё самое лучшее, как Вы и просили, — объяснялась знатная дама, поочерёдно поднимая крышку над каждым яством. — Облачения я тоже принесла, однако не уверена, что они подойдут по размеру. Видите ли, мой старший брат не такой высокий, и…

— Благодарю, Сагрена.

Престолонаследник наградил молодую женщину тёплым взглядом, и та улыбнулась. Она сразу приметила, что на кромке бледно-розовой нижней губы Его Высочества остался отпечаток от вина, и лёгким касанием пальца до собственного рта намекнула Сэлю на подобную оплошность. Принц принялся усердно уничтожать следы преступления, а служанка в тайне наслаждалась столь редким зрелищем.

— Ваше Высочество, нам бы поторопиться. Скоро обед, смена караула уже началась, и сейчас самое подходящее время для того, чтобы незаметно проскользнуть мимо охраны. Я проверила, путь свободен. Сегодня на службе Эмерон, проблем не будет, если поспешим.

— Да, но ты остаёшься, я иду один, — спокойно вымолвил принц, поднимаясь на ноги. — Помоги.

Он вытянул перед собой руки, и сперва Сагрена накинула на них одежды, после чего подала наследнику тяжёлый поднос.

— Ваше Высочество, позвольте, я хотя бы отнесу его за Вас, — слёзно прошептала дама, разминая в пальцах атласные чёрно-синие юбки.

— Нет.

Сэль уже добрался до дверей, где ему хотел помочь Верховный волшебник. Старик, придерживая створку, тоже настаивал на своём участии:

— Но, Ваше Высочество! Дозвольте хоть мне составить Вам компанию! Ваша матушка и без того недовольна Вами, если она об этом узнает…

— Не дозволяю, — строго ответил принц приказным тоном, однако потом посмотрел на наставника привычными, ласковыми и кроткими глазами. — И она узнает. Непременно. Готовься.

А затем радостно выпорхнул из кабинета, на прощанье взмахнув копной своих белоснежных волос. Они вились и реяли за его гордо выпрямленной спиной, словно знамя снежного дракона, или будто крылья хрустальной бабочки.

На одном дыхании и единственном ударе сердца промчавшись до новых покоев бессмертного мага, уже расположенных в холодном крыле, Сэль без стука и предупреждений влетел в чужие владения. К счастью, эта дверь тоже не запиралась изнутри, и хозяин спален не был занят ничем предосудительным. Он сидел на мягкой кушетке возле окна и листал одну из тех книг, которые ему пожаловал наследник.

— Прошу меня простить за столь грубое и неподобающее вторжение, — почти бесшумно вышептал принц.

Бессмертный маг ловко читал по губам, и не менее ловко — по обстоятельствам. Он лично подошёл к наследнику, забрал поднос и молча повлёк гостя за собой в самую дальнюю от дверей комнату, где располагалась кровать и туалетный столик.

— Принц приобрёл странный вкус к риску, — тихо вымолвил маг, водружая поднос на стол и присаживаясь в кресло. — Ему жизнь не дорога?

— Нет, — улыбчиво ответил гость в полголоса. — Не дорога, ведь жизнь досталась мне бесплатно. Она Вам нужна? Тогда возьмите.

По лицу Сэля пробежалась натужная улыбка. Маг понимал, что наследник просто забавляется, однако он лучше других разбирался в том, что именно кроется за всякой шуткой. Особенно, не очень удачной.

— Не шути так, это уже не странный, а дурной вкус. Зачем пришёл, что принёс?

Сэль пожал плечами и пару раз переступил с ноги на ногу, как бы растягивая момент и предвкушая результаты. Он считал, что славно потрудился и чудесным образом возделал своё поле, засеял его и проборонил, и теперь вправе ждать пышных всходов. И пускай плодов на деревьях вырастит больше, чем листьев! Так всегда приговаривали в Элисир-Расаре, когда семена опускали в почву.

— Я слышал, что сердцу человека радостней всего, когда он ест лучшую пищу и запивает её редчайшими винами, — пояснил принц, поднимая крышки с бесчисленных мисок, в которых находились самые лакомые закуски, вроде тёмной икры носатой рыбы или шоколадных конфет.

— А не перепутал ли ты сердце с животом? — ухмыльнулся маг, первым делом принимая в руки кубок, полный красного вина. — Распространённая ошибка древних — не знать, где располагается средоточие чувств. В каком пыльном трактате ты вычитал подобный вздор? Сожги его, он безнадёжно обветшал.

Дотронувшись языком до кромки вина, маг подумал, что этот напиток весьма неплох и достоин смертных королей. Напоминает даже… быть не может! Это же… любимое питьё лунгов — вильтеарское вино!

— Ха! Поразительно… не может быть, это же вильтеарское вино — одно из величайших достояний Мирсварина. Ты удивил меня, наследник.

— Да, матушка его тоже любит. Удивил? Значит, Вы что-то почувствовали?

Маг надменно оскалился, имея в виду, что ни в жизнь он не почувствует какие-то там подвижки по причине распития спиртного.

— Тогда попробуйте суп из моллюсков. Или эти трубочки с кремом. Ещё я принёс для Вас наряды пороскошней, обычно люди ценят такие вещи, они вызывают страсть, влечение.

— Решил спалить меня в первобытном пламени? Глупый мальчишка, — хитро, но по-доброму усмехнулся маг.

Пока бессмертный пробовал многочисленные угощения, а затем осматривал новые облачения, принц внимательно следил за его реакцией. Прищурившись, он выискивал какие-нибудь изменения в поведении, искажения мимики, но ничего необычного не углядел.

— Аман-Тар, Вам не по душе сладкое? Тогда… я знаю то, что слаще мёда, — сквозь зубы выдавил наследник.

Расстегнув парадный кафтан с длинными рукавами, что завязывались за спиной, Сэль Витар извлёк из тайного кармана сборник наиболее грязных и скабрезных повестей, который он только сумел найти в библиотеке Сагара.

— Ещё имеется это, — бросив на стол, прошептал он. — Пока что мне нечего Вам предложить кроме этих жалких крох.

Бессмертный, уже держащий в руках стакан с другим напитком — приторной десертной наливкой, — пробежался взором по книжкам, что рассказывали о весёлых похождениях двух распутных сестёр-близняшек.

— Не подозревал, что принцу по нраву такие вещи. Однако… наверное, я всё-таки не сластолюбец. И не любитель обычных сладостей.

— Аман-Тар, а не прочитали ли Вы ту книжицу, что я Вам давал прежде? О приключениях Касана?

Разжёвывая пирожное из плотного теста с патокой, маг кивнул.

— И… Ч-что скажите? Ничто в Вас не встрепенулось? Ничего не взволновало?

— Ты серьёзно думаешь, будто кого-то могут тронуть подобные истории? Злоключения выскочки-князья, который подглядывал за купаниями дочери речного бога?

— Ну… — смущённо произнёс принц. — Герои этих историй — единственные, кто со мною откровенен. Они никогда не лгут, ничего не таят за пазухой, и не планируют каждый поступок с учётом личной выгоды. И они… говорят мне слова утешения. Вдруг, это пришлось бы по нраву и Вам.

Рыжеволосый мужчина пожал плечами, и можно было подумать, будто Сэль опять потерпел неудачу, однако затем принц выложил на стол свой главный козырь в сегодняшней партии.

— Вообще-то, я разузнал, кто Вы. Вы — не лунг. Вы — демон-оборотень, Телль’Араш. Так ведь, Аман-Тар? Я обыскал чуть ли ни целый дворец, но нашёл эти сведения. Ведь такое недавно происходило на просторах Предела. Тогда, посреди эльфийских земель внезапно появилась новая женщина лунгов, о которой будто бы никто и никогда не слышал. Но у неё были провалы в памяти, и она не владела магией, наоборот, она отталкивала майн от собственного тела. Однако, Вы утверждаете, что помните всё. А ещё Вы столь превосходно владеете чарами, что Вам не нужны ни чертежи заклятий, ни формулы, и даже ошейник из пал-силбани не сдерживает Вас. Вы — воплощение майна, демон-оборотень, ужасающее существо из Междумирья, одна компания которого сведёт любого с ума.

— Принц такой умный, как же мне повезло, — издевательски проговорил маг.

Заложив руки за спину и сцепив их в замок, бессмертный подошёл к окну и уставился наружу.

— Ваша странная ненависть к металлам, Ваша тяга к крови, и её же отторжение… То, что Вы не покидаете замок. Признайтесь, Аман-Тар, Вы ведь и есть демон-оборотень? Я… я не побоюсь и продолжу Вас посещать. Буду…

На мгновение мысли мужчины отделились от тела и улетели в заоблачные дали. Он больше не вникал в речи принца, лишь обдумывал одно — определённо, воистину, ему страшно повезло! Женщина… женщина лунгов спустилась на бренные земли Ассалгота, незадолго до него. Он ведь сам слышал нечто подобное перед смертью? Как он мог забыть?..

Быть не может, однако… следовательно, то, что он знает слова древнего пророчества, то, что он оказался в нужное время и даже в нужном месте — всё теперь ведёт к единственному решению. Он обязан действовать, должен воспользоваться положением.

— Та женщина, она до сих пор жива? Ты знаешь её? — перебил наследника бессмертный.

— Она жива, и я знаю её имя, Аман-Тар.

— Хорошо.

Мужчина направился в сторону принца, и от волнения Сэль сглотнул слюну. То, о чём он совсем недавно читал в трактате Зара Нефициана, стало приобретать отчётливые формы: комната будто наполнилась душным и непроницаемым смогом, краски начали сгущаться. Голова принца пошла кругом и Его Высочеству показалось, словно из его ноздрей хлынул поток крови — это распускался шлейф тёмного влияния Телль’Араша, как манящий и притягательный, но ядовитый демонический цветок. Сэль судорожно дотронулся до кожи под носом, но там ничего не было, ни капельки крови не пролилось, и всё произошедшее просто примерещилось наследнику.

— Да. Хорошо. Я и есть демон-оборотень. Я вышел из врат Тчелана и пока ещё не восстановил силы, поэтому не могу проявить полную мощь, как и продемонстрировать собственный облик. Однако, мой принц, я очень злопамятен, так что лучше тебе посторониться, и быть благоразумным.

— Зачем Вы явились на мои земли?

— О-о-о, да это превосходный вопрос! Я вернулся обратно, дабы исправить неисправимое. А что для этого необходимо? — ужасающий бессмертный аккуратно принял лицо Сэля в свою крупную руку, каждый палец которой теперь венчался наточенным, длинным когтем свето-бежевого оттенка. Сливаясь с фалангами, когти оставались почти незаметными. — Чтобы исправить то, что уже срослось, приходится ломать кости. Я создам свет, используя тьму для этих целей.

Демон-оборотень притянул Сэля ближе, и принц зажмурился.

— Вам… нужна кровь? Вы желаете её?

— О, да. Я желаю, — сладострастно прошептал маг, проводя второй рукой по щеке наследника.

Он едва касался кожи кончиками когтей, и единственное, что ощущал пленник — это лёгкое, мимолётное скольжение.

— Тогда возьмите мою!

— Как самоотверженно. Но… хоть кровь меня и манит со страшной страстью, хоть меня и привлекает её мрачный цвет, ей не должно проливаться. Я всё равно ей не насыщусь.

Маг выпустил принца из рук и отступил на безопасное расстояние, и токи колдовской энергии тут же усмирились.

— Мне нужен тот, с кем бы я мог заключить взаимовыгодный договор, — спокойно и обстоятельно выдал в конце демон-оборотень.

— Вы… хотите предложить его мне? — осторожно спросил Сэль, потирая челюсть.

— Да, пока склоняюсь к этому. Выбор очень скуден. Но вначале мне нужно знать, чего ты хочешь. Что это? Если это любовь женщины — то у нас с тобой серьёзные неприятности, принц.

— Почему?

— Потому, что, — раздражённо выпалил маг, — я не смогу это исполнить. Но пока ещё ты не дал мне свой ответ, так что… подумай основательно.

— С чего Вы вообще решили, Аман-Тар, что я буду заключать сделки с демонами? Ваши намерения меня откровенно пугают, ровно, как и Ваши силы! — юноша не сдержался и сорвался на крик.

— Да у тебя же выхода нет, — собеседник надменно взмахнул рукой. — И это не сделка, а договор. Договор нельзя нарушить, иначе налагаются суровые штрафы, не рад будешь, что родился на свет. Хотя… ты и так этому никогда не радовался. Дам тебе подсказку — я мог бы показать тебе, что такое радость и веселье.

В воздухе вместе с напряжением повисла гнетущая пауза. Внезапно маг принялся расстёгивать пуговицы на кафтане, после чего надел более роскошный и вычурный наряд, который принёс ему Сэль.

— Я не собирался тебя пугать, просто хотел приподнять завесу тайны, — вымолвил он, чуток вздымая левую бровь.

— Да, знаю. Тогда… назовите мне своё имя. В конце концов, Вы обещали представиться, коли я угадаю, кто Вы такой. Я угадал и жду награды.

— Справедливо. Прежде меня величали Эйманом Эром Данаарном, и когда-то я был лунгом.

— Так-то лучше. Пожалуй, я Вас оставлю, мне… меня скоро хватятся.

Принц почти выбежал из опочивален мага, тем более, обед завершался и безопасное время истекало, и неважно, что дворцовая стража сейчас находилась под командованием Эмерона. Может, девиз дома Эмерона и звучал, как «верен в жизни — верен в смерти», но не все его подчинённые разделяли одинаковые убеждения. Кто-то, как и заведено у людей, выказывал больше преданности золоту, или просто служил наместнику трона. А трон отдаёт своё предпочтение лишь тому, кто сидит на нём в данный момент.

— Хозяин!

— Владыка?!

— …

Фиолетовые струи магической энергии взмыли в воздух и начали кружиться рядом с левой рукой Эра.

— Хватит, замолчите. Лучше проследите за этим глупым мальчишкой, и обо всех неприятностях сразу доносите мне.

— Повинуемся! — хором пропели три вихря, а затем растворились в потоках ветра.

Пройдясь по спальням, бессмертный маг внезапно прошептал себе под нос:

— Не хочу, чтобы кто-то причинил вред тому, что принадлежит мне.

До своего перерождения Эйма́н Эр Да́наарн был великим магом и кудесником в кругу бессмертных лунгов. Среди своих братьев и сестёр он славился выдающимся умом, талантами к чародейству, а ещё различными исследованиями, которые порой вызывали отвращение в его сородичах. Он участвовал в масштабном конфликте второго Беспокойного покрова лета, случившемся примерно два тысячелетия назад между всеми высокими происхождениями, начиная лунгами и заканчивая митриникийцами, которые вообще-то даже не были поистине бессмертными, просто жизнь их длилась неизмеримо долго. К сожалению для Эра, он сражался тогда на проигравшей стороне, и после победы неприятелей вынужден был влачить жалкое существование в заключении, так что к решёткам и плену у него уже имелся полный иммунитет.

В те далёкие времена постепенно сформировалось общество из бессмертных, в основном из лунгов и эльфов, которые презирали все низшие происхождения, особенно людей.

Они полагали, что в природе зла нет, и что зло просачивается в этот прекрасный мир из растлённых и порочных сердец слабых смертных. Вот причина, по которой разгорелись военные действия второго Беспокойного покрова лета: часть великих происхождений захотела навсегда избавиться ото зла, уничтожив все малые происхождения, другая часть всячески препятствовала им, а третья, самая прагматичная, отсиживалась в тени и выжидала, кто же победит.

Годы и столетия шли, и прошлое забылось. Эймана выпустили из-под стражи, он обелил собственное имя и снова занял полноправные позиции среди братьев и сестёр лунгов. Эр Данаарн даже возглавил магический Покров, Йоден, могущественную, разветвлённую и важную организацию, считался Великим Конструктором Заклинаний и Строителем чертежей, первым арканом. Но потом старые привычки Эймана вернулись, и кое-что опять приключилось, так что он снова попал в заключение. Только на этот раз мятежника посадили в Ар Амаум, жуткую и суровую тюрьму для опасных преступников, без права на помилование. Там-то он и сгинул.

Разумеется, ныне Эр понимал, что предыдущие его поступки были продиктованы безумием, вызванным отравой майна. Пройдя через нематериальные сферы после смерти, Данаарн страшно изменился. Похорошел, возможно даже в какой-то мере исцелился. Впрочем, и теперь далеко не все былые «достижения» он мнил за греховные ошибки, особенно те, которые касались человечества.

Нет в мире ничего столь же непостоянного, как слабое людское сердце… Однако, в тот же момент, нет ничего более неизменного, чем безответная любовь. Она никогда не бывает верна, но и никогда не предаёт. И Эр Данаарн знал об этом не понаслышке.

Никаким словом утешения не снять такую боль. Желание принца — безнадёжно. Неисполнимо.

И Эр больше не возьмётся за заведомо проигрышное дело. Он уже разок побывал дураком на этом свете, и только в сказках дуракам живётся легче; тогда как самый простой путь ждёт холоднокровных, сообразительных и беспринципных.

Поздним вечером Сэль находился в своих покоях. Он сидел перед накрытым столом, но ему кусок в горло не лез. Еда давно не вызывала интереса в принце, и он привык перебиваться малым, однако зоркая орлица-мать неустанно следила за своим отпрыском из каждого угла дворца глазами шпионов и обученных соглядатаев. Всякий раз на ночь служанка королевы подносила наследнику агатовую чашу с горьким «лекарством» — отваром из трав и грибов, а затем, спустя какой-то срок, проявлялась личная прислужница Сэля, дама Сагрена, и подавала ему другую настойку, в пиале с которой плавали по три скрученных лепестка. Его Высочеству никто не разъяснял историю данного ритуала, однако он догадывался сам, откуда и как Сагрена получала свежие порции снадобья, и что главным было выпить второе зелье, тогда как принятие первого можно пропускать со спокойной душой.

Сэль ковырялся вилкой в изысканном кушанье из морских гадов, когда распахнулись двери опочивален и в помещение влетела разъярённая королева-мать.

— Неблагодарный мальчишка! — прорычала Зармалессия.

Наследный принц не успел обернуться в сторону гостьи, а матушка уже стояла возле его правого плеча и грозно кричала во весь голос:

— Как ты посмел меня ослушаться? Ты хоть представляешь, что я для тебя делаю? На какие жертвы ради тебя иду?!

Она замахнулась, но Сэль не дрогнул, просто зажмурился. Вместо того, чтобы влепить смутьяну пощёчину, королева запустила пальцы в чуток растрёпанную гриву наследника и крепко ухватилась за волосы на затылке юноши. Затем потянула вверх и вывела сына из-за стола. Пока принц шипел и пытался взяться за материнскую руку, дабы как-то ослабить хватку, Зармалессия развернула его лицом к себе, взглянула в глаза и внушительным тоном произнесла:

— Знаешь, во что мне обходится твоя сыновья непочтительность? Нет, даже не догадываешься! От каких невзгод я тебя оберегаю, от каких напастей защищаю!

Сэль ничего не отвечал, не оправдывался и не просил пощады, что ещё больше разозлило королеву. Тогда она отпустила мальчишку, предварительно толкнув его вперёд, и принц упал к её ногам.

— Впредь не смей своевольничать и обо всём мне докладывай. Или никогда больше не выйдешь за стены этих палат!

— Да, матушка, — наконец выдавил он сквозь зубы.

Не сказать, что Зармалессия осталась довольна беседой, но она напустила на себя вид неприступный и достойный, утончённым жестом поправила складки на одежде и двинулась прочь.

— Сперва ищи совета у меня, иначе никогда больше не увидишь этого мага. Твоя главная обязанность — посвящать меня во все свои тайны, я — твоя единственная мощь. Не забудь принять лекарство. И не кашляй, я запрещаю кашлять.

Когда королева-мать покинула покои сына, Сэль Витар, тоже отряхнувшись и поправив наряды, уселся обратно за стол. После столь прискорбного, однако не исключительного случая, ему напрочь отбило всякий аппетит, и Его Высочество не выдержал, поддался гневу. Резким движением он смахнул на пол все тарелки и приборы, и таковым был его ответ родительнице. Отныне он отказывается добровольно пить любую гадость, что преподнесёт ему заботливая и сердобольная матушка. Если она — его мощь, то он — всего лишь её рабочий инструмент.

— Ирмингаут, однажды ты… явишься мне, — прошептал Сэль, когда все предметы улеглись и звуки затихли.

Можно смело разбить своё сердце и выбросить его осколки в мусорную кучу, оно не пригодится на тропе людей тому, кто хочет преуспеть в мире, где тело ценнее чувств.

Здравия и долголетия трезвому уму!