Лондонский туман

Глава 16

— Мы как десять негритят, Мелисса, — сказала старая миссис Эванс, сидя на скамье в коридоре, усталая и замерзшая. — Остались только ты и я. «Один изжарился — другой остался одиноким», — процитировала она, задумчиво добавив, что в Америке это называют не «изжариться», а «испечься».

— Что называют «испечься»? — рассеянно переспросила Мелисса, слишком напуганная предстоящим испытанием, чтобы внимательно следить за словами чокнутой старухи.

— Подвергнуться перекрестному допросу, — объяснила миссис Эванс.

— Это не страшно, если говоришь правду, — отважно заявила Мелисса.

— Всю правду и ничего кроме правды.

— И если вам нечего скрывать.

— А кому в этом мире нечего скрывать?

— Например, вам, миссис Эванс, — польстила ей Мелисса.

Старуха посмотрела на свои кольца, поблескивающие бриллиантами и сапфирами, и переменила тему.

— Как ты думаешь, Мелисса, кто убил этого человека?

Мелисса пожала плечами.

— Полиция утверждает, что доктор Эдвардс. Разве этого не достаточно?

— Для меня — нет, — ответила миссис Эванс. — Еще недавно они говорили, что это сделал Томас, но ведь это не так, верно?

— Тогда кто остается? — спросила Мелисса. Она принесла с собой журнал, надеясь, что ей дадут спокойно его почитать и, когда она приняла решение относительно своего плана кампании, выбросить грядущее испытание из головы вплоть до самого его начала. Однако, сидя на жесткой холодной скамье рядом со стеклянными дверями, за которыми судили невиновного, казалось недостойным читать разную чепуху о девушках, выходящих замуж за своих боссов, и графинях, улучшающих цвет лица. — Но ведь это не имеет значения, так как они не осудят доктора Эдвардса, не так ли?

— Почему не осудят? — резко спросила миссис Эванс.

— Вы же только что сказали, что не верите в его виновность.

— Дитя мое, кого заботит, во что я верю? Я ведь не одна из присяжных, и, как ты сама сказала, кто остается?

— Для присяжных — все остальные, — отозвалась Мелисса. — Им ничего о нас не известно.

— Они ведь читали газеты. Я знаю, что им велели «выбросить это из головы», но это невозможно. Они не могут забыть, что полиция с самого начала считала это «внутренней работой» и что оставшихся подозреваемых можно пересчитать по пальцам на руке! Разумеется, они читали о том, что Томаса обвинили и освободили и что я с моим артритом не могла ударить человека по голове, поэтому остаетесь только ты и Матильда. И они все знают о твоем алиби с этим бельгийским принцем. Хотя нет, кажется, он поляк. Он так и не объявился, верно?

Мелисса сердито повернулась к ней.

— Что вы имеете в виду?

Миссис Эванс выглядела озадаченной.

— В чем дело, дитя мое? Я только сказала...

— Если полиция приняла мое алиби...

Некоторое время миссис Эванс сидела молча, глядя на сверкающие камешки.

— Я пыталась сообразить, Мелисса, — заговорила она наконец, — почему мне казалось, будто этот человек бельгиец. Теперь я вспомнила: бельгийцем ведь был Рауль Верне, не так ли? Он приехал сюда из Брюсселя и собирался вернуться туда. — Старуха положила руку на запястье Мелиссы. — Когда ты окончила школу в Брюсселе, дитя мое?

Рука в униформе распахнула стеклянную дверь зала суда, и голос громко произнес:

— Следующий свидетель — мисс Мелисса Уикс...

Свет в деревянном балдахине над головой превращал гладкие волосы Мелиссы в бронзовый шлем. Лишенная иных доспехов, она нашла в нем убежище, опустив голову так, что волосы прикрывали половину лица, говоря едва разборчивым шепотом и вцепившись дрожащими руками в барьер свидетельского места. Застенчивость, дошедшая до крайности, с раздражением думал сэр Уильям. У него было к Мелиссе всего несколько рутинных вопросов, и она уже дважды проходила эту процедуру в магистратском суде. Судья, шаря в баночке указательным пальцем в поисках нужной таблетки, ч поднял взгляд и недовольно заметил, что свидетельнице нечего бояться и следует говорить громче, так как все должны слышать ее ответы. (Впрочем, подумал он, они не имеют никакого значения — присяжные уже знают свой вердикт, и ни она, ни кто другой не изменят их мнение.) Не будет ли свидетельница любезна повернуться к обвинителю, дабы он задал вопрос снова и они расслышали ее ответ? Сэр Уильям почти выкрикнул свой вопрос, как будто призыв говорить громче был обращен к нему. Мелисса хриплым голосом ответила, что, услышав шум в холле, поднялась из полуподвала и увидела доктора Эдвардса, миссис Эванс и Роузи, стоящих там и смотрящих вниз. Потом она увидела лежащее на полу тело, только на этот раз носы туфель торчали вверх, и она решила, что его, очевидно, перевернули на спину...

В зале воцарилась тишина. Словно по мановению волшебной палочки злой феи сначала обвинитель, потом судья, затем присяжные, свидетели, чиновники, обвиняемый и его конвоиры на скамье подсудимых застыли как вкопанные. Это напоминало затишье перед землетрясением, когда вся природа задерживает дыхание в преддверии грядущей катастрофы. Наконец судья щелкнул крышкой своей баночки, склонился вперед и произнес голосом, столь же резким, как недавний щелчок.

— Что значит «на этот раз»? Вы имеете в виду, что уже видели тело раньше?

Мелисса дрожала с головы до ног, ее лицо было мертвенно бледным, широко открытые глаза смотрели невидящим взглядом, рот открывался и закрывался без единого звука, челюсть вздрагивала, как у кошки, наблюдающей за мухами на оконном стекле, покуда ей не удалось вымолвить единственное слово:

-Да.

Эдвин Роберт Эдвардс невиновен в убийстве Рауля Венсана Жоржа и так далее и тому подобное, ибо если Мелисса видела лежащее в холле тело, прежде чем машина Тедварда подъехала к дому, дело против подсудимого разваливалось на глазах...

Обвинитель и защитник вскочили на ноги, ища указаний судьи, который некоторое время сидел, глядя на баночку в руке, а затем открыл ее и заменил пищеварительную таблетку.

— Пусть свидетельница сядет и отдохнет. — Он подал знак женщине-полицейской, неуверенно стоящей у ступенек, ведущих к свидетельскому месту. — Думаю, ей нужно выпить воды... или вы хотите чего-нибудь более стимулирующего? — Судья повернулся и свесился с другого подлокотника кресла. — Ну, сэр Уильям, этого не было в письменных заявлениях?

— Нет, милорд, — печально ответил прокурор.

— Тогда возникает вопрос... •— Судья Риветт опустил подбородок на ладонь и задумался, но его ленч стал перевариваться куда легче при мысли, что ему не придется выносить смертный приговор человеку, долгие часы сидевшему на скамье подсудимых с поникшей головой и опущенными плечами.

Впрочем, голова Тедварда уже не была поникшей. Теперь он сидел прямо, сверкая глазами на изможденном лице. Зал вокруг него кипел истерическим возбуждением. Тильда вцепилась в руку Томаса, стараясь заглянуть за ограду скамьи подсудимых и обменяться торжествующим взглядом с обвиняемым. Модные леди без особого успеха пытались объяснить друг другу смысл сказанного свидетельницей. На галерее молодой человек с бледным лицом пробивался сквозь протестующую толпу, глядя на столь же бледное лицо Мелиссы. ч

Консультации закончились. Сэр Уильям пожал плечами и сел с печальной улыбкой. Джеймс Дрэгон поднялся для перекрестного допроса.

— Может быть, свидетельница хочет отвечать сидя? — спросил судья.

Публика застыла в напряженном ожидании, ибо, хотя первый акт был несколько затянутым, теперь действие явно ускорилось. Мелисса молча покачала головой в ответ на предложение судьи и встала, откинув с лица волосы, которые тут же свесились снова.

— Мисс Уикс, — обратился к ней Джеймс Дрэгон, — вы заявляете, что, когда поднялись в холл и застали всех стоящими над телом Рауля Верне, вы не в первый раз увидели тело?

— Да, — прошептала Мелисса.

— Значит, вы видели его раньше?

-Да.

— Насколько раньше?

— На две или три минуты.

— Не могли бы вы ответить точнее?

— На три минуты, — шепнула Мелисса.

— Возможно, вы своими словами опишете, при каких обстоятельствах увидели тело в холле? — Адвокат посмотрел на судью и прокурора. «Как видите, — говорил его взгляд, — я не могу добиться объяснения с помощью вопросов, так как сам не знаю, о чем мы говорим».

— И я уверен, вы постараетесь, чтобы мы услышали ваши слова, — благожелательно добавил судья.

Мелисса снова отбросила назад волосы и вскинула голову.

— Я поднялась в холл... Нет, сперва я вышла прогулять собаку через дверь полуподвала возле гаража в передней части дома. А потом я поднялась в холл по лестнице из полуподвала и увидела его лежащим там... — Она умолкла.

— Понятно. Вы увидели его лежащим там...

— Да. Он лежал лицом вниз и головой к бюро, протягивая к нему руку, как будто поскользнулся и упал, стоя рядом с бюро. В другой руке у него была телефонная трубка.

Прокурор порылся в своих бумагах.

— Может быть, милорд, присяжные желают взглянуть. Вещественное доказательство номер шесть — полицейская фотография тела в том виде, в каком оно было обнаружено. Разумеется, оно уже было перевернуто, когда его увидела полиция.

Присяжные уже успели привыкнуть к фотографиям мертвого тела Рауля Верне — они передавали друг другу снимок, изучая его по двое, как люди, сидящие рядом в церкви, смотрят в сборник гимнов. Мелисса описала положение тела достаточно точно.

— Итак, вы поднялись из полуподвала, где, как мы слышали, находится ваша комната, в холл. Почему?

— Почему?

— Да, почему вы поднялись туда?

— Я... ну, просто поднялась, — сказала Мелисса. — Понимаете, я прогуляла пса, и он захотел наверх. Я подумала, что ему надо попить в кухне — он всегда пьет после прогулки.

— Вы долго с ним гуляли?

— Нет, только прошлись по дороге между двумя деревьями. Туман был слишком густой.

— Ясно. Пес захотел пить, и вы повели его наверх в кухню?

— Да, а когда я поднялась в холл, то увидела... мертвое тело.

— Вы сразу поняли, что это мертвое тело?

— Ну... да. — Мелисса с сомнением пожала плечами.

— Каким образом?

— Он лежал неподвижно, и вся голова... Это было ужасно!

— Что вы сделали?

— Я? Ну, спустилась назад. — Мелисса снова перешла на шепот.

— Не бойтесь, мы просто хотим точно знать, что произошло. Что вы сделали потом?

— Я очень испугалась, увидев его в холле. Но я ничем не могла ему помочь — ведь он был мертв. По крайней мере, так я думала. Тем более что я слышала, как вошел доктор Эдвардс и сразу же сказал: «Он мертв». — Она с торжеством посмотрела на мистера Дрэгона.

— Вы слышали, как вошел доктор Эдвардс и сразу же сказал: «Он мертв»? — медленно переспросил Джеймс Дрэгон. — К кому же он обращался?

— К Роузи Эванс, — ответила Мелисса.

Воцарилось долгое молчание. Джеймс Дрэгон стоял, цепляясь большими пальцами за рукава своей мантии и бешено ища несоответствия и препятствия, с которыми ему придется иметь дело теперь. Генеральный прокурор откинулся назад, сунув руки в карманы и «джинглируя» заключительную речь. Мелисса была его свидетелем — он не мог подвергать ее перекрестному допросу; ему оставалось только обрушить поток презрения на ее рассказ, когда придет время обращаться к присяжным. «Подруга обвиняемого — впечатлительная девушка — шанс помочь — ей некому противоречить — неподтвержденное свидетельство — невероятная история...» Сэр Уильям шепотом добавил своему ассистенту, что кое-что здесь звучит неубедительно. К примеру, намерение напоить собаку...

— Вы видели доктора Эдвардса и Роузи Эванс? — снова заговорил мистер Дрэгон.

— Нет, я спускалась по лестнице в полуподвал, когда услышала, как они вошли и он сказал это, а потом... ну, я прокралась вниз, так как была слишком испугана, чтобы встречаться с ними.

— А затем вы снова поднялись и притворились, будто в первый раз увидели тело?

-Да.

(«Верне убили, пока она выходила с собакой — Эдвардс возвращается к машине, чтобы, привести Роузи, — девушка поднимается в холл — он возвращается с Роузи — она спускается...»)

— Давайте немного вернемся назад, мисс Уикс. Когда вы гуляли с собакой, снаружи дома стояла машина?

— Нет, — ответила Мелисса.

— Вы можете быть в этом уверены — учитывая туман?

— Ну, машины доктора Эдвардса там не было, если вы это имеете в виду. Она ведь должна была стоять поперек входа в гараж, а я шла как раз туда, так что наткнулась бы на нее.

— А после этого вы сразу поднялись наверх?

— Да, бегом. — Мелисса добавила, что пудель Габриель мчался вверх по лестнице, и ей пришлось бежать следом.

За такой краткий промежуток времени обвиняемый не мог совершить преступление и вернуться за девушкой. Если история Мелиссы правдива, обвинение рассыплется в пух и прах...

— Теперь, мисс Уикс, я хочу, чтобы вы поняли одну вещь. Вы не обязаны отвечать ни на какие вопросы, которые могут инкриминировать вам что-либо. Но вы поставили нас в очень сложное положение: мы не знаем, о чем можем вас спрашивать, а о чем нет, но если ответ может повлечь для вас неприятности — я имею в виду уголовную ответственность, — то вы просто ничего не говорите, и я не буду настаивать. На таких условиях вы можете объяснить нам, почему никогда не рассказывали эту историю раньше?

— Я боялась, — прошептала Мелисса.

— Чего вы боялись?

— Ну... у меня было алиби, но они не могли найти Станисласа, и я опасалась, что они подумают, будто я была одна в доме, когда этого человека убили.

— Но разве в доме не находились еще двое?

— Это ничего не меняло, так как они были наверху.

— Вы увидели труп и подумали, что вас могут обвинить?

— Да, — устало подтвердила Мелисса.

— Но ведь вы заявили в магистратском суде, что никогда раньше не видели этого человека. Почему вы думали, что вас могут заподозрить в его убийстве?

(Худая маленькая ручка, похожая на птичью лапку, крепко сжимает ее руку костлявыми пальцами... «Когда ты окончила школу в Брюсселе, дитя мое?»)

— Я... я защищала другого человека, — в отчаянии сымпровизировала Мелисса.

— Хорошо, нам незачем упоминать его имя в суде, — поспешно сказал адвокат. — Потом вы можете информировать полицию, и они предпримут соответствующие меры. Вы ничего не сказали, потому что защищали кого-то еще. За счет обвиняемого?

— Доктор Эдвардс не стал бы возражать. Он всегда помогал людям. И я знала, что он сочувствует тому, кто убил Рауля Верне, так как считает, что тот соблазнил Роузи. А кроме того, я никогда не думала, что дело дойдет до этого... — Мелисса окинула взглядом зал, человека на скамье подсудимых, судью в алой мантии, юристов в черных мантиях и белых завитых париках. — Трудно предугадать сразу, что невиновного человека могут отдать под суд и отправить в тюрьму...

Судья склонился вперед.

— Э-э... (как зовут свидетельницу — мисс Уикс?)... знаете, мисс Уикс, мы не должны допускать в суде то, что называем «комментариями». Мы были терпеливы с вами, но постарайтесь ограничиться ответами на вопросы и сохраняйте спокойствие. Никто вас ни в чем не обвиняет. Вы заявляете, что... сказали неправду, дабы защитить третье лицо. Что касается третьего лица, пока этого достаточно — в случае надобности, полиция займется им позже. Вы назвали нам причину сокрытия правды, и теперь мы просим убедить нас, что ваша вторая история правдива. — Он махнул рукой мистеру Дрэгону. — Задавайте вопросы и как можно короче.

Но Мелисса не слышала ни слова. Она стояла, прижав руки к барьеру свидетельского места, ее плечи обмякли, голова поникла, волосы свисали на глаза. «Они не верят мне... Они скажут, что я это сделала... Я не могу ничего доказать... Вся эта ложь...» Она защищала «третье лицо»... Выходит, ради этого «третьего лица» Тедвард был готов пожертвовать жизнью...

Адвокат задал вопрос, Мелисса подняла голову и испуганно посмотрела на него. Губы отказывались ей повиноваться, язык прилип к зубам, челюсть снова начала вздрагивать. Она уставилась перед собой, игнорируя замечания судьи, и пролепетала, что они могут обо всем спросить Матильду Эванс. Пусть спросят ее, не была ли она любовницей Рауля Верне, не говорила ли по телефону в день его гибели насчет того, что будет разочарована, если он не станет заниматься с ней любовью, не сказал ли он ей, что они могли бы этим заняться, но он должен поговорить о делах...

— Я слушала по параллельному аппарату, — всхлипывала Мелисса, не обращая внимания на протесты. — Я не положила трубку и все слышала... Спросите ее, не сообщил ли он ей в тот вечер, что был любовником Роузи, и не убила ли она его из ревности... Она избавилась от всех, чтобы остаться с ним наедине... Она положила у телефона записку с сообщением, чтобы убрать с дороги мужа... И она могла позвонить доктору Эдвардсу... Возможно, она не хотела убивать Рауля Верне, а просто ударила его... Она никогда не выносила вида крови и страданий, поэтому не могла оставить его лежать там...

Внезапно Мелисса свалилась в обморок, повиснув на барьере места свидетелей, как тряпичная кукла с болтающимися руками. После секунды гробовой тишины, сверху раздался пронзительный голос:

— Это ложь! Она сказала мне, что сама его убила!

Судья Риветт подумал, что если это удовлетворит обвинение и защиту, то сейчас подходящий момент для перерыва на ленч.

По распоряжению инспектора Кокрилла полицейские отошли в сторону — привычка к власти сильна, а привычка к повиновению заставляет признавать власть; лишь потом им пришло в голову, что он не имеет никакого права отдавать приказы. После этого Кокки сказал кое-что инспектору Чарлзуэрту.

— Вы будете чародеем, если вам это удастся, — сказал ему Чарлзуэрт.

Толпа на галерее сновала взад-вперед вокруг возбужденного юноши с бледным лицом и всклокоченными курчавыми волосами. Судейские чиновники застыли как вкопанные, забыв о Мелиссе. Конвоиры на скамье подсудимых опомнились, поспешно взяли Тедварда за руки и повели вниз — сквозь стеклянные панели он поймал взгляд Матильды, изо всех сил старающейся привлечь его внимание, улыбнулся, пожал плечами, словно говоря: «Бог знает, что все это значит», и, продолжая улыбаться, исчез из поля зрения. Кокрилл подошел к Матильде и взял ее за руку.

— Кокки! Вы слышали, что сказала эта сучка?

— Слышал, — отозвался Кокрилл. В его глазах светилась злорадная усмешка. — Это отучит вас, девочка моя, флиртовать с сомнительными иностранцами.

— Она подслушала разговор... Томас, дорогой, ты хоть понимаешь, как все происходило на самом деле?

— Я знаю твои штучки, — сказал Томас. — Как говорит Кокки, пусть это послужит тебе уроком.

Они пробирались к двери сквозь толпу, которую приставы тщетно пытались выпроводить из зала суда.

— А что имел в виду этот человек на галерее, Кокки? «Она сказала мне, что сама его убила». Это был Станислас? Я толком не могла его разглядеть.

— Сейчас это не важно, ~ сказал Кокки. — Идите и ешьте ваш ленч. Томас, уведите ее отсюда. Я должен остаться здесь, но постараюсь чем-нибудь занять старую леди. Вы только перевозбудите и расстроите ее, а судья больше не потерпит истерик.

Матильда застыла как вкопанная.

— Неужели бабушке все-таки придется давать показания?

— Она следующая. Идите.

Матильда медленно двинулась дальше.

— Но, Кокки, зачем продолжать все это? Разве теперь они не должны отпустить Тедварда?

— Дорогая моя, это процесс по делу об убийстве. Присяжные обязаны вынести вердикт, а они не могут этого сделать, не выслушав показаний. По-вашему, судья встанет и скажет: «Знаете, ребята, давайте закроем лавочку»?

— Иногда процесс прекращают посередине, — заметил Томас, следуя за ними.

— Не в таком запутанном деле. Судья должен выслушать свидетелей и официальный вердикт. А если вы двое не поторопитесь, то не увидите этого, так как не успеете вернуться с ленча.

Толпа вынесла их из зала на широкую лестничную площадку. Бабушки уже не было на скамейке в углу.

— Я временно занял комнату и присмотрю за ней, — сказал Кокки. — В ресторанах слишком много сплетен и суеты. — Он начал подниматься по лестнице и обернулся. — О Мелиссе позаботятся — не беспокойтесь о ней.

— Не собираюсь беспокоиться, — мрачно отозвалась Матильда.

Хотя инспектору Кокриллу удалось «временно занять комнату» в Центральном уголовном суде, инспектор Чарлзуэрт не смог этого сделать. Он прижал свою жертву в углу коридора и там ею занялся. Мистер Грейнджер, солиситор, переданный Тедварду после неудавшегося процесса Томаса Эванса, был приглашен присутствовать в интересах своего клиента. Сержант Бедд стоял рядом.

— Итак, приятель, — заговорил Чарлзуэрт, — что все это значит?

Деймьян являл собой воплощение загнанного оленя — точнее олененка.

— Для начала мне лучше предупредить вас, что я коммунист.

— О’кей, вы коммунист, — кивнул Чарлзуэрт. — Как ваше имя?

— И, как коммунист, я не думаю ничего хорошего о британской полиции.

— Полагаю, как коммунист, вы не думаете ничего хорошего о британцах вообще. А теперь ваше имя и адрес?

Сержант Бедд облизнул кончик шариковой ручки — Чарлзуэрт подарил ее ему на прошлое Рождество, но тот никак не мог привыкнуть к тому, что эта штука не карандаш. Он записал в книжечке имя — Деймьян Джоунс — и килбернский адрес.

— Хорошо, — сказал Чарлзуэрт. — Что вы собираетесь мне сообщить?

— Я должен кое-что вам передать. — Деймьян полез в оттопыренный карман макинтоша и достал оттуда большой коричневый ботинок. Держа его подмышкой, он сунул руку в другой карман и извлек пару. Чарлзуэрт взял оба ботинка и повертел их в руках.

— Что это такое?

— Пара ботинок, — сердито ответил Деймьян.

— Кому они принадлежат?

— Мистеру Херви. Он живет в пансионе моей матери или, как она говорит, является ее платным гостем. — Деймьян вложил в голос все презрение к подобному снобизму.

— Понятно, сказал Чарлзуэрт. — И какое же отношение имеют ботинки мистера Херви к убийству Рауля Верне?

— На них его кровь, — объяснил Деймьян.

Чарлзуэрт снова перевернул туфли и посмотрел на подошвы. Ботинки были новыми, но их недавно носили — они выглядели еще не совсем высохшими после вчерашнего дождика.

— Я не вижу на них никакой крови.

— Естественно, — сказал Деймьян. — Я ее стер. Но ведь следы всегда остаются в швах и других местах, не так ли?

Чарлзуэрт передал туфли Бедду.

— Займитесь ими. Итак, Джоунс, эти туфли принадлежат мистеру Херви — постояльцу в доме вашей матери. Они были испачканы кровью Рауля Верне, и вы стерли кровь.

— Да, — кивнул Деймьян. — Дело в том, что я носил их тогда.

Снова оказавшись на свидетельском месте, Мелисса заявила, что раз люди, которых она все это время так преданно защищала, пытались спрятаться за ее юбками, то теперь она будет говорить правду, всю правду, ничего кроме правды, и да поможет ей Бог! Не зная, что Деймьян все еще прижат в угол коридора и не может ее слышать, она поведала всю историю той ужасной ночи. Никто не останавливал и не прерывал ее — она была свидетелем, дающим показания, и имела право быть выслушанной. Судья и прокурор могли только обменяться взглядом и беспомощно пожать плечами. Процесс уже напоминал сумасшедший дом — оставалось лишь следить, чтобы его безумие придерживалось в рамках, предписанных законом. Поэтому Мелисса, обратив взгляд к галерее, вновь переживала события вечера гибели Рауля Верне, перестав шептать, запинаться и прятать лицо за прядями волос, забыв. о черной шапочке и алой мантии судьи, о белых париках и черных мантиях, о присяжных и зрителях, о сидящем внизу стенографисте, усердно записывающим вслед за ней...

Во всем была виновата Роузи. Она шла по жизни весело и бездумно, словно танцуя на цветущем лугу, и все смотрели на нее, думая, как она очаровательна! Но никто, никто не замечал сломанных и изувеченных цветов под ее толстыми белыми ногами, никто не думал, кому они принадлежали. Многие из них были цветами Мелиссы — глупыми белыми полевыми цветами надежд и иллюзий, безжалостно растоптанными беспечными ногами. Но потом появился Станислас, Роузи уехала в Швейцарию, и все было чудесно. Правда, Роузи перещеголяла историю о Станисласе с его таинственным прошлым своими похождениями в Женеве, но Мелисса предпочитала свидание со Станисласом свиданию с родильным домом, и оно было назначено на вечер того четверга. Правда, собрался туман, но это не должно было остановить Станисласа. Уверенная, что он зайдет за ней, как было условлено, Мелисса оделась («Надень зеленое, дорогая, — мне нравится, когда мои женщины носят зеленое»), но потом выбрала другой зеленый наряд и, наконец, в половине восьмого, лихорадочно поменяв перо в шляпке, стала ждать стука в дверь полуподвала. Она слышала, как Роузи спускается по ступенькам крыльца и, ругаясь, сражается с задвижкой ворот, и подумала, что если Роузи смогла выйти, то Станислас придет наверняка. Шаги Роузи стихли в тумане.

Спустя час, расстроенная и подавленная, но все еще не потерявшая надежду Мелисса в десятый раз подошла к воротам и прислушалась, вглядываясь в окутанную туманом дорогу и напрягая слух. Но не было слышно ни шагов, ни голоса — даже постоянный шум лондонского транспорта стал редким и приглушенным. Мелисса двинулась по тротуару, нащупывая рукой садовую ограду домов на Мейда-Вейл. «Дойду до перекрестка, — думала она. — Так я не смогу с ним разминуться». Все было лучше, чем ждать дома — в конце концов, она могла встретить Станисласа и побыть с ним чуть больше времени.

Чуть выше на перекрестке стояла телефонная будка. Мелиссе пришло в голову позвонить ему и узнать, не вернулся ли он домой. Она не хотела звонить из дому, так как наверху была миссис Эванс со своим дружком, а Станислас тем временем мог постучать в дверь полуподвала и, не получив ответа, уйти. Мелисса ощупью направилась к будке, ища в сумочке монеты. В будке кто-то был. Она поднялась чуть выше и стала ждать. «Через минуту-две я спущусь к будке и кашляну у двери», — думала Мелисса. Вероятно, какая-то парочка забралась туда из-за тумана. В такие ночи на Мейда-Вейл не попадешь в телефонную будку — они все заняты тискающимися парочками...

В будке действительно были двое. В ответ на кашель Мелиссы послышался мужской голос с деланным американским акцентом: «О господи, кто-то хочет позвонить! Нам придется прерваться и выйти в холодную ночь, малышка». Женский голос с таким же псевдоамериканским акцентом сказал, что было приятно познакомиться. Они вышли рука об руку и, не взглянув на Мелиссу, зашагали вниз. «Что теперь?» — спросил мужской голос. А девушка ответила, что она должна идти, так как из-за него уже на час опоздала на встречу. Он предложил, что позвонит ей завтра, но девушка сказала, что завтра ей будет стыдно своего непристойного поведения, и она не сможет посмотреть ему в глаза, так что им лучше разойтись как в море корабли и не пытаться узнать, кто они такие, потому что она вообще-то не из тех, кто знакомится с мужчинами в тумане и... и занимается с ними любовью в телефонных будках. Тогда мужчина спросил, где она занимается любовью, так как ему хотелось бы там побывать, и добавил, что проводит ее, поскольку все равно испортил ей свидание, а семь бед один ответ... Американский акцент постепенно исчезал, пока они спускались с холма, скрываясь в тумане, и последние жалкие полевые цветы Мелиссы были растоптаны высокими каблучками Роузи.

Она вошла в будку и набрала другой номер. Не было смысла звонить Станисласу — теперь Мелисса точно знала, что его нет дома.

Деймьян Джоунс, однако, был дома. Он проводит собрание, сказала его мать, которая толком не знала, кто лидер в их организации.

— Не важно, — заявила Мелисса, — Я хочу с ним поговорить.

Но мисс Джоунс предпочитала не мешать собранию.

— Скажите ему, что это товарищ, у которого серьезные неприятности, — настаивала Мелисса.

Деймьян, который, надо отдать ему должное, любил своих ближних и искренне желал убедить их разделить все поровну между собой, сразу же вышел узнать, кто этот самозваный товарищ, попавший в беду. Мелисса, горько рыдая, поведала ему историю обмана и предательства, не называя имен, но намекнув на аристократа из-за моря.

— Я приду, как только смогу, — пообещал Деймьян и вернулся на собрание. Австрийские беженцы выразили мнение, что ему следует немедленно бежать на помощь соблазненной даме — их карие глаза наполнились слезами при мысли о покинутой красавице. Валлийский интеллектуал, выяснив, что участники события принадлежат к разному полу, утратил интерес к делу и холодно заявил, что партия прежде всего. Сердитые юнцы, убедившись, что в истории замешан только один мужчина, да и тот деградировавший иностранный аристократ, шумно предлагали отправиться поддерживать своего лидера на случай драки. Было двадцать минут десятого, когда Деймьян наконец от них избавился и добрался сквозь туман на Мейда-Вейл.

— Двадцать минут десятого? — переспросил Чарлзуэрт. — Вы в этом уверены? — Удалось установить, что телефонный звонок Тедварду состоялся в восемнадцать минут десятого.

— Точнее двадцать две минуты, — сказал Деймьян. — Я посмотрел на часы, ожидая, пока Мелисса откроет дверь, потому что мне понадобилось чертовски много времени, чтобы добраться туда. — Он добавил, что «опасался самоубийства, так как она была в жутком состоянии».

Сержант Бедд отметил в записной книжке время 21.22. Полицейским хорошо, думал мистер Грейнджер, они привыкли весь день стоять на ногах, но почему бы им не найти для разговора место, где можно сесть? Он не понимал, каким образом все это касается его клиента, а суд уже давно возобновился после перерыва на ленч, и одному Богу известно, какие показания дает сейчас эта девушка. Повторила ли она, что Тедвард и Роузи вошли вместе и обнаружили тело в холле?..

— Вы имеете в виду, — спросил Чарлзуэрт, — что были тем вечером в доме Эвансов?

— Только около десяти минут, — ответил Деймьян, великодушно добавив, что полиция не имела никакой возможности это выяснить. Никто, кроме Мелиссы, не знал, что он был там; на собрании ее имя не упоминалось; мать не знала, кто его вызвал; в таком тумане никто не мог увидеть его на улице, а если в доме остались отпечатки пальцев, так ведь он был там и утром. — Это не ваша вина — вы никак не могли до этого докопаться.

— Благодарю вас, — усмехнулся Чарлзуэрт. — Вы меня успокоили. Надеюсь, мое начальство будет придерживаться той же точки зрения.

— Что произошло, когда вы пришли в квартиру девушки? — вмешался мистер Грейнджер, который хотел вернуться в зал суда, а не слушать обмен любезностями.

— Ну, Мелисса была в истерическом состоянии — вы сами видели, на что она способна, - и я не мог толком разобрать, о чем она говорит. Но Роузи рассказала мне о ней, поэтому я вскоре понял что к чему. Но чего вы не поняли, — с презрением добавил Деймьян, — так это что Рауль Верне пришел туда вовсе не из-за Роузи, а из-за Мелиссы.

— Из-за Мелиссы? — переспросил ошарашенный Чарлзуэрт.

— Конечно. Должно быть, она познакомилась с ним за границей, где пробыла довольно долго. — Сам Деймьян никогда не покидал Англию. — Очевидно, он приезжал сюда и виделся с ней и здесь, так как она была за границей слишком давно, чтобы ожидать ребенка теперь. Короче говоря, Роузи рассказала мне о ней, и я посоветовал прислать ее к нам — мы бы быстро нашли ей работу в партии, так как всегда заботимся о детях, рожденных вне уз обветшалых традиций, хотя сейчас у меня нет времени вдаваться...

— Слава богу, — заметил мистер Грейнджер, глядя на часы.

— ...И, разумеется, Мелисса, оказавшись брошенной и преданной, обратилась ко мне.

— Понятно. — Чарлзуэрт стоял, держа руки в карманах и слегка покачиваясь взад-вперед. — А Роузи, конечно, умудрилась забеременеть одновременно с ней?

— По-видимому, это и заставило Мелиссу ей довериться. — Деймьян поджал губы, всем видом выражая разочарование и потрясение, вызванные падением и смертью Роузи, которые могли уменьшить только страх за самого себя в течение последних ужасных недель.

— Роузи, рассказывая вам о Мелиссе, называла ее имя?

Деймьян задумался.

— Едва ли — она говорила просто «подруга», как часто делают женщины. Но Роузи сказала, что я очень хорошо знаю эту подругу и что она была за границей. Конечно, я сразу понял, что это Мелисса.

— Роузи тоже была за границей, — заметил Чарлзуэрт, ~ и куда более недавно. И вы ее также хорошо знали, верно? Вам никогда не приходило в голову, что Роузи рассказывала вам о себе, а не о Мелиссе и Рауле Верне?

— Конечно нет, — просто ответил Деймьян. — Если это не была Мелисса, зачем ей было убивать этого типа?

Итак, дуэль продолжалась. Мелисса стояла на свидетельском месте, обратив бледное лицо в сторону галереи, а Деймьян ежился в холодном углу коридора... Бедной малютке пришел в голову план отомстить Роузи, отобрав у нее «возлюбленного». Отсюда призывы к рыцарским качествам Деймьяна, туманные намеки на страсть, боль и отчаяние, на таинственное прошлое, инкогнито и недавнее предательство... Мелисса плакала, обнимала Деймьяна, клялась, что все мужчины сволочи и скоты, кроме него, что он единственный достойный парень, которого она когда-либо встречала, и что больше она ни разу не заговорит ни с каким другим мужчиной...

Послышалось царапанье в дверь полуподвала. Мелисса резко подняла голову и прислушалась. Станислас! Он вернулся — возможно, с ложью на устах, но вернулся к своей истинной любви!.. Оттолкнув Деймьяна, она выбежала в коридор, захлопнув за собой дверь.

Но это оказался всего лишь пудель Габриель, царапающийся в дверь, так как ему хотелось погулять. Несколько секунд Мелисса стояла неподвижно, охваченная горечью стыда и разочарования.

— Ладно, — наконец сказала она пуделю. — Пошли.

Мелисса даже не удосужилась надеть пальто — лучше умереть от бронхита или пневмонии, покончив с этой жалкой жизнью. Она зашагала по короткой подъездной аллее к гаражу и свернула на улицу.

Деймьян, внезапно освободившийся от истерических объятий, шумно выдохнул, почесал подбородок и задумался о том, во что он ввязался. У женщин часто меняется настроение, и если он не будет осторожен, Мелисса перенесет свою привязанность на него. Конечно, при всей ее истерии она, вероятно, девушка страстная, и Деймьян подумал, что, сохраняя чистую, но безответную любовь к Роузи, он мог бы снизойти до более взаимных отношений с Мелиссой. Парни всегда так поступают и, похоже, выходят сухими из воды. Австрийские товарищи знакомятся с девушками в автобусах, в метро, на вечеринках, соблазняют их, а потом бросают, и девушки не устраивают из этого трагедию... Но если Мелисса так себя ведет, будучи соблазненной и покинутой, то лучше держаться от нее подальше! Чего ради она вдруг умчалась с воплем «Станислас!»? Очевидно, решила застрелить этого пария, с усмешкой подумал Деймьян. Открыв дверь, он высунул голову в коридор посмотреть, что происходит.

Там никого не было. Деймьян окликнул Мелиссу, но она не ответила. Наверху, на первом этаже, горел свет. Он быстро поднялся по лестнице и выглянул в холл...

Дойдя до середины подъездной аллеи, Мелисса увидела свет, когда парадная дверь распахнулась и окутанная туманом фигура спустилась с крыльца и двинулась к воротам. Звуки быстрых, но неуверенных шагов становились все слабее, пока не стихли вовсе...

Следующим вечером они сидели на скамейке возле церкви на Хэмилтон-Террас.

— Полиция еще не приходила к тебе домой, Деймьян?

— Нет. Они не должны прийти, если только ты не сказала...

- Я не упоминала твоего имени и никому не говорила, что ты был там вчера вечером.

— А о чем они спрашивали тебя, Мелисса?

— Только где я провела вечер...

Она солгала им о том, где провела вечер, а Деймьян велел ей ничего не говорить о том, что он был в их доме. Потом он сунул руки в карманы — чтобы не касаться руки убийцы — и зашагал прочь. Мелисса догнала его, робко притронулась к рукаву и сказала «спасибо» — не за его сострадание и не за то, что он не «настучал» на нее полиции, а за то, что, будучи истинным рыцарем, убил человека, который, как ему казалось, причинил ей вред.

— Как насчет ваших пальто и шляпы? — осведомился Чарлзуэрт. — Вы же не оставили их в доме.

— Шляпы на мне не было — я никогда ее не ношу, а пальто она не дала мне времени снять.

— Ясно. А ботинки мистера Херви? Как он вообще пролез в эту историю? Или он Белый Кролик^{38}?

— Белый Кролик? — переспросил Деймьян. — Нет, он один из наших жильцов.

— И это его ботинки?

— Теперь его.

— Вы имеете в виду, что во время убийства они были вашими?

— Да. Понимаете, после убийства я поменял их...

— Потому что на них была кровь?

— Да. Я... ну, споткнулся о труп, когда выбегал из холла... Очевидно, я был немного потрясен, — виновато сказал Деймьян.

— И испачкали ботинки кровью?

— Да. Если на обувь попала кровь, бессмысленно пытаться смыть ее, — объяснил Деймьян тупоголовому британскому полисмену. — А избавляться от испачканной обуви тоже нет смысла, потому что другие люди о ней знают. Мать начала бы спрашивать, куда я дел свои ботинки, тем более что они были совершенно новые. Поэтому единственным способом было спрятать их туда, где люди бы видели их, но не обращали на них внимания. У мистера Херви были такие же ботинки, как у меня, — когда он приобрел их, то посоветовал мне купить такие же и повел меня в свой магазин. Ничто не могло связывать убитого француза с мистером Херви, и я подумал, что, если полиция когда-нибудь свяжет его со мной, то они могут прийти и посмотреть на мои ботинки, но не станут смотреть на ботинки мистера Херви. Поэтому я тайком поменял их, написав на его ботинках чернилами мои инициалы. Очевидно, нога мистера Херви на полразмера меньше моей — все это время его ботинки мне чертовски жали и натерли жуткие мозоли. А мои, должно быть, оказались бедняге велики. — Деймьян простодушно смотрел в глаза Чарлзуэрту.

— Если это все, — вмешался мистер Грейнджер, ~ то разбирайтесь сами, а я возвращаюсь в зал.

Чарлзуэрт рассеянно кивнул. Деймьян, измученный потоком слов, воспользовался паузой, чтобы оценить эффект.

— Что теперь будет с Мелиссой, инспектор?

— Кто знает, что будет с ней и с вами? — Чарлзуэрт пожал плечами.

— Ну, мне все равно, что будет со мной. Не знаю, как я мог выдать то, что она расправилась с этой скотиной. Во Франции к ней бы отнеслись снисходительно — назвали бы это «преступлением на почве страсти». Думаю, даже доктор Эдвардс и Томас Эванс примирились бы с этим. Но когда она начала обвинять Матильду, которая спасает птиц от кошек и вытаскивает мышей из мышеловок, я не мог выдержать. Что случится теперь?

— Ну, для начала мы проверим вашу историю...

— Проверите?

— Вы, кажется, не сомневаетесь, что ее примут безоговорочно.

— Но, черт возьми, ведь это правда!

— Во всяком случае, объяснение.

— Объяснение чего?

— Того факта, что на ваших ногах была кровь Рауля Верне.

- Но я же сказал вам, что его убила Мелисса!

Чарлзуэрт улыбнулся и пожал плечами.

— В данный момент она, несомненно, говорит то же самое о вас.

Деймьян умолк — его лицо выражало детскую обиду и испуг. Наконец он расправил плечи, скривил рот в злой усмешке и протянул руки для воображаемых наручников.

— Понятно. Так вот в чем состоит ваша игра. Убрать с дороги еще одного опасного красного!

Чарлзуэрт подумал, что он себе льстит.

Свидетель-эксперт, ожидавший два дня, чтобы дать показания, и понимающий, что шанс сделать это сегодня становится все более призрачным, выскользнул из зала позвонить жене и велел ей послать ему телеграмму. Под конец затянувшегося пребывания Мелиссы на свидетельском месте прокурор поднялся и заявил, что доктор Брай- тли получил срочный вызов, и, если судья и защита не возражают, он бы хотел выслушать его показания теперь. Судья Риветт, подавив мысль, что в данной ситуации все свидетели могли бы одновременно занять отведенное им место и давать показания в унисон, ответил, что если защитник согласен... Мистер Дрэгон встал, произнес «конечно, милорд» и сел снова. Доктор Брайтли направился к свидетельскому месту, а Чарлзуэрт кивнул инспектору Кокриллу, встретился с ним в коридоре и достал сигарету.

— Если я сейчас не закурю, то свихнусь окончательно. Слушайте, что вы подразумевали, сказав: «Не беспокойтесь. Я все улажу».

— Только то, что я сказал, — ответил Кокки.

— Вы имеете в виду, что знаете...

— Не знаю. Только догадываюсь.

— Понятно, — разочарованно протянул Чарлзуэрт. Подходящее время играть в загадки! Похоже, старик уже пережил свой расцвет.

Кокрилл устремил на него из-под бровей озорной взгляд карих глаз. Не в первый раз ему приходится «все улаживать» для мистера Чарлзуэрта, но молодежь никогда ничему не учится.

— По-вашему, я не в состоянии это сделать?

— Каким образом, если вы даже не знаете убийцу?

— Я думаю, что убийца встанет в зале суда и все расскажет сам.

Томас, Тедвард, Деймьян Джоунс, Матильда, Мелисса, старая миссис Эванс...

— Да неужто?

— Надеюсь — при должной обработке.

— Томас Эванс был освобожден от подозрений; доктора Эдвардса наверняка признают невиновным; Мелисса и этот парень, Джоунс, исключают друг друга; старая леди не могла ударить Верне по голове. А Матильда Эванс... — Он сделал паузу. — Полагаю, откровениям этой девицы не следует доверять?

Коки пожал плечами и улыбнулся.

— Эти «откровения» повергли Матильду в панику — по-моему, она протестует слишком энергично. Но чем больше в них правды, тем менее вероятно, что она убийца.

Мистер Чарлзуэрт этого не понимал.

— Если Матильда была способна убить из ревности, — пояснил Кокрилл, — стал бы Верне ей признаваться, что забавлялся с Роузи? Он был иностранец, и ему незачем было встречаться с ней снова. Зачем тогда признаваться? Неужели он был так глуп?

— Но Роузи могла сама рассказать ей...

— Однако она этого не сделала, — возразил Кокки. — Она сказала, что отцом ее ребенка был кто-то другой, кого Матильда никак не могла принять за Рауля. Роузи смеялась при одной мысли, что старый и лысый Рауль Верне мог быть ее любовником. И даже если бы она сообщила это Матильде, Верне мог просто все отрицать, даже не приезжая сюда. В Женеве у Роузи было достаточно любовников.

— Вы, кажется, не слишком высокого мнения о чувстве чести этого джентльмена, — заметил Чарлзуэрт.

— Я весьма высокого мнения о его чувстве самосохранения и, следовательно, считаю, что чем более вероятно то, что он был любовником Матильды Эванс, тем менее вероятно, что он бы стал приходить к ней, напрашиваясь на то, чтобы она с ним расправилась.

— Разумеется, она могла это сделать.

— Между «могла» и «хотела» большая разница, — сказал Кокрилл. — Матильда могла это сделать, но едва ли хотела. Тед Эдвардс, возможно, хотел, но никак не мог, поскольку он, безусловно, не входил в дом раньше Роузи, а остальное время был с ней у себя дома или вел машину. Старая леди не хотела и не могла, потому что, во-первых, Роузи описала ей совсем другого соблазнителя, а во-вторых, она была не в состоянии поднять руку и нанести такой удар. Мелисса Уикс могла, но не хотела, так как, вопреки уверенности мастера Джоунса, не была соблазненной и покинутой Раулем Верне, а Деймьян Джоунс мог, но едва ли хотел. Ведь он думал, что соблазнили Мелиссу, а не Роузи, а Мелиссу он знал не настолько хорошо, чтобы мчаться убивать ее обольстителя.

— Джоунс якобы думает, что это сделала Мелисса. Но откуда мы знаем, что это правда, а не всего лишь прикрытие? Утром он был в их доме, мог подделать телефонное сообщение и взять молоток и пугач...

— А потом дождаться, пока Мелисса позвонит ему, и проделать все, не имея в запасе даже полминуты?

— Но больше у нас никого не остается! — воскликнул Чарлзуэрт.

— Только Томас Эванс, но вы его уже арестовали и отпустили.

— Против него нет доказательств. Мы не могли его задерживать.

— Вы обнаружите, что против убийцы нет никаких доказательств. Но тем не менее вы его получите.

- Его?

— Его или ее. Я не имею в виду непременно мужчину.

— Но вы знаете, мужчина это или женщина? По крайней мере, догадываетесь?

— Я могу сделать вывод на основе умозаключений. И вы тоже. — Кокки собирался что-то добавить, но в это время сквозь стеклянные двери быстро вышел доктор Брайтли, и он схватил Чарлзуэрта за руку. — Нам нужно вернуться в зал.

— К чему такая спешка? — отозвался Чарлзуэрт, попыхивая сигаретой.

— Очень даже к чему!

— Да, но объясните...

— Я уже все вам объяснил, — прервал Кокрилл. «Ох уж эта молодежь!» — сердито подумал он.

— Объяснили? Да вы не сказали ни слова!

— Я сказал вам, что надо спешить. Все должно быть решено в течение получаса, иначе... Неужели вы не понимаете? Роузи Эванс на смертном одре сказала мне, что Тед Эдвардс мог убить Рауля Верне...

— Но это не так, — возразил Чарлзуэрт. — Доказано точно, что из всех людей, замешанных в этом деле, только Эдвардс не имел никакой возможности убить Верне.

— Черт возьми, и я о том же! Тогда зачем ей понадобилось говорить мне, что он мог это сделать?

Кокрилл подтолкнул своего компаньона к двери, и в этот момент голос произнес имя, второй голос повторил его, а третий прокричал еще громче, подхватывая слоги, как палочку на эстафетной гонке.

— Вызывается миссис Эванс!

Облаченная в выцветшее черное платье и плоскую черную шляпу, с отчаянной и в то же время озорной решимостью в глазах, старая миссис Эванс шагнула в зал, двинулась по узкому проходу между скамьями и поднялась на свидетельское место. Не спеша положив на барьер перед собой сумочку и перчатки, она одарила подсудимого лучезарной улыбкой, словно сделавшей еще светлее и без того ярко освещенное помещение. Маленькие бриллианты и сапфиры поблескивали на вздрагивающих старческих руках, лежащих на барьере. «Нет больше любви, как если кто положит душу свою за друзей своих»^{39}, — думала миссис Эванс, поворачиваясь к обвинителю в ожидании атаки и не зная — единственная во всем зале! — что друг больше не нуждается в ее самопожертвовании, что подозреваемый уже не является подозреваемым, а обвиняемый — обвиняемым и что заключенный во всех отношениях, кроме формального вердикта, уже свободен.

— Поднимите книгу правой рукой и повторяйте за мной: «Клянусь именем Всемогущего Бога...»