Лондонский туман

Глава 7

Мистер Чарлзуэрт казался Роузи просто чудесным. Чтобы инспектор Скотленд-Ярда был так молод и хорош собой, с такими стройными длинными ногами и красивыми серыми глазами! Жаль, конечно, что он подозревает беднягу Томаса. «Полагаю, — думала она, — я могла бы обвести его вокруг пальца — сказать, что это был грабитель, и покончить с этим». Обмануть мистера Чарлзуэрта было бы приятно само по себе.

Мистер Чарлзуэрт был очень рад (и притом искренне) видеть инспектора Кокрилла — никакого подозрения в недружелюбных чувствах и оскорбительных намерениях не возникло в его бесхитростном сердце. Он пожал старику руку, спросил о преступлениях в Кенте, как будто речь шла о шалостях в начальной школе, и весело отозвался о деле Джезебел, которое они расследовали вместе, очевидно, позабыв, кому оно обязано своим раскрытием. Кокрилл, только что убеждавший семью Эванс быть откровенными с полицией, подавал им плохой пример. Он случайно оказался в Лондоне и случайно заглянул к своим друзьям Эвансам...

— Я застал их в печальной ситуации и подумал, что, возможно...

— Мы подумали, что Кокки, возможно, сумеет объяснить вам, как глупо предполагать, что Томас мог убить Рауля, — прервала Роузи, — и помочь вам узнать, кто это сделал.

Кокрилл энергично это отрицал. Чарлзуэрт заявил, что был бы только рад обсудить дело с инспектором, но слова Роузи явно вернули его с неба на землю. Они вышли в сад вдвоем.

— Откровенно говоря, инспектор, мне не нравится это дело.

— Мне тоже, — сказал Кокрилл.

— Он выглядит славным парнем, — продолжал Чарлзуэрт. — И тем не менее...

Они сели на сырую каменную скамейку возле тутового дерева, подстелив макинтош Кокрилла, и предложили друг другу сигареты.

— Вы должны признать, что история с телефонным сообщением весьма сомнительна.

— Не вижу, каким образом вы можете основывать на ней обвинение. Всякое случается. Возможно, эта глупая девушка-секретарша, Мелисса, забыла, что записала сообщение, или же впала в панику и отрицает это. Может быть, она знает, что записала его неверно.

— Она производит впечатление странной девушки, — задумчиво промолвил Чарлзуэрт. — Хотел бы я знать, почему она не вставляет заколку в волосы.

— Когда девушка позволяет волосам свисать на лицо, это верный признак комплекса неполноценности.

— В таком случае, девушка по имени Вероника Лейк^{26} тоже им страдала, — усмехнулся Чарлзуэрт. Если старик ударится в психологию...

К ним подошел сержант Бедд, ступая большими ногами по заросшей садовой дорожке бесшумно, как слон в джунглях. Его мешковатый темно-серый костюм также напоминал слоновью шкуру. При виде инспектора Кокрилла смуглое квадратное лицо сержанта расплылось в улыбке, и он сел на пень у их ног, словно мальчик.

— Что вы думаете об этом деле, сержант? — спросил Кокрилл. — Кстати, Томас Эванс — мой друг.

— Дело выглядит паршиво для вашего друга, инспектор, но, как я говорил мистеру Чарлзуэрту, торопиться незачем. Если это «внутренняя работа», то ее проделали доктор Эванс или его жена — в конце концов, она была в доме с убитым. Вопрос в том, действительно ли это «внутренняя работа».

— Как насчет парадной двери?

— Ее было достаточно толкнуть, — сказал Чарлзуэрт. — Самая чокнутая семейка, какую я когда-либо видел. Все вечно забывают свои ключи...

— «Все» означает Роузи, — вставил Кокрилл.

— Очевидно. Как бы то ни было, в дневное время они только закрывают дверь, но не запирают на ключ.

— Это было вечернее время, — заметил Кокки.

— Да, но Роузи еще не вернулась.

— Значит, посторонний мог просто толкнуть дверь и войти?

— Да. Тем более вечером, в тумане.

— Если кто-то наблюдал за домом, то он знал, что дверь не заперта, — сказал Бедд. — И увидев, что доктор ушел...

— Ему могли даже передать ложное сообщение, — чересчур энергично предположил Кокрилл.

— Могли, — согласился Чарлзуэрт.

Сержант Бедд, сидя на шатком пне, смотрел на них, как ребенок-переросток на взрослых, и размышлял вслух.

— Преступник наблюдает за домом. Он знает, что миссис Эванс поднимается наверх каждый вечер, видит, как остальные выходят из дома, и думает, что она там одна. Как только наверху зажигается свет, он открывает дверь и входит. Французишка, услышав звук, выходит в холл, преступник ударяет его по голове тем, что оказалось под рукой, и смывается. — Сержант пожал плечами. — Правда, он не оставил никаких следов, но на нем могли быть перчатки и туфли на резиновой подошве...

Однако для этой версии имелось одно препятствие. Мистер Чарлзуэрт и инспектор Кокрилл настороженно косились друг на друга. Если бы старик о нем не догадался... Если бы молодой выскочка его бы не заметил...

— Но беда в том, — продолжал сержант Бедд своим глубоким басом, — что мастоидный молоток не был под рукой.

Господа Чарлзуэрт и Кокрилл одновременно заявили, что именно это они и собирались сказать.

Наверху в детской Матильда сидела на краю стула, впихивая кусочки печенья в непослушный рот Эммы. Габриель сидел у ее ног в напряженном ожидании крошек с хозяйского стола. Эмма, как часто бывало, когда жизнь становилась слишком сложной, что-то монотонно бубнила, действуя на нервы. Томас, сидя на каминной решетке, пытался выудить шпилькой крючок и резиновую ленту, которая соединяла две изогнутые руки целлулоидной куклы.

— Тебе не кажется, что этот ребенок был бы более счастлив в зоопарке?

— Думаю, мы бы все были там счастливее, — вздохнула Тильда. — Тогда мы, по крайней мере, могли бы разрывать сырое мясо когтями и зубами, а это больше соответствовало бы нашей натуре.

Резинка в сотый раз соскользнула со шпильки.

— Чего я не могу понять, Тильда, так это каким образом он позвонил по номеру Тедварда. Он ведь ничего о нем не знал.

— Номер написан большими цифрами над каждым аппаратом в доме, а рядом с ним написано большими буквами «ДОКТОР», на случай, если Мелисса останется одна в доме и что-нибудь случится с Эммой. Должно быть, это сразу попалось ему на глаза.

— Да, но ты была наверху. Почему он не позвал тебя?

— Возможно, он пытался, — сказала Матильда, слегка побледнев при мысли об этом.

— Конечно, его голос звучал очень слабо, — продолжал Томас. — По крайней мере, так говорит Роузи. Очевидно, если никто его не услышал...

— Он заметил надпись «Доктор» и телефон прямо перед собой. Когда я его увидела, моей первой мыслью было позвонить врачу... Если ты не хочешь печенье, Эмма, его съест Габриель... Вопрос в том, Томас, как он мог это сделать с раздробленной головой.

Томас подцепил неуловимый крючок, с триумфом надел на него резинку и поднялся.

— Там было столько крови, дорогая, что ты не могла видеть, насколько сильно она была раздроблена.

— Достаточно, чтобы убить его. — Матильда вздрогнула.

— Да, но с травмами головы люди ведут себя по-разному. У некоторых бывают «периоды просветления» — они могут делать вполне разумные вещи, иногда сами того не сознавая. Это не значит, что они не умрут.

— Выходит, бедный Рауль умер далеко не сразу... Эмма, ешь печенье! Господи, когда-нибудь я вышибу этому ребенку мозги!

Томас искал вслепую второй крючок для резинки.

— Лучше найди другой способ. По-моему, одного вышибания мозгов более чем достаточно. — Он оторвал взгляд от куклы и улыбнулся. — Не раскисай, дорогая. Я знаю, что он был твоим другом, но...

Матильда посадила девочку на колени и начала вытирать ей лицо.

— Ради бога, Томас, не демонстрируй доброту и не заставляй меня рыдать. Рауль не был моим другом — во всяком случае, теперь. Конечно мне жаль, что он мертв, но больше всего мне жаль, что его убили в нашем доме. Понимаю, что это не слишком любезно: в конце концов, он был нашим гостем, но ты знаешь, что я имею в виду... — Она оборвала фразу, не то смеясь, не то плача.

— Знаю, — кивнул Томас.

— Эмма, пей молочко!.. Но, Томас, уже точно установлено, что он был жив около десяти минут после того, как его ударили?

— Возможно, даже больше. Тедвард добирался сюда двадцать минут после его звонка и говорит, что, когда увидел его, он умер только что. Полицейский врач подтвердил это, когда осматривал тело.

— Если бы только я спустилась, выйдя от бабушки, прежде чем пойти к Эмме!

— Ты не смогла бы ничего сделать, Тильда. Он все равно бы умер, а после телефонного разговора почти наверняка был без сознания. Ты бы увидела, как бедняга цепляется за бюро с трубкой в руке, становясь все слабее, а потом падает на пол. Какая разница, был он тогда жив или мертв? Он ничего не сознавал — можешь не сомневаться. — Томас снова улыбнулся и склонился над куклой.

«Что происходит у тебя внутри? — думала Матильда. — Что твориться у тебя в голове? Ты умудряешься уделять все внимание этой чертовой кукле, но при этом мыслишь четко и логично. Что ты знаешь обо мне, о Рауле и о Роузи? Если ты заподозрил, что я изменила тебе с этим типом, не мог ли ты проломить ему голову? Что касается Роузи...» Тильда вспомнила, как Томас расспрашивал ее о неожиданном появлении Рауля Верне, как цеплялся к тому, что она хотела остаться наедине с Раулем, как последовал за Роузи в холл. «Разве ты не останешься повидать этого француза? Ты знала этого человека в Женеве?» «Если тебе интересно, то я знала его слишком хорошо», — с раздражением ответила Роузи. Томас вернулся в кухню, угрюмо глядя в свой стакан. Но когда после убийства она сообщила ему новости о Роузи, зная, что во время расследования это наверняка выйдет наружу, он заявил, что ни о чем не подозревал. И все же, неужели даже такой сдержанный и непроницаемый человек, как Томас, мог так сосредоточенно соединять руки и ноги целлулоидной куклы, когда в его голове и сердце было только убийство? Матильда забрала пустую кружку у Эммы, снова посадила ее к себе на колени, прислонила к плечу головку девочки и вытерла ей розовые ручонки.

— Как странно, Томас! — воскликнула она вскоре. — Ты вставил руки и ноги задом наперед!

Политическим убеждениям Деймьяна Джоунса дома мало симпатизировали.

— Чем ты занимался вчера вечером на вашем собрании с этими жуткими иностранцами, Деймьян? Потом ты весь день был белым как бумага. Я уверена, что это неспроста. Вы ничего скверного не замышляете? — Миссис Джоунс жила в постоянном страхе перед насильственными действиями в отношении членов правительства его величества со стороны группировки Деймьяна, которая в действительности была настолько хилой, что, если бы представляла собой единственную угрозу, министр внутренних дел мог бы спокойно спать по ночам. — А вчера ты вернулся из офиса, прихрамывая!

— Надеюсь, мама, ты не думаешь, что я пнул ногой премьер-министра?

— Тогда что не так с твоей ногой?

— Абсолютно ничего, мама. Перестань суетиться.

— Должно быть, все дело в твоих новых ботинках, Деймьян, за которые мы так много заплатили, — ворчливо продолжала миссис Джоунс. — Не знаю, почему они вдруг стали жать. До сих пор они были тебе вполне удобны — мистер Херви носит такие же и ни разу на них не жаловался, потому мы их и купили... — Мистер Херви был любимым жильцом миссис Джоунс — маленьким страховым агентом, выдержавшим три года бурь в доме, который миссис Джонс нравилось именовать Либерти-холлом.

Деймьян стукнул по столу дрожащей рукой.

— Говорю тебе, мама, с моей ногой и моими ботинками все в порядке. И я не прихрамываю, так что, пожалуйста, прекрати этот разговор! — «Господи! — думал он. — Если она все это выболтает, когда придут полицейские... Если они придут...»

— Хорошо, дорогой, не кричи... Да, какая-то девушка звонила тебе весь день.

—- Девушка? — неуверенно переспросил Деймьян.

— Она звонила дважды за последние полчаса.

— Наверное, это была Роузи.

— По-твоему, я не знаю голос Роузи Эванс? Нет, девушка звонила из телефонной будки. Очевидно, это одна из твоих красных — она говорила таинственным шепотом, как они всегда делают.

— Что она сказала?

— Что сказала? Вероятно, то же, что остальные: «Встречусь с ним в обычном месте, только чуть дальше и на час позже и не говорите никому...» Честное слово, Деймьян, у меня уже терпение на исходе...

Если бы мать знала, какие волны ужаса клубятся внутри ее сына, поднимаясь из желудка к глазам и заволакивая их серой пеленой отчаяния.

— Пожалуйста, мама, не болтай вздор — просто передай мне сообщение.

— Ты болен, Деймьян. — Миссис Джоунс снова с тревогой посмотрела на его бледное лицо.

— Со мной все в порядке. Прошу тебя, не говори никому, что я болен, что мне не по себе, что я прихрамывал, и вообще ничего обо мне не рассказывай!

— Кому?

— Тем, кто будет спрашивать. — Теперь она будет уверена, что вчера вечером что-то случилось. — Это... это связано с партией, и ты навлечешь на меня неприятности, если будешь болтать лишнее. — Это тоже было не слишком разумно: когда ее станут расспрашивать, она поймет, что партия туг ни при чем. — Так что девушка сказала по телефону?

— Что позвонит снова в семь, — ответила удрученная миссис Джоунс.

И она действительно позвонила.

— Деймьян? Это я. Слушай, я должна тебя повидать...

— Нет-нет, Мелисса. Думаю, нам лучше держаться порознь.

— Что-то случилось — я имею в виду, с тобой? Приходила полиция?

— Будь осторожна — разговор могут прослушивать.

— Знаю, вот почему, мне кажется, мы должны встретиться и поговорить. Я буду на углу Элджин-авеню в восемь.

— За тобой не следили? — Мимо прошел мистер Херви и начал подниматься по узкой лестнице, устало волоча ноги после утомительного рабочего дня. — Я стою в холле, где кто угодно может меня слышать... Ладно, я приду, если ты думаешь, что это безопасно. -- Это походило на игру бойскаутов или гангстерский фильм, но тем не менее было абсолютно реальным. Он, Деймьян, который еще вчера был обычным человеком, сейчас боялся выйти и встретиться с девушкой на углу, чтобы их не выследила полиция.

— Я выходила из будки три раза, и никто за мной не следил. Меня ни в чем не подозревают, так что все будет в порядке. Я скажу, что выведу Габриеля на прогулку.

После ужина Деймьян потихоньку выбрался из дома, прихрамывая в тугих ботинках. Мелисса ждала его на углу с маленьким черным пуделем, танцующим вокруг нее. Лицо девушки было бледным, глаза — расширенными, пряди волос, казавшиеся золотыми при свете фонаря, падали ей на щеки. Они немного прошли по Хэмилтон-Террас, сели на деревянную скамейку около церкви и начали говорить вполголоса. Было темно и тихо.

— Полиция еще не приходила к тебе домой, Деймьян?

— Нет. Они не должны прийти, если только ты не сказала...

- Я не упоминала твоего имени и никому не говорила, что ты был там вчера вечером.

— А о чем они спрашивали тебя, Мелисса?

— Только где я провела вечер. Я ответила, что с другом.

— Они не станут пытаться разыскать друга?

— Нет. Я сказала, что это случайный знакомый и что я не знаю ни его имени, ни фамилии, ни адреса. Они спросили, когда я вернулась. Я ответила, что точно не помню, что услышала шум в холле и только тогда узнала о происшедшем. — Она откинула прядь волос с лица и посмотрела ему в глаза. — Ты ведь знаешь, Деймьян, что я поднималась в холл до того?

— Да-да, — поспешно отозвался он. — Только никому никогда об этом не упоминай.

Наступило молчание. Они сидели неподвижно, если не считать нервного подергивания рук. Мелисса напрочь утратила свое глупое жеманство — страх заставил ее выглядеть самой собой.

— Что теперь мне делать, Деймьян?

— Ничего — веди себя тихо и помалкивай. К чему что- то делать, если они ничего не подозревают?

— А если они снова станут меня расспрашивать?

— Придерживайся того, что говорила раньше. Старайся отвечать как можно менее определенно: что не помнишь, когда вернулась, и так далее. Главное — не противоречь сама себе.

— Это кажется легким, пока сидишь здесь, — с тоской сказала Мелисса. — Но все происходит слишком внезапно. А то, что я все это время гуляла с... с другом в тумане, звучит сомнительно.

— Миллионы людей бродят в тумане, заблудившись и пытаясь найти дорогу. Почему ты не могла сказать, что ходила в кино?

— Я едва это не сделала, но подумала, что они спросят, какой фильм я видела, и поймают меня на лжи. Как ты сказал, лучше отвечать неопределенно. Никто не может доказать, что мы не ходили в тумане.

— Если только не объявится этот друг, — мрачно произнес Деймьян.

— Он не объявится, — более или менее уверенно заявила Мелисса.

Мимо проходили люди, прогуливая собак, к великой досаде Габриеля, изо всех сил натягивающего поводок.

— Лучше я пойду назад, Деймьян — за это время я бы успела обойти квартал. — Она встала, снова откинув прядь волос. — На всякий случай, не спускайся со мной с холма. До свидания.

— До свидания, — отозвался Деймьян, держа руки в карманах. Повернувшись, он зашагал по Хэмилтон-Террас, прихрамывая и опустив плечи. Через минуту Мелисса побежала за ним; пудель весело прыгал на алом поводке.

— Подожди, Деймьян! — Она догнала его. — Я только хотела сказать... спасибо. — Девушка робко коснулась его рукава, повернулась и двинулась вниз с холма. Ее волосы блеснули золотом, когда она проходила под угловым фонарем.

«Спасибо!» — с горечью подумал Деймьян. После этого еще говорят о преуменьшениях!

Сержант Бедд снял трубку в кабинете Томаса.

-Да?

— Могу я поговорить с мисс Роузи Эванс?

— Кто ее спрашивает? — осведомился Бедд тоном дворецкого.

—' Э-э... скажите, что Джон Браун, ладно?

— Мистер Джон Браун просит вас к телефону, мисс, — сказал Бедд, провожая Роузи в кабинет и потихоньку возвращаясь в холл, чтобы поднять трубку параллельного аппарата.

Роузи возбужденно бросилась к телефону.

— Алло! Черт возьми, Станислас, я так и думала, что это ты.

— Не могли бы мы снова встретиться у телефонной будки, Роузи?

— Вряд ли. Разве ты не видел газеты?

— Газеты? — недоуменно отозвался бестелесный голос.

— Господи, это напечатали все вечерние газеты — место кишело репортерами. Ну, пока мы вчера вечером были... у телефонной будки, в нашем доме убили одного типа. Кто-то вошел и огрел его мастоидным молотком...

— Чем-чем? О чем ты говоришь?

— Можешь прочитать в «Ивнинг стандард». Когда я была у Тедварда — ну, куда я шла, когда наткнулась на тебя в тумане, — туда позвонил человек и сказал, что кто- то убил его, а когда мы вернулись, он лежал мертвый на полу нашего холла.

— Девочка моя, ты, часом, не выпила лишнего?

— Загляни в газеты, и сам увидишь. Думаю, в утренних выпусках будут все подробности. Но самое странное, Станислас, что, когда полиция спросила Мелиссу, где она провела вечер, она ответила, что все время была с тобой.

— Со мной? — встревоженно переспросил голос.

— Да, с тобой. Конечно я не сказала ей, что мы с тобой налетели друг на друга в тумане, вели себя глупо и скверно — ты должен признать, дорогой мой, что это так, — а потом выяснили, что ты и есть знаменитый Станислас Мелиссы. Но, к моему крайнему изумлению, она вдруг заявила, что весь вечер до половины десятого прошлялась с тобой в тумане. Какая врунья!

— Действительно, странно, — согласился голос, которому явно это не нравилось. — Скажи, Роузи, она не назвала мое имя?

— Только «Станислас» — фамилии никто из нас не знает.

— Тем лучше. — Станислас облегченно вздохнул. — Ну, пока, Роузи. Спасибо за удовольствие — это было чудесно. — Связь отключилась, и сержант Бедд в холле бесшумно положил трубку.

— Сукин сын! — воскликнула* Роузи, имея в виду конечно же не сержанта.

Наверху в просторной спальне-гостиной с ее добротной викторианской мебелью, высокой медной кроватью, старинным фарфором и хрусталем, Тедвард сидел со старой миссис Эванс, потягивая послеобеденный кофе и наблюдая за ней из-под косматых бровей. Миссис Эванс пребывала в колоссальном возбуждении. Соблазненная и покинутая Мадонна Лилия скакала по пустыне в поисках странствующего рыцаря («черного, но такого миловидного, дорогой Тедвард!»), в свою очередь преследуемая другим шейхом, явно с дурными намерениями.

— Он догоняет нас! — кричала миссис Эванс, прижимая к дивану украшенные драгоценными камнями шпоры и размахивая хлыстом из черного дерева и слоновой кости. — Мы должны покинуть караван, оставив с верблюдами несколько надежных людей, и скакать дальше! Бросьте драгоценности, пряности, пускай мой резной розовый паланкин засыпает песок... — Старуха сделала паузу, и Тедвард почти мог поклясться, что она подмигнула ему, но в следующий момент была у окна, выбрасывая наружу «драгоценности и пряности», пока в комнате не осталось ни одной подушки. Тедвард услужливо протянул ей свою кофейную чашку, но изящное изделие из лиможского фарфора^{27}, очевидно, выглядело слишком незначительным, чтобы препятствовать бегству, и она проигнорировала его. С тревогой ожидая, пока подействует его успокоительное, Тедвард думал, что завтра буйство может смениться тихими угрызениями совести, и это, учитывая теперешнюю ситуацию, пойдет всем на пользу. Но преследователь поравнялся с Мадонной Лилией и... промчался мимо.

— Это Эдвин! — вскричала миссис Эванс, падая на колени со стиснутыми руками, не удосужившись вначале слезть со своего арабского скакуна. — Эдвин, который так долго любил меня! Он надвинул на лицо бурнус, но я узнала этот лоб и эти глаза!

Она снова оказалась в седле, вцепившись старческими узловатыми пальцами в развевающуюся гриву и устремляясь в погоню за мстителем. Но лекарство наконец начало действовать. Диван замедлил ход, руки упали на колени, веки стали опускаться.

— Пускай дальше скачет в одиночестве. Я знаю конец. Он догонит моего соблазнителя среди песчаной бури и... — Миссис Эванс начала клевать носом. — Извини, Тедвард, мне так хочется спать. Пожалуй, я лягу. С твоей стороны было очень любезно провести полчаса с полоумной старухой. ~ Она с трудом вскинула голову и посмотрела на него. — Надеюсь, я наговорила не слишком много чепухи? Я читаю так много, и иногда пугаю книги с действительностью, и мои мысли съезжают с рельсов.

— На сей раз съехал только ваш парик, — сказал Тедвард. Его большие добрые руки поправили парик, и он отправился на лужайку подбирать подушки.

На следующее утро Стэнли Брикс, молодой джентльмен со слишком маленькими усиками и слишком большим количеством пятен на затылке, пересекал Ла-Манш (его паспорт был в полном порядке), чтобы вести тоскливое существование за границей, покуда не истощится его скудное содержание. Лучше убраться с дороги, думал Стэн Брикс, терзаясь морской болезнью, чем иметь дело с отвергнутой женщиной, а тем более быть замешанным в убийстве... Но правда состояла в том, что, хотя его семья смогла дать ему достаточное образование, чтобы ощущать себя джентльменом и испытывать величавое презрение к собственным родственникам, она все еще маячила на заднем плане, и ее приходилось терпеть ради чеков и прочего. Стэн не мог вынести мысли об их поддразнивании и грубый, вульгарный смех (ибо его сестры не пользовались благами образования), когда они узнают, что он фигурировал в Вест-Энде, как «просто Станислас». Имя звучало таинственно, возбуждающе, смутно намекая на знатное происхождение. «Граф Станислас Брикс» назвал бы его отец, хлопая по плечу зловонной рукой, поскольку Брикс-старший зарабатывал деньги, торгуя рыбой, и нисколько этого не стыдился, а сестры кричали бы: «Стэн, Стэн, одурел совсем!», прыгая вокруг стола, покуда он допивал свою чашку чаю с долькой лимона и «специальным» тостом. Нет уж, благодарим покорно? Эта маленькая дурочка Мелисса была довольно забавной с ее наивным восхищением, а Роузи была просто великолепна — не стала шарахаться от него, хотя они ни разу друг друга не видели, пока не столкнулись в тумане позавчера вечером, но во Франции девушек полным-полно, а папаша, наивно гордившийся своим блистательным отпрыском, был готов выложить бабки, дабы он мог завершить образование на континенте. В итоге Стэн отплыл послеполуденным пароходом, уверенность мистера Чарлзуэрта в том, что он скоро его разыщет, не оправдалась, а Роузи и Мелиссе осталось только предаваться гневу и воспоминаниям. Последние, по крайней мере, были приятными. Мелисса была не в том положении, чтобы выбирать, а Роузи в тумане не заметила ни жалкого вида усиков, ни веснушек. Таинственный Станислас набросил на себя темный плащ и растаял в небытие, откуда явился.

Произошли еще одно убийство и расплата за оба преступления, прежде чем Стэн Брикс вновь показал свою физиономию в Англии.