Лондонский туман

Глава 6

Роузи сообщила о случившемся инспектору Кокриллу.

Кокки сидел, закинув ноги на каминную полку — которая, к счастью, была достаточно низкой, иначе его короткие ноги приняли бы вертикальное положение, а зад оказался бы в огне, — и лениво перелистывал «Кентиш Меркьюри». Для инспектора это было странным занятием в десять вечера, но Кокки проводил отпуск дома и мог сказать лишь то, что если такой будет жизнь на пенсии, то лучше заранее приобрести средства для маскировки и открыть частное детективное агентство, дабы ему было чем заняться. Правда, здесь, в Эренсфорде, от маскировки было бы мало пользы — никакие фальшивые бороды и бакенбарды не могли бы скрыть ужас Кента^{22} от людей, среди которых он вращался так долго; никакие поднятые воротники и надвинутые шляпы были не в состоянии спрятать редкие седые волосы, крючковатый нос и карие птичьи глаза. Ему пришлось бы обосноваться в другом месте — лучше всего в Лондоне. Но Лондоном Кокки был сыт по горло. Дело Джезебел и этот самодовольный молодой парень — инспектор Чарлзуэрт из Скотленд-Ярда... Нет, с него довольно!

Зазвонил телефон. Женский голос попросил инспектора Кокрилла

— Кокки? Это Роузи. Вы меня помните, Роузи Эванс? Кокки, мы в жуткой передряге — приезжайте и помогите нам из нее выпутаться...

— О чем ты говоришь?

— Ну, я просто рассказываю вам. Кокки, дорогой, простите, что беспокою такого важного и занятого человека, но в полиции вы единственный, к кому мы можем обратиться...

Кокрилл подумал, что очень многие предваряют призыв о помощи не слишком лестным признанием, что он единственный, к кому они могут обратиться, но Роузи, по крайней мере, назвала его важным человеком и, более того, явно в это верила.

— Начни с начала, дитя мое. Что случилось?

— Это может показаться невероятным, Кокки, но одного... одного нашего друга убили в нашем доме. Какой-то грабитель или кто-то еще вошел и ударил его по голове...

— Вы позвонили в полицию? — прервал ее Кокрилл.

— Господи, разумеется! Здесь их полным-полно, но от них никакого толку. По-моему, Кокки, они думают, что это сделал не грабитель, а кто-то из нас.

— Боже мой! — Это все меняло.

— Вы ведь давно знаете Томаса, Кокки. Можете представить себе, чтобы он проломил кому-то голову?

— Значит, они подозревают Томаса? — Вообще-то Кокрилл очень хорошо мог представить себе Томаса, проламывающим кому-то голову. Томас был тихим и немногословным человеком, но его слова могли больно жалить; он выглядел хрупким, но в свое время был неплохим спортсменом. Да, Томас мог убить человека, не импульсивно, в приступе ярости, а хладнокровно, под влиянием глубоко скрытого гнева за несправедливость, жестокость, предательство. — Кто был этот человек, Роузи?

— Француз...

— Вот как? — Впрочем, это едва ли имело значение.

— Он приехал из Женевы, и я тоже недавно вернулась оттуда. Меня послали в какую-то ужасную школу, но я и близко к ней не подходила. Он пришел к нам обедать, а Томас ушел и заблудился в тумане, но полиция думает, что он вернулся и убил Рауля, пока Тильда была наверху в детской. Вы ведь знаете, Кокки, как она соблюдает распорядок дня. Даже если бы к обеду пришла королева, Тильда вышла бы, пятясь задом, ровно в половине девятого и поднялась бы в детскую укладывать дочь...

Кокрилл подумал, что королева, сама будучи матерью, хорошо поняла бы Матильду.

- Ну?

— Они думают, что Томас убил Рауля, а потом снова уехал и только притворился удивленным. По крайней мере, мы в этом уверены.

— Значит, они еще не предъявили ему обвинение?

— Господи, Кокки, конечно нет! Обвинение в чем? Они только делают намеки, задают странные вопросы и не верят ни одному нашему слову.

Кокрилл задумался.

— Дитя мое, передай Матильде и Томасу мои сожаления, но что я в состоянии сделать? Я не могу вмешиваться в работу Скотленд-Ярда. Они должны задавать вопросы, но если Томас невиновен, можешь не бояться — полиция не ошибается.

— А если они ошибутся? Матильда просто окаменела — вы ведь знаете, как она обожает Томаса, а я чувствую себя виноватой, поэтому позвонила вам. Больше никто не осмелился.

— Повторяю, вы должны доверять полиции.

— Выглядят они приятно, — с сомнением согласилась Роузи. — А молодой человек, которого зовут Чарлзуэрт, просто красавец...

— Как его зовут? — перебил Кокрилл.

— Инспектор Чарлзуэрт.

— Это другое дело. Я приеду во второй половине дня. Маленький потрепанный деревенский воробей прибыл, как обещал, навестить своих родственников, запертых в этом кошмарном городе, с дешевым чемоданчиком в руке, переброшенным через плечо макинтошем (вчерашний туман исчез, сменившись теплым солнечным днем), в поношенной фетровой шляпе, кое-как нахлобученной на ореол преждевременно поседевших волос.

— Прошу прощения за шляпу, — сказал он Роузи, встретившей его у ворот. — Не знаю, чья она. Должно быть, подобрал ее где-то по ошибке. Как бы то ни было, обмен не кража, а она вполне подходит. — Любой головной убор, который не закрывал глаза и уши, вполне подходил инспектору Кокриллу.

— Я ждала здесь, чтобы поймать вас, прежде чем вы войдете в дом, — сказала Роузи, беря его под руку и уводя в сторону от ворот. — Хотела кое-что рассказать вам перед тем, как вы увидите Томаса.

— Ну, рассказывай, — подбодрил ее Кокрилл.

— Я говорила вам, Кокки, что в Женеве и близко не подходила к школе. В результате я залетела. — Она выжидательно посмотрела на него.

— Залетела? О чем ты?

— Я имею в виду, что жду ребенка. Полагаю, вы шокированы?

— Дитя мое, если бы ты побывала в Эренсфордском полицейском суде, то поняла бы, что меня шокировать нелегко. Мне только жаль, что это произошло с тобой. Значит, убитый...

Роузи выложила ему все, и это оказалось куда хуже, чем он предполагал. Если Томас знал, что Роузи соблазнили и бросили беременную...

— Но, Кокки, Томас ничего не знал. Теперь он знает и очень расстроен, но сейчас никто не может думать ни о чем, кроме убийства, а до сих пор мы держали все в секрете от него.

— Он врач и живет с тобой в одном доме.

— Но разве он стал бы молчать, если бы догадался?

— Кто — Томас? — Куда более вероятно, что Томас с его горячим сердцем и холодной головой, не говоря ни слова, терпеливо дождался бы удобного момента и разделался с обидчиком, недосягаемым для закона.

— Да и почему он должен думать, что это был Рауль? — продолжала Роузи. — Он ведь ничего о нем не знал.

— А ты сама вполне уверена, что это не был Рауль?

Роузи прыснула.

— Вот еще! Этот надутый лысый старикашка!

— Тогда чего ради он приехал сюда?

— Ну, вы ведь знаете бизнесменов — они вечно летают с места на место. Возможно, он приехал вовсе не из-за меня.

Остальные члены семьи ждали их в кабинете у камина. Миссис Эванс казалась вернувшейся в нормальное для нее состояние несколько озорного здравомыслия. Томас безмолвно негодовал против вторжения личной драмы в его беспокойную профессиональную жизнь. Тедвард вежливо пытался скрыть тот факт, что к нему возвратилась обычная жизнерадостность. Смертельно бледная Мелисса сидела в большом кресле — прядь волос, как всегда, свисала ей на глаза. Матильда холодела от ужаса при воспоминании о Рауле, лежащем в их милом, знакомом, неопрятном холле, — самодовольном, лощеном и неуязвимом Рауле, которого отправили лежать среди незнакомых ему покойников, пока его вскрытое и выпотрошенное тело не будет отправлено на родину к тем немногим, которым он был дорог...

— О Кокки, Роузи поступила очень скверно, но я так рада, что вы приехали!

Инспектор Кокрилл произнес подобающий монолог о невозможности вмешательства в деятельность местной полиции, но Тильда не слушала его. Она выложила к его ногам все факты и цифры.

— Вы ведь понимаете, Кокки, что это мог быть только грабитель, что Томас не имеет к этому отношения...

— Никто и не говорит, что имеет, Тильда, — сердито сказал Томас. — Кроме тебя.

— Я только говорю, что полиция...

— Не важно, — прервал Кокрилл. — Помолчите и дайте мне во всем разобраться. Итак, Матильда, этот человек, Верне, позвонил вам вчера утром из «Ритца» и договорился с вами, что придет к обеду в половине восьмого. Он опоздал и прибыл приблизительно без четверти восемь. У Мелиссы были выходные вторая половина дня и вечер; Роузи ушла перед его приходом; Томас ушел позже, но не увидевшись с ним; миссис Эванс была наверху в своей комнате, как и малышка; следовательно, вы находились наедине с ним. После обеда, в четверть десятого, вы поднялись в детскую, оставив его в гостиной. Спустя две минуты он позвонил в дом доктора Эдвардса, сообщив, что его ударили мастоидным молотком — не знаю, что это за штука. Там была Роузи, которая приняла сообщение. Она и доктор Эдвардс поспешили сюда, насколько позволял туман, и прибыли примерно без двадцати пяти десять, как раз когда вы спускались вниз. Верне лежал мертвый в холле с размозженной головой — доктор Эдвардс утверждает, что он был мертв всего несколько минут, — в руке он держал телефонную трубку, а шнур был вырван, словно при падении. Мелисса уже некоторое время была в своей квартире в полуподвале, а Томас вел машину в тумане, пытаясь найти дом пациента. Он вернулся через десять минут. Это правильно?

Ч Л Кристи, т. 46, кн. 2

225

— Да, Кокки, поэтому как мог Томас...

— Не начинай снова, Матильда, — прервал Томас.

Комната была уютной, хотя и неопрятной, со старыми креслами и лепным потолком времен Регентства, с письменным столом Томаса в углу, с его ежедневниками, книгами, бумагами и огрызками карандашей на широкой мраморной каминной полке, с ширмой, за которой стыдливо раздевались пациентки, прежде чем предстать нагишом перед его профессиональным взором, ныне сложенной и прислоненной к стене (большую часть пациентов он принимал в своей клинике в Сент-Джонс-Вуд). На смотровой койке примостилась Роузи, держа на коленях сиамского кота Аннарана и почесывая ему бархатный живот.

— Оставь кота, Роузи, и слушай меня. Когда зазвонил телефон...

— Тедвард выводил машину из гаража, Кокки, и я взяла трубку, думая, что это пациент, как делаю дома, когда рядом никого нет.

— Понятно. В котором часу ты пришла туда?

— В девять или около того, — сказал Тедвард. — Я знаю, так как следил за временем — ожидал ее около восьми.

— Но ты ушла отсюда в половине восьмого, Роузи, — заметила Тильда.

— Да, знаю, но туман был жуткий, —- отозвалась Роузи, поглаживая розовыми пальчиками выгнутую спину Аннарана.

— Вы приготовили ей чай и вышли за автомобилем?

Тедвард склонился вперед на стуле, свесив руки между коленями; его брюки морщились на тяжелых бедрах.

— Да. Роузи показалась мне бледной, и я решил отвезти ее домой.

— Но ведь она только что пришла.

Неужели старый дурень не понимает, что Роузи больше часа бродила в тумане, беременная?

— Я подумал, что она устала, — сердито повторил Тедвард.

— Ладно. Сколько времени вы выводили машину?

Тедвард пожал плечами.

— Точно не знаю. Три или четыре минуты. Работа была адская, потому что туман у канала был густым как вата, а мой гараж нелегко открыть. Разве это важно?

— Я хотел уточнить время телефонного звонка. Матильда оставила Рауля Верне в гостиной ровно в четверть десятого.

— Ну, телефон зазвонил почти сразу же после того, как Тедвард ушел за автомобилем.

— Повтори точно, что сказал звонивший.

Роузи приделывала себе китайские усики с помощью кончика хвоста Аннарана, но прервала это занятие, чтобы сообщить содержание телефонного сообщения, которое уже устала повторять.

— Значит, он сказал: «Вошел мужчина и ударил меня мастоидным молотком»?

— Ну, я не уверена насчет «мужчины». — Роузи отпустила хвост Аннарана. — Мистер Чарлзуэрт тоже спрашивал меня об этом. Он сказал либо «человек», либо «кто- то», но точно упомянул мастоидный молоток.

— По крайней мере, в этом ты уверена?

— Конечно, иначе откуда бы я об этом знала?

— Мой мастоидный молоток лежал рядом с телом в холле, — сказал Томас. — Очевидно, им и ударили.

— Вы хранили его в холле?

Вопрос прозвучал странно, как будто кто-то хранит мастоидные молотки в углу вместе с крокетными.

— Да. Во всяком случае, я так думаю, хотя некоторые инструменты лежат в старом комоде на верхней лестничной площадке. Мой дядя Хью оставил мне свои инструменты, когда вернулся домой в Уэльс. Те, которыми я не пользуюсь, я держу наверху или в ящике бюро в холле, где стоит телефон.

— А исчезнувший мастоидный молоток взяли сверху или снизу?

— Он не исчез, — сказал Томас. — Полиция забрала его, покрытым кровью и волосами. Но сейчас ни в одном из ящиков нет ни одного молотка, и, в любом случае, он был мой. Я знаю, как он выглядит.

— Ну и как же вообще выглядят эти штуковины? — осведомился Кокрилл.

— Как маленькие стальные молоточки для крокета или вбивания колышков, только рукоятка у них короче. А рабочая часть размером с... — Он огляделся вокруг в поисках сравнения. — С небольшой бокал без ножки или банку консервированной фасоли — не знаю, почему именно она пришла мне в голову.

— И им легко убить человека?

— Многие хирурги уха, горла и носа в этом убедились, — сухо сказал Томас.

— А для чего такой молоток обычно используют?

Томас сунул два пальца за ухо.

— Для удаления больной кости в мастоидной области. В левой руке вы держите нечто вроде зубила, а в правой молоток.

— Он должен быть довольно тяжелым?

— Тяжеловатым. Но хорошо уравновешенным.

— И любой мог убить этого человека мастоидным молотком? В том числе женщина?

— И мужчина, и женщина, и даже ребенок.

— Как долго молоток хранился в доме? Кто знал, что он здесь находится?

— Мы все знали, — сказала Матильда. — Потому что мы вместе разбирали наследство дяди Хью. Ты был здесь в тот день, Тедвард, и один из приятелей Роузи — кажется, Деймьян Джоунс?

— Да, — подтвердила Роузи. — Это было перед моим отъездом в Швейцарию.

— Ладно. Похоже, Матильда, на этого человека напали, как только вы оставили его и поднялись наверх.

Тильда живо представила себе сидящего Рауля, откинувшего лысую голову на кораллового цвета подушку в большом зеленом кресле, забросив ногу на ногу и покачивая носком узорчатой коричневой туфли. «Мне очень жаль, Рауль, но я должна подняться наверх — приготовить старую леди ко сну и посадить малышку на горшок. Потом мы можем посидеть и поговорить...» «Mais, ma chère^{23}, — отозвался он, — я здесь уже полтора часа и даже не начал говорить о том, что хотел. La coctaile, la cuisine, le café — et maintenant les vielles, les enfants...^{24}» Она обещала не задерживаться, хотя понимала, что ей понадобится не меньше двадцати минут. «Ты сам виноват, Рауль, отказавшись обсуждать это за обедом». Но он ответил, что собирается сообщить нечто отвратительное и предпочитает пообедать, прежде чем его вышвырнут из дома. «Alors, Mathilde — allez, allez, depèchez-vous, s’il vous plaît^{25}. С минуты на минуту вернется твой муж, и тогда...» Он пожал плечами жестом, которым британцы карикатурно изображают французов на каждой сцене.

— Вы имеете в виду, Матильда, что так и не поговорили о том, ради чего он пришел?

— Ничто не могло заставить его расстроить пищеварение неприятным разговором, а я должна была заняться делами в четверть десятого. Ну, а потом он умер...

— Сколько времени вы отсутствовали?

— Я миллион раз описывала все это мистеру Чарлзуэрту, так что могу сказать вам точно. В четверть десятого я поднялась в бабушкину комнату, сняла с нее парик — верно, бабушка? — и расстегнула платье на спине, потом пошла на пять минут в свою комнату привести себя в порядок, а когда она разделась, помогла ей лечь в кровать и дала ей питье. В половине десятого я пошла в детскую — я всегда занимаюсь Эммой в это время, хотя избавлю вас от речи о важности точного соблюдения графика с маленькими детьми. Если я пробыла с Эммой пять или шесть минут, значит, было без двадцати пяти десять или чуть позже, когда я спустилась и увидела Роузи и Тедварда, входящих в холл.

— Все соответствует, — подтвердила Роузи, — так как если Тильда оставила Рауля в четверть десятого и он позвонил нам сразу после этого, значит, мы с Тедвардом блуждали в тумане около пятнадцати минут и прибыли сюда между без двадцати пяти и без двадцати десять. Мы множество раз уточняли это с Чарлзуэртом.

— Вы хотите сказать, Матильда, что оставили вашего гостя одного на целых двадцать минут?

— Ну, я ничего не могла поделать, Кокки. Фермеры ведь тоже должны кормить и доить животных в определенное время, что бы ни случилось.

— Спасибо за сравнение меня с коровой, — засмеялась старая миссис Эванс.

— А вам не пришло в голову спуститься на минуту и успокоить его?

— Ну, когда чем-то занимаешься, время идет так быстро. Один раз я окликнула Рауля через перила, но он не ответил, и я подумала, что он меня не слышал... — Матильда поднесла руку ко рту испуганным жестом. — Господи, вы ведь не думаете...

— Он не ответил, потому что лежал мертвый.

— О Кокки!..

— Ведь вам не был виден холл?

— С площадки его не видно, если не спуститься на несколько ступенек.

— И вы ничего не слышали, Матильда?

— Нет, Кокки, абсолютно ничего. Во время телефонного звонка я была в своей комнате, а оттуда не слышен даже крик — мы проверили. Бабушка тоже говорит, что ничего не слышала.

— Вообще-то я туговата на ухо, — призналась в своей слабости старая миссис Эванс, что бывало крайне редко.

— Не слышали даже звяканья телефона, когда трубку положили на рычаг?

— Но ее не клали на рычаг, — возразил Тедвард. — Он упал с трубкой в руке, не так ли? Фактически Роузи слышала, как он упал.

— Да, его голос слабел, а потом раздался стук.

— Роузи слышала стук по телефону за полмили отсюда, а вы обе ничего не слышали в ваших комнатах одним этажом выше?

Миссис Эванс с подозрением принюхалась.

— Кажется, что-то горит.

— Нет-нет, дорогая, — поспешно заверила ее Матильда. Бабушкины маневры были полезны с мистером Чарлзуэртом, но Кокки был «на их стороне» — по крайней мере, она на это надеялась.

Мелисса сидела, уставясь на свои руки. Никогда в жизни она не испытывала такого страха. Сейчас он начнет расспрашивать ее! У нее кружилась голова, мысли разлетались в разные стороны. Что она сказала инспектору Чарлзуэрту? Какой лжи следует придерживаться теперь? Что, если она начнет себе противоречить, этот жуткий старикашка сравнит ее показания с предыдущими и узнает страшную правду? Мелисса наклонила голову так низко, что волосы свесились ей на лицо как занавес. Она сказала, что была со Станисласом. Это еще куда ни шло, так как она могла честно заявить, что не знает его фамилию и адрес, а что касается телефона, то номер был слишком легким, чтобы записывать его в книжечку вместе с номерами подпольных акушеров, так что можно было отрицать, что она вообще его знала. Мистер Чарлзуэрт сказал, что полиции не составит труда его выследить, и оставалось только надеяться, что это неправда. Ей пришло в голову связаться со Станисласом и умолять его хранить молчание, но, учитывая все остальное, лучше этого не делать. Когда он прочитает в газетах, что она замешана в убийстве, то наверняка решит держаться от нее подальше.

Поэтому Мелисса повторила свою историю. Она встретилась с другом, они пошли в кино, но заблудились в тумане и... просто прогуливались. Домой она вернулась около половины десятого (или она сказала инспектору Чарлзуэрту, что это было без четверти десять?) и ничего не слышала из полуподвала, пока в холле не началась суета. Тогда она поднялась и увидела, что все стоят около тела. Должно быть, они перевернули его на спину, потому что острые носы туфель торчали вверх...

В голову Кокрилла вплыла маленькая рыбешка сомнения и задержалась на мгновение, махая плавниками, но сейчас его больше интересовал Томас, чем Мелисса Уикс, поэтому он продолжал расспросы и так и не узнал, скольких неприятностей и трагедий можно было бы избежать, если бы он обратил на это внимание.

— Теперь, Томас, давайте послушаем вас.

Томас сидел в большом кресле. Его короткие ноги едва дотягивались до пола, и он подогнул их под себя, как ребенок. Это придавало ему беззащитный вид, который подчеркивали бледное лицо, растрепанные светлые волосы и мешки под глазами.

— Мне нечего вам сообщить. Я вышел повидать пациента, но не мог найти адрес, проездил в тумане около двух часов и вернулся домой, застав этого типа лежащим мертвым в холле. Вот и все, что я знаю.

— Вы так и не видели пациента? — спросил Кокрилл.

— Говорю вам, я не смог найти адрес. Я не так хорошо знаю этот район — он за пределами моей обычной территории, — а в тумане не у кого было спросить дорогу. Возможно, адрес был неправильный, так как, когда я наконец добрался туда, дом оказался запертым и в нем никого не было. Он стоял в маленьком переулке, вроде бывшего извозчичьего двора, под названием Хэрроу-Гарденс — слишком маленьком, чтобы фигурировать в справочнике.

— Но, Томас, неужели это заняло у вас два часа?

— Вы не знаете, Кокки, какой был туман. Тедварду понадобилось двадцать минут, чтобы доехать сюда от своего дома, хотя он находится совсем рядом и Тедвард знает дорогу. Когда я обнаружил тот дом пустым, то подумал, что ошибся, и поездил еще немного. Я нашел Хэрроу-плейс, Хэрроу-стрит и еще несколько улиц с похожим названием, но ни на одной из них не было дома с таким номером, поэтому я бросил поиски и вернулся.

— А вам не пришло в голову позвонить домой?

— Я позвонил, но позже, когда связи уже не было. К тому же это ничего бы не дало — я думал, что сообщение от пациента приняла Мелисса, а она еще не вернулась, так что они ничего не могли мне сообщить. Какое-то время я продолжал поиски.

— Случай был серьезный, если вы так беспокоились?

— Для меня важны все пациенты.

— Не сердись, Томас! — взмолилась Матильда. — Он так же вел себя с мистером Чарлзуэртом, Кокки, когда тому его история показалась сомнительной. Конечно случай был серьезный — маленький ребенок, который мог умереть. Верно, Томас?

— Это были личные пациенты или из вашего участка?

— Откуда я знаю? — сказал Томас. — У меня нет даже их фамилии. Но вряд ли в таком районе могут быть платные пациенты.

— А это ваш участок?

— У меня нет участка! — рявкнул Томас. — Я позволяю моим пациентам жить, где им нравится.

— Я просто задаю вам те вопросы, которые будет задавать полиция. У вас был адрес больного ребенка. Вы выехали в почти непроницаемом тумане и потратили два часа на поиски. Не могли они за это время отправить ребенка в больницу?

— Возможно, они так и сделали, раз дом был пуст. Но я не мог на это рассчитывать. Если пациенты вызывают по телефону врача, они, как правило, терпеливо ждут, не сомневаясь, что рано или поздно он придет. К тому же они вряд ли рискнули бы везти больного ребенка в таком тумане. И вообще, что плохого в том, что врач поехал к пациенту? Ради бога...

— Придержите коней, сынок. Никто вас ни в чем не обвиняет.

— Как бы не так, — усмехнулся Томас. — Слышали бы вы их вопросы. Где я нашел сообщение? На каминной полке возле телефона в этой комнате — на клочке бумаги. Где оно теперь? Я разорвал его и бросил в огонь, переписав адрес в мою книжечку. Не было ли это глупым поступком? Возможно, было, если я переписал адрес неправильно, но, к сожалению, я это сделал. А почему к сожалению? Потому что, мой дорогой инспектор, теперь я не могу продемонстрировать этот клочок бумаги и доказать, что он существовал. И никто в доме его не видел. Никто не принимал сообщение и не записывал его. Ни Матильда, ни Роузи, ни бабушка. Мелисса тоже говорит, что не делала этого, а больше в доме никого нет.

— Хм? — произнес Кокрилл. — Звучит скверно.

— Для инспектора Чарлзуэрта это звучит достаточно хорошо, — сказал Томас. — Он уверен, что я помахал перед носом у Матильды пустой бумажкой, сказал ей, что должен ехать к больному, ушел, не повидав Верне, очевидно с целью избежать обвинения, что я убил его, так как мне не понравилось его лицо, болтался в тумане, пока не увидел свет наверху и не понял, что Матильда оставила гостя одного, пробрался в холл, достал из ящика мастоидный молоток, выманил Верне из гостиной и огрел его молотком по башке. А потом, не будучи достаточно опытным врачом, чтобы определить, жив человек или мертв, я снова вышел в туман, оставив жертву сообщать по телефону, что он умирает. — Томас посмотрел Кокриллу в глаза. — А самое скверное, что как бы глупо это ни выглядело, опровергнуть это невозможно. Чарлзуэрт не такой дурак, каким кажется.

— Что здесь происходит? — поинтересоваался инспектор Чарлзуэрт, входя в дверь.