Лондонский туман

Глава 4

Звонил действительно Деймьян. Матильда поймала несколько сердитых заключительных реплик Роузи, завершившихся швырянием трубки на рычаг и возвращением в кровать. Она поднялась в мансарду узнать, спустится ли Роузи вечером к обеду.

— Меня не будет дома, — заявила Роузи.

— Вот как? Я думала, ты больна.

— Да, но вечером мне станет лучше, и я уйду.

— Если это из-за Рауля, то тебе не обязательно видеться с ним, дорогая, — сказала Мелисса, стыдясь своей нетерпеливости и раздражительности по отношению к расстроенной и больной девочке, но люди вечно попадают в неприятности и винят в этом всех, кроме себя.

— Я не хочу видеться вообще ни с кем, а не конкретно с ним.

— Но на улице жуткий туман, Роузи. Уже ничего не видно в двух шагах. Оставайся в постели, дорогая, а я принесу тебе еду на подносе... — Последнее предстояло делать в интервалах между готовкой обеда для Рауля, укладыванием Эммы в кровать, разговором с бабушкой, которая испытывала угрызения совести, будучи соблазненной злодеем, и выбором безопасного курса между утаиванием от Томаса стремления остаться наедине с Раулем, чтобы поговорить о Роузи, и поощрением его уверенности, что это делается с целью быть неверной супружеским обетам.

Но Роузи, угрюмо пробормотав, что все мужчины сволочи, заявила, что вечером встанет и уйдет, туман или не туман, а сейчас нельзя ли подать ей ленч в кровать?

— Нет, — твердо сказала Тильда. — Раз ты достаточно здорова, чтобы шляться — полагаю, с Деймьяном Джоунсом? — то можешь спокойно съесть ленч в столовой.

— Если хочешь знать, — отозвалась Роузи, — я не собираюсь шляться с Деймьяном по той простой причине, что у него сегодня собрание, которым он не пожертвует ради меня... По-моему, куда лучше сделать что-то для обычного человека, которого видишь каждый день и который нуждается в твоей помощи, чем сидеть и обсуждать судьбы множества людей, которых никогда не видел и не увидишь.

Это настолько совпадало с концепцией помощи ближнему самой Тильды, что она воздержалась от упоминания об отсутствии благодарности за попытку помочь обычному человеку, которого видела каждый день. Она ограничилась замечанием, что Роузи может спуститься в столовую в пижаме, но только поскорее. Мелисса щедро выложила на стол обгорелые останки печенья.

— С кем ты сегодня встречаешься — со Станисласом? — спросила Роузи.

Мелисса скорчила предупреждающую гримасу, а Матильда сказала с раздражением:

— Если ты беспокоишься из-за меня, дитя мое, то напрасно. Мне все равно, даже если ты встречаешься с королем Греции.

Почему ей пришел в голову бедный король Греции, Тильда не могла объяснить. «Ну и денек!» — снова подумала она.

В шесть вечера появился Деймьян. Матильда открыла ему дверь, впустив вместе с ним густой серый туман. Деймьян держал в руке маленький измятый букет цветов в бумажном кульке.

— Могу я повидать Роузи, миссис Эванс?

Хотя он был законченным ослом, Матильда невольно чувствовала к нему симпатию. Деймьян был славным мальчиком с красивым, хотя и угрюмым лицом и вьющимися волосами, а поскольку он не называл ее «товарищем» и не втягивал в свои дела, она уважала его честный идеализм, побуждающий улучшать мир, в котором он так и не научился жить.

— Роузи дома, Деймьян, но я не знаю, сможешь ли ты ее повидать. Кажется, она собирается уходить.

— С кем? — не удержавшись, выпалил Деймьян.

— Не знаю, дорогой. Подожди в кабинете, а я позову ее.

«Черт бы его побрал! — думала Матильда. — Явился, как раз когда Мелисса выходная, Эмма уже полураздета для сна и, вероятно, пускает свои туфельки плавать в ванне, а пес и кот громко требуют ужина...» Тем не менее она поднялась на второй этаж и крикнула Роузи, что пришел Деймьян. Роузи отозвалась из мансарды, что Деймьян может убираться к дьяволу, на что Тильда посоветовала ей самой передать это ему и направилась в детскую. Она слышала, как Роузи спустилась на несколько ступенек и крикнула, перегнувшись через перила, что Деймьян может убираться к дьяволу. Деймьян, очевидно, вышел в холл и что- то ответил, так как Роузи заявила, что она не может спуститься, потому что на ней только лифчик и панталоны, но даже если бы была закутана с ног до головы, как эскимос, то не стала бы этого делать, поэтому ему незачем здесь торчать. По-видимому, он пробыл в холле еще некоторое время, но когда Тильда, будучи не в силах мысленно видеть перед собой его обиженное молодое лицо, уже собралась вновь покинуть дочь и утешить его, хлопнула входная дверь. Матильда быстро запихнула Эмму в кроватку, где та встала у перил в белом шерстяном спальном мешочке, с ореолом золотистых волос и дрожащей нижней губой, словно собираясь участвовать в школьном соревновании по бегу в мешках. Тильда поцеловала девочку, умоляя ее не усложнять ситуацию плачем, и быстро вышла, закрыв за собой дверь. Эмма всплакнула пару раз, но передумала и начала громко петь. Туман снаружи походил на пустые серые лица, прижатые к оконным стеклам. «Слава богу! — подумала Матильда. — Это значит, что Рауль опоздает».

Вошел Томас. Он кашлял, и глаза у него слезились.

— Тильда?

— Я в кухне, дорогой.

Томас подошел к кухонной двери.

— Он уже здесь?

— К счастью, нет. Я молюсь, чтобы он опоздал. У меня еще ничего не готово.

— Возможно, он вовсе не придет, — с надеждой сказал Томас. — Туман просто чудовищный. Я уже думал, что мне придется бросить машину на улице.

— Однако ты не опоздал, дорогой.

— Я отменил все визиты, посетив только умирающих — остальных обзвонил по телефону. Есть какие-нибудь сообщения? — Он вошел в кабинет и вскоре вышел с клочком бумаги. — Что там случилось в Хэрроу-Гарденс?

— Не знаю, дорогой, — ответила Тильда, отцеживая картошку с откинутой назад головой, чтобы защититься от пара. — Хэрроу-Гарденс?

— Похоже, мне снова придется выходить в этот туман. «Десять недель. П. и р. Три дня». Кто принимал сообщение? Полагаю, Мелисса?

— Очевидно, но она ушла, — сказала Тильда, протискиваясь мимо мужа к плите. — Отойди, дорогой, иначе я не смогу пройти.

— Что, черт возьми, она имела в виду?

— Думаю, что у десятинедельного младенца три дня понос и рвота... Томас, я сойду с ума, если ты не подвинешься!

— Проклятие! — Свирепо глядя на записку, Томас шагнул назад, пропуская жену, и тут же выдвинулся на прежние позиции. — Придется ехать.

— Бедняжка, — рассеянно произнесла Матильда, процеживая фасоль.

— Где находится Хэрроу-Гарденс? Очевидно, где-то возле Хэрроу-роуд — в нескольких милях отсюда, в стороне от людных трасс, а спросить дорогу будет не у кого, когда туман прижимается к лицу, как мокрая тряпка. — Ободренный этой сочной метафорой, он направился в гостиную, смешал себе выпивку из тщательно подобранных Матильдой бутылок и вернулся со стаканом в руке. — Когда поступило это сообщение?

— Я же сказала тебе, дорогой, что ничего о нем не знаю, но если его приняла Мелисса, то, должно быть, до часа, так как потом она ушла.

— Ну, тогда я что-нибудь съем, сделаю несколько телефонных звонков и пойду. Если я буду ждать твоего француза, то доберусь к больному ребенку не раньше чем через два часа.

— А если у него рвота и понос уже три дня, что это может изменить?

— Очень многое. Родители волнуются, а я не могу им позвонить, так как не знаю ни фамилии, ни номера телефона. Вот и полагайся после этого на Мелиссу!

— Вряд ли в районе Хэрроу-роуд много частных телефонов, — заметила Матильда.

На лестнице послышался голос Роузи.

— Кто-нибудь пришел, Тильда?

— Нет, спускайся. — После паузы Матильда добавила: — Только Томас.

Роузи появилась в дверях кухни. Она выглядела необычайно хорошенькой в маленькой шляпке, ярко-алом пальто и паре туфель на высоких каблуках с серебряной подошвой и парой тонких кожаных ремешков.

— Пока, ребята. Я пошла.

— Куда ты в такой туман? — спросил Томас.

— Просто прогуляться, — пожала плечами Роузи.

— Разве ты не останешься повидать этого француза?

— Нет, благодарю покорно.

Томас поднял брови.

— Почему?

— Господи! — раздраженно сказала Роузи. — Потому что не хочу.

— Так как он придет ко мне, чего ради ей оставаться? — быстро вмешалась Тильда. — Слушайте, вы оба, как, по- вашему, можно готовить обед в кухне такого размера, когда в ней мельтешат три человека? Роузи, дорогая, если ты уходишь, так уходи, а ты, Томас, лучше положи что-нибудь себе на тарелку, так как Рауль может прийти с минуты на минуту, и тогда это будет выглядеть sauve qui peut^{20}.

Роузи быстро вышла, но Томас с поразительной настойчивостью последовал за ней в холл.

— Это не слишком вежливо.

— Ничего не могу поделать — у меня свидание.

— Ты знала этого человека в Женеве?

— Да, знала, — неохотно ответила Роузи.

— Но не очень хорошо?

— Если тебе интересно, то я знала его слишком хорошо, — раздраженно отозвалась Роузи. — А теперь позволь мне идти, так как я уже опаздываю.

Тильда услышала, как хлопнула входная дверь, когда сбегала вниз по ступенькам. Томас снова открыл дверь и крикнул вслед Роузи, не она ли приняла сообщение из Хэрроу-Гарденс. Ее отрицания долетели до них, приглушенные туманом. Тарахтение калитки и слабый стук высоких каблуков свидетельствовали о неуверенном продвижении Роузи сквозь непроглядную серую мглу. Томас вернулся на кухню, задумчиво глядя в стакан, который держал в руке. Матильда с беспокойством посмотрела на него, выложила еду со сковородок на тарелку, стуча ложкой о фарфор, и поставила ее на угол кухонного стола.

— Поешь, дорогой, а я сбегаю наверх и отнесу еду бабушке.

Миссис Эванс обычно обедала с семьей, но была слишком непредсказуемой, чтобы присутствовать в столовой при гостях. Как бы то ни было, этим вечером она оплакивала потерянную девственность, поэтому отказывалась от пищи и питья.

— Песок, песок, песок! — сказала она Тильде, окидывая безумным взглядом увешанную коврами комнату. — Ничего, кроме песка! Не думаю, Матильда, что я когда-нибудь увижу что-нибудь снова, кроме этих бескрайних желтых песков, тем более верблюда, скачущего ко мне с моим шейхом на борту!

— На борту? — переспросила Тильда.

— На борту корабля пустыни, — объяснила миссис Эванс.

— Постарайтесь съесть ваш ужин, дорогая. Сегодня он особенный — я специально приготовила его для моего француза.

— Какого француза?

— Я же рассказывала вам утром, бабушка — человека, с которым я познакомилась в Женеве.

— Зачем он притащился сюда из Женевы? — резко спросила миссис Эванс.

— Ну, он хотел повидать меня.

— Я спущусь, — заявила миссис Эванс, поднимаясь с дивана, на котором ранее скакала по пустыне, и начиная шарить в гардеробе в поисках подобающего наряда.

— Нет, — поспешно сказала Матильда. — Он... ну, он хочет поговорить со мной наедине, бабушка.

— Наедине? А как же Томас и Роузи?

— Роузи ушла, чтобы не встречаться с ним, а Томас должен ехать по вызову. Ешьте ваш ужин, дорогая. Вы должны поддерживать силы, — добавила Тильда, прибегая к довольно низкой уловке, — если хотите снова скакать по пустыне.

Но бабушка покачала головой.

— Какой смысл скакать, когда он меня догнал? — Она мечтательно улыбнулась, но вскоре ее худые старческие руки задрожали, стуча ножом и вилкой по тарелке. — Скажи ему, что я больше не хочу его видеть! Он сломал свою Английскую Лилию, бросил ее ради другой и оставил рыдать среди песков, но пусть остерегается, ибо Мадонна Лилия превратилась в Тигровую Лилию! — Миссис Эванс положила нож и вилку рядом и приподняла одно веко — посмотреть, какой ей принесли пудинг. — Эти офранцуженные арабы — самая худшая категория.

Когда Тильда спустилась, Томас все еще разговаривал по телефону, фиксируя завтрашние визиты в маленькой записной книжке, советуя, объясняя, настаивая, успокаивая и обещая «забежать», если туман слегка рассеется.

— Твой дружок опаздывает.

Было почти восемь.

— Кажется, подъехало такси.

— Я пойду в кухню, — сказал Томас, — и проскользну, когда ты уведешь его в гостиную. Не желаю видеть этого типа.

Право, подумала Тильда, если бы бедный Рауль знал, сколько людей в этом доме не желают его видеть, его весьма развитое самоуважение получило бы серьезный удар. Она окликнула Рауля из парадной двери, помогая подняться по незнакомым ступенькам, но увидела его только на пороге, с большим букетом, завернутым в целлофан. (Вспомнив жалкий измятый букетик Деймьяна, Тильда невольно посочувствовала его английской неуклюжести.)

— Наконец-то я здесь, Матильда! Наверное, ты уже отчаялась? Прости, что опоздал, но вы, британцы, так щедры на ваши туманы, что расстилаете их перед каждым бедным иностранцем, прибывающим в Лондон, словно . красный ковер — вернее, серый. — Рауль поцеловал ей руку, вручил букет и начал разматывать шерстяные шарфы, сопя носом и откашливаясь. Тильда повесила его зеленое пальто и положила шарфы на радиатор.

— Хорошо, что ты приехал. Я думала, ты не рискнешь выбраться.

— Возле отеля «Ритц» еще не так плохо. — Рауль объяснил родившейся и выросшей в Лондоне Матильде, что «Ритц» находится неподалеку от Сент-Джеймс-парка, а лондонские туманы не такие густые на открытых пространствах. — Но от Мраморной Арки до этой Мейда-Вейл... фу!

— Ну, проходи в гостиную и погрейся, — пригласила Тильда, чувствуя себя толстой и безобразной под его оценивающим взглядом.

Не то чтобы Рауль блистал красотой. Он был высоким мужчиной; его лицо с яркими темными глазами и маленькими черными усиками, казавшееся при свете волшебных фонарей среди деревьев Каружа бледным и печальным, в действительности было длинным, желтоватым и самодовольным; окруженная черными волосами круглая лысина на макушке была испещрена пятнышками, как будто волосы там не столько выпали, сколько остановились в росте у самого скальпа. Тильда радовалась, что Томас не увидит Рауля. Он бы отзывался о нем, как об уродце, а ей не хотелось слышать постоянные намеки на то, что ее красивые воспоминания обернулись вызывающими стыд иллюзиями.

Матильда налила гостю шерри. Эмма наверху спала, завернутая в белое шерстяное одеяло, как жемчужина в раковине. Томас в кухне напрягал слух, ожидая, когда путь будет свободен, чтобы проскользнуть через холл к машине. Доктор Тед Эдвардс в своей пустой приемной посмотрел на часы, на папку у телефона, на которой было написано «Роузи — 20.00», на туман за окном и вернулся к «Британскому медицинскому журналу». Деймьян Джоунс сидел в своем доме в Килберне в компании двух полных энтузиазма, но не говорящих по-английски австрийских беженцев, одного валлийского интеллектуала неопределенного пола и пяти юнцов небританского происхождения, с горечью думая о жертве, которую он принес ради присутствия на собрании, в то время как лишь немногие решились прийти, бросив вызов туману. Мелисса бродила взад-вперед среди серой мглы, как тигрица, у которой отняли добычу. Старая миссис Эванс сидела наверху в своей комнате, поглаживая артритную руку, глядя на огонь в камине и думая о многих вещах. Роузи открыла дверь телефонной будки менее чем в пятидесяти ярдах от дома в Мейда-Вейл, закашлялась в тумане и тут же оказалась в объятиях молодого человека. Жертва в белой освещенной гостиной раскланивалась и улыбалась, прежде чем приступить к серьезному делу, в то время как в радиусе одной окутанной туманом мили находились семь человек, один из которых вскоре собирался убить ее.