ЛУБЯНКА. Сталин и МГБ СССР. Март 1946 — март 1953

№ 68. СПЕЦСООБЩЕНИЕ В.С. АБАКУМОВА И.В. СТАЛИНУ С ПРИЛОЖЕНИЕМ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА «АНГЛИЙСКОГО ШПИОНА» Ю.М. КАТЦЕРА

7 августа 1948 г.

№ 4449/а

Товарищу СТАЛИНУ И.В.

При этом представляю протокол допроса английского шпиона КАТЦЕРА Ю.М., бывшего заместителя начальника кафедры Института иностранных языков Красной Армии.

КАТЦЕР арестован в результате его агентурной разработки и по показаниям резидента английской разведки ХАННА Д.Г. — бывшего переводчика Совинформбюро, протокол допроса которого Вам был представлен 24 июня с.г. № 4259 А.

По показаниям КАТЦЕРА проходят: ЧЕРНУХИН А.М., начальник проектно-конструкторского бюро Центрального Управления электрификации железных дорог Министерства путей сообщения, ЗВАВИЧ И.С., кандидат экономических наук, профессор Московского государственного университета, и ИЛЬИН В.В., доктор физико-математических наук, профессор МГУ.

ЧЕРНУХИН МГБ СССР арестован и допрашивается.

Профессора ЗВАВИЧ и ИЛЬИН нами проверяются.

АБАКУМОВ

арестованного КАТЦЕРА Юлия Морисовича от 7 августа 1948 года

КАТЦЕР Ю.М., 1907 года рождения, уроженец города Будапешта, еврей, с высшим образованием, беспартийный. До ареста — замначальника кафедры Института иностранных языков Советской Армии.

Вопрос: В памятной книжке за 1948 год, отобранной у вас при обыске, произведена запись «Ла Гасета 1295». Что означает эта запись?

Ответ: Адрес.

Вопрос: Чей?

Ответ: Родителей. Мой отец, мать и три брата проживают по указанному адресу в городе Монтевидео, в Уругвае.

Вопрос: Скажите, в анкете арестованного вы правильно назвали место рождения?

Ответ: Да, я родился в 1907 году в Будапеште, в семье рабочего авторемонтной мастерской.

Вопрос: Между тем в московском паспорте за № СУ 688261 сказано, что вы родились в городе Люблин. Чему же верить?

Ответ: Паспорт выписан по документам моего отца, в которых ложно значится, что я родился в Люблине (Польша).

Вопрос: В метрической записи, выданной в Венгрии, указано, что вы родились в Будапеште и зарегистрированы под именем Дьюла Швальбе. Почему столь противоречивые данные в ваших личных документах?

Ответ: Дело в следующем. Мой отец Морис КАТЦЕР выходец из России. В 1905 году, уклонившись от призыва в царскую армию, он бежал в Венгрию. Женившись, отец не располагал документами для регистрации брака, и по существующим в стране законам я и мои братья получили фамилию матери Швальбе. В 1914 году наша семья переехала в Лондон. Отец, считаясь с тем, что в Англии в военное время прибывшие из вражеских государств иностранцы подвергались преследованиям, в регистрационной карточке записал, что я и мои братья родились не в Австро-Венгрии, а в Польше, в городе Люблине, то есть по месту рождения матери.

В последующем, не желая вносить путаницу, во всех документах, удостоверяющих личность, я вымышленно сообщал, что происхожу из Люблина. Имя Дьюла для благозвучия было изменено на Юлия.

Вопрос: А теперь покажите, как вы попали в СССР?

Ответ: В Англии после Первой мировой войны отец в течение нескольких лет оставался без работы и наша семья существовала на заработки матери, по профессии портнихи.

Отец решил вернуться в Россию и, обратившись в 1923 году в представительство СССР в Лондоне, оформил для всей семьи советское гражданство. На торговом пароходе «Исполком» мы прибыли в Ленинград, а затем переехали в Москву.

Вопрос: Чем вы занялись по приезде в Советский Союз?

Ответ: В Москве отец получил работу на заводе АМО и комнату в заводском доме по Большой Коммунистической улице № 27. Я же, чтобы помочь семье, зарабатывал частными уроками английского языка. В 1926 году мне удалось устроиться преподавателем на московские курсы иностранных языков имени Чичерина. В октябре следующего года я оформил брак с Натальей КОЛОВКЕР, дочерью проживавшего в Москве бывшего владельца дореволюционной бульварной газеты «Копейка» Бенедикта КОТЛОВКЕРА.

Вопрос: Допрошенная нами в качестве свидетеля ваша бывшая жена Наталья КОТЛОВКЕР показала, что в 1928 году против ее желания, вы выехали за границу. Стало быть, жизнь в советской стране пришлась не по вас?

Ответ: Не я, а мой отец был недоволен пребыванием в СССР. Проведя добрую половину жизни за границей, он не мог примириться с переменами, происшедшими после Октябрьской революции. Отец считал, что люди должны трудиться не для государства, а заботиться о собственном благополучии, как принято в буржуазных странах. Бродяга по натуре, он решил попасть в Америку, представлявшуюся ему землей обетованной. Уступив требованиям отца, я сколотил небольшую толику денег и в апреле 1928 года вместе с семьей выехал в Южную Америку, в Уругвай. Оставив жене 500 рублей, я уело-вился, что как только подыщу на новом месте работу, то вызову ее в Уругвай. Если же дела мои будут плохи, я предупредил Наталью КОТЛОВКЕР, жди моего возвращения в Советский Союз.

После двадцатидневного путешествия на пароходе «Массилия» мы прибыли в столицу Уругвая. Сняв номер в дешевой гостинице близ морского порта, я и мой отец пустились на поиски заработка.

Вопрос: Как вам удалось найти работу?

Ответ: Как мы ни бились, но все безуспешно. В Уругвае в двадцатых годах торговля и промышленность находились в руках англичан. Мы обращались во многие английские фирмы, но всюду получали отказ. Отчаявшись, через две недели морским путем я вернулся в Советский Союз, а мои родители и братья остались в Уругвае.

Вопрос: В Монтевидео вы подвергались аресту?

Ответ: Однажды агентом полиции я был задержан.

Вопрос: При каких обстоятельствах?

Ответ: Под предлогом проверки документов меня задержали на улице вместе с моим знакомым, который, как я впоследствии догадался, имел отношение к полиции.

Вопрос: На чем вы основываете предположение, что ваш знакомый был связан с полицией?

Ответ: В гостинице со мной сблизился средних лет англичанин, одетый в морскую форму. Оказавшись как-то очевидцем сцены, разыгравшейся между мной и моим отцом, которого я обвинял в необдуманном отъезде из СССР, мой знакомый вмешался в спор и пообещал содействие в подыскании работы. Он тут спросил меня, что я делал в Москве, имею ли там родственников и откуда я знаю английский язык. Тронутый кажущейся сердечностью нового знакомого и ничего не подозревая, я рассказал ему свою биографию, упомянув, что в Москве проживает моя жена, советская гражданка. В момент задержания на улице «участливый» знакомый исчез, как сквозь землю провалился, а полицейский агент потребовал от меня предъявить документы. Опустив мой паспорт в карман, он приказал следовать за ним. В полицейском управлении я был подвергнут допросу.

Вопрос: О чем вас допрашивали?

Ответ: Чиновник полиции на смешанном испанском и английском языках задал мне несколько вопросов, из которых я понял, что полицейским властям Монтевидео обо мне все известно. Меня обвинили в том, что, будучи советским агентом, я прибыл в Монтевидео для подрывной работы и принял участие в состоявшейся на днях первомайской демонстрации. Несмотря на отрицание предъявленного обвинения как вздорного и беспочвенного, полицейский чиновник заявил, что согласно законам страны мне угрожают каторжные работы. После окончания допроса двое полицейских бесцеремонно схватили меня и втолкнули в темную камеру. Опомнившись, я решил не поддаваться на полицейскую провокацию и в результате проявленной твердости сумел в тот же день освободиться из тюрьмы.

Вопрос: Если инцидент в полиции окончился без последствий, чем объяснить, что вы умолчали о нем в автобиографии, составлявшейся вами при поступлении в советские учреждения?

Ответ: Мне казалось, что упоминание о случившемся в уругвайской полиции бросит на меня тень.

Вопрос: В таком случае чем объяснить тот факт, что среди писем, взятых у вас при обыске, не обнаружено следов переписки с некоторыми ладами, проживавшими в Уругвае?

Ответ: Переписку с заграницей я поддерживал, но из предосторожности письма из Монтевидео уничтожил.

Вопрос: Следовательно, вы ожидали ареста?

Ответ: По совести говоря, ожидал, опасаясь, что меня назовет в числе своих связей недавно арестованный мой близкий знакомый по Москве англичанин Джордж ХАННА, переводчик Совинформбюро.

Вопрос: Вы не ошиблись! ХАННА признался в совершенных сообща с вами преступлениях, и вам также придется дать правдивые и исчерпывающие показания.

Ответ: Признаю, что с ХАННА я был связан по вражеской работе против СССР.

Вопрос: Разве ХАННА вовлек вас в преступления?

Ответ: К сотрудничеству с английской разведкой меня привлекли еще в Уругвае.

Вопрос: Полиция?

Ответ: Нет, но для полноты картины я должен вернуться к задержанию и допросу в полиции. Несколько часов тяжелого раздумья в камере закончились тем, что полицейский чиновник вызвал меня на повторный допрос, предупредив, что теперь со мной будут говорить в другом месте. Двое полицейских в закрытой машине доставили меня в дом по улице имени 28 июля, в центральной части города. В богато отделанном кабинете я предстал перед пожилым англичанином в штатском, которого один из полицейских почтительно назвал сеньором ФЛЕТЧЕРОМ.

ФЛЕТЧЕР, оставшись со мной наедине, спросил, как я попал в Уругвай и чем занимался в Советском Союзе. Я повторил то же самое, о чем показывал в полиции, пожаловавшись, что подвергся грубому насилию.

Однако ФЛЕТЧЕР указал на безвыходность моего положения ввиду обнаруженных полицией улик. «В Уругвае, — заметил он, — вас ждет долгая и суровая каторга, долго ее не выдержите». Я вспомнил все, что слышал о бесправии и произволе, царивших в Южной Америке, и содрогнулся. Между тем ФЛЕТЧЕР продолжал в том же бесстрастном тоне: «Вы сделали глупость, уехав из Англии в СССР, и еще одну глупость, оказавшись в Уругвае». ФЛЕТЧЕР далее заявил, что он избавит меня от предстоящего наказания, если я дам согласие поступить на английскую секретную службу.

Я сделал слабую попытку отказаться, но ФЛЕТЧЕР напомнил, что в Уругвае нравы крутые, со мной могут поступить как угодно, причем пострадаю не только я, но и мои родители. Если я откажусь от сотрудничества с английской разведкой, то меня немедленно передадут в руки местных полицейских властей. Я вынужден был согласиться. ФЛЕТЧЕР, сказав, что я не лишен благоразумия, предупредил, что мне необходимо вернуться в Советский Союз. В Москве со мной свяжется представитель английской разведки и назовет условный номер.

Вопрос: Какой?

Ответ: 3008. ФЛЕТЧЕР назвал в качестве пароля этот номер и крупными буквами воспроизвел его на листе чистой бумаги. В заключение английский разведчик дал мне дополнительные инструкции, как следовало вести себя по приезде в Советский Союз.

Вопрос: Уточните, в чем заключались эти инструкции?

Ответ: ФЛЕТЧЕР потребовал как можно реже писать в Уругвай, чтобы не навлечь излишние подозрения. Он посоветовал не забывать о своих близких, которые являются заложниками и отвечают за меня головами. «Англия умеет ценить оказываемые ей услуги, — повысив голос, произнес ФЛЕТЧЕР, — но строго карает за измену. Как только английской разведке станет известно, что вы уклоняетесь от работы, через одно из иностранных посольств в Уругвае последует напоминание под видом письма в ваш адрес от имени вашей матери Этель КАТЦЕР, которая выскажет беспокойство о судьбе своего сына». ФЛЕТЧЕР тут же записал мой московский адрес.

Попрощавшись, англичанин возвратил мне паспорт, и в автомашине я был доставлен полицейскими к скверу у памятника Боливару в центре Монтевидео. Родители, заметив, что я вернулся в гостиницу во взвинченном состоянии, спросили, что со мной. Я сказал, что ничего особенного, но что я потерял всякую надежду найти работу в Уругвае и намерен возвратиться в Советский Союз. В тот же день я дал телеграмму жене в Москву, чтобы она выслала оплаченный билет на проезд в СССР. В первой половине июня 1928 года на пароходе «Алкантара» я прибыл в Советский Союз и возобновил свою работу на московских курсах иностранных языков.

Вопрос: В Москве английские разведчики с вами связались?

Ответ: Вслед за мной в конце того же 1928 года в Москве появился молодой англичанин, который оказался принятым в семье моей первой жены.

Вопрос: КОТЛОВКЕР поддерживал связь с иностранцами?

Ответ: Да. Бенедикт КОТЛОВКЕР, потеряв после революции все свое богатство, к советскому строю относился враждебно. Он жил в надежде на вое-становление в стране капитализма и возвращение ему его доходного дела в виде дореволюционного издания типа «Копейки». КОТЛОВКЕР не упускал случая, чтобы позлословить насчет нового «деспотического строя», каким он называл советскую власть. КОТЛОВКЕРА посещали иностранцы. На его квартире осенью 1928 года я застал молодого англичанина, назвавшегося Чарльзом СКЕППЕРОМ. С его слов в Советский Союз он прибыл в научную командировку. По тем временам поездки англичан в СССР под этим или другими благовидными предлогами были довольно распространенным явлением. Не удивило меня и появление СКЕППЕРА на даче у КОТЛОВКЕРОВ.

Вопрос: Почему?

Ответ: Оказалось, что СКЕППЕР по Англии был знаком с мужем старшей дочери КОТЛОВКЕРА Анны профессором МГУ ЗВАВИЧЕМ, который в свое время работал в Лондоне, в советском полпредстве, и окончил экономический факультет Лондонского университета. Последующие события пролили свет на непонятное мне в начале поведение СКЕППЕРА, настойчиво искавшего встречи со мной наедине. Случай представился, и СКЕППЕР имел со мной откровенный разговор.

Вопрос: Какой?

Ответ: СКЕППЕР заявил, что он в курсе моей тайной договоренности с ФЛЕТЧЕРОМ в Монтевидео и в доказательство написал на бумаге номер 3008, предупредив, что мне следует немедленно приступить к сбору экономической информации об СССР. Однако не прошло и трех недель, и СКЕППЕР отбыл в Англию, и я не успел снабдить его шпионскими сведениями.

Вопрос: Знакомый СКЕППЕРА по Лондону ЗВАВИЧ также сотрудничал с английской разведкой?

Ответ: Не знаю. ЗВАВИЧ со мной всегда был сдержан и в подробности его пребывания в Лондоне не посвящал, а с 1933 года мы прекратили встречи. Я разошелся с Натальей КОТЛОВКЕР, а затем и ЗВАВИЧ с ее старшей сестрой Анной, и оба мы перестали бывать в доме КОТЛОВКЕРОВ. Отъезду СКЕППЕРА в конце 1928 года из СССР я обрадовался. На несколько лет английская разведка оставила меня в покое.

Вопрос: Предъявив новые требования после упрочения вашего служебного положения. Не так ли?

Ответ: Обо мне вспомнили в 1934 году. Будучи заведующим английской секцией Московского комбината иностранных языков в редакции английской газеты «Москоу Ньюс», я познакомился с иностранным журналистом Эдвардом ФАЛЬКОВСКИМ.

После одной или двух встреч в «Москоу Ньюс» ФАЛЬКОВСКИЙ заявил, что нам давно пора переговорить по душам, так как у нас оказались общие друзья и интересы. «Я не сомневаюсь, — обратился ко мне ФАЛЬКОВСКИЙ, — что вы помните цифру 3008 и некие обязательства. Наших английских друзей, — продолжал он, — будут интересовать сведения об экономике и материальных условиях жизни населения в СССР, реальная заработная

плата и расходы лиц различных слоев и профессий». На мой недоуменный вопрос ФАЛЬКОВСКИЙ разъяснил, что английские влиятельные круги не верят публикуемым в советской прессе сообщениям и докладам членов правительства о развитии советской экономики и росте благосостояния населения, считая, что уровень жизни в СССР самый низкий в Европе. ФАЛЬКОВСКИЙ закончил тем, что эти сведения нужны также для всестороннего изучения военно-экономического потенциала СССР.

Вопрос: Какими шпионскими материалами вы снабжали ФАЛЬКОВСКОГО?

Ответ: Я завязывал личные знакомства в различных кругах жителей Москвы и выуживал необходимые англичанам сведения, подслушивал разговоры в трамваях, столовых и магазинах, а также изучал специально движение цен на основные продукты питания и товары широкого потребления.

В результате мною были собраны и переданы ФАЛЬКОВСКОМУ в письменной и устной форме обстоятельные данные о материальном положении, ценах и реальной заработной плате рабочих и служащих, а также об их политических настроениях.

В первой половине 1937 года ФАЛЬКОВСКИЙ выехал за границу, покинув на произвол судьбы свою жену, советскую гражданку, ребенка. Моя связь с англичанами прекратилась.

Вопрос: Не подлежит сомнению, что вы были более деятельным английским шпионом, чем показываете о себе на следствии.

Ответ: Поверьте, что не по доброй воле я служил англичанам, но меня удерживала в повиновении боязнь за судьбу оставшихся в Уругвае родных. В течение еще нескольких лет мои услуги не требовались.

Вопрос: Достоверно известно, что 16 мая 1940 года в ваш московский адрес через венгерскую миссию в СССР проследовало письмо в несколько строк, уведомлявшее, что «Юлия Катцера просит написать мать, которая беспокоится о его судьбе. Она проживает в городе Монтевидео, где обратилась с этой просьбой в венгерское представительство». Полученное вами письмо являлось предупреждением от английской разведки?

Ответ: Да. Письмом, пересланным через венгерскую миссию англичане уведомляли, что они мною недовольны и пора снова приниматься за дело. Так со мной и условился в Монтевидео ФЛЕТЧЕР, сказав, что в случае необходимости английская разведка пришлет письменное зашифрованное напоминание. Однако письмом англичане не ограничились.

Вопрос: А точнее?

Ответ: В 1940 году по шпионской работе со мной связался ХАННА.

Вопрос: Каким образом?

Ответ: Джорджа ХАННА я знал с 1938 года. Оба мы преподавали в Московском государственном педагогическом институте иностранных языков. ХАННА был известен в институте как Джон МУРРЕ. Мне он объяснил, что под этой фамилией вел нелегальную работу в Англии, где состоял в компартии.

ХАННА, с его слов, видел во мне приятного собеседника, также получившего образование за границей. Он рассказывал, что в течение девяти лет служил в английских колониальных войсках в Индии и даже успел изучить наиболее распространенный среди индусских племен язык урду. ХАННА обладал внешностью английского фельдфебеля или полисмена, внушавшей мне безотчетный страх. Очевидно, чтобы сгладить это впечатление, он подчеркивал свое расположение ко мне и приглашал запросто посещать его дом. ХАННА был женат на русской, сотруднице ЦАГИ Ольге ВЫШИНСКОЙ.

Пожилая женщина, намного старше его, находилась в безропотном подчинении у мужа.

ХАННА на первых порах плохо объяснялся на русском языке, и мы первое время вели разговоры на его родном языке, на английский же манер называя «свободным обменом мнений» обсуждение с вражеских позиций политики советской власти.

Я и ХАННА, понося правительство, заявляли, что в СССР жизненный уровень населения ниже, чем в Англии, что советская система среднего и высшего образования не идет ни в какое сравнение с принятой за границей, что советская литература и искусство тенденциозны по содержанию и несовершенны по форме.

ХАННА по мере нашего сближения проявлял все большую озлобленность и неоднократно делал клеветнические выпады в отношении советского правительства и лично Сталина.

Контакт по шпионской работе с ХАННА мной был установлен через ГИББОНСА, заведующего английской секцией Всесоюзного радиокомитета, а в последние годы московского корреспондента газеты «Дейли Геральд».

Вопрос: Как давно вы знакомы с ГИББОНСОМ?

Ответ: Мы познакомились в апреле 1939 года во Всесоюзном радиокомитете. ГИББОНС пригласил меня как специалиста по фонетике английского языка, чтобы сделать более доходчивым радиовещание для Англии. ГИББОНС предложил, чтобы я регулярно прослушивал московские радиопередачи на английском языке и представлял замечания о недостатках произношения дикторов.

В политические разговоры ГИББОНС не вступал, но однажды в конце 1939 года после моего очередного доклада выразил уверенность, что я смогу быть полезным для Англии, ибо нас связывают одни и те же интересы. В третий раз передо мной на бумаге появилась злополучная цифра 3008. На этот раз ее начертил ГИББОНС. Без лишних слов он затем объявил, что в ближайшее время свяжет меня с лицом, которое определит круг моих обязанностей.

Вопрос: По работе на английскую разведку?

Ответ: Разумеется. В мае 1940 года ГИББОНС сообщил, что ХАННА и есть то самое лицо, с которым я должен действовать в тесном контакте, беспрекословно выполняя его разведывательные задания.

Вопрос: Итак, вы установили шпионскую связь с ХАННА?

Ответ: Да, но инициативу проявил не я, а ХАННА. При встрече он заявил: «ГИББОНС предложил нам работать вместе. Очень хорошо. Мы научились понимать друг друга». ХАННА далее пустился в рассуждения насчет самоотверженности, присущей разведчикам, не пугающимся самого рискованного предприятия в чужой стране во имя своей родины. Когда я ответил, что Ант-лия не моя родина, то ХАННА напомнил мне, что я там жил и что судьба моих родственников до сих пор зависит от английской разведки.

По предложению ХАННА я приступил к сбору шпионской информации о продовольственном положении и политических настроениях населения в связи с трудностями, переживавшимися страной после советско-финской войны. ХАННА накидывался на меня с расспросами о том, что говорят люди, как реагирует Москва по поводу событий на Западе. ХАННА волновало положение Англии, подвергавшейся массовым налетам германской авиации. Он видел источник бедствий, обрушившихся на его соотечественников, в советско-германском договоре о ненападении, якобы развязавшем руки Германии.

В угоду ХАННА я ложно сообщал, что многие знакомые москвичи рассматривают советско-германский договор как признак слабости и неподготовленности СССР к войне.

Наибольшую заинтересованность проявлял ХАННА в сборе информации о советской военной авиации и артиллерии. Он допытывался у меня, в какой мере Советская Армия насыщается автоматическим оружием после войны с Финляндией. Я наблюдал прохождение по улицам Москвы воинских частей и доносил англичанину о характере их вооружения, в особенности автоматическими винтовками, ручными и станковыми пулеметами. ХАННА, зная о моих связях по наркомату путей сообщения, требовал всесторонних данных о железнодорожном транспорте СССР.

Вопрос: Очередное поручение английского разведчика вы выполнили?

Ответ: Да. В 1940 году я передал ХАННА добытую мной схему стыка железных дорог СССР, идущих на Запад, с железнодорожными линиями освобожденных областей Украины и Белоруссии, а также о подводке западных дорог к границам Германии и информацию о строительстве новых железнодорожных магистралей на Севере. Я поставил в известность английского разведчика, что Байкало-Амурская магистраль вводится в эксплуатацию, а Транссибирская железная дорога на всем ее протяжении будет превращена в двухколейную, в результате чего значительно увеличится ее пропускная способность, что усилит оборону Дальнего Востока на случай войны с Японией.

Весной 1941 года я донес ХАННА о принятом советским правительством решении перевести железнодорожный транспорт на военное положение, что свидетельствовало о завершении подготовки СССР к войне с Германией.

Я информировал ХАННА, что на транспорте спешно приводится в порядок подвижной состав и увеличиваются запасы топлива в необходимых стратегических пунктах. Особое внимание обращено на железную дорогу Москва — Донбасс, западные магистрали и железнодорожные линии, соединяющие столицу с Уралом, причем форсируется прокладка вторых путей. По всем дорогам СССР увеличены перевозки стратегических грузов — угля, нефти, металла.

Вопрос: Уточните, через кого вы получили доступ к сведениям о советском транспорте?

Ответ: Полезным оказался мой старый знакомый начальник проектно-конструкторского бюро управления электрификации Министерства путей сообщения ЧЕРНУХИН Адольф Ефимович, которого я привлек к работе на английскую разведку.

Вопрос: Что общего было у вас с ЧЕРНУХИНЫМ?

Ответ: ЧЕРНУХИНА я знаю с 1925 года. Он также воспитывался в Англии в семье, эмигрировавшей из России. ЧЕРНУХИН вернулся в Советский Союз после Октябрьской революции. В 1927 году он помог мне подготовиться к поступлению на Педагогический факультет МГУ. ЧЕРНУХИН не скрывал свое преклонение перед заграницей. Он превозносил достижения английской промышленности и культуры, утверждал, что в Англии интеллигентный человек располагает всеми благами, каких лишен в СССР.

Вопрос: Вы также высказывали ЧЕРНУХИНУ вражеские измышления о положении в стране?

Ответ: ЧЕРНУХИНУ я неоднократно заявлял, что за границей мы жили бы гораздо лучше, чем в СССР, и высказывал всякие злостные измышления в адрес советской власти. В военные годы ЧЕРНУХИН побывал в Иране. По возвращении он заявил, что даже в этой нищенской стране жил лучше, чем в СССР. В этот раз свои восторги ЧЕРНУХИН адресовал американцам, восхваляя их организаторские способности и богатство техники. По мнению ЧЕРНУХИНА, в случае новой войны победа останется на стороне англоамериканского блока.

Вопрос: Когда вы установили шпионскую связь с ЧЕРНУХИНЫМ?

Ответ: В конце 1940 года я уведомил ЧЕРНУХИНА о своих близких отношениях с ХАННА. Англичанин, сказал я ЧЕРНУХИНУ, вполне наш по политическим взглядам и оценке положения в СССР. От него у меня никаких секретов. Впрочем, ЧЕРНУХИН и без того отдавал себе отчет о характере моей связи с ХАННА. Получая от ЧЕРНУХИНА секретную информацию о состоянии железнодорожного транспорта в СССР, я не скрывал, что в ней заинтересован англичанин. Однажды ЧЕРНУХИН попросил их познакомить.

Вопрос: ЧЕРНУХИНА вы связали с ХАННА?

Ответ: Связал. Несколько раз они встречались у меня на квартире. В 1940 году в радиокомитете я познакомил ЧЕРНУХИНА с ГИББОНСОМ, умолчав, что с этим англичанином меня также связывают деловые отношения.

Вопрос: Или, точнее, совместная шпионская работа?

Ответ: Принадлежность ГИББОНСА к английской разведке я скрьш.

Вопрос: Кроме ГИББОНСА известны ли вам другие шпионские связи ХАННА?

Ответ: ХАННА в лестных выражениях отзывался о Джоне ЭВАНСЕ, корреспонденте английской газеты «Дейли Геральд». В январе 1941 года ХАННА познакомил меня с ЭВАНСОМ.

Вопрос: Где?

Ответ: В московском «Коктейль-холле». По приему, который он оказал ХАННА, было видно, что с ХАННА он состоял в доверительных отношениях. Эванс в разговоре коснулся его друга ирландца Патрика ПРЕСЛИНА, высказав предположение, что последний арестован, так как внезапно исчез из санатория, где проходил курс лечения. Вспомнили потом еще одного общего знакомого, уроженца Америки, переводчика Совинформбюро Якова ГУРАЛЬСКОГО. ЭВАНС заявил, что весьма сожалеет о его отсутствии в нашей компании.

Вопрос: ГУРАЛЬСКОГО вы знали?

Ответ: Знал. Он афишировал свою дружбу с ЭВАНСОМ, и их часто можно было видеть вдвоем в театрах и ресторанах. ГУРАЛЬСКОГО и ЭВАНСА также связывали доверительные отношения. Вследствие эвакуации в октябре 1941 года на Урал моя шпионская связь с ХАННА на время прервалась.

Вопрос: Когда вы возобновили сотрудничество с английской разведкой?

Ответ: В конце 1943 года после возвращения в Москву. По просьбе ХАННА я помог ему перейти на работу в отдел переводов при Совинформбюро. Будучи связан по поручению Совинформбюро с Антифашистским комитетом советских ученых, я пропускал через руки ХАННА все наиболее значительные статьи о достижениях советской науки.

ХАННА при моем содействии добыл научные труды о производящихся в СССР химических препаратах лечебного назначения, достижениях профессора МАГИДСОНА и его школы по сульфидным препаратам, а также о новинках полевой хирургии, в том числе о последних работах хирургов ЮДИНА и ФИЛАТОВА.

Я также был вхож в Антифашистский еврейский комитет, подготовляя переводы на английский язык его материалов для зарубежной прессы. Комитет, как я убедился из разговоров в октябре 1942 года с его секретарем ЭПШТЕЙНОМ, состоял из людей, зараженных буржуазным национализмом и распространявших клеветнические измышления о положении в СССР.

Вопрос: Покажите все, что вам известно о еврейском националистическом подполье и его шпионских связях.

Ответ: ЭПШТЕЙН, с которым я поддерживал наиболее близкое общение, был резко националистически настроен и заявлял, что в правительстве якобы уклоняются от принятия мер борьбы с антисемитизмом.

МИХОЭЛС и ФЕФЕР, по словам ЭПШТЕЙНА, от имени комитета специально обращались в правительство, но получили ответ, что они занимаются не своим делом. Вскоре и я подпал под влияние руководящих работников комитета, который вместо ведения пропаганды за искоренение остатков фашизма возбуждал и разжигал национальную рознь, а также рекламировал вредную идею искусственного создания автономной еврейской республики в Крыму или на территории Германии.

Уродливо извращенные формы приняло освещение жизни евреев в газете комитета «Эйникайт» («Единение»). Чтобы потрафить Америке и ее еврейским буржуазно-реакционным кругам, газета «Эйникайт» в духе американской сенсации, захлебываясь от восторга, расписывала достижения какого-либо одного еврея, наделяя его несуществующими качествами. В то же время в этой газете искажались основы национальной политики ВКП(б) и советского правительства.

ХАННА я снабжал клеветнической информацией о процветании будто бы в СССР антисемитизма, пользуясь слухами, подхваченными мною в Антифашистском еврейском комитете.

В начале 1945 года я был принят на работу в Институт иностранных языков Советской Армии старшим преподавателем английского языка.

ХАННА, заинтересовавшемуся военным институтом, я сообщил, что в нем готовят преподавателей для суворовских училищ и воинских частей. ХАННА спрашивал меня о том, какие восточные языки преподаются в институте, и я перечислил персидский, арабский, афганский, турецкий и языки индусских племен.

В последние два года ХАННА настойчиво добывал информацию о состоянии научно-исследовательской работы в СССР в области атомной проблемы.

Вопрос: Уточните, где, когда и какие шпионские материалы были добыты вами по атомной проблеме?

Ответ: В целях сбора шпионских сведений по атомной проблеме весной 1947 года я посетил моего старого знакомого, видного профессора физики ИЛЬИНА Бориса Владимировича, которому в свое время преподавал английский язык.

ИЛЬИН принадлежал к дореволюционной интеллигенции. Он всегда был убежден в превосходстве зарубежной физики над советской и предпочитал · печататься на страницах английской или немецкой технической прессы, для чего изучал иностранные языки. Его специальность — теоретическая экспериментальная физика.

Будучи у ИЛЬИНА, я завел разговор об атомных бомбах и возможности их применения в случае новой войны. ИЛЬИН сказал, что американцы, собрав лучших физиков мира, в том числе и немцев, полностью разрешили эту важнейшую проблему. У нас же, по словам ИЛЬИНА, даже такой известный физик, как академик КАПИЦА, ранее возглавлявший физику, находится в опале. По заявлению ИЛЬИНА, КАПИЦА утверждал, что проблема получения атомной энергии является неразрешимой для советской науки.

На мой вопрос, имеются ли в СССР достижения в области получения атомной энергии, ИЛЬИН ответил, что работа ведется, но строго секретно. Хотя он и не участвует в разрешении атомной проблемы, но ряд его коллег заняты в этой области и добились значительных результатов. ИЛЬИН назвал несколько фамилий ученых, занимающихся атомной проблемой. В СССР, — сообщил он далее, — изготовлено несколько мощных уникальных циклотронов, применяющихся при расщеплении атомного ядра.

Вопрос: ИЛЬИН знал, что сведения по атомной проблеме вы добываете для англичан?

Ответ: Нет, я лишь воспользовался чрезмерной болтливостью профессора и выуженные у него данные передал ХАННА.

Летом 1947 года ЧЕРНУХИН возвратился из служебной командировки в Ростовский край. С его слов я информировал ХАННА о ведущихся на Северном Кавказе работах по переводу железнодорожного транспорта на электротягу.

В конце 1947 года я вручил ХАННА полученную мною от ЧЕРНУХИНА схему электрификации железнодорожных магистралей на юге России. Предоставлением этих сведений закончилась моя шпионская работа на англичан.

Вопрос: Вы продолжаете скрывать известных вам агентов английской разведки, часть которых лично привлекли к сбору шпионских сведений. На ближайшем же допросе вы должны будете показать всю правду о своих преступных связях.

Допрос прерван.

КАТЦЕР

Записано с моих слов верно и мною прочитано.

ДОПРОСИЛ:

Зам. начальника следственной части по особо важным

делам МГБ СССР полковник ШВАРЦМАН

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 261. Л. 1—37. Подлинник. Машинопись.