Лунный камень Сатапура

11. Вход во дворец

— Вы наставник детей? — спросила Первин, испытывая бесконечную благодарность к впустившему ее джентльмену; они вместе вошли в ворота.

— Ха-ха! — Ее спаситель бросил на нее восторженный взгляд. — Я похож на восьмидесятилетнего старца?

Первин запоздало вспомнила, что Колин говорил ей про наставника, и очень смутилась.

— Нисколько, сэр.

Он заливисто расхохотался. А потом произнес, отдуваясь:

— Мне всего двадцать четыре года. И мне смешно, что вы называете меня «сэр», хотя на деле я фигляр.

— Фигляр? — не поняла Первин.

Расправив длинный, шитый золотом шарф и оттянув его в сторону, молодой человек торжественно поклонился.

— Меня зовут Адитья. Но все меня называют Адитья-ерда[26] — Фигляр, или Шут.

— Сумасшедший Адитья? — перевела она вслух. Очень уж это прозвище не подходило такому умному на вид молодому человеку.

— Я на «ерду» не обижаюсь, — ответил он, подмигнув. — С пятнадцати лет я развлекаю махараджу и его гостей шутками и баснями. Сюда, пожалуйста.

Они стояли на веранде, выходившей на мощенный камнем двор, по которому лупил дождь. Видимо, придется его пересечь. Но тут из некоего укрытия на веранде появился слуга с еще одним большим зонтом и зашагал рядом с Первин.

Вслед за Адитьей Первин проследовала на еще одну крытую каменную веранду, а потом через дверь в темный, отсыревший коридор. О том, что они во дворце, напоминали лишь высокие дверные проемы и изысканные мозаики на мраморных стенах; без света, без мебели коридор выглядел угрюмо. Первин снова посмотрела на шута.

— Мне кажется, у вас очень необычная и древняя профессия! — сказала она, вспомнив колоду карт, которую рассматривала в гостевом доме. Костюм Адитьи был изысканнее, чем облегающий красный клоунский наряд джокера, изображенного на карте, однако положение он занимал то же самое.

— Мало у нас нынче поводов для смеха, но я все еще здесь. Потому что пользуюсь доверием раджматы, — добавил он с налетом язвительности.

— Раджмата. — Она помнила, что Вандана произнесла то же слово. — Это значит «мать правителя»?

— Да. Впрочем, мы все еще называем раджматой старшую, вдовствующую махарани. Она не хочет изменения титула. Младшую мы зовем чоти-рани[27] или рани-сагиб.

— Спасибо за объяснения. — Примечательно, что Мирабаи называют «маленькой властительницей», хотя сын ее — махараджа. У Первин складывалось впечатление, что к свекрови все во дворце относятся с особым почтением. Ощущает ли младшая махарани, что этот титул ее принижает?

Еще ей было интересно, кто отвечает за содержание дворца. Она ожидала оказаться в роскошной обстановке, однако, хотя коридор и украшали изысканные каменные мозаики и элегантная медная филигрань под потолком, мебели в нем почти не было, лишь несколько тяжелых резных стульев и какой-то запертый шкаф. Подняв голову, Первин увидела изысканные бельгийские хрустальные люстры, но ни одна из них не горела.

— Раджмата хочет, чтобы вы остановились к ней поближе, в старом дворце, а чоти-рани говорит, что вы должны жить в новом, поскольку там есть электричество и водопровод.

— Так мы сейчас в старом, первом дворце? — Первин предположила, что новый в лучшем состоянии.

— Нет, это новая постройка, заказанная в честь женитьбы покойного махараджи Махендры Рао на чоти-рани. Из старого дворца мы уже вышли.

Первин представила, как бы состояние дворца скандализовало ее невестку.

— И… я буду жить здесь?

— Лучшие покои для гостей — наверху. Вам в конец коридора, там лестница.

Первин поднималась по широким мраморным ступеням, влажным и поэтому скользким, уповая на то, что сможет найти дорогу обратно.

— Я сказал, что вас нужно разместить в наилучших условиях, в противном случае вы представите правительству негативный отзыв о дворце. — Адитья посмотрел на нее, будто оценивая, поступит она так или нет.

— Убранство очень элегантное. — Первин почувствовала, что у нее сбивается дыхание, а темная лестница все уходила и уходила ввысь. — А когда зажигают свет?

— Электричество включают только после наступления темноты и только в тех покоях, которые используются. — Адитья пожал плечами. — При покойном махарадже было иначе. Но он знал, какого ждать урожая и сколько денег получит.

— А княгиням об этом не сообщают? — Первин остановилась на площадке перевести дыхание.

— Чоти-рани спрашивала, но министр не смог ответить. Поэтому все тревожатся. — Во взгляде его читались презрение и досада. — Прошу вас, располагайтесь. В новом дворце птицы по ночам не залетают в комнаты и змеи не заползают в ванную, — добавил он с усмешкой.

Первин оглянулась, запоздало вспомнив о своем багаже.

— У меня с собой саквояж. Его по очереди несли мой проводник и его люди.

— Ваши носильщики передали его нашей прислуге. — Молодой человек при подъеме совсем не запыхался.

Перед ними расстилался длинный коридор с высокими окнами без решеток с одной стороны — окна выходили во двор — и десятком дверей — с другой. Первин это напомнило гостиницу, вот разве что двери были из ярко начищенной узорчатой меди и со множеством замочных скважин. Выглядели двери очень изысканно, и Адитья объяснил, что медь использовали одновременно и чтобы похвастаться богатством, и чтобы защититься от возможного вторжения.

Первин очень хотелось исследовать этот новый мир, но мысли все возвращались к носильщикам.

— А моим сопровождающим предоставят пищу и кров?

Адитья изумленно поднял брови.

— Добрый вы человек, что про них думаете. Просто удивительно!

— Они очень мне помогли, — сказала Первин, пытаясь понять, саркастически он говорит или серьезно. — Я бы по сей час могла сидеть в джунглях в сломанном паланкине. А они меня сюда доставили!

— Не переживайте! — Она его явно потешила. — Я прослежу, чтобы их поместили в комнаты для прислуги гостей до самого вашего отъезда. А что там случилось с паланкином?

Первин постеснялась пересказывать историю с пауком.

— Один из шестов треснул. Остальные носильщики появятся, когда все починят.

— Хлипкий бамбуковый мостик через реку Сатапур выдерживает вес многих мужчин, — с усмешкой сказал Адитья. — Что ж это за паланкин, что он ломается под весом дамы?

— Мне сказали, что за два дня до этой поездки он сломался по другой причине, — резко ответила Первин — в его словах ей почудился намек на ее полноту. — Его починили, но, видимо, не очень надежно.

— Ясно. Ну, будем надеяться, что завтра все разъяснится и мы их увидим. — Он приязненно улыбнулся. — Скажите, какие еще у вас есть вопросы или проблемы? Постараюсь помочь.

— Вы очень любезны. — Они дошли до конца длинного коридора и повернули направо — там открылся новый бесконечный с виду ряд дверей. — А где мы сейчас? — спросила Первин.

— Мы все еще в части дворца, предназначенной для приезжих дам. В былые времена сотни гостей съезжались сюда на праздники. Дамы жили здесь.

— Это зенана?

— В определенном смысле. Но я живу в одних покоях с махарани, и они не возражают. — Адитья бросил на нее косой взгляд. Глаза у него были миндалевидные, как у Ванданы, только другого, золотисто-карего оттенка. — О чем вы приехали их спросить?

Первин не сомневалась, что придворный шут — большой сплетник, поэтому тщательно подбирала слова:

— Правительство поручило мне выслушать мнение обеих махарани. Меня послали, поскольку они отказались от встречи с Сандрингем-сагибом, нынешним политическим агентом.

— Да услышат ваши уши правду! — произнес шут, останавливаясь у двери, рядом с которой горела лампа. — А что будет после вашего отъезда?

— Я все передам представителям власти.

— Так вы, значит, рассказчица, как и я! — воскликнул он, поворачивая дверную ручку. — Вам платят рупиями или самоцветами?

— У меня оговоренное жалованье… — Первин осеклась, увидев, куда он ее привел.

Пол просторной комнаты был выстлан черными и бежевыми мраморными ромбами, тут и там лежали ковры из шкур тигров и леопардов. Вдоль стен высотой в шесть метров тянулись панели из молочного стекла, обрамленные золоченой резьбой по дереву. Единственным украшением и без того роскошным стенам служил большой тонированный фотопортрет серьезного вида мужчины с пышными усами, в лихо сдвинутой набекрень пагри[28]. Тяжелые нити жемчуга у него на шее, равно как и тот факт, что портрет обвивала жасминовая гирлянда, не оставляли сомнения, что это покойный махараджа Махендра Рао.

— Какая дивная комната! — Первин продолжила осмотр, зная заранее, что подробно опишет все это в письмах к родным и к Элис. Комната была обставлена гарнитуром из черного дерева с изысканной резьбой. В него входили широкая кровать под балдахином, устланная шелковым покрывалом, очень высокая альмира с зеркальными дверцами и умывальник с резными цветами и змеями. Вдали слышался шум воды, будто от водопада, и, глянув в арочный дверной проем, Первин увидела молоденькую горничную, которая стояла, вытаращившись на незнакомку.

— Горничную вашу зовут Читра, — сообщил Адитья. — Она вам готовит ванну: чоти-рани попросила вас выкупаться четырежды.

— Почему четырежды?

Он ответил, подмигнув:

— Нет у нас во дворце права задавать такие вопросы.

Первин кивнула. Адитья совсем не скрытничает, наверняка по ходу визита он так и останется ближайшим ее союзником. Она почти расстроилась, когда вошли слуги с ее багажом и Адитья счел необходимым уйти.

— Ванна готова, мемсагиб, — с почтением произнесла Читра на маратхи. — Я распакую ваши вещи.

— Спасибо. Надеюсь, одежда в саквояже не намокла. — Первин подошла, открыла саквояж ключом, который держала в портфеле. Ткань в верхнем слое отсырела, ниже все осталось сухим.

— Я вам все поглажу! — вызвалась Читра, как будто поняв по одежде, что гостья не такая простолюдинка, как кажется на первый взгляд. — Мемсагиб, какое сари вы изволите надеть к ужину?

— Я никогда еще не ужинала во дворце, — созналась Первин. — Это очень торжественный случай.

— Не особенно. Махарани обе вдовы, одеваются довольно скромно. Мне кажется, вот это подойдет. — Читра указала на синее шелковое сари с китайской вышивкой. То была классическая гара[29] из приданого Гюльназ — лучшее сари из всех привезенных Первин.

— Хорошо. — Первин сглотнула в надежде, что более торжественных случаев не представится. — Моя знакомая мне сказала, что в былые времена здесь много веселились.

— А кто эта ваша знакомая, которая бывала здесь? — спросила Читра и начала разматывать на Первин промокшее сари.

Первин поняла, что лучше не сообщать о своем общении с человеком, который, возможно, неуважительно относился к покойному махарадже. Однако отступать было поздно — не врать же. Выйдя из сброшенной нижней юбки, она ответила:

— Ее зовут Вандана. Насколько мне известно, она дальняя родственница княжеской семьи.

— Ванданами многих зовут. Не знаю, о ком речь. — Взгляд Читры сместился к талии Первин. — А что это за мокрая веревочка?

Первин поняла, что служанка заметила тонкий белый шнурок, трижды обмотанный вокруг талии, завязанный спереди и сзади на узлы и надетый под самую нижнюю сорочку, — его она никогда не снимала.

— Он называется кушти[30]. В моей религии это своего рода… — она попыталась подыскать подходящее слово, — доспехи.

Чита подняла брови.

— У нас во дворцовом подвале есть старые доспехи. А от этого шнурка толку мало.

— Кушти защищает парсов, чтобы они не сбивались с верного пути. Он напоминает мне, что даже в самой сложной ситуации мне положено говорить правду и поступать как должно.

В этом состояла суть зороастризма. Многие зороастрийцы молились трижды в день, перебирая пальцами кушти. Первин была не настолько набожна, но кушти носила — и в нынешнем путешествии особенно этому радовалась. Шнурок напоминал ей, что расследование нужно проводить по справедливости, и служил связующим звеном с любимой семьей.

Читра кивнула.

— Очень полезная защита, — сказала она и подала Первин руку, чтобы та переступила через высокий бортик длинной мраморной ванны.

Вода оказалась очень горячей. Первин погрузилась в нее со смесью триумфа и облегчения. Поломка паланкина почти разрушила все ее планы — но она настояла на своем и добралась до цели. Ей попытались отказать во входе во дворец, но она сумела пробраться внутрь. Первин вспомнилось старое парсийское присловье, которое любил повторять ее дедушка: «Хозяин меча — тот, кто им пользуется». По словам дедушки, это означало: мужчина, готовый проявить твердость, всегда одержит победу. Когда наставали тяжелые дни, Первин раз за разом понимала, что тот же совет применим и к женщинам. Если она и дальше будет действовать столь же уверенно, то обязательно разрешит спор касательно образования махараджи.

Первин взяла мочалку, потерла тело. Вода побурела, и она обрадовалась, когда Читра, постучав, сообщила, что пора вылезать. Первин дрожала, завернувшись в полотенце, и смотрела, как грязная вода утекает в блестящий серебряный слив. Читра протерла ванну до белоснежного блеска и наполнила снова. Этот процесс занял целых полчаса. Первин снова погрузилась в воду, и на сей раз ощущения были самые приятные. Она выбралась наружу, и теперь ей хотелось одного: как следует вытереться и лечь в постель. Но не выйдет: предстояло совершить еще два омовения. Никуда не денешься: если она не выполнит распоряжения княгини, Читра наверняка об этом донесет.

Почувствовав, что мыться снова Первин не хочет, Читра предложила ей на выбор различные притирания для волос и кожи. Первым делом Первин нанесла притирание с куркумой, сверху тонким слоем — маску из пахты. Волосы она вымыла шампунем из амлы и натерла кокосовым маслом.

Третья ванна оказалась не горячей, а чуть теплой; видимо, запас нагретой воды во дворце почти иссяк. Четвертая была и вовсе холодной.

— Все хорошо, мемсагиб? — встревоженно спросила Читра, когда Первин выскочила из ванны сразу после того, как смыла с волос и кожи последние маски.

— Да. Есть еще полотенца?

На сей раз Читра завернула Первин в очень большое и толстое полотенце — Первин таких никогда не видела — и принялась ее вытирать. Первин чувствовала себя ребенком, но остановить служанку не смогла. Обернув Первин голову другим полотенцем, чуть поменьше, Читра велела ей лечь в постель — оказалось, что в ногах и в головах постель согрета медными грелками. Верхнюю Первин сдвинула в сторону и заметила, что на ней вычеканены два тигра в обрамлении пшеничных колосьев. Ту же эмблему она видела на письме вдовствующей махарани Путлабаи, а вот письмо от Мирабаи было написано на простой бумаге. Первин гадала, какой в этом скрыт смысл.

Но все ее тревоги перекрыла нужда в отдыхе. Она крепко уснула в своем хлопковом коконе и проснулась только за сорок пять минут до ужина, когда Читра пришла помочь ей одеться и причесаться. Горничная принесла приспособление, какого Первин никогда не видела, длинный медный утюжок: от него на волосах оставалась тугая волна. Читра уложила длинные вьющиеся волосы Первин так, что они стекали на спину чуть ниже лопаток. Элис бы долго хихикала, а вот Гюльназ вздохнула бы от восхищения.

— Очень красиво, — сказала Первин. — Я обычно закалываю волосы на затылке.

Читра улыбнулась краешками губ.

— В былые времена моя махарани носила изумительные прически. Теперь она овдовела и причесывается очень скромно. Мне хотелось, чтобы вы выглядели покрасивее, потому что сегодня вы ужинаете в зенане. Она находится в старом дворце — там наши дамы проживали сто с лишним лет.

Первин очень хотелось познакомиться со всеми обитателями дворца, однако она понимала, что махарани вряд ли будут говорить открыто, если окажутся в одной комнате.

— А махарани Мирабаи с детьми тоже будет там ужинать?

Читра аккуратно отнесла горячий утюжок на столик в сторонке. И только вернувшись, ответила на вопрос:

— Я не знаю, будут ли чоти-рани и дети с вами ужинать. Поскольку вы гостья, а раджмата — глава княжеской семьи, прежде всего вы должны выказать уважение ей. Какие вы наденете драгоценности?

— Я почти ничего не привезла. Жемчужное ожерелье, серьги и браслеты, один гарнитур. — Первин заранее сообразила, что ее драгоценности не сравнятся с драгоценностями махарани, и решила ограничиться самым простым.

Как только Читра застегнула ожерелье у нее на шее, раздался стук в дверь. За нею явился шут Адитья. Он переоделся в темно-зеленую пижаму-кутру[31], расшитую пейслями. На голове у него красовалась маленькая оранжевая пагри, лихо сдвинутая набекрень. Но изумительнее всего было его живое украшение: серая обезьянка в зеленом кафтанчике того же тона, что и у хозяина, сидела у него на плече и рассматривала Первин.

— Кто это? — воскликнула Первин в восторге.

— Его зовут Бандар[32]. — Адитья почесал обезьянку пальцем под подбородком.

— Да, я вижу, что это обезьяна. Макака. — Первин старалась сдерживать нетерпение в голосе. — А собственное имя у него есть?

— Бандар, — повторил Адитья. — Здесь, во дворце, мы все вещи называем своими именами.

Вот Адитью, например, называют Ерда или Шут, а не его собственным именем. Во дворце он играет собственную роль, и об этом помнят постоянно.

— А фокусы обезьянка знает? — спросила Первин.

— Еще бы! Потом увидите. Но главное — он мой верный друг.

Подтверждая слова хозяина, Бандар прижался к плечу Адитьи и поглядывал оттуда на Первин.

Она улыбнулась обезьянке и растрогалась, когда та улыбнулась в ответ.

Чтобы попасть из нового дворца в старый, нужно было пересечь тот же двор, через который Первин едва не бегом бежала раньше. Тогда здесь вода стояла почти по колено, но теперь она ушла в водостоки, дождь ослаб. Тем не менее рядом вышагивал слуга и нес над Первин зонтик. Другой поспешил к шуту, но поднять зонт над тюрбаном рослого молодого человека ему не удалось.

Едва они вошли в старый дворец из известняка, шут резко взмахнул ладонью. Слуга кивнул и отошел.

— Сколько слуг во дворце? Боюсь в них запутаться. — Пока ей удалось поговорить только с Читрой.

— Около двадцати работают у раджматы в старом дворце — его сложнее содержать в чистоте. У чоти-рани в новом четырнадцать. У детей две айи[33], грум, который помогает им ездить верхом, и наставник. Плюс охрана… — Он умолк и взглянул на Первин с подозрением: — Что с вами такое?

— Я заметила, что дворец содержится в отменной чистоте, — поспешно произнесла Первин, хотя то была и не вся правда. Она полагала, что в княжеской резиденции будет не меньше ста слуг.

— Откуда вам известно, как оно принято во дворцах? — усмехнулся Адитья.

— Я не так много про это знаю. Бывала только в Кенсингтонском дворце. Один из малых дворцов в Лондоне, — добавила она на случай, если название оказалось ему незнакомо.

Первин и других студенток женских колледжей Оксфорда и Кембриджа однажды пригласили на встречу с герцогиней Атлонской, однако эта дама ограничилась лишь кратким приветствием и удалилась куда-то по более важным делам.

— Георга V я знаю. — Адитья сморщил крупный нос. — Борода у него совсем жидкая!

Первин изумилась.

— Вы знакомы с английским королем?

— Видел его на дурбаре[34] в Дели в 1911 году.

Первин смотрела фильм про королевский дурбар десятилетней давности. Георг V и королева Мария проехали по всей Индии, апогеем визита стало собрание всех князей в Дели. На него съехались двести с лишнем махараджей.

— Нашему махарадже салютовали дюжиной выстрелов! — с гордостью сообщил Адитья. — А потом он охотился с его величеством в Непале. Я тогда был еще подростком, но махараджа потребовал, чтобы я его сопровождал.

— Чтобы было кому шутить? — спросила Первин.

Адитья кривовато ухмыльнулся.

— Он меня особо ценил.

В его голосе Первин ощутила подлинную приязнь и решила не расспрашивать, чем так отличился покойный махараджа, что англичане решили дать в его честь дюжину залпов. Она слышала, что обычно небольшим княжествам салютуют девятью залпами. Если Сатапур так значим для англичан, почему они допустили столь долгий перерыв в отношениях? А еще она усмотрела в этом лишнюю причину того, почему Мирабаи хочет отправить сына в Англию. Возможно, надеется на то, что он в результате получит статус «своего», которым раньше обладал его отец.

— Вот приемная зала зенаны, — возгласил Адитья, указывая на широкую арку, за которой открывалось просторное помещение с высоким потолком. Первин вошла, и взгляд ее тут же притянули высокие мраморные стены и колонны, инкрустированные драгоценными камнями среди мозаичных узоров; зал освещали свечи в настенных канделябрах. Посередине стоял длинный стол из красного дерева, вокруг него около тридцати стульев, на дальнем конце пять приборов. Величие комнаты отравлял неприятный запах сырости и тлена, Первин едва удержалась, чтобы не зажать нос.

— Я пришла слишком рано. — На часах ее было пять минут девятого: на полтора часа раньше обычного времени ужина в Бомбее.

Адитья ответил, понизив голос:

— Вы разве не видите? Раджмата уже здесь.