Лунный камень Сатапура

17. Двойная аудиенция

— Войдете? — спросил Адитья.

Они вдвоем стояли перед залом-дурбаром в зенане.

— Конечно, — ответила Первин и сама почувствовала, как дрогнул ее голос. Она понимала, что махарани ее ждут. В напряжении, но пока не сердятся. Но это ненадолго.

Адитья негромко произнес:

— Когда я попал сюда в одиннадцать лет, мне было очень страшно. Но вокруг было множество слуг — меня успокоили, научили необходимому. Мне говорили: «Делай вид, будто ты свой, вот и станешь своим».

— Отличный совет! — Первин слегка помахала шуту рукой и шагнула внутрь. Он остался за порогом, будто бы понимая, что в данном случае место его именно там.

Днем дурбар выглядел так же мрачно, как и накануне вечером, когда Первин, нервничая, переступила порог и села за ужин. Высокие окна зала закрывали мраморные джали[41] с геометрическим узором — проникавшего сквозь них света хватало лишь, чтобы разглядеть, что длинный обеденный стол сдвинули к стене. Старшая махарани сидела в середине зала на раззолоченном троне из слоновой кости, Мирабаи — в трех метрах от нее, полускрытая колонной. Первин, вытянув шею, рассмотрела, что младшая махарани неловко пристроилась на обычном обитом тканью стуле, а вот Ганесан удобно расположился у ее ног на коврике. Первин прикинула, что в этом огромном зале могло собираться больше ста человек.

У входа на больших подушках сидели, скрестив ноги, четыре женщины. На них были шелковые сари в цветах самоцветных камней, с широкой, расшитой золотом каймой. Точно не служанки, скорее фрейлины раджматы. Накануне вечером раджмата не позвала их на ужин, а сейчас, видимо, они присутствовали в качестве свидетельниц.

Большой белый пес поднял голову и оценивающе взглянул на приближавшуюся Первин. Направляясь к трону, она ощущала на спине столь же пристальный взгляд фрейлин. Возможно, они рассматривали ее сари, обернутое не так, как это принято у них.

Вспомнив, как неловко ей было накануне делать реверанс, Первин решила на сей раз поступить иначе. Метрах в пяти от раджматы она остановилась, поставила на пол портфель. Сложила ладони, прижала их к груди, потом подняла ко лбу в уважительном намасте.

Мирабаи с приязнью смотрела на Ганесана, а вдовствующая махарани наблюдала за Первин, мертвой хваткой сжимая в руке золотой скипетр, усыпанный рубинами и лунными камнями.

Первин подумала, не нужно ли склонить голову. Склонила, поняв, что благоговение, с которым она раньше относилась к правительницам, сменилось другим чувством: жалостью. Теперь она смотрела на них как на останки очень богатой и очень нелюдимой семьи. Свекровь и невестку связывали несчастливые отношения, в которые они вступили помимо собственной воли, и у раджматы был единственный способ утвердить свое главенство над чоти-рани: манипуляции будущим князя Дживы Рао.

— Что вы с собой принесли? — отрывисто осведомилась вдовствующая махарани Путлабаи.

— Портфель с документами. На случай, если понадобится уточнить какие-то сведения. — На самом деле Первин побоялась оставить портфель в спальне. Если придется срочно покидать дворец, портфель не должен стать тому препятствием.

— Из чего изготовлен ваш портфель? — уточнила старшая княгиня.

Первин бросила взгляд на Мирабаи, молча прося ей помочь, и увидела у той на лице выражение ужаса. Тут Первин поняла. Нельзя было приносить с собой вещь, изготовленную из шкуры животного, которое для индуистов священно. Она тихо призналась:

— Из сыромятной кожи английской выделки.

— В нашем княжестве можно использовать лишь кожу водяных буйволов и коз.

— Простите, я об этом не подумала. Внутри лежит документ, который я хотела вам передать… — Первин попыталась открыть застежку, бумаги посыпались на мозаичный пол. Пока она собирала листы и отыскивала тот, который собиралась зачитать, за спиной у нее раздавалось тихое хихиканье.

Когда портфель был заперт снова, вдовствующая махарани распорядилась:

— Кто-нибудь, унесите отсюда эту мерзость.

Женщины за спиной у Первин начали пререкаться — никто не хотел брать портфель в руки. Первин едва ли не в исступлении думала о том, сколько в портфеле лежит конфиденциальных документов. Нужно было оставить его в спальне, а с собой взять только конверт с рекомендациями. Но сожалеть было поздно.

Наконец в дверь шагнул Адитья. Он переговорил с фрейлинами, после чего вынес портфель. Первин подумала: придется теперь признаться Колину в том, что она так халатно распорядилась официальными документами. С другой стороны, насколько шут владеет английским? И решится ли просматривать бумаги на виду?

— Теперь можно начинать. — Махарани наставила длинный палец на женщин у Первин за спиной. — Принесите ей подушку!

Одна из дам встала и приблизилась, в руках у нее была плоская подушка из синего бархата, расшитая по краю золотой тесьмой. Подушку она положила примерно в центре зала, лицом к трону, подчеркивая положение Первин как просительницы.

— Слишком далеко. — Вдовствующая махарани сурово глянула на фрейлину. — Пусть подойдет ближе, у меня глаза устали.

— Благодарю, — откликнулась Первин, когда фрейлина положила подушку в полутора метрах от Путлабаи. Та хоть и жаловалась на зрение, а ведь разглядела, что в руках у Первин кожаный портфель. Зоркой она была, как сова, — в отличие от мистера Басу.

Первин вспомнила, с какой легкостью Колин на занятиях йогой садился на землю, скрестив ноги. В той же позе сидела и вдовствующая Махарани, но Первин не обладала нужной гибкостью — она согнула ноги в коленях и опустилась на одно бедро.

После этого она перевела взгляд с Путлабаи на Мирабаи. Почему младшая княгиня сидит на стуле, не на подушке? Возможно, чтобы подчеркнуть ее промежуточный статус: до трона в зенане еще не доросла, но пользуется достаточным уважением, чтобы не опускаться на

пол.

Вдовствующая махарани закашлялась. Первин в очередной раз задалась вопросом о ее здоровье, однако промолчала.

— Я призвала вас, чтобы вы нам сказали, что думаете про нашу семью. — Голос махарани звучал хрипло, понимать ее было трудно. — Однако много ли вы смогли узнать? Я слышала, что вам стало дурно при виде издохшего животного и вы ушли отдыхать.

Первин подумала: шут наверняка так и стоит у двери и слышит, как бездушно отзываются о его любимце. Она решила говорить взвешеннее:

— Да, для меня это стало потрясением. Адитья, видимо, очень горюет по своему любимому другу.

— Он хочет, чтобы вечером совершили погребальный обряд. Раз вам тоже жалко, можете посетить церемонию.

Первин совершенно не собиралась задерживаться до вечера, но об этом можно сказать потом.

— А религиозная кремация животных — это общепринятый обряд?

Вдовствующая княгиня огладила скипетр и покачала головой.

— Нет. Однако шуту эта обезьяна была за младшего брата. Два озорных дурачка!

Тут из-за колонны раздался голос Мирабаи:

— Мне невыносимо думать, что Ганесан может умереть, но он каждый день рискует жизнью. Он заслужил те же почести в конце.

— Нынче утром ты забрала собаку на прогулку, — проскрипела Путлабаи. — Как и всегда. Тебе безразлично, что будет с твоим сыном?

— Пока у нас в гостях госпожа юрист, ему ничего не грозит. — Мирабаи вытянула руку и погладила пса по белой голове.

У Первин упало сердце. Неужели Мирабаи хочет, чтобы она здесь осталась? Первин решила, что нужно четко обозначить свои намерения.

— Раджмата и чоти-рани, я подготовила свои рекомендации. Вот они, у меня в руке.

— Наконец-то. Стоило тогда зря тратить наше время? Говорите! — распорядилась старшая махарани.

Вспомнив, что она намеревалась задобрить обеих, Первин провела языком по пересохшим губам. Ей было не собраться с мыслями.

— Раджмата, прежде всего я хотела бы поблагодарить вас за заботу об обоих ваших внуках. Они в полной мере восприняли от вас представления о традициях, которых надлежит придерживаться правящим особам. Я видела, как княжна Падмабаи любит читать, а ваш внук прекрасно осведомлен об истории Сатапура.

— Совершенно верно. — Вдовствующая махарани поудобнее уселась на троне, явно слегка оттаяв.

Первин перевела взгляд на Мирабаи.

— Кроме того, я поняла, что вы как мать будущего властителя дали ему возможность насладиться детством. Запускать воздушных змеев и наблюдать за животными в этом возрасте естественно. Мудро и то, что вы надеетесь на расширение круга его знакомств.

Мирабаи чуть заметно кивнула, однако не улыбнулась. Она, видимо, поняла, что решение не будет однозначным. Ганесан будто бы почувствовал ее настрой и глухо заворчал на Первин, державшую бумаги в руке.

— Свои рекомендации я написала на английском и на маратхи — в форме официального документа, который может храниться во дворце. — Первин нагнула голову и начала зачитывать то, что в самых официальных выражениях записала менее часа назад: — В документе сказано следующее: «Я, Первин Мистри, представитель Адвокатского агентства Мистри, Бомбей, от лица Колхапурского агентства выражаю признательность за предоставленный мне доступ в Сатапурский дворец в период с 10 по 11 октября 1921 года. В этот промежуток времени я имела возможность опросить многих домочадцев, в том числе махарани Путлабаи, махарани Мирабаи, наставника махараджи мистера Арвинда Басу. Его высочество князь Сваруп не проживает во дворце постоянно, однако, будучи дядей князя и премьер-министром, имеет право на собственное мнение».

— Мнение моего деверя тут ни при чем! Он встанет на ее сторону, — прошипела Мирабаи.

Первин продолжила, повысив голос:

— «Однако наиболее ценно то, что я имела возможность наблюдать за махараджей Дживой Рао и говорить с ним. Это физически здоровый, развитый в умственном отношении молодой человек десяти лет. Прекрасно владеет речью, уверенно высказывает свои пожелания».

Тем самым Первин деликатно обошла вопрос о том, что манеры князя оставляют желать лучшего. Она продолжила:

— «Махараджа хорошо знает историю маратхи, интересуется животными, природой. Однако у него нет склонности к регулярным занятиям, наставник не способен составить учебное расписание, которое включало бы в себя что-то, помимо основных предметов. Считаю, что, дабы развивать природные способности махараджи, в программу его обучения нужно включить современную биологию и физику, математику, письмо, литературу. Если махараджа свободно освоит английский язык, это поставит его в число главных индийских правителей».

— Что-что вы сказали про изменение учебного расписания? — с раздраженным видом прервала ее старшая махарани.

— Да дайте ей договорить! — прикрикнула на нее Мирабаи.

Пронзительные глазки Путлабаи сузились, она кинула взгляд на невестку.

— Ты! Как смеешь хамить!

Первин ждало потрясение: Путлабаи замахнулась и нетвердой рукой бросила усеянный самоцветами скипетр в направлении колонны. Он с грохотом рухнул в нескольких сантиметрах от Мирабаи. Младшая махарани вскрикнула от ужаса; Ганесан вскочил, подбежал к вдовствующей княгине, встал перед ней. Оскалился, зарычал.

Теперь уже старшая махарани вскрикнула, защищая лицо локтями. Полные руки ее тряслись.

— Вы этого заслуживаете! — пробормотала Мирабаи. — Ганесан знает вашу подлинную суть. Символ нашей страны и семьи вы швыряете, как никчемную палку. А символ этот дороже всего — как и мой сын!

Ганесан все стоял перед старшей махарани, лаял и рычал. Дамы, сидевшие на подушках, верещали, одна из них, совсем маленького роста, вскочила и, задыхаясь и вскрикивая, подняла скипетр. Несколько лунных камней выпали из гнезд и остались лежать на мозаичном полу.

— Отзовите его, пожалуйста! — попросила Первин Мирабаи. Она хотела добиться сближения сторон, но все пошло не так.

Мирабаи бросила на нее укоряющий взгляд, а потом щелкнула языком.

— Ганесан, ко мне!

Пес вернулся к ней столь же стремительно, как и отбежал. На Первин это произвело впечатление: прекрасно выдрессированный охранник, способный отогнать нападающих. Фрейлина протянула попорченный скипетр раджмате, та стиснула его в руке и злобно посмотрела на Мирабаи. Она напоминала ребенка, который успел позабыть, что первым начал скандалить.

— Молодец, Ганесан! — сказала Мирабаи, улыбнулась и погладила пса по спине.

Первин собралась с духом и продолжила:

— «Первоклассное образование махараджа может получить в ряде достойных школ по всему миру. Однако учебный год уже начался, махараджу поздно зачислять в одно из соответствующих его рангу учебных заведений в Великобритании. Наилучшим вариантом представляется обучение в высококлассной школе-пансионе в Индии, где таких много. Обучаясь в Индии, махараджа приобретет более обширные познания в биологии и истории, особенно необходимые для управления…»

— Обучаясь в Индии? — по-английски выкрикнула Мирабаи. — Как вы смеете мне перечить? В Индии — только через мой труп!

— Что она вам говорит? Какие у вас секреты? — рявкнула раджмата на маратхи. Фрейлины дружно взревели. Первин пока не поняла, которую из махарани они поддерживают, но очевидно, ее рекомендации не устроили никого.

Пытаясь игнорировать шум, Первин мужественно продолжила:

— «Проживая в пансионе, махараджа познакомится с другими представителями аристократии и молодыми людьми, которым предстоит сыграть заметную роль в политической и деловой жизни Индии. Он заведет надежных друзей, к которым сможет обратиться с целью введения прогрессивных изменений в Сатапуре. Кроме того, ему полезно будет обучаться совместно с англичанами и у педагогов-англичан. Он свободно овладеет английским языком».

— Владение английским — самая важная вещь, а не то, что стоит упомянуть только в конце. — Голос Мирабаи дрожал от переживаний. — Если он будет учиться здесь, он никогда не заговорит как настоящий англичанин! Вы сама учились за границей. Почему вы рекомендуете ему остаться в Индии?

Тут в разговор вмешалась старшая махарани:

— Безусловно, в Индии, но ему не следует уезжать из дома. Басу научит его всему, что ему необходимо.

— В отчете я зафиксировала, что Басу-сагиб не в состоянии усадить махараджу за уроки, — отметила Первин, опасаясь, что разговор превратится в бесконечный круговорот несовместимых пожеланий двух махарани. — Кроме того, у Басу-сагиба мало времени на обучение, поскольку он также исполняет обязанности дворцового управляющего.

Раджмата пробормотала:

— Может, если нанять нового учителя…

— Нет! — отрезала Мирабаи. — Она говорит, что мальчик должен заводить новых знакомых, которые станут его друзьями и впоследствии окажут ему поддержку.

Наконец-то Мирабаи согласилась хоть с какой-то частью плана Первин.

— Какой с этого толк, если, уехав из Сатапура, он умрет? Ты сама видела, чем кончили твой любимый муж и старший сын, покинув эти стены, — мрачно изрекла махарани Путлабаи.

— Мы будем молиться за благополучие махараджи, а что таит в себе будущее, никому не ведомо. Он может умереть и в этих стенах. — Первин помедлила, потому что собиралась озвучить просьбу, которой не было в изначальном плане агентства. Но ведь она — опекун, у нее нет выбора. — В этой связи я хотела бы со всем почтением попросить разрешения забрать его в гостевой дом до момента поступления в школу.

Мирабаи выдохнула.

— Я хочу, чтобы мой сын отбыл из дома должным образом. А не с вами в грязном паланкине. Для его отъезда нужна торжественная процессия. В противном случае народ встревожится.

— Да вы о чем? Говорю вам: здесь он в полной безопасности! — загремела раджмата. — Вы не имеете права его у нас похищать!

Чтобы переубедить раджмату, придется выложить правду. Первин набрала в грудь побольше воздуха и сказала:

— В блюде, которое сегодня утром приготовили специально для меня, возможно, содержался яд. Я не стала его есть, но полагаю, что его попробовал Бандар. Это и стало причиной его гибели.

Путлабаи злобно вытаращила на нее глаза.

— Если вы так считаете, почему ничего не сказали моему сыну? Его высочество лишь сообщил нам, что вы нервничаете и дурно себя чувствуете.

В дальнем конце зала раздались шелест и бормотание: благородные дамы обсуждали новость. Первин встревожилась, ведь шут все стоял за дверью. Догадается ли он, что это по ее вине Бандар проглотил отраву?

— И кто, как вы думаете, отравил вашу еду? — спросила Мирабаи.

Первин отчетливо произнесла:

— Сказать наверняка, подсыпали туда яд или нет, мы не можем. Я подозреваю, что сделать это мог человек, который не заинтересован в том, чтобы я зафиксировала на письме свои рекомендации.

Младшая махарани вперила в нее взгляд, а когда наконец заговорила, в голосе сквозило понимание:

— Итак, кто-то пытался вас убить. Да, похоже, речь идет о яде.

Первин не стало легче от сочувствия чоти-рани. Может, та просто занимается манипуляциями и подталкивает Первин к тому, чтобы возложить ответственность за покушение на свекровь.

Следя, чтобы на лице не отразилось недоверия, Первин раздвинула губы в полуулыбке.

— Я выслушала мнение обеих княгинь. Судя по вашим словам, мои рекомендации не устраивают вас обеих, и все же я очень надеюсь, что вы найдете время их обдумать. Важная часть этого плана состоит в том, чтобы махараджа и дальше жил под вашим надзором, ощущал вашу любовь, возвращался домой на каникулы. В Панчгани есть хорошие пансионы с британскими преподавателями, добираться туда недалеко. Слышали ли вы о школе Святого Петра?

— Но единственные англичане, которых в Индии отправляют в пансионы, — дети лавочников и миссионеров! — прошипела Мирабаи. — Мой сын не принадлежит к этому классу.

Хотя Первин и испытывала все большее уважение к младшей махарани, ее предрассудки сильно раздражали.

— Англичане учредили несколько небольших пансионов специально для индийских князей, однако отзывы об этих заведениях не самые лучшие. Я считаю, что, если мы выберем школу с подходящим составом учеников и преподавателей, князю там будет хорошо. А поскольку в классах и на спортивных площадках будут другие мальчики, у него будет больше стимулов учиться.

— Ваш план никого не устраивает. — Вдовствующая махарани сменила позу и снова закашлялась.

— Вы говорите, что опросили многих людей; но почему не моего сына? — осведомилась Мирабаи.

— Вот именно! Он наверняка захочет остаться! — выкрикнула Путлабаи.

— Мы с ним поговорили. Он действительно сказал, что не хочет отсюда уезжать. Но он ведь нигде не бывал, кроме дома дяди, да и там — много лет назад. Уверена, что в хорошей школе, причем индийской, ему понравятся и компания, и уроки.

— Если он будет возвращаться сюда на каникулы, он может погибнуть. Либо на пути, либо в стенах дворца. — Мирабаи бросила на Первин умоляющий взгляд. — Прошу вас, отправьте его в Англию!

У Первин стало тяжко на душе: она поняла, что во дворце никто не поддержит ее предложение.

— Простите. Мне дали задание принять решение, которое я сочту оптимальным для эмоционального и интеллектуального благополучия князя. Первая школа, в которую он поступит, станет лишь началом его образования. Позднее он может поехать в Англию.

— Не позволю! — загремела махарани Путлабаи.

У Первин в колоде осталась последняя карта.

— Я прошу вас обдумать все это в течение нескольких дней. Если вам не удастся прийти к согласию, уведомите об этом Колхапурское агентство. Будет назначено официальное судебное слушанье, каждая из вас сможет подать свое прошение.

— Прошение? — возмущенно повторила вдовствующее махарани. — Вы забыли, с кем вы говорите? Я никого и ни о чем просить не намерена!

— В слове «прошение» нет ничего неуважительного, это юридический термин. Речь идет о том, что каждая сможет обосновать свою позицию. Для этого часто нанимают адвокатов.

— Полагаю, вы не можете рекомендовать одного из них? — тут же вмешалась Мирабаи.

— Предлагаю вам спросить совета у мистера Басу или князя Сварупа. Я могла бы высказать свое мнение, но это вызовет конфликт интересов. Однако считаю себя обязанной вас уведомить, что я — единственная женщина-юрист на тысячи километров. Вам придется нанимать мужчину.

Мирабаи сжала виски, будто у нее болела голова.

— Вам известно, что мы не общаемся с мужчинами, за исключением немногочисленных домочадцев и родственников. Вас специально прислали нам помочь, потому что вы женщина, — но где ваша помощь?

У Первин застучало сердце: она поняла, что ей придется отказать женщинам, которым никто еще никогда не отказывал.

— Мне прискорбно, что я не смогла найти решения, которое устроило бы вас обеих. Но я обязана не упускать из виду тот факт, что из князя должен вырасти мудрый и сострадательный мужчина.

— Дайте сюда бумаги, по которым вы читали, — потребовала Мирабаи. — Обе, и на английском, и на маратхи.

Первин подошла, вручила махарани документы. Ганесан поднял длинный нос, обнюхал бумаги, как будто ему они казались подозрительными.

— Там сплошная ложь! — заявила Путлабаи, глядя на невестку, которая сосредоточенно читала.

Мирабаи подняла голову, посмотрела на раджмату. Первин вспомнила выражение из какого-то дешевого английского романа: «убийственный взгляд». Вот так молодая правительница и глядела на старую.

Первин безуспешно пыталась унять внутренний раздрай. Нетвердым голосом произнесла:

— Я разделяю ваши чувства и сообщу властям, что вы, скорее всего, пришлете письменное опровержение моих выводов.

— Прекратите бессмысленную болтовню! Вас впустили, потому что я вам доверяла, — сказала Путлабаи. — А вы ведете себя недопустимо! Прочь!

Первин возмущало такое отношение, однако ей было ясно: все сложилось бы даже хуже, если бы вдовствующая махарани не впустила ее вовсе. Тревожно ей было оставлять князя Дживу Рао во дворце. Да, опекуном она оказалась никудышным.

Выходя, она услышала, как кто-то скулит. Оказалось — Ганесан.

Он, значит, тоже ею недоволен?