Поначалу на холме стоял глючный храм. Работал он загадочно. Каждый, заходя туда, оказывался в собственном, персональном помещении, и для каждого этот храм был посвящён одному определённому богу — его куратору. Плюс — многочисленные баги, благодаря одному из которых мы повстречались с Иствудом.
Потом Папа Римский в реале поглядел на этот п**дец и сказал: «Убирайте нахер, или я вам и вашим правнукам до седьмого колена жизни обосру так, что Ветхий завет малиной покажется». Разрабы ссыканули и храм спешно откатили, а вместо него впидарасили офисное здание со всем персоналом из какого-то сайд-проекта или типа того. Оттуда я, кстати, непонятно зачем сп**дил Вивьен, которую теперь трахает Рома.
В здании было ничего так. Этажи, кабинеты, у каждого свой. Зашёл, пообщался с экраном — и нормуль. Но в условно-средневековый антураж здание вписывалось примерно так же, как голый Уэсли Снайпс в «Лебединое озеро». Братан упоминал, что его скоро заменят на что-то аутентичное.
И заменили.
На холме стоял охерительный дворец. Не замок, а именно дворец, как у грёбаного короля. Белоснежный камень, золото-бриллианты отовсюду сверкают, башенки всякие декоративные, два хера в доспехах по бокам от входа.
— И давно тут так? — спросил я, когда мы подошли.
— С неделю, — отозвался Рома. — Ну чё, дальше сам?
— Вивьен, будь ласка, глянь внутри на предмет гомосятины.
Вивьен послушно вошла внутрь. Задоспешенные херы на неё даже внимания не обратили. Может, вообще просто доспехи стоят.
— Так а чё ты ночью нарешал-то всё-таки? — спросил Рома, пока её не было.
— Всё огонь! — с преувеличенным энтузиазизмом сказал я. — Вейдер родил текст, теперь у нас есть песня, до которой никто не до**ётся с авторскими правами. По крайней мере, чтобы до**аться ему потребуется серьёзный судебный процесс, который затянется на месяцы, если не годы. Поверьте опыту, я уже пару раз п**дил песни.
— А как насчёт выступлений? — спросил Иствуд.
— Всё на мази, — соврал я. — Два-три дня — и мы будем выступать, отвечаю. Сегодня, кстати, репетиция. Вот как освобожусь тут — так и начнём.
Мне главное гомосячьи траблы порешать. А там уж я чего-нибудь придумаю.
Дверь открылась, вышла Вивьен и показала два больших пальца.
— Ну, пацаны, не поминайте лихом, — выдохнул я и шагнул к дверям.
***
Только-только к чему-то привыкнешь — и снова-заново. Впрочем, хотя бы блуждать не потребовалось. Как только я вошёл, передо мной растянулась путеводная нить, следуя за которой я и проник в тронный зал. Здоровенный, сука. Акустика, наверное, хорошая. Кстати, ща проверим.
— Здравствуй, мир! — рявкнул я.
— ...уй, ...уй, ...уй, — отозвалось эхо.
Я поморщился. Впрочем, чё я гоню-то? Всё ж компьютерное. Скажу брату — он этот ревер сраный опустит ниже. Или нахер пошлёт. Или к сердцу прижмёт. Братово сердце — загадка. Вон, Каин с Авелем братьями были, и чего получилось...
Путеводная нить упёрлась в трон и развеялась. Трон был пуст. Да и вообще в зале я был один.
— Не понял! — заорал я, перекрикивая эхо. — Что за неуважение к памяти мёртвых? Я пришёл, алё! Хреново тут к пресс-конференциям со звёздами готовятся!
Эхо закончило материться и замолчало. Я хмыкнул в лёгкой растерянности. Но не отступать же... Поднялся к трону, сел. Даже не знаю, удобно или нет — через доспехи как-то поровну, что кресло, что скамейка в парке.
А может, братан на меня всерьёз обиделся? Я ж вёл себя — как говно. Постоянно его на х*ях таскал, с днём рождения не поздравил. Он мне подарок подарил, я даже спасибо не сказал. Ну да, нарисованный подарок, ну и что? Главное ведь — знак внимания. Помню, мы с ним в детстве тоже мамке открытки на восьмое марта и день рождения рисовали, так она честно притворялась, что рада.
Вот нет бы мне тоже притвориться, эх... Пропащая я душа. Что возвращает нас к вопросу: зачем было такое чудовище, как я, реанимировать и селить в этот дивный новый мир? Сам и виноват, Федя, нехер теперь обижаться! Е**ан ты, вот что, а я — совершенство, гений чистой красоты, а уж талантище — е**ть-непере**ать! Хотя, конечно, не надо меня е**ть.
— Можно подумать, я сюда пришёл, потому что мне это надо! — психанул я и встал с трона. — Да у меня дел — выше крыши. Одних репетиций надо ещё десять тысяч часов набить, прежде чем эти животные начнут профессионально инструмент от жопы отличать!
Словно бы зал пересрался от моего крика. Освещение как-то потускнело, в пяти метрах перед троном возникло огромное, в человеческий рост, светящееся яйцо. Оно ослепительно полыхнуло и погасло. А на его месте оказался человек в костюме офисной задротины и с офисно-задротской стрижкой. Он сидел, опустившись на одно колено, и упираясь руками в пол.
— Ну, здравствуй, Терминатор, — сказал я. — Вот таким я тебя и представлял, Арни!