— Тами, родная моя, ну скажи же сама! — Лукас, и в обычной жизни дьявольски проницательный, уделял невесте больше внимания, чем кому бы то ни было, за исключением участников военных операций.
Тамико, становившейся все более мягкой и женственной, все труднее становилось противиться его умелому напору. В итоге она призналась:
— Боюсь его. Боюсь, что он сорвется и нападет на меня на твоих глазах, как намекнул. Я не хочу ни этого, ни чтоб ты это видел, ни чтоб ты ощущал себя беспомощным!
Лукас усмехнулся:
— Ничего перечисленного Магнус не сделает. И не потому, что он желает быть обращенным в ничто в наказание. Просто твоя боль — его боль, и он скорее изнасилует сам себя, чем серьезно навредит тебе.
Тамико упрямо сжала губы:
— Я абсолютно не верю ему! Даже если ты заставишь его поклясться — что ему клятвы?! Он очень страшный, Лу, очень!
Ужас настолько переполнял ее в общем-то не робкую душу, что Лукас заявил:
— Ладно, ему не верь. А мне веришь? Тогда вот что скажу: этот бог не причинит тебе ущерб. Даже не буду объяснять, почему.
Тамико потупилась:
— Он все еще хочет меня, чую. И мне от этого плохо.
Лукас только улыбнулся, потрепав пушистую макушку миниатюрной подруги:
— Подумаю, что предпринять. Решу вопрос.
Паника Тамико была полностью закономерной — пока что царской семье удавалось скрывать правду об Ужасе, обнародование которой могло вызвать волну опасных событий: если от супостата не существовало спасения, многие предпочли бы выйти из игры в анамаорэ вовсе, нежели оставаться в кошмаре.
В мечтах Лилит Алехандро возвращался к ней, пленительной, окруженной славой и поклонниками, с тем, чтобы встретить ее радушный прием вкупе с сюрпризом.
Воображаемый Магнус насмешливо наставлял гуляку:
— Что, голубчик, проморгал свое счастье? Ну, гуляй-гуляй, а эта девочка мне и самому нужна.
Царевич из грез не мог не принять вызов, жизнь Лилит наполнялась теперь драматичной битвой двух прекрасных мужчин за право обладания ею.
В итоге в фантазиях бог отступал с тем, что принуждал Алехандро заботиться о Лилит пуще, чем о себе самом, да и Алехандро, ослепленный обожанием, не представлял себе уже иной жизни.
Пока же он вообще не появлялся на пороге владений Магнуса, и загадочный блеск в мечтательных глазах Лилит волновал окружающих ее поклонников, желающих разгадать ее тайны.
Какое-то время Эрику, чуждому интриг, невероятно трудно было уложить в сознании, что друг его детства на поверку выходил чудовищным преступником. Однако все средства оказались хороши и старые связи годны в целях убедить Магнуса оставаться в рамках и предотвратить панику среди народа.
Да и потом, когда Маг работал под началом Эрика, их отношения оставались теплыми. Теперь Эрик, принципиальный и непримиримый, корил себя за то, что не распознал зло, невероятно обаятельное.
Мучился Эрик и потому, что Магнус, каким он его знал, по-прежнему не вызывал в Эрике неприязни.
Магнус как будто понимал и принимал причину его затруднений:
— Мармеладка, — это прозвище совершенно не вязалось с обликом Эрика, хмурого плотного мужчины, вызывая невольные улыбки, — успокойся. Слухи об Ужасе останутся слухами, я не стану их подтверждать, что ты!
Эрик не желал верить собственным ушам — он оказался первым, кому Маг раскрыл свою сущность прямо в лицо, выдав этим, что все многочисленные совпадения с легендами вовсе не случайны.
Магнус внушал:
— Мне нравишься ты, нравятся другие царевичи и царевна, симпатичны нынешние анамаорэ. Зачем это все портить? Нынче я дарю наслаждения, эйфорию, упоение, хочешь, выделю тебе немного благодати?
Эрик вежливо отказался, испытывая облегчение.